ОТКУДА ГРЕХ? Комедия в двух действиях
А н д р е й — парень как парень, а в любви невезучий.
Ю з и к — в любви счастливый, но в женитьбе невезучий.
Д е д С а в о с ь — и богу свечка и черту кочерга, а бывает и наоборот.
Т и х о н — бригадиром назначили, а в комедию сам влип.
Р а з у м н и к о в — член общества «Знание», с опытом.
А н т о н и й — сектант-теоретик с практическим уклоном.
Х а р и т о н — сектант-практик с теоретическим уклоном.
А г а ф ь я — жена Харитона без уклонов.
Ш а т у н — запил недавно, и все из-за жены.
Т э к л я — жена Шатуна, ей горько и без вина.
Н а д е й к а — девица-красавица из грешниц.
Г а л я — красавица девица из праведниц.
П р а с к о в ь я — мать Гали; еще не старая женщина, но совсем слепая — за богом и сектой не видит света.
М а р ь я н а }
У л ь я н а }
М а т в е й } — старые люди; не будем говорить о них ничего худого — у каждого своя беда.
М и л и ц и о н е р — положительный образ.
Ж е н щ и н ы }
Д е в ч а т а } — обыкновенные люди, для них что бог, что черт — все одно.
Действие происходит в наши дни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сельская площадь. Слева — колхозный клуб, справа — молитвенный дом. Яркий осенний белорусский пейзаж. Солнце на закате. Т и х о н прикрепляет к доске объявлений лист бумаги со словами: «Искренний привет передовикам уборки урожая!»
Д е д С а в о с ь сидит на ступеньках молитвенного дома с Библией на коленях.
С а в о с ь (читает, стараясь понять). «Вначале сотворил бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездной, и дух божий носился над водою».
Т и х о н. Все знания углубляешь?
С а в о с ь. К экзаментам, не при нас будь сказано, готовлюсь…
Т и х о н. Что, и у вас конкурс?
С а в о с ь. Конкурс не конкурс, а подучиться надо. Кому охота перед умным человеком лицом в лужу ляпнуться?
Т и х о н. А что, и среди вашего брата умные попадаются?
С а в о с ь. Находим, коли надо!
Появляется подвыпивший Ш а т у н.
Ш а т у н (пытается петь).
Как послала меня мать
Яровое жито жать…
А я жито не жала,
В борозденке лежала…
(Сам себе.) Держись, Шатун, правой стороны, и тебя никто никогда не зацепит…
Т и х о н (возмущенно). Ты уже, в принципе, готов?
Ш а т у н (дерзко). А тебе что? (Плаксиво.) Может быть, у трудящего душа в клочья… разрывается!
Т и х о н (строго). Машина где, трудящий?
Ш а т у н (присмирев). Так точно… докладаю: баба сбежала, машина в гараже, а ключи лучше забери. (Передает ключи.) Я сейчас в таком нервенном состоянии… не только полуторку, полсела в мелкую щебенку перемолоть могу! (Тихо и спокойно.) Слушай, одолжи целковый, а?
Т и х о н (занимается своим плакатом). К черту нищих, бог подаст.
Ш а т у н (с обидой). Можно подумать, я у тебя на хлеб прошу.
Махнув на Тихона рукой, идет к Савосю.
С а в о с ь (углубляется в Библию и не замечает Шатуна). «Вначале сотворил бог небо и землю. Земля же была…»
Ш а т у н. На троих сообразим?
Савось молча переходит на крыльцо клуба. Шатун плетется за ним.
С а в о с ь (читает). «Вначале сотворил бог…»
Ш а т у н. Тогда одолжи на бутылку!
С а в о с ь (терпеливо и поучающе). Не будь между тех, кто упивается вином, и тех, кто объедается мясом, ибо пьяница и обжора обеднеют, — сказано у апостола.
Ш а т у н. Твой апостол — пижон и жмот. И вообще обрезать бы вам огороды по самые окна, тунеядцы Христовы.
С а в о с ь. Тебе, не при нас будь сказано, давно уже кое-что надо было бы отрезать, может, пил бы меньше!
Ш а т у н (задиристо). А ты меня много поил? Много угощал?
Т и х о н. Не цепляйся, Шатун, к человеку, а то опять обстригут без суда и следствия.
Ш а т у н. Потому что его секта — опиум для народа! Может быть, я через нее и пить начал! Может, у меня три дня свиньи не кормлены? А ты у него (показывает на Савося) спроси, где моя баба! (Савосю.) Вот ты, старый опиум, скажи, где моя Тэкля?
С а в о с ь. Откоснись от моей головы!
Ш а т у н. Видал? Им пророк нужен, а у меня пусть скотина дохнет?
С а в о с ь. Мог бы и сам накормить!
Ш а т у н. А я принципиально не желаю. И если моя баба к вечеру не появится, подожгу твой шалман. (Показывает на молитвенный дом.) И пусть горит ярким пламенем. (Уходит.)
С а в о с ь (принимается за чтение). «Вначале создал…»
Т и х о н (перебивает). Значит, опять за пророком поехали?
С а в о с ь (оправдываясь). Кто бы за ним поехал, если бы ваши наших силой в клубе не замыкали. Пущай себе мы баптисты, пущай себе пятидесятники, но, не при нас будь сказано, и мы до ветру ходим, не святые, слава богу. Где же ваши головы?
Т и х о н. В принципе, виновные понесли наказание, как говорится, по всей строгости закона. Так что, в принципе, можно было бы и без пророка обойтись.
С а в о с ь (с издевкой). А вот Харитон говорил, у принципи, какой-то новый пророк объявился, с истинных пятидесятников. И вроде бы открылись ему знамения.
Т и х о н. Ясно! Опять друг другу ноги мыть будете?
С а в о с ь. А может, мы, Тихон, так договоримся: ты играешь, как знаешь, а я скачу, как хочу?
Т и х о н. Ты у меня, дед, доскачешься, допрыгаешься!
С а в о с ь. А я по закону скачу! Другой на моем месте, может быть, и не управился бы. Сельмаг по договору стерегу? Стерегу! Божий храм за полставки присматриваю? Присматриваю! А к культурному учреждению (показывает на клуб) ты меня сам на этих, на обчественных началах приставил (с насмешкой), у принципи. Так что, не при нас будь сказано, и днем и ночью я имею полное законное право скакать около любого из этих объектов.
Т и х о н. Подгоню когда-нибудь бульдозер — и останутся от твоего объекта одни дрова.
С а в о с ь. Дров вы уже и так наломали. Лучше подпалите с Шатуном вместе — вот будет смеху!
Издали доносится песня жнецов.
Т и х о н. Ой, братцы, они, кажется, уже идут!
С а в о с ь. Тогда Сивка оглянулся, как хвост загорелся.
Т и х о н (Савосю). Беги ты, старый, погляди, где эта девка с шампанским? Жнецы сейчас здесь будут. А мне еще надо тезисы набросать… в принципе.
Бежит в клуб, выносит стол, садится и набрасывает тезисы.
С а в о с ь выходит и сразу же возвращается с Н а д е й к о й. Они несут несколько бутылок шампанского. Шатун стремится помочь им.
С а в о с ь (решительно). Отойди, нехристь!
Ш а т у н. Нужны мне очень эти твои помои!
С а в о с ь. Оно и правда. Тебя денатуратом не свалишь, не то что шампанским.
Ш а т у н. Я хотел показать, как культурные люди бутылки открывают. Из этого шампанского, как из пушки, шарахнуть можно.
С а в о с ь. Купи за свои и шарахай…
Ш а т у н (обиженно). Опиум и есть опиум. Можно подумать, что у тебя на общественную чарку больше прав, чем у меня.
Т и х о н. Шатун, Надейка, несите посуду!
Надейка уходит.
А ты, дед, стань вот здесь и помолчи. Я на тебе, как на народной массе, в принципе, свою речь порепетирую.
Ш а т у н (с обидой). А я тебе так уже и не масса? На христосиках тренируешься?
С а в о с ь (Шатуну). Изыди, антихрист! Дай человеку культурное слово народу сказать! Начинай, Тихон!
Махнув на всех рукой, Шатун выходит.
Т и х о н (начинает нудно читать с бумажки «тезисы»). «Глубокоуважаемые товарищи колхозницы и колхозники! Дорогие труженики полей! Наша славная молодежь! Разрешите мне от имени и по поручению производственного управления, нашего правления, всех общественных организаций, нашего председателя, себя лично, от руководства подшефного откормочного пункта приветствовать, в принципе…»
С а в о с ь (неожиданно). Вот пошло начальство, без бумажки поздороваться не может! Ты, Тихоня, лучше бы так начал: «Доброе утро в поле широком ветрам благотворным, колосам умолотным, высоким, ударникам-комбайнерам, нашим жнеям — доброе утро! Добрый день журавлю в ясном небе, холодному квасу, честно заработанному хлебу. Ниве, колхозу — добрый день!»
Появляется Н а д е й к а, ставит на стол чашки, стаканы, бокалы.
А после этого, дорогой ты мой, у принципи, Тихон, надо сказать так. (Надейке.) Стань, дочушка, сюда ближе и гляди на меня, старого, как бы те самые народные массы, а я скажу: «Низкий поклон вам, любые, за труд ваш нелегкий, за ночки недоспанные, за вечера недогулянные…» (Тихону.) И чтобы все было по-людски, подойди к старшей жнице или комбайнерке помоложе (подходит к Надейке), поцелуй руку (целует руку Надейки) и скажи: «Спасибо рукам мозолистым, что пахнут зерном спелым, землицею родною, водицею ключевою…» Ну а в конце можно, конечно, для порядка, и с бумажки… про откормочный пункт…
Т и х о н. Ты мне, дед, в принципе, брось!
Н а д е й к а (радостно и удивленно). Мамочки! Это же наши каторжники!
Появляются А н д р е й и Ю з и к. У парней отросли такие бороды-щетки, что присутствующие не сразу их узнают. Андрей играет на гитаре, а Юзик на балалайке.
А н д р е й и Ю з и к (поют на мотив «Ярославские ребята).
Мы замоськовские робяты —
Юзик Елкин и Андрей.
Нагрешили перед богом.
Ой! Спасайте нас скорей!
В КПЗ стригут нулевкой,
А щетиночка расте.
Отсидели десять суток
Из-за тещи во Христе.
Все рассматривают ребят.
Н а д е й к а (подбегает к Юзику). Бедненький ты мой! Родный ты мой! Зарос, как ежичек! Колюченький стал, как кактусик! Будешь знать, как против бога переть! Беги побрейся, помойся да приходи бригадирский магарыч пить…
С а в о с ь. Там же вас, супостатов, шанпанским, видать, не угощали?
Ю з и к (с поклоном). А-а-а! Слава Христу Иисусу, брат мой!
С а в о с ь. Черт тебе брат, не при нас будь сказано.
Т и х о н (к ребятам). Что, амнистия?
Ю з и к. Мне помилование, а его (кивает на Андрея) условно досрочно выпустили.
Т и х о н. А с чем все же выпустили?
Ю з и к (снимает свою и Андрея шапки). Обстригли.
С а в о с ь. Жаль, не побрили.
Ю з и к. А мы клятву дали, пока не женимся, бриться не будем.
Н а д е й к а (игриво). Юзичек, миленький, ты мне только словцо скажи, намекни только, я к тебе, страдальцу, огородами босая прибегу.
А н д р е й (Надейке). Не торопись! Мы в один день жениться решили.
Н а д е й к а. А чего это я должна в девках мариноваться, покуда ты свою святую уговаривать будешь?
С а в о с ь. Нужен он нам, такой баламут несурьезный.
Ю з и к. В таком случае твоя святая внучка останется вековухой.
С а в о с ь. Баламут ты и есть баламут! (Андрею.) Жениться собирается, а ума как у петуха. Вместо того, не при нас будь сказано, чтобы по-людски посвататься, так он будущую тещу под замком в клубе держит, измывается. Другой на твоем месте кота нашего три года на «вы» называл бы!
А н д р е й. Так это же другой, а не я!
Т и х о н (Андрею и Юзику). Смех смехом, а как, в принципе, с работой?
А н д р е й. Порядок.
Ю з и к. Ему вначале выговор влепили, а после отсидки переголосовали и сняли.
С а в о с ь. Штаны ему, паршивцу, снять, а не выговор.
А н д р е й. Радуйся, брат мой! Штаны с меня должны сами по себе сползти.
Ю з и к (уточняет). Его с должности сняли!
Пауза недоумения. В это время и появляется Ш а т у н со спортивным кубком в руках.
Ш а т у н (сам себе). Держись правой стороны, и тебя никто никогда не зацепит!
Пока другие выясняют, за что уволен Андрей, Шатун открывает бутылку вина, наполняет кубок и выпивает.
Т и х о н (встревоженно). Почему сняли? За что сняли? Что же это делается?
Н а д е й к а. Эти христосики скоро на голову нам полезут.
Т и х о н. Как это «сняли»?!
А н д р е й. Ну как снимают? Просто!
Ю з и к. Кто «за»? Кто «против»? Кто воздержался?
А н д р е й. Единогласно… и вы свободны!
Т и х о н. Что они там, опупели, в принципе?!
Ш а т у н. Шуганули, и все.
А н д р е й. Не шуганули, а признали персоной нон грата.
С а в о с ь. Был бы ты персоной, а не хулиганом, так не обстригли бы.
Т и х о н. Ну, дед, кажется, я за вас сам возьмусь!
С а в о с ь. При чем тут мы?! Они же сами на рожон лезли.
Н а д е й к а. При том! Что он вас, для себя замыкал? Для вашей же пользы в петлю лез!
Т и х о н (Юзику). Ну а ты? Тоже персона?
Ю з и к (передает Тихону листок). Читай!
Т и х о н (читает). «За оскорбление чувств верующих и насилие над ними, выразившееся как в лишении последних свободы вообще, так и свободы вероисповедания в частности, путем замыкания в культурно-просветительном учреждении, беспрерывной демонстрации научно-популярных, хроникально-документальных, а равно и художественных фильмов, в том числе «Королевы Шантеклера», которая продолжалась более двух часов без остановки, в результате чего окна были перебиты полностью, мебель переломана частично, а клуб в значительной степени приведен в антисанитарное состояние, приказываю: а)…
А н д р е й. …Андрея Тарасовича от обязанностей заведующего Малозамоськовским клубом освободить…
Т и х о н. б)…
Ю з и к. …киномеханику Юзефу Елкину объявить выговор с последним предупреждением…
Т и х о н. в) атеистическую работу в деревне Малые Замоськи поднять на новый, еще более высокий уровень».
С а в о с ь (Андрею, с сожалением). Не при нас будь сказано, достукался?
А н д р е й (залихватски играет на гитаре, неожиданно обрывает музыку). Доехал! Дальше некуда! (Старается быть веселым.) Любовь довела, дедуня!
Ю з и к. Из-за сестры Галины, брат мой, на плаху угодил брат твой.
С а в о с ь. Они еще, не при нас будь сказано, придуриваются, шутки шутят!
Ш а т у н (захмелев). Держись, Андрей, правой стороны, и тебя никто никогда не зацепит.
Т и х о н. Что же мне теперь с клубом делать, рационализаторы вы несчастные? Приказ есть приказ!
Ш а т у н. Что будем делать, рационализаторы несчастные?
А н д р е й. И петь будем, и гулять будем, с тобой на двоих выпивать будем!
Ю з и к. На троих.
Ш а т у н. Правильно! А им огороды шась по окна! (Незаметно берет бутылку шампанского.)
На площадь выходят с е к т а н т ы, среди них Г а л я. Они несут на носилках какого-то ч е л о в е к а в черных очках и поют псалом[2] на мотив песни о том, как шумел камыш:
Мы во Христе родные братья,
Я слышу, люди говорят,
Но их холодные объятья
Мой ум и сердце леденят.
Ш а т у н (спьяна не разобравшись, включается в хор и становится на пути сектантов). «…Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра!»
Тэкля отпускает носилки и бросается к Шатуну. Носилки наклоняются, и незнакомец сползает на землю. Сектанты поднимают шум.
Т э к л я (Шатуну). Опять нализался, чтоб тебе залиться ею! Божечка мой милосердный, когда уже мое горечко кончится?!
Ш а т у н. Держись, Тэкля, правой стороны, а за свиней я с тебя шкуру спущу!
Х а р и т о н (истерично). Человека поднимайте, ета самая, чего уши развесили? (Савосю.) Дверь открой, старый пень!
Савось открывает дверь молитвенного дома. Прасковья, Тэкля, Марьяна, Ульяна, Агафья, Матвей с одной стороны поднимают носилки, и незнакомец опять сползает на землю. Тогда они подхватывают его за ноги и под мышки и тащат в молитвенный дом.
Ш а т у н (лезет к незнакомцу). Хочешь я тебя поцелую?
Х а р и т о н (кричит). Отпусти, ета самая, пророка, свинья немытая!
Руки у Харитона заняты, и он отбивается от Шатуна ногой. Сектанты уносят незнакомца в молитвенный дом.
Ш а т у н (сердито). У-у-у, крыса рыжая! (Поет.)
Я одинок, ты видишь, боже…
Кругом помятая трава…
Живут же люди! Не успел стиляга нарезаться, а его уже на руках несут!
В момент, когда сектанты входят в молитвенный дом, Андрей хватает Галю за руку и оттаскивает в сторону. Она пытается вырваться, но не может.
Г а л я (решительно). Пусти!
А н д р е й. Нам надо поговорить!
Г а л я. Не о чем нам говорить! Пусти!
А н д р е й. Галинка, так больше нельзя!
Г а л я. А издеваться над людьми можно? Закрывать их можно?
А н д р е й. А что мне еще оставалось делать? Все люди как люди, а ты?.. «Отче наш иже еси-и-и». На тебя же смотреть тошно!
Г а л я (оскорбленно). Ну и не смотри. Тебя никто не просит!
А н д р е й. Кошмар! Человек преодолел земное тяготение, а она какого-то паралитика на плечах таскает!
Г а л я. Кого хочу, того и таскаю! А тебе что, не все равно?
А н д р е й (неожиданно для самого себя). Я же люблю тебя, дуреху, потому и не все равно! Можешь ты понять это головой своей? Или они тебе забили ее псалмами по самую макушку?
Г а л я (испуганно). Не надо! Не говори так!
А н д р е й (передразнивает). Не говори!
Г а л я (со слезами). А я в чем виновата? (Уткнувшись лицом в плечо Андрея, плачет.)
Из молитвенного дома выбегает П р а с к о в ь я. Ей удается прорваться к дочери. Она хватает Галю за руку и замахивается на Андрея.
П р а с к о в ь я (истерично). Изыди с глаз моих, ирод! Голову расколю, нехристь!
Из молитвенного дома выбегает С а в о с ь.
С а в о с ь (властно). Прасковья, охолонь!
А н д р е й. Тихо, мама! Мама, ша!
П р а с к о в ь я. Я бы такого сынка, как ты, маленьким в лоханке утопила! (Тащит Галю в молитвенный дом.)
Все стоят подавленные и обескураженные.
Т и х о н (Андрею). Ну и что, в принципе, будем делать?
А н д р е й (зло, громко, с вызовом). Молиться будем, брат мой! На небо вместе с ними полезем! Охота на таких остолопов, как ты, сверху поглядеть!
Андрей уходит. За ним идут Юзик, Надейка и Шатун.
С а в о с ь (пьет вино, Тихону). Видал, не при нас будь сказано!
Т и х о н. Что же это за комедия, в принципе, получается?
С а в о с ь. А это уже так — где перегиб, там и комедь. Наши пророка приволокли. Зачем же этим басурманам бородатым надо было замыкать нас? (Тихону, по секрету.) Иди сюда, Тихон. Не при нас будь сказано, это, когда наши стулья крошили в клубе и окна били, я маненько посматривал на эту самую королеву с Шанцеклеров. Такая, скажу тебе, справная молодица, что на нее любой христианин и без принуждения мог бы глядеть до второго пришествия. Ну, не при нас будь сказано, одежонки на ней все же маловато, что и говорить…
Т и х о н (взрываясь от злости). Пошел бы ты, дед, знаешь куда со своей королевой вместе!
С а в о с ь. Псих свихнутый, что я тебе такого сказал? (Пожав плечами, направляется в молитвенный дом.)
Тихон остается один. До него долетают песнопения сектантов.
Т и х о н (возбужденно, зло, с угрозой). Ну, дед! Ну, прохиндей! Я на вас управу найду! Я вас всех…
Подходит пьяный Ш а т у н с бутылкой и кубком.
Ш а т у н. А я те скажу: держись правой стороны, и тебя никто никогда…
Т и х о н (вырывает у Шатуна из рук бутылку и бросает об пол). Да я вас… Да я тебя… Я знаешь что сейчас со всеми вами сделаю?!
Ш а т у н. Зачем добро губишь, недотепа?!
Т и х о н. Я вам мозги вправлю! Я вас воспитаю! (Осенило.) Я позвоню! Я сейчас пойду… и позвоню… в общество… по распространению. В «Знание». (Уходит.)
Шатун делает жест, характеризующий Тихона как ненормального. Из молитвенного дома все сильней слышны песнопения.
Молитвенный дом. П р а с к о в ь я убирает помещение, наводит порядок.
С е к т а н т ы поют псалом на мотив песни «Златые горы».
Прости нам, господи, обиды,
Грехи нам тяжкие прости.
Пошли нам ясную планиду
И всех нас в рай к себе пусти.
Мы видим там златые горы
И слышим райских песен звук.
К суду господнему идем мы
И не боимся страшных мук.
Х а р и т о н вводит А н т о н и я, который с его помощью занимает место за продолговатым столом с небольшой переносной трибуной. Сектанты с благоговением смотрят на «пророка».
Х а р и т о н. А сейчас познакомимся с дорогим братом нашим ясновидцем и пророком Антонием. Быстренько, ета самая, станьте все в цепочку.
П р а с к о в ь я (помогает выстроиться). В цепочку, сестрицы, в шнурочек, любые! Около стеночки, около стеночки.
Сектанты с трудом выстраиваются в очередь. Каждому хочется быть ближе к «пророку».
А н т о н и й. Познакомимся, мои возлюбленные братья и сестры во Христе Иисусе!
Х а р и т о н (подводит Савося, докладывает). Брат Савелий, сторож, ета самая, храма, активист и все такое.
Антоний ощупывает лицо Савося, как это делают слепые. Старик теряется и не знает, как себя вести.
С а в о с ь. Чего это он, не при нас будь сказано?
А н т о н и й (торжественно). Блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят.
С а в о с ь. Видать, скоро уже встретимся. Как лето, так еще слава богу, а зимой ой как хвораю. Вот как затиснет, как защемит…
Х а р и т о н (очень ласково). Прищеми, Савоська, язык и похристосуйся.
Савось и Антоний целуются. Старик уходит на «правый фланг». К Антонию подбегает Агафья. Он ощупывает ее лицо. Женщина в восторге.
(Докладывает.) Сестра Агафья. Моя баба. Можно, ета самая, сказать, первая ревнительница благочестия.
А н т о н и й (торжественно). Блаженны кроткие, и земля им в наследство.
А г а ф ь я (христосуясь). Если бы ваши словцы да богу в ушки! А то уже (всхлипывает) сколько разочков нечестивые на огородики замахивались.
С а в о с ь (шепчет). И обрежут, если минимума не дашь.
А г а ф ь я (зло, но сдержанно). По кишкам тебя пусть резанет с твоим минимом.
М а т в е й. Харитон, уйми свою бабу! Это же не доведи господь!
С а в о с ь. Ее же, язву, хлебом не корми, только дай кому в ляжку вцепиться.
П р а с к о в ь я (испугавшись за отца). Папа!
Х а р и т о н. Савось, ета самая, замолчишь ты сегодня али нет?
А н т о н и й (спокойно). Следующий!
Х а р и т о н. Подходи, ета самая, Галиночка, подходи!
Прасковья подталкивает Галю. Антоний тщательно ощупывает лицо девушки, рука его скользит по ее руке. Галя отодвигается от Антония, а тот стремится похристосоваться с нею. Прасковья подталкивает дочь в спину.
А н т о н и й (восторженно). На ней прославится имя господне, и жених ее небесный грядет в полунощи!
А г а ф ь я. Не очень-то она небесного жениха ждет. Больше на культурника этого глаза пялит.
П р а с к о в ь я (шипит). Чтоб ты так к горячему железу пристала, как ты к нам пристаешь.
А г а ф ь я. Сама крутящая, и дочка твоя крутелка.
Х а р и т о н (истерично). Чтоб вам подавиться, аль грех, аль нет?!
Агафья и Прасковья целуются.
А н т о н и й (спокойно). Без истерики, брат Харитон. Кто следующий?
Х а р и т о н. Кто следующий?
М а т в е й. Бегу!
Х а р и т о н (докладывает). Брат Матвей! С фермы.
М а т в е й. С хвермы! С хвермы!
Антоний кое-как, наспех ощупывает лицо Матвея. Старику пора было бы уже отойти и уступить место Ульяне и Марьяне, а он начинает жаловаться.
Ревматизм у меня, святой наставничек, паралич на него! И чем я только не натирался!
А н т о н и й (нетерпеливо). Блаженны страждущие и болящие, ибо помилованы будут.
М а т в е й. На вас, святой наставничек, вся надежда.
Х а р и т о н (ласково). Матвейка, опосля про хворобы, опосля!
М а т в е й (отмахнувшись от Харитона). Знаете, от натирания кожа чулком слазит, а кости все равно гудуть. Не приведи господь, как гудуть!
Единоверцы начинают шипеть на старика, но его уже невозможно остановить.
Помню, прошлым летом перед петровым днем встречаю Сынклету с Войлохов, может, знаете, она Захаровому брату кума и в Мотиёве замужем была за троюродным братом кривого Якова. Разговорились…
С а в о с ь. Пошел Матвейка лыко драть!
М а т в е й. Ага! Разговорились, а она и рассказывает, вроде свекор ее натирался, и чем бы вы думали? Гусиным гов…
А н т о н и й (зажимает Матвею рот рукой). Заткни фонтан свой (набожно), брат мой, дай отдохнуть и фонтану, сказано у апостола!
М а р ь я н а (отталкивая старика). Пусти, Матвей.
М а т в е й (зло). А что ты меня толкаешь, что ты меня туркаешь?
У л ь я н а. Отодвинься, отсунься, хватя. Дай другому!
Марьяна и Ульяна бросаются на шею Антонию и начинают христосоваться, да так истово, что тот не может освободиться от них.
М а р ь я н а (плачет). Одинокие мы как персточки…
У л ь я н а и М а р ь я н а (вместе). На тебя, любый, вся надежда!
А н т о н и й (торжественно). Блаженны алчущие и жаждущие, ибо они постятся.
С а в о с ь. Девчатки они у нас еще, потому и плаксивые не в меру.
Х а р и т о н (строго). Савось!
Входит Т э к л я.
Т э к л я. Мой-то опять глаза залил. Пока в кладовку загнала (показывает ключ), вот на минуточку и припозднилась.
Х а р и т о н. Собираетесь, как на общее собрание.
С а в о с ь (Антонию). Славная молодица, только мужик у нее шибко пить начал, так она, бедная, к нашему стаду и прибилась.
А н т о н и й. Надо сделать так, чтобы и он причастился к святой вере нашей!
Х а р и т о н (безнадежно). Пробовали!
С а в о с ь. А он на троих как причастится, так у него одни разговоры: держись правой стороны, и тебя никто никогда не зацепит. Шоферня, не при нас будь сказано, что и говорить.
А н т о н и й. Следующий!
Х а р и т о н. Все, ета самая…
А н т о н и й (удивленно). Как все? Я вас не понимаю! А где люди? Что же это за явка?
С а в о с ь. Все тут, не при нас будь сказано.
Х а р и т о н. Остальные, ета самая…
С а в о с ь (передразнивает). «Ета самая, ета самая». Отреклись остальные! И наша (кивает на Галю), видать, сбежала бы, если бы Прасковья перед каждым молебном прочуханки не давала.
П р а с к о в ь я. Папа, замолчи! Без тебя скажут.
А н т о н и й. Нет, почему же, говорите. Все говорите!
Х а р и т о н. Брат Кирила отрекся, сестра Вера отреклась, Мефодий Концевой к нечистикам перебежал…
С а в о с ь. Настя Зуева хвостом накрылась.
М а т в е й. Никита заикастый ни в дугу…
С а в о с ь. А возьми, не при нас будь сказано, Зоську Смык, Захара Дылу. Да мало ли еще кто дал деру.
А н т о н и й (угрожающе, неистово). Прокляну! Синедрионом судимы будут отступники! Знамения на их головы! В преисподней гореть будут, где вопль и скрежет зубовный. Смерти просить будут, а умереть не смогут!
Х а р и т о н. Давно, ета самая, пора.
С а в о с ь. А тебе так и скребет? Дождаться, бедный, не можешь?
А н т о н и й. Позор! Позор! И еще раз позор. Я удивлен. Я… Я… Не знаю, что и сказать. Секта фактически развалилась, а они рассуждают, они спокойненькие. Я полчаса в храме господнем, а хоть кто-нибудь из вас вспомнил о боге? Нет, никто из вас не вспомнил о боге! Потому что в мыслях ваших приусадебные участки, болезни, женихи, алкоголики, только не всевышний! Вас разъедает ржавчина индивидуализма, вы грызетесь между собой, аки псы. Вы потеряли перспективу!
М а т в е й (Харитону). Что потеряли?
Х а р и т о н. Перспективу.
С а в о с ь. Не было у нас никакой перспективы!
М а т в е й. Если потеряли, видно, была.
А н т о н и й. Вас заедает консерватизм…
С а в о с ь. Известно, заедает. Наши же в баню не ходят, а дома какое мытье? Так, грязь размазывают.
Галя не может удержаться от смеха и получает от Прасковьи по шее.
А н т о н и й (очень спокойно и даже ласково). Перед тем, как дать согласие поехать к вам, молился я…
Х а р и т о н. Истинно!
А н т о н и й. Стою на коленях час, стою два, три стою и четыре…
Х а р и т о н. Сам видел. Я уже, ета самая, батонов успел набрать, свежемороженой рыбы достал, в скобяные товары забежал, прихожу, а ясновидец стоит! Пусть, ета самая, Тэкля скажет.
Т э к л я. Истинно!
А н т о н и й. Молюсь пятый час…
М а р ь я н а (восторженно). А божечко!
А н т о н и й. Молюсь шестой, седьмой, восьмой…
У л ь я н а. Святая Авдотья!
А г а ф ь я. На колени! На колени!
Сектанты опускаются на колени.
Х а р и т о н. Вот, ета самая, как люди молятся.
А н т о н и й. Девятый час тоже молюсь…
Х а р и т о н (нагнетает). Не пимши, ета самая, не емши!
М а р ь я н а. Не пимши, не емши!
А н т о н и й. А на десятую, в полночь, отверзлись уста господа, и удостоился я, и дар святого духа излился на меня, и открылось мне. Слышу голос: «Иди, сын мой, в Малые Замоськи, укрепи веру, что пошатнулась среди несчастных, и спаси истинных ревнителей благочестия». Что смогу я, господи, говорю, если секта в Замоськах, давайте будем говорить прямо, фактически расползлась под влиянием агитационно-массовой работы…
У л ь я н а. Под влиянием, под влиянием, наставничек.
М а р ь я н а. Видит бог, под влиянием!
М а т в е й. Фахтитиски!
Х а р и т о н. А тех, кто остался, силмя в клуб загоняют!
П р а с к о в ь я. Загоняют.
А г а ф ь я. Ой как загоняют! Чтоб их так животочками гоняло!
А н т о н и й. Сознаю, говорю, господи, а пойти не могу.
Х а р и т о н. Не могу, говорит!
А н т о н и й. Не справлюсь, говорю.
Х а р и т о н. Говорит, не справлюсь.
А н т о н и й. Провалю, говорю, господи!
Х а р и т о н. Истинно! Удавиться мне на этом месте, не брешет!
А н т о н и й. И вдруг слышу, опустился всевышний, стал рядом со мной, положил вот так руку на темя мое (кладет руку на голову Гали) и говорит: «Иди, сын мой, а трудно будет — поможем!» И после этих слов какая-то необыкновенная легкость снизошла на меня и слова, как мед, потекли из уст моих… Господи, говорю, если есть такое поручение, я готов! Я исправлю положение. Пройдет год-два, и Замоськи станут новым Иерусалимом, Меккой, Киевской лаврой, если хотите! И потянутся в Замоськи тысячи паломников, и выйдем мы на всесоюзную арену по количеству верующих на одну безбожную душу…
Сектанты приходят в восторг и умиление.
Г о л о с а. Святой человек!
— Агнец божий!
— Чудотворец!
— Защитничек наш!
Х а р и т о н. Ясновидец!
М а т в е й (восхищенно). Чтобы такой вум иметь! На наших на троих бы хватило!
С а в о с ь (снисходительно). Головастый товарищ, не при нас будь сказано.
Х а р и т о н. Святой, ета самая, человек! И откровения на устах его! Кто же за то, чтобы выбрать дорогого брата во Христе Антония нашим учителем и ясновидцем? Кто, ета самая, «за»? Кто «против»? Кто воздержался? Единогласно!
«Голосование» проводится на таком подъеме, что сектанты, по знаку Харитона, как клятву, подхватывают псалом на мотив «Маруся отравилась».
Чем больше размышляем
Мы о любви твоей,
Тем больше прославляем
Тебя, царя царей.
Ты все даешь, что нужно,
Хотим и впредь, любя,
И сердцем, и наружно,
Мы прославлять тебя.
Х а р и т о н (вдохновенно, напористо). Поклянемся же, что и завтра и послезавтра наш пророк сможет опереться на наши плечи.
В с е. Клянемся! Клянемся! Клянемся!
У л ь я н а (поняв буквально). А что, и завтра надо еще куда-то нести?
П р а с к о в ь я (решительно). Надо будет, так и понесем!
Х а р и т о н. Чтобы тебя ноги, ета самая, не носили.
А г а ф ь я. Сидела бы да слушала, разиня.
Т э к л я. О чем разговор?!
П р а с к о в ь я. У меня грыжа, и то я несла.
М а т в е й (нерешительно). А может, коненка какого в оглобли вщемить?
Х а р и т о н (взрывается от негодования). Сам ты, ета самая, оглобля неотесанная! Какого коненка? Не понимаешь, тупица, божьего слова, так сиди, ета самая, камнем и не вякай!
С а в о с ь (решительно). Тихо вы, дайте слово сказать! Я, это, не при нас будь сказано, хотел спросить, ежели не грех, конечно. (Антонию.) Кто же сами будете и из каких мест?
Х а р и т о н. Вопрос не по существу. Проголосовали уже.
С а в о с ь (настойчиво). А чего это не по существу?
Х а р и т о н (шепотом). Биографию тебе сейчас будем рассказывать?
С а в о с ь. А почему бы и не рассказать?
П р а с к о в ь я. Папа!
А г а ф ь я. Побойся бога, Савось!
Х а р и т о н. Дед, заткнись!
С а в о с ь. А чего ты на меня ощерился, как черт на крест? Мало сейчас разных проходимцев нашим братом верховодят? Где-то человек родился, где-то жил?
А н т о н и й (оскорблен в лучших моих чувствах).
Земля бесплодная, пустынные просторы,
Угрюмый край, безвидна Воркута.
Ты приняла в железные оковы
От юга изгнанных свидетелей Христа.
С а в о с ь (неожиданно). Сидел, не при нас будь сказано, али как?
П р а с к о в ь я. Боже мой, боже, батька!
Х а р и т о н. Савось, ета самая, выйди из хаты!
С а в о с ь. А пускай пророк скажет, кто он и что?
А н т о н и й (величественно, с достоинством). Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний!
С а в о с ь (удовлетворенно). Видал? (Харитону.) А ты на меня вытаращился…
А н т о н и й (продолжает). Я есмь корень и потомок Давидов. И не вы избрали меня, а я вас выбрал.
У л ь я н а (восторженно). Потомков корень!
П р а с к о в ь я (радостно). Сам выбрал нас!
М а р ь я н а. Давыдова омега!
Х а р и т о н (Савосю). Слышал теперь, ета самая?
С а в о с ь. Ну если, не при нас будь сказано, омега от Давыдова корня, тогда известное дело, что нет и разговора. Я — «за».
А н т о н и й. В тот самый момент, когда я брал перед господом обязательство вывести вашу общину из прорыва, господь бог сообщил мне: «Се гряду скоро, и месть моя со мной, воздам каждому по делам его…»
Х а р и т о н. Грядет судный день! Конец света намечается и великая битва между богом и сатаной!
А н т о н и й. И будут великие знамения на солнце, и луне, и звездах, и море грохотать будет, и разверзнется земля, и выйдут воды из берегов, газы вонючие окутают и твердь и хлябь! И мор найдет на скотину, и воды рек превратятся в кровь, и град будет падать по бульбине, и огонь между градом! И напустит бог на людей жаб, лягушек, саранчу, собачьих мух, и будут они не обычные, а с воробья каждая.
Х а р и т о н. И точное время, ета самая, уже определено!
А н т о н и й. Продавайте скотину вашу: свиней, коз, коров, птицу домашнюю, одежду верхнюю и бельишко, хлам домашний и посуду, деньги возьмите, у кого на книжке и у кого в чулке, и приходите после заката солнца сюда, в храм наш, ибо спасутся только праведники-бессребреники, что соберутся в ковчеге.
Сектантами овладевает ужас.
Г о л о с а. Божечка праведный!
— Святая богородица!
— А как же жить?!
У л ь я н а. А есть же что-то надо!
А н т о н и й. Еда не приближает нас к богу: ибо едим ли мы, так ничего не приобретаем, не едим ли, так ничего не теряем.
Входит А н д р е й. Это приводит в себя верующих, и они поднимают страшный шум.
Г о л о с а. Ирод! Нечестивец!
— Выйди!
— Изыди! Изыди!
— В шею его, бабочки, в шею!
Харитон хватает Андрея за воротник и замахивается, но Галя кусает его за руку.
Х а р и т о н (замахивается на Галю). Ты что, ета самая, гадюка, зубы распускаешь?!
С а в о с ь (подбегает к Харитону). Ты на кого руку подымаешь? На кого замахиваешься?
А г а ф ь я (кричит). Люди! Убивают! Милиция!
Прасковья платком закрывает Агафье рот.
А н д р е й (Антонию). Исповеди! Хочу исповеди! Исповеди хочу!
Х а р и т о н (подскакивает к Андрею). Прикончу, ета самая, гада!
Г а л я (в ужасе). Мама! Они убьют его! (Бросается к Андрею.)
Антоний подает знак Харитону отойти и начинает ощупывать лицо Андрея. Сектанты удивленно умолкают.
А н т о н и й. Вошедшего ко мне не изгоню, сказал господь. А я ученик господень…
Х а р и т о н. Это же, ета самая, тот самый…
М а р ь я н а. Что замыкал нас!
У л ь я н а. Полдня кина показывал!
А н д р е й (умоляюще). Святой исповеди! Исповеди святой! Хочу исповеди! Исповеди хочу!
Х а р и т о н. Спектакли он устраивает, гад!
Г о л о с а. В шею его!
— Гоните!
— Бейте его, бабочки!
А н т о н и й (стукнув кулаком о стол). Тихо! Тихо, вы! Ша!
Х а р и т о н. Молчать! Кому сказано?!
А н т о н и й (очень сдержанно). Видимо, господу угодно было изменить стезю грешника. Пусть же простятся ему грехи тяжкие и нетяжкие! И вы забудьте грехи его для благости его. Ибо сказано в писании: блажен, кому отпущены беззакония и чьи грехи покрыты.
Андрей целует руку Антонию, кланяется ему в ноги, затем отползает на коленях к сектантам и хочет устроиться около Гали. Но Прасковья сажает его рядом с собой.
С а в о с ь (Андрею). Ты что, малец, на самом деле рехнулся или, не при нас будь сказано, дураком прикидываешься?
Андрей берет старика за уши, притягивает к себе и целует в макушку.
Ей же богу, чокнулся!
С шумом открывается дверь, и на пороге появляется Ш а т у н. Тэкля прячется за спину Харитона.
Сектанты поднимают шум.
Х а р и т о н (демонстративно опускается перед Антонием на колени, трагически). О господи, ты, ета самая, видишь, как можно работать в таких условиях?
Ш а т у н (поднимает Харитона за воротник). Отпусти бабу домой, крыса рыжая, пока я трезвый! Если подохнет хоть один подсвинок, я с тебя…
Антоний начинает ощупывать лицо Шатуна.
(Растерянно.) Чего это он?..
А н т о н и й. Что привело тебя, грешного, в скинию собрания нашего?
Ш а т у н (вынимает четвертинку). Причастимся, братия.
Х а р и т о н. Набрался, залил глаза.
А н т о н и й. Не будем упрекать выпившего, ибо сказано в писании: дайте вина обиженному, пусть он выпьет и забудет бедность свою, и беду свою, и не вспомнит о горе своем.
Ш а т у н (обнимает Антония). Правильно! Правильно, дорогой ты мой товарищ! (Харитону.) Сразу видно, человек с головой, жизнь понимает. А другому думается, что на сегодняшний день напиться легко. (Садится в кресло Антония.) А ты попробуй напейся, если на сегодняшний день не то что с белой головкой, а паршивого вина до одиннадцати нуль-нуль с огнем не найдешь. (Сердится на Харитона.) Я у тебя, у другого, спрашиваю? Почему выпить в кредит не оформляют, спрашивается на сегодняшний день? И вообще… в данной обстановке?..
С а в о с ь (усаживает Шатуна рядом с собой). Тихо, Шатунька, тихо! Мало что другой, не при нас будь сказано, ляпнет не подумавши?
Х а р и т о н (Антонию, по секрету). Что же ты, ета самая, Антонька, делаешь? Они же нам всю обедню испоганят?
А н т о н и й. Не паникуй! Сейчас они у меня вылетят отсюда, как подсмаленные. (Шепчет Харитону на ухо, а затем торжественно обращается к сектантам.) Причастимся к христианскому обряду святого таинства омовения ног.
Ш а т у н. Омовение?
А н д р е й (ползет к Антонию). Омовенья! Хочу омовенья! Омовенья хочу! Разреши, ясновидец, приобщиться!
А н т о н и й. Приобщайся, брат мой.
Ш а т у н. Что мне в вашей вере нравится, так это обмывание-полоскание. Кирзовые сапоги летом — не дай бог. Держись, Тэкля, правой стороны, и тебя никто никогда не зацепит.
П р а с к о в ь я. Божечка мой, он тоже разувается!
Т э к л я. А тебе жалко?! (Помогает Шатуну снять сапог.)
М а т в е й (Шатуну). Выйди из храма, греховодник! Это тебе не баня, а святое место!
Х а р и т о н. Хватит галдеть, несите шайки!
Женщины вносят шайки, корыта, тазики, наливают в них воду. Мужчины расставляют лавки.
С а в о с ь. А я слышал, вроде бы омовение запрещено?
А н т о н и й. А мы по-новому омоемся.
У л ь я н а (несмело). По-новому?
М а р ь я н а. И по-старому неплохо было.
А н т о н и й. По-американски омоемся!
А г а ф ь я (испуганно). Ай-ё!
П р а с к о в ь я. Как? Почему по-мерикански?
М а т в е й. Мы же, слава богу, не мериканцы!
А н т о н и й. В соответствии с реформацией.
А г а ф ь я. Опять лихомация?
Х а р и т о н. Агапка! Не твово ума дело.
А н т о н и й. В соответствии с реформацией мужчины будут мыть ноги женщинам, а женщины наоборот!
М а р ь я н а. Наоборот?
П р а с к о в ь я. Божечка праведный!
М а т в е й. Пусть господь убережет…
Х а р и т о н. Ничего страшного.
А г а ф ь я. И правда! Наставничек знает!
Т э к л я. Я своему и до реформации не раз мыла…
С а в о с ь. Это же, не при нас будь сказано, кощунство какое-то получается!
А н д р е й (восторженно, взволнованно). О фарисеи и греховодники! В храме господнем подняли гвалт, как на базаре! Даже глядя «Королеву Шантеклера», вы держались более пристойно.
П р а с к о в ь я (хватает тазик). Не говори мне, ирод, за королеву, а то я тебе сейчас эту шайку на голову опрокину!
Х а р и т о н. Прасковья, замолчи! Нехристь правду говорит! (Ласково, Шатуну, Андрею, Савосю.) Ты садись, Шатун, супротив моей бабы, а я сяду супротив твоей, а ты, Андрей, мог бы помыть Марьянке, а брат Савелий пущай Ульянке… по-американски.
С а в о с ь (решительно). По-американски — это еще не по-божески! Не по писанию, и все тут!
М а т в е й. А может, такое указание было?
С а в о с ь. Я не в таком возрасте, не при нас будь сказано, чтобы из меня дурня строить!
Ш а т у н. Пусть она гаром горит, такая вера, чтоб я Харитонихе ноги мыл!
Савось и Шатун демонстративно покидают молитвенный дом.
А н д р е й (Гале). Подойду к тебе, сестрица моя, и с божьей покорностью вымою ножки твои!
П р а с к о в ь я (с иронией). Может, ты и вымыл бы, только брат Антоний сделает это лучше! (Гале.) Пересядь, дочушка, сюда!
Усаживает Галю против Антония, а сама демонстративно садится против Андрея.
Ты лучше мне помой, брат мой! А наставничек с Галинкой и без тебя управится.
А н д р е й (опускается на колени перед Прасковьей). Господи праведный! Будь свидетелем единственного в истории человечества случая, когда будущий зять моет ноги будущей теще. (Дотрагивается до ног Прасковьи.)
П р а с к о в ь я (вскрикивает). Не щекоти, ирод. (Хохочет и молотит кулаками по спине Андрея.)
Деревенская площадь. Утро.
Обняв ружье, д е д С а в о с ь сладко спит, прислонившись к трибуне. Появляются Т и х о н и Ю з и к. В руках Тихона молоток и гвозди, у Юзика — плакаты.
Ю з и к (хочет украсть ружье). Спит, как пеньку продавши.
С а в о с ь (схватывается, вырывает ружье). Не всякий храпящий — спящий. (Зевает.) Наши (показывает на молитвенный дом) всю ночь бдели. Только на рассвете глаза сомкнул.
Т и х о н. Кончай бдеть, наглядность развесить надо.
С а в о с ь (кивает на плакаты). Опять какое мероприятие намечается?
Ю з и к. Все может быть.
Тихон и Юзик прикрепляют к стене клуба объявление «Научно-популярная лекция «Гносеологические корни религии» и рисунок волка в овечьей шкуре. В облике волка нетрудно узнать Андрея. Над карикатурой слова: «Вилы в бок».
С а в о с ь. Сам рисовал?
Ю з и к. А что?
С а в о с ь. Ловкий, шельма! Только, не при нас будь сказано, не по-божески это, чтобы лучшему другу вилы под ребро. Вас же стригли вместе!
Ю з и к. А после стрижки мы с ним идейно разошлись.
С а в о с ь. Все равно не по-христиански!
Ю з и к. Зато по-Маяковски. Чтоб критика дрянь косила!
С а в о с ь (кивает на объявление). Видать, головастый лектор, если решился за самые корни уцепиться?
Ю з и к. Из Общества!
Т и х о н. Этот вам мозги вправит.
С а в о с ь. Дай бог вашему теляти да нашего волка поймати.
Из-за клуба выходят А н д р е й и Х а р и т о н и направляются в молитвенный дом. В руках Харитона фанерный щит.
Ю з и к (толкнув Андрея в бок). Ну как наглядность, брат мой? Нравится?
А н д р е й (посмотрев на карикатуру). Великолепно! Остро! Талантливо! Поздравляю, нечестивые! (Аплодирует.)
Т и х о н. Мы тебе, ренегат, еще не такую блокаду устроим! На улицу будет стыдно выйти!
А н д р е й (очень спокойно). Оскорбляешь? Угрожаешь? Администрируешь? Нечестивый! Тьфу! (Идет к Харитону.)
Т и х о н. Гад ты, в принципе, вот я что тебе скажу. Змея подколодная!
Андрей с Харитоном, который установил около молитвенного дома щит со словами «Се грядет скоро и знамения с ним!», исчезают в молитвенном доме.
Ю з и к. Дед, а чего это на тебя брат Харитон волком смотрит?
С а в о с ь. А мы с ним, не при нас будь сказано, после омовенья-оголенья тоже идейно разошлись. (Подсаживается к Тихону.) Где же вы видели, чтобы мужик бабе при людях ноги мыл? Ты, говорит, брат мой, садись супротив Марьянки, а я сяду супротив Ульянки, и сойдет на вас благодать и наслаждение небесное. Тоже мне сладость — нашли королеву Шанцеклеров!
Тихон и Юзик смеются.
Т и х о н. Ну хватит, дед, о королеве, лучше позвони, пускай народ собирается.
С а в о с ь. Можно и позвонить.
Уходит и звонит за сценой.
Появляется Ш а т у н в порванных сандалетах, В руках у него авоська с пустыми бутылками.
Т и х о н. Кому конец жатвы, кому конец света, а Шатуну, в принципе, масленица.
Возвращается С а в о с ь.
С а в о с ь. Скоро у детей куска хлеба не будет, а он все пьет!
Ш а т у н. Они давно бы с голоду поумирали, если бы я не пил. Только на бутылки и питаются. Переведут водку на пакеты, вот тогда — труба.
С а в о с ь (с сожалением). Бедная Тэкля! Как ей с тобой век вековать?
Ш а т у н (трогает подбитый глаз). Бил вчера.
Ю з и к. Нашел чем, дурак, хвалиться.
Ш а т у н. А ты сиди, арестант стрыженый, и не рыпайся, а то и тебя могу оскорбить действием, не погляжу…
С а в о с ь (обнимает Шатуна за плечи). Шатунька, родной, зачем же драться? Попробовал бы ты свою бабу брать ласкою, любовью, по-христиански, как наши берут. (Показывает на молитвенный дом.)
Ш а т у н. Как же я ее, стерву, любовью буду брать, если она вчера спрятала куда-то мои последние сапоги! Все равно, говорит, пропьешь.
Т и х о н. А на кой ляд тебе те кирзовые опорки, если не сегодня-завтра, в принципе, конец света? Видал: «Се грядет скоро…»
Ш а т у н (зло). Выходит, я и конец света босой встречать должен?
С а в о с ь. Потому ты и разулся, как праведный Ной с перепоя.
Ш а т у н. А ты все лезешь со своей Библией. Ной, шмой.
С а в о с ь (Тихону и Юзику). Припоминаю, было, значит, не при нас будь сказано, такое святое дело. После потопа, когда маленько подсохло, Ной с первого урожая, как водится, самогоночки нагнал и так, не при нас будь сказано, после баньки первача нарезался, вроде как ты, Шатунька, перед отчетно-выборным собранием.
Ш а т у н. Ты меня со своим Ноем не равняй. После того как змеевик забрали, Тэкля сельхознапитком не занимается.
С а в о с ь. Ага! А солнце палит, как на петров день. Так Ной, недотепа, разделся до последних сподников, как бы и ты, Шатунька, в прошлом году на пасху, завалился под навесом, в чем мать родила, и дает храповицкого. А тут его сын — этот, который Хам (Шатуну), ну как бы, скажем, твой Костик. И откуда его черти принесли? Видит — батька голый, в некультурном, значит, виде…
Ш а т у н (сердится). Не был я голый, зачем лишнее трепать!
С а в о с ь. Не про тебя разговор. Видит Хам — лежит батька голый. Ну так возьми, оболтус, да прикрой старому срамоту! Так нет же, раззява, раззвонил про это по всему селу. Ну, ясное дело, бабы и пошли языком чесать. Дошло до Ноя. А мужик он был крутой! И проклял того Хама на веки вечные.
Ш а т у н. Я тоже своему Костику всыпал.
С а в о с ь. Отсюда и пошло, если кто пьяница некультурный, значится, он же, не при нас будь сказано, и Хам.
Ш а т у н (значительно). Да, плохо мы еще нашу молодежь воспитываем.
С а в о с ь. А при чем тут молодежь, если я тебе про хамов толкую? Другая же, не при нас будь сказано, корова нажрется этой сивухи… (Вспомнил.) Ой! Вот хорошо, что вспомнил про корову! Может быть, ты мне, Тихон, разрешил бы Макарово болотце выкосить? Все же я при клубе, в активе, не при нас будь сказано, состою.
Т и х о н. Как активисту можно было бы, в принципе, разрешить, только не надо тебе больше то сено.
С а в о с ь (обиженно). Видали? Ему надо, а мне не надо. Святым духом моя телушка кормиться будет?
Ю з и к. Как раз наоборот: святой дух твоей телушкой кормиться будет.
С а в о с ь (недоуменно). Чего?!
Ю з и к. Того!
Т и х о н. Пошла телушка по вышесредней упитанности.
Ю з и к. Пока ты отсыпался около своих объектов, сектанты всю скотину, от пернатых до рогатых, продали в чайную на котлеты.
С а в о с ь. Какие каклеты? Чего ты, балабон, мелешь? (Убегает.)
Появляется Н а д е й к а.
Ш а т у н. Держись, дед, правой стороны…
Н а д е й к а. Где Андрей?
Ш а т у н. Сектантам ноги моет.
Н а д е й к а. Я без смеха!
Т и х о н. Насмешил, ничего не скажешь! Он просто предатель!
Ш а т у н. Позор, а не смех!
Н а д е й к а (передразнивает). «Позор»! «Предатель»! Любовь у него!
Ю з и к. И я считаю, что все тут на любовной почве.
Т и х о н. Головой надо думать, на какой почве любить!
Ш а т у н. Оно и видно, какую ты себе цацу выбрал.
Т и х о н. Ну и пускай! Зато я сплю спокойно, а твоя в секте пропадает.
Ш а т у н. Все одно саданул Андрейка шайбу в наши ворота. Не скоро отыграемся.
Идет к молитвенному дому, стучит в дверь. Выходит Х а р и т о н.
Х а р и т о н. Тебе чего, нехристь?
Т и х о н. Позовите Андрея!
Х а р и т о н. Брат Андрей, ета самая, занят, молится.
Т и х о н. Если он сейчас же не выйдет, я своими руками замкну вас когда-нибудь в клубе и будете вы у меня смотреть без передышки все двадцать четыре серии «Тарзана»!
Х а р и т о н (истерично). Фулиганы! Мы будем жаловаться!
Т и х о н. Зови Андрея!
Выходит А н д р е й.
А н д р е й (спокойно и набожно). Слава Христу Иисусу, братья и сестры. Прошу не нарушать законодательство о культах, а то мы будем жаловаться.
Т и х о н (решительно). Пройдем на пару слов!
А н д р е й (покорно). Пройдем, брат мой!
Подходит к столу, присаживается на стул.
Т и х о н (после паузы). Ну так что?
А н д р е й. Ничего, брат мой!
Н а д е й к а. А ты к нам пока что в братья не лезь!
А н д р е й. Хорошо, сестра моя!
Т и х о н. Я не знаю, уверовал ты или придуриваешься, в принципе, только нас засмеют на всю область.
А н д р е й. Ясно дело. Засмеют!
Т и х о н (присутствующим). Вы видали?
Н а д е й к а. Надо было раньше смотреть!
Ю з и к. Мы же вдвоем бились с этой сектой проклятой… Ну, я сильнее оказался, устоял, а он надломился, влюбился, ну и… покатился!
Ш а т у н. Не очень вы с ними бились, если они его и Тэклю мою заарканили.
Ю з и к. Как могли, так и бились, потому что одни как персточки!
Т и х о н. Пусть, в принципе, сам скажет, как докатился до жизни такой?
Андрей пожимает плечами.
Ну, гражданин Тарасевич, что вы можете сказать своим бывшим товарищам, всей общественности?
А н д р е й (покорно, набожно). Ничего, в принципе.
Ш а т у н. Как — ничего?!
Н а д е й к а. Андрей, скажи что-нибудь!
А н д р е й. От последнего слова отказываюсь!
Т и х о н. Ну, знаешь!
Ш а т у н. В райком надо доложить, в редакцию!
Т и х о н. Отставить! Я не желаю, чтобы из-за его ренегатского, хулиганского поступка над Замоськами весь район потешался. Я с этого ревизиониста сам лыко сдеру.
А н д р е й (с издевкой). А формулировка?
Т и х о н. Что — формулировка?
А н д р е й. За что лыко драть будешь? За то, что сектантов замыкал, или за то, что сам к ним пошел? (Хочет идти.)
Т и х о н. Тарасевич, не ударился ли ты в детстве головкой о что-нибудь твердое?
Все смеются.
А н д р е й. А у тебя, у нехристя, ноги непарные: одна левая, а другая правая. (Хочет уйти.)
Харитон издали аплодирует Андрею.
Т и х о н. Нет уж, дорогой мой, в принципе, подожди! Поговорим по существу. Ты что же думаешь…
А н д р е й (набожно). «Сын мой, — сказал праотец Соломон, — если будут склонять тебя грешники остаться, не соглашайся, удержи ногу свою от стези их!»
Появляется Р а з у м н и к о в.
Р а з у м н и к о в (Андрею). Если не ошибаюсь, это вы и есть?
А н д р е й. Видимо я, брат мой!
Р а з у м н и к о в. А кто бригадир?
Т и х о н (подает руку Разумникову). Я бригадир. Тихон.
Р а з у м н и к о в. Разумников. Лектор.
Т и х о н. Слава богу, хотя вы вовремя! У нас тут такое творится…
Ш а т у н. Заведующий клубом в ангелы записался, на небо лезет.
Т и х о н. В конце концов, надо взяться за этого идиота, чтобы завертелся, в принципе, как голый в крапиве!
Р а з у м н и к о в (поучающе). Ни в коем случае! Товарищи, подчеркиваю, ни в коем случае никаких оскорблений и никакого насилия над личностью. Будем рассматривать гражданина Тарасевича как жертву мракобесия и религиозного фанатизма.
А н д р е й. Понимаю! Сочувствую! Осознаю! Только все старания ваши, товарищ, — суета сует и томление духа.
Идет к молитвенному дому и поет с Харитоном под гитару псалом на мотив «Сулико».
Мир душе своей я искал,
Но его найти нелегко.
Долго я молился и страдал,
В поисках ушел далеко.
Т и х о н. Без психиатра, кажется, не обойтись!
Андрей с Харитоном исчезают в молитвенном доме.
И после этого мне будут говорить, что он жертва!
Ю з и к. Мракобес.
Н а д е й к а. Фанатик!
Т и х о н. Дезертир и вообще…
Ю з и к. Тайный агент империализма!
Н а д е й к а. Это еще выяснится, чей он агент.
Р а з у м н и к о в (рассматривает карикатуру на Андрея, читает).
«Андрей сплеча чихвостил бога,
А вот теперь притих, умолк.
Знайте, люди! Помните, люди!
Это был в овечьей шкуре волк!»
Снимите!
Ю з и к. Интересно, почему?
Т и х о н. Мы же до третьих петухов рисовали этого гибрида в волчьей шкуре.
Р а з у м н и к о в (категорически). Никто не имеет права оскорблять чувства верующих.
Ш а т у н. Правильно. Баба моя то же самое говорит, как только я за вожжи берусь.
Т и х о н. Сиди уж со своей бабой!
Р а з у м н и к о в. Одним словом, товарищи, будем менять тактику. (Идет за трибуну, раскладывает бумаги.) И я рекомендовал бы вам, товарищи…
Ю з и к (перехватывает). Вместо волка в овечьей шкуре дать овцу в волчьей шкуре!
Р а з у м н и к о в. Хотя бы себе и так…
Ю з и к. Ну, а если так, то я переодеваю овцу в волка и даю стихи:
Он был доверчив, как дитя,
С сектанточкой водил он шуры-муры.
Спасайте его, люди! Защитите его, люди!
Жертва он! Заблудшая овца в волчьей шкуре!
Т и х о н (Разумникову). Видали, как режет. Давно говорю — ехал бы в город, потолкался бы около редакций и через год-два как пить дать выбился бы в поэты. Так он же, дурак, ни в дугу. Там, говорит, свои около редакций роями гудят — отбоя нет.
Р а з у м н и к о в (обращает внимание на бутылки). Выпиваете, товарищ?
Ш а т у н. А кто теперь не пьет? Разве только гипертоники да вот они, сектанты!
Т и х о н (Юзику, чтобы не слышали остальные). Юзя, зайди, в принципе, в молельню и передай гражданам сектантам, что из района товарищ насчет огородов приехал, и если кто хочет быть в курсе обрезания, может подойти и послушать.
Ю з и к. А ведь я, Тиша, за такие методы культработы уже отсидел.
Т и х о н. Ничего, Юзя! За святое дело и посидеть не грех.
Направляется в молитвенный дом и сразу же возвращается в сопровождении возбужденных сектантов.
Все усаживаются на лавках.
Р а з у м н и к о в (Тихону). У меня сегодня еще три выступления, так что будем учитывать фактор времени.
Т и х о н. Товарищи, друзья, в принципе, граждане сектанты! Всем нам, Замоськам нашим, выпала большая честь, что к нам приехал ученый человек, глубокоуважаемый, всем известный… (Забыл фамилию.)
Р а з у м н и к о в (подсказывает). Разумников.
Т и х о н. Разумников, чтобы по-настоящему, в принципе, проработать вопрос о том, что я вам говорил, и о буржуазных пережитках и всяких других корнях…
Р а з у м н и к о в (уточняет). Гносеологических.
Т и х о н. Я и говорю об этих самых… И сейчас он нам прояснит, что к чему и как оно вообще, в принципе, должно быть с приусадебными участками и прочее. Попросим товарища Разумникова.
Все аплодируют. Смиренно садятся сектанты. Среди них и Андрей. Нет только Антония и Прасковьи.
Р а з у м н и к о в. Товарищи! У кого есть наука, говорил Гёте, тот не нуждается в религии, сказал Людвиг Фейербах. Скажу откровенно, ненавижу всех богов, сказал греческий трагик Эсхил (525—456 годы до нашей эры). В этой аудитории я могу сказать, так сказать не для широкой огласки, что наши философы преимущественно занимаются гносеологией истины, а гносеологией заблуждения, в частности религиозных представлений, у нас почти не занимаются. Поэтому в своей лекции я собираюсь относительно большое внимание уделить второй ее части — гносеологическим корням религии, потому что как раз по этому вопросу у нас литературы мало. Разумеется, то, что я скажу о гносеологических корнях религии, ни в коей мере не может претендовать на общепризнанность. Возможно, будут споры, но это и неплохо. Я буду рад, если моя лекция вызовет споры и даст этим известный толчок мысли (показывает, как толчком в донышко поллитровки выталкивают пробку).
Сектанты, начиная понимать, что их обманули, заволновались, но Харитон подает знак, чтобы все оставались на месте.
Итак, тезис первый. Общественное сознание в основном дает адекватное, принципиально истинное отражение бытия, но религия дает принципиально неистинное, ложное, извращенное, фантастическое его отражение. И вот спрашивается: если практическая деятельность человека оправдывает всегда, каждый день и каждый час, материалистический подход к явлениям, если, наоборот, религиозный, идеалистический, фантастический подход всегда и постоянно опровергается практикой, почему же религиозные предрассудки держатся в сознании людей? «Вот из зе квэщен», как говорил Гамлет, принц Датский, в одноименной трагедии Шекспира, когда мучился над вопросом: ту би о нот ту би — быть ему или не быть.
Ш а т у н. А как мне с Тэклей быть? Вот в чем квэщен!
Н а д е й к а. Что с Андреем делать?
Т и х о н (стучит по графину). Вопросы в конце!
Р а з у м н и к о в. Ваш Андрей, товарищи, — это эпизод, аномалия, так сказать, частный случаи. И я советовал бы вам не смотреть на проблему с таких узких позиций. Мыслить надо широко и масштабно! Масштабно и широко! (Шатуну.) На чем мы остановились?
Ш а т у н. На этом: чи ты би, чи ты не би, одна холера…
Р а з у м н и к о в. Спасибо! Итак, «из зе квэщен»? В чем загвоздка?
Прибегает д е д С а в о с ь. В руках у него веревка и колокольчик на ленте.
С а в о с ь (присутствующим). Что же это, не при нас будь сказано, делается? Что же это на белом свете творится? Она же, дура, на самом деле телушку продала! Один звоночек остался.
Ш а т у н. Может, волки съели твою телушку?
С а в о с ь. Какие волки? В чайную на коклеты сдала! А я же рассчитывал к весне свой литр молока иметь!
Ю з и к. Переходи, дед, на кефир.
С а в о с ь. Харитон, где Прасковья?
Х а р и т о н. Молится, ета самая. С пророком.
Савось хочет войти в молитвенный дом, но Андрей загораживает ему дверь.
С а в о с ь. Малец, пусти! Я с ней сам поговорю!
А н д р е й. Отойди, старый раскольник, от храма! Эта дверь тебе больше не откроется! Отлучен ты от святой церкви нашей, анафема!
Ю з и к. Ну что, дед, съел?
С а в о с ь (совсем растерявшись). Вы, не при нас будь сказано, слышали? Люди, слышали ли вы? Я, выходит, грешник, а он, выходит, праведник! Меня, выходит, отлучили, а его, выходит, прилучили! А может быть, у этого Тарасевича с головой чего?
Ш а т у н. А у вас там у каждого с головой что-нибудь.
С а в о с ь. Что же мне делать? (Разумникову.) Человек! Видит бог, нечисто тут! С раскольников этот Антон, я сразу приметил.
Р а з у м н и к о в. Дорогой вы мой, так сказать, товарищ! Я всегда подчеркиваю мысль о том, что необходимо более широко смотреть на проблему…
С а в о с ь (перебивает). Что же ты будешь смотреть, если он и так уже размахнулся — шире некуда. Человек, делай что-нибудь!
Р а з у м н и к о в. Я в ваши церковные дела не полезу.
С а в о с ь (удивленно и зло). Как это — не полезешь? Тебя же для того советская власть и в лекториях держит, чтобы ты везде лез!
Р а з у м н и к о в. Потому не полезу, что советская власть всем своим гражданам гарантирует свободу совести.
С а в о с ь (горячится). Так она же тому гарантирует, у кого, не при нас будь сказано, совесть есть. А ясновидец этот?
Р а з у м н и к о в. Поскольку церковь отделена от государства, а школа от церкви, я не могу вмешиваться в ваши внутренние дела.
Т и х о н. Не может он вмешиваться! И ты, дед, отцепись от человека.
Ю з и к. Дед, отцепись от человека! Видишь, он не может?
С а в о с ь. А кто тогда может? Куда же мне кинуться?
Т и х о н. Дед, в последний раз предупреждаю: сорвешь мероприятие — получишь штраф.
С а в о с ь. Вы слышали? Вы слышали, люди? Что ему моя телушка? Он меня штрафом пугает! (Подбегает к Тихону.) Тихон, я до центра дойду! Ты меня знаешь!
Т и х о н. Юзик, выведи его отсюда и составь протокол по мелкому хулиганству.
Как только Юзик поднимается из-за стола, Савось сразу же замолкает и покорно садится около Шатуна.
Ш а т у н. Садись, дед, а то обстригут!
С а в о с ь (шепотом). Не имеют права.
Р а з у м н и к о в. Итак, общеизвестно, что знания, находящиеся в рамках, так сказать, «орбис террарум», и знания, охватывающие весь «универсиум», — разномасштабны. Процесс познания бесконечен. А природа неисчерпаема и во времени, и в пространстве, и в многообразии своих проявлений, ибо каждое явление ее по-своему неисчерпаемо. Любая наша истина представляет собой единство абсолютного и относительного, объективного и субъективного. Это обстоятельство и делает возможным заблуждения.
Никто ничего не понимает. Слушатели исчезают с лекции удобным им способом, но обязательно с убежденностью в том, что этого никто не замечает. Тихон клюет носом.
С точки зрения метафизического материализма истина есть абсолютное и до конца точное отражение действительности, лишенное всех элементов относительности. Но при такой трактовке непонятно, откуда может появиться заблуждение. Именно поэтому мы должны всегда помнить, что наше сознание детерминировано объективной действительностью. И поскольку наше мышление является абстрактным в философском смысле слова, возможность идеализма и религия заложена в абстракции…
На лекции остаются только Тихон и Савось.
С а в о с ь (хитро, неожиданно). Помню, в ту войну у нас самокатчики на постое были, так один, не при нас будь сказано, любой разговор так начинал: она, говорит, хоша и так, но весьма, однако же, тем более, что, мол, дескать, так сказать, вроде бы того, что ли. А коснись такого дела — так вот тебе и пожалуйста… И орбис и тарарам. (Уходит.)
Лектор продолжает читать лекцию одному Тихону, но его слов не слышно. Из молитвенного дома все сильнее и сильнее доносится мелодия псалма на мотив «Ой, Самара-городок»:
Мы — овечки у Христа,
В сердце счастья полнота:
Пастырь наш о нас печется,
С ним нам весело живется.
Он к любви нас всех ведет
И сестрицами зовет.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Молитвенный дом. Все с е к т а н т ы в длинных белых балахонах стоят на коленях и поют псалмы на мотив песни «Ваши пальцы пахнут ладаном» в сопровождении своего оркестра народных инструментов под управлением А н д р е я. «Алтарь» просматривается со стороны. Его лицевая часть, обращенная к молящимся, задернута шторой. Это дает возможность Антонию и Харитону спрятаться от единоверцев. А н т о н и й сидит на корточках на полу и продувает мегафон. Х а р и т о н ставит на «алтарь» жертвенник в виде треноги и обычного охотничьего конусоподобного котелка.
С е к т а н т ы (поют).
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Ничего теперь не жаль.
И когда с весенней вестницей
Вы пойдете в синий край,
Вас господь по белой лестнице
Поведет в свой светлый рай.
Антоний выглядывает из-за шторы, затем что-то шепчет на ухо Харитону, и тот выходит к сектантам. Антоний прячется за «алтарем».
Х а р и т о н (торжественно, вдохновенно). Братия, ета самая, и сестры во Христе Иисусе! Час настал! Мессия грядет! Планида сбывается!
П р а с к о в ь я. Настал!
А г а ф ь я. Грядеть! Истинный господь, грядеть!
У л ь я н а. Дождались!
П р а с к о в ь я (обнимает Галю). Дочушечка моя родная! Голубка моя ненаглядная, молись!
Х а р и т о н (Андрею). Малец, ета самая, подойди сюда!
Андрей подходит.
Сними рубаху и, ета самая, погуляй пока…
А н д р е й (наивно). Как же я могу гулять в такой ответственный момент?
Х а р и т о н. Ничего, иди себе с богом! Был бы крещеный, так бог с тобой, а так нельзя. Тайная у нас вечеря.
А н д р е й. Не объел бы я вас на этой вечере.
Х а р и т о н (очень сердито). Нехристь! Человеческим языком тебе говорят: закрытое у нас мероприятие.
А н д р е й (послушно). Так бы и сказал сразу! Зачем кричать? (Выходит.)
Х а р и т о н (единоверцам). Как я, ета самая, сказал уже, с минуты на минуту ожидается…
Открывается дверь, на пороге — А н д р е й.
Ты что, порядка не знаешь? Выйди, ета самая, из храма и не вводи меня в грех!
П р а с к о в ь я. Выйди, сыночек! Выйди, ласковый!
А н д р е й (очень набожно). И если не пускают тебя в дверь, лезь в окно, сказано в писании…
Х а р и т о н (оттирает Андрея ближе к дверям). Ты, ета самая, не темни!
А н д р е й. А ты, ета самая, не наводи тень на божий день!
Х а р и т о н (шипит). Иуда!
А н д р е й (обнимает Харитона). Похристосуемся, брат мой! (Тихо, но твердо.) А будешь выгонять, я тебе всю обедню испорчу, так и знай!
Харитон бежит к Антонию. Сектанты молятся. Галя приближается к Андрею.
Г а л я. Смотри, Андрей!
А н д р е й. Успокойся, сестра моя! Смотрю как следует! (Опускается на колени.)
А н т о н и й (выслушав Харитона, который шептал ему на ухо). Дал бог задачку, даст и решение. Я не собираюсь менять своего сценария. А лишний свидетель нам не помешает.
Х а р и т о н (стучит пальцами по голове Антония, как это делают, выбирая горшки). Голова у тебя, ета самая, на плечах или репа?
А н т о н и й. Ты кого выстукиваешь? Ты по чьей голове барабанишь? Я те сейчас так стукну, что в стенку влипнешь! Иди начинай! До старта осталось четырнадцать минут.
Харитон уходит к единоверцам.
Боже мой! Как у нас отстала периферия!
Х а р и т о н (сектантам). Сожжем же, ета самая, все денежки наши. Ибо не будет нам от господа ни прощения, ни благодати, пока связаны мы с презренной мамоной…
А н д р е й. Разорвем последнюю пуповину, что связывает нас с грешным миром!
Х а р и т о н. Ты уже знаешь, связывает или не связывает!
А н д р е й. А я все знаю! Удостоился я святой тайны!
Х а р и т о н. Ну и заткнись!
А н д р е й. Истинно!
Харитон отодвигает штору, что закрывает «алтарь». Антоний прячется за «алтарем». Вспыхивают яркие лучи, веером расходящиеся от жертвенника.
Х а р и т о н. Приготовьтесь, ета самая, мои дорогие во Христе Иисусе!
Сектанты с ужасом смотрят на жертвенник. И один за другим подготавливают сверточки с деньгами. Антоний прикладывает к мегафону огромный будильник. Начинается отсчет секунд, как перед стартом космической ракеты.
А н т о н и й (в мегафон). Десять!
Все шепотом повторяют числа.
П р а с к о в ь я. Уважь, господи, рабу твою!
Кладет сверток на «жертвенник» и христосуется со всеми по очереди. Эту же процедуру проделывают и другие сектанты.
М а т в е й (кладет деньги). Пресвятая богородица! Ефросинья-узорошительница, заступися!
У л ь я н а и М а р ь я н а (один сверточек несут вдвоем, плачут). Одинокие мы как персточки!
А н д р е й. Не голосите, сестрицы, там все будут как персточки.
А н т о н и й. Девять!
М а р ь я н а. Как вспомню козочку, сердце кровью обливается!
А г а ф ь я. Господи праведный, конец света на носу, а ей коза на уме!
А н т о н и й. Восемь!
А н д р е й. Галинка, бежим отсюда! Не видишь — комедия?
Г а л я (в ужасе). Молчи, Андрейка! Молчи, родной! Сейчас конец всему!
А н т о н и й. Семь!
Х а р и т о н. Сестра Тэкля, сестра Галина и все, ета самая, остальные, от нас учитесь! Бросай, Гапуля! Все пали́, до последней копеечки!
А н т о н и й. Шесть!
Агафья, как святыню, возлагает на жертвенник свой сверточек.
Х а р и т о н. Бросай, Тэклечка! Все равно Шатун пропьет! А так где добро твое будет, там и сердце, и душа твоя будут!
А н т о н и й. Пять!
Г а л я. Андрейка, молись!
А н д р е й. Так я же не умею.
Г а л я. Повторяй за мной! В постельку ложуся, на божью матерь надеюся, ко святой матушке явлюся… Святая богородица, спаси меня до полуночи, ангел до утра, Христос до самого века.
А н т о н и й. Четыре!
А н д р е й. В постельку ложуся и каждый раз надеюся, что с тобою оженюся. И тогда буду стеречь тебя с вечера до утра и до скончания века!
Г а л я. Не греши, миленький! Молись, родненький! Дай я на тебя гляну в последний разочек!
А н т о н и й. Три!
Галя обнимает Андрея, целует его.
А н д р е й (решительно). Если я тебе миленький да еще родненький, так ты решай сейчас: с богом идти или со мной!
А н т о н и й. Два!
Х а р и т о н (Андрею). Ну, ета самая, а ты будешь что жечь?
А н д р е й. А зачем жечь? Я со всевышним наличными рассчитаюсь.
Г а л я. Андрейка, мне страшно!
А н д р е й. Не дрожи, я сам боюсь!
Идет выразительный и четкий отсчет секунд. Все, кроме Андрея и Харитона, лежат на полу вниз лицом. Лучи угасают. Антоний поджигает бикфордов шнур.
А н т о н и й. Один!
В жертвеннике ярко вспыхивает магний, и все погружается в темноту. Наступает мертвая тишина. Андрей вначале тихо, а затем все сильнее и сильнее начинает смеяться, и смех его переходит в громкий издевательский хохот. Появляется свет. Сектанты один за другим удивленно поднимают головы, приходят в себя, осматриваются. Антоний подсчитывает «выручку».
Х а р и т о н (истерично). Среди нас дьявол! Хватайте его! Ловите! Держите!
Ловко хватает Андрея за руки и заламывает их за спину. Андрей сопротивляется.
Г а л я (бегает вокруг них и причитает). Мамочка! Теточки! Дядечка! Не надо! Отпустите!
Х а р и т о н. Помогите, ета самая!
Сектанты бросаются на помощь Харитону. Андрея валят на пол. Харитон садится ему на плечи.
А г а ф ь я. А-а-а! Попался, нечистик комсомолистый!
Х а р и т о н. Выгоним, ета самая, злого духа из грешного тела брата нашего некрещеного!
«Изгнание беса» чем-то напоминает массаж, когда по телу похлопывают ладонями. Только в данном случае он похож на избиение. Свои действия сектанты сопровождают выкриками: «Именем Иисуса! Именем Иисуса! Дьявол, выйди! Дьявол, выйди! Выйди! Выйди! Изыди, изыди!»
Галя вначале мечется вокруг единоверцев, а потом бежит за помощью к Антонию, бросается ему на шею, плачет.
Г а л я. Помогите! Они же убьют его! Помогите!
Антоний выходит к сектантам. Галя замечает деньги.
А н т о н и й (очень грозно). Что вы делаете, варвары? Прекратить сейчас же! И на колени! Все на колени!
Андрей тем временем выбегает из молитвенного дома. Галя бросается за Андреем, но мать перехватывает ее. Она плачет от обиды, стыда и жалости к себе и Андрею.
Я вышел, чтобы с большим сожалением и великой скорбью сообщить вам, что второе пришествие откладывается…
Х а р и т о н. Через нехристя этого, ета самая, переносится…
А н т о н и й. Мы еще разберемся, через кого переносится! Вы, брат Харитон, когда-нибудь видели большее нахальство?
Х а р и т о н. Видел! Ета самая! Нет, не видел!
А н т о н и й. Так видел или не видел?
Х а р и т о н (растерянно). Истинно!
А н т о н и й. Истинно то, что нет ничего тайного, что не стало бы явным, сказано в Евангелии от Марка. (Резко, осуждающе.) Вы невероятно развращены! Вы осквернили святой жертвенник! Вместо денег вы подсунули богу в жертву черт знает что! Вы жгли керенки, лотерейные билеты, листочки от календаря! И только кое-кто из вас положил на жертвенник настоящую мамону.
Х а р и т о н (хватается за голову). Ай-ай-ай-ай! Какой позор! Какое кощунство!
А г а ф ь я. Вот как оказывается! Вот как выходит!
А н т о н и й. Старыми облигациями хотели откупиться от грехов своих? Я теперь ничем не смогу помочь вам. Спасти вас может только настоящая человеческая жертва. Кто из вас готов взойти на Голгофу, кто готов умереть за веру Христову? Может быть, ты, сестра Агафья?
А г а ф ь я. А я настоящие рублики жгла! Харитон, скажи?
Х а р и т о н. Не обязательно, ета самая, с моей начинать!
А н т о н и й. Может, ты, брат Матвей?
М а т в е й. А почему я?
А н т о н и й. А может быть, ты, Прасковья?
П р а с к о в ь я (плачет). Дочушка у меня… Припутать-пристроить надо Галиночку, а там бы уже…
А н т о н и й (Марьяне и Ульяне). А вы, святые, ну?
М а р ь я н а. Пожалей, наставничек!
У л ь я н а. Пощади, ясновидец! Мы и на этом свете еще не жили!
А г а ф ь я (Тэкле). А может, ты, Тэклечка, вознеслась бы? Тебе-то уже все равно… Чем с алкоголиком жить. Не зря же я тебя во сне в белой рубашке видела. И сияние над головой…
Т э к л я. Чтоб ты так дорогу перед собой видела, как меня в белой рубашке видела! (Подносит фигу под нос Агафье.)
Агафья бросается на Тэклю с кулаками.
Х а р и т о н (хватает табуретку и бросает ее на пол). Прокляну!
Наступает мертвая тишина, все ждут, что скажет Антоний.
А н т о н и й (тихо, с сожалением). Вы утратили не только веру и разум, но и сердце. Вы сделались алыми и жестокими. Научитесь же от меня, ибо я кроток и смирен. И не надо волноваться, и не надо беспокоиться, кричать и бесноваться тоже не надо. Я сам, добровольно, взойду на Голгофу, как покорный раб божий, и изопью чашу страданий за спасение душ ваших.
Харитон падает на колени и ползет к Антонию. То же самое делают и остальные сектанты.
Х а р и т о н. Избавитель!
А н т о н и й. Да укрепится вера наша, что пошатнулась среди несчастных.
Г о л о с а. Агнец божий!
— Хранитель наш!
— Чудотворец!
— Святой человек! Ясновидец!
П р а с к о в ь я. Спаситель! Галиночка, целуй руку наставнику!
А н т о н и й. Аминь!
В с е. Аминь! Аминь! Аминь!
А н т о н и й (вытягивает вверх руки, шепчет, как сумасшедший, весь сотрясается). Вижу! Вижу! Вижу! Истинно говорю! Духа святого вижу! Сердце замирает! Глаза яснеют! Голгофа зовет меня! Голгофа зовет меня! Голгофа зовет меня! Голгофа зовет меня!
Г о л о с а. Удостоился!
— Сподобился!
— Принят господом!
— Сияние над головой!
Х а р и т о н. Сошел, ета самая, на брата дух святой! (Опускается на колени и встает опять, не дотрагиваясь руками до пола. Его движения чем-то напоминают фигуру из танца «твист».)
А н т о н и й. Тыр! Тар! Шанар! Рата! Тара! Майна! Вира! Лота! Кочумай! Афина! Астана! Крымты-прынты! Крынты-примты! Круталей! Растулай! Авара-я-а-а-а! Авара-я-а-а-а!
Г о л о с а. Заговорил!
— Заговорил!
— Сошла благодать!
— Сподобился благодати!
Х а р и т о н (истерично). Как наставничек, делайте! Как мы, говорите! Тыр! Тар! Шанар!
Все повторяют бессмысленные слова.
А н т о н и й (приближается к Гале и, продолжая подергиваться в ритме «твист», оттирает ее от сектантов). На тебе прославится имя божие! Се жених твой грядет в полунощи! Беги домой и не выходи из ковчега своего! В час полночный придет он и осчастливит тебя, и принесешь ты сына… О! Непорочная дева…
Галя убегает.
Радение-беснование продолжается.
Декорация первой картины. Только между клубом и молитвенным домом появляется крылечко и окно дома Савося. Д е д С а в о с ь сидит на ступеньках клуба и чистит ружье. Появляется Ш а т у н с газетой в руках.
Ш а т у н. Где Тихон?
С а в о с ь (зовет). Тихон! Ты здесь, Тихон?
Из клуба выходит Т и х о н. Он зол и неприветлив.
Ш а т у н (трясет газетой). Погляди, как нас лектор Разумников в районке расчихвостил! Вот врезал, так врезал!
Т и х о н. Читал. (Забирает у Шатуна газету.)
Ш а т у н (вынимает из кармана другую). Где, спрашивает, был коллектив и куда смотрела общественность?
С а в о с ь. А и в самом деле, не при нас будь сказано, куда же это она глядела? (Забирает у Шатуна газету и передает ее Тихону.)
Ш а т у н (вынимает из кармана третью газету). В зубы вам глядела, вот куда она глядела!
С а в о с ь. Слава богу, что не в бутылку с тобой вместе.
Ш а т у н. Все, дед, точка! Со вчерашнего дня завязал.
С а в о с ь. Слава богу, только надолго ли? (Кивает на газету.) Про что там?
Т и х о н. Вначале про Андрея, в середине про Тихона, а в конце о формах и методах.
С а в о с ь. Про меня ничего?
Т и х о н. О таких, как ты, не пишут.
С а в о с ь. Радуйся, что вам повезло.
Ш а т у н. Так умно, холера, пишет, что обалдеть можно. Чистый академик.
С а в о с ь. Это уже так: с малолетства уродится такой головач и до самой пенсии в разумниках ходит, советы дает.
Ш а т у н. Советы, конечно, разумные, только я на своей Тэкле, можно сказать, практически перепробовал и формы, и методы… И бил, и пил, и просил, а толку что? Теперь решил вот к чужим бабам податься. Может, испугается да бросит эту секту…
Т и х о н. Замолчи, Шатун, без тебя тошно.
С а в о с ь (сочувственно). Что, Тихонька, не при нас будь сказано, крепко пропечатали?
Т и х о н (угнетенно). Выговор, в принципе, обеспечен.
С а в о с ь. А может быть, нам актив собрать, поговорить, посоветоваться?
Т и х о н (зло). Расширенный пленум райкома сейчас тебе тут соберем!
С а в о с ь. А что ты думаешь, повредило бы?
Ш а т у н (хочет что-то сказать, но захлебывается от смеха). А что, если бы… Слушай, Тихон! Давай опять лектора пригласим!..
Тихон безнадежно машет рукой.
Нет, не этого, а того, что в прошлом году рассказывал про римского папу, который на самом деле был мамой. Помните, сектанты сбежались на эту лекцию, как на пожар.
Т и х о н. Разумников на индивидуальную работу рекомендует нажимать.
Ш а т у н. Правильно! Индивидуально! Нажимать…
Т и х о н (зло). Ну так бери свою Тэклю и нажимай индивидуально! Перевоспитывай! А у меня лен посыпался, у меня рожь преть начала, надои падают.
Ш а т у н. Нет, с Тэклей не управлюсь! Ты меня за какой-нибудь чужой закрепи.
С а в о с ь. Может быть, Тихонька, не при нас будь сказано, ты бы сам за Тэклю взялся… индивидуально?
Т и х о н. Скройся, дед, с моих глаз и не загоняй меня живым в могилу! Надо придумать что-нибудь координальное!
Ш а т у н. Правильно! (Думает, смотрит на молитвенный дом.) О! Есть! (Хохочет.) Давайте возьмем да заткнем им печную трубу онучею!
Т и х о н (вскакивает со ступенек). Нет, они меня сегодня доконают.
Ш а т у н. А что?..
С а в о с ь. Один дурак так говорил: давайте соберем со всего села топоры, положим в один мешок и бросим в колодец. Вот булькнет! Если, не при нас будь сказано, и делать что, так покупай ты, Тихон, духовой оркестр. Я тебе клянусь, что секте нашей сразу будет каюк!
Ш а т у н (одобрительно). О!
Т и х о н. Были бы лимиты, давно купил бы.
С а в о с ь. Нам бы трубы да бубны, можно было б и без лимитов играть.
Т и х о н. Без лимитов, дед, только в ящик сыграть можно.
Ш а т у н. Индивидуально.
Все уходят в клуб. Появляется Н а д е й к а, за ней Ю з и к. Он заговорщицки осматривается по сторонам, стучит в окошко, появляется Г а л я. Они о чем-то шепчутся. Галя закрывает окно, помахав Надейке рукой.
Н а д е й к а (поет).
Ой, чего я сохну,
Ой, чего я вяну,
Придет вечерочек —
На кого я гляну?
Ю з и к (свистит соловьем в специальный свисток). Этим соловьем покойника можно на ноги поставить, не то что…
Н а д е й к а (не обращает на него внимания и продолжает петь грустно и зло).
Гляну на колечко,
Заболит сердечко,
Гляну на второе —
Блеснет золотое.
Ни он, ни она не замечают, что за ними наблюдают Т и х о н, Ш а т у н и С а в о с ь.
Ю з и к (несмело идет за Надейкой и хочет остановить ее). Ну подожди, Надейка! Ну хватит тебе! Ну скажи, какая же тебя муха укусила?
Н а д е й к а. Ты только о чужой любви заботишься! А мне осточертело все! И нечего тебе за мной ходить тенью.
Ю з и к. Ну а как я должен ходить?
Н а д е й к а (передразнивает). «Должен»? Андрей за своим счастьем вон в какой ад полез! А ты? Ничего лучшего не придумал, как бороду отпустить.
Ю з и к. Сейчас в городе все хлопцы с бородами ходят.
Н а д е й к а. Ой мамочки, это у него борода? Мочалка у тебя охломонистая, а не городская борода!
Ю з и к. Тогда можешь поискать себе бритого!
Н а д е й к а. О! Так бы сразу и сказал! И не таскался бы за мной, не молчал бы над ухом часами.
Ю з и к. Молчал. А что мне, на каждом перекрестке о своей… Ну, об этой, о дружбе, кричать?
Н а д е й к а. О своей… об этой… Ты бы мог вот так, как Андрей, и в огонь и в воду за своим счастьем?
Ю з и к (ухмыляется). В огонь — нет. А в воду — хоть сейчас! Вечером она теплая.
Н а д е й к а. Мамочки, и с этим человеком я собираюсь век вековать! Посмотрел бы ты, тюфяк, как в городе любятся!
Ю з и к. Много ты видела!
Н а д е й к а. Не бойся, видела. Там же на улице целуются, в троллейбусах целуются, на танцплощадках — нечего и говорить. А ходят как! Там же он ей как положит руки на плечи…
Ю з и к (подхватывает). …так у нее, бедной, аж ноги подкашиваются.
Н а д е й к а. Ну и пусть! Зато ощущаешь, что рядом с тобой настоящий кавалер, а не медуза… (Мечтательно.) Поеду в город, сделаю вот такое (показывает) декольте, на шею крестик повешу, синим карандашиком глазки подведу, платье до пят отпущу или юбочку подрежу до самой последней возможности (показывает, как коротко подрежет юбку).
Ю з и к (испуганно). Что ты делаешь? Опусти подол, еще увидит кто!
Ш а т у н. Держись, Юзя, правой стороны, и тебя никто никогда не обидит!
Юзик и Надейка испуганно убегают в разные стороны. Савось, Шатун и Тихон смеются. Появляется А н д р е й. От белой рубашки остались одни лохмотья.
А н д р е й (идет тихо, торжественно, перебирает струны гитары и издает какой-то странный звук). Гу-у-у! Гу-у-у!
С а в о с ь (испуганно). Божечка, не при нас будь сказано, праведный!
Ш а т у н. Вот это размалевали человека, растуды их в дивизию! Может быть, и из моей Тэкли такой шашлык сделали?
А н д р е й. Сестра Тэкля там…
Ш а т у н. Где — там?
А н д р е й (показывает на небо, машет руками, как крыльями). Все там…
С а в о с ь. А где наши?
А н д р е й. Не знаю, где ваши, а наши там!
С а в о с ь (трогает Андрея за лоб). Не при нас будь сказано, еще один готов. (Показывает, что Андрей не в своем уме.)
А н д р е й (играет и поет).
Я не хотел полуправды,
Я не хотел полуцели,
Я не хотел, чтобы струны
В сердце без цели звенели.
Я не хотел полуправды,
Я не хотел полуцели.
Пусть же порвутся все струны,
Лишь бы недаром звенели.
Ш а т у н. Такого парня загубили! (Савосю.) Вам за это не то что огороды… я не знаю, что бы я вам поотрезал!
С а в о с ь. А я не говорил? Скажи, Тихон, я тебя не предупреждал, что Харитон с Антоном нас всех без поры на небо загонят?
А н д р е й. Звоните, братья, куда следует, и чем быстрее, тем лучше.
С а в о с ь. Куда же ты, Андрейка?
А н д р е й. Улю-лю! Улю-лю! (Делает движения, напоминающие летящего ангела.)
С а в о с ь. Тихон! Телефонить надо, чего же ты стоишь столбом?
Т и х о н. Куда телефонить?
Ш а т у н. Сначала в ноль-три, а потом ноль-два.
Т и х о н. Если бы их (кивает на молитвенный дом) кто-нибудь поджег, я бы уже заодно позвонил и в ноль-один! (Отдает Шатуну ключ.) Бери ключи! Поехали!
С а в о с ь (на Шатуна). Пусть сперва хукнет, а потом за руль берется.
Ш а т у н. Был бы ты, дед, в моих годах, я бы тебе хукнул…
Тихон, Савось и Шатун уходят.
Ночь. Луна. В окне своего дома Г а л я. Она напевает грустный мотив. Появляется А н т о н и й с чемоданом, осматривается вокруг. Галя замечает его, захлопывает окно.
А н т о н и й (тихо стучит в ставню). Ку-ку! Ку-ку!
Г а л я (открыв окно). Я же вас просила попозже! Еще увидит кто!
А н т о н и й. Я сплю, а сердце мое с тобою! Открой, сестра моя! Открой, любимая, пусти брата твоего! Разреши мне исполнить завет божий, как исполнил его архангел Гавриил…
Г а л я. Тсс! Тихо вы! Тихо!
А н т о н и й. Я — могила! И только ночь будет нашим свидетелем. Пусти же меня, чудесная. Распрощаемся по-христиански, ибо от тебя путь мой на Голгофу!
Г а л я. Успеется вам на Голгофу. Я сейчас выйду, и только луна будет нашим свидетелем. (Исчезает.)
А н т о н и й (сам себе). И вошел он к ней, сказано в писании, и познал ея, и понесла она. Провалиться мне на этом месте, если Малые Замоськи не станут Назаретом!
Выходит Г а л я. Она идет, низко опустив голову, покрытую черным платком. Раздается соловьиная трель.
Какое доброе сердце у тебя, голубица моя ненаглядная. И сама ты чудесная, как фирца библейская, и любовная, как Иерусалим. (Дотрагивается до плеча Гали, но она отбрасывает его руку.) И грозная, как полки со знаменами! И голос твой полон чар небесных, как сама песня песней Соломоновых. Ибо сказал мудрый Соломон: «Зачаровала ты сердце мое одним взглядом очей своих». (Дает волю рукам.) «Шея твоя — как столб из слоновой кости, глаза твои — озера есевонские, и фигура твоя, как пальма, и груди твои, как виноград спелый». (Обнимает Галю, опускается на колени.) «И подумал я, — сказал Соломон, — влез бы на пальму, ухватился бы за ветви, и груди твои вместо винограда спелого…»
Галя обнимает Антония. «Соловей» неистовствует.
О, как милы ласки твои, сестра моя! О, насколько ласки твои лучше вина! Покажи мне лице твоя! Дай мне слышать голос твой, ибо голос твой сладок, сказал мудрый Соломон, а лице твоя приятно! Покажи мне лице твоя, возлюбленная.
Г а л я (из окна). Ну покажи ему, Андрейка, лице твоя!
Андрей (а это он в Галином платье) крепко берет Антония за лацканы пиджака. У «пророка» подкашиваются ноги.
А н т о н и й (испуганно). Кажется, влип!
Из-за дома выскакивают Ю з и к и Н а д е й к а.
Ю з и к. Истинно, брат мой!
Н а д е й к а. Сними очки, ясновидец, они тебя бить будут!
А н д р е й. Истинно!
Короткий удар, и Антоний летит к Юзику. Тот таким же приемом посылает его к Андрею.
А н т о н и й (плаксиво). Кощунствуете, хулиганы! (Хватает свой чемодан и удирает.)
Выбегает Г а л я. Андрей обнимает и целует ее, закрыв свою и ее голову платком.
Н а д е й к а. Видел, как в любви объясняться надо! (Цитирует.) «Шея твоя — как столб из слоновой кости, глава твои — озера есевонские»…
Ю з и к (подхватывает). «И груди твои, как виноград спелый…» (Пытается поцеловать Надейку.)
Н а д е й к а (слышит голоса, вырывается из объятий, стучит в спину Андрея). Кто-то идет!
А н д р е й. Кто-то идет?
Галя убегает домой.
Тоже, кажется, влип! (Убегает за клуб.)
Г а л я (из окна). Платье, давай сюда платье! Подол, подол подыми вначале! Так! Теперь руки вверх! О господи, что ты делаешь! Расстегни пуговицы сзади, медведь!
Сняв платье, Андрей бросает его под окно и убегает.
Появляются П р а с к о в ь я и С а в о с ь.
П р а с к о в ь я. Кто бы это мог быть?
С а в о с ь. А ветры его знают. Пронесся, как на ракете.
П р а с к о в ь я. Мне показалось, что это пророк был!
С а в о с ь. Кто? Ты мне гляди, Прасковья! Святой-то он святой, но и около них часом шельмы водятся! Обидит девку, тогда лови его в чистом поле.
П р а с к о в ь я. Пусть господь охранит! (Заметив под окном платье Гали.) Тата! Тата, иди сюда! Что это?! (Рассматривает платье.)
С а в о с ь (упавшим голосом). Я таки слышу, она говорит, мол, господи, что ты делаешь, а он ей что-то про пуговицы…
П р а с к о в ь я (причитает). А дочушечка моя родная, что же ты натворила?! А чего же ты не сопротивлялася? А чего же ты ручками-ножками не отбивалася? А он же говорил, конец света грядеть!
С а в о с ь. Не верещи! Теперь уже все равно! Не при нас будь сказано: откуда грех, оттуда и избавление.
П р а с к о в ь я (причитает). А тебе же здесь век вековать! На чужой же рот пуговицы не нашьешь! А кто же тебя порушенную возьмет?
С а в о с ь. Не в лесу живем, кто-нибудь найдется и возьмет. Тут надо придумать что-то координальное!.. Собаку по следу! (Убегает.)
Из-за левой кулисы выходит А н т о н и й и перед занавесом осторожно, спиной вперед, крадется к правой кулисе. Оттуда выходит Х а р и т о н, держа перед собой учебный скелет. Антоний натыкается на скелет и теряет сознание. Харитон быстро прячет скелет за кулисами и возвращается, чтобы привести в чувство Антония. За обоими издали наблюдает д е д С а в о с ь.
А н т о н и й. Что это было?
Х а р и т о н. Шкилет, ета самая.
А н т о н и й. Чей?
Х а р и т о н. Твой, святой наставничек!
А н т о н и й. Как?
Х а р и т о н. Явился ты, брат мой, сам себе в том самом виде, ежели бы душа твоя отделилась бы от тела твоего.
Антоний удивленно хлопает глазами. Под глазом у него большой синяк.
Интересно, ета самая, кто тебе так упаял?
А н т о н и й (встает). Поскользнулся.
Х а р и т о н. Чтобы такой фонарь поставить, хорошо надо поскользнуться. (Притягивает к себе Антония, крепко взяв за лацканы пиджака. Зло.) Хвоста за собой не привел, святой архангел?
Дед Савось прячется.
А н т о н и й. Мне надо сию минуту исчезнуть, испариться!
Х а р и т о н. Известно, как всякому архангелу. Взлетел, познал, ета самая, и фыррр на небо.
А н т о н и й. Так получилось.
Х а р и т о н. Хорошенькое, ета самая, дело! Ты испаряешься, а меня берут?
А н т о н и й. Да не бойся ты!
Х а р и т о н (ласково). А может, Антоша, тебе вначале ко всевышнему вознестись, а там — бог тебе судья?
А н т о н и й. Темнишь, братец? Что-то я не улавливаю!
Х а р и т о н. Иди, ета самая, за мной, там враз уловишь.
Открывается занавес. Лес. А н т о н и й раздевается до плавок. Патронташ, которым были подпоясаны брюки, надевает на голое тело и обматывает полотенцем. Х а р и т о н закапывает скелет под муравейник. Муравейник этот образовался вокруг высокого пня, сросшегося с высокой сосной. Харитон замечает, как Антоний маскирует патронташ.
(Балагурит.) Сам вознесешься, шкилет мы твой похороним с музыкой, а лучше сожжем и пепел развеем или в Свислочь бросим, как в Индии. Все равно в эту лужу теперь всякое дерьмо бросают… И потянутся к нам тысячи паломников поклониться местам, в которых принял страдания пророк и ясновидец Антоний. (Тоном Антония.) А через год-другой, смотришь, ета самая, и станут Малые Замоськи Ерусалимом или той же Лаврой.
А н т о н и й. Хват! Даже я до этого не допер.
Х а р и т о н (достает из кармана бутылку). Ну, Антоша, пригуби на дорожку.
Харитон и Антоний выпивают и наскоро закусывают.
А н т о н и й (веточкой сметает с пня муравьев, поет).
Помолимся, братья, пред дальней дорогой,
Пусть легким окажется путь.
Давай, брат Антон, помаленечку трогай…
Х а р и т о н. И молитву в пути не забудь.
А н т о н и й (влезает на пень). Скажу честно, с такими кадрами, как ты, работать можно!
Х а р и т о н. Довоенная школа, брат мой.
А н т о н и й (прислоняется к сосне и принимает вид распятия). Ужас, как здорово!
Х а р и т о н. Наша истинная церковь не признает креста. Лучше садись на пень, как в Индии.
А н т о н и й. Вас понял. Под Будду работать будем.
Антоний садится на пень и принимает вид Будды. Харитон бегает вокруг дерева и прикручивает к нему Антония веревкой. Свободными оставляет руки и ноги. Муравьи сразу же начинают беспокоить Антония.
Смотри, мудрец-самоучка, не очень затягивай процедуру, а то эти гады сожрут меня, и ойкнуть не успею.
Х а р и т о н. Успеешь, ета самая, ойкнешь. Все будет обставлено что надо.
А н т о н и й. Ты обставляй, да меру знай. Не шутки!
Х а р и т о н (поправляя веревку). Ты лучше, ета самая, сиди и не дрыгай. Христос терпел и нам велел.
А н т о н и й (передразнивает). «Велел, велел…» Хотел бы я видеть тебя на моем месте. (По одному сбрасывает с себя муравьев.)
Х а р и т о н. Каждому свое, сказал господь. Я не знаю, станешь ли ты святым, но от ревматизма, опять же от радикулита я тебя излечу на долгие годы. Знаешь ли ты, возлюбленный брат мой, что такое, ета самая, муравей, если на него посмотреть через науку?
А н т о н и й (дрыгает ногами, сердится). Хватит! Закругляйся! Зови единоверцев, и будем стартовать.
Х а р и т о н. Успеешь, ета самая, стартанешь еще. (Забирает одежду Антония и уходит.)
А н т о н и й. У-у-ух! И едят же гады!
Харитон не возвращается довольно долго, и это начинает беспокоить Антония. Он пробует расслабить веревку, но напрасно. Наконец из кустов вылезают А г а ф ь я, Т э к л я, М а т в е й, У л ь я н а, М а р ь я н а, Х а р и т о н. Антоний принимает вид умершего. Сектанты растерянны и потрясены. Разговаривают полушепотом.
Г о л о с а. Страдалец ты наш!
— Бедненький!
— Заступничек!
М а т в е й. Истинный Христос! Только гвоздей в ладонях не хватает!
Х а р и т о н. Еще, ета самая, не поздно забить!
Антоний незаметно толкает Харитона ногой в спину.
Т э к л я (плачет). Зачем все это было?
Х а р и т о н. На все, ета самая, воля божия.
А г а ф ь я (единоверцам). Вот, говорят, судьбы нет! Стала это я сегодня на вечернее бдение. Стою, бжу… бдю… бдею, и вдруг дверь сама собой настежь, а скелет на порог шасть — и ко мне! А кости хрясь-хрясь, а челюсть лясь-лясь, а у меня зеленые круги перед глазами. Хочу бежать, а не могу, хочу крикнуть, а не кричится. А потом все исчезло, и на том самом месте, де скелет был, сидит наш ясновидец и сияние над головой дугою. Божечка, себе думаю, святой и бессмертный!
Х а р и т о н (со слезой). Помолчи, Агапка, дай жалостливое слово сказать! Святой, ета самая, наставничек, ясновидец наш дорогой, решил принять за нас казни египетские и, как видите, ета самая, отходит. Этот способ мучительной смерти ему сам бог подсказал. И правильно, ета самая, сделал. В святом писании что сказано? В нем сказано, что песьи мухи — собачьи блохи, значит, или, по-нашему, муравьи, комары, мошкара и всякий другой божий гнус — из любого в одночасье душу вымут. И отделится она от грешного тела…
Антоний не может больше терпеть и весь передергивается. Сектанты в ужасе разбегаются.
А г а ф ь я. Харитонька, он же еще живой!
Х а р и т о н (грозно). Назад, ета самая! И ничего удивительного! Кончается человек, потому, ета самая, и сучит ногами. Прощайтесь с телом — и по хатам! Языками не молоть лишнего! Казни эти хотя и египетские, но с другой, ета самая, стороны, тюрьмой пахнут. (Читает по памяти.) «Со святыми упокой, Христос, душу раба твоего и даже днесь болезни, печаль, ни воздыхания. Но жизнь бесконечная… Надгробное рыдание творяще песнь! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!..»
М а т в е й. Харитонька, может, псалмы какие спеть? Все-таки набожный был человек.
Х а р и т о н. Вечная, ета самая, память будет в самый раз.
С е к т а н т ы (поют). Вечная память! Вечная память! Вечная память!
Х а р и т о н. Все, ета самая, аминь! Молитесь за душу праведника, о теле не думайте. День-второй и от него одни ребра останутся.
Сектанты прощаются с «покойником», целуют кто в руку, кто в ногу и исчезают с поляны.
А г а ф ь я (по секрету). Харитонька, он же еще тепленький!
Х а р и т о н (взрывается). Надо будет, так одубеет! Домой, ета самая, иди, тебе сказано!
А г а ф ь я. Бегу, Харитонька! Бегу, родной!
Агафья исчезает.
Х а р и т о н (подходит к Антонию). Ощущаешь ли благодать божью? Дошли ли наши, ета самая, молитвы до господа?
А н т о н и й (из груди вырывается вздох облегчения, одним духом). Идиот! Развяжи быстрее веревку, рыло! Одежу неси, дубина!
Х а р и т о н (спокойно). На такое, ета самая, свято дело человек собрался, а матюкается, как последний сапожник.
А н т о н и й. Брось дурацкие шутки, а то я из тебя душу вытряхну, как слезу.
Х а р и т о н. А зачем же тебе, ета самая, слазить, если ты сам добровольно туда вперся! (Подходит к Антонию.)
А н т о н и й (думая, что он развяжет его, миролюбиво). Тоже мне юморист. Нашел чем шутить. (Сучит ногами.) Ой и секут же, проклятые!
Вместо веревки Харитон снимает с Антония патронташ с деньгами.
(Понимает его намерения и столбенеет от ужаса.) Харитон! Слушай, Харитон! Что ты делаешь, Харитон?
Х а р и т о н. Ты мне, ета самая, конечно, прости, только отвязывать тебя я не могу.
А н т о н и й. Что?!
Х а р и т о н. Сам понимаешь, когда милиция будет искать валюту, то она раньше всего твои косточки переберет. Что же ты, ета самая, хочешь, чтобы я вместо настоящих мослов следствию бумажные подсунул?
А н т о н и й (истерично). Гнида! Предатель! Иезуит! Иуда! Прикончу, как собаку! А-а-а! Отвяжи! Гад!
Х а р и т о н. Без истерики, брат мой! На пять верст кругом ни души. (Убегает.)
А н т о н и й (кричит). Люди! Спасите! Где же вы, люди?! Умираю! Караул! Милиция!
Никто не отзывается.
(Плачет как ребенок. Потом пытается перегрызть веревку.)
Появляется д е д С а в о с ь с ружьем.
С а в о с ь (внимательно рассматривает Антония, который не видит старика). Кто это тебя обидел, святой ясновидец?
А н т о н и й (одним духом). Быстрей! Быстрей! Быстрей!
С а в о с ь (делая вид, будто не понимает). Что быстрей, брат Антоний?
А н т о н и й. Развяжи, умираю! Развяжи, умираю! Умираю, развяжи! Умираю!
С а в о с ь. А какая, не при нас будь сказано, холера загнала тебя на этот муравейник?
А н т о н и й. Грабители! Бандиты! Быстрей! Гибну!
С а в о с ь. В нашем лесу бандиты? Тут который год сыроежки подходящей не найдешь!
А н т о н и й. Дедушка, родной, чего же ты стоишь?
С а в о с ь. А почему бы мне и не постоять? (Садится на пенек.) Погода хорошая, за воротник, слава богу, не льет… Не сказал бы ты мне, Антон, по правде, честно, откровенно: есть бог или нет его?
А н т о н и й. Дедушка! Савосечка! После о божественном!
С а в о с ь. А мне не надо после! Я сейчас хочу знать!
А н т о н и й. Ну, ясно, есть, о чем разговор! Отвяжи!
С а в о с ь. А ежели бог есть, давай будем его славить.
А н т о н и й. Я вас не понимаю!
С а в о с ь. Петь в его славу будем!
А н т о н и й. Убийцы! С Харитоном сговорились! За групповое в тюрьме сгниете!
С а в о с ь. Значит, это Харитонова работа?
А н т о н и й. Удавлю обоих собственными руками!
С а в о с ь. Губы толсты, да кишки тонки. (Поднимает двустволку.) Сейчас, не при нас будь сказано, как влеплю дуплетом ниже седелки, полгода соль вымачивать будешь!
А н т о н и й (кричит). Спасите! Убивают!
С а в о с ь. Будешь горло драть — уйду домой.
А н т о н и й. Савоська, родной, золотой, не оставляй меня, умру! Пожалей! Мне еще и сорока нет… Что петь?
С а в о с ь. Можно «Калинку-малинку», а можно и про «легко на сердце…». Только ты сначала скажи, есть бог или нет?
А н т о н и й (плачет). А черт его батьку знает, есть он или нет! Я откуда знаю?
С а в о с ь. И я так считаю: если бы был, то такого проходимца, как ты, не потерпел бы.
А н т о н и й. Кончаюсь! Гибну!
С а в о с ь. Успеешь! Сначала скажи, правда ли, что ты мне правнука хотел оставить?
А н т о н и й. Клянусь, не пришлось. А не веришь — я могу на ней жениться.
С а в о с ь. А на какого черта ты нам сдался, объедок муравейный!
Антоний теряет сознание.
(Подбегает и шапкой сметает с него муравьев.) Хотя бы дуба не дал! А то будет мороки.
Слышны голоса людей. А н д р е й и Ю з и к выводят на поляну Х а р и т о н а. За ними появляются Г а л я, Н а д е й к а, Ш а т у н, Т и х о н, м и л и ц и о н е р.
Т и х о н (взволнованно). Что наделали, изверги!
М и л и ц и о н е р (Харитону). Прошу снять труп.
Харитон хватает конец веревки и бегает вокруг дерева, разматывая Антония.
Ш а т у н. А могли же и мою Тэклю вот так… насмерть. (Смахивает слезу.)
С а в о с ь (растерянно, виновато). Не при нас будь сказано, еще минуту тому мы с ним говорили… о божественном — и на́ тебе! Отлетел!
Харитон с помощью милиционера относит Антония в сторону, затем кладет на землю, обметает муравьев.
М и л и ц и о н е р (делает потерпевшему искусственное дыхание, констатирует). Глубокий шок. Потерпевшего в машину. Подать носилки!
Ш а т у н. Если бы в лицо прыснуть чем спиртным, сразу бы отошел.
Т и х о н (подходит к Антонию). Был бы жив, я бы ему прыснул!
Антоний садится, осматривается по сторонам. Первым замечает милиционера.
А н т о н и й. Еще несколько минут, товарищ участковый, и вы были бы мне не нужны.
М и л и ц и о н е р. Оно и ты для меня радость небольшая. Необязательно было на моем участке искать себе погибели. Мог бы и в соседнем.
А н т о н и й (апеллирует к присутствующим). Видели? Вот так, между прочим, у нас милиция работает.
А н д р е й и Ю з и к приносят носилки.
А н д р е й (Антонию). Жив, святой ясновидец?
А н т о н и й (ослабевшим голосом). По судам затаскаю!
Милиционер сматывает веревку и неожиданно вытаскивает из-под муравейника скелет. Все шарахаются в ужасе, а милиционер падает в обморок и как раз на носилки.
Т и х о н (в ужасе). Доктора! Участковому доктора!
А н т о н и й (спокойно, деловито, приоткрыв веко милиционеру). Глубокий шок. Товарища участкового в машину!
Харитон и Антоний быстро уносят милиционера. Все бегут за ними. Появляется А г а ф ь я с патронташем. Она торопливо расстилает какое-то цветастое покрывало, кладет на него скелет, завязывает углы вчетверо и бежит с ношей по просцениуму.
А г а ф ь я. Еще надо доказать, что тут было, а чего тут не было!
Савось, Тихон и Шатун подходят к рампе.
Т и х о н (к залу). Видали, в принципе?..
Ш а т у н. Какой в Малых Замоськах спектакль вышел?..
С а в о с ь. Ежели, не при нас будь сказано, кому-нибудь рассказать — ей же богу не поверят.
З а н а в е с.
Перевод автора.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги