Нарисованная любовь (СИ)

Глава 15

— Здравствуйте. Вы, кажется, Джон — родственник Георга?

— Родной дядя. Впрочем, вы это прекрасно знаете без подтверждения. Мы встречаемся не впервые.

Энн не отреагировала на замечание.

— Я договаривалась с Георгом о встрече. Будьте добры, проводите меня к нему.

— Георг отсутствует, попросил меня передать свои извинения. Уехал по неотложному делу, которое нельзя отодвинуть. Просил меня занять вас до его возвращения.

— Конечно, дело отложить нельзя, а мою просьбу о встрече, оказывается, можно. Это еще одна тема для размышления. Я не собираюсь действовать так, как удобно ему. Я полагаю — вы старший рода, поэтому придется вам выслушать меня.

— С радостью! — обрадовано ответил Джон. — Пройдемте в дом.

— И не подумаю. Я прибыла не для дружеской беседы, а высказаться смогу и стоя.

— Не хотите в дом — милости просим в беседку. Мне хочется, чтобы вам было удобно.

— Мне будет удобно в том случае, если ваш племянник оставит в покое Элизу. Он действует недопустимо, увлекая за собой юную доверчивую девушку. Так недалеко и до беды.

— Беда — это любовь? — серьезно спросил Джон, пряча в глазах искорку смеха.

— Высокие слова здесь абсолютно не уместны. Да и что такое любовь? Сказки для таких неопытных, как моя Элиза. Вряд ли члены вашей семьи в выборе спутников по жизни руководствовались только любовью, а не другими побуждениями. А я говорю о жизни, о правилах и хорошем тоне.

— А о счастье?

— И о счастье тоже. О настоящем, которое дает только положение в обществе, о равноправном браке и уважении друг к другу, как к членам единого общества.

— Простите, Энн, а трепет любви и высокие чувства вы исключаете из понятия счастья?

Энн чуть отступила, печально закивала головой.

— Теперь понятно, откуда у вашей семьи такое отношение к важнейшей из проблем. Для вас нет ничего запретного, правила вас не волнуют. Вперед, за сердцем, в семьи, куда вам закрыта дорога. А я пытаюсь достучаться. Почему вы улыбаетесь? Что смешного я говорю?

Джон развел руками.

— Ничего смешного. Просто передо мной стоит безумно симпатичная женщина, которая от гнева сверкающих глаз выглядит еще привлекательнее и, осознавая это, злится еще больше.

— Что? — Энн буквально потеряла дар речи и некоторое время молча смотрела на Джона. — Вы…Вы не должны так говорить.

— Почему?

— Это неприлично! Мы с вами едва знакомы.

— Простите — неприлично говорить женщине, что она симпатичная?

Энн сжала губы.

— Я поняла, что мои попытки решить жизненно важный вопрос безуспешны. Но настаиваю: услышьте меня! И предайте своему родственнику, что я не допущу его общения с моей дочерью. Почему вы меня не слушаете? Что вы делаете?

Джон взял Энн за руку и слегка сжал.

— Вы так грозно машете ручкой, а она не создана для этого. Мягкая, нежная, предназначенная для поцелуя.

Энн резко выдернула руку.

— У вас никакого понятия, как нужно вести себя с дамой. А еще делаете попытки прорваться к нам. Попытки ваших родственников, не спорю, увенчались успехом, который я не понимаю и осуждаю. С моей семьей это номер не пройдет.

— Объясните мне, дорогая, для чего делать Элизу несчастной?

Энн гордо вскинула голову.

— Я вам не дорогая! И я лучше знаю, что нужно для счастья дочери. Позже она поймет и будет благодарить меня. А вы, вы зачем так смотрите?

— Мне нравится на вас смотреть. На потемневшие глаза, губы, которые вы упрямо пытаетесь сжать, а им так хочется быть мягкими, податливыми.

— Я очень жалею, что приехала сюда. Только попытки вразумить вас ради дочери удерживают меня здесь. Какие еще найти слова, чтобы достучаться до вас?

— Если можно — нежные. Вы ведь это умеете?

— Знаете, что удерживает меня от пощечины по вашему ухмыляющемуся лицу?

— Боязнь осквернить себя прикосновением к недостойному? Или страх, что я разомлею от прикосновения вашей ручки и припаду к ней губами?

— Вам еще будет стыдно за ваши слова! Прощайте!

— Я провожу вас, Энн, до экипажа. А еще лучше — останьтесь. Погуляем по саду, ведь погодка — чудо! Поговорим о жизни. Я бы с удовольствием прошелся с вами под ручку. Не удержался бы и сжал ее сильнее, чем позволяет приличие вашего общества.

Энн резко обернулась.

— Вот такими сладко обманчивыми речами вы заарканили бедного Эдвина, Фреда, Артура!

— И вы полагаете, что они несчастны?

— Несчастны будете вы, если посмеете еще хоть раз приблизиться к Элизе.

— Я же говорил: вы прекрасно осознаете, как привлекательны в гневе и используете это беспроигрышное оружие! Я сражен в очередной раз и, надеюсь, не в последний.

Энн вновь поджала губы и, больше не проронив ни слова, уехала.

Сон был не совсем понятным, но не тревожащим, обыкновенное ночное повествование без ярких запоминающихся картин. Артур дышал ровно, первая утренняя свежесть ласково касалась лица. Потом в сон вплелось что-то необыкновенно теплое, слегка волнующее и желанное. Лицо Артура осветилось улыбкой сонного беззаботного младенца, и он поплыл по волнам тепла и уюта. Его слегка качало и, наверное, от этого начала кружиться голова и пылать тело. Когда волна наросла и почти захлестнула, Артур выкарабкался из объятий сна и понял, что не один.

— Что? — срывающимся голосом спросил он.

— Тише. — Голос Алисии обволакивал и заставлял слушаться. — Спи, я буду с тобой во сне.

Руки Алисии ласково и жадно скользили по его телу. Вот отчего истома, заставляющая сглатывать в горле комок. Расслабленное во сне тело с радостью принимало ласкающие движения рук, еще не готово было отвечать, но глубоко внутри уже просыпался огонек, слабенький, пока поддающийся разуму.

Артур попытался оттолкнуть Алисию.

— Зачем ты здесь? Уходи.

Алисия перехватила его руки, сжала, поднесла к лицу и поочередно поцеловала.

— Ты обещал. Не отказывайся, пусть эта ночь будет нашей.

Она поднесла его руки к своей груди.

— Смотри, они ждут тебя, твоих прикосновений, ласки.

— Ты сошла с ума. — Артур пытался протестовать, но огонек, разгоравшийся сильнее, обжигал, лишал воли.

— Не думай ни о чем. — Алисия уже поняла, что выиграла.

Быстрым движением стащила с себя легкую рубашку, прижалась грудью к лицу Артура, ее руки не оставляли его разуму ни одного шанса.

— Главное, не вини себя, ты ведь обещал сделать это ради своей любви к Дженни, ты достиг того, к чему стремился.

Он верил её словам, потому что хотел верить, а это сейчас было удобно.

— Только поэтому, — успел выдавить он из себя и провалился в сладость поцелуя, затягивающего, поглотившего собой последнее сомнение.

Свежий ветерок напрасно посылал прохладные струйки в приоткрытое окно, они разбивались о разгоряченные тела, рассыпались, наткнувшись на стену чувственности.

Они долго лежали, не произнося ни слова. Алисия уткнулась в грудь Артура и укрыла его тело своими густыми чарующими волосами.

Первым заговорил Артур.

— Тебе надо идти.

— Век бы лежала с тобой. Не хочу, чтобы этот сладостный миг заканчивался. Я рада, что ты узнал, какой бывает по-настоящему любящая женщина.

— Мы не будем больше возвращаться к этому разговору.

Алисия приподнялась и с улыбкой посмотрела на Артура.

— Будем, — прошептала она, как маленькому. — Разве ты сможешь отказаться от моей страсти и пойти против своего желания? Нас ждет много чудесных ночей.

— Алисия, ты говоришь ерунду.

— Не лги себе. Ты всегда жаждал меня, даже когда удобно спрятался за мечты о другой. Да разве можно меня не хотеть? А я не могу не хотеть тебя. У нас впереди столько прекрасного! Давай сегодняшний день посвятим друг другу. Умчимся туда, где никого нет. Я подарю тебе настоящую любовь среди первозданной природы. Разденусь и буду скакать на лошади среди высоких трав, а ты залюбуешься изгибами моего трепетного тела, ждущего тебя. Искупаюсь в озере и выйду к тебе с капельками воды на горевшем теле, и ты осушишь их губами. Мы подарим друг другу сладость среди ароматных цветов, я буду твоей каждой частицей тела. Я научу тебя любить женщину, ты еще толком не знаешь, что такое мои руки и губы. Согласен?

— У меня много дел, отец вернется не скоро.

Алисия засмеялась.

— Конечно, управляйся с делами, только быстро. Я пойму, когда можно поманить тебя за собой. И тогда…

Алисия приподнялась, жадно осмотрела его тело. Под ее взглядом глаза Артура вспыхнули, он тут же закрыл их, чтобы, не отвлекаясь, слушать начинающуюся песню рук Алисии.

С самого утра Элиза ощущала на себе изучающие взгляды матери, словно та порывалась затеять разговор, но пока не считала нужным. Элиза поняла: это из-за Георга. На вечере она старалась не обращать внимания на предупреждающие строгие взгляды, знала: мать не посмеет вмешаться, чтобы не привлечь внимания к дочери и всей душой отдалась общению с Георгом.

Боялась ли она предстоящего разговора? Нет. Ее любовь не вызывала сомнений, сердце полностью принадлежало любимому. Элиза твердо решила бороться, отстаивать чувства. В тот вечер Георг впервые поцеловал её. И Элиза, получившая самое строгое воспитание, постигшая, как должна вести себя девушка из хорошего общества, не делала ложной попытки оттолкнуть его, отшатнуться или хотя бы изобразить сгоравшую от стыда девушку.

Как можно контролировать чувства, когда руки не слушаются, тянутся друг к другу, когда великая сила природы учит, что такое поцелуй и как почти не задохнуться от необычайных ощущений, не умереть на месте?

Вёл бы себя Георг иначе, будь воспитан в более строгой среде? Ведь так трудно сдерживать бурю чувств внутри, подчинять её определенным правилам! Иногда Элизе казалось, что подтверждение её размышлениям — Роберт. Они не были особо откровенны друг с другом, но очень часто в глазах брата она видела затаенную боль. Кто-то остался там, далеко, где Роберт провел несколько лет? Временами думалось, что дело в его отношении к Дженни. Рядом с ней брат становился окрыленный, необыкновенно легкий и счастливый. Когда Роберт вернулся, Дженни гостила у них. Какое чудесное было время, каждый день вспоминается, как необыкновенно приятный. Потом удивление Роберта по поводу отношения Дженни и Артура, изменение его поведения. Внешне все было почти не заметно, та же веселость, смех, но Элизе казалось, что всё было немного наигранно. Впрочем, это были только мысли, попытки забраться глубже в психологию чувств, чтобы ещё больше поверить своему любимому, трепетно хранить в душе радость от взаимности.

На что обрекают себя двое, тянувшиеся друг к другу, но ограниченные рамками приличия? Не узнать. Это — тайна каждой пары, но вряд ли истинные чувства могут удержать размышления о приличиях.

Энн все-таки нашла время, видимо решив, что долг матери превыше всего.

— Не буду ходить вокруг да около. Я поняла, что ты сделала выбор. Сразу скажу: он не просто неудачный, он — не влезающий ни в какие рамки. Надеюсь, я видела тебя рядом с тем человеком последний раз. Ты меня понимаешь?

— Конечно, — Элиза обняла мать. — Но мамочке хочется видеть свою дочь счастливой?

— Об этом я и пекусь. Для этого живу, ради вас, дети, и для вас.

— И я буду счастливой! Потому что мне подсказывает это мое сердце.

— Сердце может ошибаться, как в данном случае. Что у тебя общего с этим Георгом? Вас ничего не может связывать, вы слишком разные.

— Ты его совсем не знаешь. Мы с ним смотрим на мир одними глазами и дышим в унисон. Ах, мамочка, я словно заново родилась.

— Элиза, Элиза, так говорят все молоденькие девушки. Им свойственно желать этого чувства, они находят его порой в самых неподходящих местах. Ты подумай, какая глупость: отказать Артуру и тут же уцепиться за первого встречного. Я понимаю, что ты, сделав неверный шаг, пытаешься спастись от съедавшей тебя ошибки таким нелепым образом и доказать себе, что была права. Это неверный путь. Никто не знает, что ждёт нас впереди. Артур еще не женат, нет нужды впадать в крайность.

— Это не крайность. Я же объяснила…

— Изволь дослушать, — перебила Энн. — Мы всё поправим, но ты должна быть безупречна, тогда у Артура не останется сомнений. С одной стороны, это неплохо, что ты на глазах у него якобы уделяла внимание другому, но теперь хватит. Больше никаких попыток, забыть, не вспоминать, остальное предоставь мне.

— Мама, — удивленно смотрела на нее Элиза. — Неужели ты не оставила надежды прибрать Артура к рукам? Это уж слишком. Он любит Дженни, они такая счастливая пара

. — Видела я их счастье, — фыркнула Энн, — всё на поверхности, напоказ. Меня не обманешь счастливым смехом и весельем. Это как в омут с головой. Артур — с горя, а она, эта девчонка? Не любя, просто из вредности и похвальбы, что удалось заполучить лучшего жениха округи. А сама, небось, сохнет по другому, который не захотел ей поддаться, потому что кое-что имеет в голове. Так что, девочка моя, слушай маму. И обещай, что будешь следовать моим наставлениям. Отныне Георга в нашей жизни нет, так?

— Я тебе этого не обещаю.

— Ты же хорошо меня слушала.

— Мамочка, я его люблю.

— Люблю… Люби, но жизни своей не ломай. Все утрясется, мечты пройдут. Ты виделась с ним у Эдвина? Значит, не будешь туда ездить. Соскучатся, пусть приезжают к нам. Без того человека, разумеется. Видишь, как хорошо мы поговорили, больше к этому разговору возвращаться не будем.

— Мамочка, послушай меня.

— Всё. — В голосе Энн появились ледяные нотки, и она отбросила от себя руки дочери. — Я сказала: без возврата. Ты знаешь, какая я бываю, приняв решение. Больше ни одного слова и ни шагу из дому. А, ну, подними глаза. Слёзы? Ну, милая, тем более я настаиваю на своём. Иди к себе и обдумай наш разговор. В нем только моя правда, никакой другой. Хочется тебе или нет, ты примешь её.