Наполеон и женщины

НАПОЛЕОН В МАДРИДЕ ВЫНУЖДЕН ПОКИНУТЬ ПОСТЕЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНО НАДУШЕННОЙ МОЛОДОЙ ДЕВИЦЫ

1 января 1808 года Наполеон, проехавший через Францию инкогнито под именем «графа Тулузского», прибыл в Тюильри. Парижане, взволнованные этим неожиданным возвращением, строили тысячи самых экстравагантных предположений; в салонах бурлили всевозможные ложные слухи. Каждая «информация» несла отпечаток соответствующего характера — желчные предполагали, что Наполеон поторопился покинуть Италию, чтобы скорее развестись с Жозефиной. Недоброжелательные уверяли, что у него началась болезнь желудка, требующая немедленной операции. Злорадные нашептывали, что итальянские девицы наградили его дурной болезнью. И, наконец, оптимисты полагали, что его привезли умирающим.

Все эти слухи, прилежно собираемые агентами Фуше, сразу достигали ушей императора, который задался целью их опровергнуть.

Чтобы доказать парижанам, что он совершенно здоров и что его отношения с императрицей не оставляют желать лучшего, он появлялся па всех балах, танцевал и бросал страстные взгляды на Жозефину.

Во время этих развлечении его проказливый характер приводил его иной раз к фарсовой ситуации, что немало забавляло двор.

Так, однажды вечером в Опере он был забавным образом одурачен, в то время как собирался одурачить сам.

Послушаем рассказ Констана и еще раз убедимся, насколько реальный Наполеон отличался от уныло-серьезного персонажа, который нам представляют историки:

"Императрица выразила желание поехать па костюмированный бал в Опере. Она предложила императору сопровождать ее, но он отказался, хотя она упрашивала его нежно и настойчиво.

— Ну, что ж, я поеду без тебя!

— Как хочешь.

И император ушел в свои покои.

Вечером императрица отправилась на бал. Император, который решил над ней подшутить, вызвал одну из камеристок императрицы и приказал ей описать наряд, в котором та собиралась ехать в Оперу. Потом он надел домино, сел в простую карету без гербов на дверцах и в сопровождении главного дворецкого, дежурного офицера и моем поехал в Оперу. Подъехав к специальному входу, предназначенному для императорской семьи, мы оказались в затруднении, так как нас не захотели впустить. Я вынужден был назвать привратнице свое имя и должность.

— А эти господа с Вами?

— Вы же видите!..

— Извините за эти расспросы, месье Констан, но в такие вечера, как сегодня, многие норовят прорваться без билета…

— Ничего… ничего…

Император смеялся от всего сердца. Наконец мы вошли и стали прохаживаться по залу по двое.

Император разговаривал со мной, называл меня на «ты» II велел мне следовать его примеру. Мы придумали себе псевдонимы: император именовался «Август», дежурный офицер, имя которого я забыл, — «Шарль» и я — «Жозеф». Как только император замечал домино, похожее на то, которое детально описала ему горничная императрицы, он крепко сжимал мою руку, спрашивая:

— Это она?

— Нет, Ваше В… нет. Август, — отвечал я с запинкой, так как не привык называть императора иначе, чем «Ваше Величество» или «Сир». Обращаться к нему на «ты» я просто был не в состоянии.

Наконец, пройдя все залы и фойе, заглянув во все уголки, тщательно осмотрев все костюмы, но не найдя императрицы, Его Величество начал волноваться. Я пытался рассеять его тревогу, высказав догадку, что императрица уехала с бала, чтобы переменить костюм.

В это время к «Августу» подошло какое-то домино и, заговорив с ним, стало донимать его колкими шутками. Заинтриговав «Августа» своей живостью и находчивостью, маска никак не хотела оставить его в покое и до тех пор донимала его остроумными эпиграммами, пока он в комическом замешательстве не спасся бегством, скрывшись от преследовательницы в толпе.

Император был задет за живое и не хотел оставаться на балу; мы уехали.

На следующее утро, увидев императрицу, император воскликнул: — Что ж, ты, оказывается, не была вчера в Опере?

— Была.

— Разве?

— Уверяю тебя, я там была. А ты, мой друг, что ты делал весь вечер?

— Я работал.

— О! Ты верен себе. А я увидела вчера на балу домино с похожей походкой и в таких же туфлях, как ты носишь, приняла его за тебя и побеседовала с ним соответственным образом.

Император расхохотался, поняв, что был одурачен; оказывается, императрица, собираясь на бал, в последнюю минуту переодела костюм, потому что первый показался ей недостаточно элегантным".

Три недели подряд Наполеон посещал празднества, балы, танцульки, танцевал всюду, так что у него закружилась голова. Он почувствовал потребность положить ее на плечо любящей женщины, но таковой не оказалось. Жозефина его обманывала; придворные дамы все до одной были продажны. Элеонора Денюэль и Ла Плэнь не интересовали его больше; м-ль Лонгрой собиралась замуж,

Тогда он вдруг вспомнил нежную Марию Валевскую, которую он оставил в Польше. На следующий день курьер был отправлен в Варшаву, чтобы привезти в Париж маленькую графиню. Она прибыла в конце января и скромно расположилась на набережной Вольтера.

Наполеон сразу нанес ей визит.

— Я пришел засвидетельствовать свое почтение, — сказал он.

Так как он был скор на поступки, то конец фразы договорил уже в постели.

Теперь император каждый день тайно ездил на набережную Вольтера. Закрыв в пять часов вечера свои досье, он садился в карету без гербов и приезжал к прекрасной польке, которая нежно встречала его, выказывая самую горячую любовь.

После забав, раз от разу все более длительных и прихотливых, Мария садилась ему на колени и читала стихи или пела старинные польские песни.

Тогда император забывал все подозрения государя, все интриги двора, все проблемы завоевателя и увивался любовью, как подросток.

Однажды он взял календарь и написал на обложке несколько фраз, которые Мария прочитала со слезами на глазах:

«Ты для меня чудо, я непрестанно нахожу в тебе что-то новое. Я понимаю тебя, потому что знаю твою жизнь до встречи со мной… Эта жизнь создала в тебе сплав независимости и покорности, мудрости и легкомыслия… Ты не похожа ни на одну из женщин, ты единственная в своем роде…» [58]

Иногда Наполеон надевал костюм буржуа, большой фуляровый шейный платок и круглую шляпу и гулял с Марией по Парижу. Смешавшись с толпой, не узнаваемый прохожими, он водил ее по улицам, где жил прежде, еще бедный и непризнанный, показывал ресторанчики, где он бывал, вспоминал прогулки по Елисейским полям, когда он в минуты отчаяния задумывался о будущем.

Никому не известные, как все влюбленные Парижа, они до самой ночи нежно беседовали на какой-нибудь скамейке у реки.

Когда настала весна, любовникам удавалось даже выскользнуть из-под надзора Фуше. Они уезжали в «городском» экипаже, останавливали его в предместьях, населенных простонародьем, фланировали под ручку по улицам, смотрели представления уличных театриков, а потом уединялись на два-три часа в маленькой пригородной гостинице для пылких ласк [59].

Ранним утром они возвращались в Париж и, проезжая мимо Тюильри, забавлялись, глядя на окна императорских покоев, где всю ночь напролет горели свечи, чтобы никто ничего не знал о ночных эскападах государя.

Во время этих сентиментальных прогулок Мария Валевская не раз заводила разговор о своей стране, возрождения которой она добивалась с чисто женским упорством. Но Наполеона в то время занимали проекты относительно других стран Европы.

В ноябре 1807 года армия Жюно овладела Португалией, которая, единственная из всех европейских держав, не закрыла своих портов для Англии. Пораженный мир узнал, что королевская семья Португалии бежала в Южную Америку.

Такая легкая победа разожгла аппетит Наполеона. Теперь он хотел присвоить и Испанию и подводил фундамент под свое честолюбие весьма оригинальным способом, — логика его была такова: «С давних времен в Испании правила та же династия, что во Франции. Поскольку я стал наследником великого короля, то и испанскую корону должен носить один из моих родственников. И я выбрал на смену Карлу IV своего брата Жозефа».

Планам императора способствовала анархия, которая царила в Испании весной 1808 года. Карл IV, интересовавшийся только охотой, предоставил управление своей жене Марии-Луизе, которая развратничала с лакеями, конюхами и кучерами, а постоянным ее любовником был бывший гвардеец Мануэль Годой, которого она сделала главнокомандующим, министром и кавалером ордена Золотого Руна.

Этот неумный и злонравный человек был полным господином Испании. Народ его ненавидел, а злейшим врагом его был наследник короны, принц Астурии.

В начале марта Наполеон отправил в Испанию войска Мюрата, который, вдохновляемый Каролиной, претендовал на корону Карла IV.

Зная слабость короля и продажность фаворита королевы, Наполеон объявил:

— Мы возьмем Испанию без единого выстрела.

Но неожиданные события изменили ситуацию. 19-го в Аранхуэсе народ арестовал Годоя и заставил Карла IV отречься в пользу наследного принца, который вступил на престол под именем Фердинанда VII.

Французская армия подходила к Мадриду как раз во время этих событий. «Испанцы не сомневались, — пишет Блаз, — что мы пришли с целью подготовить эту революцию и поддержать ее. Годоя ненавидели, Фердинанд был популярен, нас встречали доброжелательно».

Мюрат, который рассчитывал стать королем Испании, писал императору:

«Повсюду ожидают Ваше Величество, Ваш приезд принесет счастье. Ни у одного народа не было такой плохой администрации как у испанцев. Этот народ в высшей мере наделен чувством чести, и я убежден, что они Вам понравятся».

23-го французская армия с барабанным боем вошла в Мадрид через ворота Алкала.

Наполеон решил не откладывая пересечь границу, чтобы лично руководить военными операциями.

В это время плачущая Мария Валевская возвращалась в Польшу.

Во время путешествия императорского двора в Испанию произошло небольшое происшествие скандального характера, довольно забавное. Если верить барону Буйе, одна из придворных дам императрицы попала в чрезвычайно неловкое положение, природа зло подшутила над ней. На каждой остановке эта особа, кровь которой была, должно быть, слишком уж горяча, высматривала самого красивого крестьянского парня и под каким-нибудь предлогом затевала с ним разговор. Потом все шло гладко. Пока простолюдин, отвечая на ее вопрос, сообщал название дерева или ожидаемую на завтра погоду, маленькая развратница слегка высовывала язычок и, облизнув губки, выпячивала их как бы в ожидании поцелуя.

Эффект был мгновенный. Парень таращил глаза, краснел, покрывался испариной, охваченный неодолимым желанием овладеть соблазнительной дамой.

Дама была неприхотлива, и приключение завершалось обычно в канаве или на гумне, в кустах или в сарае.

В Пуату эта юная ветреница почувствовала расположение к сыну трактирщика и решила немедленно его заполучить тем же манером, что и его предшественников. Осведомившись у него о рецепте курицы в вине, она посмотрела на него похотливым взглядом, выпятив губки, лизнула свой пальчик — этого было достаточно, чтобы парень запылал.

Минутой позже они уже страстно ласкали друг друга в погребе на бочке бургундского.

Наверное, их забавы были слишком резвыми, так что шум достиг слуха трактирщика. Встревоженный подозрением, что солдаты добрались до его вина, он неслышными шагами спустился в погреб и появился перед влюбленными. М-ль де С… так испугалась, что с ее прелестным местечком соблазна случилось что-то странное. «Охваченная страхом, она не могла отпустить на свободу юного поселянина, который оказался прикованным к ней своим наилучшим достоянием».

Это явление происходит не так уж редко и носит название «плененный пенис».

Обескураженный видом знатной дамы в таком странном положении, трактирщик, поминутно снимая свой колпак, начал бормотать извинения. Потом он попытался освободить сына. Он тянул его, поворачивая то вправо, то влево, «как будто хотел выдернуть пробку из бутылки», но не добился успеха, а только причинил боль влюбленным, которые жалобно стонали. Тогда, обезумевший при мысли, что его сын останется в этом удручающем положении до конца жизни, трактирщик кинулся на улицу и стал звать на помощь.

Несколько крестьян и кучеров императрицы спустились в погреб. Восхищенные зрелищем, неотесанные мужланы, толкая друг друга в бока, стали обмениваться вольными шутками. М-ль де С.., сгорая от стыда, взмолилась, чтобы они во имя христианского милосердия прекратили насмешки. Тронутые ее слезами простолюдины перестали гоготать и попытались разъединить сцепившихся влюбленных, но не добились успеха.

Тогда отец накрыл парочку одеялом, надеясь, что через какое-то время природа ослабит свою хватку.

Только два часа спустя юный трактирщик освободился из плена влюбчивой знатной дамы.

Хотя не все узнавали о подобных выдающихся случаях, легкомысленные нравы придворных дам императрицы были широко известны, да и о самой Жозефине отзывались не очень-то почтительно. Послушаем герцога Брольи, который встретил кортеж императрицы по дороге в Бордо, в Орме.

«…Я увидел эту пышную процессию — сначала толпу фрейлин, дам, присутствующих при одевании императрицы, и прочих придворных дам, потом следовала вереница придворных лектрис, всех женщин, которые составляли султанский гарем и помогали ублажать и умиротворять повелителя. Жозефина допускала это в ожидании времени, когда возраст умерит пыл султана, но на этом рынке любви существовали определенные ограничения; так, несколько дней спустя мы увидели одну из одалисок с лакеем по пятам, горько плачущую — ее изгоняли за опрометчивость».

Эта девица, ирландка по имени Виржини Жийбо, дочь некой прелестницы, с детства мечтала стать фавориткой и проскользнула в постель Императора в замке Маррак, близ Байонны, где двор расположился

17 апреля.

Послушаем м-ль д'Аврийон: "Наше пребывание в Марраке было отмечено небольшим происшествием. В характере императрицы соединялись такие контрасты, как крайняя ревнивость и пристрастие окружать себя молодыми и хорошенькими девушками: м-ль Жийбо была одной из них и участвовала в путешествии в Испанию.

Это была девушка с прелестным личиком, свеженькая, хорошо сложенная, всего восемнадцати лет.

Императрица взяла ее на службу после некоторого колебания — по ведь так и бывает, что словно какой-то демон побуждает нас делать то, в чем непременно раскаешься; она сделала ее лектрисой. При императрице это была самая привольная должность — никто никогда не слышал, чтобы ей прочитали хотя бы одну страницу.

По прибытии в Маррак, — продолжает м-ль д'Аврийон, — м-ль Жийбо предоставили маленькую комнатку, где она жила одна — горничная не ночевала во дворце. С начала поездки дамы свиты обращались с м-ль Жийбо свысока и она жила в полной изоляции. Только вечерами императрица вызывала ее в свой салон, чтобы аккомпанировать пению. Но на одном из вечеров император ее заметил и отличил. Найдя ее хорошенькой, он решил почтить ее своим вниманием и сообщил о предстоящем визите через Констана. Это был приказ".

Покорная и очарованная Виржиния сообщила о выпавшей ей удаче своей матери. М-м Жийбо, желая передать дочери свой изрядный опыт, отправила ей письмо, полное дерзких рецептов в делах любви. Лавалет, начальник Черного кабинета, вскрыл письмо и передал его Наполеону, который был шокирован.

Он распорядился:

— Отправьте отсюда эту девицу немедленно… Это интриганка и шлюха.

Жозефина, добрая душа, вмешалась и заявила, что нельзя отправлять девочку одну. — Ну что ж, пусть напишут ее матери, — гневно фыркнул Наполеон. — После того как она учила дочку быть развратницей, она будет охранять ее честь.

Написали мадам Жийбо, но, не дождавшись ее приезда, император через пару дней отправил Виржинию в сопровождении горничных. Вскоре, как рассказывает м-ль д'Аврийон, она встретила свою мать.

Можно представить себе сетования двух женщин на протяжении пути…

У Наполеона не было времени сожалеть о нежных, но по-школьнически заученных ласках м-ль Жийбо.

Дела в Испании развертывались с необычайной быстротой. По приказу Наполеона Мюрат взял под свое покровительство бывшего короля, и симпатии испанского народа к французам быстро охладели. Начали шептаться о том, что Наполеон не хочет признавать ни Фердинанда, ни Шарля, а замышляет захватить Испанию. Назревали волнения. Обеспокоенный император организовал встречу двух королей — отца и сына — в замке Маррак, действуя крайне лицемерными приемами.

Савари отправился к Фердинанду и заявил ему от имени императора:

— Его Величество ожидает Вас, чтобы признать как подлинного и единственного государя Испании.

И добавил, видя, что тот колеблется:

«Я клянусь своей жизнью, что Наполеон признает Вас королем Испании и Индий, как только Вы прибудете в Байонну».

В то же время другой посланец императора расточал точно такие же заверения Карлу IV.

Ничего не подозревая, оба государя отправились во Францию. Когда они прибыли в Маррак, в Мадриде 2 мая разразился сильнейший мятеж.

Вынужденный к репрессиям, Мюрат ввел в действие войска; было убито и расстреляно около четырехсот испанцев, тысячи раненых стонали на окровавленных улицах Мадрида.

Для Наполеона эти события (очевидно, им же и спровоцированные) были отличным предлогом. Он немедленно вызвал в свой замок Фердинанда, разбранил его, называя неспособным правителем и изменником, и приказал немедленно вернуть корону своему отцу. Молодой король, до глубины души оскорбленный, попросил время на размышление. Тогда Наполеон вызвал Карла IV и Марию-Луизу, которые вдвоем накинулись на сына, отчитывая его как мальчишку, укравшего банку с вареньем.

Растерянный Фердинанд согласился отдать отцу корону, которой, впрочем, Наполеон очень скоро его лишил.

Теперь Жозеф мог стать королем Испании.

Все восторгались этой значительной политической победой, но немногие из историков писали о небольшом любовном разочаровании Наполеона, которым эта победа сопровождалась. Император, который был информирован своими дипломатами о всех деталях интимной жизни Марии-Луизы Испанской, вообразил, что это приятная резвушка с соблазнительной грудью и крепкими ягодицами. Он романтически мечтал об игривых разговорах и тайных встречах с целью «сделать еще тяжелее украшение на голове Карла IV».

Реальность его разочаровала. Королева была некрасива, с желтой кожей, недобрым выражением лица и декольте, открывавшим «длинные и плоские груди».

Как только переговоры были закончены, Наполеон вскочил в свою карету. На пути в Париж гонец из Мадрида сообщил ему неприятные новости: Андалузия восстала, французские войска капитулировали в Байлене, король Жозеф спасся бегством.

Восстала вся Испания, а в Лиссабоне высадился небольшой корпус английских войск под командованием Артура Уэльсли, будущего герцога Веллингтона.

У императора возникли опасения, как бы снова не взялась за оружие Австрия, и он решил обеспечить за собой союз с Россией. Для этого он назначил встречу с царем Александром в Эрфурте.

Мюрат был очень недоволен. Подстрекаемый женой, он высказал свою обиду Наполеону и потребовал другого трона. Утомленный его жалобами, Наполеон даровал ему Неаполитанское королевство [60]. Каролина была в восторге.

Встреча была организована с необычайной пышностью; присутствовала вся знать Франции и обычное дополнение к ней — Французская Комедия.

Это в Эрфурте Тальма давал уроки актерского искусства императору и играл перед «партером королей».

И это в Эрфурте царь Александр влюбился в молодую актрису м-ль Бургуан, которую некогда Наполеон похитил у химика Шапталя.

Однажды вечером, одолеваемый чувством, угрожающим нарушить святость брака, Александр попросил совета у Наполеона. Ответ был категоричен:

— О! Не пускайтесь в эту авантюру!

— Почему? Она мне откажет?

— Конечно же, нет! Но через день газетная хроника, а дней через пять весь Париж будет знать все детали Вашего телосложения с головы до пят, из деликатности не упоминая лишь одну из них… И потом, мой долг — заботиться о здоровье гостя…

Александр заметил с тонкой улыбкой:

— А! Значит, Вы уже отведали этого блюда?

— Да нет же, это я просто к слову…

Это злое словцо не помешало Александру пройтись по той же «тенистой тропинке», по которой однажды вечером 1804 года с удовольствием прогулялся Наполеон.

Это сближение оправдало титул «кузенов», как стали именовать друг друга два государя с момента встречи в Тильзите [61].

Конечно, Александр и Наполеон не проводили все время в театре или в постели с комедиантками. Они занимались также политикой. Склонившись над картой Европы, они полюбовно делили ее территорию.

— Возьмите Валахию, дорогой мой, — говорил Наполеон, — и предоставьте мне свободу действий в Испании.

— Решено, — соглашался царь, — но при условии, что я получу и Молдавию.

— Берите! Берите! — жизнерадостно восклицал император, — но тогда я присоединяю к своей империи королевство Этрурию.

— Но уж я беру и Финляндию, — улыбался Александр.

— Да берите же, берите!

Короче, говоря, они столковались, как два мошенника на ярмарке, и в своих планах разделили между собой государства, которым пока еще удавалось сохранить самостоятельность.

Когда все было обговорено. Наполеон остался так доволен, что снова всерьез стал думать о русском браке. Гордость удержала его от личных переговоров с Александром; он поручил Талейрану и Коленкуру подготовить почву, с тем чтобы потом, если его авансы будут приняты благосклонно, взять дело в свои руки.

Весь вечер он их натаскивал: зная, что мать царя настроена к нему враждебно, Наполеон излагал доводы, которые она могла бы выдвинуть против него, и опровергал их. Одним из веских доводов, который они сумели оценить, был тот, что "новый брак утишит его военный пыл и научит ценить свой «семейный очаг»'.

Александр выслушал двух дипломатов с непритворным интересом и объявил им, что его сестра, двадцатилетняя великая княгиня Екатерина сочтет за честь стать императрицей Франции, если Наполеон не отдаст предпочтения младшей сестре, четырнадцатилетней Анне. Ответ, переданный императору Коленкуром и Талейраном, вполне его удовлетворил. Но к удивлению Александра, Наполеон не завел речи о брачном проекте на следующих встречах двух императоров. То ли он счел свои авансы чрезмерными и самолюбие удержало его от дальнейших шагов, то ли Наполеон не пришел еще к окончательному решению — так или иначе, дело не двинулось, хотя в дальнейшем стало ясно, что от мысли о «русском брачном проекте» Наполеон отнюдь не отказался.

Политический же договор с Александром был подписан, и союз с Россией «развязал руки» Наполеону для войны в Испании. Через несколько дней император покинул Францию и устремился к Пиренеям.

В Испании он встал во главе войск,. за несколько недель разбил объединенную англо-испанскую армию и вошел в Мадрид.

Расположившись во дворце, он немедленно призвал к себе месье де Боссе, которого прозвали самым услужливым человеком в империи, и воскликнул своим хорошо модулированным голосом:

— Мне нужна женщина! [Форма поведения, обычная для Наполеона. Барон Ларрей, сын главного хирурга армии, рассказывал, что однажды, после боя, его отец видел, как император ворвался в помещение главной ставки, с пылающим взглядом, раздраженный, задыхающийся:

— Женщину! Немедленно женщину! — вскричал он. — Приведите мне женщину!]

На следующий день главный смотритель дворца привел ему юную пятнадцатилетнюю актрису, бархатистую, как персик. Император облизнулся от удовольствия.

Но увы! Предвкушаемого удовольствия он не получил.

Послушаем Констана, который рассказывает нам о неудаче этого галантного приключения:

"Месье де Боссе рассказал императору об очаровательной актрисе не старше шестнадцати лет, черноволосой, с огненными глазами и ослепительным цветом лица. Считали, что она, несмотря на опасную для добродетели профессию актрисы, сохранила целомудрие. Она была добра, великодушна, живого нрава, в общем — обворожительна. Круглая сирота, она жила у старой тетки, скупой и порочной, которая не спускала с нее глаз, охраняла ее девственность, чтобы повыгодней продать ее богатому покровителю и при этом нажиться самой. Для этого тетка повсюду расписывала достоинства «своей дорогой деточки…»

Плененный этим описанием, Наполеон выразил желание немедленно увидеть прекрасную актрису, и месье Боссе побежал к тетке, с которой быстро пришел к согласию. Вечером племянница в ослепительном наряде, надушенная всевозможными эссенциями, была во дворце.

Я уже говорил о том, что император не выносил сильных запахов; и на этот раз он поморщился, когда я ввел к нему эту бедняжку, надушившуюся так неумеренно для того, конечно, чтобы доставить ему удовольствие. Но девушка была так красива и соблазнительна, что антипатия императора к запахам как будто разом исчезла.

Однако часа через два после того, как я покинул спальню, я услышал, что император звонит мне, едва не обрывая шнурок; я бросился в спальню и увидел там только девушку — император сидел в своем кабинете, сжав голову руками.

— Констан, — вскричал он, — уведи скорей эту малышку, а не то я умру от ее ароматов, это невыносимо! Открой окна, двери — всюду, всюду! И уведи ее! Поторопись!

Было слишком позднее время, чтобы отсылать женщину таким образом… но этикет не позволял мне возразить императору. Я сообщил молодой девушке о желании императора. Она не поняла сразу, и я вынужден был несколько раз повторить:

— Мадемуазель, император желает, чтобы Вы удалились…

Тогда она начала рыдать, заклиная меня не выставлять ее на улицу в такой поздний час; я заверял ее, что это безопасно, что она поедет в прекрасной закрытой карете, но она прекратила свои сетования только при виде солидного подарка, который велел передать ей император.

Вернувшись, я увидел, что император все еще сидит в своем кабинете, смачивая виски одеколоном; опираясь на мое плечо, он доковылял до спальни, которую я основательно проветрил, и лег в постель".

Не правда ли, весьма горестная история для государя, перед которым содрогался мир.

Наполеон имел в Испании и другие огорчения. После приключения, сделавшего его смешным в глазах юной девушки, он услышал, что и его солдаты смеются над ним.

Его войска устали от бойни в Испании, чувствовали, что ведут несправедливую войну, были утомлены походами по обледеневшей дорожной грязи. Однажды снежным вечером, когда войска пересекали Гвадарраму, император, проходя мимо кучки солдат, услышал, как один из них вскричал, показывая на него пальцем;

— Да пристрелите же его, черт побери! Солдатское словцо расстроило его вконец. Он вскочил на лошадь и вернулся во Францию. Там он встретился с огорчениями другого рода. Талейран и Фуше задумали свергнуть его с трона и посадить на его место Мюрата. Он вызвал их обоих, яростно разбранил одного, в сердцах обозвал другого «скотиной в шелковых чулках» и, для успокоения нервов, отправился в постель с итальянкой, с которой он когда-то переспал в Булони и с тех пор на всякий случай держал ее «под рукой».

Но увы! Эта юная особа была так экспансивна, что в самый волнующий момент Наполеон вдруг закричал от боли. В любовном пылу, когда движения не поддаются контролю, она угодила ему локтем в заветное место.

После всех этих огорчений он совсем забыл о великой княгине Екатерине, и царская фамилия приписала его молчание тому, что он изменил свои планы. Раздраженный царь выдал свою сестру замуж за герцога Ольденбургского.

— Ничего! — заявил Наполеон. — Я женюсь на маленькой Анне.

Увы! События воспрепятствовали этому браку. 12 апреля он получил по телеграфу сообщение о том, что австрийцы вступили в Баварию. Вынужденный констатировать, что союз в Эрфурте не повлиял на Австрию, он покинул Париж и через четыре дня был на поле военных действий.

22 апреля он разгромил войска великого герцога Экмюльского, и 10 мая стоял у ворот Вены, отдав приказ бомбардировать город.

Судьба, которой мы часто приписываем свойства талантливого режиссера, поставила в данном случае великолепную сцену. "Ядра уже падали во дворе дворца австрийского императора, — пишет Констан, — какой-то трубач, выскользнувший из города, добрался до Наполеона и передал ему, что великая герцогиня Мария-Луиза, будучи больна, не может вслед за отцом покинуть дворец и подвергается всем опасностям бомбардировки. Император немедленно дал распоряжение изменить направление обстрела таким образом, чтобы бомбы и пушечные ядра пролетали над крышей дворца.

Эта бескорыстная галантность — ведь Наполеон в то время собирался жениться на сестре царя — спасла жизнь той, которая через одиннадцать месяцев стала императрицей Франции.

После победы над Веной Наполеон поселился в восхитительном замке Шенбрунн, который очень ему понравился. Там, между двумя сражениями, он написал Марии Валевской. Это было, по мнению графа Орнано, единственное письмо Наполеона, где так откровенно выражено подлинно нежное чувство:

"Дорогая Мария!

Твои письма, как всегда, доставляют мне радость. Я никогда бы не предполагал, что ты последуешь за Краковской армией, но я не упрекаю тебя за это.

Польские дела сейчас в таком положении, что ты вправе испытывать тревогу. Я действую так, что они уладятся, и это важнее, чем выражать тебе мое сочувствие. И ты не должна меня за это благодарить: я люблю твою страну и ценю высокую доблесть твоих соотечественников.

Я надеюсь, что взятие Вены положит конец этой военной кампании. Как только я ее закончу, ты приедешь ко мне, мой нежный друг, я хочу быть с тобой как можно скорее. Если это будет в Шенбрунне, мы будем бродить вдвоем в его прекрасных садах и забудем плохие дни".

Сразу после победы под Вальграмом Мария Валевская приехала в Шенбрунн, и впервые любовники, на которых были устремлены взоры всей Европы, открыто жили вместе.

Вечерами они покидали дворец, и их видели в садах Шенбрунна, по которым они бродили рука в руке, со сплетенными пальцами. Иногда они ехали в легкой карете в Дануб и сидели на берегу реки, глядя на корабли. Когда темнело, Наполеон вскакивал:

— Вернемся, я должен работать. Нежная полька понимала его — она подзывала кучера, и карета быстро возвращалась в Шенбрунн, где Наполеон запирался в своем кабинете и работал всю ночь напролет.

Через несколько недель счастливая Мария сообщила Наполеону, что она носит в себе будущего принца Валевского.

Государь был без ума от радости, что не препятствовало ему зажигаться при виде каждой промелькнувшей рядом соблазнительной юбки.

Послушаем, что рассказывает об этом Констан, верный камердинер и нескромный свидетель:

"Галантные похождения Наполеона не прекращались и в Шенбрунне.

Однажды, когда он был в Вене и прогуливался с многочисленной свитой по Пратеру (Пратер — великолепный променад, расположенный в предместье Леопольда), молоденькая немочка, вдова богатого купца, узнав его, невольно воскликнула, обращаясь к своим спутницам:

— Это же он!

Наполеон услышал, остановился и, улыбаясь, поклонился дамам. Вдовушка покраснела, как пион. Наполеон благодаря этому понял, что воскликнула именно она, и, продолжая свою прогулку, то и дело поглядывал на нее.

Для государей не существует ни затруднений, ни проволочек. Новая победа Наполеона была такой же стремительной, как и прежние"'.

Несколько дней спустя Наполеон имел еще одно галантное приключение, довольно забавное.

"В Вене он обратил внимание на молодую девушку, которая не сводила с него глаз. По заведенному обычаю за ней последовал Констан, ей было сделано предложение провести вечер в Шенбрунне, она его приняла и в тот же вечер была доставлена в замок.

Поскольку она говорила только на немецком и итальянском. Наполеон стал говорить с ней по-итальянски; расспросив ее, он узнал, что она дочь почтенных родителей, что она согласилась ехать в Шенбрунн, потому что пылко восхищается императором, но в своей совершенной невинности даже не понимает, с какой целью ее пригласили.

Император не любил девственниц, считая, что иметь с ними дело излишняя трата времени. Он побледнел от досады и позвал Констана:

— Пусть эту девчонку немедленно отвезут к родителям!

Бедняжка зарыдала; чтобы утешить ее, Наполеон подарил ей двадцать тысяч флоринов (то есть пять с половиной миллионов старых франков) и, поднявшись на второй этаж дворца, где жила Мария Валевская, использовал неизрасходованную энергию к ее выгоде.