Направленный взрыв

1. Подозрительное гостеприимство

Сборы в дорогу были недолгими. Предполагалось, что наша с Грязновым командировка должна завершиться через три дня максимум.

Мы прилетим в Германию за сутки до возвращения Васина из охотничьей командировки в Прибалтику. У нас с Грязновым был в общих чертах разработан план задержания полковника, но в конечном счете решено было действовать по обстановке… К тому же в Германии нашей опорой будет Женя Фролов…

Я отогнал машину на стоянку недалеко от дома и договорился, что если рядом с машиной будет вертеться кто-нибудь подозрительный, его под каким-нибудь предлогом задержат и вызовут в милицию.

Благодаря стараниям нашего покровителя, проблем с оформлением командировки у нас не возникло.

В 16.00 за мной должна заехать машина из военной прокуратуры со Славой Грязновым, чтобы отвезти нас в Кубинку на военный аэродром. Мы собрались лететь транспортником, потому что так выходило быстрее. Идею с военным самолетом подал Грязнов, а Меркулов только позвонил куда надо. Все было согласовано, и оставалось лишь оформить необходимые документы.

Единственное, чего я не успевал, так это разжиться марками — все-таки побывать в Германии и не привезти оттуда ничего — это выше моих сил, тем более что на носу Новый год. Хотя бы бутылку шампанского!

И тут я вспомнил, что мой сосед по лестничной площадке, бывший нищий инженер-химик, — ныне богатый совладелец совместного предприятия, выпускающего сантехнику не хуже импортной. С ним мы встречались иногда, здоровались, но дальше этого наше знакомство не шло. Я даже не помнил его имени. Я постучал в дверь, и, к моей радости, сосед оказался дома.

Он стоял на пороге с горлом, обмотанным толстым шарфом.

— Привет! — прохрипел он, явно обрадованный моему визиту. — Проходи! Я тут приболел немного — ангина, зараза такая!

— Я на минуту. Понимаешь, какое дело, через час улетаю в командировку в Германию, а денег — ни шиша! Может быть, ты…

— В Германию?! Так это просто замечательно! — Если бы не горло, он бы орал от радости, а так только шипел, словно рассерженный удав. — Мне, кстати, лекарства кое-какие нужны…

Через пару минут я вышел от него с двумя сотнями немецких марок в кармане и готов был лететь хоть на край света, хоть к черту на рога.

Я уже почти сложил вещи, когда у меня вдруг зазвонил телефон. Я подскочил, схватил трубку:

— Алло!..

— Сашенька, ты сегодня не работаешь? — услышал я родной голос.

— Ира? Ты откуда звонишь?! — заорал я в телефонную трубку, хотя слышимость была вполне приличная.

— Все оттуда же, — ворчливо сказала Ирка. — К тебе не дозвонишься! Тебя нет ни днем, ни ночью, где ты пропадаешь?

— Работаю, и только работаю, — отвечал я, вполне счастливый, и на моем лице, очевидно, была глупейшая улыбка. Кажется, нашей размолвке наступил конец. — Приедешь — все расскажу!

— А с чего ты решил, что я приеду? — спросила Ира. — Может быть, я потому и звоню, чтобы сказать, что я не собираюсь Новый год встречать с тобой…

Внутри все оборвалось, я молча положил трубку.

Словно обухом по голове ударили. Я сидел, привалившись к стенке, и чувствовал, как у меня щиплет в носу от обиды. Мне казалось, что все это несправедливо, что так нельзя, что все наши прежние отношения, они…

Снова зазвонил телефон.

— Ну, старик, ты готов? — услышал я голос Грязнова сквозь треск.

Мне захотелось выругаться во весь голос, но я только сказал:

— Готов.

Я выключал газ и воду, обесточивал проводку, закрывал входную дверь и думал:

«Господи! Почему у меня совершенно нет времени на личную жизнь?! Десять лет практически не знаю покоя. Я встречаю иногда своих школьных и институтских однокашников и вижу, как они устроились в жизни. У всех нормальные семьи, дети. Даже те, кто когда-то учился со мной на юридическом, теперь работают в фирмах, занимаются адвокатской практикой…»

За дверью трезвонил телефон, но у меня уже не было времени. Практика снова подтвердила, что человеку обычно не хватает пяти минут и пяти копеек… Семейная жизнь рушилась, так и не успев начаться…

Перелет длился несколько часов, и за это время мы успели замерзнуть так, что, когда самолет стал заходить на посадку и началась болтанка, у нас зуб на зуб не попадал.

Наконец транспортник сильно тряхнуло — сначала один раз, затем другой, — когда шасси коснулись бетонки; двигатели заревели, и нам оставалось только дождаться, когда эта махина остановится.

Ждать пришлось недолго. Вышел пилот, окинул взглядом нас с Грязновым, окончательно задубевших, скорчившихся среди нагромождения ящиков, и усмехнулся:

— Замерзли? Теплее одеваться надо было. Это вам не гражданская авиация, на высоте у нас прохладно бывает. Впрочем, ребята вас отогреют. За вами уже приехали. Вам еще до нашего штаба добираться. Но это быстро. Просторы-то не российские. Тут руку в сторону отведи, и уже за границей окажешься. Европа! — закончил он с презрением.

Зашумел двигатель, начал медленно опускаться пандус.

— Часы не забудьте перевести — разные временные пояса! — напомнил пилот и пошел в рубку.

И тут из полумрака кто-то крикнул:

— Грязнов, Турецкий — есть такие?

— Есть! — отозвались мы хором.

— С вещами на выход! — мрачно пошутил кто-то неизвестный, который, очевидно, был в курсе того, кто к ним пожаловал.

В трюм, или как там его называют, поднялись солдаты и принялись вытаскивать грязно-зеленые деревянные ящики, которыми было забито пространство внутри фюзеляжа.

Мы выбрались из самолета, и я увидел молодого, щеголеватого подполковника, моего ровесника.

— Подполковник Пивоваров, — козырнул щеголь. — Можно просто Коля.

Грязнов в ответ шутовски козырнул подполковнику:

— А скажи-ка, Коля, где бы нам отлить?

Пивоваров расхохотался:

— Да где стоите, там и можно.

Я заметил, что от подполковника так разило валерьянкой или чем-то подобным, что он, наверное, был любимцем всех местных котов.

Когда мы справили свои естественные нужды, Пивоваров проводил нас к автомобилю: подержанному, но все еще в хорошем состоянии «мерседесу».

Грязнов наклонился к моему уху и тихо прошептал:

— Как увижу «мерседес», так разобрать хочется. Прямо-таки болезнь какая-то!

— Что? — переспросил Пивоваров, не расслышав.

— Красота какая! Чисто! — пояснил Грязнов.

— А-а, да, — согласился Пивоваров. — Но вы у бундесов не были, там вообще!..

— Да мы-то и здесь еще толком не были, — пробормотал Вячеслав.

— Вы надолго сюда? — спросил подполковник, следя за гладкой иноземной дорогой, совершенно непохожей на наши.

— На пару дней, — осторожно сказал я. — Как дела покажут.

— А что за дела? — поинтересовался Пивоваров.

Мы с Грязновым переглянулись.

— Э-э… — сказал Грязнов, а я вообще промолчал.

— Понимаю-понимаю, служебная тайна, — усмехнулся сообразительный подполковник. — Только я думаю, вам меня в часть своих планов придется посвятить: как-никак, я начальник особого отдела.

Мы с Грязновым снова молча переглянулись. Очевидно, ни один из нас не предполагал, что встречать нас будет этот молоденький подполковник, который к тому же окажется особистом. На такой «теплый» прием мы даже и не надеялись.

— Чего это вы, ребята, притихли? — расхохотался Пивоваров, вполне удовлетворенный произведенным эффектом.

Я вообще-то предполагал, что нас будут встречать, но…

— Я вас на сегодня поселю в ДОСе, у нас там что-то вроде временной гостиницы для младших офицеров, — оправдывался общительный подполковник. — Все же, понимаете, с бухты-барахты получилось: раз-два, звонок — встречайте! А кому встречать? Командующий в Лейпциге, будет только завтра, один помощник в Прибалтике, другой в Москве… Ну ничего, сегодня переночуете, а завтра обязательно придумаем что-нибудь получше, чтобы не жаловались на наше гостеприимство. Оно у нас не хуже кавказского!

Вскоре мы въехали в небольшой городок.

— Это курортный городок, — пояснял нам по ходу нашего маршрута господин Пивоваров, «гид» из особого отдела.

Городок до сих пор был известен мне только тем, что в нем представители Иосифа Сталина передавали деньги представителям Адольфа Гитлера, для того чтобы пополнить партийную кассу последнего. «Могет быть, могет быть», — как говорил герой Аркадия Райкина, только я не очень-то в это верил.

Дом, в котором нас собирались поселить, представлял собой жалкое зрелище, и потому его можно было смело и с уверенностью назвать частью нашей родины. Один к одному он походил на наши обычные общаги с мусором и битыми бутылками под окнами. Немытые окна едва прикрывали подобия занавесок, которые хорошая хозяйка давно пустила бы на тряпки. А поверх занавесок виднелись антресоли, полки, крюки, на которых стояли, громоздились бесчисленные ящики, коробки, мешки и велосипеды. Большая армейская коммуналка!..

Напротив же стоял другой дом, и в нем светились окна и играла музыка — немцы только что отпраздновали Рождество.

— Там бюргеры живут, — кивнув на дом, пояснил Пивоваров. Он закрыл машину на ключ и показал на подъезд. — Нам сюда. Сейчас коменданта выловим…

В подъезде было темно и пахло мочой.

— Суки! Не армия, а бардак, — проворчал Пивоваров и постучал в дверь.

— Кто?! — раздался негодующий сиплый голос из-за двери.

— Конь в кожаном пальто! Пивоваров!.. — отозвался наш сопровождающий.

Дверь открыли, и мы увидели на пороге бравого малого в адидасовском спортивном костюме, который, судя по внешнему виду, был сильно нахороше.

— Сивогривов, где лампочки в подъезде?!

— Так на них не напасешься, — ответствовал Сивогривов, пропуская нас в крохотное пространство прихожей: все остальное было до предела забито вещами. — Они, как лампочка перегорит, не покупают из экономии, а просто на лестнице выкручивают.

— Вот я тебя вые… за такую экономию — будешь знать, — пообещал Пивоваров.

Господин Сивогривов выдал нам постельное белье и сухой паек, Пивоваров пожелал крепкого сна и скорой встречи, после чего они удалились, и мы с Грязновым наконец-таки остались в одиночестве.

— Странно, неужели для нас не нашлось места в гостинице? Ведь здесь должна быть гостиница? Куда они своих проверяющих селят? — спросил я Грязнова.

— Как много вопросов, а ответ один: так надо! — Грязнов ухмыльнулся и подмигнул мне. — Сейчас, Сашок, мы с тобой гостей принимать будем. Причем одного за другим. Проверяющие у них, — Слава показал за окно, — в Вюнсдорфе останавливаются. Там у них ставка. А нас с тобой, заметь, не в Вюнсдорф повезли, хотя до него не так и далеко по германским меркам. А по русским и вовсе пустяк…

Мне вдруг пришло на ум одно из изречений Меркулова:

— «Если что-то случилось, спроси себя: кому это выгодно?»

— Именно, — поднял указательный палец Грязнов. — А выгодно это только тем, кто в ставке. Тем, кто знает Васина. — Я неожиданно осекся и посмотрел на Грязнова.

— Вот так пироги с котятами… — пробормотал Слава. — Значит, ты думаешь, пока мы здесь с тобой будем находиться, с Васиным может что-то случиться? Когда он приезжает? Сегодня?

— Сегодня должен, — кивнул я.

Грязнов задумался.

Но не надолго. Буквально через пять минут в нашу дверь уже звонили, стучали и требовали немедленно открыть неизвестные в форме и в штатском… Повод был: шел второй день Рождества Христова, и те, кто не числился в наряде, а также не был обременен семейными узами, отводили душеньку по полной программе. А тут еще двое свеженьких прикатили из Союза… «Братцы! Родные! Как вы там? Голодно у вас там, да?!»

Грязнов полчаса объяснял, что мы только что с дороги, давал обещания и в конце концов смог убедить нежданных гостей, что мы придем к ним буквально через пару минут.

Я сидел на старом диване, который одним углом стоял на консервной банке, и злился. Странная особенность: когда сам трезв, не переношу пьяных!

Слава принялся переодеваться.

В дверь снова позвонили.

— Расчет простой — праздник. Рождество Христово, — сказал Слава Грязнов, снимая часы. — Пьем сегодня, завтра похмеляемся, немножко пьем; послезавтра похмеляемся, если живы будем, а там на самолет с чемоданом подарков и — все просто замечательно! Похоже, те, кому надо, уже знают, зачем мы здесь, и потому стараются отдалить нашу волнующую встречу.

— Ты думаешь? — попытался я усомниться.

— Сашок, — сказал, снисходительно улыбаясь, Грязнов, — понимаешь, во мне есть то, что очень нравится женщинам, — жизненный опыт. Только что один из наших гостей удивлялся, что нас поселили не в гостинице, не в номере-люкс с дневальным, а в ДОСе, куда селят зеленых летех, да и то на очень короткое время. Поэтому поверь мне, мы являемся здесь гостями нежданными, а следовательно, и нежеланными. Так что давай-ка мы сейчас прогуляемся, чтобы не напиться.

Вскоре мы были на улице. Прогуливаясь перед домом, мы увидели, как несколько бутылок с чавканьем воткнулись в газон, и решили изменить маршрут, так как этот был сопряжен с риском для жизни.

— Что же будем делать? — наконец я смог задать вопрос Грязнову. — Как будем вырываться из этого слишком «гостеприимного» городка?

Грязнов только пожал плечами и уныло осмотрелся по сторонам. Мы были одни на ярко освещенной улице.

— Я так думаю, Слава, — сказал я решительно, — если у нас есть возможность выбраться в Вюнсдорф, давай выбираться!

— Так-то оно так, — неохотно согласился Грязнов, оглядываясь по сторонам, — да вот только даже если мы и доберемся до этого треклятого городка, то слишком поздно. Поспеем к шапочному разбору. Да и дорог я здешних не знаю…

Ночь мы провели на свежем воздухе, осматривая город. Полицейскому патрулю, который нас остановил, мы кое-как объяснили, что мы — туристы и занимаемся осмотром местных достопримечательностей. Уже под утро мы вернулись в нашу «гостиницу»…

Сквозь сон я слышал, что Слава с кем-то разговаривает в прихожей. Сначала мне показалось, Слава что-то говорит Пивоварову, но потом, когда прогнал дремоту и прислушался, понял, что второй голос принадлежал не особисту, приставленному к нам, а кому-то другому.

— Как же это получилось? — гудел Грязнов.

— Черт его знает! — отвечал чей-то знакомый голос. — Конечно, все выглядит как несчастный случай, но… Ты же знаешь, когда расследуется серьезное дело, количество несчастных случаев резко возрастает. А потом выясняется, что большинство случаев имеет жесткую причинно-следственную связь.

— Да-а, — уныло протянул Слава, — в несчастный случай тут никак не поверишь. Даже если захочешь.

Я подскочил на кровати, сна как не бывало. Я уже догадался: произошло непредвиденное.

Я не стал одеваться и бросился в прихожую. В дверях столкнулся с Грязновым.

— Уже проснулся? — спросил он. — Тут Женя новость с утра на хвосте принес…

В прихожей стоял Женя Фролов.

— Что-то случилось с Васиным? — спросил я.

— Да, — сказал Женя. — Вчера в Вильнюсе его похитили…

Я почувствовал, как сердце у меня ухнуло куда-то вниз и возник страх: животный, парализующий…

— Проходи, мы сейчас, — выдавил я через силу не своим голосом.

Грязнов невесело засмеялся:

— Закукарекал! Что, Сашок, страшно стало? Ничего, у меня тоже первое ощущение было: как будто мне сообщили, что я на минном поле стою.

Я быстро соображал: действительно похищение или только его инсценировка? Что, если это бегство Васина, которому дали знать, что за ним приехали? Я понимал, что у нас фактически не оставалось времени перераспределять силы для того, чтобы вести расследование в нужном направлении. Я был уверен: с минуты на минуту должен появиться Пивоваров, который теперь с нас глаз не спустит до конца командировки. Нужно было что-то немедленно предпринимать…

— Слава, необходимо срочно найти жену Васина. Похоже, нас попытаются заблокировать любым способом.

— Что предлагаешь?

— Прежде всего рассредоточиться.

— Это рискованно. Нас легче будет взять под контроль, — заметил Грязнов.

— Но тогда хоть кому-то из нас, может, удастся что-то выяснить, — сказал я, поспешно одеваясь.

Я услышал, что внизу остановилась машина.

— По-моему, за нами, — сказал Грязнов.

Я посмотрел на Фролова:

— Женя! Тебе немедленно нужно уходить отсюда. Ты действуешь самостоятельно. Прежде всего постарайся найти и допросить жену Васина. Все, уходи!

— Поднимись на этаж выше и пережди, пока мы не уйдем, — сказал ему Грязнов.

Через минуту после того, как мы вытолкали из квартиры Фролова, в дверь постучали.

— Не спите? Неужели трезвые? — искренне удивился Пивоваров, с порога разглядывая нас с Грязновым.

Слава с полотенцем через плечо проследовал в ванную комнату, бросив на ходу:

— Что тут удивительного? Мы — люди непьющие, да и вообще, вчера слишком устали с дороги, чтобы еще что-то праздновать.

Пивоваров с сомнением покрутил головой и спросил:

— Так, значит, все в порядке? А то я беспокоился, что наши орлы…

— Нет-нет, — заверил я Пивоварова с самым невинным выражением лица, — действительно, все в порядке. Тем более что на сон грядущий мы со Славой решили немного прогуляться. Красивый город у вас!

Мне показалось, в глазах у Пивоварова мелькнуло беспокойство.

— Да, город красивый, — согласился он. — Только по ночам гулять не стоит, неприятности могут какие-нибудь случиться.

— А что, уже случались?

— Что-то вы совсем налегке, — заметил особист, осматривая наш небогатый багаж, состоящий из двух небольших «дипломатов». На мой вопрос он не стал отвечать. — Кстати, я приехал с приглашением от нашего заместителя командующего. Он просил вас быть у него на обеде в вашу честь.

— В нашу честь? — я удивленно уставился на Пивоварова.

— Да-да, — подтвердил Пивоваров, — наш командующий старается возродить старые офицерские традиции…

— А бала в нашу честь не ожидается?..

Из ванной появился Грязнов, он успел побриться, посвежел и благоухал хорошим одеколоном; от него исходила сила и уверенность, которая внушала и мне спокойствие. Чувство тревоги, неожиданно посетившее меня с утра, отступило.

Я ушел в ванную и оттуда слушал разговор Грязнова с Пивоваровым.

— Значит, в нашу честь обеды давать собираются? — переспросил Грязнов. — Честно говоря, в мою честь обедов никогда еще не давали. Да и сегодня, боюсь, с обедом ничего не получится; я, Коля, все-таки в рабочей командировке нахожусь. Ежели моя начальница узнает, что я здесь водку трескаю с генералами, пощады мне не будет.

— Баба, что ли, начальник? — удивился Пивоваров.

— Ну! — подтвердил Грязнов. — Генерал-майор Романова.

Насчет генерал-майора Грязнов приврал немного: Шура по-прежнему была в звании полковника, но в Славиных глазах она была генералом.

Пивоваров даже присвистнул от удивления.

— Ну и дела!..

— Так что, дорогой Николай, придется тебе довольствоваться одним только следователем Турецким на обеде у генерала, а я займусь своими делами.

Я вошел в комнату, пожалев об одном: с утренней гимнастикой у меня сегодня ничего не получилось. Заметил, что Пивоваров как-то быстро взмок. Чем это объяснить?

— Слава, но это невозможно! — сказал молящим голосом Пивоваров. — Вас ждут. С утра в столовой всех на уши поставили!..

Грязнов подошел к Пивоварову и сочувственно потрепал его за плечо:

— Прости, Николай, не могу. Служба есть служба.

Пивоваров что-то хотел сказать. Я видел, он колеблется: стоит говорить или не стоит? Значит, нужно помочь разрешиться ему от бремени.

— Грязнов должен сегодня встретиться с полковником Васиным, — сказал я как можно безразличнее. — Он вчера должен был вернуться из Вильнюса. У Славы накопилось много вопросов к вашему полковнику.

И тут Пивоваров решился.

— С Васиным Вячеслав сегодня никак не встретится, — сказал решительно Пивоваров. — И вообще, ребята, ваша командировка еще со вчерашнего дня потеряла всякий смысл. Полковник Васин исчез…

Мы с Грязновым конечно же, как и положено, сделали крайне изумленный вид, который сильно позабавил особиста: он, кажется, решил, что ему удалось нас выбить из колеи.

— Как это случилось? — наконец удалось выдавить из себя Славе.

— Не знаю, парни, не знаю. — Пивоваров достал из кармана упаковку жевательной резинки и отправил в рот сразу несколько пластинок.

«Так вот почему от него так лекарствами несет!» — понял я.

— Могу вам сказать только одно, только это информация секретная, не для передачи: вчера сюда прибыли двое, тоже из России, и, похоже, их тоже очень интересует Владимир Федорович Васин, — сказал Пивоваров, криво улыбаясь. Очевидно, этот разговор был ему совсем не по вкусу. — Как бы наш полковник не оказался каким-нибудь иностранным резидентом…

— С чего это ты так решил? — спросил я Пивоварова.

— Да не военные они, — ответил он.

— А кто же?

— Да шут их знает… — Пивоваров задумался. — Странные какие-то.

— Что же в них такого странного, что тебя так удивило, что ты в них самих чуть ли не иностранных резидентов распознал? — попытался я сострить.

— Понимаешь, Саша, — Пивоваров лег животом на стол, — форму они носят так… — Он покрутил в воздухе пальцами. — С удовольствием. Словно сто лет не надевали, а тут пришлось. И выправка эта… дутая. Не служаки они. Вернее, не те служаки.

— Так думаешь, что они за Васиным явились?

— Почему — думаю? Я не думаю. Я наверняка знаю, что им Васин нужен. Так же, как и вам.

Пивоваров снисходительно посмотрел на Грязнова, затем на меня, с нескрываемым удовольствием наблюдая за нами.

А у нас челюсти якобы отвалились.

И вот тут-то Пивоваров решил больше не скрывать своего торжества:

— Так что, едем обедать?

«Ну что, некоторые в штатском, съели?» — читалось в его взгляде.

Я посмотрел на Грязнова и увидел в его глазах загадочное: «Посмотрим-посмотрим…»

В зале офицерской столовой были накрыты столы. На белых скатертях стояли всевозможные закуски, свежие фрукты, но, заметил я с облегчением, никакой выпивки на столах практически не было, кроме длинногорлых бутылок какого-то легкого винца.

Пивоваров подвел нас к невысокому генералу в очках в тонкой серебряной оправе.

Я представился сам и представил Грязнова, который в это время с отсутствующим видом разглядывал столовую.

— А-а, наши гости, — обрадовался генерал, улыбаясь и протягивая мне руку. — Генерал-майор Ваганов. Андрей Викторович. Рад с вами познакомиться и заодно прошу прощения за вчерашний прием: к сожалению, нас предупредили о вашем приезде очень поздно. Да ко всему еще и Рождество! — Он снова, извиняясь, улыбнулся.

Улыбка у него вышла настороженной. Мне это не понравилось. Хотя, если разобраться, кому понравится приезд в одно и то же время представителей военной прокуратуры, Генеральной прокуратуры да еще и из военной разведки.

Для любого, даже самого неискушенного человека, ясно, что приезда даже одного представителя оказалось бы достаточно, чтобы нарушить привычное течение событий…

«Вагин! — вдруг ударило мне в висок. — Этот Ваганов и есть тот самый Вагин, заместитель командующего из рукописи Васина! Ваганов — и есть реальный прототип Вагина!»

Я во все глаза смотрел на генерала и ничего в нем чудовищного не находил: милый, веселый, добродушный, гостеприимный… Правда, настороженная улыбка, которая мне не понравилась, но его можно понять, на воре — шапка горит, пусть даже на обаятельном воре…

— Господа офицеры! — раздался чей-то возглас. — Прошу всех к столу.

Генерал взял меня под локоть:

— Прошу вас!

На Грязнова он не обращал никакого внимания. Мне показалось, что он поступает так намеренно. Впрочем, Слава совсем не унывал от такого обращения с ним, а, напротив, совершенно спокойно занял место в отдалении от меня и как раз напротив двух молодых капитанов, которые неизвестно по какому принципу оказались в офицерской компании, где самым младшим по званию был толстый майор-связист, постоянно щуривший подслеповатые глазки.

И тут меня осенило, что эти два капитана и есть гости от Генштаба, о которых накануне нам проболтался Пивоваров. А Слава, как я понял, сообразил это чуть раньше и потому так сел за столом, чтобы «пасти» разведчиков.

Генерал Ваганов поднялся с бокалом в руке и подождал, пока стихнет шум в столовой:

— Господа! Я прошу наполнить бокалы!

Небольшая пауза, во время которой все налили себе в стаканы минеральной воды. Я тоже плеснул себе полстакана.

— Некоторые из вас уже успели отпраздновать католическое Рождество… — По залу прокатился смешок, который быстро стих. — Но я хочу поднять бокал не за это событие. Наше православное Рождество еще впереди! И оно не за горами!

И тут случилось что-то непонятное: все вдруг поднялись с бокалами в руках и прозвучало троекратное «ура».

— Я хочу выпить за наших гостей, которые вместе с нами стараются сохранить великое Российское государство и служат не политике, а закону и справедливости!

— Урра-а-а! — прокатилось по залу.

Я заметил, что все пили минеральную воду.

И я тоже залпом махнул свой стакан.

Когда я наконец откашлялся, отсморкался — водка попала и в нос, — когда стих дружелюбный смех, я понял, что в бутылки из-под минералки была закатана обыкновенная русская водка.

Я посмотрел на Грязнова, тот мне подмигнул с совершенно серьезным видом.

Когда я снова обратил взгляд в его сторону, то, понемногу хмелея, увидел, что Грязнова на месте уже нет.

Хмель мигом слетел с меня, когда я увидел, что два капитана направляются к выходу.

Что бы это значило? — как говорится в передаче «Вокруг смеха».

Я встал, собираясь уйти, но меня остановил голос Пивоварова:

— Ты куда это, Саша?

— Туалет где у вас находится? — спросил я первое, что пришло в голову.

— Пойдем, провожу, — поднялся со своего места Пивоваров.

Мы вышли из столовой, и он указал на дверь в конце коридора.

Я понял, что смыться втихую не удастся, и пошел в сортир.

Войдя в туалет, успел заметить, что здесь как будто ремонт, и тут у меня в голове брызнул фейерверк, который плавно перешел в забытье.

Я «поплыл». Фейерверк удалялся, растворяясь в неестественно фиолетовой тьме, я предпринял попытку зацепиться за осколок распавшейся на бесчисленные кусочки реальности, но мне это не удалось.

Я потерял сознание.

Слава Грязнов решил действовать. Он стремительно поднялся и, ни на кого не глядя, вышел из столовой. За ним сразу же увязались двое, Ваганов проводил его удивленным взглядом, но Грязнов не обращал ни на кого внимания. Он был уже в коридоре.

Заметив приоткрытую оконную раму, он распахнул ее пошире, а сам бросился в конец коридора и выпрыгнул в другое окно, на противоположную сторону, как раз в тот момент, когда двое показались в коридоре.

Увидев раскрытое окно, один выпрыгнул в него, второй же побежал в конец коридора и, не раздумывая, влетел в туалет.

Неподалеку от парадного входа в столовую стояло в ряд десятка полтора машин — от «мерседеса» до «уазика». Замыкал этот ряд «Москвич», возле которого суетился сержант, протирая и без того чистые стекла и фары. Грязнов заметил: ключи зажигания на месте.

Недолго думая, он запрыгнул в машину, захлопнул дверцу и уже через секунду мчался по направлению к раскрытым железным воротам под истошные крики размахивающего тряпкой сержанта.

Грязнов на скорости легко сбил короткий деревянный полосатый шлагбаум возле раскрытых ворот — и был таков.

Я попытался открыть глаза и не смог: на каждый глаз словно по пятаку положили.

— Пришел в себя! — сказал чей-то голос. «Кажется, Грязнов», — не сразу определил я и все же через силу приоткрыл веки.

Я ошибся. Надо мной склонился Пивоваров, а в стороне стоял белобрысый майор.

Я не сразу понял, где нахожусь. Вокруг были белые стены. Напротив моего ложа стоял стеклянный шкаф с бутылями, пузырьками и шприцами. Рядом с ним — стол, покрытый коричневой детской клеенкой, а на нем из-под белой марли виднелись блестящие биксы и кюветы для медицинских инструментов. Кажется, это была больница. В голове шумело, по телу разлилась противная слабость, и настроение было такое, что хотелось, как в детстве, чтобы кто-нибудь меня пожалел, а я бы тут же с облегчением расплакался. Но жалеть меня никто не торопился. Только Пивоваров озабоченно рассматривал меня и, мотая головой из стороны в сторону, беспрестанно повторял:

— Да, старик, угораздило тебя…

Я напряг горло, чтобы спросить, где Грязнов, но вместо звука голоса из моей груди вырвался какой-то жалобный писк.

— Ты лучше не разговаривай, — сказал мне Пивоваров. — Помолчи пока. Еще успеешь наговориться.

Он обернулся в сторону белобрысого майора и продолжал:

— Похоже, ничего страшного, хотя шишка здоровая… Я, понимаешь, показал ему, куда идти, а сам вернулся. А его нет и нет. Я подождал, думаю: что ж такое? Куда, думаю, Сашка подевался? Иду в туалет, а он там на полу лежит. На козлы наткнулся, а на него какая-то бадья с них упала. Он, видно, сознание и потерял. Ну, мы быстро сообразили: в санчасть! Ничего, все нормально, Сашка, жить будешь! — закончил бодро Пивоваров, похлопывая меня по руке.

А у меня вдруг появилось ощущение тревоги. Мне показалось, что мое нынешнее ощущение мне уже знакомо. Я когда-то уже переживал такое состояние. Не головной боли, конечно, и не шишки на голове величиной с куриное яйцо, а именно такого… похмельного состояния. Мне это совсем не понравилось, но голова, как оказалось, потеряла всякую способность к анализу происходящего, и мне хотелось только одного: пить.

— Пить! — попросил я.

— Ну вот, ожил, — сказал дюжий капитан с малиновыми петлицами, на которых была золотая эмблема медицинской службы: хитрый, как змей, и выпить не дурак. — На-ка выпей!

Он протянул мне таблетку на широкой, как лопата, ладони. Я послушно ее проглотил и запил стаканом воды.

— Вот и хорошо, — одобрил мой поступок капитан. — Насчет того, что жить будешь, — сомневаюсь, а вот что не помрешь — это точно. Забирайте, хлопцы, своего симулянта, — обратился он к Пивоварову и белобрысому майору.

Я и в самом деле почувствовал себя несколько лучше и встал на ноги самостоятельно.

— Вообще-то лучше бы ему пару дней полежать, — сказал капитан Пивоварову. — Сотрясения, возможно, нет, а возможно, и есть. Но небольшое.

Я начал подозревать, что познания армейского эскулапа на мне исчерпались до конца и потому лучше не задавать ему дополнительных вопросов. Я наслышан о том, какие специалисты попадали в Германию за взятки или по блату, и теперь для меня было главным одно: чтобы мой лекарь следовал хотя бы одному обязательному правилу медика: «Не навреди!»

— Тебе, Александр Борисович, повезло, я тебе доложу, — говорил Пивоваров, осторожно поддерживая меня слева, — так и без головы можно было остаться…

Внизу нас ждал «уазик», в который мы все втроем и погрузились. Я сделал вид, будто задремал. Тем более что голова начала трещать еще больше. Похоже, легкое сотрясение все же было.

Я постарался отключиться от разговора белобрысого майора с Пивоваровым, которые обсуждали какие-то свои армейские проблемы. Мне было важно что-то вспомнить. Подсознание требовало какой-то информации. И я попытался вспомнить детально, как все было.

Сначала мы вышли из столовой. Я это помнил хорошо. Потом пошел в туалет. Но в туалет я пошел только потому, что за мной увязался Пивоваров. А мне не хотелось, чтобы он знал, куда и зачем я иду, и поэтому я сказал, что иду в туалет. Я вошел в дверь и… И тут я почувствовал удар. Нет, я не почувствовал удар… я сначала увидел доски. Неструганые доски. Это были козлы. Я прошел под ними… Нет, я не проходил под ними. Это Пивоваров говорит, что я пролезал под ними и на меня что-то свалилось. Удар пришелся по затылку. Если бы удар был нанесен ведром, то была бы ссадина или кожа была бы рассечена… Удар был направлен сверху вниз. Поэтому и следов никаких, кроме шишки, не осталось. Значит, меня кто-то ударил. Но кто? Голова болит, словно мне какой-то гадости вкатили… А может, и вкатили? Сколько времени я был без сознания?

— Коля, сколько сейчас времени? — спросил я Пивоварова.

— Одиннадцать тридцать, — отозвался подполковник.

— Спасибо.

Итак, я без сознания провалялся около часу. Многовато. Чтобы Пивоваров так поздно меня хватился? Не поверю…

«Черт возьми! — неожиданно я разозлился на самого себя. — Сам попал в идиотское положение, а теперь пытаюсь найти виноватых!»

— А кто его нашел? — слышу я вопрос белобрысого майора, который тоже что-то прикидывает, пока мы едем.

Хорошо, майор! Вопрос нужный.

— Да эти двое борзых, что следом за Турецким поссать пошли…

«Вот так номер! — подумал я. — Хоть я теперь и слаб на головку, но не до такой же степени, чтобы начать путать последовательность событий. „Борзые“, как их довольно метко назвал товарищ Пивоваров, вышли раньше меня, и я направился за ними». Я почувствовал себя буквально в объятиях спрута — огромного животного с головой где-то в Вюнсдорфе, до которого мы до сих пор не добрались, зато со всей полнотой ощущаем хватку его щупалец.

Во что бы то ни стало нам нужно было вырваться из этого городка.

— Полежать придется денек-другой, — сказал участливый майор. — Сотрясение, похоже, у вас.

«Откуда он взялся?» — подумал я.

— Нет, лежать никак не получится, — возразил я майору. — Не затем я сюда ехал. Покрутил головой — нормально. Немного кружится, немного болит, но тошноты нет.

Я посмотрел на Пивоварова и кивнул ему:

— Так что там с Васиным, Коля? Где он пропал? Здесь? Или там?

— В каком смысле?

— В смысле — попал он в Германию или нет. Или его в Вильнюсе похитили? В смысле — кто им будет заниматься.

Пивоваров, как мне показалось, бросил беспокойный взгляд на белобрысого майора, суетливо повел плечами.

— Ты столько вопросов задаешь, что на них просто не ответишь сразу, — пробормотал он.

Грязнов стоял у чугунной решетки, окружающей красивый, под старой черепичной крышей двухэтажный особняк с подземным гаражом и аккуратным небольшим садиком, в котором краснели дорожки из битого кирпича.

Слава еще раз сверился с бумажкой, на которой был записан подробный адрес Васина.

— Твою мать! Живут, как Штирлицы, — пробормотал Грязнов и нажал кнопку на переговорном устройстве.

Через какое-то время щелкнул динамик и приятный женский голос спросил:

— Вер ист дас?

Грязнов растерялся. За то короткое время, пока он добирался до Вюнсдорфа, он познал прелесть общения с немцами. Поэтому Грязнов выпалил первое, что ему пришло на ум:

— Ист ми.

— Что-о? — удивилась женщина. — Вы к кому?

— Мне нужно видеть полковника Васина, — решительно сказал Грязнов.

— Его еще нет, — сказала женщина. — А вы откуда? Из Союза?

— Из МУРа! — Грязнов начинал сердиться. Хорошее гостеприимство: вместо того чтобы впустить в дом земляка, его полчаса маринуют перед домом. — Московского уголовного розыска!

Женщина ойкнула, в динамике снова раздался щелчок, и Грязнов увидел, как распахнулась дверь и по ступенькам в направлении железной калитки ринулся крупный ротвейлер.

Грязнов испуганно отшатнулся.

— Мадо! Назад! — скомандовала показавшаяся в дверях женщина в вязаном платье.

Ротвейлер, ворча, затрусил к дому.

Женщина отворила калитку и выжидательно посмотрела на Грязнова. Тот достал из кармана удостоверение и показал хозяйке:

— Майор Грязнов.

Женщина криво усмехнулась и, пропуская Грязнова, ворчливо сказала:

— От МУРа нигде не спрячешься. Проходите!

— Бесполезное дело, — подтвердил Вячеслав.

В прихожей Грязнов какое-то время прикидывал: снимать туфли или не стоит? Хозяйка тапочки не предложила, и потому, тщательно вытерев подошвы, Слава двинулся в комнаты. Но тут же был остановлен гневным окликом хозяйки:

— Простите! Вас в уголовном розыске что, туфли не учат снимать?

Слава немного стушевался, но туфли снял и в носках прошлепал в гостиную.

Гостиная была обставлена богато, но безвкусно. В углах стояли коробки с иностранными надписями и ковры, свернутые на манер солдатской скатки.

Хозяйка села на софу и закурила.

— Кофе не предлагаю, майор Грязнов, потому как тороплюсь. Поэтому давайте сразу по существу. По-деловому.

— Уважаю людей с деловыми качествами, — сделал неуклюжий комплимент Грязнов. — Простите, как вас зовут?

Женщина стряхнула пепел в массивную хрустальную пепельницу и выдохнула с дымом:

— Ольга… Ольга Николаевна.

Грязнов испытующе посмотрел на Ольгу Николаевну и задал вопрос номер раз:

— Ольга Николаевна, когда должен вернуться ваш муж?

— Вообще-то вчера. — Ольга Николаевна удивленно посмотрела на Грязнова. — Но мне позвонили и сказали, что он задерживается.

— Кто позвонил?

— Ну-у… Из штаба, наверное. Не знаю, — неуверенно произнесла Ольга Николаевна. — А почему вам это так интересно?

— Человек, который вам это сообщил, как-нибудь представился?

— Да нет… — уверенность Ольги Николаевны постепенно таяла. — А что? Что-то случилось?

Грязнов наклонился к Ольге Николаевне и тихо спросил:

— А когда ваш муж должен был вернуться?

— Вечером. Вчера вечером.

— А в котором часу был звонок?

— Около десяти вечера.

— Тогда почему Владимир Федорович не позвонил вам сам?

Грязнов видел, что женщина растеряна и обеспокоена.

Ольга Николаевна взглянула на него:

— Пожалуй, я приготовлю кофе.

Грязнов поднялся:

— Не стоит. Я уже ухожу. Все, что мне нужно было, я узнал. Спасибо.

— Подождите! — Ольга Николаевна вскочила. — Вы же не можете уйти просто так! Скажите, что с Володей.

В дверях гостиной Грязнов остановился и обернулся:

— Не знаю, Ольга Николаевна. Если тот человек, что звонил, не сказал вам, что Владимира Федоровича вчера похитили…

Ольга Николаевна упала в кресло, словно силы разом покинули ее.

— Я знала, что чем-то подобным все и закончится… — пробормотала она едва слышно.

Грязнов заинтересованно вскинул брови, но ни о чем расспрашивать не стал.

— Но вы-то, уголовный розыск, собираетесь что-то предпринимать? — Она в отчаянии взглянула на Грязнова.

Грязнов усмехнулся, потер кончик носа, что свидетельствовало о его крайнем замешательстве, и пожал плечами:

— Если за этим стоит уголовное преступление, то им, скорее всего, займется местная криминальная полиция, если это воинское…

— Что значит — воинское? — перебила Грязнова жена Васина. — Что вы этим хотите сказать?

— Я хочу сказать одно, — твердо сказал Грязнов, — если к полковнику Васину проявила интерес чья-нибудь военная разведка…

Он не договорил, женщина схватилась руками за голову и простонала:

— Боже мой… Какой ужас! Разведка… Чья?!..

Грязнов удивленно посмотрел на Ольгу Николаевну.

— Да погодите вы расстраиваться-то. Может быть, не все так мрачно пока, как кажется.

— Я сразу могу сказать, что ничего не знаю о его… связях… — Ольга Николаевна запнулась.

— Вас никто пока и не спрашивает, — ответил довольно резко Грязнов. — Где у вас телефон?

Ольга Николаевна показала на большой японский аппарат с множеством кнопок, но когда Грязнов поднял трубку — не услышал ни малейшего признака жизни телефона.

— Он что, не работает?

— Почему, недавно все было в порядке. — Женщина взяла трубку, послушала, удивленно вскинув брови, и виновато улыбнулась. — Может быть, отключили? Такое бывало раньше…

— Хорошо, проводите меня, пожалуйста, а то ваша собачка…

Женщина направилась к ротвейлеру, взяла его за ошейник и втолкнула в боковую комнату:

— Посиди пока там!..

Они в молчании дошли до калитки. Ольга Николаевна тронула Грязнова за рукав:

— Подождите, э-э…

— Вячеслав, — подсказал Грязнов.

— Вячеслав, скажите, а при чем тут уголовный розыск?

Грязнов с шумом выдохнул воздух, достал пачку «Столичных» и закурил.

— Он подозревается в совершении тяжкого преступления. В покушении на убийство. У меня есть постановление на его арест. Вот так-то, значит…

Ольга Николаевна схватилась за сердце и тихо застонала:

— Я не верю… Он не может…

— Прошу вас, никуда не выходите. Я скоро вернусь, — потребовал Грязнов.

Ольга Николаевна закивала, а следователь зашагал прочь по улице, оставив женщину в полной растерянности. Когда Грязнов поворачивал за угол дома, он не обратил внимания на «джип-чероки», который остановился неподалеку от коттеджа Васиных.

Трое офицеров выскочили из «джипа» и подбежали к калитке. Один из офицеров толкнул ее…

Грязнов быстро шел по идеально чистой немецкой улочке. Мысли его были заняты всем происшедшим за последние сутки, но взгляд поневоле отвлекался и блуждал по сторонам. Взгляд ласкали идеально чистые витрины магазинов, идеально чистый асфальт, и это среди слякоти европейской зимы!

Вдоль тротуара у самой дороги стояли игрушечные скамейки, выкрашенные розовой краской, они походили на нитку погремушек ребенка-великана. Скамейки приютились под голыми ветвями деревьев, обвешанных паутиной гирлянд маленьких светящихся лампочек.

Эта идеальная чистота, асфальт, словно вымытый с мылом, будоражили душу Грязнова. Он вспоминал Москву, в которой сейчас непролазная грязь, такая, что черт ногу сломит. Обувь и корпуса автомобилей разъедает вездесущая соль, которая засыхает на башмаках белой коркой.

Ну когда же у нас в столице будет хоть какое-то подобие Европы? Или никогда? Это судьба у России такая — быть полунищей, полуголодной, заброшенной на задворки Европы сверхдержавой?

Слава помотал головой, чтобы отогнать мрачные мысли, и стал взглядом искать вывеску ближайшей почты.

Скоро он был на почте, где заказал переговоры с Россией на ломаном, вперемежку с английскими словами, немецком. И уже через минуту он услышал хмурый голос Кости Меркулова:

— Меркулов слушает.

— Это Грязнов… — На том конце провода повисла пауза.

— Слава, это не шутка? Ты где?

— В Германии, где же еще. Слушай, у меня мало марок, так что буду краток. Тут такие дела… ты в курсе?

— Какие дела? — послышался тревожный Костин голос.

— Васин пропал.

Снова повисла пауза, и после паузы жесткий Костин вопрос:

— Где?

— Его предположительно похитили в Вильнюсе.

— Вильнюс — это не совсем у нас, — мрачно отозвался Меркулов. — Где Турецкий?

— Он сейчас трескает водку, а мне удалось сбежать.

— От кого?

— От военных ребят, которые пасут нас обоих. Шагу без них не можем ступить.

— Немедленно возвращайтесь, и никакой самодеятельности, ты понял, Слава?

— Понял. Возможно, это из-за нашего здесь присутствия поторопились убрать Васина с глаз долой.

— Все возможно. Где Фролов? Вместе с вами?

— Нет. Он куда-то испарился, похоже, его тоже заблокировали. Ведь ничего не боятся, хозяйничают, как у себя дома.

— Ладно. Покупайте шампанское, новогодние подарки и первым же рейсом вылетайте. Завтра жду вас у себя в кабинете.

— Подожди, Костя. А может, небольшую самодеятельность, а?.. Хотелось бы прощупать замов командующего, его самого, если удастся, как смотришь? Допросить кое-кого следует…

— Хватит, я сказал, Грязнов! Хватит с меня ваших приключений. Все, я кладу трубку! — И действительно, из трубки послышались короткие гудки.

Грязнов вздохнул, покусал нижнюю губу и отправился восвояси. «Ну и бестии эти вояки. Ловко водят за нос, крутые ребята… — думал Грязнов, подходя к дому Ольги Николаевны. — Нужно будет забрать жену Васина с собой в Москву…»

Собака, почуяв в доме чужих, залаяла и стала скрести мощными лапами дверь, требуя, чтобы ее выпустили.

Дверь чуть приоткрылась, собака рванулась в щель и в то же мгновение была сражена наповал выстрелом из пистолета. Негромкий хлопок услышали только те, кто находился в комнате, — хозяйка собаки и три офицера в полковничьих погонах.

Ольга Николаевна широко раскрыла глаза от ужаса и закрыла рот кулаком, чтобы не закричать. Потому что один из военных предупредил ее, что если она закричит, то… Он выразительно показал ей пистолет с глушителем.

— Где кабинет Владимира Федоровича? — вежливо поинтересовался молодцеватый полковник с седыми висками, по-видимому, главный в группе.

— Вы что, с ума сошли? — наконец смогла выдавить из себя Ольга Николаевна. — Кто вы?

Полковник усмехнулся и сказал с ленцой:

— Ольга Николаевна, давайте сразу договоримся: вопросы буду задавать я. Если после нашего визита вам будет кто-нибудь задавать вопросы по поводу того, что здесь произошло, вы на эти вопросы отвечать не будете. Если, конечно, вы хотите жить сами и хотите, чтобы ваш сын Васечка тоже остался жить. Я достаточно ясно выражаюсь?

Ольга Николаевна испуганно кивнула.

— Прекрасно, — удовлетворенно отметил полковник. — Итак, подскажите, где кабинет вашего мужа?

Ольга Николаевна молча показала на дверь комнаты, в которой стоял компьютер мужа, его письменный стол и шкафы с книгами. Туда немедленно направился румяный полковник, которого Ольга Николаевна мысленно окрестила Губошлепом. Третий — Язвенник, с желтым, нездоровым лицом, — отправился в чулан, где лежала застреленная собака. Через какое-то время оттуда раздался грохот: начался обыск.

— Можно все же узнать, что вы ищете? — спросила Ольга Николаевна. В уме она пыталась вычислить, когда должен вернуться сын, и молила Бога, чтобы тот остался у кого-нибудь из своих немногочисленных друзей. — Может быть, я вам сама все отдам и вы не будете устраивать в доме бардак?..

Моложавый достал сигарету, закурил и только после этого обратил внимание на Ольгу Николаевну:

— Мы же договорились, что вопросы буду задавать только я. Но если уж вы задали свой вопрос, я вам отвечу: вы нам поможете только одним — молчанием. А что касается того, что ищем, я не думаю, что полковник Васин посвящал вас в интимные стороны своей жизни…

Ольга Николаевна захлебнулась на вдохе и откинулась на спинку кресла, словно кто-то невидимый изо всех сил ударил ее в грудь.

— Что вы хотите этим сказать? — бледнея, спросила она красавчика полковника.

— Если до сих пор вам были безразличны любовные приключения вашего мужа, то нам — нет. Мы ищем его любовные письма к одной особе. Вы готовы нам помочь в этом? — Полковник издевательски засмеялся. — Это всего лишь шутка, — сказал он. — Пусть злая, но шутка. А в каждой шутке, как известно, есть только доля шутки…

Из кабинета Васина опять послышался грохот. Губошлеп, который не смог войти в программу компьютера, решил вопрос радикально просто: с помощью разводного ключа необходимость в поиске пароля отпала. Все дискеты, которые он нашел в столе, Губошлеп бросил на дно огромного десантного рюкзака. Туда же отправились все мало-мальски интересные, на его взгляд, бумаги.

А Моложавый… Ольга Николаевна вдруг вспомнила, что давно, еще когда они только прибыли в Германию, когда по традиции офицеры представлялись сами и представляли своих жен, она видела тогда Моложавого среди прочих офицеров. Она знала наверняка, что служил он не в Вюнсдорфе, где она могла бы видеть его часто.

Моложавый полковник продолжал повторять ей, что она должна молчать, что бы ни случилось, кто бы ни задавал ей вопросы по поводу работы мужа.

Она догадывалась, что все это: и исчезновение мужа, и появление этого «милиционера», и последовавший за ним визит этих мерзавцев, — все это было взаимосвязано и замкнуто на одном — на тех таинственных ящиках, которые Володя ездил получать весной этого года. Эти ящики прибыли на адрес военно-спортивного общества, которое возглавлял ее муж.

Она помнит его нервозность. Она смогла из нескольких случайно оброненных фраз составить картину того, чего он боялся. Он боялся быть замешанным в тех махинациях, которыми были повязаны почти все наши военные в Германии. Все занимались бизнесом, а он не хотел. Он хотел служить, а не торговать ворованным. Возможно, именно это его и сгубило…

Ольга Николаевна с беспокойством вспомнила о том типе из уголовного розыска… Тоже мне, Глеб Жеглов! Если он и вправду из МУРа и вернется сейчас — он ведь обещал быть, — то его эти мерзавцы могут и убить…

— Полковник! — На пороге стоял Язвенник, сжимая в руках жестяную коробку из-под английских бисквитов. Она была набита бумагами. Похоже, письмами. — По-моему, это то, что мы искали.

Моложавый вскочил на ноги, подошел к Язвеннику, взял из коробки несколько листков и бегло пробежал их взглядом:

— Отлично! — воскликнул он. — Это то самое!

Он взглянул на Ольгу Николаевну, на его губах играла усмешка.

— Не желаете полюбопытствовать, уважаемая хозяйка? — спросил Моложавый, поднося к лицу Ольги Николаевны коробку с письмами. — Это от его любовницы, журналистки. Здесь есть и его неотправленные письма. Мы их вам вернем, вы сможете насладиться чтением на досуге. Убедитесь, что ваш муж оказался сволочью не только по отношению к офицерскому братству, но и к вам. Думаю, это вас убедит держать язык за зубами…

Когда они ушли, Ольга Николаевна сидела некоторое время в оцепенении, не в силах даже пойти и закрыть за ними дверь. В дом пришла большая беда, и что делать с этой бедой, Ольга Николаевна не знала.

С трудом заставив себя подняться, она пошла в прихожую, закрыла на ключ дверь и после этого заглянула в чулан, где в луже крови лежала ее любимая собака.

Ольга Николаевна сползла по стене на пол и зарыдала:

— Мадо! Мадо!..

Когда Грязнов вернулся в дом к Ольге Николаевне, с ней случился новый приступ истерики. Она не пустила его на порог, но прежде кинула в него свою туфельку с криком:

— Вон отсюда! Я вам не верю! И не показывайте ваши фальшивые документы! Вы виноваты в том, что… — Она в голос зарыдала.

На все уговоры через дверь Славы Грязнова отправиться в Россию он слышал лишь «нет» и глухие, сдавленные рыдания.

Уговоры были бесполезны.

2. Полковник Васин

Владимир Федорович Васин нервничал.

Он специально сделал себе командировку в Прибалтику по вопросам военно-охотничьего общества.

Но цель его командировки была совсем иная. В Прибалтике Васина ждал человек, который должен был отправиться в Москву с «дипломатом».

Васин действительно находился в лесу, но не на охоте. Он жил в маленьком коттедже одного отставного генерала, который любезно пригласил пожить его у себя дома, а сам отправился в круиз с семьей по Средиземноморью, оставив Васина в одиночестве.

Васин без дела слонялся по комнатам коттеджа, обвешанным коврами, на которых красовались головы молодых оленей, рысей; на подставках стояли многочисленные чучела уток и тетеревов. Отставной генерал был заядлым охотником…

Прошло три дня. Известий из Москвы все не было. Васин начал выпивать, чтобы как-то снять стресс от напряженного ожидания.

Звонить в редакцию Татьяна строго запретила, а дома никто уже который день не брал трубку. Не было звонка и от курьера.

Случайно включив телевизор, он услышал в «Новостях» о страшном событии — взрыве «мерседеса» и гибели Тани и Гусева.

Васин рухнул на диван и зарыдал, как ребенок. Но дело было сделано, и не без его участия, и уже ничего не изменишь.

Полдня Васин лежал без движения на полу, на ковре, пытаясь собраться с мыслями: «Что же теперь делать, теперь, когда все одним разом закончилось? И его карьера, не имеющая больше никакого смысла без Татьяны, и невольное сотрудничество с Вагановым — все одним разом прекратилось…»

Известий от человека, который должен был передать Татьяне «дипломат», тоже по-прежнему не было.

Зато возникло нечто иное: возле коттеджа показалась незнакомая машина, в которой сидели люди в штатском.

Полковник Васин понял, что его «пасут». Наверняка где-нибудь за досками забора, окружающего коттедж, расположились еще машины и еще товарищи в штатском. А кто они в действительности: люди Ваганова? Контрразведчики? Может быть, госбезопасность? Да не все ли теперь равно? Теперь, когда Таня погибла…

Васин, который страшно не любил телевизор, теперь не отрывался от него. Он попеременно включал все каналы, по которым транслировались московские новости.

В «Новостях» промелькнули короткие кадры и интервью с капитаном ГАИ, который говорил о произошедшем взрыве на Сущевском валу, и все. Больше никакой информации, не считая скудных комментариев политических обозревателей, которые сетовали на участившиеся в стране мафиозные разборки.

«При чем тут мафиозные разборки! — хотелось закричать ему. — Это я, я во всем виноват! Я! Полковник Васин, который трусливо прячется сейчас здесь, в лесу!»

Васин отнюдь не был трусом — прячься не прячься, а ему вряд ли удастся уйти из кольца машин с молодыми крепкими людьми, стоящими неподалеку от коттеджа…

Владимир Федорович ничего не нашел лучшего, как с горя запить. Он опустошил все, что было в подвале коттеджа.

Он пил в одиночестве, иногда рыдая, иногда грязно ругаясь, поливая на чем свет стоит себя, контрразведку, которая, похоже, находится в кулаке заместителя командующего ЗГВ Ваганова Андрея Викторовича. Полковник Васин давно перестал удивляться, как этот заместитель командующего смог за несколько лет приобрести такую огромную власть не то что в Германии, но, можно сказать, и во всей Европе, и в Азии. Тут не только торговля военным снаряжением и оружием, за этим стоит нечто другое. За политическими амбициями Ваганова — а у Ваганова амбиции были именно политическими, это полковнику Васину было ясно как Божий день — за политическими аппетитами заместителя командующего явно просматривалось чье-то очень мощное скрытое европейское или азиатское влияние; явно чувствовалась мощнейшая на всех уровнях поддержка. Возможно, генерал-майор Ваганов имел поддержку и на уровне спецслужб отнюдь не российского уровня.

Но дальше работать на Ваганова, Васин твердо решил, не будет. Да это теперь и невозможно, после того как открылось, что редактору «Новой России» кто-то должен был передать массу компрометирующих документов… И этот кто-то — он, Васин.

И Ваганов прекрасно знал, что это Васин, который валяется на ковре в уютном, тихом прибалтийском коттеджике и, полупьяный, плачет…

Его взяли под утро без единого выстрела. Он просто спал, напившись до чертиков.

Полковнику быстро скрутили руки, надели наручники, накинули на голову черный мешок молодые люди в штатском и увезли в неизвестном направлении.

Нет, убивать его не стали, его увезли в «рафике»…

Меня, как получившего легкое сотрясение мозга, насильно заставили полежать сутки в уютной палате маленького чистого военного госпиталя, обслуживающего офицерский состав. Отношение ко мне было подчеркнуто предупредительным. Все-таки я не кто-нибудь, а следователь из самой столицы, причем «важняк», приехавший по делу и получивший в гостях пусть легкую, но весьма подозрительную травму.

Молоденькая медсестра поставила в мою уютную палату два букетика маленьких роз, она была до того мила и соблазнительна, что у меня не возникло и сомнений: эта медсестричка-милашка тоже не простая конфетка; она тоже приставлена к следователю Турецкому, но уже не затем, чтобы напоить, а по меньшей мере соблазнить… Или, может быть, еще зачем-то… Определенно я не знал целей медсестры Людочки.

Меня волновало, где Грязнов. Рассредоточились, называется, а итог… Неужели Грязнова тоже куда-нибудь засадили, если не в госпитальную палату, как меня, то в какое-нибудь менее уютное место, на гауптвахту, к примеру. По ошибке, которая в скором времени выяснится…

Я допытывался у пышногрудой Людочки, где Пивоваров, где Женя Фролов? Где все?! На это Людочка мне отвечала неизменно одно: «Не знаю…»

Тогда я потребовал лечащего врача, подполковника Федулкина, как он представился; пришедший военный медик пообещал, что, несмотря на мое недомогание, я сегодня же смогу встретиться с заместителем начальника штаба Курьяковым.

Я сказал, что к черту Курьякова, мне нужен Грязнов!

На мои вопросы подполковник Федулкин лишь разводил руками, мол, некомпетентен.

Тогда я потребовал встречу с командующим или хотя бы его заместителем.

Федулкин ушел. Через час он вошел сияющий и удивленный:

— Товарищ следователь, завтра вас примут сам командующий и его заместитель, генерал-майор Ваганов. Андрей Викторович еще раз очень извиняется перед вами, что так неудачно закончился банкет, устроенный в честь вас и вашего помощника Грязнова. Но сейчас вам нужно отдохнуть, я требую. Как врач я за вас отвечаю…

Я решил смириться, надеясь, что Слава Грязнов объявится ближе к вечеру или ночью, он должен меня разыскать, если, конечно, не случилось непредвиденное. Но я надеялся: со Славой ничего не произойдет, и поэтому решил поваляться в этой палате до завтра, наблюдая за соблазнительной походкой Людочки.

Однако Грязнова все не было. Меня свозили на рентген, с головой было все нормально. Если сотрясение, то пустячное.

Но все же мой военный врач настоял сделать мне несколько уколов в вену и задницу — для профилактики… Мне ничего не оставалось, как подчиниться.

На ночь дали снотворного, как говорил Федулкин, для релаксации, чтобы я забыл про Грязнова и спокойно отдохнул ночью. Но как можно забыть про Славу, который сбежал и до сих пор не дает о себе знать! Я стал подумывать, не стоит ли мне тоже отправиться в бега из моего «санатория», не стоит ли повидать жену Васина?

Но решил: не стоит. Завтра, я надеялся, все выяснится. Завтра я встречусь с командующим. А мне просто необходимо было увидеть командующего ЗГВ, генерал-лейтенанта Уткина, мне хотелось посмотреть в его глаза, в которых, я уверен, мгновенно прочел бы ответы на многие интересующие меня вопросы…

3. В теплой компании

Утром следующего дня я чувствовал себя прекрасно. Однако Грязнова все не было.

Проснулся ранним утром и увидел, что под окнами моей палаты стоит роскошный черный «мерседес» последней модели. Я предположил: это за мной. Так и оказалось.

Предупредительный Ваганов послал за мной свою машину.

Утром мой врач снова предложил сделать мне пару уколов в вену, чтобы подстраховаться от неприятностей.

Я без удовольствия подчинился медицине. Затем после легкого завтрака, принесенного Людочкой, сел в машину.

К десяти меня ждал командующий.

Резиденция командующего располагалась в трехэтажном доме, напоминающем средневековый рыцарский замок с двумя полукруглыми башенками, крыши которых венчали шпили с советскими флагами.

Кабинет генерал-лейтенанта Уткина находился на втором этаже. Меня встретила одна из секретарш командующего. Она проводила меня к нему в кабинет.

Я несколько удивился, так как рассчитывал до встречи с Уткиным увидеть его заместителя Ваганова, про которого прочел столько любопытного в рукописи Васина.

Не было и референтов командующего, офицеров, полковников. И это тоже мне показалось странным. В коридорах лишь часовые и охрана — больше никого.

Я вошел в огромные резные дубовые двери, которые раскрыла передо мной секретарша, в кабинет Уткина.

Нет нужды описывать этот огромный кабинет, носивший, как все кабинеты военных начальников, отпечаток неистребимого советского стиля. Глаз сразу отметил непременные поделки армейских умельцев: какие-то никелированные модели самолетов и ракет, снарядные стаканы на столе, да явно немецкие — так и хочется сказать, трофейные — литые скульптуры, изображающие травлю медведя собаками и раненого оленя.

Из-за массивного стола навстречу мне поднялся грузный генерал-лейтенант, седовласый, с большой бородавкой на щеке. Он радушно улыбался, и мне показалось, что сейчас он заключит меня в объятия и станет называть по-отечески «сынком».

— Генерал-лейтенант Уткин, — представился он и пошутил: — Но поскольку вы лицо штатское, честь можете не отдавать при встрече, а называть по имени-отчеству: Михаил Юрьевич. Тезка великого русского поэта Лермонтова. Присаживайтесь…

Он показал на стул. Я сел.

— Итак, я в общих чертах знаю, с чем вы к нам пожаловали, — начал генерал, хотя я пока не задал ни одного вопроса. — Знаю про ваш интерес к моему помощнику и предполагаю те вопросы, которые вы мне станете задавать. Но, к моему сожалению, рассказать что-либо будет чрезвычайно сложно…

Он замолчал и задумался.

— Но вы все-таки попытайтесь, — я нарушил паузу.

— Попытаться? — Главнокомандующий поднял брови и глубоко вздохнул. — Попытаться, говорите, Александр Борисович? Если вас интересуют данные касательно полковника Васина, то я вам уже ничем помочь не могу. — Генерал поднял ладонь, давая понять, что он еще не кончил. — Накануне нашего с вами разговора я дал обещание товарищам из военной разведки не разглашать сведений, касающихся деятельности моего подчиненного.

Я почувствовал, что у меня снова закружилась голова, в висках застучали маленькие молоточки: я понял, все-таки нас опередили.

— Поэтому все, что я вам могу посоветовать, это следующее: забудьте о том, что существовал полковник Васин. Его дело теперь на контроле у очень серьезных людей. — Генерал усмехнулся и покровительственно похлопал меня по колену. — А вы знаете, что военные, простите, не чета гражданским и делают дела основательно. Поэтому у вас есть день, чтобы погулять по городу, купить домашним подарки и вернуться в Россию. Господи, сто лет, кажется, уже там не был…

Я покачал головой, соображая, что к чему, и, наконец, задал единственный вопрос:

— То есть вы хотите сказать, Михаил Юрьевич, что вчера в Вильнюсе полковник Васин был арестован людьми из контрразведки? Я правильно вас понял?

Я никогда не видел, чтобы за какое-то мгновение так переменилось выражение лица человека. Генерал побагровел, могучие брылы с бородавкой затряслись, и тезка поэта с ненавистью выдавил из себя, наклоняясь ко мне:

— Кто вам это сказал?

— Что именно? — с самым невинным видом поинтересовался я, прикинувшись дурачком.

— Кто вам сказал, что Васина арестовали?!.. — последние слова генерал Уткин буквально пролаял мне в лицо, брызгая слюной.

Я выпрямился и сел свободно, закинув ногу на ногу.

— Вы знаете, товарищ генерал-лейтенант, — сказал я, подчеркнуто нахально разглядывая всесильного главнокомандующего, — вы знаете, кажется, кто-то ввел вас в заблуждение. Все мы простые смертные, и страхи нам не чужды. Гражданские смертные всегда боялись госбезопасности. Хотя грехов за собой не чувствовали, но все же побаивались. А кого боятся военные смертные?..

Я чувствовал, что мой вопрос попал в цель: всесильного главнокомандующего кто-то взял на пушку. Теперь генерал Уткин боялся того, чего боятся все военные начальники, у которых подчиненный обвинялся в шпионаже, — служебного расследования. Генерал, очевидно, не совсем представлял, какая теперь расстановка в военных верхах после августовского переворота.

Я смотрел в багровую рожу генерала и видел страх и желание поделиться: он бы и рад был, да только не знал, кому и сколько. Я явно почувствовал: за генералом Уткиным стоит кто-то более умный, более уверенный в завтрашнем дне, более хитрый и более коварный, чем этот генерал, унаследовавший образ мышления советского чиновника. Вернее, советского прапорщика, ставшего в армии синонимом «голубого воришки».

— Вам, Михаил Юрьевич, я как родному говорю: полковника Васина все-таки похитили, а вы так обеспокоились оттого, что думаете, будто вашего помощника арестовали контрразведчики? Это не входило в ваши планы, не так ли, товарищ генерал?

Я смотрел на пышущее ненавистью лицо Уткина и чувствовал себя победителем. Да, я оказался прав, Васина действительно похитили, и, возможно, даже по приказу Уткина, во всяком случае, не без его ведома.

— Зря вы ввязываетесь не в свое дело, следователь, — протянул Уткин.

— Расследовать убийство — как раз мое дело, уважаемый Михаил Юрьевич. Я не знаю, какой фигурой был Васин в ваших шахматах, но в моей партии он был, пожалуй, ладьей. — А вы играете в шахматы?

— Немного, — буркнул генерал, мысли которого сейчас вращались совершенно в другой плоскости.

— Так вот, я уже лет десять занимаюсь следственными шахматами. И представьте, — сказал я, поднимаясь с места и давая понять, что вопросов больше не имею, — во время игры я вдруг теряю мою ладью. Каково! Еще не хватало, чтобы я потерял и ферзя…

— А кто ферзь? — Генерал поднял на меня глаза замученного животного.

— Вы, Михаил Юрьевич, — произнес я, широко улыбаясь.

Он несколько секунд молчал, переваривая сказанное мной, затем спросил:

— С чего вы решили, что я — ферзь и играю на вашей стороне?

— Это не я решил, — сказал я. — Это вы сами решите в течение ближайшего часа.

Уткин оперся кулаками о столешницу:

— Где вы остановились?

— В вашем госпитале, как вы и хотели, — улыбнулся я.

— В госпитале? Почему? Вам нездоровится?

— Нет, я уже здоров, — коротко ответил я, понимая, что мой удар по голове санкционировал не Уткин.

Я хотел спросить генерала про Грязнова, но в этот момент раздался тихий телефонный звонок — это была внутренняя связь.

— Да… Он у меня… Ничего существенного, я же сказал — ничего! — вдруг рявкнул в трубку Уткин. — Да, думаю, не откажется повидаться с вами. — Уткин отнял трубку от уха и сказал: — Вас ждет Ваганов, надеюсь, не откажетесь провести с полчаса в приятной беседе с ним? — подозрительно ласково спросил генерал.

— Нет, не откажусь.

— Тогда он ждет. — Уткин положил трубку. Он нажал кнопку селекторной связи. — Мария Павловна, зайдите ко мне!

Пока секретарша не вошла в кабинет, я снова спросил у генерала:

— Так вы еще не решили, Михаил Юрьевич, на чьей стороне играете?

Уткин хмыкнул и брезгливо мотнул головой:

— Я стар, чтобы заниматься какими-нибудь играми… Даже армейскими.

Дверь открылась, на пороге показалась неприветливая секретарша.

— Мария Павловна, проводите нашего гостя к Андрею Викторовичу.

Я протянул генералу руку:

— Благодарю вас, за все искренне благодарю. Вы очень многое мне сообщили, сами того не желая.

Уткин, как ни странно, пожал мою руку и улыбнулся краешком рта:

— Подождите благодарить, возможно, Андрей Викторович сообщит вам нечто еще более существенное, чем я…

Я ничего не ответил на сказанное, откланялся и вышел в сопровождении Марии Павловны.

Мы поднялись по широкой дубовой лестнице на третий этаж и прошли к кабинету Ваганова.

В «предбаннике» сидели два майора и один подполковник; когда я вошел, все трое неприветливо посмотрели на меня, но тут же сделали более добродушные физиономии. Один из майоров поднялся мне навстречу:

— Андрей Викторович вас уже ждет…

Я оказался в кабинете Ваганова.

— Рад вас видеть, Александр Борисович, я правильно вас называю? — добродушно улыбался Ваганов, протягивая мне руку.

— Да, совершенно верно. Следователь Турецкий, — без улыбки ответил я.

— Я хочу извиниться за то, что с вами случилась какая-то неприятность в туалете. Как вы так могли удариться, что потеряли сознание? — сокрушенно вздыхал Ваганов.

— Мне кажется, Андрей Викторович, потеря моего сознания — это ваша работа, — холодно ответил я.

Ваганов вскинул брови:

— Неужели? Хотя… Не знаю, может быть. Все может быть. — На лице генерал-майора показалась омерзительная тонкогубая улыбка. — Однако я не для того вас пригласил, чтобы устраивать дознание. Вот сегодня получена телефонограмма от вашего начальства. — И Ваганов протянул мне официальный бланк с телефонограммой.

На листке бумаги значилось, что Мосгорпрокуратура срочно отзывает меня и Грязнова из Германии. Дело для дальнейшего расследования передано комитетчикам.

Я чувствовал, что не могу совладать со своим лицом. На нем, видимо, отразилось нечто такое, отчего Ваганов рассмеялся:

— Что с вами, Александр Борисович, видимо, не ожидали? Здесь все точно передано, наши шифровальщики ничего не сочинили, они не ошибаются. Так что все, ваша миссия окончена, и наше гостеприимство — тоже.

Я взглянул в невыразительные глаза этого генерала и увидел в них глубинную, затаенную ненависть ко мне.

— А если я никуда не улечу и останусь еще у вас погостить? Что тогда? — прищурился я.

— Тогда — ничего хорошего… Я за ваше здоровье… Даже за вашу жизнь не могу поручиться. Все. Как я понимаю, вы отозваны из командировки, — и прощайте. А я займусь чтением на досуге. Прелюбопытная вещица, однако, смею вам доложить… — Ваганов поднял со стола немецкую газету, которая прикрывала не что иное, как рукопись полковника Васина, похищенную из моей машины!

Ваганов демонстративно придвинул рукопись к себе и стал читать, охая и качая головой:

— Ох, мерзавец… Ну какой мерзавец, согласитесь… Взрастили кадры, называется! — Ваганов поднял на меня хитрющие глаза. Затем его лицо озарила победоносная улыбка.

Я стоял как вкопанный. Мысли лихорадочно скакали. Казалось, в одно мгновенье пронеслось в голове все, о чем я долгими ночами думал в Москве, в одно мгновенье всплыли тысячи вопросов: где Грязнов, что с ним, неужели Васин здесь, в Германии, содержится под стражей у Ваганова?.. Тысячи вопросов!

— Ну что же вы стоите, дорогой следователь, ступайте, я вас больше не задерживаю.

— Где Васин?

— Вы следователь, вы и отвечайте на этот вопрос, — усмехнулся Ваганов.

— Я этого так не оставлю, — сказал я и демонстративно сел в кресло перед столом генерала, швырнув бланк телефонограммы на пол.

— О, да ты, я вижу, смелый мужик!.. Я люблю смелых, сам не трус, как мне кажется, — снова улыбнулся Ваганов. — А здорово ты с моими придурками разделался. Троих замочил, а у самого ни одной царапины, молодец! Нам такие как раз нужны…

— Интересные у генерала исполнители. Неужели, чтобы убрать меня, никого получше не нашлось? И потом, я их не мочил, один себя зарезал, другой застрелился, про третьего я вообще ничего не знаю.

— Это был эксперимент, дорогой следователь, и окончился он неудачно. Ничего страшного, отрицательный результат — тоже результат, впредь будет мне наука, — с натянутой улыбкой сказал Ваганов. — Все же странно, я четверых на тебя посылал, а всего один вернулся… Ну да это неважно. Рукопись у меня, а то что следователь жив, может быть, даже к лучшему…

— Генерал, вы забываете, что разговариваете со старшим следователем по особо важным делам Московской городской прокуратуры! Неужели генерал думает, что здесь, в Германии, он может не подчиняться советским законам?!

— Могу.

— Мне кажется, генерал-майор заблуждается.

— И что же вы предлагаете со мной сделать, дорогой следователь? Арестовать?

Я молчал.

— Предлагаю пойти на мировую. Вы нас не знаете, мы — вас не знаем…

— Где Грязнов?! — чуть ли не заорал я.

Ваганов дернул плечом:

— Честно говоря, не интересовался. Так что, Александр Борисович, в нашей шахматной партии победа на моей стороне!

И снова на моем лице возникло нечто, от чего Ваганов хрипло рассмеялся.

— Вы что, прослушиваете кабинет командующего?

— Предположим, я обладаю телепатией… И вообще, я весьма интересуюсь психологией, последними ее достижениями, а вы, товарищ следователь?

— Нет! Обещаю, генерал, ты от меня никуда не денешься, — сквозь зубы прошипел я. Внезапная страшная ярость нахлынула на меня, я даже удивился тому, что сейчас с трудом сдерживаю свои эмоции. Так и хотелось вскочить и дать в морду этому улыбающемуся мерзавцу.

— Никуда не денусь, говоришь? Посмотрим… А что, хорошая идея возникла… Ведь вы можете мне пригодиться, уважаемый следователь, весьма пригодиться! Мы даже можем с вами подружиться! Нет, кроме шуток, действительно, мы с вами подружимся, следователь.

— Очень сомневаюсь, — сквозь зубы прошипел я.

— Согласен, я был не прав во многих вопросах, но сейчас я прошу пойти на мировую. — Ваганов поднялся и, открыв за своей спиной маленькую резную дверцу, за которой обнаружился ярко освещенный зеркальный бар, вытащил из него бутылку французского коньяка, два хрустальных бокала и наполнил их. — Я предлагаю выпить за нашу мировую…

— Я не пью с подобным сбродом! — рявкнул я.

— Даю честное слово, Турецкий, мы с вами подружимся! Вы знаете, у меня правило: я обязательно пью этот отличнейший французский коньяк с понравившимися мне людьми. А вы мне понравились, Турецкий. Прошу вас, не нарушайте мою традицию… Вы знаете, я пил этот коньяк с министрами и даже с одним Президентом… И еще попрошу вас, дорогой мой смельчак, расписаться в моей книге для почетных посетителей. — Ваганов вытащил из глубины своего стола большую книгу, переплетенную красной кожей, и вместе с бокалом протянул мне.

Злость моя вдруг прошла, я внезапно перестал его понимать. «Что это, искренняя похвала следовательской дерзости? Насмешка? Подвох?» — думал я.

— Знаешь, Турецкий, а давай поедем на мою дачу под Смоленском? Хочешь, прямо сейчас? Я уверен, тебе там понравится. Отдохнешь денек-другой, кстати, сможешь побывать в интересующих тебя местах, они как раз там неподалеку. Ведь ты интересовался, как и эта журналистка интересовалась, базами для подготовки настоящих ребят, не так ли?

Снова вихрь мыслей пронесся у меня в голове. Я автоматически взял хрустальный бокал.

Подготовка спецназовцев где-то под Смоленском — это ребята Ваганова?! Я сам уговаривал Меркулова пойти на провокацию, и вот сейчас выпадает возможность пробраться в этот подготовительный центр под Смоленском, причем с благословения самого Ваганова!.. Отказаться? Рискнуть?! Секунды шли, а решение не приходило…

— Ну так что, Александр, ты отказываешься побывать на моей даче в Ильинском? — Ваганов поднял бокал с коньяком, немного отпил и крякнул. — Да, отличнейший коньяк, мой любимый…

— Побываю непременно! Потом как-нибудь, — сказал я и тоже отпил немного коньяка.

Коньяк был странный и достаточно отвратительный.

— Последний раз спрашиваю, где Грязнов?

— Я же сказал, не знаю, — безразлично ответил Ваганов. Я отпил еще немного, чтобы потянуть время и сообразить, что же мне предпринять:

— По-моему, отвратительный коньяк, как и вы сами…

— В самом деле? Не думаю…

— Мне кажется, вы туда что-то подмешали, — сказал я, чувствуя, что мне стало вдруг нехорошо.

Ваганов округлил свои глазки:

— Подмешали? Ну я же пью, по-моему, все отлично…

— Нет… Гадость… Я что-то… — успел сказать я, чувствуя, что все начинает кружиться перед глазами.

Я выронил бокал, пытаясь руками нашарить какую-нибудь опору, чтобы не упасть, но тут увидел, что потолок полетел куда-то вверх. Я понял, что падаю…

И наступила тьма.