Награда за риск

Глава 9

Не успели оглянуться, как подошла пятница. Увеселительные прогулки, выезды верхом, долгие беседы с доном Рафаэлем — из всего этого составились шесть дней.

Эмма так обвыклась и с домом, и с его людьми, что с трудом могла поверить в приближающийся отъезд. Но, как бы то ни было, сегодня она проведет последний день в обществе Луиса и дона Рафаэля. А завтра на рассвете надо быть в аэропорту. Луис и Рамон возвратятся в Лондон, а ее путь лежит в Мадрид. Там она подыщет себе временную работу в отеле или ресторане и пробудет до сентября.

Соблюдая уговор, Луис вел себя по отношению к ней безупречно. После поцелуя под липами были только необходимые на публике знаки жениховской нежности. Но Эмма была убеждена, что он все более увлекается ею. Даже то, как он обнимал ее в присутствии дедушки, казалось слишком искренним, чтобы быть элементом камуфляжа. И вот однажды они сплелись в объятиях во сне.

Луис спал до пояса голый. Наверняка и трусы были надеты лишь по понятной причине. И вот он во сне обнял ее за талию, зацепился ногой за ее ногу, головой припал к ее плечу. По глубине и ритму его дыхания Эмма поняла, что на этот раз она проснулась первой.

Обычно вечерами каждый из них с почти религиозной покорностью откатывался на край постели. И теперь это пассивное лежание у него в объятиях причиняло ее телу немыслимое томление. Однако после пробуждения Луис не прикоснулся к ней, отделавшись шуткой, что он совершил вторжение в принадлежащее ей пространство.

— Наш последний день, guapa! — напомнил он ей с деланной небрежностью, лениво потягиваясь на другом, своем берегу постели.

— Как ты угадал, что я не сплю?

— Ты ведь похрапываешь во сне.

— Я? — В ней все перевернулось при виде его черных смеющихся глаз.

— Нет, конечно. Но во сне у тебя совсем другие поза и дыхание. А у меня не так? Ты не заметила?

— Да, у тебя тоже. — Она смотрела на него сквозь мокрые от слез ресницы. — Мне необходимо забыть тебя, Луис.

— Успокойся, Аманда. — Лицо его стало сразу тяжелым, он скинул одеяло и выскочил из постели. — Тебя позвали сюда с одной определенной целью.

Эмма вздрогнула, когда за ним плотно затворилась дверь ванной. Как она могла настолько потерять власть над своими чувствами и принять его заботливое внимание за чистую монету? Она томится по нему… И никто ведь не поверит, что в ее положении можно было обойтись без адюльтера… Как это он сказал? Тебя позвали сюда с одной определенной целью. Цель достигнута, приближается выплатной день. Он ни разу ей не солгал. И ничего ей не обещал.

Да, очень глупо было с ее стороны заговорить о своих чувствах. Она потрогала пальцами выпуклую кромку пикейного покрывала и нахмурилась. Он, возможно, подумал, что она домогается роскошной жизни. А ведь это не так. Конечно, вилла Кеведо — волшебное место. Но важны-то ей люди, а не их жилье… Мысли ее путались.

Между тем Луис вернулся и полез в гардероб. Вещь как вещь, дерево как дерево, и у краснодеревщика не такой уж отменный вкус. Наверное, простой провинциальный парень, кряжистый, под стать своему изделию…

— Если хочешь поездить верхом, то поспеши.

— Не стоит… В таком настроении…

Луис готов уже был вырваться за дверь, но замедлился, посмотрел на нее и кротко, сочувственно улыбнулся.

— Ты права. Кони чувствуют настроение наездников. — Он сел на кровать, взял ее руку и с шутливой величавостью поцеловал.

— Прошу пожаловать к лошадям, сеньорита. Вы самая способная ученица из всех, кого мне доводилось обучать галопу.

Эмма на секунду задумалась.

— А у вас кого было больше — учеников или учениц?

Он поднял руки, как бы признавая свое поражение.

— Вы первая ученица.

Они рассмеялись, и напряжение исчезло.

Верховая езда привела Эмму в приятное возбуждение. Жеребчик-трехлетка не был так хорошо воспитан, как Эстрелла, но отличался большей резвостью. Она стала понимать, почему Луис, находясь в Севилье, не хочет упускать ни одного дня для конной разминки. Она бы на его месте действовала в точности так же. Мили открытых пространств, овеянные чудными ароматами трав, под небом волшебной голубизны — есть ли на свете более сильные соблазны?

Спрыгнув с коня, Эмма подняла голову к небесам. О Господи, помоги мне забыть все это! Сколько уже лет она с такой искренностью не обращалась к Богу.

Дона Рафаэля на террасе они не застали, хотя было время завтрака. Луис сразу же поспешил к нему и вернулся встревоженный.

— Ему было плохо ночью, и теперь он неважно себя чувствует. Я вызвал врача, которого он не жалует, но это необходимо. День он проведет в постели, но к ужину выйдет — здесь он непреклонен. Он не может отказаться от последнего ужина с тобой.

— Бедный дон Рафаэль!

Эмма ела без всякого удовольствия, хотя завтрак был, как всегда, роскошный.

— Дедушка стар. Он хорошо, красиво жил. Но организм постепенно изнашивается, это неизбежно… — Луис утешал этими словами не столько Эмму, сколько самого себя. Приглядевшись, она увидела на его ресницах слезы. Он заметил, что она смотрит на него, резко отвернулся и тут же поспешил уйти.

Сдобные булки казались ей бетонными кирпичами, вкус кофе сделался противен. Она ушла с террасы и стала бесцельно бродить вокруг виллы. Луис нашел ее на берегу декоративного пруда.

— Прости, я ведь обещал покататься с тобой на лодке по реке… Но сейчас мне не до этого. И вообще мне придется побыть здесь. Может быть, это ложная тревога… Но я не могу иначе.

— Понимаю. — Эмма сжала его руку.

— Я подготовил себе надежного преемника в лондонском офисе. Он очень способный. Так что можно ослабить повода там, чтобы потуже натянуть их здесь. Знаю, это с моей стороны уже чересчур… — Он замешкался, а у Эммы подпрыгнуло сердце. Что же, что? — Для тебя очень неудобно будет побыть здесь еще какое-то время? Старик ведь обожает тебя. Ему покажется странным, что ты уезжаешь, а я остаюсь. — Луис продолжал еще что-то объяснять, будто и не понимая, в какое смятение приводят Эмму его слова.

О Господи, она только что начала смиряться с мыслью о том, что надо покинуть Севилью. Но ведь чем дольше она здесь пробудет, тем болезненнее будет для нее отъезд. Рыба взметнулась над водой — маленькое зеркальце над большим зеркалом. Она уже готова была бежать, скрыться…

Что ее ждет? Ей нельзя затягивать свое увлечение Луисом, она не хочет еще сильнее привязываться к дону Рафаэлю. И не хочет быть здесь, когда дон Рафаэль… Мысль не хотела облечься в словесную форму.

Эгоистичное животное! Думаю только о своих чувствах, а дон Рафаэль, возможно, умирает. И мое присутствие могло бы скрасить его последние дни. Она встала на ноги, полная решимости.

— Да, разумеется, я остаюсь. Мне только надо позвонить маме, дать ей знать. — И поспешила к дому, прежде чем Луис успел что-то сказать. Ей казалось, что он начнет разговор о деньгах, а у нее вырвется в ответ жестокое слово.

Они встретились за ланчем. Луис был очень предупредительным, утренняя мрачноватость как будто схлынула с него. Он сказал, что дедушке стало намного лучше, что старик уже порывался встать, но домашние и врач сумели его отговорить. Потом он так крепко стиснул руку Эммы, что ей сделалось больно.

— Так что же, уехать мне завтра или остаться?

— Ты должна… Тебе придется остаться. Я ведь уже сказал ему.

— Но я же не могу остаться навсегда. Когда-то ты ведь скажешь ему, что мы должны разлучиться.

— Нам нельзя разлучиться. Пока он жив — нельзя… Прости. Понимаешь, я ведь не предполагал, что он так к тебе привяжется. Мало ли здесь перебывало моих подружек! Он почти не обращал на них внимания.

Эмма вдруг почувствовала себя виноватой. Может быть, она не должна была стараться привязать к себе этого бедного старика?

— Но чем я могу помочь, Луис? Продлевать ему жизнь своими невеликими чарами?

Луис в недоумении поджал губы.

— Я люблю, когда ты шутишь, Аманда. Но сейчас не время для шуток.

— Конечно. Дала согласие вторгнуться в чужую жизнь ради собственной выгоды — чего же скулить, когда выходит не по-твоему?

Он энергично сжал руку в кулак и постепенно стал разжимать.

— Теперь ты говоришь разумно, guapa. Мы должны быть с тобой как одно целое, понимаешь? Тебе придется приезжать сюда на Рождество и на Пасху, как ни грустно в это время быть вдалеке от мамы и друзей.

— И если я вовремя не напишу, не позвоню, не поздравлю, мне это будет поставлено в вину? — Он кивнул. — Мне это уже действует на нервы, Луис.

— Компенсация будет, о какой ты и не мечтаешь. — Он смотрел на нее в упор в ожидании ответного презрительного взгляда. — Ты все равно отказываешься?

— Я, разумеется, все буду исполнять. Но не для тебя, Луис, и не ради твоих денег, а только ради дона Рафаэля. Исключительно ради него. Ты понял?

— Я знаю, что все будет так, как ты обещаешь…

Впервые за дни их знакомства Эмма прочла в его взгляде неуверенность. И впервые почувствовала себя хозяйкой положения. Тоже мне, утешение! Классический салат-оливье с куриным мясом показался невкусным. Она отодвинула тарелку на край стола.

— Если бы летом мне больше никогда не поломойничать по отелям! — воскликнула она вдруг с неистовством и горечью.

Луис не счел ниже своего достоинства принести извинение за то, что не будет подле нее весь этот день.

Эмма вышла во дворик с томом Диккенса. Вскоре «Тяжелые времена» были дочитаны. Ей стало вдруг значительно спокойнее. Успокоение горестным посреди своих горестей. Да, родись она в викторианскую эпоху в неимущей семье, жизнь ее сложилась бы куда хуже. Впрочем, горести приходят и на виллы. Как там дон Рафаэль? Надо сходить узнать.

— Уже сидит на кровати, читает газету, попросил стаканчик вина, — докладывала Мария, гладя с материнской нежностью руку Эммы. — Попомните мои слова, сеньорита Аманда: этот старый плут переживет и меня, и вас.

Эмма успокоилась, попросила кофе и проболтала с Марией до сумерек. Да, пора уже быть наготове. Она поцеловала домоправительницу в щеку. Спасибо Марии за ее доброту. Но не надо забывать еще кое о ком.

Вернувшись к себе, она первым делом пересмотрела гардероб. Вечером явлюсь опять в турецком платье. Пощеголяю в нем, пока есть где. На студенческой дискотеке оно будет совсем неуместно. Она представила себе, как вытянулись бы лица ее друзей, если бы она в этом платье вышла на тур вальса.

Из ванной повалил пар. Она побежала закрывать краны. Какой из кремов я еще не попробовала? Она взяла один из хрустальных графинчиков и понюхала. Вот то, что надо! Она капнула сперва самую малость, а потом наклонила графинчик как следует, и в воздухе разлился волшебный запах жасмина.

— Здорово! — воскликнула Эмма, погружаясь в ароматную пену.

Она вымылась, натерлась кремами, накрасилась. Высушенные феном волосы великолепно блестели. Закутавшись в купальный халат, она вернулась в комнату, где ждали на постели заранее приготовленные белье и одежда.

Да, вот уже и восемь. Скоро придет Луис. Прочь, халат! Белое кружевное белье, колготки… Лифчик? При этом фасоне платья и при такой форме груди лучше без него.

— А ты ведь еще гораздо красивее, чем я себе представлял, guapa! — донесся с балкона вкрадчивый голос. Это было как мгновенный ожог.

— Луис! — Она загородилась от него платьем. — Все-таки следует спрашивать, прежде чем войти.

— Я еще не причислен к лику святых. Хотя иногда и чувствую в себе что-то от подвижника или выполняющего обет безбрачия монаха. — Он мягко отодвинул платье и загляделся на маленькие соски.

Эмму буквально пронзил его хищный взгляд. Она понимала, что сейчас бессильна сопротивляться. Если он захочет, она не сможет устоять. По временам Эмма ненавидела его с такой силой, которую в себе не подозревала. Однако это не мешало ей с той же неожиданной для себя силой томиться по нему.

— Давай вместе будем тебя одевать. — Он был совсем близко, и жар его тела творил с ней нечто катастрофическое. — Твой девственный румянец вводит меня в соблазн, — продолжил он, набрасывая на нее платье.

Почему ему нравится меня мучить? Сколько у него было женщин? Что, в конце концов, мешает ему присовокупить к ним и ее? А вдруг я, с его точки зрения, какая-нибудь уродина?

Он рассмеялся, осторожно повернул ее лицом к огромному зеркалу на стене над туалетным столиком и воскликнул:

— Вот, смотри! Только слепой может не оценить это сокровище!

Она посмотрела на свое отражение. Невысока, светловолоса, бледна. И как во всем не похож на нее этот высокомерный южанин. Противоположные миры! Обнимавшие ее руки были смуглы, волосы — чернее некуда, и ростом он выше дюймов на восемь. Серьезно ли ее чувство? Нет ли здесь элементарного зоологического инстинкта, который она осудила в женщинах, глазевших на него в Альгамбре?

— Наверно, ты надеялся, что я тут хоть немного загорю, — с улыбкой проговорила она, отвлекая себя от обуревавших ее сомнений.

— Контраст всегда желателен. Все настоящее, свободное, великое замешано на контрасте! — И он с какой-то особенной нежностью провел ребром руки по тыльной стороне ее шеи.

— Зачем? — сердито отстраняясь, задала наболевший вопрос Эмма. — Ведь дальше все равно ничего не будет! Я ведь не кукла «Играй-Пока-Не-Наскучит». Я умею сильно чувствовать, ты это знаешь.

— Прости, guapa. Я поступаю во вред нам обоим. Зачем? Да просто чтобы доказать себе, что у меня все же стоическая закваска и я готов устоять перед любой красотой.

— Тогда я не кукла, а модель — для эксперимента.

— Очень тяжелого эксперимента, да, но ты несправедливо меня судишь. Ведь это после твоих строгих слов мне пришлось брать уроки воздержания.

— В таком случае поздравляю тебя с осуществленным недельным целибатом, — произнесла она саркастически, бессильная понять, содержат ли его слова хоть какую-то долю правды. — Ну, а на следующую неделю ты даешь зарок?

— Еще неделя? Кто знает… Пока я ставил недельный эксперимент. — В его сардонической ухмылке было столько самодовольства, что Эмме хотелось размазать эту ухмылку по его физиономии. Кажется, никто прежде так ее не злил. Неужели утром он действительно плакал? У такого камни должны быть вместо слез!

— Не гляди на меня так, chica. Ты не знаешь, в какие танталовы муки меня ввергала все эти дни! Были мгновения, когда я не чаял выжить!

— Ну прости меня, бешеную зверюгу, — пролепетала она, протягивая руку к шкатулке с украшениями. Теперь хотя бы ясно, почему он больше не целовал ее после того дня.

— Давай не вступать в пререкания. Хотя бы сегодня. — Он застегнул ей сзади жемчужное ожерелье. Прикосновение было наилегчайшее, но она чувствовала себя так, словно ее заклеймили. — А это как будто бы мой свадебный подарок, — сказал он вкладывая в пальцы обеих рук по серьге.

Она глянула с недоумением на эти две жемчужные грозди, а некоторое время спустя, открыв шкатулку, она обнаружила там еще одни серьги и колье.

— Черт возьми, ведь не подделка же это! — Она не удержалась и тут же примерила опаловые бусы.

— Это, конечно, совсем недорогая вещь, но я не знаю, что еще было бы так тебе к лицу. — Он наклонился и поцеловал ее. А у нее вдруг слезы побежали по щекам. — Странная ты! — Он в недоумении покачал головой. — Наверно, еще ни одна женщина в мире не плакала от подарка.

— Почему ты все время ставишь меня в неловкое положение? — рыдала Эмма. — Как ты не понимаешь, что нельзя быть такой свиньей!

Луис опять изобразил «сдаюсь» и ушел в ванную. За время его отсутствия она сумела взять себя в руки. Потом он стал облачаться в пошитую на заказ шелковую рубашку и угольно-серого цвета брюки, по ходу дела посматривая на Эмму несколько подозрительно и этим удивляя ее.

— Спасибо за жемчуга, Луис. Они чудо как хороши.

В конце концов, ему просто доставило удовольствие выбирать их для нее. Луис — это какая-то причудливая смесь разнородных начал. Она уже не претендует на то, чтобы понять его душу и характер. Он наклонился над ней, поочередно гладя то серьги, то мочки ее ушей.

— Хозяйка еще лучше, — прошептал он вкрадчиво. — Она отстранилась. Свежевымытый и наодеколоненный! Для ее нервов это уж слишком!

— Нас будет трое за столом. Так лучше для дедушки, — говорил он, сводя ее по лестнице вниз.

Дон Рафаэль уже ожидал их в столовой, попивая херес.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросила она.

— Увидел тебя — и сразу стало лучше. — Он пожал ей руку, и, хотя пожатие было энергичным, а глаза его весело сверкали, в ее сердце вдруг закралось опасение. — Все неровно — днями хуже, днями лучше. — Он как бы ставил препону дальнейшим расспросам о его здоровье.

Угощение подали превосходное: вместо закуски — свежий охлажденный овощной суп, потом особым образом приправленная, замечательно вкусная рыба и наконец крем на жженом сахаре, особенно любимый доном Рафаэлем, хотя Эмма находила его приторным.

— А у меня одна кобылка, — обратился к ней дон Рафаэль, — уже старушка, вдруг принесла жеребеночка. Не хотите посмотреть, Аманда? Можно прямо сейчас и отправиться. — Он отодвинул тарелку и с трудом стал подниматься на ноги.

— Дедушка, не надо бы сегодня. Я ей покажу Негрито. Да и завтра будет день. Она же у нас еще погостит. — Луис попытался усадить дона Рафаэль, но старик в порыве возбуждения оттолкнул его.

— Я не совсем еще немощный. И если я сказал, что хочу прогуляться и зайти на конюшню, значит, пока мне это еще по силам. Дай мне только руку, а дальше я сам.

— Позволь мне хотя бы проводить вас.

Дон Рафаэль в раздражении посмотрел на внука и встал на ноги самостоятельно. Что-то молодое высветилось в этот момент в его облике, и Эмме показалось, что она видит перед собой двух Луисов.

— Если что, Аманда со мной. Оставь нас одних, — произнес он непререкаемым тоном. Луис не пошел с ними, но Эмма видела, чего стоило ему подчиниться.

Что бывает, когда почти неподвижным человеком овладевает непреодолимый порыв? Старость умеет одерживать такие победы, думала Эмма, подавая дону Рафаэлю руку и медленно выходя с ним из комнаты.

От охранников, попытавшихся сопровождать их во внутреннем дворике, старик отделался точно так же, как и от Луиса. Но не доходя до конюшни, дон Рафаэль опустился на скамью.

— Прости, что я так себя вел, Аманда. Конечно, Луис был прав. Но мне необходимо поговорить с тобой наедине. Мое время уходит, и я все равно не смогу сказать тебе всего, что мне хотелось бы сказать.

— Я уверена… — Эмма хотела сказать, что он еще проживет много лет, но поняла, что оскорбит его чувства фальшью.

Он понял ее и погладил ей руку.

— Я не боюсь смерти, дружок. Я многих пережил и многого достиг. Во всяком случае, я достиг поставленной мною цели. Главной моей тревогой был Луис, но теперь он у тебя в руках, и я спокоен.

Эмме сделалось не по себе. Какое они имеют право обманывать подобного человека? Конечно, они уже слишком далеко зашли, назад путь заказан. Но это всегда будет на их совести.

— Я вижу, что он обожает тебя. А когда я наблюдал вашу стычку с Кармелитой, то понял, что характер у тебя потверже моего. — Он умолк, переводя дыхание, потом продолжил: — Моя вина, что Луис чуть было не встал на ложный путь. Я не дал ему ни воспитания, ни настоящей любви. Горе меня раздавило. Я все время отстранял от себя этого мальчика, потому что он напоминал мне погибшего сына. Лишь время спустя я сумел его полюбить… Ты чудная девочка, Аманда. Твоя любовь победит его недостатки. У него хорошее сердце, но в то же время какой-то дух противоречия, вкус к запретному…

— Он очень вас любит, очень…

Господи, как это все ужасно! Какой, наверно, жалкий, пристыженный, виноватый, виновный у нее вид!

— Ну, на сегодня хватит. Я не хочу огорчать тебя подробностями… Вот только… — Он обнял ее за плечи, весь светясь в лучезарной улыбке. — Добро пожаловать в наш дом, Аманда. Благословляю тебя от всей души. — Она улыбнулась ему в ответ, но как же ей хотелось выплакать свое сердце в раскаянии! — Пойдем, дружок, глянем все же на эту позднюю мать.

Они не торопясь дошли до конюшни. Он отпер дверь и, посмеиваясь, поднял с пола фонарь и зажег его спичкой.

— Луиса это сильно раздражает. Мол, зачем это, когда есть электричество. Но старые средства всегда самые верные. Фонарь не вспугнет спящих животных.

Прошли в глубь конюшни, и теплый конский запах ударил Эмме в ноздри. Все было тихо. Только когда проходили мимо Гиерро, тот забил копытами и громко заржал, протестуя против непрошеного посещения. Его огромная вороная голова и пристальный взгляд жгучих глаз выглядели в сумерках почти жутко. Беспокойство в душе Эммы нарастало с каждой минутой.

— Чудесное животное, и нрав прекрасный! — бормотал дон Рафаэль, все же знаком приглашая Эмму обойти Гиерро стороной. — Негрито там, подальше. Мать его зовут Кара. Замечательная была кобылка, и приплод обещает унаследовать ту же стать. Я посижу тут и подержу для тебя свет.

Когда он садился на солому, лицо у него было совсем измученное, и Эмма спросила, все ли с ним в порядке. Он успокоил ее.

— Малыш, да какая же ты прелесть!

Темной масти жеребенок с любопытными широко расставленными глазами уже уверенно стоял на ногах. Эмма прошла чуть дальше, чтобы рассмотреть мать, и вдруг свет от фонарика исчез. Она бросилась назад.

— Дедушка!

Фонарь валялся на земле, и в его неверном свете едва была различима упавшая на грудь голова. Она ощупывала стену, ища рубильник, но ничего не находила. И не заметила, что искры от фонаря перекинулись на солому. В конюшне начинался пожар.

Надо спасать дона Рафаэля! Пламя уже лизало обшлага его брюк. Где же выключатель? Он должен быть возле входа. Но нет времени искать. Она стала гасить огонь руками. Нет, сперва надо вывести его.

Понадобились все ее силы, чтобы поднять дона Рафаэля и перетащить к дверям. Тело его было безжизненно, скорее всего усилия ее уже бесполезны, но вдруг… Подождав, пока у нее откроется второе дыхание, она потащила его в недоступное огню место, крича о помощи.

Она подождала, пока приблизился охранник, и решила попытаться освободить лошадей. Бедные Негрито и его мать! В том месте, где они были, барьер огня оказался непреодолимым. Нечеловеческим усилием Эмма вычеркнула из памяти их образ. Надо было спасти тех, кого еще можно спасти. Засовы снять нетрудно, и лошади сами убегут от огня.

Ближайшей к Эмме была Сомбра. Кобылка была перепугана больше всех других лошадей и бешено колотила копытами в дверь. Эмма сняла засов и стала отступать, давая проход лошади, но не была достаточно расторопна. Копыто Сомбры задело голову Эммы…

Может быть, дон Рафаэль и вправду меня переживет…