Наглый (СИ)

Глава 7

Два часа в небе рядом с ней.

Плечом к плечу.

Практически наедине.

Да это же просто охренеть можно!

Ее близость и ощущение теплого тонкого тела совсем близко будоражит сознание похлеще синего мета[1]. Чуть горьковатый запах духов щекочет ноздри. Ей идет этот аромат — он не ванильный, не приторный и сладкий, а какой-то… ее, сводящий с ума. Не могу им надышаться, так и хочется уткнуться в шею и дышать, дышать… А еще целовать. И пока она смотрит в окно самолета, я пользуюсь моментом и смотрю на нее. Утреннее солнце окрашивает нежный профиль в розовые тона, рыжие пряди заставляет гореть огнем и мне хочется их коснуться, чтобы проверить не останется ли ожогов на пальцах.

Я смотрю на нее и думаю: наверное, это даже нормально — сходить с ума по красивой учительнице. И говорят даже, что это быстро проходит. Вот только я нутром чувствую, что не пройдет. Я пропадаю, вязну в мыслях о ней.

То, что я пропал, понял сразу, как только увидел ее. Она стояла там, у учительского стола, как воплощение всех моих тайных желаний. Вся такая строгая и вместе с тем сексуальная, горячая. она совсем не такая, как все остальные. Все остальные на ее фоне глупые и какие-то картонные со своими одинаковыми желаниями и мечтами о новых кроссах от Balenciaga, новом iPhone и крутых фоточках в инстаграм. А она… она другая. Вроде бы правильная, но в строгих глазах иногда проскакивают искры, а на болотно-зеленом дне пляшут свой адский танец черти, сводя меня с ума еще больше. Хотя куда уж больше? Я и так дошел почти до грани.

С того самого первого дня, я узнал о ней почти все, что можно было из открытых источников: не замужем, живет одна, училась в этой же школе, строгая, но справедливая и иногда может посмеяться вместе с классом на уроке, оочень много туфель (это девчонки сказали), любит шоколад. Поэтому я стал иногда ей его оставлять на столе. Не часто, чтобы она ничего не заподозрила и не в те дни, когда у нас уроки, чаще, когда занималась малышня — вроде, как дети любят делать подарки любимым учителям. Узнал, где она живет. Район, обычный, но мне спокойнее, когда темными вечерами тайно провожаю ее каждый день после школы, иду всегда поодаль и так, чтобы она не видела. Так я точно знаю, что с ней все в порядке, и никто ее не тронет, не причинит вреда.

— Максим, а ты не задумывался о том, что у других людей тоже есть свои желания? Что не все в этом мире должно быть так, как хочешь этого ты? — Она не выдерживает и, в конце концов, оборачивается ко мне. Всего-то пятнадцать минут прошло.

— А зачем?

— …

Только замешательство в зеленых глазах. Мне нравится, когда она теряется. В эти моменты отражается настоящая она. Я так живо представляю ее реакцию на мои сообщения ей в вк. Естественно, я не рассчитывал, что она вдруг куда-то со мной пойдет или станет отвечать, но вот немного подразнить, напомнить о себе.

— Юлия… — Намеренно медленно тяну ее имя, смакую само звучание на губах, перекатывая каждый звук на языке, с удовольствием замечая, как у нее в глазах замешательство сменяется возмущением, и темная зелень разбавляется золотыми огоньками. А вот и те самые черти пожаловали. — Сергеевна, я считаю, что если могу сделать так, что мне от этого будет хорошо, то просто делаю это. — Хотя и не всегда.

— Даже если кому-то от этого может быть плохо? — Идеальная темная бровь изгибается.

— А кому-то разве плохо? Мне — замечательно. У Федотова разве что искры из глаз от счастья не сыпятся, потому что с Иркой рядом сидит. Остаетесь вы. Вам не нравится сидеть рядом со мной?

— Я этого не говорила.

— Значит, нравится. — Довольно растягиваю губы, когда замечаю на щеках розовый румянец. Мне так нравится ее дразнить.

— Речь вообще не об этом… Нужно думать не только о своих желаниях, но и о чувствах окружающих. Ты уже не ребенок, который слепо потакает своим капризам…

— Давайте без нравоучений, мне их хватает и дома. — Если бы она только знала, чего мне хочется на самом деле. Если бы я только делал все, как хочу, то она бы сейчас оказалась со мной где-нибудь в очень уединенном месте.

Она делает недовольно-строгое лицо и снова отворачивается, демонстративно глядя в окно. А я в тысячный раз думаю о том, что она прекрасна в любом настроении.

Я злюсь на нее, но еще сильнее мне хочется повернуть к себе эту упрямую голову и поцеловать в непокорные губы. Совсем как тогда, в кабинете. Я до сих пор помню их вкус и мягкость… Мне этого совсем не хватило и хочется еще и еще… Но я только достаю планшет и, одев наушники, смотрю, скачанный черт знает когда, фильм «Карты, деньги, два ствола». И вот, когда Эдди продул подчистую общие деньги, моего плеча что-то касается. Повернув голову, вижу, что Юлия Сергеевна сладко спит, чуть приоткрыв рот. Во сне она такая милая и так забавно сопит, словно маленький ежик. Я убираю планшет и осторожно, чтобы не разбудить, укладываю ее голову удобнее. С наслаждением вдыхаю запах ее волос. А еще они очень мягкие и щекочут нос и губы, и совсем не обжигают.

В этот самый момент я до неприличия счастлив, как не был еще ни разу до этого за все свои «почти восемнадцать».

Я отворачиваюсь и долго-долго смотрю в окно на плотный ковер из тумана и облаков, скрывающий яркое солнце. Гордеев меня раздражает тем, что не могу достойно ему ответить, что он загоняет меня в тупик своими словами и смелым взглядом. Мне хочется сказать ему много чего, но потом вспоминаю, что он всего лишь подросток, мальчишка, а я взрослая, умная женщина, и иногда промолчать — лучший ответ, а не ввязываться в спор не значит его проиграть.

Мысли вяло и как-то совсем нестройно теснятся в голове, пока совсем не исчезают. Я и сама не понимаю, как уснула. А проснулась на твердом плече, сгорая от неловкости и стыда. Щеки снова опаляет жаром (уже в который раз! И все рядом с ним) под довольным взглядом голубых глаз.

— Прости, Максим, кажется, я уснула. У тебя, наверное, плечо болит?

— Можете спать, сколько хотите — мне для вас ничего не жалко. Даже приятно. — И снова смотрит так, что дышать трудно. Или это просто дух перехватило из-за посадки? Да, скорее всего именно из-за снижения — перепады давления и все такое.

В Москве холодно и неуютно, зябко и серо. Короткого пути до терминала от самолета хватает, чтобы замерзнуть. Сонные ребята нестройной шумной толпой идут за мной в зал ожидания — скоротать время в тепле до следующей посадки.

И снова перелет.

Город встречает нас, ожидаемо, проливным дождем и тяжелым мрачным небом. Редкие прохожие кутаются в шарфы, пытаясь удержать зонты под шквальным ветром. Веет грустью, тоской даже… Но Питер прекрасен при любой погоде. И не смотря на дождь и ветер, город завораживает. Он как будто сошел со страниц сказок, а сквозь потоки воды на окнах автобуса и вовсе выглядит призрачно-таинственным, где каждый дом, двор, улица пропитаны особой атмосферой вечности. Я же помню его с той единственной короткой встречи светлым, залитым смехом. Гуляя по зацелованным солнцем тротуарам и вдыхая свежий чуть влажный воздух, я мечтала остаться тут навечно.

Гостиница, обед, заселение.

Уставшие, выдержавшие два перелета и пересадку, валящиеся с ног, дети с радостью бросились в свои номера. Мой чемодан оттягивает руку, и я оставляю его на пороге номера — потом разберу. Там же остаются плащ, сумочка и туфли, а ноги с наслаждением зарываются в мягкий ворс ковра. Кровать мягкая и пахнет кондиционером для белья. Ставлю будильник на час раньше ужина и с удовольствием кутаюсь в мягкое одеяло.

Я ужасно устала, хотя и проспала почти весь полет. При воспоминании о пробуждении и невозможно-довольном выражении в голубых глазах, мне хочется накрыть голову подушкой. Почему, ну почему я не могу его воспринимать, как всех остальных своих учеников? Почему именно он выводит меня из себя одним только взглядом?