Она выводит его на эмоции, намеренно распаляя в нем гнев, чтобы позлить лишний раз, проверяя его терпение на прочность. Но зачем? Какая ей в том выгода, кроме его выплесков ярости к ней? Ведь знает, что это может рано или поздно обернуться смертью для нее. Неужели ассáру настолько глупа? Но этого не могло быть, эти твари очень хитры и умны, потому не стоит поддаваться на их уловки. Или она и впрямь так ненавидит, что со всей отвагой и отчаянием бросается в пасть к зверю. Но эта смелость должна ведь откуда-то брать истоки? В чем заключается источник ее яда, источник ее силы, ее ненависти к нему? Видит великий Бархан — она неисчерпаема, раз ее не учат наказания исгара, его угрозы. Тогда вопрос поворачивается другой стороной — зачем он испытывает себя, проверяет на прочность каждый раз, когда прикасается к ней?
Все это приобретало черты безумия, его собственного ада, когда он понял еще вчера, что не желает причинять ей боли. Хотя Маар уже вполне мог бы насытиться ей, он почему-то обходится с ней осторожно.
Приподнятый дух, что принесла ему податливость Истаны, потом убил очередной выплеск грязи, и свежее утро меркло постепенно. Маар злился. Теперь все вызывало в нем ярость: и этот затянувшийся переход, и этот нескончаемый снегопад, и усиливающаяся зависимость от ассáру. Проклятый холод, исходящий из пасти самой Ледяной Бездны, дышал на земли извечной мерзлотой. Маару он был безразличен, ему было плевать на эту безжизненно белую пустошь до того, как встретил ассáру, которая страдала от этого холода.
Страж поднял взгляд. Пусть и утреннее небо сейчас очищено от облаков, но это ненадолго. Маар чуял приближение ненастья, и наступит оно сразу после полудня, потому нужно было спешить вдвойне, чтобы хотя бы добраться до границы Энрейда. Не хотелось останавливаться в этой твердыне, но видно по-другому и не выйдет.
Маар пустил вперед жеребца, решая держаться от Истаны подальше — ему нужно оставаться в покое для общей безопасности всего отряда, хоть это было почти невозможным. Отпустить ее на волю оказалось для ван Ремарта непосильной задачей, когда ее окружают столько мужчин, что смотрят на нее голодными глазами. Маар выловил взглядом Доната, тот словно ощутил на себе внимание предводителя, повернулся. И пусть страж смотрел твердо, он ощущал давление исгара, иссушающее его нутро. Донат сглотнул — резко дернулся его кадык — и Маар отпустил. Это было последнее предупреждение Ремарта, младший страж это понял.
Непогода застала их сразу после полудня, буря медленно, но не отвратно поднималась, разгоняя по холмам поземку, ударяя в спину порывами ветра. Небо затянулось тучами, плотными и низкими. Еще можно было передвигаться, но когда стало темнеть, то это перестало быть возможным — совершенно потерялся горизонт, на расстоянии вытянутой руки не видно стало ничего, хоть до скал оставалось совсем немного. Отряд продолжал пробираться вперед, чтобы не останавливаться и не собирать вновь шатры — скалы укроют от непогоды. Маар оборачивался, ловя взглядом Истану, она куталась в меха, до самого носа отворачиваясь от хлесткой пурги, едва ли не жалось к холке кобылы.
Еще немного и завиднелись очертания кряжа, они, будто неподвижные горбатые чудища, возвышались над равниной и сильно походили на нойранов — порождений Бездны. Маар едва о том подумал, как очередной порыв ветра принес едва уловимый запах, который исгар узнал бы из тысячи. Запах серы въелся в самую глотку, вызывая спазмы в горле. Теперь не было сомнений, они были там, средь каменных откосов. Маар дернул поводья, разворачивая жеребца к отряду.
— Назад! — громыхнул он.
Едва он отдал приказ, как донесся со стороны нагорья пронзительный скрип сродни трущего ржавого колеса, такой пронзительный, что в ушах оставался после невыносимый адский зуд. Лошади взвились ошалело, и воины едва их удерживали. Истана закрыла уши ладонями, зажмуриваясь, ее страх полоснул Стража ножом, острее, чем запах нойранов.
— В кольцо! — отдал Маар следующий приказ, выдергивая меч из ножен.