Награда для Белоснежки

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кейн поднялся и подошел к окну, чтобы взглянуть на тихую улочку.

Из окна были видны деревья, дома напротив, улица, огороды. Гамильтон оказался чистым и приятным городком, и ей показалось, что здесь ее пристанище, ее надежная гавань. Но Кейн все-таки смог разыскать ее и здесь.

— Даже когда отец еще был жив, я уже начала осознавать, что натворила по отношению к нему и Диане, — начала рассказывать Эмма. — Он так и не узнал, что я прикидывалась больной, и мне так и не удалось поговорить с ним и попросить у него прощения. Я не знаю, смог ли он когда-нибудь вообще меня простить. — После секундного колебания она продолжила: — Я не нашла ее имени в его записной книжке. Если бы нашла, обязательно бы написала и сообщила о его смерти.

Ей было крайне важно, чтобы Кейн понял ее, и она резко выдохнула, когда он тихо сказал:

— Я верю тебе. За Дианой послала моя мать. У нее, видишь ли, развился собственнический инстинкт. И тому есть свои причины: она бросила отца и забрала меня с собой, но он выиграл бракоразводный процесс и взял опеку надо мной. — Он сделал паузу, а затем продолжил холодным, бесстрастным голосом, от которого у нее стыла кровь: — Я так и не узнал, на каких условиях они пришли к соглашению, но думаю, отец угрожал ей разоблачением ее любовной связи и участия в поджоге усадьбы, который она устроила перед тем, как сбежать со мной в Австралию. — Не обращая внимания на то, что Эмма ахнула от неожиданности, он возобновил свой рассказ: — Ну, вообще-то она не собиралась поджигать дом — просто решила бежать из него и в знак протеста подожгла свое свадебное платье, а затем ушла вместе со мной. Из-за этого весь дом занялся пламенем.

Эмма облизала пересохшие губы.

— А где был твой отец?

— На конференции в Веллингтоне. — Явно испытывая отвращение к этой теме, он сделал паузу, но потом продолжил: — Им не следовало бы вообще вступать в брак. Он суровый человек, которому всегда успешно удавалось скрывать свои чувства. Мать была на двадцать лет моложе — эгоистичное, легкомысленное существо. Ей казалось, что он станет мягче после женитьбы. Она думала, что сможет изменить его. Конечно же, он не изменился, да и она тоже. Для нее все закончилось отвращением к браку вообще, и она больше так и не вышла замуж, не родила еще детей и поэтому полностью сосредоточилась на мне.

Кейн никогда не называл миссис Тэлбот «мамулей» или «мамой». Он называл ее не иначе как «моя мать».

Эмма тихо проговорила:

— Она не такая уж собственница, если хотела, чтобы ты женился на Дженнифер.

— Дженнифер — дочь ее старинной подруги. — Голос Кейна звучал ровно и бесстрастно, как будто он обсуждал какой-то деловой вопрос. — С точки зрения престижа и материальной выгоды, что для моей матери всегда было немаловажно, это должен был быть удачный брак. Хотя Дженнифер и нравилась мне, я никогда не любил ее, и моя мать знала это. Да и Дженнифер не испытывала ко мне особой любви. Нам обоим хотелось брака, основанного на симпатии и общности интересов.

Эмма подняла брови.

— Брак по расчету? — спросила она с иронией.

— Вот именно. Она считает, что любовь опасна и не может служить прочным основанием для брака, — сказал он. — Она сама была влюблена, и это чуть не погубило ее. Моя мать потеряла все: Диану, которую горячо любила, чувство самоуважения и, наконец, меня. Ее мечты о браке с человеком, которого она полюбила, обернулись кошмаром.

Холодные, бесстрастные слова Кейна пробивали ее словно пули. Эмма теперь поняла, почему он предложил сначала получше узнать друг друга, прежде чем допустить физическую близость.

— И она думала, что с тобой произойдет то же самое?

— Да. Дженнифер любит жить в деревне. По характеру она спокойная, безмятежная и добродушная. — Его голос изменился. — Моя мать сразу же поняла, когда увидела нас с тобой вместе, что я выбрал тебя. Она убедила себя, что я сделаю то же, что и она, когда повстречала отца, — воспылаю страстью к человеку, совершенно неподходящему ни по характеру, ни по общественному положению.

— А если еще прибавить то, что я небогата…

Кейн сощурил глаза.

— Это не самое главное. Она пригласила тебя на ужин посмотреть, что ты из себя представляешь, и это подтвердило ее наихудшие опасения. Я не мог оторвать от тебя взгляда, тогда как ты оставалась спокойной и уверенной в себе. Ты не выказывала своих эмоций. Поэтому мать решила положить этому конец всеми возможными способами. А ты сама ей подсказала надежный способ, как это сделать.

— Она была со мной в дамской туалетной комнате, когда я увидела фотографии Дианы.

— А я еще рассказал ей, что твоя мама умерла, когда тебе уже почти исполнилось шестнадцать. Ведь она знала всю эту историю. Кроме того, — добавил он мрачно, — что они уже были любовниками, когда твоя мама еще была жива.

Эмма тихо сказала:

— Я не виню ее сейчас.

— Ты прощаешь ее, — отрывисто произнес он. — Моя мать, наверное, ничего бы не стала предпринимать, но, когда я разорвал помолвку, она была убеждена, что меня надо спасать от фатального чувства любви.

— Я понимаю…

— Да? — Его рот растянулся в улыбке. — Она заставила Диану приехать. Это было лучшее из того, что она могла сделать, хотя в то время я так не думал. Но когда Диана увидела тебя и поняла, что все те годы мучила тебя, это было равносильно изгнанию из нее беса. Правда, моей матери нет прощения за ее участие во всей этой истории.

— Она поступила так, потому что думала: это будет лучше для тебя.

— Сейчас она понимает, что я поступил правильно.

— Диана имела все основания злиться на меня за то, что я умышленно разорвала ее отношения с моим отцом, но мне бы хотелось, чтобы она посмотрела на все происходящее моими глазами. Для меня их любовная связь была элементарным предательством по отношению к моей маме!

— И поэтому ты положила конец их роману. — Голос Кейна был холодным, и она невольно взглянула на него и увидела, что он опять спрятался за свою непроницаемую броню.

— У одной девочки в школе обнаружилась булимия; все стали с ней носиться — врачи и учителя; семье пришлось уехать, а моя лучшая подруга заявила: «Они с ног сбиваются, чтобы угодить ей. Почему бы и тебе так не попробовать?» Ну, я притворилась, что у меня такая же болезнь, и она началась сразу после того, как на сцену вышла Диана.

— Ты сражалась за свою безопасность, — ровным голосом произнес он. — Я могу это понять.

— Может быть, и за безопасность, но частично это все же была месть. Понимаешь, хотя моя мама ничего не говорила отцу, мне она рассказала обо всем. Это разбило ее сердце. Но два зла не сослужили добра, и чье-то еще разбитое сердце не смогло утешить мою бедную мать.

— Эмма, — тихо сказал он, — я это прекрасно понимаю.

— Тогда, в то утро, ты не понимал этого.

Он допил воду и поставил пустой стакан на подоконник.

— Когда я проснулся в то утро, то почувствовал, что держу в руках целый мир. Но потом я приехал домой и столкнулся с бившейся в истерике Дианой. И мать заявила: ты всегда знала, что она моя сестра.

— Да, знала…

— Ты должна была сказать мне об этом. Сама сказать!

— Ты же не рассказывал мне о Дженнифер! — горячо возразила она.

— Да, я струсил. А потом, когда понял, что увяз слишком глубоко в своем чувстве, уже не хотел говорить, это мне казалось своего рода предательством. Я хотел сначала разобраться с нею.

— Сначала я не думала, что твоя сестра Диана будет играть какую-либо роль, — призналась Эмма. — Я не собиралась надолго оставаться в Парагае и даже не предполагала, что у нас может что-то получиться. Я не знала, как поступить, но, когда ты… когда я поняла, что ты хочешь близости, я подумала: ну что ж, по крайней мере у меня будет хотя бы это. Наверное, я тоже струсила и решила уехать.

— Я не хотел, чтобы ты уезжала из Парагая, и ты знаешь это. Мне пришлось сначала возиться с Дианой, потом разбираться с матерью. Если бы я настаивал на женитьбе на тебе, мне пришлось бы порвать со своей семьей. Но сейчас это не важно! Я готов отдать за тебя свою жизнь, но ты!.. Ты не испытываешь ко мне ничего подобного!..

Потрясенная, осознав впервые, какие муки он переживал, Эмма широко открыла глаза.

— Ты ничего не говорил мне о том, что любишь меня! Даже после того, как разорвал отношения с Дженнифер, ты предложил мне всего лишь дружбу. Ты никогда не говорил, что любишь меня.

Кейн посмотрел на Лаки, который наблюдал за ним настороженными карими глазами, и улыбнулся.

— Я боялся.

— Почему? Ты должен был знать, что я чувствовала, — прошептала она. — И ты сам прогнал меня! — Она сделала несколько шагов вперед, оттолкнув Лаки в сторону, когда пес попытался вклиниться между ними. — Ты знал, что делал! Ты велел мне убираться вон!

Он резко выпалил:

— Но не из моей жизни, не из моего сердца! Я хотел тогда, чтобы ты просто ушла из дома. Мне нужно было разобраться с Дианой. Ты сильная и закаленная жизнью, у тебя есть воля, решимость и мужество. А у Дианы умерла мать, потом мачеха бросила ее, оставив на попечение ожесточенного горем и угрюмого отца, который спровадил ее в интернат. Она вышла замуж за молодого идиота, когда ей было восемнадцать, потому что хотела, чтобы кто-нибудь любил ее, но после двух лет брака он сообщил ей, что он гомосексуалист; брак оказался фиктивным. Я просто не мог бросить ее в таком состоянии! Она слегла, и нам пришлось отправить ее в больницу. Нет, сейчас все в порядке! У нее было нервное истощение, сильное переутомление и обезвоживание организма. А затем мне пришлось разбираться с матерью, которая жутко винит себя сейчас из-за того, что натворила. И когда я приехал к тебе в середине дня, ты уже исчезла…

Эмма проговорила, запинаясь:

— Я уехала, потому что действительно не верила, что ты сможешь полюбить меня. Я усердно старалась убедить себя, что не влюблена, что я всего лишь одна из тех многих женщин, которые легко влюбляются в тебя и надеются, что в состоянии пробить твою непроницаемую броню независимого человека.

Он взглянул на нее с явным волнением:

— Неужели это так?

Вздрогнув, она ответила:

— Нет. Мое бегство подсказало мне решение. То, что произошло со мной, не было простым проявлением страсти. У меня многое изменилось в душе.

— Да, — согласился он. — В конце концов решение оказалось простым, хотя и далось мне очень болезненно. Я взглянул на жизнь, которую придется проводить без тебя, и решил, что не вынесу этого. Ради тебя я готов расстаться со своей семьей!..

— А я бы не вынесла, если бы ты поступил так!

Она попытается с ними помириться, подумала Эмма, начиная наконец верить в это. Кейн не потеряет свою семью из-за нее, она просто не допустит этого.

— Диана постарается выбрать свой собственный путь, — сказал он, идя к ней через комнату и заключая ее в объятия. Его руки плотно сомкнулись вокруг нее. Уткнувшись в ее волосы, Кейн продолжал говорить: — Я люблю свою сестру и уверен, что она поймет: события семилетней давности канули в Лету, ты уже больше не тот страшный ребенок, использующий все имеющиеся средства для того, чтобы не потерять отца. Если она не поймет, если она никогда не напишет мне или я никогда не увижу ее больше, я буду сожалеть, но это стоит того, потому что моя жизнь без тебя теперь пуста и ужасна, Эмма! Я люблю тебя. Пожалуйста, не прогоняй меня!..

Яростный лай Лаки и последовавший за этим стук в дверь и окрик: «Эй, куда нам выгружать мебель?» — заставили их оторваться друг от друга.

Небо на западе ярко пламенело, затем краски стали тускнеть, мягкий вечер тихо опускался на землю.

Эмма отняла голову от груди Кейна и спросила с хрипотцой в голосе:

— А когда ты впервые понял, что любишь меня?

Его губы повторили овал ее подбородка, добравшись до скулы.

— Думаю, когда первый раз увидел тебя. Это был шок — как будто меня ударили в солнечное сплетение.

— Меня тоже, — призналась она. — Солнце светило тебе в спину, и ты выглядел величавым и решительным, как персонаж из героической саги, и я подумала: о черт, это нечто, с чем я никогда не сталкивалась в жизни!

— Отлично, — произнес он с холодным торжеством.

— Но ты знал это! Ты знал, что сможешь соблазнить меня!

— Разве тебя до сих пор это мучает? — Он тихо засмеялся и дотронулся губами до мочки ее уха. — Вожделение — это лишь физиологическая реакция. Я чувствовал, что теряю голову, когда мы ехали на лошадях через кустарник и с нами был Лаки. А ведь я потратил кучу денег, чтобы превратить кусты в плотное ограждение и не дать прохода собакам, которые могли бы уничтожить целую популяцию киви. Я совсем забыл о Лаки, потому что меня занимала только одна мысль: что будет ощущать твоя нежная кожа под моими губами и понравится ли тебе жизнь в таком маленьком городишке, как Парагай?

— Мне понравится жить с тобой! — просто ответила она и добавила: — Хотя я и не привыкла развлекать и принимать у себя премьер-министров и младших членов королевских семей.

— О чем ты?

— Аннабель говорила, что Дженнифер привычна к светской жизни.

Кейн нахмурился.

— Да, иногда такое случается, но у тебя получится. Что касается Аннабель, она ужасная зануда! Но ты видела ее не с самой лучшей стороны. А в целом она славная девчушка.

Эмма кивнула.

— Мне ужасно ее жаль, потому что она страдает.

— Ты, должно быть, думаешь, что я из какой-то ужасной семьи. Так вот: не считая родителей Аннабель и Рори, которые очень богаты и действительно слишком заносчивы, остальные — вполне нормальные люди.

— Прекрасно, — сказала она. — И конечно же, я научусь общаться с нужными тебе людьми.

— Я знаю, ты справишься! — Он хотел еще что-то сказать, но через открытую дверь донесся лай.

— Придется пойти и покормить их, — сказала Эмма, встав с кровати и встретившись с карими глазами Бейб, с упреком смотревшими на нее. — Перед тем как приехать в Парагай, у меня была веселая, беззаботная жизнь — никаких собак, которых надо нянчить, никаких мужчин, которые смущают мой покой! Все шло как по маслу. Теперь я уже не няня этим собакам, они стали моей собственностью, а свою жизнь, сердце и душу я отдала другому человеку.

— Не отдала, — сказал Кейн, не спеша, с наслаждением целуя ее, полный решимости добиться отклика. — И никогда не отдашь, любимая, счастье мое! Просто твоя жизнь соединится с моей.

— Когда тебе нужно уезжать? — прошептала она, дотронувшись до его массивного подбородка и с трепетом обнаружив под шелковистой щетиной тонкую нежную кожу.

— Я пробуду здесь столько, сколько понадобится, — ответил он. — Во всяком случае, не уеду отсюда до тех пор, пока не увижу обручального кольца на твоем пальчике и пока мы не обсудим наши будущие планы. Я люблю тебя, — сказал он голосом, который сразу же стал и нежным, и грубоватым от желания. — Больше своей собственной жизни. Когда ты поедешь на север, чтобы выйти за меня замуж?

— Мне придется подать заявление об уходе.

— Через две недели?

— Скорее всего, это займет целый месяц. Они, наверное, подумают, что я сумасшедшая! Я ведь даже еще не успела приступить к работе!

Его глаза блеснули, когда он посмотрел на нее: из золотисто-топазовой глубины проглядывала ленивая страсть, гипнотизирующая ее.

— Но ведь ты же постараешься сделать это побыстрее?

— Да, — сказала она.

— Отлично, — нетерпеливо произнес он, развернув ее к себе, чтобы снова поцеловать. Однако раньше, чем ей бы хотелось, он спросил: — Ты будешь скучать по своей работе?

Эмма не стала лгать.

— Да.

— А ты не хотела бы получить диплом ветеринара?

Удивленная, она уставилась на него.

— Когда же?

— После того, как поженимся, — спокойно ответил он.

Эмма заколебалась. Стать ветеринаром было ее сильнейшим желанием, от которого она когда-то отказалась с тайным сожалением. Она тихо проговорила:

— Год назад я бы сказала: да, благодарю тебя от всей души. Но сейчас…

— Тебе не надо решать это сию минуту. Я не хочу, чтобы ты потом о чем-то жалела. Брак не должен ограничивать круг твоих интересов, он должен быть праздником, тем союзом, который обогатит нас обоих. Если ты будешь чувствовать себя разочарованной и тоскующей, потому что приклеена к одному только дому, я ведь тоже не буду счастлив, и, хотя мне не очень-то весело от мысли, что большую часть года ты будешь отсутствовать, я смогу с этим справиться.

Ее глаза наполнились слезами.

— О, как же я люблю тебя! — сказала она, нежно его целуя. — Я тоже не хочу большую часть времени проводить вдали от тебя и поэтому лучше устрою здесь племенную ферму.

— С собаками?

Она усмехнулась.

— Возможно. Не сразу только. Сначала я буду помогать тебе с твоими овцами. Я знаю, что ты уже заслужил доброе имя, но, поверь мне, через десять лет Гленальбин прославится на весь мир.

Он засмеялся и обнял ее.

— Я верю тебе, — сказал он.

Сидя в дверях, Лаки шумно зевнул, чтобы привлечь к себе внимание.

— Ох, бедняжка! — вскрикнула Эмма; ее глаза искрились от смеха. — Собаки, наверное, умирают с голоду.

Позже, когда собаки были накормлены и они сами смогли перекусить, Эмма, высвободившись из объятий Кейна, спросила:

— А ты что-нибудь еще слышал про эти собачьи бои?

Кейн улыбнулся, увидев, как один из ее локонов обвился вокруг ее пальца. Он нежно потянул его, и выражение его глаз заставило ее затрепетать.

— Я справился об этом в полицейском участке. Они арестовали трех человек, которые занимались этим бизнесом, спасли пару дюжин собак, а еще пятерых, которые уже не смогли выжить, усыпили.

Почувствовав дурноту, Эмма спросила:

— Рори будет давать свидетельские показания?

— Очевидно, нет. Но в полиции ему дали понять, что не одобряют то, что он путается со всякими головорезами, поэтому ему придется отныне вести добродетельный образ жизни.

— Прекрасно! — Тут ей пришла в голову еще одна мысль. — А нашли собак, которые загрызли овец той ночью, когда я забыла закрыть дверь?

Он следил за выражением ее лица, ласково улыбаясь.

— Ты всегда была убеждена, что Бейб и Лаки здесь ни при чем, не так ли? Ну что ж, ты оказалась права! Поэтому можешь не волноваться и смело брать Лаки обратно в Гленальбин. Это были фокстерьер и еще одна собака, помесь дворняжки с восточноевропейской овчаркой. Фредди Хьюлл пристрелил их за день до твоего отъезда. Они принадлежали семье, которая клялась, что ночью держит их в доме.

— Бедные собаки, — сказала Эмма со вздохом. — И бедные люди.

Его рука крепче сжала ее талию.

— Моя сочувствующая всем Эмма!

Глухим голосом она спросила:

— А ты покупаешь дом миссис Ферт?

— Да. Мне нужно еще одно здание для обустройства молочного хозяйства.

— Кто бы мог подумать, что мое согласие присматривать за двумя собаками приведет к такому? — мечтательно произнесла Эмма, пряча голову на груди Кейна и улыбаясь в предвкушении грядущих лет. — Если бы Лаки не гонялся за овцами, мы бы никогда не встретились.

Кейн засмеялся и взял ее на руки, целуя нетерпеливо и жарко.

— Чепуха, — убежденно произнес он. — Я уверен, нам суждено было встретиться. Мы же родственные души.

От его улыбки у Эммы закружилась голова, и она доверчиво прижалась к Кейну, пока он нес ее в спальню.

Лаки вздохнул и растянулся на своей подстилке. Он взглянул искоса на Бейб, которая ответила ему хитрой сонной усмешкой. Довольные, обе собаки погрузились в сон.