Наполеон и Гитлер

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. BLOCUS CONTINENTAL, FESTUNG EUROPA[42]

О едином Европейском государстве мечтали с древности. Карл Великий реставрировал Римскую империю, а германцы поддерживали ее подобие до XIX века. Весной 1945-го, во время своего кошмарного краха, фюрер говорил о себе как о последнем шансе Европы, объясняя это так: «Европу нельзя было покорить хорошими манерами и уговорами — я вынужден был изнасиловать ее».

Император считал, что возрождает Западную империю. Его «континентальная система» охватывала площадь, соответствующую нынешнему Европейскому Сообществу. Франция поглотила Бельгию, Голландию, юг Рейнской области, немецкое побережье Северного моря, Пьемонт, Тоскану, папские владения и Иллирию. Наполеон был также протектором Рейнского союза, а его родственники правили Испанией и Италией. Западная Польша была тоже на положении вассала. «Из ничего я стал величайшим правителем мира, — говорил он, — Европа у моих ног».[43]

Гитлер был еще большим поклонником Карла Великого, чем Наполеон, и считал его германцем. В 1942 году он говорил Гиммлеру, что Карл Великий был одним из величайших людей в Истории. Что касается Государства Каролингов, то «в течение многих веков народы Европы считали его преемником империи цезарей». (В Нюрнберге в 1935 году ему подарили копию меча Карла Великого). Его собственная «Великая империя германской нации» охватывала все земли, когда-то управляемые «великим франком». К ним Гитлер планировал присоединить восточные земли до Урала. Под прямым правлением рейха должны были находиться территории до Ла-Манша, включая Голландию, Бельгию и Люксембург; южные границы проходили по Сомме, отсекая половину Бургундии. На севере он намеревался присоединить Данию и Норвегию.

И Гитлер, и Наполеон были достаточно реалистичны, чтобы искать младшего партнера, который помог бы им управлять Европой. Поначалу Наполеон прочил себе в союзники Россию, но у него не получилось договора с царем. Затем он обратил свой взор на Австрию Габсбургов, так как она была готова позволить ему династический брак со своей представительницей. Он надеялся, что этот брак заставит всех европейских монархов признать его. За это Австрия могла ожидать снисходительного обращения, а также новых территорий за счет России. Гитлер в качестве такого союзника избрал фашистскую Италию.

Как уже было показано, и наполеоновская, и нацистская империи подразумевали экспансию и за пределами Европы. Около ста лет назад Эмиль Буржуа написал исследование внешней политики Бонапарта, в котором красноречиво и убедительно утверждал, что она основывалась на тайном стремлении покорить разваливающуюся Оттоманскую империю.

Но Наполеон смотрел дальше Малой Азии, предрекая, что «Англия утратит Индию из-за вторжения третьей страны». (По его мнению, индийцы не были способны сами управлять своей страной. Он говорил, что «они никогда не вырастут, они всегда останутся детьми».) Фюрер тоже грешил фантазиями подобного рода, хотя и не такими серьезными, как Наполеон. К тому же он не возглавил поход на Египет. Однако он начал переговоры с Великими муфтием и имел определенные виды на иракские нефтяные районы. Об Индии он говорил так: «Индийцы единодушны в своем желании стряхнуть британское ярмо. Некоторые из них хотели бы попробовать большевизм, другим больше по душе мы».

Император становился все больше диктатором. Он был одержим собственным величием, ни с кем не желал делить власть, не признавал критики, не говоря уже об оппозиции. Трибунал — последний консультативный орган, оставшийся от конституции Сийеса, превратился в призрак, затем был окончательно упразднен в 1807 году. Сенат был слишком послушен, чтобы подвергать сомнению декреты императора. Министры не работали коллегиально. Гениальные люди, подобные Талейрану и Фуше, были отстранены от дел. Следствие ем было то, что любое действие требовало двойных усилий. С самого начала Наполеон создавал атмосферу страха и недоверия. Во время визита в Париж в 1801 году Сирил Джексон, декан Крайст-Черча[44], будучи под сильным впечатлением от увиденного, говорил, что «цель Бонапарта — вызвать всеобщее подозрение». Сам Наполеон признавал: «Я правлю с помощью страха». В страхе с годами стала пребывать не только Франция, но и вся «Великая империя».

«Наполеон был всегда настороже по поводу амбициозных генералов и общественного недовольства, уничтожая первых и предупреждая появление второго», — говорит граф Шапталь, бывший министром внутренних дел в течение пяти лет. Он рассказывает нам, как Наполеон держал дистанцию между собой и своими маршалами, никогда лично не поздравлял их, хотя и осыпал почестями, чтобы поддержать их лояльность. Он добавляет, что Наполеон был окружен приспешниками, которых не любил и которым не доверял. «Будучи недоверчивым по натуре, он требовал беспрекословного, слепого подчинения».

«Знание, добрые чувства, религиозность, энтузиазм были в его глазах «вечным врагом», — говорит мадам де Сталь. Он относился к людям, как к вещам. Меттерних говорил, что император считал, что любые действия диктуются только личным интересом.

«Этот ужасный человек поработил нас, — откликается Декре, министр флота. — Он держал нас в кулаке, иногда стальном, иногда бархатном. Никогда нельзя было знать, чего ожидать завтра. Если уж ты попал к нему в руки, обратного пути не было».

Для того, кто решил сравнивать Наполеона с Гитлером, самый полезный исследователь — Ипполит Адольф Тэн (1828-1893). Этого забытого деятеля Франции девятнадцатого века часто цитируют, но редко читают. Левые не любят его за то, что он не признавал Революцию, правые не могут простить, что он осуждал императора. Несомненно, Тэн весьма эксцентричен. (В своей «Истории английской литературы» он утверждает, что англичане имеют большие ступни, так как иначе им трудно было бы ходить по пересеченной местности Британских островов.) Однако его портрет Наполеона весьма своеобразен. Он описывает человека одержимого, себялюбивого иностранца, несущего гибель Франции. Тэн говорит: «Он желал не только осуществлять полный контроль над исполнительной и законодательной властями, но и не мыслил никакого морального авторитета, кроме собственного. Он не признавал общественного мнения, следствием чего явилась невозможность никакой инициативы в любых областях. Будучи хорошим тактиком, он желал иметь спокойный тыл во время своих походов — тыл, в котором не было места враждебным элементам».

В чем императора нельзя обвинить, так это в гитлеровской расистской псевдофилософии. Хотя в некоторых случаях он явно возвышал французов над остальными народами. Он пытался создать в самой Франции новый правящий класс, который должен был основываться на браках между старыми аристократическими семьями и простыми людьми, которые доказали свою ценность режиму. Начальник полиции должен был составлять списки подходящих девушек из благородных семей, указывать их физические и умственные данные, образование, а затем насильно выдавать замуж за подобранных им мужчин. Старые учебные заведения были признаны неблагонадежными, так как проповедовали архаичные принципы. Многие родители протестовали против того, чтобы их детей отдавали в новые школы, где царили полувоенные порядки. Тэн замечает, что эти школы напоминали казармы. В 1808 году у Наполеона был список, содержавший фамилии наиболее известных представителей семей аристократии и среднего класса, чьих сыновей он собирался отправить учиться в военную академию Сен-Сир. Если верить описаниям Тэна, то система образования наполеоновской Франции в значительной степени напоминала тоталитарную систему гитлеровской Германии.[45]

И все же несмотря ни на что наполеоновский режим пользовался поддержкой у широких слоев французов. Большую часть времени он процветал в материальном отношении. Поскольку все военные кампании проводились далеко за пределами страны, гражданское население не страдало от военного положения и всего с ним связанного. До 1813 года существовал также и элемент покорности. Большинство французов предпочитало нервирующей нестабильности 1790-х годов сильную руку. Нет сомнения, что многие из тех, кто внешне был лоялен Наполеону, втайне мечтали о реставрации Бурбонов или республики, но никто не хотел гражданской войны, которая бы этому сопутствовала.

Имперская Франция была не в меньшей степени полицейским государством, чем нацистская Германия. Название и сюжет романа Бальзака «Темное дело» напоминают о Директиве «Ночь и туман» 1941-го, гласившей, что люди, представляющие опасность для государства, могут уничтожаться без суда и следствия. Многие восхищаются так называемым кодексом Наполеона. На самом Деле начало этому своду законов было положено Людовиком XIV. У фюрера не было нужды давать Германии новые законы — в стране и так существовал кодекс похожий на тот, который сегодня имеет ФРГ.

Полиция в империи была еще сильнее, чем при Консульстве. Савари был гораздо жестче, чем Фуше. Новая администрация оказалась весьма эффективной. Оппозиция справа была под контролем — роялисты после казни Жоржа Кадудаля в 1804 году больше не рисковали плести заговоры, ограничиваясь салонными сплетнями. Правда, были и ревностные католики, которым не нравилось отношение Наполеона к папе. Самыми мощными, хотя и молчаливыми оппонентами режиму Наполеона были Фуше и Талейран, боявшиеся, что этот режим может быть разрушен амбициями своего создателя. До самого конца не было больше попыток переворота, за исключением трагикомического поступка генерала Мале.

Цензура была невыносимой. Постепенно остались, только четыре газеты, разрешенные для выхода в Париже (по сравнению с семьюдесятью тремя в 1799 году). Куцый номер перед опубликованием прочитывался министром полиции. Большинство статей писалось государственными чиновниками, некоторые даже принадлежали перу самого Наполеона. Все британские газеты были запрещены во Франции с 1802 года. «Если бы не было цензуры печати, я не продержался бы и недели»,— говорил император. Театр начали подвергать цензуре в 1800 году, а число театров в столице сократилось до восьми. Торговцам книгами запрещалось продавать любые издания прежде, чем те были, представлены цензорам. Издательства и типографии находились под правительственным контролем с 1810 года, количество книжных магазинов в Париже уменьшилось до 60, и те регулярно инспектировала полиция. Печатники обязывались не печатать материалов, затрагивающих интересы государства. Почтовые отправления регулярно проверялись, частные письма прочитывались. Наполеон не любил интеллектуалов и не доверял им, называя «метафизиками», «идеологистами» и «паразитами». В 1803 году факультет морали и физических наук в университете был закрыт. Императора интересовали литераторы только как свидетели и описатели его славы, однако классический французский театр пользовался его всемерной поддержкой. Он покровительствовал таким композиторам, как Чимароза и Паезиелло. Шатобриан, известный противник режима, мог публиковать свои книги только при условии, чтобы там не было ничего политического.

Наполеон получил поддержку церкви, которую побуждал к изданию декретов, призывавших к смирению. Однако полного контроля над церковью ему достичь не удалось, и его мечта сделать Париж центром христианского мира не осуществилась. Если бы Наполеон смог покорить Россию, тогда он поработил бы и церковь. Он хотел, чтобы понтифик был его подчиненным, готовым выполнять команды по первому знаку. «Мне надо было стать хозяином религии, как будто я ее единственный бог», — говорил он уже на острове Святой Елены. Он хотел византийского папства, в котором папа был бы послушным патриархом. Папа Пий в это время подстрекал католиков к революции и даже цитировал Руссо в своих проповедях, поэтому Наполеон отказался от этой роли. После того как он отказался поддержать Континентальную блокаду, император в 1808 году оккупировал папские государства, аннексировав в мае Рим под предлогом того, что он был частью государства Каролингов. Папа был арестован и в 1811 году подписал конкордат (продиктованный Наполеоном) под действием морфина, данного ему под видом успокоительного средства. Придя в себя, Пий отказался от своей подписи. Его перевели в Фонтенбло, но он продолжал упорствовать. Последняя попытка сломить престарелого понтифика в 1813 году не увенчалась успехом. Удивительно, что после всего этого в 1817 году Пий просил об освобождении императора с острова Святой Елены. Результатом действий Наполеона явилось то, что после 1809 года многие католики стали считать его антихристом. Некоторые священники даже проклинали его войны с амвонов.

Наполеоновский режим был весьма помпезен. В Париже были построены такие сооружения, как Триумфальная арка, Биржа, «Храм Славы» и Одеон, а также проложены улицы Рю-де-Риволи, Рю-де-ла-Пе и Рю-Суфло. Лувр был расширен, кони с собора Святого Марка в Венеции были установлены на воротах Тюильри, а на Вандомской площади была возведена колонна в честь одержанных Наполеоном побед. В Париже были построены новые зернохранилища и скотобойни, чтобы обеспечить рабочий люд столицы дешевой пищей.

Император хотел построить новый Пале-дю-Руа-де-Ром, который должен был по величине превосходить Люксембургский дворец, а также новый оперный театр. В столице проводились великолепные военные парады.

Императорская гвардия — старая гвардия, средняя гвардия и юная гвардия - была надежным защитником режима и его создателя. Он выбирал своих людей с осторожностью и тщательностью, постоянно держа их в поле зрения, не забывая об их продвижении по службе и обеспечении. Ему пришлось скакать впереди своих гвардейцев на многочисленных полях сражений и столь же многочисленных парадах под волнующие, хотя и хрипловатые звуки марша «Песнь прощания» -эту музыку императорского триумфа, которую он любил тихонько мурлыкать себе под нос.

Имперская Франция была на удавление хорошо организована для войны, в какой-то мере даже лучше, чем нацистская Германия. Она справлялась с дефицитом, вызванным Континентальной блокадой, с завидной легкостью. Поскольку сахарный тростник больше не поступал из Вест-Индии, недостаток был восполнен выращиванием сахарной свеклы; отсутствие строевого леса из прибалтийских государств стало было проблемой, однако изобретение составных мачт успешно разрешило ее. Процветала военная промышленность, ее работники освобождались от армейской службы. В 1806 году было выпущено 27000 пушек. Хотя такие порты, как Нант и Бордо, пострадали от сокращения торговли, в промышленности наблюдался настоящий бум. Большой отток мужского населения на военную службу повлек за собой трудности в обработке земли, и в 1809 году император начал эксперименты с рабской рабочей силой, которой являлись австрийские военнопленные, коих, впрочем, было не очень много. Нельзя отрицать, что Франции доставлял большие неприятности королевский флот, окружавший страну со всех сторон.

Несмотря на относительное процветание, чувство, что французская нация является величайшей в мире, несмотря на победные походы «великой армии», побывавшей во всех европейских столицах, в общем ликовании можно было уловить некоторую нервозность. Коррупция и взяточничество были повсеместными. Состояния быстро сколачивались буквально всеми, начиная от семьи императора и кончая последним армейским вербовщиком. Нувориши опасались за свои состояния при каждой новой военной авантюре Наполеона. Полиция была вездесущей, постоянно проверяя самые безобидные заведения и устанавливая невероятные запреты: в тавернах запрещалось дудеть в охотничьи рожки, а женщины, желавшие одеваться в мужскую одежду, обязаны были покупать лицензию. Кругом были провокаторы, выслеживавшие противников режима. Последних арестовывали по ночам, подвергали пыткам и издевательствам, заключали в тюрьму или казнили.

Парижский рабочий класс был разбалован Наполеоном, опасавшимся повторения революции, свидетелем которой он был в молодости. Однако как рабочие, так и крестьяне страдали от воинской повинности. Сыновья состоятельных родителей могли откупиться от службы, наняв за себя другого человека. Цена такой сделки составляла почти десять годовых жалований рабочего. Около девяти процентов рекрутов поступали именно так. Многие отрубали себе пальцы или выкалывали глаз, чтобы избежать службы в армии. За дезертирами охотилась жандармерия, и в 1812 году было поймано около 60000 человек. Часто отцов арестовывали в качестве заложников, чтобы вынудить скрывающихся в лесах сыновей сдаться властям. Шатобриан описывает, как люди толпились возле вывешиваемых длинных списков приговоренных к смерти, высматривая в них имена детей, братьев, друзей и соседей. В 1813 году император призывал на службу мужчин старше шестидесяти и мальчиков до пятнадцати лет. Позже он сам признавал, что последние годились только для того, чтобы пополнять госпитали и придорожные канавы.

Страна так же страдала от солдат, как и от дезертиров. Париж и все крупные города были наводнены шумными, беспардонными войсками. Они учиняли стычки между собой, нападали на гражданское население, вламывались в винные лавки и насиловали женщин. Никто во Франции не любил красивую форму солдат «великой армии».

Нет нужды говорить, что положение в покоренных странах было куда тяжелей, чем во Франции. Рассчитанная жестокость по отношению к мирному населению позволяла сдерживать рост населения. Наполеон любил, когда ему выказывалось открытое неповиновение. В этих случаях он мог видеть своих противников, и ему было легче сломить их сопротивление. Восстание в Мадриде в 1808 году и жестокое его подавление Мюратом было как раз то, чего он и хотел. В этом же году он информировал своего брата Жозефа, назначенного королем Неаполя: «Мне бы хотелось, чтобы неаполитанцы попробовали поднять бунт. Пока ты не преподашь им урока, тебе не стать их настоящим хозяином». Испанское сопротивление было подавлено с беспощадной жестокостью. Даже там, где была полная покорность, проводились экзекуции, достойные кисти Гойи. Французские завоеватели творили не меньшие бесчинства и в Южной Италии. Грабеж был обычным делом в Испании, Португалии и Неаполе. Такие маршалы, как Сульт, напоминали Геринга в своей страсти к коллекционированию произведений искусства.

Из родни Наполеона в Испании правил Жозеф Бонапарт, в Голландии — Луи Бонапарт, в Вестфалии — Жером Бонапарт, Иоахим Мюрат правил в Неаполе, а Евгений Богарне — в Северной Италии. Первые трое были назначены только потому, что они были братьями Наполеона. Как личности они были слишком незначительны, чтобы их можно было сравнить с гитлеровскими гауляйтерами. Оставшиеся двое были весьма не уровне, несмотря на то, что их назначение тоже состоялось по причине родственных связей с императором: один из них был зятем Наполеона, а второй — приемным сыном. Оба столкнулись с сопротивлением покоренных народов. В Испании коллаборационистов можно было пересчитать по пальцам, и большинство испанцев считали их предателями. В Голландии Луи Бонапарт пытался заполнить свой двор голландцами, взявшись за это, по мнению своего царственного брата, слишком рьяно. Он отказался поддерживать Континентальную блокаду и подвергал обструкции официальных французских представителей. Он принимал американские корабли с английскими товарами и закрывал глаза на контрабанду. В 1810 году он был смещен, а его королевство присоединено к Франции.

Императора много критиковали за то, что он раздавал короны своему семейству. Гейл описывает наполеоновских наместников как «весьма неприятную компанию», и подчеркивает, что противоречие состояло в том, что, по мнению Наполеона, во главе любой нации должен был стоять француз. Император говорил, что «бросает якоря» по всей Европе, чтобы его новая французская монархия была принята по всему свету. В целом ставленники Бонапарта были весьма неэффективны в этом отношении. Только Мюрат и Евгений не требовали присмотра. За остальными наблюдали маршалы, советники и послы. Самым преданным из сателлитов был Фридрих Август из Саксонии. Будучи по-собачьи благодарен, что его сделали Великим князем Варшавским, он надеялся получить польскую корону. Другие германские сателлиты, например, короли Баварии и Вюртемберга, втайне ненавидели своего французского хозяина и были готовы предать его.

Императора поначалу чествовали как освободителя поляков. «Мы молимся на вас, — сказал ему пфальцграф Гнезненский в 1807 году. — Мы возлагаем на вас все наши надежды. На вас, кто создает и разрушает империи, кто возрождает нашу страну». В 1812 году поляки были уверены, что он возродит их древнюю монархию. Однако у него не было ни малейшего желания обижать австрийцев, оккупировавших треть польской территории. Уже будучи на острове Святой Елены, он говорил: «Обстоятельства были сильнее моих желаний. Я надеялся, что возрожденное сильное Польское королевство станет надежным щитом от амбиций русского царя.» На самом деле поляки, за исключением его Прекрасной возлюбленной, княгини Валевской, были для него не больше, чем источник получения денег и пушечного мяса. Он истощил страну настолько, насколько мог.

Пруссию нельзя было назвать в полной мере марионеточным государством, — зато оккупированным — наверняка. Французские гарнизоны стояли повсюду, обеспечиваемые прусскими деньгами (сумма постепенно вы росла до 160 миллионов франков). Император отказывался вывести войска до установления общеевропейского мира - мира, который должен был включать Британию.

Пока оккупированные государства поставляли во Францию людей и денежные средства, система была неэффективной на всех уровнях, несмотря на стремление императора обращать пристальное внимание не только на военные, но и на экономические проблемы. Основной проблемой было снабжение войск. Вне Франции они квартировали, как правило, в сельской местности, это означало, что еда и вино, зерно и скот изымались без всякой компенсации. Все сено шло на корм лошадям, которые иначе бы паслись на ржаных и пшеничных полях (если те не были вытоптаны военными маневрами). Военной полиции на оккупированных территориях не существовало, поэтому вечно пьяные оккупанты могли безнаказанно грабить и насиловать. Обычная полиция, сопровождавшая войска, вела себя таким же образом. Традиционная ненависть немцев к французам пошла не с походов Людовика XIV, а с наполеоновской оккупации. Постоянный набор рекрутов, растущие налоги, конфискация имущества, хищение предметов искусства и — в Австрии и Пруссии — крупные контрибуции. Из призванных на военную службу мало кто возвращался домой, а вернувшиеся рассказывали об ужасных лишениях, которые им пришлось перенести.

Всегда было больше противников режима, чем его сторонников. В Испании это означало полномасштабную войну. В Италии север и центр были сломлены, а в Калабрии шла партизанская война. В Германии ситуация была еще сложнее.

Хотя император и признавал, что немцы ненавидят его, он утверждал, что с его стороны для этого не было повода: «Я мог бы брать с немцев огромные контрибуции, и это было бы справедливо. Однако я не делал этого только из-за моего глубокого уважения к этому народу». Хотя Наполеон вдохновил многих композиторов и драматургов Германии на создание замечательных произведений, как человек он был им ненавистен так же, как и его оккупационная армия. Журналист из Наумбурга по имени Пальм анонимно опубликовал памфлет под названием «Германия в величайшем унижении». Наполеон приказал расстрелять книготорговцев, торгующих этим памфлетом. Пальм, проживавший на нейтральной территории, был схвачен жандармами и расстрелян. Андреас Хофер во главе 40 тысяч горцев решил освободить родной Тироль, но был пойман и казнен. Полковника Дорнберга, безуспешно пытавшегося захватить Кассель, постигла такая же участь. Прусский полковник Шилл без ведома своего короля захватил со своим полком Вестфалию, но был выбит оттуда и уничтожен вместе со своими людьми.

Однако, как говорит Гейл, «что такое казни Палма, Хофера, что такое карательные рейды по городам и селам в Германии и Испании по сравнению с тем, что в наше время творилось на оккупированных гитлеровской армией территориях?!»

Европа при Наполеоне и при Гитлере была одинаково неспокойна, правительства европейских стран постоянно ждали нападения со стороны агрессора. Оба диктатора были уверены, что, для того чтобы их режимы продолжали существовать, необходимы все новые И новые победы. Оба считали собственные страны слугами, с помощью которых можно удовлетворить свои амбиции. Меньше всего их интересовал народ, а иерархические системы, установленные ими в своих странах, были на удивление схожи.

«Берлин должен стать действительным центром Европы, — говорил Гитлер в июле 1941-го. — Эта столица должна быть столицей для каждого». Его «новая Европа» должна была стать империей не меньше, чем наполеоновская. Хотя Гитлер и не захотел становиться «кайзером Адольфом I», он вполне осознавал свою монархическую роль, постоянно черпая идеи в речах Вильгельма II, четыре тома которых были с ним в течение всей войны. Он не был плодовитым и чадолюбивым, как император, и у него не было представительных родственников. В связи с этим он управлял покоренными землями при помощи «рейхскомиссаров», среди которых большинство составляли люди, которых он хорошо и давно знал, такие, как Ганс Франк или Альфред Розенберг. Зейсс-Инкварт делал именно то, что от него требовалось в Голландии, и фюрер описывал его как «человека выдающегося ума, скользкого, как угорь, дружелюбного, но в то же время толстокожего и жесткого». Он не хотел (по крайней мере в Голландии) «германской строгости и дисциплины», которая могла бы помешать популярности. Таких мыслей у него, однако, не возникало по поводу России и Польши. Бывший мюнхенский адвокат Ганс Франк правил польским генерал-губернаторством из Королевского замка на холме Вавель в Кракове, как коррумпированный тиран, а Эрих Кох терроризировал Восточную Пруссию, включающую большой кусок России, с садистской жестокостью, чрезмерной даже по нацистским стандартам. В прошлом гражданин России Альфред Розенберг, которому предназначалось управление восточными территориями, испытывал симпатию к своим «подопечным», однако хозяин не позволял ему ничего, кроме жестоких репрессий (политика, широко применяемая СС). «Вешатель» Рейнхард Гейдрих оказался на удивление слаб в качестве рейхспротектора Богемии, обеспечив чешским рабочим такой высокий уровень жизни, что это встревожило союзников. Фюрер был очень доволен тем, что делал в Норвегии Йозеф Тербовен. Нацистам оказывали ценную помощь коллаборационисты, подобные Видкуну Квислингу в Норвегии, Антону Муссерту в Голландии, Леону Дегрелю в Бельгии и Анте Павеличу в Хорватии.

Подобно Наполеону, Гитлер имел своих сателлитов. Он видел не только Италию, но и Финляндию, Венгрию, Румынию и «вишистскую» Фракцию с Испанией частью «новой Европы», так же, как и Наполеон хотел, чтобы германские страны и Великое княжество Варшавское стали единой империей. После Муссолини он избрал генерала Антонеску своим наиболее близким союзником. Адмирал Хорти, венгерский регент, не очень ему нравился, поэтому он заменил его кровожадным Ференцем Салаши с его партией «скрещенных стрел». В процессе замены был убит сын Хорти.

Что касается самой Германии, то жизнь здесь, с чисто потребительской точки зрения, выглядела довольно приличной. Такие предметы роскоши, как шампанское, меха, спиртное, парфюмерия в огромных количествах поступала с оккупированных территорий. Национальная экономика теперь была на удивление немилитаризованной, чего нельзя было сказать в 1918 году. Женщин не заставляли работать на фабриках, как в Британии, поскольку было в достатке дешевой рабочей силы. Гигантская бюрократическая машина давала возможность состоятельным людям уклоняться от призыва на военную службу. В таких условиях абсолютизм Гитлера смог вырасти до невероятных размеров.

Каждый жил в вечном страхе перед гестапо. В соответствии с Директивой «Ночь и туман» 1941 года секретные службы получили право арестовывать людей без предупреждения и уничтожать без суда и следствия. Люди исчезали бесследно, стоило им только высказать свое недовольство режимом. Оппозиция склонилась вправо и состояла в основном из людей, близких социально или по крови. Но уже с 1938 года на Гитлера готовились покушения. Гиммлер знал, что что-то происходит, но не принимал все это всерьез. И действительно, по-настоящему серьезные покушения были предприняты только тогда, когда уже было ясно, что Гитлеру грозит поражение в войне. Германские офицеры были законопослушны, пока нацию не потряс 1944 год. Тогда они уподобились императорским паладинам, которые боялись поражения Франции в 1814-м.

Отношения Гитлера с вермахтом были сложными. Офицеры традиционно держались в стороне от политики, а он и совсем лишил их желания лезть не в свое дело, дискредитируя их лидеров. Двое подающих надежды главнокомандующих были уволены со скандалом - как только фельдмаршал фон Бломберг женился на машинистке из военного министерства, пошли слухи, что она позировала для порнографических открыток. Генерала фон Фрича ложно обвинили в гомосексуализме. И в то же время армия в большинстве своем приняла новый режим, так как он давал огромные возможности повышения по службе, особенно в люфтваффе и СС. Однако Гитлеру так и не удалось подчинить себе Генеральный штаб, даже когда в 1941-м он назначил сам себя главнокомандующим. У Генерального штаба до последнего момента были свои идеи, непоколебимо традиционные — желая иметь сильную Германию в границах 1914 года, он не хотел ввязываться ни в какие военные авантюры, не говоря уже о покорении России. В конце концов именно Генштаб пытался убить фюрера в июле 1944-го. Даже после этого неудачного покушения любой, посетивший штаб, вряд ли услышал бы приветствие «Хайль Гитлер!»[46]

Кардинал Пацелли, после того как стал папой в 1939 году, прекрасно понимая, какую опасность для человечества представляет фюрер, выступил посредником между группой немецких генералов и британским правительством в их попытке устранить Гитлера. Фюрер знал, что понтифик — его враг. Он говорил, что если бы он был дуче, то «вошел бы в Ватикан и вышвырнул всех вон». Пий II был готов одеть своих швейцарских гвардейцев в хаки и вооружить их пулеметами для оказания вооруженного сопротивления. Он также написал секретное послание, в котором временно отрекался от папского престола в случае, если его арестует гестапо. Он хотел избежать кризиса, подобного тому, который наступил, когда Наполеон арестовал Пия VII. Когда в 1943 году пал Муссолини, у фюрера были серьезные намерения захватить папу, но он передумал.

В самом рейхе духовенство не отваживалось на открытые выступления, так же, как это было и в наполеоновской Франции. Когда князь фон Гален, епископ Мюнстерский, осудил действия гестапо, Гитлер не рискнул сделать из него мученика. Иногда фюрер вторил Наполеону в его взглядах на роль католицизма: «Церковь почти наверняка необходима народу, это сильный консервативный элемент», После войны Гитлер планировал поставить католицизм на службу национал-социализму.

Фюрер делал определенные попытки создать новую германскую «аристократию». Специальные политические школы были призваны внушать юным арийцам идеалы национал-социализма. «Ученики этих школ будут избраны среди мальчиков и девочек, принадлежавших ко всем классам германского рейха, — провозглашал Гитлер. — Моя цель — создание элиты, здоровой физически, с правильно сформированным характером и мощным интеллектом». При этом ему не составляло большого труда поносить британские школы, которые во многом послужили ему образцом. (Подобные учебные заведения были созданы также в Голландии и Норвегии). Эти «нордические Итоны» выпекали фанатичных нацистов, но едва ли элиту — многие были востребованы в качестве офицеров СС.

Оккупированные страны управлялись рейхскомиссарами или военными комендантами. Полуголодное население этих стран было безропотно в присутствии вермахта и гестапо, безжалостно подавлявших любое сопротивление. Каждая страна должна была поставлять солдат для СС, ставших чём-то вроде «иностранного легиона». Поставляли они также и дешевую рабочую силу.

Некоторым странам, особенно на Востоке, приходилось тяжелее других. Нет сомнения, что фюрер нашел оправдание своему решению стереть Польшу с лица земли в книге «О войне», где Клаузевиц описывает ее как варварское государство, недостойное занимать место в сообществе европейских наций: «В течение ста лет эта страна (Польша) не играла независимой роли в европейской политике, а была всего лишь яблоком раздора... Если Польша не будет разделена, то должна стать русской провинцией». Он с презрением говорит о легкомысленности ее лидеров, считая, что нет ничего странного в таком быстром падении Польши в конце XVIII века. Клаузевиц считал, что рассуждает не как солдат экспансионистской Пруссии Гогенцоллернов, а как человек, пытающийся смотреть правде в глаза, что я привлекало в его книге фюрера.

Померания, Силезия и Познань били включены в рейх, их население Депортировано на территорию, известную как генерал-губернаторство, управляемое как германская колония, а на их место прибыло три четверти миллиона немцев. Нацистская оккупация сопровождалась систематическими попытками уничтожить польскую аристократию, интеллигенцию, духовенство. В октябре 1939 года двадцать человек, носивших наиболее известные польские фамилии, были расстреляны в Косьцяне. В ноябре целый факультет Краковского университета был приглашен на собрание по поводу обсуждения академических проблем, затем в полном составе арестован и уничтожен. К октябрю 1941 года семьдесят четыре священника были расстреляны только в одной Познани, а еще четыреста пятьдесят находились в концлагерях — не потому, что были священниками, а потому, что были способны возглавить сопротивление. Все образованные люди, будь они землевладельцы, адвокаты, учителя, стали наиболее вероятными кандидатами на расстрел. Польские евреи сгонялись в гетто, где было уничтожено около трех миллионов человек. Еще больше поляков было угнано для рабского труда в Германию. Любой поляк, находящийся вне пределов генерал-губернаторства, должен был носить на одежде желтую букву «Р», подобно желтой звезде Давида у евреев. По словам фюрера, «у поляка может быть только один хозяин — немец». Политика уничтожения польской нации не увенчалась успехом только благодаря героическому сопротивлению поляков. Можно предположить, что режим, подобный фашистскому, получил бы поддержку поляков, опасающихся господства русских. В оккупированной России и вокруг нее ситуация тоже стала сложной: тогда как Гитлер хотел ввергнуть всех славян в рабство, многие армейские офицеры и даже некоторые нацистские чиновники высокого ранга симпатизировали украинским националистам и русским белоэмигрантам. В целом, однако, как украинцы, так и русские подвергались крайне жестокому обращению.

В конце 1945 года оберштурмбаннфюрер СС Гюнтер д’Алкен при допросе рассказал полковнику Чарльзу Буклерку: «Мы могли собрать миллионную русскую армию и покорить Россию без труда». По его словам, он был назначен для организации этой операции. До начала операции «Барбаросса» был налажен контакт с украинскими националистами, однако после вторжения те все оказались в концлагерях. Миллионы русских, сдававшихся в плен в 1941 году, и многие попавшие в плен позже сделали это из-за неверия в марксистский социализм. Альфред Розенберг, балтийский немец, назначенный рейхсминистром по Востоку, настаивал на том, что Россия должна быть разделена по национальному признаку, как это пытались сделать после Брест-Литовского мирного договора в 1918 году. Фюрер хотел видеть четыре рейхскомиссариата — Остландский, Украинский, Кавказский и Псковский, населенные расой славянских рабов, управляемых германскими землевладельцами. Он охотно разрешил создание антисоветской армии генерала Власова, хотя она и считалась армией второго сорта и была хуже оснащена. Д’Алкен был убежден, что если бы с населением обращались по-другому, то можно было бы рекрутировать гораздо большее количество людей, в результате чего Германия могла бы выиграть войну еще в 1943-м.[47]

Евреям не приходилось ждать пощады. Без сомнения, их уничтожение было одним из самых сильных желаний Гитлера. Еще до 1941 года у него мелькала мысль депортировать их со своей территории в какое-нибудь отдаленное место, вроде Мадагаскара, вместо того, чтобы убивать их. Однако огромный рост его империи сделал это невозможным. Шрамм говорит, что «никто не мог сравниться с ним в скорости, с какой он позволил своему антисемитизму превратиться в манию, как у средневекового человека, которому повсюду мерещится дьявол». Трудно найти объяснение причин такого ярого антисемитизма.

Существует теория, что по-настоящему ответственность за «окончательное решение» (систематическое уничтожение евреев) лежит не на фюрере, а на Гиммлере. По этой теории, рейхсфюрер начал проводить эту политику без ведома Гитлера, однако такие же методы применялись и раньше, и не только в отношении польской элиты. Он никогда не испытывал жалости к тем, кто не подходил для его идеального расистского мира: в 1939-м в Германии начали уничтожать в газовых камерах умственно отсталых людей, и тысячи были убиты до того, как протесты религиозных лидеров остановили эту практику. Еще одна раса, кроме евреев, подвергалась систематическому истреблению: по всей империи в газовых камерах уничтожались цыгане. Таким образом было истреблено 25 процентов всего цыганского народа. Трудно поверить, что всевидящее око Гитлера не замечало происходящего в рейхе.

При Наполеоне не было такого уничтожения евреев, как при Гитлере. Кроме того, что Наполеон был весьма благосклонен к евреям, он никогда не довлел над Фуше, как фюрер над Гиммлером. Фуше мог быть отвратительным, но он был самостоятельным персонажем. Гиммлер без Гитлера — никто.

Обе империи стали крупным достижением своих создателей, несмотря на то, что принесли много горя народам Европы. Однако, как будет показано ниже, вскоре они начали создавать проблем больше, чем решать. Для того чтобы держать в повиновении покоренные народы, требовались многотысячные армии и гигантский чиновничий аппарат. В течение всего своего существования Континентальная блокада и крепость Европа сами сеяли семена своего будущего краха.