Наш Современник, 2005 № 10

1. Что говорил Пилсудский

В мае 2002 года я опубликовал на страницах «Нашего современника» исторический очерк «Шляхта и мы». Немало воды утекло с тех пор, а впечатлительная шляхта никак не может успокоиться.

Не имею точной информации, сколько откликов на мою публикацию появилось в польских газетах, а вот журнал «Новая Польша» приходит к нам бесплатно, так сказать, по разнарядке сверху, каждый месяц.

И летом 2003 года, прочитав все «антикуняевские» выступления в «Новой Польше» (а их набралось за год с лишним аж целых пять), я ответил полякам всем сразу (на каждый чих не наздравствуешься) статьёй «Братец кролик в европейском и мировом зверинце» («НС», № 10, 2003 г.) и решил, что на этом полемика заканчивается. Наивный человек! В течение последующих полутора лет «Новая Польша» напечатала всяческих выпадов в разных жанрах ещё столько же¹. Но, как это ни смешно, взвизгивая по поводу книги «Шляхта и мы» чуть ли не в каждом номере, шляхтичи одновременно тужатся изобразить дело так, что мои статьи о поляках настолько беспомощны и ничтожны, что польская общественность не желает ни замечать их, ни разговаривать о них. («Разумеется, никто в Польше не стал платить ему той же монетой» — из статьи Е. Помяновского. Платят. Да еще как!)

А может быть, были более правы журналисты из «Московских новостей» Д. Бабич и В. Мастеров, которые в своём либеральном и откровенно антирусском издании первыми (в июле 2002 года) так осветили польскую реакцию на очерк «Шляхта и мы»:

Полонистка и переводчица Наталья Подольская, живущая в России, сетует на страницах журнала, редактируемого Ежи Помяновским:

Не надо жалеть, гражданка Подольская: российская пресса и её читатели не остались «безразличными и безучастными» к моим «злопыхательским нагромождениям». Помимо «Московских новостей» о них писала «Литературная газета» в статье П. Жихарева «Шляхетский гонор и северный колосс», в журналах «Дружба народов» и «Отчизна» были статьи полонофила Льва Аннинского… А в журнале «Родина» (2004, № 7) статья историка Геннадия Матвеева, в которой последний, по словам Помяновского, «или повторяет инсинуации Куняева с той же клеветнической целью, или он стал жертвой незнания и небрежности». Можно вспомнить отчаянные вопли Валентина Оскоцкого, кажется, в «Лит. вестях», а уж читательских откликов в «Наш современник» после публикации в нём очерка «Шляхта и мы» не счесть. До сих пор приходят. Книга стала популярной. Читатели её ищут. Три издания, вышедшие за два года, распроданы. И вообще вся ваша возня на тему: замечать или не замечать антишляхетское сочинение Станислава Куняева — напоминает мне грубый русский анекдот, в котором встречаются два соседа и один говорит другому:

— Иван, а ведь ты спишь с моей женой. Это — нехорошо.

— А жена твоя говорит — хорошо! Вы там в своей семье разберитесь сами.

Так что разберитесь, панове, сами в своей собственной семье, чтобы не быть в идиотском положении, в каком вы находитесь сегодня.

Интересно то, что в самую пристрастную и въедливую полемику со мной чаще других вступает главный редактор «Новой Польши». Я, видимо, «достал» его настолько, что он начал откликаться не только на «антипольские» мои работы. В частности, неутомимого Ежи очень взволновала моя статья из мартовского номера (2004 г.) «Нашего современника». Прочитав её, пан Ежи буквально вышел из себя: во-первых, от возбуждения переврал название статьи, окрестив её «Крупнозернистые поэты» (у меня — «Крупнозернистая жизнь»), а во-вторых, написал неправду, будто бы она «направлена против русского поэта, которого в Польше особенно ценят и любят», — против Осипа Мандельштама.

Но я писал о творчестве трех поэтов трагической судьбы — Мандельштама, Заболоцкого и Даниила Андреева. К тому же статья совсем не «против Мандельштама». Наоборот, я старался бережно и подробно прочитать все стихи Мандельштама, имеющие прямое отношение к Сталину и сталинской эпохе. А их у Осипа Эмильевича не одно и не два (не только знаменитая «Ода», и «Мы живём, под собою не чуя страны», что утверждает, видимо, плохо знающий творчество Мандельштама мой оппонент), а целых десять. И все они крайне важны для разговора о мировоззрении поэта. Этот честный анализ Помяновский называет почему-то «позорным приёмом» и вообще теряет всякий контроль над собой, осыпая меня и мои книги всяческими мелкими оскорблениями: «автор книжицы „Шляхта и мы“ — курьёзной антологии клеветы и претензий», «опусы», «инсинуации», «дезинформация», «его статейку», «наш Фигляев» и т. д.

Помяновскому аж плохо становится, когда он вычитывает из моего анализа стихов Мандельштама, будто бы «поэт был искренним поклонником Сталина и энтузиастом режима». Но другого вывода, вчитавшись в «сталинские» стихи, написанные после 1935 года, сделать, увы, невозможно. Вспомнить бы Помяновскому, что даже великий (как считают поляки) польский поэт Константы Ильдефонс Галчинский искренне славил Иосифа Сталина — почему же Мандельштама трудно представить в той же роли?

Ладно, не хочет Помяновский прочитать трезвым взглядом то, что я написал, — Бог с ним. Видимо, ему нужны иные авторитеты, нежели автор книги «Шляхта и мы», «не замешанные» ни в русском национализме, ни в советском патриотизме, ни в полонофобии. Рекомендую одного из них — блестящего знатока античности, философа и умного критика, прекрасного переводчика литературных текстов со многих языков, профессора и доктора наук, одного из самых известных сотрудников Института мировой литературы, человека безупречной научной и национальной репутации, соратника покойного С. Аверинцева — Михаила Леоновича Гаспарова. Толстого, флегматичного Мишу, с которым я проучился на филологическом факультете МГУ с 1952 по 1957 год.

Вот что писал Гаспаров о «сталиниане» Осипа Эмильевича Мандельштама:

О поэме «Неизвестный солдат»:

В книге Михаила Гаспарова о творчестве Мандельштама есть ещё немало смелых и глубоких размышлений об органическом единстве «сталинских» стихов поэта со всем его творчеством. Но цитировать для того, чтобы пан профессор прочитал их, — дело бесполезное. К чему метать бисер, если Помяновский судит о поэзии на уровне наших рапповцев конца 20-х годов.

Впрочем, за перо я взялся не ради этой литературоведческой полемики. Сердцевина русско-польского спора гораздо серьёзнее, поскольку речь идёт о попытке не только авторов «Новой Польши», но и почти всех нынешних польских идеологов и политиков переписать историю войны и нашей победы в год её шестидесятилетия на свой шляхетский лад.

Суть этого плана изложил в одной из статей в газете «Впрост» от 28.8.2004 года некий Томаш Наленч, бывший вице-маршал польского Сейма:

Эти слова, обозначившие «культовые» преступления России против Польши, перепечатаны в журнале Ежи Помяновского.

По всем этим четырём историческим позициям польские политики, историки, журналисты и все, кому не лень, в каждой газете, в ежедневных телепередачах, на каждом углу требуют от России покаяния, извинения и даже материальных репараций и компенсаций. Сейм Польши недавно проголосовал за то, чтобы вынудить Россию осудить каким-то фантастическим правовым или законодательным решением весь сталинский исторический период жизни Советского Союза. Слушая это, поневоле вспомнишь, что сказал Пилсудский о своих подданных:

Ну что же, отзываясь на призыв бывшего «вице-маршала Сейма», попробуем свести счёты с прошлым. Но не только с советским, но и польским.

2. Немного истории

История человечества переполнена примерами того, как более сильные племена и народы пленяли, обращали в рабство, ассимилировали, заставляли на себя работать, спаивали, а то и вообще истребляли более слабых только затем, чтобы захватить их земли для собственного развития и благоденствия. Обвинения за такого рода деяния можно предъявить многим народам мира. Но с точки зрения шляхтичей наиболее тяжкие преступления в этой области совершены русским народом. Вот что пишет о них некий Ярослав Марек Рымкевич.

Далее, правда, есть оговорка, что этот народ всё-таки породил Тютчева, Мандельштама и Шостаковича, но главная мысль: «не имеет права существовать». (Напечатано в крупнейшей газете «Жечпосполита», 31.12.2004 г., перепечатано в февральском номере «Новой Польши» за 2005 год.)

Но шляхтич, видимо, не знает, что за тысячелетнее существование Российского государства ни одно, даже самое малое племя из более чем ста племён, живущих на просторах России, не исчезло с лица земли.

А уж если стать на такую внеисторическую, но полную благородного негодования точку зрения, то, конечно же, в первую очередь недостойны существовать нынешние североамериканцы за то, что свели в небытие уже в цивилизованном XIX веке десятки индейских племён.

Испанцы тоже заслужили проклятье всего человечества и недостойны жизни в семье «цивилизованных» народов за уничтожение громадных, цветущих цивилизаций майя и ацтеков.

А варвары немцы? Да вся их историческая жизнь выросла и стоит до сих пор на костях полабских славян, пруссов, онемеченных чешских народностей.

Обратим внимание на то, что все эти трагедии вершились, когда геноцид совершался из абсолютно корыстных побуждений. Династическим сословиям, конкистадорам, военно-религиозным орденам нужны были золото, земли, рабы, новые территории, заморские богатства. Да за десятки миллионов чёрных африканских невольников, создавших благосостояние Соединённых Штатов, эта страна, с точки зрения польского публициста, должна быть объявлена «империей зла», по закону о геноциде — без срока давности вплоть до Страшного суда.

Наши же «геноцидные» деяния, как их называют поляки, заключаются в том, что когда мы изнемогали в борьбе с объединённой фашистской (по-своему «цивилизованной»!) Европой, когда наша истекающая кровью армия была прижата к Волге и Кавказскому хребту, когда весы истории неотвратимо клонились к созданию на земном шаре «Тысячелетнего рейха», при котором Речь Посполита была бы как плевок стёрта с лица земли¹ и никто бы не заметил во всемирном Апокалипсисе этой ничтожной утраты, — в это время в линиях нашей отчаянной обороны, почти смыкавшихся с линией фронта, стали вспыхивать настоящие восстания в долинах и горах Чечни, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, в степях Калмыкии…

Пулемётные очереди летели в спины советских солдат в предгорьях Кавказа, где действовало множество мелких банд из чеченских и ингушских дезертиров; крымские татары по горным тропам, только им известным, выводили в тылы нашим партизанам и частям, оставшимся в окружении, батальоны немецких егерей и зверски расправлялись с захваченными врасплох пленными; калмыцкие приспешники Гитлера, уверовавшие в немецкую победу, преследовали остатки разгромленных наших воинских частей в прикаспийских степях. А всем им в этих операциях помогало мирное население — ведь в бандах находились их сыновья, братья, мужья.

И когда перед нами встал неизбежный выбор: жить или умереть, то наш народ вместе с властью, как и всякий другой великий народ в подобных обстоятельствах, выбрал жизнь и борьбу.

А значит — кару изменникам, перебежчикам, власовцам, решившим, что фашистская власть пришла навсегда и надо служить ей, чтобы жить дальше. И лишь эти чрезвычайные обстоятельства смертельно опасного военного положения вынудили руководство страны во главе со Сталиным на жесточайшие меры. Выселить на Восток целые племена — тяжелейшее дело, но оставлять вблизи натянутой и рвущейся линии фронта очаги мятежа означало проиграть войну.

Оправдывая «естественную» смерть десятков тысяч советских военнопленных в польских лагерях после войны 1920 года, нынешний публицист Анджей Новак пишет: «Такова была та война: бедная, голодная, нищенская» («Новая Польша», № 4, 2005 год). Мол, нечем было кормить и лечить пленных… Ну а наша война, если помнить, что речь шла о жизни и смерти всего народа, была во много раз более «таковой».

Даже американцы, на землю которых не ступил ни один японский солдат, согнали своих законопослушных американских японцев в концлагеря. А как бы они поступили, если бы самураи захватили половину Североамериканского континента?

Наш всемирно известный учёный, один из основоположников советской космонавтики Борис Раушенбах, происходивший из поволжских немцев, на провокационный вопрос «перестроечной» журналистки: «Вы были противником распада Советского Союза. Вы же так много претерпели от этой системы, провели много лет в лагерях. Но потом нашли в себе силы, чтобы простить?» — с достоинством ответил:

А ведь до войны и чеченцы с ингушами, и крымские татары, и калмыки жили зажиточной жизнью, не хуже, а, пожалуй что, лучше русских. Им было дано всё: земли, образование, русские учили их в школах, лечили в больницах, строили в их автономиях города, дороги, заводы, нефтяные скважины. А вот поди же. Дрогнули тейпы в трудный час, вступили на стезю отступничества.

Конечно, со всеми народами в апокалипсические времена происходили подобные процессы, но здесь был некий критический порог предательства, который в самый тяжёлый момент стал угрозой существованию и советского государства, и русского народа.

Другое дело, что после победы можно было раньше, нежели это было сделано, великодушно простить, амнистировать, забыть… Но не теми были политические и человеческие нравы суровой эпохи. Впрочем, вспомним, что и французы не простили своего Петена и его приспешников, да и норвежцы, практически не пострадавшие во время войны, казнили своего Квислинга как военного преступника и даже отвернулись от великого писателя Кнута Гамсуна, симпатизировавшего Гитлеру.

А что за потери и жертвы были у Франции и Норвегии по сравнению с нашими? Так, семечки…

3. Фашиствующая Польша

Поляки очень хотят забыть позорные страницы своей истории, когда Польша изо всех сил старалась вписаться в европейскую фашистскую империю, которую выстраивал с середины 30-х годов Адольф Гитлер. Вообще у шляхтичей странная память: обо всем, что им выгодно, они помнят и твердят с маниакальным упорством. Но обо всем, что им хочется забыть, забывают моментально.

И даже создание в Варшаве Института национальной памяти дела не поправило. Его директор Леон Керес помнит только о пакте Молотова-Риббентропа, о Катыни, о Варшавском восстании и несчастной судьбе военнопленных из Армии Крайовой.

Об этой патологической особенности шляхетского менталитета откровенно и самокритично писал в свое время польский историк Юзеф Липский:

Видите — даже «образованные» не помнят. Хороши «образованцы»!

А что уж говорить о «необразованных»…

Польша всегда мечтала вершить свою внешнюю и внутреннюю антисоветскую (или антироссийскую) политику, опираясь на какую-либо мощную европейскую державу: на Англию, на Францию, а в 30-е годы сделала ставку на Германию, поверив в судьбу «Тысячелетнего рейха».

Нынешние поляки до хрипоты рвут глотки, осуждая сталинское государство за соглашение с Гитлером в августе 1939 года. Но вспомним, что до этого каждый кусок Европы, проглоченный фашизмом, Польша приветствовала с восторгом: оккупацию Рейнской области, аншлюс Австрии, вторжение Италии в Абиссинию, итало-германскую поддержку фалангистов Франко в Испании. Гитлеровскую Германию исключают из Лиги Наций — Польша тут же услужливо предлагает фашистам представлять их интересы в этой предшественнице ООН. А когда произошла мюнхенская драма и Гитлер с согласия Англии и Франции отхватил у Чехословакии Судеты, Польша решила, что за заслуги перед Германией ей тоже положена часть добычи — и отрезала у чехов Тешинскую область.

Нам всё время тычут в глаза визитом Риббентропа в Москву в августе 1939 года. В майском номере «Новой Польши» за 2005 год опубликовано письмо российского ПЕН-центра польскому ПЕН-клубу, подписанное Вознесенским, Ерофеевым, Мориц, Ахмадулиной, Аркановым и прочими деятелями либеральной тусовки, в котором перечислены все преступления России: «катынское злодеяние», «Варшавское восстание», «стираемая с лица земли Варшава» — с истерическим воплем:

«Пятая колонна»… Однако почти все — лауреаты Государственной премии России, полученной из рук Путина, предложившего во время визита в Польшу полякам, когда они подняли крик насчет покаяния за Катынь, не превращать польско-российские отношения в театр абсурда.

Надо бы знать пенклубовским подписантам этого письма, что они защищают открыто фашиствовавшую в предвоенное время страну, которая задолго до августа 1939 года вела переговоры с тем же Риббентропом. А до него в Варшаве то и дело гостили министры «Третьего рейха» Геринг и Франк, множество немецких генералов и дипломатов, польский министр иностранных дел Ю. Бек ездил на свидание к Гитлеру… Да и сам фюрер после оккупации Польши приказал поставить в Кракове почётный военный караул у гробницы Пилсудского в Вавельском замке, как бы отдавая дань благодарности его профашистской политике и, видимо, вспомнив, что в 1933 году Польша стала первым после Ватикана государством, заключившим с Германией договор о ненападении, чем поспособствовала международному признанию фашистского режима.

Из двадцати четырёх российских подписантов письма, опубликованного в «Новой Польше», более половины — евреи. Ну хоть бы они вспомнили, по какой довоенной Польше 1939 года, разорванной «чудовищным пактом Риббентропа-Молотова», они проливают слёзы. Советую им прочитать отрывок из воспоминаний гражданина Польши, поляка по матери Андрея Нечаева, ныне живущего в Щецине:

Ни в какие времена, даже самые трудные для советских евреев — ни в тридцатые, ни в сороковые годы, ни в эпоху «отказничества», — такого в России представить было невозможно.

Это было подражанием гитлеровским «хрустальным ночам», но лишь с одной особенностью: в Польше тех времён преследовало и загоняло евреев в угол не столько государство, сколько само общество, население, «соседи» (если вспомнить трагедию Едвабне).

Государственную практику легко прекратить.

Общественные нравы искоренить или исправить чрезвычайно трудно, почти невозможно.

Так что Польша конца тридцатых годов была отнюдь не «кроликом», как пытался изобразить её Чеслав Милош, а скорее хищником средней величины, вроде гиены, льнущей к более крупному хищнику, Германии, в надежде на объедки со стола победителя. Она сама создавала атмосферу интриг и политического коварства, в которой стал вполне естествен и необходим для безопасности нашей страны «пакт Молотова-Риббентропа». Ну а то, что большой хищник, на которого возлагались сервильные надежды, «кинул» хищника более слабого и даже разорвал его за две недели войны — так это в истории бывало не раз. И повторится ещё не единожды.

Мелких слуг в большой геополитической игре в те времена частенько приносили в жертву.

4. «Стоящие с оружием у ноги…»

В год шестидесятилетия Победы над гитлеровской Германией и всеми силами фашистской Европы журнал «Новая Польша» (впрочем, как и вся польская пресса) особенно много слез пролил по поводу преследований, которым в 1944–1945 годах подвергалось командование и солдаты Армии Крайовой. Эти «преступления» советской власти в сегодняшней Польше считаются «знаковыми», «сакральными», по поводу которых нельзя сомневаться, точно так же, как по поводу Освенцима и Катыни.

эта издевательская реплика по отношению к «освободителям» принадлежит члену правления российского общества «Мемориал» некоему А. Черкасову («Новая Польша», № 3, 2005 г.)

И такого рода истерические стенания — в каждом номере «Новой Польши».

Действительно, Армия Крайова была достаточно многочисленной и хорошо организованной силой. И по советским, и по польским источникам, её подпольная сеть насчитывала от 250 до 400 тысяч человек. Но как она сражалась с немецко-фашистскими оккупантами, как она защищала свой народ? Она исходила из концепции «двух врагов» — Германии и России, которая сводилась к тому, чтобы, как любило говорить командование АК, «стоять с оружием у ноги». Это тактика была один к одному похожа на тактику наших союзников, о которой вице-президент США Гарри Трумэн сказал так: «Пусть немцы и русские как можно больше убивают друг друга». Но цинизм, естественный и понятный для союзников, на земли которых ни разу не ступила нога гитлеровского солдата, на практике оказывался самоубийствен для «расово неполноценного» польского народа, обречённого на уничтожение. Тем не менее поляки не торопились открывать «второй партизанский фронт», и «Информационный бюллетень» Главного штаба Армии Крайовой 1 октября 1942 года так комментировал развернувшееся Сталинградское сражение:

Кощунственно иронизируя над нашей сверхчеловеческой стойкостью на «великой реке», поляки мистическим образом спровоцировали зеркальную ситуацию, которая возникла через полтора года: Варшавское восстание! А почему не увидеть связи между этими судьбоносными событиями? Висла — тоже «великая река». Руины Варшавы ничем не отличались от сталинградских руин. «Ад на Волге» стал «адом на Висле». И все-таки великое отличие есть: в Сталинграде, вскинув руки вверх, из развалин вышел фельдмаршал фон Паулюс, а в Варшаве в той же позиции (Hдnde hoch!) перед эсэсовским генералом фон дем Бахом возник высокородный шляхтич граф Бур-Комаровский. Вот так история мстит тем, кто пытается осмеять её.

Когда в начале 1943 года наши войска добивали и брали в плен последние части армии Паулюса, идеологи АК отнюдь не радовались нашей победе, но оплакивали судьбу оккупантов:

Эти слёзы лились в то же самое время, когда крематории Освенцима и Треблинки уже работали на полную мощь, когда тысячи поляков в вагонах для скота выселялись из Люблинского воеводства и Замойщины, когда сотни детей, оторванных от матерей и отцов, замерзали в этих вагонах…

Но вот как писал польский историк Владислав Побуг-Малиновский о том, как в те трагические дни придерживался тактики «стоять с оружием у ноги» один из вождей АК генерал Ровецкий с его штабом:

Сегодняшние польские «аковцы» кричат о том, что советские войска не пришли на помощь Варшавскому восстанию. Но как Армия Крайова отозвалась на восстание евреев в Варшавском гетто весной 1943 года?

Генерал Бур-Комаровский в своих воспоминаниях «Подпольная армия» пишет, что когда Ровецкий созвал совещание штаба и робко заявил, «что в такой степени, в какой это возможно, мы должны прийти евреям на помощь», то от своих штабных офицеров «он услышал такие рассуждения: если Америка и Великобритания не в состоянии предотвратить это преступление немцев», то «как же мы сможем их остановить?».

А в газете «Жечпосполита» от 5–6 июля 2003 года была напечатана статья П. Шапиро «Краткий курс на память и забытье», в которой автор писал о том, что когда «в Лондон попали микрофильмы с отчётами о деятельности еврейского подполья, их использование во время войны не вызвало какого-либо энтузиазма со стороны польского подполья». Реакция лондонских поляков была такова: «Евреи любым путём стремятся разрекламировать во всём мире величие своего вооружённого сопротивления немцам». Может быть, евреи преувеличивали значение своего восстания. Допускаю. Но разве не тем же самым сегодня занимаются поляки, рекламируя «величие вооружённого сопротивления» Армии Крайовой задним числом, спустя шестьдесят лет после войны?

Не удержусь и ещё раз процитирую отрывок из книги Вадима Кожинова, о котором я уже упоминал в книге «Шляхта и мы».

Вот что означало «стоять с оружием у ноги»!

Ради справедливости надо сказать, что кроме 33 тысяч погибших «аковцев» поляки, воевавшие и в Европе — в английских частях, и в составе наших войск — Армия Людова, и во время немецкого блицкрига, длившегося 17 дней, — потеряли ещё около 100 тысяч человек. Всего их общие военные потери — 123 тысячи, то есть 0,3 % населения страны, от 35 миллионов.

Наши прямые военные потери (около 9 миллионов) составляли 5 % населения СССР, немецкие (без союзников) — 5 миллионов солдат и офицеров — около 7 % населения Германии.

В таких роковых и судьбоносных войнах, какой была Вторая мировая, тремя десятыми процента — такой малой кровью Родину не спасёшь… «Стояли с оружием у ноги», экономили силы, ждали момента, когда после советско-немецкого взаимоистребления можно будет схватить власть в Польше голыми руками, а в результате дождались, что за это время немцы уничтожили 6 миллионов их сограждан, каждого шестого поляка.

В год шестидесятилетия Победы пропагандистскую кампанию по поводу преследований, которым подвергались командование и солдаты АК, возглавил сам президент Польши Александр Квасневский, выступивший, как пишет «Новая Польша», 7 мая 2005 года во Вроцлаве:

Пресса, естественно, поддержала «возмущение и горечь» президента:

Много воды утекло с тех пор. Выросли новые поколения, не знающие обстоятельств, в которых проходили подобные репрессии, и потому надо и нам почаще вспоминать истинную историческую картину той эпохи…

В 1994 году, в наше демократическое время, Российская Академия наук, Институт славяноведения и балканистики, Государственный архив Российской Федерации и Научный центр общеславянских исследований издали крошечным, почти самиздатовским тиражом (500 экз.!), на плохой, жёлтой бумаге, в мягкой обёрточной обложке собрание документов под названием «НКВД и польское подполье». Процитируем несколько донесений НКВД, касающихся деятельности АК в тылу советских войск на освобождённых землях Польши в 1944 году, задолго до ареста в марте 1945 года Окулицкого и его товарищей.

Из донесения советника НКВД при Министерстве общественной безопасности Польши Н. Н. Селивановского (1945 г.)

Ещё одно донесение Н. Н. Селивановского от 5 июня 1945 г.:

Это — лишь малый список жертв «аковского» террора. Осенью 1945 года их число непрерывно растет:

Из донесения от 23 апреля 1946 г.:

В. Парсаданова пишет о 1000 убитых советских военнослужащих, но это явное преуменьшение историка, издающего свои труды в России на польские гранты.

Лишь за 4 месяца 1946 года (январь, февраль, март, апрель) «аковцами» было убито из числа военнослужащих советских и польских вместе с местным населением 836 человек.

И это лишь небольшая часть расстрельных списков Армии Крайовой, опубликованных в этом сборнике. Так что когда Петр Мицнер пишет о том, что заключение в советские лагеря семнадцати тысяч «бойцов АК… для них стало потрясением», думаю, что он преувеличивает. Они знали, за что их ссылают в лагеря, и, думаю, радовались, что всего лишь ссылают, а не ставят к стенке.

Сегодня, в год 60-летия Победы, когда Россию клеймят за интернирование «аковцев», когда наша власть принимает как должное плевки шляхтичей, вместо того чтобы осадить эту свору с достоинством, приличествующим великой Победе, конечно, понимаешь, что «козыревщина» ещё не изжита из нашей внешнеполитической жизни.

Она лишает наших государственных мужей смелости, веры в свою правоту, поиска истины. А если уж самым храбрым иногда удаётся хоть как-то огрызнуться и возмутиться, то тут же из-за океана раздаётся шляхетский окрик знаменитого не меньше покойного папы поляка Бжезинского, который со страниц «Уолл-стрит Джорнел» потребовал, чтобы российское правительство «не увиливало от оценки прошлого своей страны, которое во всём мире признано криминальным».

Тоже мне «тихий американец»…

5. «Берег левый, берег правый…»

1 августа 1944 года началось Варшавское восстание.

26 августа 1944 года Константин Рокоссовский дал интервью британскому корреспонденту Александру Верта.

Между маршалом Советского Союза и англичанином произошёл такой разговор:

Честный рассказ солдата, поляка и великого полководца.

А вот как изображают те трагические события нынешние воинственные шляхтичи из журнала «Новая Польша»:

В том же номере:

Автору этих слов, видимо, непонятно, что в Варшаве тогда стояла ещё одна «до зубов вооружённая армия» — но другая, немецкая.

Сколько раз наши русофобы, российские и польские, упрекали Жукова, что он не жалел солдат, бросал их на взятие Берлина, что к «датам» якобы брали города, что такое жертвоприношение, такое нежелание беречь своих солдат — преступно… Но в истории с Варшавой всё наоборот — до сих пор кричат: почему не стали брать её с ходу! Брать её с ходу, да ещё не в соответствии со своими военными планами, а с чужими — значит положить десятки тысяч солдат. Но какое дело до русской крови борзописцам и фарисеям-историкам из «Новой Польши»? 600 тысяч им мало… Ещё надо было прибавить, спасая авантюристов из АК.

Взять великий город — дело непростое, это не деревушка и не хутор. Бои в городе — одна из самых тяжелейших военных операций. Вспомним, что немцы не могли овладеть руинами Сталинграда, а наши солдаты в 1994 году — кварталами Грозного. Но если следовать шляхетской логике, то Сталин только и ждал момента, когда немцы раздавят повстанцев, чтобы потом взять Варшаву. Однако мы её взяли не через несколько дней или даже недель после капитуляции Бур-Комаровского, а почти через четыре (!) месяца — 18 января 1945 года. Вот сколько времени понадобилось нашим войскам, нашим штабам, нашим отставшим от фронта тылам, чтобы собрать разведданные, подтянуть резервы, выработать стратегию, по которой следует с наименьшими потерями штурмовать громадный город. Не по-шляхетски мы его брали. А по-советски. По-сталински.

22 июля 1944 года на первом клочке освобождённой Польши был образован Польский комитет национального освобождения. Испугавшись, что он будет представлять будущую власть Польши, «аковцы» тут же обратились к англичанам с просьбой о поддержке будущего восстания. Англичане не дураки: отказались от плана конкретной помощи, сославшись в числе других причин на необходимость «согласования этих действий с советским правительством».

Несмотря на это, через 3 дня главнокомандующий АК отдал приказ о начале восстания.

Вот как вспоминал о начале этой трагедии во время 20-й годовщины восстания один из его участников. (Дальше выдержки из сборника: «Варшавское восстание. Статьи. Речи. Воспоминания. Документы»):

Всё это было похоже на восстание 1863 года, о котором польский историк Я. Тазбор писал почти так же:

Варшавское восстание было событием, генетически связанным со многими катастрофическими ключевыми фактами польской истории: с восстанием 1863 года, с атаками польских кавалеристов на немецкие танки в сентябре 1939-го, с жертвоприношением нескольких тысяч жолнеров под Монте-Кассино, с фантастическим планом генерала Андерса первым войти в родную Польшу и освободить Варшаву.

Из воспоминаний повстанцев:

За два часа до переправы к советскому берегу через Вислу штаб Бур-Комаровского принял решение о капитуляции. Лучше в плен к немцам, чем союз с Советской Армией и Армией Людовой:

28. IX.44. (Из донесения представителя главного командования АК подполковника Зигмунда Добровольского о переговорах с немцами о капитуляции):

Из воспоминаний участников восстания:

Недаром, как писал в своём донесении в штаб АК полковник Вахновский, который вёл с обергруппенфюрером СС генералом фон дем Бахом переговоры об условиях капитуляции, эсесовский генерал «особенно подчеркнул своё доброжелательное отношение к полякам и Армии Крайовой». (Это после уничтожения двухсот тысяч мирного населения Варшавы.)

Конечно, никто никогда не упрекнёт в недостатке мужества рядовых солдат Армии Крайовой, не знавших планов своего начальства и беззаветно умиравших за родину на руинах Варшавы. Но высшее офицерство! Оно даже фронтовое братство предало только лишь потому, что их временные собратья по оружию были из Армии Людовой и переправились к ним с восточного берега Вислы, а значит, были для них «советскими поляками».

6. От Волыни до Катыни

В майском номере «Новой Польши» за 2005 год опубликованы сразу два материала об отношениях Армии Крайовой и белорусских партизан во время фашистской оккупации. Автор одного из них Александр Гогун верен польской исторической концепции: для него «красные партизаны» (так названа статья) — это в первую очередь мародёры и грабители, партийные функционеры и чекисты. Польский историк, конечно же, заключает слова «народные мстители» в иронические кавычки и охотно, как и вся польская историография, переходит на геббельсовский язык, называя белорусских партизан «бандитами».

В том же номере ещё один историк — Казимеж Краевский вторит Гогуну. В статье «Кто расстреливал белорусских партизан» (которая является откликом на нашу перепечатку короткой заметки из немецкого журнала «Шпигель») он обвиняет белорусских партизан в том, что они выполняли

Все-таки шляхта верна себе — рано или поздно проговорится: Западная Белоруссия у Краевского названа «восточной территорией, принадлежавшей до войны Польше».

Никак не хотят признать поляки, что белорусы боролись с ними не по указу чекистов и партийных функционеров, а чтобы по окончании войны жить в единой Белоруссии, но не в польской колонии, именуемой «восточной территорией».

В Польше времён Пилсудского и после его смерти Западной Белоруссии не существовало. Она называлась «крессами всходними» — то есть «восточной окраиной». Поляки в те времена не признавали белорусов за нацию. Известный польский идеолог 30-х годов Адольф Невчинский безо всяких оговорок заявлял, что с белорусами нужно разговаривать на языке «висельниц и только висельниц… Это будет, — писал он, — самое правильное разрешение национального вопроса в Западной Белоруссии».

Нынешние польские историки (порой вместе с нашими политологами) изо всех сил стараются затушевать белорусско-польские противоречия минувшей эпохи. В февральском номере «Новой Польши» за 2005 год некая Инесса Яжборовская (из Института сравнительной политики Российской Академии наук) изображает их так:

Словом, все польские грехи приписываются Советскому Союзу. Но как бедная политологша объяснит, почему белорусы, которые в Польше из-за якобы просоветской польской политики «потеряли свой язык», чтобы говорить на нём, должны были «уехать в советскую Белоруссию. В противном случае им надо было объявить себя поляками»… Но это значит, что в советской Белоруссии подобных притеснений не было. (А как туманно и загадочно сказано: «Украинцы на это не пошли, украинцев постигла акция „Висла“!»)

На самом деле в 20–30-е годы западные белорусы считали поляков оккупантами и боролись, как могли, с польскими полицейскими, жандармами и колонистами, получившими земли «всходних крессов».

Вот почему население «всходних крессов» с радостью приветствовало освободительный для них поход Красной Армии 17 сентября 1939 года. И в сегодняшней Белоруссии очень сильно общественное мнение, требующее, чтобы 17 сентября — день воссоединения расчленённого в 1921 году белорусского народа, стало государственным праздником республики.

Ненависть белорусов к польским осадникам в сентябре 1939 года была такова, что как только рухнула польская колониально-полицейская система в «западных крессах» — то наступало неотвратимое возмездие.

Сбывалось то, о чём писал в своих воспоминаниях наш бывший военнопленный времён войны 1920 года Яков Подольский: «Ужасное отмщение готовит себе шовинистическая буржуазная Польша».

22 и 23 сентября местное население местечка Скидаля расправилось с бывшими легионерами-осадниками. Были застрелены, растерзаны и забиты в результате этой самосудной расправы 42 человека. Значит, было за что, если кроткие белорусы не выдержали.

С этой точки зрения и на Катынь надо посмотреть по-другому. Все польские историки, политики и журналисты много лет подряд талдычат о том, что в Катыни был расстрелян «цвет нации» — писатели, учителя, священники, учёные и т. д. А вот что пишет современный белорусский историк Л. Криштапович в исследовании «Великий подвиг народа» (Минск, 2005 г.).

Кстати, даже в статье Петра Мицнера «Интернированные союзники» («НП», № 2, 2005 г.) признаётся, что условия, в которых жили польские офицеры в дягилевском лагере под Рязанью, были вполне человечными:

Вот только бы «жестокую цензуру» отменить, и вполне этот лагерь можно было бы считать, учитывая военное время, чем-то вроде дома отдыха…

Когда я недавно побывал в Белоруссии — мои минские друзья подарили мне книжечку, изданную в столице в 1994 году. Называется она просто: «Армия Краева на Белоруссии». С подзаголовком: «Первая книга в Белоруссии, где сказана полная, непричёсанная правда про Армию Краеву».

Читаешь эту «непричёсанную правду» — и волосы на голове дыбом встают. Всю бы её перепечатать, да места много займёт. Ограничусь несколькими отрывками.

Книга насыщена документами и воспоминаниями, донесениями разведчиков, сводками НКВД, приказами советского партизанского командования и командования Армии Крайовой.

Из приказа командира польского батальона Панурага («Яна Пивника») от 5.06.44 года:

Советский разведчик, который передавал нашим властям текст этого приказа, от себя добавил, как легендарный аковец «оборонял местное население»:

Это был тот самый Нуркевич, о котором в майском номере за 2005 год в материале А. Гогуна сказано с одобрением:

Из рапорта главного коменданта АК генерала Тадеуша Комаровского (будущего руководителя Варшавского восстания. — Ст. К.) в штаб польского Верховного главнокомандования в Лондоне от 1 марта 1944 года:

Из судебного дела № 3710/822 по поводу отряда «Крысы»:

Поляки плачут о судьбе своих пленных в Медном. Но вот что пишет белорусский историк Е. Семашко о них:

Из судебных документов по обвинению Леопольда Окулицкого и других руководителей Армии Крайовой на процессе в Москве 18–22 июля 1945 года:

Из письма белорусского ветерана ВОВ Серафима Янеца от 17.04.1993 г.:

Из авторского текста:

О тех же поляках, которые, желая бороться именно с гитлеровцами, шли в партизанские белорусские отряды, «Информационный бюллетень штаба Армии Крайовой» писал 27 августа 1942 года, в самые тяжёлые дни войны:

Вот такие у нас были «союзники».

Украинцы, в отличие от белорусов, имели громадный многовековой опыт борьбы со шляхтой, начиная со времён Богдана Хмельницкого, Коливщины, казацких и крестьянских восстаний XVIII века. Они знали, что с поляками можно разговаривать только на ветхозаветном языке: «око за око», «кровь за кровь»… В эту борьбу были вовлечены и отряды ОУН, и УПА, и дивизия «СС-Галичина», и всяческие бандеровские «лесные братья».

В ответ на польскую резню в украинских сёлах на Львовщине они могли ответить не менее страшной резнёй на Волыни. «Новая Польша» об этих событиях пишет очень туманно: «Ещё до Второй мировой Украинская повстанческая армия вырезала на этих территориях поляков, те тоже себя не очень сдерживали». Ну всё как в бессмертной гоголевской повести «Тарас Бульба»!

Но надо понимать, что западные украинцы «вырезали» тех, кто их гнобил и «вырезал», как и белорусов, с 1920-го по 1939 год. Так что зря поляки сегодня изгаляются над нашим якобы освободительным походом на Запад осенью 1939 года:

Ох… всё-таки, как говорил Салтыков-Щедрин, «нет глупости горшей, нежели сама глупость».

Да не от Гитлера, панове, мы освобождали «западные области», «отхваченные» у нас в 1920 году, а от вас, интервентов, которых ненавидели украинцы и белорусы, восставшие против оккупантов не только в сентябре 1939 года, когда рушилась Речь Посполита, но гораздо раньше… Недаром партизанская Украинская повстанческая армия была создана для борьбы со шляхтой задолго до начала и Второй мировой, и Отечественной войны.

В 1964 году в издательстве «Прогресс» вышел перевод книги Ежи Климковского «Я был адъютантом генерала Андерса». В ней были большие купюры, сделанные по идеологическим соображениям: чтобы не вспоминать об отношениях украинцев к полякам осенью 1939 года. Книга была издана в редакции специзданий.

В 1991 году воспоминания Климковского были переизданы без купюр издательством Московского энергетического института. Я приведу три отрывка из книги, в которых будут курсивом выделены строки, опущенные в 1964 году и восстановленные в 1991-м. Речь идёт о бегстве разбитых немцами польских войск на Восток.

Вот так-то: оказывается, мы на свою голову ещё и польских офицеров и генерала Андерса спасали от украинской мести…

Интересна одна «украинская подробность» из истории Варшавского восстания. Когда ровно через два месяца после его начала аковские шляхтичи выбросили перед немцами белое знамя, они очень боялись, что немцы поручат принимать их почётную капитуляцию украинским отрядам, сформированным из жителей Западной Украины.

Из отчёта полковника Армии Крайовой Вахновского, которому было поручено выработать условия капитуляции:

Чуяла кошка, чьё мясо съела! Очень боялись поляки украинской мести за всё, что они с 1921-го по 1939 год натворили на Западной Украине, знали, что от украинских националистов им пощады не будет:

И в этой обстановке главари правительства в изгнании и Армии Крайовой ещё лелеяли иллюзии о том, что, лавируя между Германией и Советским Союзом, можно каким-то фантастическим образом сохранить в их будущей Польше Западную Украину!

Как пишет «Новая Польша» сегодня о тех событиях?

Поляки ответили операцией «Висла», во время которой было вырезано украинцев отнюдь не меньше. Сколько? Поляки не считали, они всегда помнили только свои потери.

Словом, произошёл взаимный геноцид по числу жертв, намного превзошедший Катынь. Но из общих политических соображений и та и другая сторона заявили, что «даже самая горькая правда, касающаяся прошлого, не должна повредить прекрасным отношениям Польши и Украины». Это сказал Кучма Квасневскому в 2003 году.

А в 2005-м Квасневский и уже новый президент Украины Ющенко встретились во Львове и поклялись над прахом резавших друг друга молодых поляков и украинцев («львовских орлят») в вечной дружбе и «стратегическом партнёрстве».

Из речей двух президентов:

Квасневский:

Ющенко не остался в долгу, и его речь ничем не уступила красноречию Кваcневского:

Высокопарным, театральным, фарисейским пиаром веет от слов обоих президентов. Трагедия взаимной резни была тяжёлой, тёмной, кровавой. Такой же, как в Едвабне. В конце концов все противоборствующие силы той войны сражались за свои «чаяния», за свою «национальную гордость», за свой «патриотизм». Даже немецко-фашистские оккупанты по-своему любили свою родину и умирали за неё. Нынешние поляки готовы любые геноциды забыть, лишь бы только идеология антирусской Катыни была вечно живой.

Допускаю, что я без достаточной аргументации утверждал в комментариях к немецкой заметке «Кто расстреливал белорусских партизан», будто бы аковцы, их расстреливавшие, находились в составе вермахта.

Мои оппоненты воспользовались этим обстоятельством:

В ответ на эти истерические возражения хочу познакомить их авторов с документами сборника «НКВД и польское подполье».

Из докладной записки Л. Берия И. Сталину от 17 июня 1945 г.:

Из докладной записки зам. министра внутренних дел И. В. Сталину и В. М. Молотову от 15 апреля 1949 года по рассмотрению дел польских граждан, находящихся в советских лагерях:

Так что, пан Новак, хотя ни один польский историк об этом не слыхивал, были среди поляков коллаборационисты, и немало…

Но дело не только в том — служили они в рядах вермахта или не служили! Главная суть, что они стреляли на уже освобождённых от немцев территориях в спины советским солдатам, тем самым фактически воюя на стороне Германии.

Да за одни эти, далеко не полные, списки и цифры убитых и раненых советских военнослужащих и белорусских партизан руководивший Армией Крайовой генерал Окулицкий с товарищами по законам военного времени мог быть поставлен к стенке без суда и следствия.

Однако сталинское правосудие устроило открытый судебный процесс, начавшийся 18 июня 1945 года, над 16 лидерами Армии Крайовой. Их действительно взяли в плен коварным образом — но на войне как на войне! Пять человек получили сроки от 10 лет до 1 года, восемь — по нескольку месяцев. Осуждённых обвинили в организации подпольных вооружённых отрядов на освобождённых территориях, в террористической и диверсионной деятельности, в создании подпольных радиостанций в тылах Красной Армии и в подготовке военного выступления совместно с Германией против СССР. Трое были признаны невиновными. Веслав Гомулка хотел, чтобы процесс проходил в Варшаве, но Сталин ответил ему: «Они стреляли в наших людей», на что Гомулка выставил свои аргументы: «Они приказывали стрелять не только в ваших, но и в ещё большей мере в наших людей». Этот аргумент Сталин, как вспоминал Гомулка, признал: «А может быть, вы и правы». Но процесс всё-таки прошёл¹ в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, знаменитом по процессу 37–38 годов. Сегодня требует комментариев последнее из обвинений «аковцев» в подготовке военного выступления совместно с Германией против СССР…

К осени 1944 года немцы стали понимать, что война проиграна. Отсюда началось их некоторое дипломатическое заигрывание с верхушкой АК. Недаром всем аковцам после капитуляции Варшавского восстания был дан статус военнопленных. Более того, во время допроса главнокомандующего АК бригадного генерала Окулицкого 7 мая 1945 года допрашиваемый, в частности, сказал:

Немцы, находясь в отчаянном положении, стали судорожно разыгрывать польскую карту, надеясь кое-как сколотить при посредничестве поляков блок с Англией для спасения Европы от «русского большевизма»… И глупая шляхта ещё раз поверила немцам, как это уже было перед сентябрём 1939 года. Но только тогда она, шляхта, надеялась на союз Германии и Польши в борьбе против Советского Союза. А в 1944 году поставила на Англию. Очередная политическая химера вскружила головы шляхтичам.

24 апреля 1945 года Л. Берия ознакомил И. В. Сталина с документом, изъятым у Окулицкого и адресованным начальнику нелегального штаба АК, обозначенному под псевдонимом «Славбор»: Окулицкий подтвердил, что документ составлен и написан им лично.

В частности, в документе говорилось:

Подпольное руководство АК вместе с лондонским польским правительством в изгнании изо всех сил пыталось воздействовать на английский кабинет министров. Чуть ли не при каждом аресте террористов-аковцев их командование апеллировало к Лондону.

Депеша из Виленского округа АК:

Словом, шкодили сами, а чуть что — о помощи просят Англию.

Но Черчилль — прагматичный политик с трезвым имперским мышлением — пришёл в ярость, когда познакомился со стратегическими замыслами высокородной шляхты. Не потому, что он любил Советский Союз, а потому, что он не любил в политике идиотов.

Вот как отозвался он об авантюрных конвульсиях польского правительства в изгнании и верхушки Армии Крайовой во время московской встречи с Миколайчиком в 1944 г.

Не знаю, читал ли Путин воспоминания Станислава Миколайчика, где приведены эти слова Черчилля. Думаю, что не читал. Иначе он во время визита в Польшу в 2002 году подумал бы, а стоит ли возлагать венки к памятнику в честь Армии Крайовой. Хотя рядовым погибшим солдатам всегда можно отдать почести, если ты уверен, что они не стреляли в спину твоим соотечественникам, не жгли белорусские деревни и не расстреливали белорусских партизан. А уж склонить голову перед прахом идеологов и генералов Армии Крайовой — недостойно для президента России. Черчилль осудил бы его за это.

Война закончилась. Химерический план шляхтичей об антисоветском блоке с включением в него Германии лопнул. Но тут началась «холодная война», а ещё, на их счастье, Черчилль произнес фултонскую речь, и пылкие поляки опять оживились. Это их очередное шизофреническое состояние отражено в различных донесениях НКВД высшему руководству СССР в 1946 году. Приведу лишь два примера.

Из докладной записки заместителя советника МВД при министерстве общественной безопасности Польши С. П. Давыдова министру внутренних дел СССР С. Н. Круглову от 10 апреля 1946 года, в которой речь идёт об аресте члена Армии Крайовой А. Ярмуса:

Из донесения того же адресата от 10 мая 1946 года:

Представляете — потеряв десятки миллионов сыновей и дочерей, сверхчеловеческим напряжением сломив военную машину всей фашистской Европы, наш народ заканчивает кровопролитнейшую войну, вся европейская часть страны лежит в руинах, и в это время руководство Армии Крайовой плетёт интриги и в своей пропаганде, в своих экзальтированных шляхетских мечтаниях жаждет лишь одного: чтобы ради их авантюрных политических планов, ради их жажды стать во главе Польши Советская Армия столкнулась бы с армией западных союзников. А если посчастливится — то и с остатками вермахта. То есть эти авантюристы мечтали, чтобы Вторая мировая война сразу перешла в Третью!

7. Катынский психоз

Листаешь «Новую Польшу», и такое впечатление складывается, что вся страна, весь народ польский говорит только об одном — о Катыни, что он ждёт не дождётся очередного юбилея катынских событий, что лишь «катынский допинг» объединяет всё польское гражданское общество — старых и малых, поляков и евреев, католиков и атеистов в одно целое.

Каждый год в Варшавском королевском замке проходит Катынская конференция. Вокруг Катыни до сих пор бушуют страсти: возникают законотворческие споры, кипит издательская деятельность, выдвигаются ультиматумы.

Правда, в 3-м номере журнала сообщается, что в Катыни «было эксгумировано 4,4 тыс. останков». В апрельском журнале — уже цифра 25 700…

И так из номера в номер…

Президент Квасневский, сам того не предполагая, нашёл точное слово: «Хотя поляки отмечены печатью страданий и мученичества, они не одержимы исторической манией» («НП», № 4, 2005 г.). Ну как же не одержимы, когда «поляки (отнюдь не историки) в стремлении „назвать поимённо“ каждую жертву преступных репрессий неутомимы» («НП», № 2, 2005 г.).

Венцом катынской пропагандистской акции было награждение перед юбилеем шестидесятилетия нашей Победы российских граждан. Президент Польши Квасневский, вручив награды главному архитектору перестройки А. Яковлеву, главному архивисту ельцинской эпохи Р. Пихоя, главным историкам по Катынскому делу Н. Лебедевой и В. Парсадановой, заявил, что Польша и поляки ожидают от нынешних российских властей тщательного расследования катынского преступления, признания его геноцидом, обнародования имён всех, кто непосредственно расстреливал «цвет польской интеллигенции», и передачи всех документов, касающихся Катыни, из российских архивов…

Поляки требуют объявить катынский расстрел геноцидом, чтобы осудить Россию каким-то особым образом. Но если запустить процесс международного наказания за геноциды «всех времён и народов», то Польше придётся долго ждать своей очереди: впереди будут стоять американцы за убийство 250 тысяч мирных японцев из Хиросимы и Нагасаки (и англичан должно засудить за бомбардировку Дрездена — тоже 250 тысяч мирных жителей!), потом ещё раз американцев за то, что отравили дефолиантами десятки тысяч вьетнамцев, вслед за ними пойдут турки за уничтожение полутора миллионов армян в 1916 году; можно будет посадить на «геноцидную» скамью подсудимых Англию и Францию за подавление китайского восстания во время «опиумной войны»… Да, в конце концов, и французского короля Карла IХ хорошо бы задним числом приговорить к какому-то наказанию за Варфоломеевскую ночь, во время которой погибли 30 тысяч гугенотов. Всё-таки это больше, чем даже 22 тысячи поляков. (Российская прокуратура ельцинской эпохи, делавшая всё, чтобы опорочить советскую действительность, и та нашла доказательства гибели в Катыни только 1800 польских военнослужащих.)

Я привожу эти примеры, чтобы показать всю логику катынского абсурда. А разве белорусы не могут предъявить полякам обвинение в геноциде за уничтожение нескольких тысяч своих граждан рыцарями Армии Крайовой во время войны? А украинцы за операцию «Висла»?

Курды могут предъявить режиму Саддама Хусейна обвинение в такого рода преступлении, но ведь иракцы, потерявшие десятки тысяч своих людей во время американского нынешнего нашествия, тоже рано или поздно скажут: это был геноцид. Ну и что — всю дальнейшую историю человечества будем судиться друг с другом в Страсбурге или Гааге?

Интересны намёки польской прессы о денежной компенсации за «катынский геноцид». Тут поляки идут по тропинке, протоптанной евреями, которые много миллиардов долларов получили за холокост, устроенный в Европе фашистами. Но там хоть фигурировала цифра 6 миллионов! Было за что бороться. Все страсти, всю трагедию великой и страшной войны практичные евреи перевели в систему денежных компенсаций, в валюту, в счета, в фонды. Но, видимо, в истории это был первый и последний удачный случай. Хотя если поляки добьются своего в Страсбурге или Гааге и «процесс пойдёт», то евреи смогут за несколько тысяч своих соплеменников, уничтоженных в Едвабне и других местечках Польши в 1941 году, слупить на этот раз уже не с немцев, а со шляхтичей хорошие бабки… Поляки, как всегда, не просчитывают последствий своего легкомысленного поведения.

Что же касается «цвета нации», расстрелянного в Катыни, то интересные соображения по этому поводу я прочитал в статье журналиста Руслана Лынёва, опубликованной в журнале «Российская Федерация сегодня» (№ 10, 2005 г.).

К тому же до сих пор поляки никак не комментировали некоторые места из дневников и записных книжек Йозефа Геббельса, касающиеся Катыни. Ну, к примеру, такую запись, сделанную им 8 мая 1943 года:

В его записях, между прочим, было и такое: «Если на месте обнаружится немецкое оружие, вся затея рухнет». Своих людей Геббельс натаскивал:

Конечно, поляки могут объявить эти записи Геббельса фальшивкой, но тогда почему постановление Политбюро от марта 1940 года, которое Ельцин с извинениями за Катынь вручил полякам, мы не можем считать подделкой?

С Натальей Горбаневской — нынешним автором «Новой Польши» и членом редколлегии журнала — я учился на филфаке МГУ в 50-х годах. Тогда, как и потом, она писала графоманские стишки, славила красные революционные праздники (до сих пор помню строчку — «и праздник потеряет номер, окрасится красным красно»). Не обретя известности на поэтической стезе, Горбаневская ушла в диссидентство, в «правозащитное движение», и её имя стало наконец-то широко известно после выхода на Красную площадь в августе 1968 года семерых «правозащитников» с плакатами, протестующими против вторжения войск Варшавского пакта в Чехословакию. Среди протестующих была и незадачливая поэтесса.

Правозащитников тогда моментально скрутили и запихнули в машины кагэбэшники. Действовали они чётко и правильно, а вот наш Агитпроп то ли промолчал, то ли что-то невнятное промямлил по поводу этой демонстрации. А надо было, ничего не стесняясь, прямо и жёстко сказать «мировому общественному мнению» следующие веские слова:

«После Великой Отечественной войны в советском плену осталось 70 тысяч чехословаков. Но это — в плену, а топтало нашу землю тысяч сто, а может быть, и больше.

И немало горя, смертей, разрушений принесли нам эти онемеченные славяне. А если вспомнить мятеж подобных же чехословацких пленных в 1918 году и то, как эти якобы добродушные Швейки, вооружённые до зубов, расстреливая и вешая за саботаж железнодорожников Великого Сибирского пути, не желавших отдавать им продукты и готовить паровозы, рвались на Дальний Восток, увозя с собой из Казани вагоны с русским золотом? Как они сдали Колчака революционному Политцентру в обмен на разрешение вывезти без досмотра на Восток всё награбленное. Как под руководством генералов Гайды и Сырового, впоследствии сотрудничавшего с Гитлером, пользуясь развалом России, они брали реванш за годы своего плена… Хотя их никто не приглашал в Россию, сами в составе тех же австро-немецких войск в 1914 году двинулись на нашу землю.

В 1968 году кто-то из чешских студентов покончил с собой в знак протеста против нашего вторжения. Но вдумайтесь: сколько чехословаков были незваными гостями на нашей земле за две мировые войны? На их совести — тысячи загубленных русских жизней. Да и в составе команды, расстреливавшей царскую семью, были исполнители из числа австро-венгерских военнопленных.

И неужели после двух войн ХХ века, во время которых чехословацкие оккупанты оставляли в наших лагерях по 60–70 тысяч пленных, мы, освободившие Прагу от фашистов, должны были спокойно смотреть, как эта славянская страна вновь готовится к антирусскому мятежу? И после этого вся мировая общественность, вся чешско-польско-славянская интеллигенция вот уже 37 лет не устаёт стенать о том, что в 1968 году мы ввели в Прагу танки». Вот что пишет о чехословаках 1918 года красноярский историк А. Бушков в книге «Красный Монарх»:

Я вспомнил эти страницы истории лишь потому, что Горбаневская стала сейчас одной из самых оголтелых русофобских авторов «Новой Польши», где недавно выступила со статьёй о Катыни и о Хатыни, в которой пишет:

Оказывается, мы «заставляли» «подыхать с голоду» «миллионы советских солдат», потому что не подписали Женевскую конвенцию о военнопленных… Будто бы расистское фашистское государство, создавшее идеологию «недочеловеков» и «сверхчеловеков», нарушавшее все человеческие и божеские нормы жизни, только и мечтало, чтобы выполнять всяческие договоры и конвенции, считаться со всякими юридическими бумажками! Вот ярчайший пример шизофренического мышления и демагогии так называемых правозащитников.

В этой же статье правозащитница запускает свою версию о том, почему мемориал всем уничтоженным в Белоруссии деревням был создан в 1968 году в Хатыни.

В ответ на эти предположения циничной психопатки скажу следующее: этим летом я был в Минске на праздновании Дня независимости Белоруссии, приуроченного, кстати, ко Дню освобождения Минска Советской Армией в 1944 году, и побывал в Хатыни. Там я узнал то, что не желает в упор видеть Горбаневская. Во-первых, «поджигали и резали» беззащитных белорусов в Хатыни наряду с немцами эстонские и латышские каратели. Во-вторых, мемориал всем сожжённым деревням поставили в Хатыни ещё и потому, что названия многих деревень, как это часто бывает, повторялись, а имя «Хатынь» было в единственном числе. В-третьих, только в Хатыни нашёлся один человек — свидетель, оставшийся в живых, Иосиф Каминский, который мог точно рассказать, как произошло это преступление. В других уничтоженных деревнях таких свидетелей не осталось. И в-четвертых, Хатынь лежит недалеко от шоссе Минск-Витебск, и этот мемориал поэтому легко доступен для всех, кто хочет отдать дань памяти безвинным жертвам.

В сентябре 2004 года в коридорах высшей польской власти разыгрался очередной политический фарс.

Однако менее пылкое и более благоразумное

Более того,

Вот они, двойные политические стандарты: уничтожение немцами во время оккупации 6 миллионов польских граждан не подлежит обсуждению, никаких претензий к Германии быть не может, никаких репараций быть не должно (боятся немцев! — С. К.). А гибель несколько тысяч польских «поэтов, священников, интеллигентов» в Катынском лесу Польша требует объявить геноцидом, не имеющим срока давности только лишь потому, что это преступление, по убеждению поляков, совершено русскими.

Один из авторов «Новой Польши» пишет о том, почему поляки так закомплексованы на Катыни: потому что их потомки —

А наши красноармейцы, погибшие в польском плену после войны 1920 года — это, по логике того же автора, «вчерашние крестьяне», одетые в шинели, и потому

Опять же вечное деление народа на «элиту» и «быдло», разная цена крови шляхетской и холопской, отрыжка панского расизма…

8. От Версаля до Ялты

Поистине бешеной, говоря военным языком, «психической» атаке подверглись в «Новой Польше» и, естественно, во всей польской прессе в год шестидесятилетия Победы Ялтинские соглашения. А началась атака польских борзописцев на Ялтинскую хартию по команде Буша, сказавшего в начале 2005 года в Брюсселе:

И тут польские лакеи бросились наперебой поддерживать хозяина «нового мирового порядка». Как с цепи сорвались:

Неутомимый клеврет Америки Квасневский в этом хоре не отличался от польской журналистской братии:

Возможно, в какой-то степени Квасневский и прав, но странно, что политик такого ранга не понимает простой исторической истины: не все народы были на том этапе достойны этих прав. Народы и государства, бывшие союзниками и сателлитами Германии, — на какие права и свободы они могли надеяться? Я понимаю, что Квасневский в первую очередь думает о Польше. Но где было видано, чтобы «плодами победы» пользовались побежденные режимы, тем более фашистские? Черчилль понимал ялтинский момент в истории куда глубже и точнее, когда говорил:

А сколько проклятий, сколько скрежета зубовного было обрушено на праздник Победы и на всю предшествующую ему цепь необходимых для победы событий:

То, что для польских болтунов называется «дурное дело», для нашей страны было делом жизненно необходимым и судьбоносным. По шизофренической логике Новака и ему подобных, советские войска должны были дойти лишь до своей западной границы и оставить в неприкосновенности фашистскую Румынию, фашистскую Венгрию, фашистскую Словакию. Польский журналист даже не понимает, что в таком случае под властью Германии остались бы и Польша, и Чехословакия, и Югославия.

Возмущаться Ялтинскими соглашениями и устраивать сегодня вокруг них истерику — занятие смешное и неблагодарное. Историю не перепишешь. В таком случае с неменьшей политической логикой ещё на Нюрнбергском процессе можно было выставить счёт Англии и Франции за то, что Версальский договор, установивший в 1919 году в Европе и в мире новый порядок, настолько унизил и разорил Германию, что она, разрывая путы этого договора, вынуждена была ответить на него рождением фашизма. А значит, за все последующие преступления фашизма после его разгрома помимо Германии должны были ответить Англия и Франция.

Кстати, и Польша как государство во время версальского передела мира была кое-как искусственно слеплена из разных кусков, в том числе Познани, части Поморья, других земель Западной Пруссии. Наиболее проницательным политикам той эпохи была ясна ненадёжность и недолговечность этой конструкции, и Молотов был жесток, но прав, когда назвал в 1939 году такую Польшу «уродливым детищем Версальского договора».

«Сталин просто ножницами кромсал польские земли. Сколько оттяпали территорий!», — жалуется на историю некий питерский композитор Тимур Коган на страницах «Новой Польши». Да, что-то Сталин оттяпал, но ещё больше прибавил. Сталина уже нет на свете более полувека. Возьмите обратно эти земли. Возьмите Львов у Ющенко, Вильнюс у литовцев, но отдайте обратно немцам Силезию! Аннулируйте все сталинские деяния, если это вам по силам, и посмотрим, что после этого получится. И где «Новая Польша» находит таких темных, не знающих никаких законов истории собеседников, не понимающих, что после ликвидации Ялты произойдёт то, что произошло после крушения Версальского договора — очередной уже, видимо, пятый раздел Польши? Но слушая Польшу, уже и венгры начинают что-то вякать насчет компенсаций за 1956 год, и финны бормочут о несправедливости на Карельском перешейке, и даже эстонцы заглядываются на кусок псковской земли.

Какой скандал недавно возник в Польше, когда в некоторых районах Опольского воеводства (на землях, принадлежавших «до Ялты» Германии) на учреждениях появились таблички на немецком языке. А это — лишь цветочки…

Но коли венгерский парламент принимает решение о том, что Россия должна выплатить Венгрии некие громадные суммы за подавление мятежа 1956 года, то нам следует отменить послевоенную сталинскую «амнистию» венгерским оккупантам (которые жестокостью, как вспоминают многие свидетели и участники войны, превосходили даже немцев), которых в нашем плену было полмиллиона, и выставить Венгрии счет за всю нашу кровь, пролитую мадьярами в Одессе, в Крыму, на Украине, в донских степях и под Сталинградом.

Поляки договорились до того, что Советский Союз «в сговоре с нацистской Германией совершил агрессию против Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии, Румынии». Да во всех этих государствах перед войной уже были профашистские режимы Антонеску, Хорти, Маннергейма, Ульманиса, Сметоны, Лайдонера. Путин был прав, когда весной этого года на провокационный вопрос эстонской журналистки в духе «Новой Польши» ответил, что во время Брестского мира мы отдали Прибалтику и западные области Украины и Белоруссии. Это была историческая необходимость. А в 39–40-м годах вернули, и это тоже была историческая необходимость. Сталин, глядя в будущее, сделал всё, что было в его силах, чтобы восточные европейцы никогда больше не топтали нашу землю: он включил эти государства в сферу влияния Советского Союза, организовал там, опираясь на левые силы, социалистическое устройство всей жизни, и лишь на этих условиях им были прощены все зверства, все разрушения, весь геноцид, который учинили на наших просторах сыновья этих народов под знаменами вермахта.

По-настоящему серьезным военным репарациям и контрибуциям была подвергнута лишь главная виновница похода на Восток — Германия. Да и то лишь потому, что ГДР была создана не сразу после войны, а лишь в 1949 году. А то бы и немцам простили все грехи, как простили одним восточноевропейским сателлитам гитлеровской державы, а с других взяли малую долю ущерба, нанесенного нашему народу.

9. «Гильотинированный чувашский народ»

В десятом номере «НП» за 2004 г. Ежи Помяновский рассказал читателям о том, что «журнал выходит уже пять лет… распространяется вплоть до Сахалина и есть в любой районной библиотеке всей Российской Федерации»¹.

Каким образом это произошло сейчас, когда библиотеки наши, не имея на то средств, не могут выписать лишнюю отечественную газету, лишний российский журнал? А вот каким: при соплеменнике Помяновского, бывшем министре культуры М. Швыдком, было принято решение, текст которого тиражируется в каждом номере «Новой Польши»:

Но это же немалые деньги нужны, чтобы послать журнал «в любую районную библиотеку», а кроме того и еще в разные, неведомые нам адреса. Наш журнал, к примеру, тоже получает «Новую Польшу», хотя мы об этом поляков не просили. Откуда деньги? Может быть, они американские? А вдруг- российские? В то, что польские — не верю. Не может страна, в которой 20 % безработных, позволять себе такую дорогостоящую пропагандистскую акцию. Ведь в России несколько тысяч районных библиотек, в которых бывают миллионы читателей, в чьи головы ежемесячно вот уже пять лет льется со страниц «НП» выбранная из всех газет самая что ни на есть концентрированная ложь и клевета на российскую и советскую историю, поношения сегодняшней политики российской власти, издевательства над нашей Победой, прямые оскорбления президента России.

Да, в наше бесцензурное «отвязанное время» эта практика, к сожалению, стала нормой. Она вроде бы естественна, и её исповедуют многие правые и левые отечественные издания. Но допускать в эту борьбу зарубежные средства массовой информации и еще давать им льготы, которыми они пользуются в своих провокационных целях, — это уже слишком. Можно ли себе представить, что открыто антиамериканское издание, к примеру газета «Завтра», по решению департамента ЮСИА получило льготы для распространения по всем университетским библиотекам Штатов? Или что министерство культуры Польши содействовало тому, чтобы «Наш современник» был во всех польских библиотеках?

Да после того, как вышла моя книга «Шляхта и мы» и варшавская пресса подняла шум, поляки даже моему сыну, сотруднику журнала «Наш современник», который в делегации молодых российских писателей собирался поехать в Польшу, отказали в поездке… Навскидку — ещё несколько примеров лжи, оскорблений, издевательств и русофобских выпадов со страниц «НП» за последние 2–3 года.

А вот ложь о том, что якобы в 1937 году Ежов подписал указ, «в котором по сути дела велел репрессировать всех граждан СССР, имевших польскую фамилию» (Твардовского, Паустовского, Исаковского, Малиновского, Петровского?! — Ст. К.).

Из комментариев о выступлении Путина в дни 60-летия освобождения Освенцима:

А вот восхищение смехотворными изысканиями американского историка:

А сколько лжи и глупости наговорил главный редактор «Новой Польши», споря со мной в заметке «К истории дезинформации». Говоря о судьбе наших красноармейцев в польском плену после войны 1919–1920 годов, он пишет: «в 1920 г. в Польше их не убивали умышленно»… Вот так-то: неважно, что убили и уморили голодом несколько десятков тысяч, важно, что «неумышленно»… Совсем крыша поехала у профессора. Шляхтичи, по словам Пилсудского, глупы. Но ведь вы, Ежи, еврей. Вы обязаны быть умнее. В этом, видимо, состоянии Помяновский, обвиняя Сталина в геноциде не только польского, но и других советских народов, совершенно перестал контролировать свое перо:

Ну если говорить о русских власовцах и украинских бандеровцах, то по делам и награда. А что касается чувашей, я был недавно в Казани на празднике тысячелетия города и встречался с чувашской делегацией — с писателями, журналистами, историками, — цитировал им эти строки, но никто из них ничего не мог припомнить ни о репрессиях, ни тем более о «гильотинировании» чувашского народа. Может, пан профессор перепутал чувашей с чукчами? Но и тех в сталинские времена никто не «гильотинировал».

А какой «несокрушимый» аргумент приводит Помяновский в доказательство того, что поляков в Катыни расстреляли мы: вручение Ельциным Лехе Валенсе «постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года» и его устное подтверждение того, что польские офицеры казнены по приказу Сталина. А по адресу всех сомневающихся в истинности документа профессор грозно заявляет:

Ну, напугал! Как будто Ельцин не брехал весь период своего президентства, начиная с того, что ляжет на рельсы, и кончая заявлением, что дефолта не будет. Неровен час — доживем до того дня, когда и документ, врученный Валенсе, будет признан фальшивкой. Из таких-то рук…

А вот так, по словам польского правозащитника, президента Хельсинкского фонда (где правозащитники — там и фонд. — Ст. К.) Марека Новицкого, советская власть расправлялась в 70-е годы с вольнолюбивыми бичами:

Ещё раз о В. В. Путине:

Чего так мало насчитали? А может быть, полмиллиона или миллион. Ведь ложь, по заветам Геббельса, чтобы быть убедительной, должна быть чудовищной.

И все время «Новая Польша» лезет в отношения русских с другими народами России, все время подогревает национальную неприязнь к русским.

Из очерка о сегодняшней российской жизни Витольда Михаловского:

Да знает ли путешественник Витольд, что этой песне уже полтораста лет? Когда я был в Казани, мы в застолье вместе с татарами пели её.

Особенно боятся поляки улучшения отношений между Россией и Украиной.

Когда еще при Кучме у нас с украинцами завязался спор об острове Тузла на Азовском море, маршал Сейма Марек Боровский специально приехал в Киев, чтобы заявить:

Вот провокаторы!

пишет «НП».

В Австралии и Северной Америке я встречался с украинскими националистами, люто ненавидевшими советскую власть и коллективизацию. Но даже они, всегда готовые в своей ярости во время наших споров приписать сталинскому режиму любые преступления, считали, что на Украине в 1931–1932 годах от голода погибло от 3 до 6 миллионов человек. Роберт Конквест в книге «Жатва скорби» говорит тоже о 6 миллионах… А поляки замахнулись сразу на 15, что составляло в те годы чуть ли не половину населения Украины. Как легко шляхетские мошенники манипулируют страшными цифрами!

Издевательская реплика о жизни наших красноармейцев в польских лагерях после войны 1919–1920 года, где их погибло от 60 до 80 тысяч:

Иногда профессор Помяновский опускается до мелкой лжи. Объясняя, почему в «Новой Польше» воспоминания Я. Подольского напечатаны с большими купюрами, он пишет:

Однако сокращены были именно те места, в которых автор описывал сцены звериного антисемитизма шляхты. И это называется «не изменив политического звучания»! Да отнюдь не в объеме дело и не в «тонком журнале», а в том, чтобы скрыть антисемитскую сущность польского государства 20–30-х годов.

О выдающемся художнике Николае Рерихе ничего не мог написать польский искусствовед, кроме слов:

Возомнивший себя историком Помяновский пишет — о чём? — естественно, о ГУЛАГе, о чём же ещё:

Откуда знать Ежи, кто куда попал? Я лично знал многих писателей (В. Кочетков, Ст. Злобин, Ю. Пиляр, В. Семин, Б. Бедный, М. Петренко, А. Власенко и др.), которые после плена ни в какие лагеря отправлены не были.

И чтобы прекратить спекуляции на эту тему авторов «Новой Польши», сообщаю, что в книге историка И. Пыхалова «Время Сталина» (С.-Петербург, 2001 г.) приведены аналитические данные, доказывающие, что на 1 октября 1944 года в фильтрационных лагерях состоялась проверка 312 594 бывших пленных и окруженцев. Из них 75,1 % были направлены обратно в армию, а кто в народное хозяйство и на лечение и лишь 6,2 % — в штрафные роты, лагеря и тюрьмы.

К 1 марта 1946 года было возвращено на родину 1 539 147 пленных. После изучения их дел репрессиям были подвергнуты 14,69 %. «Как правило, — подытоживает автор, — это были власовцы и пособники оккупантов».

Но что ляхам эти факты — им, как говорит пословица, хоть кол на голове теши.

Главный редактор «Новой Польши» в майском номере за 2005 год дает российской власти юридические распоряжения:

То есть он требует, чтобы мы приняли на веру польскую точку зрения на Катынь — и заткнулись со своими сомнениями, поисками, исследованиями. А может быть, полякам ввести в обиход кроме «освенцимской лжи» понятие «едвабненская ложь» или «новопольская ложь»? А может быть, нам нужно вынести бесплатно доставляемые в наши библиотеки подшивки «Новой Польши» — и просто-напросто сдать в макулатуру? Зачем русским людям читать всяческие поношения родной истории?

Только что пришёл к нам сдвоенный (7–8) номер «Новой Польши». Открывается статьёй А. Бондарева, который постоянно как переводчик и автор печатается в этом журнале. На этот раз — его статья об известном польском писателе Славомире Мрожеке. Славословие к 75-летию.

Читаю Бондарева:

Меньше пить надо…

Мерзавец Бондарев восхищается остроумием мерзавца Мрожека, вернувшегося в родной Краков, спасённый от разрушения солдатами маршала Конева!

Ах, пан Мрожек! Коль вы «героями Сталинграда» считаете не наших солдат, отстоявших его руины, а паулюсовских оккупантов, то позвольте и мне считать героями Варшавского восстания не «аковцев», сделавших «хенде хох!» перед вермахтом, а солдат эсэсовского генерала фон дем Баха, упорно, «героически» и неутомимо сравнявших с землёй гордую пани Варшаву… (Прости меня, Господи, за ветхозаветные чувства!)

Архиепископ Юзеф Жицинский в «НП» хвалит журнал. «С большой надеждой и сочувствием я наблюдаю воздвижение культурных мостов сотрудничества, которым занимается редакция». Да, хорошие мосты воздвигает редакция журнала, авторы которого заявляют о русском народе, что он «вообще не имеет права существовать». Плевали, конечно, мы на такие заявления: живем, существуем и побеждаем вот уже более тысячи лет.

Однако подобные «иезуитские мосты» надо взрывать. Я прошу вас, пан Помяновский, не присылать больше в редакцию «Нашего современника» ваш русофобский, антиисторический журнальчик. Это мое последнее объяснение с вами. Вы мне надоели…

10. «У меня комплекс неполноценности»

Однако почему с такой страстной неутомимостью злобствуют Помяновский и его журнал «Новая Польша», когда заходит речь о «Нашем современнике» и его главном редакторе? Думаю, что ни Мандельштам, ни даже Польша здесь ни при чём. Не там собака зарыта. Полемическая страсть Ежи, по моей догадке, есть некий его личный фрейдистский ответ на документальную повесть актрисы Маргариты Волиной, которую мы напечатали в десятом номере журнала за 2003 год. Волиной сейчас более 90 лет. Она до сих пор живёт в Москве. В конце девяностых годов прошлого века бывшая актриса издала любопытную книгу о жизни Константина Симонова.

А в нашей публикации, названной ею «Записки актрисы», явлен молодой польский журналист, живший во время Отечественной войны и в первые годы после её окончания в Москве, в гостинице «Националь», и крутивший роман с молодой и красивой Маргаритой Волиной.

Бес меня попутал, и я послал в Польшу пану Помяновскому этот номер, чтобы он вспомнил свою лихую молодость. Но, видимо, эта публикация напомнила профессору о таких обстоятельствах молодой его жизни, которые на старости лет хочется забыть. Между тридцатилетней актрисой и её, как бы сейчас сказали, «бойфрендом» были отнюдь не идиллические отношения. Они не только яростно спорили о политике: самое пикантное заключалось в том, что женщина с презрением и брезгливостью относилась к своему надоедливому другу, и как к лжецу, и, что особенно обидно, как к мужчине… Вот несколько отрывков из этой документальной повести.

Надо было бы почтенному польскому литератору прямо сказать:

Вот тогда всё было бы честно и понятно. Но смелости на такое признание у шляхтича, «похожего на бесхвостую крысу», явно не хватило…

Уинстон Черчилль однажды в сердцах сказал о поляках: «Они, должно быть, очень глупы…» Он, понятно, имел в виду не народ, а шляхетскую верхушку — польское правительство в изгнании, осевшее во время Второй мировой войны в Лондоне. Однако среди политиков минувшего века в Польше находились и весьма умные люди. Из них, конечно, следует вспомнить такого незаурядного человека, как Мечислав Раковский. С 1957 по 1982 год он редактировал влиятельный польский еженедельник «Политика», где печатались многие оппозиционно настроенные к тогдашней польской власти интеллектуалы. В тяжелейший для Польши исторический период — эпоху Ярузельского и «Солидарности» — Раковский стал вице-премьером, а в 1988–1990 годах — последним премьером Польши и последним первым секретарем Польской объединенной рабочей партии.

В 2002 году вышли в свет его дневники, в которых, вглядываясь в жизнь новой, уже несоциалистической Польши, он писал:

А в одном из своих интервью (из книги «Польский взгляд») независимый и честный политик высказал несколько мыслей о польской истории, которые идут вразрез с официальной и часто лживой идеологией нынешней польской власти и всякой неправдой, публикуемой в разных газетах и журналах, в том числе и в «Новой Польше».

К читателю

Пятнадцать лет тому назад разрушилась великая Держава — Советский Союз. Для подавляющей части населения страны это стало трагедией — распалось мощное государство, с которым в мире все считались.

Одураченные лживыми посулами «демократов», что мы будем жить, как на Западе, люди, к сожалению, довольно спокойно отнеслись к разрушительным процессам, происходящим в стране. В конечном итоге ни одна из пятнадцати союзных республик, входящих в СССР, ныне суверенных государств, не стала жить лучше. Подавляющее большинство людей живет за чертой бедности, не имея возможности свести концы с концами, а социально-экономическое расслоение достигло небывалой величины.

Миллионы людей, в основном русских, стали изгоями в «суверенных государствах», которым они десятилетиями отдавали свои труд и знания, поднимая их экономический и научный потенциал. У народа нет уверенности в завтрашнем дне, он теряет свои приобретенные в СССР права на образование, здравоохранение, отдых и т. д. То, что было раньше естественно и не подвергалось сомнению, сегодня недоступно для основной массы населения.

Для многих людей разрушение единого государства явилось личной катастрофой, они вынуждены бросать насиженные места и отправляться на свою историческую родину, не зная, что ждет их там.

Советский человек, а в мире он имел одно имя — русский, был на особом счету за рубежом, с ним считались, он олицетворял великое и мощное государство. А сейчас в сознании Запада русские — или нувориши, шокирующие Запад, или бандиты, киллеры и проходимцы. Русский человек в мире занял самую низшую ступеньку.

Идет системное духовное разложение людей. Массовая культура, целенаправленно насаждаемая с Запада при активном участии новых отечественных «пророков», вытесняет русскую культуру, наши традиции, образ жизни и мышление.

В конечном итоге, если положить на чашу исторических «весов», что мы потеряли от разрушения единого государства и что приобрели положительного после этого, то, на мой взгляд, чаша потерь будет несравненно тяжелее.

Естественно, у многих возникает вопрос: распад великих империй — это естественный процесс или результат их сознательного разрушения определенными политическими силами? Западные политологи, а с ними и наши отечественные «историки» в один голос заявляют, что это естественный процесс, так как по этому пути проходили Римская империя, Византия, Австро-Венгрия, Великобритания и т. д.

Но есть и другая точка зрения. Был ли Советский Союз империей в традиционном смысле слова? Трудно представить, чтобы классическая метрополия (а в Советском Союзе ее место занимала Россия) отрывала от себя произведенные тяжким трудом богатства и передавала их для развития национальных окраин.

Какие же причины стали основой разрушения нашего мощного государства? Этот вопрос задаю себе и я. На протяжении пяти лет, с 1985-го по 1990 год, я был главой Правительства СССР. Многие негативные явления, опасные для существования страны, начинали проявляться в тот период. Это время, когда стали различимы далекие раскаты грома.

В последние годы появляется много публикаций и книг, анализирующих причины разрушения нашего государства. Обращает внимание, что выводы авторов зависят от их политических и гражданских позиций. С некоторыми из них можно согласиться, а с некоторыми — ни в коем случае.

После развала страны я постоянно думаю об этой трагедии. У меня нет стремления дать всеобъемлющий анализ содеянному — пусть это делают профессиональные историки и политологи. Мной была поставлена единственная задача — показать, как повлияли на разрушение государства националистические процессы, которые возникли с самого начала «перестройки» в Тбилиси, Алма-Ате, Баку, Фергане, Прибалтике. Особое внимание следует обратить, естественно, на разрушительные процессы, происходящие в России и на Украине.

Мой замысел состоит в том, чтобы осветить эти процессы в будущей книге с условным названием «Истоки разрушения».

На суд читателей весьма уважаемого мною патриотического журнала я отдаю несколько глав будущей книги. С волнением и тревогой стану ожидать результата. Для меня это будет оценка не моих скромных литературных способностей, а моей гражданской позиции, которой я никогда, даже в весьма сложные периоды моей жизни, не изменял.

Тбилиси. 9 апреля 1989 года

7 апреля М. Горбачев поздно вечером прилетел из Великобритании. Вместе с ним в поездке находился и министр иностранных дел Э. Шеварднадзе. По ритуалу того времени все члены Политбюро и cекретари ЦК встречали Генерального во Внуково. Этот ритуал касался лишь зарубежных вояжей Генсека, на встречу из его внутрисоюзных поездок секретари не приглашались.

Все собрались в кружок в здании аэропорта Внуково-2, и Горбачев коротко рассказал о результатах поездки, а также поинтересовался и у нас: что чрезвычайного произошло за время его перелета из Хитроу.

Буквально накануне у берегов Скандинавии затонула подводная лодка «Комсомолец», и весь мир шумел об этом. Д. Язов и О. Бакланов по очереди доложили о принимаемых мерах, в частности, о создании комиссии по расследованию. Горбачев коротко подвел итог:

— Ты и возглавь ее, — сказал он Бакланову. — Подбирай людей и выезжайте на место.

Я рассказал еще об одном ЧП. В Норильске случилась первая крупная забастовка шахтеров. Уже несколько дней они сидели в шахте и не желали выходить на поверхность, пока правительство не удовлетворит их требований. Правительство хотело обсудить эти требования не в темном штреке, а за столом. Олег Шенин, бывший в то время первым секретарем Красноярского крайкома КПСС, спускался в шахту, но забастовщиков не уговорил — сидели намертво. Мы с главой профсоюзов С. Шалаевым составили текст телеграммы шахтерам — надо отметить, достаточно жесткий. Я прочитал ее Горбачеву. Он согласился в целом, внес небольшую правку.

И тут Е. Лигачев поведал о волнениях в Тбилиси, сообщив, что собирал в ЦК совещание по этому вопросу, — о чем, кстати, я только в аэропорту и узнал. Пригласить на совещание меня не сочли нужным. Поясню: согласно премьерскому статусу на любое совещание в ЦК меня имел право пригласить только Генеральный секретарь. Если же в его отсутствие проводилось официальное заседание Политбюро, то в этом случае я был обязан явиться. Но Лигачев Политбюро не собирал, он ограничился совещанием, а то заседание Политбюро по «Тбилисскому вопросу», на которое он ссылался в своем известном выступлении, призывая меня в свидетели, если когда-то и состоялось, то как раз в аэропорту Внуково-2 вечером 7 апреля. И называлось не «заседание Политбюро», а «встреча Генерального секретаря из Лондона». Вот так-то…

Горбачев тогда сразу сказал:

— Надо лететь в Грузию.

И предложил Шеварднадзе и Разумовскому вылететь в субботу утром. На том и расстались.

В субботу, 8-го, я, как всегда, был на работе, внимательно следил за ситуацией в Норильске: шахтеры, к слову, после нашей с Шалаевым телеграммы немедленно появились на свет божий. Позвонил по какому-то вопросу в ЦК Вадиму Медведеву, помощник ответил:

— Он на совещании.

— По какому поводу совещание? — поинтересовался я.

— События в Грузии обсуждают.

— Туда же Шеварднадзе и Разумовский должны были улететь, — удивился я. — Не рано ли обсуждать? Или случилось что-то?

— Ничего не случилось, — успокоил меня помощник Медведева. — Патиашвили контролирует ситуацию, никто в Грузию не улетел, не понадобилось…

Как он ее контролировал, я узнал на следующий день, когда из моей приемной на дачу позвонил дежурный и, волнуясь, прочитал по телефону шифротелеграмму о ночных событиях в Тбилиси. Я спросил только:

— Политбюро будет?

— Не знаю, — осторожно ответил дежурный, — не звонили, не приглашали…

На начальном этапе «перестройка» в Грузии протекала достаточно спокойно.

В октябре 1987 года было образовано «Общество Ильи Чавчавадзе», и в общественно-политической жизни республики стали усиливаться националистические и изоляционистские тенденции. Борьба за лидерство привела к тому, что каждый «вождь» создал свою организацию:

— «Общество святого Ильи Праведного», лидеры — З. Гамсахурдия, Церетели;

— «Общество Ильи Чавчавадзе — либералы», лидеры — З. Чхеидзе, Г. Мамулия, И. Чавчавадзе;

— «Союз национальной справедливости Грузии» — СНСГ, лидеры — И. Шангелая и др.

Одновременно создавался Народный фронт Грузии во главе с Шангелая, Чхеидзе и другими деятелями культуры. Они держали в своих руках молодежную прессу и телевидение. Под прикрытием лозунгов перестройки началась критическая переоценка исторического прошлого Грузии, обличение «имперской» политики России и т. д.

В 1988 году лидеры этих объединений приступили к активной деятельности по созданию и развитию в республике оппозиционного КПСС и существующему строю политического движения. В их деятельности главный упор делался на студенческую молодежь и интеллигенцию, массовые выступления которых преподносились как социальная активность народа и пробуждение его национального самосознания.

Оппозиция имела поддержку значительной части творческой и научной интеллигенции. Она была увлечена националистическими лозунгами, под которыми тогда шли выступления в Прибалтике. Оппозиционные силы в Грузии поддерживала группа из числа людей, близких к Шеварднадзе, сотрудничавших с ним в бытность его Первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Они выступили с открытыми заявлениями, будто Грузия была захвачена большевиками в 20-е годы, и заигрывали с так называемыми правозащитниками, активными противниками советского строя в Грузии. К их числу относились Гамсахурдия, Костава, Чантурия, Церетели и другие.

Я не имею возможности дать политическую характеристику каждому из лидеров существовавшей в то время оппозиции. Остановлюсь только на Звиаде Гамсахурдия, одном из ведущих противников советского строя и Советского Союза. В дальнейшем судьба Грузии будет связана с этим человеком.

Гамсахурдия Звиад Константинович, 1939 года рождения. Закончил факультет западноевропейских языков, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института Шота Руставели. Первый арест — в 1956 году за организацию нелегального общества «Горгославели», ставящего своей целью достижение независимости Грузии.

Имя Звиада Гамсахурдия стало известно благодаря славе его отца — классика грузинской литературы Константина Гамсахурдия. Звиад приобрел ореол мученика правозащитного движения. Он больше других стремился к власти и даже пытался одержать победу на выборах Патриарха Грузинской православной церкви. Безмерное тщеславие обуревало этого человека всю жизнь. Он был арестован и предстал перед судом в 1979 году. На суде он полностью признал себя виновным и сделал по этому поводу специальное заявление, которое передавалось по Центральному телевидению. Звиада Гамсахурдия приговорили к трем годам ссылки, которую он отбывал по ходатайству руководства республики на альпийских пастбищах горного Кавказа. Возвратившись, Звиад практически отошел от активной политической жизни и вновь появился на сцене лишь в конце 80-х годов.

Основными формами деятельности националистов были выбраны митинги, собрания, демонстрации. Наибольшего напряжения обстановка в столице республики достигла в ноябре 1988 года, когда постоянные многотысячные митинги стали проводиться у Дома правительства (здание Президиума Верховного Совета и Совета Министров ГССР).

На митингах зазвучали призывы и требования о немедленном предоставлении Грузии полной независимости с выходом из состава СССР — «русско-советской империи, продолжавшей ныне курс великодержавного шовинизма Романовых» (у меня еще будет возможность сделать небольшой экскурс в историю отношений Грузии и России).

В качестве конечной цели лидерами движения ставилось свержение существующей власти в республике, «идущей на поводу у Москвы». Во время одного митинга с крыши Дома правительства даже был сорван Государственный флаг Грузинской ССР.

После выступления по грузинскому телевидению прокурора Тбилиси и обращения Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева с конца ноября несанкционированные митинги прекратились, а попытки лидеров неформальных объединений организовать их в других городах Грузии не получили поддержки у местного населения и успеха не имели.

Однако через несколько месяцев выступления возобновились: оглушительно сдетонировал так называемый «абхазский вопрос».

18 марта 1989 года в с. Лыхны Гудаутского района ГССР на санкционированном 15-тысячном митинге лиц абхазской национальности было оглашено обращение абхазской общественности в ЦК КПСС и Совет Министров СССР «О статусе Абхазской АССР» и принято постановление о восстановлении Абхазии в качестве союзной республики.

Умело используя «абхазский вопрос» и разжигая националистические страсти, лидеры «неформалов» постепенно изменили характер лозунгов и требований на организованных ими в Тбилиси митингах. От резкого осуждения «сепаратистской» политики руководства Абхазской АССР перешли к неприкрытой дискредитации КПСС, союзного правительства, призывая к ликвидации советской власти в Грузии и выходу ее из состава СССР.

Положение с каждым днем усугублялось. Чувствуя свою безнаказанность, 27 марта на митинге у здания Тбилисского государственного университета один из его организаторов, Церетели, объявил о создании новой партии — «Партии национальной независимости Грузии». Здесь же были изложены основные положения программы, которые включали упразднение советской власти в Грузии, выход ее из состава СССР, вывод советских войск с территории республики и ввод в Грузию иностранных войск. Оглашено было требование объявить Грузию независимым государством со своей национальной армией, с введением грузинской денежной единицы и созданием национального банка. На этом требования не закончились. Новая партия требовала возвращения аннексированных после «советизации» грузинских земель, переданных Турции, России, Азербайджану и Армении. Выступавший на митинге Гамсахурдия призывал упразднить Абхазскую АССР и Юго-Осетинскую автономную область.

С 4 апреля в Тбилиси начались непрекращающиеся многотысячные несанкционированные митинги у Дома правительства и в других местах города. На них, наряду с «абхазским вопросом», уже более конкретно ставились вопросы реализации идеи «независимого развития Грузии».

На митинге 6 апреля у Дома правительства было зачитано обращение к Президенту, Конгрессу США и странам — участницам НАТО с просьбой оказать помощь Грузии для выхода из состава СССР, приурочив одно из заседаний ООН ко дню суверенной Грузии, и признать 25 февраля 1921 года «днем оккупации Грузии большевистскими силами России».

На митинге в тот день выступил Церетели и объявил о создании Центрального забастовочного комитета, куда вошли представители практически всех неформальных объединений.

В связи со сложившимся положением руководство республики и министр внутренних дел ГССР обратились за помощью в союзные органы.

7 апреля 1989 года на заседании ЦК КП Грузии было принято решение «ввести в г. Тбилиси, в случае необходимости, особое положение», а в ЦК КПСС направлена шифрограмма, где, наряду с оценкой резко обострившейся ситуации, сообщалось о принятом на Бюро ЦК решении, для реализации которого потребовалось привлечение дополнительных сил МВД и войск Закавказского округа.

Из-за осложнения политической обстановки в Грузии и в связи с обращениями руководства республики за помощью в союзные органы 7 апреля 1989 года было собрано Политбюро ЦК КПСС. В нем приняли участие члены Политбюро — тт. Е. Лигачев, В. Медведев, Н. Слюньков, В. Чебриков, кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС — А. Лукьянов, С. Разумовский, Д. Язов, а также Председатель КГБ СССР В. Крючков, заместитель министра внутренних дел СССР В. Трушин и другие ответственные работники.

В ходе обсуждений участники совещания пришли к выводу о необходимости оказать правительству республики помощь для поддержания правопорядка силами и средствами МВД СССР и Министерства обороны СССР, в связи с чем руководству указанных министерств было предложено рассмотреть этот вопрос и принять соответствующие решения в пределах своей компетенции. При этом было подчеркнуто, что руководство республики должно проявлять крайнюю осмотрительность при использовании выделяемых сил и средств, принимая все меры для нормализации положения политическими методами, а также высказана рекомендация не вводить в настоящее время в Тбилиси особое положение.

В этот же день по распоряжению заместителя министра МВД СССР И. Шилова и начальника Генерального штаба Министерства обороны СССР М. Моисеева были изданы соответствующие распоряжения и директива по переброске в район Тбилиси оперативных частей внутренних войск и армейских подразделений Закавказского военного округа.

Кроме того, по распоряжению министра обороны СССР 7 апреля 1989 года в Тбилиси из Ленинакана вместе с генерал-полковником И. Родионовым прибыл первый заместитель МО СССР генерал армии К. Кочетов, которому было предложено разобраться в сложившейся обстановке и в случае необходимости оказать помощь генералу Родионову.

Между тем обстановка в столице Грузии приближалась к критической. С утра 8 апреля в основные районы проведения несанкционированных митингов — Дом правительства, здание Гостелерадио ГССР, Тбилисский государственный университет, педагогический институт — начали прибывать колонны демонстрантов. В организованном порядке к Дому правительства стали подходить вместе с педагогами и ученики средних и старших классов общеобразовательных школ, и к собравшимся обратились со следующим призывом:

В этот день была предпринята еще одна попытка, не прибегая к крайним мерам, повлиять на критическое развитие событий, предостеречь митингующих и их лидеров от дальнейших противоправных действий. В соответствии с принятым решением утром 8 апреля город на небольшой высоте облетели две эскадрильи военных вертолетов. Затем, около 12 часов, по улицам Тбилиси разными маршрутами проследовали три колонны боевой техники, двум из которых надлежало пройти и по проспекту Руставели.

Во время движения по проспекту одной из колонн, состоящей из 10 боевых машин пехоты, митингующие стали забрасывать ее камнями, металлическими урнами и другими предметами, запрыгивать и закрывать водителям-механикам обзор. У кинотеатра «Руставели» группа бесчинствующей молодежи захватила патрульную автомашину ГАИ «Нива» и, развернув ее поперек проезжей части в непосредственной близости от двигающейся БМП, спровоцировала наезд последней на «Ниву», а ее водителя — старшину милиции Магалдадзе, избив, пытались заставить лечь под БМП.

Второй колонне бронетехники не удалось проследовать по проспекту, поскольку при въезде на него с площади Республики группа демонстрантов, заняв всю проезжую часть, воспрепятствовала движению боевых машин.

Учитывая сложившуюся взрывоопасную ситуацию, на бюро ЦК КП Грузии было принято решение о пресечении несанкционированного митинга у Дома правительства «с помощью милиции, войск МВД и подразделений Советской Армии» с возложением руководства по проведению этой операции на командующего войсками ЗакВО генерал-полковника И. Родионова.

Следует отметить, что никаких указаний о назначении Родионова руководителем операции от Министерства обороны СССР не поступало, однако требования Устава гарнизонной и караульной служб Вооруженных сил СССР обязывали генерал-полковника И. Родионова принять командование всеми войсками, силами и средствами, выделенными для наведения порядка в городе.

В соответствии с этим Уставом, утвержденным Указом Президиума Верховного Совета СССР, при совместном расположении в гарнизоне воинских частей Советской Армии, войск КГБ СССР и МВД СССР все они подчиняются начальнику гарнизона, который назначается приказом командующего войсками военного округа.

Таким образом, именно генерал-полковник И. Родионов, обладая, как командующий войсками ЗакВО и старший по воинскому званию, всеми правами начальника гарнизона, должен был возглавить руководство операцией, и решение бюро ЦК КП Грузии по этому вопросу было правомерным.

В 17 часов 30 минут того же дня состоялось заседание членов Совета обороны (Д. Патиашвили, Б. Никольский, О. Черкезия, З. Чхеидзе, Г. Гумбаридзе) с участием представителей военного командования (К. Кочетов, И. Родионов, А. Новиков) и руководителей правоохранительных органов (Ш. Горгодзе, А. Каранадзе, В. Шарашенидзе, И. Шошиашвили), на котором политическая обстановка в республике была оценена как крайне обостренная, «граничащая с катастрофической». В ходе заседания его участники еще раз единодушно высказались за необходимость «принятия быстрых и решительных мер в рамках закона для восстановления нормальной жизни и деятельности республики». Кроме того, было определено примерное время проведения операции — в ночь на 9 апреля 1989 года, учитывая, что в предыдущие дни на площади у Дома правительства в эти часы оставалось наименьшее количество людей. Совету Министров ГССР было предложено подготовить и издать соответствующее постановление как правовую основу для действий органов МВД и привлеченных воинских подразделений по наведению общественного порядка.

В соответствии с изданным Советом Министров ГССР распоряжением МВД ГССР «с привлечением военнослужащих внутренних войск и Советской Армии» предписывалось принять дополнительные меры по поддержанию общественного порядка — удалить митингующих с площади перед Домом правительства и закрыть свободный доступ граждан к указанному правительственному учреждению, а «к организаторам и активным участникам несанкционированных массовых мероприятий принять установленные законные меры». Аналогичные меры предписывалось осуществить на территории, прилегающей к зданию Гостелерадио ГССР, и, при необходимости, в других местах города.

Тем временем на проспекте Руставели группы молодежи стали захватывать в городе большегрузные автомобили с щебнем и другими стройматериалами, автобусы и троллейбусы, которые перегоняли на проспект для его блокирования как со стороны площадей Ленина и Республики, так и со стороны прилегающих к проспекту улиц. Всего с этой целью митингующими было использовано 29 единиц транспорта, захват которого сопровождался угрозами в адрес водителей.

Предпринятые работниками ГАИ попытки разблокировать проспект и прилегающие к нему улицы пресекались митингующими, которые активно противодействовали сотрудникам милиции, высказывали в их адрес угрозы и подвергали оскорблениям.

Вечером среди митингующих стало появляться все больше людей в нетрезвом состоянии. Массовую доставку на митинг спиртных напитков и наличие среди митингующих большого количества пьяных в ходе дальнейшего расследования подтвердили многочисленные свидетели.

Операцию по пресечению несанкционированного митинга у Дома правительства предусматривалось начать в 4 часа 9 апреля 1989 года, для чего сосредоточить основные силы на площади Ленина в 3 часа 30 минут.

Согласно существующим нормам, внутренние войска были экипированы следующим образом: стальные каски, бронежилеты, резиновые палки, пластиковые и металлические щиты, офицеры были вооружены личным оружием.

Преданные парашютно-десантные подразделения были снабжены положенными по штату стальными касками, бронежилетами, малыми пехотными лопатами, офицеры и прапорщики вооружены штатным оружием.

Всего к участию в операции помимо работников республиканской милиции привлекалось 2300 человек, шесть БТРов, восемь БМП, два санитарных автомобиля и четыре пожарных машины. При планировании операции предполагалось применить в случае необходимости против митингующих струи воды из пожарных машин, однако впоследствии было решено использовать пожарные расчеты только при поджогах техники или возникновении пожаров в ходе операции.

Примерно в 3 часа ночи подполковник Гвенцадзе по распоряжению главы МВД республики генерал-лейтенанта Ш. Горгодзе выступил перед собравшимися у Дома правительства и предложил покинуть площадь, предупредив, что в случае продолжения несанкционированного митинга для его пресечения будут использованы войска. Однако митингующие это предупреждение проигнорировали. Тогда в 3 часа 16 минут перед ними выступил Патриарх — католикос всея Грузии Илия II. Он обратился к собравшимся с просьбой прекратить митинг, предупредив о реальной опасности, до которой «осталось несколько минут».

Услышав этот призыв, один из организаторов митинга — Церетели, находившийся в помещении медпункта в Доме художника, с криком: «Кто дал ему (т. е. Патриарху) право распоряжаться людьми?!» — выбежал на площадь, завладел микрофоном и с целью не допустить прекращения митинга стал призывать людей не покидать площадь, остаться верными данной клятве.

После неоднократных предупреждений о применении силы, когда стало уже совершенно очевидным, что войска и военная техника вскоре двинутся по проспекту к Дому правительства для пресечения митинга, на площади через звукоусиливающую аппаратуру в 3 часа 50 минут зазвучала музыка, в отдельных местах проспекта небольшие группы демонстрантов начали танцевать.

Специально подготовленная звукозапись танцевальных мелодий и одновременно организованные в нескольких местах танцы, явно показное и неестественное в минуты грозящей опасности веселье свидетельствует о том, что лидеры неформальных объединений, действуя по заранее разработанному сценарию, стремились придать митингу видимость безобидной мирной манифестации.

В 4 часа ночи 9 апреля 1989 года, как это предусматривалось планом, подразделения 4-го мотострелкового полка (МСП) медленно двинулись к Дому правительства.

Практически с первых минут движения военнослужащие десантных подразделений подверглись нападению со стороны митингующих. Еще до соприкосновения боевых порядков 4-го МСП с участниками митинга на площади перед Домом правительства от ударов камнями, бутылками и другими предметами получили телесные повреждения различной степени тяжести 6 воинов-десантников.

При проходе бронетранспортеров (4 часа 05 минут) митингующие, пропустив боевую технику по проспекту, вновь сомкнулись. Войсковые цепочки 4-го МСП после неоднократных остановок и обращений подполковника Бакланова через радиомегафон к участникам митинга с предложением покинуть проспект и предупреждением в случае отказа о применении силы в 4 часа 06 минут вошли в соприкосновение с митингующими в районе правого крыла Дома правительства, пытаясь потеснить их вдоль проспекта с помощью щитов.

Установлено, что еще 8 апреля организаторы митинга готовились к активному отпору силам правопорядка, для чего формировали группы спортсменов, физически крепких мужчин, владеющих приемами борьбы. Непосредственно перед началом операции эти лица встали в первых рядах митингующих и еще до соприкосновения с военнослужащими внутренних войск начали забрасывать их бутылками, камнями и другими предметами, а затем оказали яростное сопротивление, используя палки, металлическую арматуру, ножи, пики и т. д.

Военнослужащие продолжали медленно теснить толпу вдоль проспекта в направлении площади Республики. Сопротивление митингующих становилось все более ожесточенным. Вот свидетельства студента 4-го курса Политехнического института: «Я лично разломал скамейку у 1-й средней школы и с этим колом пошел крушить солдатские головы, правда жаль, что они были в шлемах, иначе я не одного бы послал на тот свет… Часть солдат была окружена нашими грузинскими ребятами, среди которых были спортсмены, занимающиеся каратэ, дзюдо, боксом. Эти ребята достаточно быстро расправились с солдатами. Шла драка насмерть, было пролито много крови — и нашей, и солдатской. Я подключился к этим ребятам. Сам я 10 лет занимался вольной борьбой. Ребята отнимали дубинки, ломали щиты и укладывали солдат штабелями на землю…».

Наряду с наличием у экстремистски настроенной части митингующих заранее приготовленных орудий нападения в виде металлических стержней, пик, ножей, у них имелось и огнестрельное оружие.

Продолжая преодолевать упорное сопротивление бесчинствующей толпы, личный состав 4-го МСП примерно к 4 часам 30 минутам закончил освобождение площади от митингующих. К этому времени на лестнице, площадке и газонах перед входом в Дом правительства — у левой части его фасада, где ранее возникла большая давка, — были обнаружены 16 погибших и многочисленные пострадавшие, которым немедленно оказывалась помощь милицией, военнослужащими и прибывшим персоналом «скорой помощи».

После вытеснения митингующих от Дома правительства внутренние войска, продолжая выполнение поставленной задачи, подошли к рубежу улиц Джорджиашвили и Леси Украинки. В этом районе они вновь встретили организованное и ожесточенное сопротивление большой группы мужчин-демонстрантов (от одной до нескольких тысяч человек). Помимо забрасывания боевых порядков войск камнями, бутылками и другими предметами в отношении военнослужащих были применены пики, ножи, обрезки металлических труб, бутылки с зажигательной смесью. В солдат бросали различными тяжелыми предметами из окон, с балконов и крыш жилых домов. Вследствие этого продвижение войсковых шеренг приостановилось, солдаты, защищаясь от множества летящих предметов, вынуждены были сгруппироваться и укрыться щитами. Не менее 40 военнослужащих получили телесные повреждения различной степени тяжести.

В этой исключительной ситуации, когда жизни и здоровью военнослужащих угрожала реальная опасность, генерал-майор Ефимов с целью предотвращения более тяжких последствий, в полном соответствии с Уставом боевой службы внутренних войск, отдал приказ на применение спецсредств «Черемуха».

Подполковник Бакланов по радиомегафону призвал митингующих к прекращению сопротивления и предупредил их, что в противном случае будут применены слезоточивые вещества. Однако это никаких результатов не принесло.

После этого специальным расчетом были применены 15 единиц «Черемухи-6», что позволило рассредоточить бесчинствующую толпу. Аналогичная ситуация сложилась на проспекте Руставели и в районе улиц Луначарского и Чавчавадзе, где, по решению генерал-майора Ефимова и подполковника Бакланова, были использованы три единицы «Черемухи-4» и семь единиц «Черемухи-5».

При выходе к площади Республики войска вновь встретили яростное сопротивление митингующих, действовавших в основном из-за баррикады, составленной из большегрузных машин, троллейбусов и автобусов. Отсюда они забрасывали военнослужащих камнями, металлическими и деревянными предметами. Число раненых на проспекте Руставели солдат увеличилось до 187. Не дало никаких результатов и применение двух единиц «Черемухи-4». Тогда подполковник Бакланов отдал распоряжение на использование четырех единиц изделия К-51, после чего толпа рассеялась.

В 5 часов 10 минут вытеснение митингующих с проспекта Руставели было завершено. В результате организованных противоправных действий митингующих было травмировано 187 военнослужащих.

В дальнейшем было установлено, что давка среди митингующих началась в момент появления на площади боевых порядков 4-го МСП, а затем постоянно усиливалась вследствие возникшей паники.

Нa ступеньках Дома правительства сидели и лежали люди, поддавшиеся на призывы организаторов митинга не покидать его, на них стали падать отступавшие, и именно в этом месте возникла наибольшая давка, в которой погибли либо получили телесные повреждения демонстранты.

После пресечения несанкционированных митингов у Дома правительства и здания Гостелерадио ГССР в течение дня 9 апреля обстановка в Тбилиси продолжала оставаться напряженной. По городу распространились слухи о многочисленных жертвах, экстремистски настроенные элементы настойчиво призывали к «отмщению», пытались противодействовать предпринимаемым воинскими подразделениями и органами милиции мерам по наведению порядка.

В целях стабилизации положения в тот же день Указом Президиума Верховного Совета Грузинской ССР в Тбилиси был введен комендантский час.

Центр занимал странную и непоследовательную позицию. Политбюро, и в первую очередь Горбачев, требовали нормализации обстановки в республике, и в то же время ЦК Компартии Грузии (Патиашвили, а затем и Гумбаридзе) обвинялся в излишней драматизации событий.

Постоянная формула Генсека «не следует драматизировать события» сковывала руководителей, не давала им принимать решения, а средства массовой информации, которые практически все были органами ЦК КПСС, боялись показать истинное лицо происходящего. В результате люди получали явно тенденциозную информацию, видели все в ложном свете, верили слухам. Любимое же выражение Горбачева «процесс пошел» можно было истолковывать по-разному. Применительно к описываемым событиям — куда он пошел? В сторону развала великой державы и уничтожения существующего строя.

Москва рекомендовала не допускать конфронтации и не гасить «процесс» (!) и в то же время приказывала держать войска наготове, не допуская погромов или захвата правительственных учреждений. Это было указание Горбачева, который, находясь тогда в Англии, постоянно поддерживал связь с Москвой и был полностью в курсе дела. Ни одна команда не поступала в Тбилиси без согласования с ним.

До сих пор возникает вопрос: почему Шеварднадзе и Разумовский не вылетели в Тбилиси, как предписывал Горбачев? Кто и зачем отменил принятое поздно вечером 7 апреля решение о поездке? Плохо верится, что она была отменена по просьбе Первого секретаря ЦК Компартии Грузии. Вряд ли теперь кто-либо узнает истинное положение дел в те трагические дни, но я лично полагаю, что это была игра Шеварднадзе и Горбачева. Шеварднадзе не хотел находиться в гуще событий, где волей-неволей ему пришлось бы принимать какие-либо решения. Горбачев, выводя из «игры» своего друга, фактически оставил руководство Грузии один на один с проблемой, а заодно подставил и армию, которую не любил, да и побаивался.

Первым 9 апреля прибыл в Тбилиси заместитель Председателя КГБ Ф. Бобков, и только к вечеру того же дня — Шеварднадзе и Разумовский. Поздно вечером состоялось бюро ЦК Компартии Грузии. Было решено разоблачить роль подлинных провокаторов, выяснить, кто собрал людей и организовал их противоправные действия.

Об этом говорили ночью, а утром события были истолкованы совсем по-иному. Весь удар был направлен на армию. Генерала Родионова, прекрасного человека и высокого профессионала, честно выполнявшего свой долг, сделали козлом отпущения. Уже не было и речи об ответственности Гамсахурдия и его сподвижников. Вскоре все они оказались на свободе и даже получили разрешение на участие в выборах в Верховный Совет Грузии. Во всем была виновата Москва, армия и Патиашвили.

И. Родионов, как дисциплинированный военный, не мог рассказать о роли Генсека в этой истории. Горбачев же занял позицию человека, ничего не ведающего. Кстати, это не единственный пример его «двойственности». У Горбачева появилась с тех пор новая формула: «Надо наводить порядок. Действуйте, я вас поддержу». Как он поддержит армию и руководство Грузии, мы сможем увидеть, когда тбилисские события будут обсуждаться по материалам «Комиссии Собчака» на Съезде народных депутатов.

Первый Съезд народных депутатов СССР открылся 25 мая 1989 года в 10 часов. В это утро в Кремлевском Дворце съездов собралось 2155 народных депутатов.

Я сейчас не намерен анализировать и давать оценку деятельности этого нового органа власти. В ходе работы съезда я спросил у Горбачева, кто был автором идеи образования этого органа. Вразумительного ответа я не получил, но совершенно очевидно — и я в этом уверен, — что основным идеологом его создания явился «прораб перестройки», а вернее, «прораб разрушения» А. Н. Яковлев.

Фактически была официально организована большая митинговая площадка. Было бы наивно думать, что более 2000 депутатов могли заниматься законотворческой работой, осмысливать каждую фразу, проводить необходимые согласования и т. д.

Некоторые полагали, что съезд будет вырабатывать политическую линию государства, направленную на созидание, а Верховный Совет, избранный съездом, облечет ее в форму законов. То были честные, но наивные люди.

Определенные же силы увидели в этом новообразовании времен перестроечной романтики перспективу проведения разрушительных действий в отношении страны, КПСС, органов государственной власти, общественного строя. Понимал ли Горбачев, что он своими руками создал прекрасную возможность окончательно срубить дерево государственного устройства? Думаю, что да, понимал. Не такой он был глупый.

Этим воспользовались Ельцин, Попов, Афанасьев, Старовойтова, Собчак и многие другие. Некоторых из них уже нет в живых, другие получили все, что хотели, и живут потихоньку, а иные рвут свои поредевшие седые волосы и говорят, что не ожидали подобных результатов. Теперь они стали государственниками и проповедниками твердой власти.

Создав условия для деструктивных сил, используя их для своих далеко идущих целей — изменения общественного строя, ликвидации КПСС и т. д., Горбачев не рассчитывал, что этот поток снесет и его как главу великого государства.

Работа съезда транслировалась по телевидению. Можно себе представить, как вся страна на протяжении двух недель день и ночь смотрела этот спектакль, да и депутаты, зная, что идет трансляция, вели себя соответственно. Шло массированное наступление на органы власти. Через два года плод созрел и упал к ногам Ельцина и его сотоварищей. Что было в последующие десять лет — всем известно. «Демократ» Ельцин разрушил единое мощное государство, расстрелял парламент, разогнал Советы, загнал в нищету подавляющее большинство народа, создал благоприятную среду для коррупции, преступности, разграбления народного достояния и т. д. У меня сохранилась газета, где А. Сахаров — наивный политик — несет на груди плакат с надписью «Вся власть Советам!». Проснулся бы он!

В день открытия съезда режиссер-постановщик киностудии «Грузия-фильм», а по совместительству депутат Шангелая поднял вопрос о произошедшем в Тбилиси 9 апреля и предложил посмотреть видеофильм о тех трагических событиях. В заключение всю ответственность он возложил на генерала И. Родионова: «И последнее. Вследствие этой — другого слова я не нахожу — военной карательной акции погиб к сегодняшнему дню 21 человек, более 4 тысяч человек обратились за врачебной помощью, более 3 тысяч отравлены, сотни покалечены и ранены. Этой акцией руководил генерал Родионов. Я не думаю, что к лицу нашему Съезду такой депутат в наших рядах. Вот что я хотел заявить. Спасибо. (Аплодисменты.)».

Такова была трактовка событий.

В конечном итоге было принято решение создать специальную комиссию по расследованию тбилисских событий, и на своем заседании 31 мая Съезд приступил к ее формированию. Обстановка была накаленная.

Одни заявляли, что нет необходимости создавать комиссию съезда, так как уже была создана комиссия Верховного Совета СССР и она во всем разобралась.

Другие (казахская делегация) упорно настаивали, чтобы председателем комиссии стал член Политбюро А. Н. Яковлев.

Депутат М. Полторанин, политический обозреватель Агентства печати «Новости» и близкий в то время соратник Ельцина, предложил избрать председателем комиссии Н. Назарбаева. Кстати, в своем выступлении Нурсултан Абишевич дал этим событиям взвешенную оценку.

Для того чтобы представить атмосферу, в которой проходило это обсуждение, я приведу фрагмент стенограммы:

«Депутат (не представился): „Мои совесть и убеждения (Аплодисменты.) не позволяют мне сотрудничать с убийцей. (Шум в зале.). Поэтому я слагаю с себя полномочия депутата до тех пор, пока среди нас находится генерал Родионов. (Шум в зале.)“».

В конечном итоге комиссию утвердили, а председателя поручили избрать ее членам. Вот так во главе комиссии съезда стал «демократ» первой волны, приснопамятный Собчак. Много бед наделал этот говорун. История уже вынесла приговор этому деятелю.

Прежде чем говорить о дальнейшем развитии и оценке тбилисских событий, я бы хотел остановиться на истории взаимоотношений России и Грузии.

Осмысливая происходящее в Грузии в 80–90-х годах ушедшего столетия, зададим себе вопрос: как Грузия оказалась в составе России, а затем СССР, на каких условиях она была присоединена к России?

Еще в XVII веке, во времена Михаила Федоровича, первого царя династии Романовых, началось движение отдельных княжеств Грузии по переходу их в русское подданство.

Новый импульс к сближению России с народами Кавказа дала деятельность Петра I. Целая серия переговоров с феодалами Грузии, отправка воинских частей в Закавказье вынудили иранского шаха пойти на уступки.

В 1763 году императрица Екатерина II подписала указ о поселении в урочище Моздок крестившихся осетин. Здесь же стали возводить крепость, в которой разместились русские войска. В этот район началось переселение казаков с Дона и Волги, а затем под Моздок стали переезжать ингуши и кабардинцы. Все это отражало прорусские настроения среди горских народов Кавказа.

Как известно, в декабре 1782 года царь Картли-Кахетии Ираклий II и царь Имеретии Соломон I обратились к Екатерине II с просьбой о принятии их владений под покровительство России. В начале 1783 года в крепости Георгиевск на Северном Кавказе был подписан договор об установлении протектората России над Восточной Грузией. Георгиевский трактат был бессрочным. Цари Восточной Грузии обещали защищать на своей территории права российских подданных и нести вольную службу для пользы России. В свою очередь России были даны права в управлении и льготы в торговле.

В конце XVIII века в Грузию вторглись войска шаха Ирана. Существование грузинских княжеств оказалось под вопросом. Протекторат России не мог служить надежной гарантией безопасности.

В 1800 году преемник Ираклия II Георгий XII обратился в Петербург с просьбой о вступлении в российское подданство. Царь Павел I 18 января 1801 года подписал манифест о присоединении Грузии к России.

Выдающийся грузинский общественный деятель и писатель И. Г. Чавчавадзе так писал о вступлении русских войск в Тбилиси:

«Покровительство единоверного великого народа рассеяло вечный страх перед неумолимыми врагами. Утихомирилась давно уже не видевшая покоя усталая страна, отдохнула от разорения и опустошения, от вечных войн и борьбы. Исчез грозный блеск занесенного над страной и нашими семьями вражеского меча. Исчезли полыхающие пожары, в которых гибли дома и имущество наших предков, канули в вечность грабительские набеги, оставившие лишь страшное, потрясающее воспоминание. Наступило новое время, время покоя и безопасной жизни для обескровленной и распятой на кресте Грузии».

Спустя пять лет в ходе русско-турецкой войны согласно Сан-Стефанскому мирному договору Россия приобрела Аджарию и Западную Армению. Так завершилось формирование границы России в Закавказье.

В 1983 году, работая Секретарем ЦК КПСС, я был свидетелем, как упорно настаивал первый секретарь ЦК Компартии Грузии Э. Шеварднадзе на проведении в стране широкомасштабного юбилея «Георгиевского трактата». Его мотивы были весомы — два столетия назад Грузия добровольно вошла в Россию и с тех пор живет в дружной семье народов СССР.

Наступил 2003 год, но почему-то господин Шеварднадзе уже не настаивал на проведении 220-летнего юбилея. В это время он пригревал террористов в своем ущелье, обнимался с американскими генералами, без оглядки рвался в НАТО. Такова его «вечная дружба».

Революция 1917 года, гражданская война, разрушение Российской империи вызвали стремительные центробежные силы. Образовалось большое количество суверенных государств.

Однако по окончании гражданской войны начался трудный процесс реформирования постимперского пространства, который закончился 30 декабря 1922 года принятием Декларации и Договора об образовании СССР.

12 марта 1922 года полномочная конференция представителей Социалистических Советских Республик Азербайджана, Армении и Грузии «исходя из провозглашенного великой пролетарской революцией права народов на самоопределение, признавая независимость и суверенность каждой из договаривающихся сторон и сознавая необходимость сплотить свои силы в целях обороны и в интересах хозяйственного строительства, постановила, что отныне Социалистические Советские Республики Азербайджана, Армении и Грузии вступают между собой в тесный военный, политический и экономический союз».

Кампания по оформлению Закавказской федерации была закончена в ноябре 1921 года. Все Советы Грузии, Азербайджана и Армении единодушно высказались за ее образование. Пленум Закавказского краевого комитета партии 23 февраля 1922 года принял решение о созыве полномочной конференции представителей ЦИК Азербайджана, Армении и Грузии.

Конференция состоялась в Тифлисе 11–12 марта 1922 года. Она приняла Союзный договор Закавказских Советских Социалистических Республик. А затем, как известно, представители ЗСФСР вместе с коллегами из РСФСР, УССP и БССР подписали Декларацию об образовании СССР.

Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика просуществовала до февраля 1937 года.

Обращает внимание особый в те годы подход руководства партии к вопросам государственного строительства в Закавказье. Он резко отличался от политики, проводимой в РСФСР по этому вопросу. В письме закавказским коммунистам В. И. Ленин характеризовал его так:

«Больше мягкости, осторожности, уступчивости по отношению к мелкой буржуазии, интеллигенции и особенно крестьянству. Использовать экономически всячески, усиленно, спешно капиталистический Запад в политике концессий и товарообмена с ним. Надо это сделать широко, твердо, умело, осмотрительно, используя это всячески для улучшения положения рабочих и крестьян, для привлечения к строительству хозяйства интеллигенции.

Более медленный, более осторожный, более систематический переход к социализму — вот что возможно и необходимо для республик Кавказа в отличие от РСФСР. Вот что надо понять и уметь осуществить в отличие от нашей тактики».

Подобная позиция была высказана им и в марте 1921 года в письме к Г. К. Орджоникидзе: «Необходима особая политика уступок по отношению к грузинской интеллигенции и мелким торговцам. Надо понять, что их не только нерасчетливо национализировать, а надо пойти на известные даже жертвы, лишь бы улучшить их положение и оставить им возможность вести мелкую торговлю…

Прошу напомнить, что и внутренние, и международные условия Грузии требуют от грузинских коммунистов не применения русского шаблона, а умелого и гибкого создания своеобразной тактики, основанной на большей уступчивости всяческим мелкобуржуазным элементам».

Известно, что во второй половине 1922 года возникло острое противоречие между ЦК РКП(б) и ЦК КП Грузии. Основа конфликта заключалась в том, что Сталин, Орджоникидзе, Дзержинский выступали за создание жестко централизованного государства. Члены ЦК КП Грузии настаивали на предоставлении большей самостоятельности национальным регионам. Полемика с обеих сторон носила грубую форму, сопровождалась навешиванием ярлыков и оскорблениями. Закончилось это рукоприкладством Орджоникидзе в отношении А. Кабахидзе, который назвал Серго «сталинским ишаком».

Ленин, как известно, был глубоко возмущен «русским рукоприкладством» Орджоникидзе и снисходительностью к нему Дзержинского, расследовавшего этот факт. Ленин потребовал «защитить российских иноверов от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ».

Под сильным воздействием так называемого «грузинского инцидента» в декабре 1922 года была напечатана работа (письмо) В. И. Ленина «К вопросу о национальностях, или „об автономизации“». Он сформулировал свое понимание интернационализма применительно к русской нации:

Я вынужден привести здесь большие выдержки из работы Ленина, так как в национальных вопросах советские политические деятели длительное время ориентировались на эту работу.

В апреле 1923 года состоялся XII съезд РКП(б). На нем полную поддержку получила ленинская трактовка интернационализма. «Нельзя даже подходить здесь с точки зрения равенства наций… — утверждал Н. И. Бухарин. — Наоборот… мы в качестве бывшей великодержавной нации должны идти наперерез национальным стремлениям и поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям… Только идя наперерез, только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение более низкое по сравнению с другим, только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций».

Сделанный Лениным перекос в сторону «угнетенных» наций поставил «угнетающую» нацию — русский народ — в неравное положение в политической системе государства.

Ленинская линия четко выполнялась в годы советской власти. В РСФСР, где проживало большинство русских, они же и оказались в худшем положении, чем жители остальных республик Советского Союза. Россия производила материальных ценностей больше, чем потребляла. Разница уходила для подтягивания национальных «окраин».

В результате социально-экономическое положение во многих сферах жизни в РСФСР было хуже, чем в других республиках. Как они это оценили, можно сделать вывод по тбилисским событиям, по всплеску национализма в Узбекистане, Казахстане, Азербайджане, Украине, Прибалтике.

В конечном итоге подобная ситуация подготовила почву для принятия решения парламента РСФСР о «суверенитете», а остальных республик — о выходе из состава единого государства. Вот так был разрушен Советский Союз, вот так взрываются мины замедленного действия, заложенные в основание фундамента СССР в далекие 20-е годы теперь уже прошлого века.

Последний раз проблема взаимоотношений союзных республик СССР рассматривалась в декабре 1925 года на пленуме ЦК РКП(б). В связи с переименованием партии во всесоюзную встал вопрос: не создать ли российскую компартию? Орджоникидзе полагал, что если будут компартии Украины, Грузии и т. д., то это приведет к необходимости создания Российской Коммунистической партии. Эту идею поддержали Калинин и Ворошилов. Сталин ее отверг. Его поддержал Троцкий, заявивший, что создание особой российской партии было бы величайшей опасностью, которая может привести к возрождению национальных предрассудков у рабочих и крестьян преобладающей нации.

В рамках созданной тогда политической структуры русские были лишены возможности представлять свои интересы как единая общность.

Я специально привел данные из некоторых работ по так называемой «оккупации» Грузии, да и других республик имперской Россией. Время покажет, к какому берегу «прижмется» Грузия в будущем.

Комиссия Съезда народных депутатов СССР по расследованию тбилисских событий в составе 24 народных депутатов избрала председателя — А. Собчака и ответственного секретаря — не менее известного С. Станкевича. Как ни парадоксально, но впоследствии, вкусив власть, один — в Ленинграде, другой — в Москве, они пустились в бега: один — во Францию, другой — в Польшу. Но это будет потом, через несколько лет, а тогда они были ведущими ниспровергателями существующего строя.

В конце июня комиссия отбыла в Тбилиси и приступила к расследованию. По итогам работы было подготовлено заключение, которое подписали все члены комиссии, и доклад Собчака Съезду народных депутатов.

Нет необходимости полностью цитировать эти документы. Остановлюсь только на некоторых утверждениях и прокомментирую их. Следует отметить, что часть положений официального заключения комиссии не совпадает с тезисами выступления Собчака. Так, в устном докладе Съезду 24 декабря 1989 года он сообщал, что события 9 апреля 1989 года нужно рассматривать в контексте общих процессов национальных и демократических движений, которые происходят в стране. Таким образом, он превращал агрессивно действовавших националистов чуть ли не в героев «перестройки».

Впрочем, и комиссия была вполне снисходительна к ним. Она отмечала, «что в ходе расследования не было выявлено террористических актов, не установлены факты, свидетельствующие о реальных попытках захвата власти, случаях насилия или покушения по политическим мотивам в отношении работников советских и партийных органов».

Комиссия сделала вывод, что политическую и иную ответственность за трагические события несут секретари (к тому времени уже бывшие) ЦК Компартии Грузии — Д. Патиашвили и Б. Никольский. Ответственность за нарушения и просчеты возлагалась также на генералов К. Кочетова, И. Родионова, Ю. Ефимова. Министра внутренних дел Грузии Ш. Горгодзе, который в силу своего положения обязан был обеспечить порядок и спокойствие в городе, только немного пожурили. Для приличия упомянули и о зачинщиках и организаторах этих массовых беспорядков — Гамсахурдия, Церетели и др. Но все это было сказано мимоходом. Серьезной оценки их действиям не дали.

И в то время, и особенно сейчас, спустя много лет, стало совершенно очевидно, что комиссия заняла одностороннюю позицию.

После доклада Собчака выступил Главный военный прокурор СССР А. Катусев. По некоторым позициям он не согласился с выводами комиссии и дал им свое толкование. Может быть, поэтому Съезд и принял решение не публиковать его выступление.

Наибольшие разногласия возникли по вопросу применения саперных лопаток, использования отравляющих средств и причины гибели людей в тот день.

О саперных лопатках

Как известно, сложившееся положение потребовало ввести в действие парашютно-десантный батальон. Одна рота численностью 59 человек была в соприкосновении с толпой всего 10 минут. Командование приказало не выдавать солдатам автоматы и штык-ножи. Саперные лопатки стали единственным средством самозащиты солдат.

Командир парашютно-десантного батальона дал команду защищаться от летящих в них предметов саперными лопатками. Сообщения о том, что десантники преследовали людей, разбегавшихся по проспекту Руставели, и били их саперными лопатками, являются вымыслом. От ударов могли пострадать только нападавшие на десантников боевики. Между прочим, эксперты-медики выявили всего 7 человек, пострадавших от злополучных лопаток. Тогда как только среди десантников ранения различной степени тяжести получили 30 человек.

Об отравляющих веществах

Тбилисские медики в первые же дни указали во врачебных свидетельствах, что 12 человек погибли в результате асфиксии (от сдавливания). Вопреки этому на основании заключения патологоанатома Деканосидзе появились выводы, будто причиной смерти стало также отравление химическими веществами. Явно не научное заключение вынудило следователей допросить Деканосидзе, и она нашла мужество признать, что при описании обстоятельств гибели использовала слухи, а в выводах вышла за пределы своей компетенции. Ложность ее заключения убедительно показали высококвалифицированные эксперты. Следователи в строгом соответствии с законом получили, оформили и направили в экспертные учреждения одежду погибших. Эксперты категорически отвергли версию отравления.

Что же происходило на самом деле? Как было уже сказано, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением, военное руководство приняло решение применить против нападающих химические спецсредства «Черемуха» и «К-51». О готовности использовать спецсредства митингующих заранее предупредили через мегафон, их в очередной раз призвали разойтись. Однако они не вняли предупреждению.

Получив соответствующий приказ, командир подразделения из сигнального пистолета отстрелил в направлении проспекта Руставели три единицы «Черемухи-4». Но это не возымело на боевиков никакого действия, они продолжали нападать на войсковые цепочки и препятствовать их продвижению. В связи с этим по мере подхода к площади Республики было выпущено еще 24 единицы «Черемухи» различной модификации. При выходе с проспекта Руставели на площадь Республики, когда сопротивление со стороны боевиков вновь усилилось, были применены четыре единицы «К-51», одна из которых не сработала. В результате отряды боевиков, непосредственно нападавшие на военнослужащих, были рассеяны.

Позже, объясняя причины своего решения применить спецсредства, полковник Бакланов сказал: «Разъяренная толпа забросала нас градом камней, бутылок, металлических прутьев, а по бронетранспортерам бросали деревянные скамейки, разбили все фары, габаритные огни. У личного состава было разбито 30 % щитов… Автобус с ранеными был забит полностью. Бесчинствующие митингующие разбили стекла в автобусе и санитарных машинах. Я доложил об этом генералу Ефимову и по его приказу дал майору Маслову задание применить специальные средства „Черемуха“».

Вопреки усиленно распространяемым слухам о применении войсками отравляющих веществ, использовании ими противогазов и т. п., никаких подобных средств они не имели и не применяли. Наши «Черемуха» и «К-51» относятся к «полицейским газам» и используются для противодействия правонарушителям. Согласно Женевскому протоколу о запрещении применения на войне ядовитых и удушающих газов (1925 г.) и Документу ООН (03.02.89 г.), эти вещества не относятся к химическому оружию.

По заключению специальной судебно-химической экспертизы, в работе которой принимали участие представители ООН, применение спецсредств 9 апреля не создавало угрозы для жизни и здоровья митингующих. Опасной концентрации «Черемухи» и «К-51», тем более каких-либо иных отравляющих веществ, эксперты не обнаружили.

Оценка ущерба здоровью и причина гибели людей

По данным Минздрава Грузинской ССР, во время операции и после нее в больницы Тбилиси поступил 251 человек, из них — 183 госпитализированы. По данным Генпрокуратуры СССР, в этих событиях пострадали 189 военнослужащих. Трагический результат состоял в том, что 16 участников погибли на месте происшествия, а трое вскоре скончались в больнице.

Вокруг этих смертей, как и вокруг саперных лопаток, было много домыслов и спекуляций. В действительности же по призыву Гамсахурдия часть митингующих села на асфальт и ступени лестницы перед Домом правительства. Когда возникла паника, то сидящие не могли подняться, их просто затоптала толпа.

Причины гибели и нанесения ущерба здоровью людей были в полной мере использованы теми, кто стремился манипулировать человеческими чувствами в своих политических целях для маскировки собственной подстрекательской роли.

Немало лет прошло после трагических событий 9 апреля 1989 года. По мнению многих российских политиков, Тбилиси стал своего рода полигоном для отработки тактики действий по дискредитации органов государственной власти и деморализации армии.

За прошедшие годы в Грузии произошли большие политические катаклизмы. Эдуард Амвросиевич добился своего. Свергнув Гамсахурдия, он стал президентом страны. По-видимому, его расчет был на поддержку зарубежных друзей — известных государственных деятелей, которые ему и Горбачеву весьма и весьма обязаны. Он полагал, что потоки долларов потекут в Грузию и она станет цветущим краем. Этого не произошло. Дорого заплатила Грузия, чтобы привести Гамсахурдия к власти, и еще дороже — за Шеварднадзе. Полагаю, что и за «цветную» революцию во главе с Саакашвили будет расплачиваться простой народ.

Более четверти века я знаю господина Шеварднадзе лично. Все эти годы я внимательно изучал этого человека. Он — неординарная личность. Но его неординарность не в таланте, не в глубине знаний, не в политической яркости. Этот «белый лис», как его называют в средствах массовой информации, всегда отличался невероятной изворотливостью, приспособленчеством, непомерной лестью к вышестоящим руководителям. Он хорошо приспособился к советскому социалистическому строю и так же легко, как хамелеон, поменял кожу на капиталистическую.

Недавно я прочитал стенограмму выступления Шеварднадзе на XXVI съезде КПСС. В своей речи он 13 раз славословил Леонида Ильича!

Надеюсь, читатель простит меня за цитирование речи Шеварднадзе — в противном случае мои слова могут рассматриваться как личное неприятие этого товарища-господина:

«Товарищи! Доклад Леонида Ильича Брежнева — этапное событие современности. Он представляется не только эпохальным документом, но и живым организмом, всеми своими клетками связанным с каждым членом нашего общества. Кажется, живой организм вобрал в себя все качества его автора, его творца, нашего мудрого руководителя, великого революционера-ленинца Леонида Ильича Брежнева: научную глубину, неуемную целеустремленность, безграничный оптимизм и реалистичность, масштабность и классовую принципиальность, человеколюбие, прозорливость и силу правды, великую силу правды. Доклад Леонида Ильича — это мысли и чаяния всего нашего советского народа. (Аплодисменты.)…

…Свет — символ будущего. Этим светом озарен доклад Леонида Ильича. Луч будущего, вера в будущее воцарились в этом историческом зале».

Что бросается в глаза? Память мне подсказывает, что бурное восхваление вождей достигало пика в последние годы их жизни и деятельности. По-видимому, в силу биологического состояния организма они «неадекватно» реагировали на такие проявления «любви народа».

Безнравственные подхалимы пользовались этим и приобретали ореол верных соратников тяжело больных людей. Невольно вспоминаешь гербовый девиз небезызвестного Аракчеева: «Без лести предан». Кстати, на второй день после той речи Шеварднадзе присвоили звание Героя Соцтруда и торжественно вручили Звезду прямо на съезде.

Полагаю, сейчас нет необходимости говорить о роли Шеварднадзе в деле разрушения СССР, социалистического строя, отчуждения Грузии от России и доведения грузинского народа до полной нищеты, дрейфа в сторону НАТО и еще о многих действиях этого злого гения современности.

И сейчас трудно сказать, когда он врал — в те далекие 80-е годы или менее чем через 10 лет, когда отрекся от всех своих убеждений и действий.

Еще раз послушайте, уважаемые читатели, что говорил этот человек на упомянутом съезде:

«Между этой великой хартией труда, борьбы, перспективы и тем, что некоторые лидеры из другого мира именуют своими программными выступлениями, — расстояние как между небом и землей. Здесь — мир, свобода, демократия и вера в будущее. Там — гонка вооружений, реакция и безысходность.

Товарищи! Завтра исполняется 60 лет, как Серго Орджоникидзе отправил телеграмму в Кремль: „Над Тбилиси реет Красное знамя. Да здравствует Советская Грузия!“ (Аплодисменты.) Подписывая эту телеграмму, легендарный Серго смотрел в будущее, ясно представлял себе сегодняшнюю Грузию. Преданность этому ленинскому знамени, национальная политика партии, братство и дружба народов привели к возрождению нашего края. Юбилей мы справляем в мае. А май у нас — пора цветения роз. Приглашаю всех вас, дорогие друзья (Аплодисменты.), и, конечно, первым долгом приглашаем первого делегата нашего съезда, глубокоуважаемого и глубоколюбимого Леонида Ильича Брежнева. (Аплодисменты.)

Через два года торжественно отметим двухсотлетие породнения с Россией. Акакий Церетели, наш великий предок, думая о будущем своего народа, завещал грядущим поколениям идти вместе с рвущейся к свету молодой Россией. Мечта сбылась. Россия прорвала мглу и сама стала негаснущим светочем. С Россией вместе, ведомые Россией и великим русским народом развеяли тьму другие народы-братья. И теперь все мы вместе. Вместе с социалистическим содружеством — активные творцы социалистической цивилизации».

Глубочайший цинизм, отсутствие каких-либо морально-нравственных принципов — вот оценка, которая может быть дана подобным людям.

Повторяю: именно такие руководители высшего ранга стали причиной разрушения нашего великого государства, разрушения общества социальной справедливости.

Время не стоит на месте, оно внесло большие изменения в руководство уже суверенной Грузии. Президента 3. Гамсахурдия сверг Э. Шеварднадзе, непотопляемого Шеварднадзе сбросила с президентского кресла «революция роз».

Грузия находится в тяжелейшем экономическом положении.

Казалось бы, в такой ситуации надо искать взаимопонимание со своими историческими соседями — в первую очередь с Россией, развивать с ними взаимовыгодные экономические отношения.

Однако все делается прямо наоборот. Если Шеварднадзе лавировал, хитрил, юлил, то новый лидер Саакашвили действует как топор.

В политическом отношении новое руководство Грузии ведет себя агрессивно и непредсказуемо. Летом 2005 года начался вывод воинских подразделений из российских баз, расположенных в Грузии. Совершенно очевидно, что в недалеком будущем они примут вояк из НАТО.

Два друга по «цветным» революциям — М. Саакашвили и В. Ющенко ведут кулуарные переговоры о смене российских миротворческих сил в Абхазии и Южной Осетии на украинский контингент. Совершенно негибкую политику руководство Грузии проводит по урегулированию внутриполитического положения. В революционном угаре быстро расправились с Аджарией, но в Абхазии и Южной Осетии «блицкриг» провалился.

Если говорить языком политики, нынешняя Грузия ведет в отношении России и регионов Закавказья «холодную войну». Как известно, в ходе «холодной войны» главное — представить противника как можно в более зловещем облике. Вот это и взяли на вооружение сегодняшние лидеры Грузии с согласия своих новых европейских и заокеанских друзей.

Тбилисские события дали определенный толчок к разрушению Советского Союза. Но они дестабилизировали обстановку и в самой Грузии: много лет нет мира на этой земле, все эти годы здесь льется кровь, а грузинский народ загнан в беспросветную нищету.

Невольно вспомнишь библейскую мудрость: кто сеет ветер, пожнет бурю.

В октябре 1996 г. указом Президента России Б. Н. Ельцина я был назначен начальником Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны РФ. И почти сразу же югославская проблема стала в моей повседневной работе одной из главных. Обстановка вокруг дружественной нам Союзной Республики Югославии (СРЮ) нагнеталась. В западной прессе политический режим С. Милошевича характеризовался как диктаторский, коррумпированный, и уже не только правозащитные организации, но и правительства ряда стран обвиняли его в геноциде албанцев. Из Вашингтона и Брюсселя, где размещается штаб-квартира НАТО, все чаще звучали откровенные угрозы в адрес Белграда. Мировое сообщество явно готовили к возможности силовой смены политического режима под надуманным предлогом «угрозы» со стороны сербов.

Косовская рана на теле Югославии

Ситуация обострилась к лету 1998 г. Командование Североатлантического блока объявило о проведении на территории, сопредельной с Югославией, крупного военного учения. Незадолго до этого в Брюсселе находился министр обороны РФ Маршал Российской Федерации И. Д. Сергеев. Я хорошо помню (так как входил в состав российской военной делегации), насколько жестко И. Д. Сергеев поставил вопрос о неправомерности такой демонстрации военной силы, высказывался в том духе, что действия НАТО угрожают суверенитету Югославии и нагнетают и без того непростую обстановку на Балканах. Натовские чиновники, в том числе Хавьер Солана, тогдашний генеральный секретарь НАТО, постарались уйти от обсуждения существа вопроса.

Более откровенно высказывались Уильям Коэн, министр обороны США, и генерал Генри Шелтон, председатель Объединенного комитета начальников штабов США. В ходе двухсторонней встречи с маршалом И. Д. Сергеевым они говорили о том, что власти Югославии ведут в Косово необъявленную войну против албанцев. А поскольку и НАТО, и США сострадают им, то считают необходимым оказать соответствующее давление на Белград. Учения не угрожают Югославии, говорили нам американцы, но имеют цель предупредить С. Милошевича и все югославское руководство о прекращении антиалбанских акций.

Да, ситуацию, складывавшуюся в СРЮ, трудно было назвать нормальной. Там все чаще происходили столкновения на этнической почве. Но что касается причин роста напряженности, мы имели совершенно иную информацию. Министерство обороны РФ располагало данными о том, что из соседних стран в Косово ввозится большое количество вооружения и боеприпасов. На территории Косово и Метохии создаются склады вооружения, формируются лагеря по подготовке террористов, которые выступают инициаторами столкновений с армией и силами безопасности Югославии. Сепаратистские элементы Косово под видом создания спортивных лагерей мобилизуют албанскую молодежь и вообще здоровых крепких мужчин, чтобы готовить их к военным действиям. Мы располагали даже данными о конкретных местах, в которых намечалось провоцировать стычки с сербской полицией и вооруженными силами. Одновременно велась интенсивная пропаганда за отделение Косово.

За сепаратистскими действиями скрывалось стремление албано-турецкой и кавказской наркомафии создать наркотреугольник Македония — Албания — Косово с центром в Приштине. Именно наркоструктуры еще в начале 90-х годов начали масштабную скупку оружия сначала у населения Албании, а затем и Турции. Поскольку ЦРУ США активно работает с наркоторговцами, именно американцы придали политический статус незаконным наркоформированиям.

Когда начались натовские учения, я с И. Д. Сергеевым находился в Греции. Начало учений стало для нас неприятным сюрпризом, ибо Х. Солана и председатель военного комитета НАТО К. Науман ранее в Брюсселе дали твердое обещание обязательно поставить российское руководство в известность о сроках и планах этих учений. Налицо был обман России, которая к тому времени уже больше года официально являлась партнером альянса: еще 27 мая 1997 г. был подписан Основополагающий акт Россия — НАТО, заложивший принципы двустороннего сотрудничества. И именно натовцы первыми нарушили их, не поставив нас в известность о готовящихся учениях. Это делало предположения относительно опасности, которая нависала над СРЮ, еще более основательными, так как никто не давал гарантии, что учения не перерастут во вторжение.

Явно просматривалась логическая цепь действий НАТО, направленных на изоляцию югославского режима, его ослабление и, в конечном счете, ликвидацию. Напомню, что на протяжении нескольких лет в отношении Югославии действовал режим санкций ООН, не позволявший ей укреплять свою безопасность. Югославское руководство проявляло добрую волю и не пыталось нарушить этот режим, а между тем ряд стран были готовы оказать ему военную помощь в подготовке к отражению агрессии.

Что касается американцев, то они были верны политике двойных стандартов. Жестко следя за тем, чтобы со стороны сербов санкции соблюдались, что называется, до последней буквы, они сквозь пальцы смотрели на рост военной силы косовских албанцев, а то и негласно способствовали этому. Становилось более чем очевидным желание США разогреть котел косовского сепаратизма до температуры кипения и создать условия для вторжения сил НАТО.

В конце 1998 г. мой надежный источник в одной из западных стран сообщил, что Совет национальной безопасности США принял решение создать для Белграда политический «коридор», суть которого или уход Милошевича в отставку, или натовская агрессия.

НАТО приступило к активной подготовке удара. В качестве прикрытия использовалась так называемая Верификационная миссия ОБСЕ во главе с американским дипломатом У. Уокером, которая должна была якобы контролировать соблюдение прав человека в Косово. На самом деле натовские «наблюдатели» вели доразведку целей для ударов авиации, определяли точные координаты административных и военных объектов, полицейских участков, согласовывали будущие действия с албанскими боевиками. В октябре 1998 г. разведка СРЮ зафиксировала разговор госсекретаря США М. Олбрайт с главным террористом Косово и наркоторговцем Хашимом Тачи, в котором она требовала поддержки ввода сил НАТО. Были также отмечены многочисленные контакты с сепаратистами не только цеэрушников, но и турецких и германских спецслужб. Косовские боевики насильно изгоняли албанское население из края, чтобы создать впечатление массового бегства мирных жителей от сербского «геноцида». Кроме того, беженцы, создававшие массу проблем в благополучных странах Европы, формировали там негативное отношение к Белграду.

Постепенно наши партнеры по переговорам в НАТО стали уходить от признания принципа сохранения территориальной целостности Югославии и высказываться за предоставление Косово «большой автономии». Они, не стесняясь, демонстрировали документы, подготовленные И. Руговой и другими лидерами албанских сепаратистов, из которых явно следовало стремление не к автономии, а к образованию самостоятельного государства. Такие планы в НАТО не только приветствовались, но блок готовился военной силой способствовать их реализации. Консультации, которые прошли у нас с представителями военных ведомств Германии, Греции и некоторых других стран, свидетельствовали о том же.

Поэтому 22 декабря 1998 г. я исходя из предоставленных мне полномочий и с согласия министра обороны РФ сделал официальное заявление о том, что Запад ведет дело к вооруженному вмешательству и отделению Косово от Союзной Республики Югославии. Я также заявил, что не существует никаких причин для вторжения НАТО на территорию этого государства.

Что послужило побудительным мотивом к такому заявлению? Во-первых, югославское руководство пунктуально соблюдало режим санкций и повода к упрекам, тем более к вооруженному вмешательству, не давало. Никаких военных угроз ни одной стране Североатлантического блока Югославия не создавала. Во-вторых, не было сомнений, что в разрешении политического кризиса, который имел этническую окраску, должны быть задействованы, прежде всего, не военные, а политические силы, международные организации. На полную силу следовало включить механизм Совета Безопасности ООН, ОБСЕ и даже Совета Россия — НАТО, но в его политической части. Наконец, действия НАТО по подготовке к агрессии против суверенного государства нарушали важнейшие международные принципы и Устав Организации Объединенных Наций, делая ситуацию на Балканах крайне взрывоопасной, угрожая международному миру.

В условиях, когда альянс, что называется, закусил удила и открыто встал на сторону сепаратистов, объявив о готовности к вооруженному вмешательству в дела суверенного государства без санкции Совета Безопасности, а сам СБ на это не реагировал, я считал, что эмбарго на поставки вооружения Союзной Республике Югославии оборачивается против потенциальной жертвы агрессии. Целесообразным представлялся выход России из режима санкций, о чем я доложил министру обороны. Поддерживать этот режим впредь — значило бы стать пособником агрессора и бросить своего исторического союзника в беде. Однако до самого момента натовской агрессии решение принято не было.

Первые ракеты и бомбы упали на засыпающие города и села Югославии в ночь с 24 на 25 марта 1999 г. Еще накануне территорию Косово стали покидать международные наблюдатели. Хорошо просматривалась и активная подготовка Североатлантического блока к военным действиям. Х. Солана во всеуслышание заявил о завершении политической фазы кризиса. Элементарная логика, не говорю уже о разведданных, подсказывала: основная ставка теперь сделана на военную силу.

С началом военных действий я настоял на том, чтобы Министерство обороны РФ рассматривало их как нарушение принципов Устава ООН, как агрессию против суверенного государства и предприняло все возможные меры. По решению И. Д. Сергеева группе связи НАТО, размещенной в Москве в соответствии с Основополагающим актом Россия — НАТО, было предложено в 48 часов покинуть пределы России, до минимума была ограничена деятельность военных атташе стран — членов блока. Наши военнослужащие, обучавшиеся на Западе, были отозваны на родину. Все программы сотрудничества с НАТО в целом и с государствами — участниками агрессии были заморожены.

Российские военные высказывали полную солидарность с действиями дружественного нам народа по отражению агрессии. Оказав сопротивление натовским силам, вооруженные силы СРЮ действовали в полном соответствии с 49-й и 51-й статьями Устава ООН о праве на индивидуальную или коллективную оборону и другими нормами международного права. Больше того, несмотря на соотношение военных сил не в пользу югославской армии, я считаю, что она выдержала испытание и не была разгромлена. Именно этот фактор стал решающим в предотвращении наземной операции НАТО. По нашим данным, альянс в ходе воздушной операции планировал нанести поражение войскам, военным и экономическим объектам Югославии, парализовать управление страной, деморализовать население и затем осуществить наземное вторжение. На пути этих планов встали высокий боевой дух югославских, прежде всего сербского, народов, чувство патриотизма и готовность сражаться даже без оружия против агрессора.

Прерву здесь повествование, чтобы передать свои впечатления о югославских лидерах, которые, как и мы, выступали за то, чтобы все проблемы решить по возможности невоенными средствами, но с началом агрессии возглавили мужественное сопротивление народа.

Мне не раз приходилось встречаться с президентом СРЮ Слободаном Милошевичем, командующим югославской армией генералом Драголюбом Ойданичем, другими руководителями страны.

С. Милошевич, на мой взгляд, был подлинным лидером Югославии. И этот вывод не может поколебать даже тот поток инсинуаций и обвинений, который обрушился на бывшего президента страны после его выдачи Гаагскому международному суду. С первых же минут общения бросалось в глаза, насколько глубоко он знал ситуацию в мире и обстановку в стране. Понимал, что косовскую проблему ввиду ее запущенности не решить без использования военной силы. Однако — что очень важно — сознавал всю меру своей персональной ответственности как президента за применение силовых средств и стремился строго дозировать их масштаб. Даже сегодня, находясь в тюремных застенках, он всю ответственность за действия военных и сил безопасности СРЮ полностью берет на себя.

В то же время создавалось впечатление, что С. Милошевич не верил в возможность натовской агрессии. Мне кажется, он наивно полагал, будто Р. Холбрук и другие американские представители, с которыми он встречался, хотели мирного разрешения кризиса, а к угрозе военной силой прибегали лишь как к средству давления. Но ведь не у одного С. Милошевича не укладывалось в голове: как можно в центре такого густонаселенного континента впервые за последние полвека развязать широкомасштабные военные действия? Жертвой такой наивности стал не только президент СРЮ.

В любом случае сила духа, стойкость и спокойное мужество, с которыми С. Милошевич переносит сегодня испытания, обрушенные на него Гаагским трибуналом, способны вызвать уважение к нему не только друзей, но даже врагов. В этом я убедился лично в ноябре 2004 г., встретившись с ним в камере и наблюдая его спокойствие в зале суда, где вместе с Е. М. Примаковым и Н. И. Рыжковым мне довелось выступать в его защиту.

С генералом Д. Ойданичем я встречался и на югославской земле, и в Москве. Как-то мы целую ночь просидели вместе в Министерстве обороны в поисках оптимального варианта действий. Он был глубоким политиком, отдавал себе отчет в том, что против его родины действует план, направленный на расчленение страны и ее развертывание в сторону НАТО. Как и большинство сербов, он хотел, чтобы его страна, подчиняясь всем международным законам, сохраняла свой суверенитет, национальную идентичность.

Генерал запомнился как солдат, который дал присягу защищать свое Отечество, свой народ и этой присяге следовал до конца. Он — профессионал, владеющий не только военным искусством, но и искусством политики. В 2000 г. мы, его друзья в России, преподнесли оппонентам сюрприз: 9 мая Ойданич во время парада в Москве стоял на трибуне Мавзолея, что вызвало переполох не только в натовском дипкорпусе, но и среди некоторых пугливых дипломатов из российского МИДа и администрации Президента.

Несколько слов скажу и о Бориславе Милошевиче. Старший брат югославского лидера, занимавший пост посла в Москве, умудренный опытом карьерный дипломат, он хорошо понимал суть происходящего. Неизменно обращали на себя внимание глубина его оценок, логика выводов. У него не было заблуждений относительно того, что Запад готовит расчленение его родины. Свой пост в Москве он по праву считал важнейшим, поскольку отсюда мог, как ему казалось, оказывать реальную и эффективную помощь своей стране. Он буквально физически страдал, видя, как в Кремле и на Смоленской площади стали побеждать сторонники жесткого курса по отношению к его родной Югославии. И не его вина, что международный авторитет России, на который так полагался Борислав, был бездарно утрачен в ситуации вокруг СРЮ, да и не только там.

В группе специального представителя Президента РФ

14 апреля 1999 г. наступил новый этап участия России в разрешении косовской проблемы: В. С. Черномырдин получил назначение специального представителя Президента РФ по урегулированию конфликта в Югославии. Описанию этой миссии Черномырдин посвятил выпущенную в 2003 г. объемистую книгу «Вызов». Здесь не место полемизировать с ним, внимательный читатель, несомненно, и сам увидит кардинальное расхождение в оценках, содержащихся в книге бывшего премьера, и в суждениях автора этих строк.

Мне было ясно, что в переговорах с натовцами Черномырдину не обойтись без военных экспертов. Поэтому во время очередного доклада И. Д. Сергееву я высказал мысль о настоятельной необходимости включить в состав формируемой делегации представителя Министерства обороны РФ. Примерно через две недели, вернувшись от Президента, И. Д. Сергеев объявил, что инициатива наказуема — представителем от Министерства обороны Б. Н. Ельцин определил меня.

Хорошо понимая, что один в поле не воин, я подключил к работе своих ближайших подчиненных: вице-адмирала В. С. Кузнецова — начальника Договорно-правового управления Министерства обороны, генерал-лейтенанта В. М. Заварзина — представителя России при штаб-квартире НАТО в Брюсселе, а также нескольких офицеров главка. У всех нас существовало понимание того, что предстоит нелегкая борьба. Но цель — способствовать утверждению мира для братского народа, ликвидировать последствия острого военного, политического и этнического конфликтов, откровенно скажу, вдохновляла.

Переговоры по косовской проблеме должны были вестись в трехстороннем формате: специальный представитель Президента РФ В. С. Черномырдин, заместитель государственного секретаря США Строуб Тэлботт и президент Финляндии Мартти Ахтисаари, последний в качестве не просто посредника, но специального представителя Генерального секретаря ООН. Каждого из них сопровождали делегации из специалистов, включая военных.

Первая встреча участников переговоров, на которой я присутствовал, состоялась в Москве 27 апреля. Сама строгая, но величественная атмосфера знаменитого мидовского особняка на Малой Дмитровке, казалось, настраивала на серьезный разговор. Однако против моих ожиданий разговор сразу же пошел неспешно и, по сути дела, ни о чем. Стороны явно присматривались друг к другу, прикидывали возможности партнеров, сидевших за круглым столом в большом зале особняка. От финнов вообще была делегация невысокого уровня (М. Ахтисаари не приехал), и вели они себя скромно, больше отмалчивались. Диалог шел в основном между С. Тэлботтом и В. С. Черномырдиным. В заседании участвовал и министр иностранных дел РФ И. С. Иванов.

Единственное, чего достигли мы, военные, так это прощупали позиции американских коллег — генералов Д. Фогльсонга и Дж. Кейси. Сложилось впечатление, в целом оправдавшее себя позднее, что с ними можно вести диалог и достигать соглашений.

Накануне этих переговоров В. С. Черномырдин впервые в качестве спецпредставителя Президента России встречался с С. Милошевичем в Белграде. Среди прочего они пришли к договоренности о возможности миротворческой миссии на территории Югославии под эгидой ООН с обязательным участием России. В. С. Черномырдин сообщил об этом С. Тэлботту, но данный сюжет, по всей видимости, не рассматривался американцами как актуальный. В большей степени их интересовало, действительно ли югославский лидер согласен вывести армию и полицейские силы из Косово, готов ли на предоставление ему полной автономии. На этом первый раунд трехсторонних переговоров и завершился.

Мне довелось участвовать во второй встрече В. С. Черномырдина и С. Милошевича 30 апреля в Белграде. По дороге из аэропорта в резиденцию «Бели двор» запомнились очаги пожаров и разрушений: югославская столица вот уже месяц подвергалась многочисленным бомбардировкам и обстрелам. И это при том, что никто официально Югославии войну не объявлял.

Об этом в первую очередь и говорил С. Милошевич на встрече с российской делегацией. Югославский лидер показался мне собранным, уверенным в себе, прочно держащим нити управления страной и ее обороной. Тогда же я узнал подробности расследования независимой комиссией происшествия в селе Рачек, получившем печальную знаменитость. В свое время здесь было обнаружено захоронение, как об этом объявили западные СМИ, албанцев со следами пыток и насильственной смерти. Натовцы использовали этот факт как предлог для давления на Югославию, а затем и в качестве повода для агрессии. Эксперты же нейтральных стран Европы убедительно опровергли так называемые «зверства сербских сил безопасности», но агрессию этим было уже не остановить. Натофашистам был нужен повод, и они его получили.

С. Милошевич, говоря о позиции белградских властей, настаивал, что не они, а именно албанцы провоцируют ожесточенные столкновения, нагнетают обстановку, а потом апеллируют к западному сообществу, ища поддержки.

В. С. Черномырдин слушал, но создавалось впечатление, что не слышал своего собеседника. В традиционном для него стиле, известном всем россиянам, говорил много, но невнятно, сбиваясь на очевидные доводы: «Нужно все это кончать», «Слободан, ты что, хочешь, чтобы страну разбомбили?» и т. п. Играя роль «своего парня», пусть простоватого, но справедливого, он ни одну сторону полностью не одобрял. В чем-то стоял на позиции Белграда, а в чем-то хоть и не одобрял действия НАТО, но относился к ним с пониманием. Проскальзывали такие нотки: если бы действовали погибче, смогли бы за столом переговоров договориться — и тогда не было бы никаких бомбардировок.

После обеда состоялась новая встреча, но уже в узком составе: В. С. Черномырдин, В. Е. Ивановский — представитель МИДа, присутствовал и я. Разговор шел более конкретный, о том, на какие договоренности можно выйти. И С. Милошевич, и другие члены руководства Союзной Югославии считали возможным вести переговоры с натовцами исходя из следующего базового принципа: Косово остается неотъемлемой частью Югославии, конкретно — Сербии. При этом подчеркивали особо, что краю будет предоставлен статус широкой автономии.

Когда стали обсуждать вопрос, с кем из косовских лидеров разумнее всего сотрудничать, я впервые услышал, что у С. Милошевича и других руководителей такое позитивное отношение к Ибрагиму Ругове. Ставка на И. Ругову даст плоды, высказывали уверенность югославские руководители, потому что он наиболее вменяемый из албанских лидеров и всю сложность ситуации понимает.

В. С. Черномырдин высказал согласие с такими принципиальными вопросами, как оставление Косово в составе Союзной Югославии (о Сербии он не говорил), одобрял контакты с И. Руговой. Но вновь не уставал повторять, что надо прекращать бомбардировки и переводить ситуацию в русло политического урегулирования. Позиция, в общем-то, беспроигрышная. Кто же из сидевших за столом переговоров стал бы выступать за продолжение бомбардировок? Однако обращало на себя внимание, что Черномырдин избегал глубокой проработки условий прекращения боевых действий. Складывалось впечатление, что препятствие здесь одно — позиция югославских властей. А агрессивные действия Запада как бы выводились за скобки.

Тем не менее переговоры оставили у хозяев впечатление, что Россия стоит на стороне Югославии (сужу по разговорам с генералом Д. Ойданичем и другими высшими военными), и породили у них определенный оптимизм накануне встреч В. С. Черномырдина с западными лидерами.

В опасности такого благодушия югославы убедились очень скоро. 28 мая во время новой поездки в Белград специальный представитель Президента РФ заговорил куда более резко. Вначале он высказался вроде в порядке шутки: ваша армия, мол, защищаясь, провоцирует бомбардировки. Нет, никто под сомнение право на защиту не ставит, уклончиво сказал он, но нельзя бесконечно сопротивляться. В. С. Черномырдин стал настойчиво давить на С. Милошевича: у вас, дескать, страну уничтожают, надо быстрее принимать решение, быстрее договариваться.

Какого решения он ждал от человека, объявленного к тому времени Международным трибуналом по бывшей Югославии военным преступником? Ведь руководитель СРЮ выражал готовность к переговорам, но первое, на чем он настаивал, — прекращение агрессии. Капитуляция перед агрессором была неприемлемой. Поэтому готовность к переговорам оговаривалась немедленным прекращением бомбардировок, сохранением Косово в составе Сербии. Кто-то из югославов говорил даже о том, что НАТО должно возместить нанесенный ущерб.

Во второй половине дня встреча продолжилась в расширенном составе. В памяти ничего яркого не запечатлелось, стороны просто излагали друг другу свои позиции. Это тревожило, ибо после Белграда у российской делегации предстояли нелегкие трехсторонние переговоры в Бонне с М. Ахтисаари и С. Тэлботтом. Как оказалось, именно там дело приобрело наиболее драматичный для югославов оборот.

Я бы слукавил, утверждая, что загодя предчувствовал это. Наоборот, подготовка, которую мы в Минобороны провели перед поездкой, давала немалые надежды на упрочение наших позиций. Опираясь на результаты контактов с югославским руководством, провели совещание с представителями МИДа, в частности с первым заместителем министра иностранных дел А. А. Авдеевым (он показал себя настоящим дипломатом и патриотом), руководителями департаментов, на котором тщательно обсудили ситуацию, взвесили позиции югославской стороны и НАТО. Был подготовлен проект директивы Б. Н. Ельцина, в которой были сформулированы цели предстоящих переговоров — немедленное прекращение бомбардировок, сохранение целостности СРЮ, возвращение беженцев, восстановление переговорного процесса, перевод его в русло политического урегулирования. В решении всех этих задач предусматривалась активная роль России.

Директива не настаивала на прекращении бомбардировок как первоочередном условии, лишь после выполнения которого стороны бы переходили к подписанию договора и выводу югославских войск с территории Косово. Предлагался довольно гибкий вариант, позволявший и натовцам сохранить лицо, и задачу решить: начало политического процесса, достижение договоренностей увязывалось с одновременным прекращением бомбардировок. Президент РФ согласился с нашими предложениями.

Получив подписанный им документ, мы трансформировали его в указание министра обороны для военной части российской делегации. Так что у меня была директива от И. Д. Сергеева, у В. С. Черномырдина — директива Б. Н. Ельцина, они обязывали всю делегацию, начиная с ее руководителя, действовать энергично, твердо, последовательно, отстаивая принципы международного права и ограничивая поползновения НАТО. Уверенности добавляли хорошие позиции, предварительно достигнутые на переговорах с американскими военными — генералами Д. Фогльсонгом и Дж. Кэйси, которые специально прилетели в Москву. Постепенно, не без трудностей нам все же удалось выйти на понимание и согласовать несколько ключевых пунктов.

Сделаю небольшое отступление. В ходе натовской агрессии и в переговорном процессе мы оказывали на противоположную сторону сильное психологическое давление, называя агрессию агрессией, а представителей альянса не иначе, как господа агрессоры. На регулярных пресс-конференциях для российских и иностранных журналистов я вводил в оборот термин «натофашизм», сравнивал агрессоров с гитлеровцами, подчеркивал, что Европа и НАТО беременны нацизмом.

Не скажу, что нам удалось переубедить своих американских оппонентов, но в чем-то переиграть — вероятно. Главное, мы договорились о том, что не все части югославских вооруженных сил, пограничники и силы безопасности будут выведены с территории Косово. Спор шел о пропорциях: американцы настаивали на том, чтобы не менее 50 процентов, российская сторона — чтобы не более 50. В принципе обе стороны согласились на вывод ровно половины военных, пограничников и силовиков.

Далее мы договорились, что натовские войска, которые будут участвовать в миротворческой операции, располагались бы на югославской территории вдоль македонской и албанской границ в полосе не глубже 50 км.

Третья согласованная позиция состояла в том, что сербские пограничники должны были вместе с натовскими военнослужащими контролировать возвращение беженцев, чтобы предотвратить проникновение в Косово боевиков. Мы подробно оговорили, что возвращаться могли только те, кто проживали до начала активных событий на территории Косово и вынужденно эмигрировали, при этом люди не должны иметь при себе оружия. Те, кто замешан в каких-то криминальных действиях, должны быть изолированы.

И, наконец, четвертая позиция — по секторам ответственности миротворцев, представлявших как натовские силы, так и Россию.

Разумеется, в первую очередь нас интересовала зона ответственности России. Была подготовлена карта, на которой обозначена полоса для натовских войск, активно участвовавших в бомбардировках, и указаны 6 секторов: в них предусматривалось присутствие России, Украины, Швеции, Финляндии, мусульманских стран, а также тех стран НАТО, которые активно в агрессии не участвовали, например Греции.

Переговоры в Бонне начались 1 июня 1999 г. и продолжались в течение двух дней. В первый день после обеда в замке Кёльн состоялось пленарное заседание, на котором делегации обозначили свои позиции и общую цель, заключавшуюся в достижении политического урегулирования.

Когда подошли к военной составляющей, я предложил отталкиваться от российского проекта. Но В. С. Черномырдин был иного мнения: «Давайте пойдем по натовскому варианту и будем как бы накладывать на него свои предложения». Так что за основу взяли американский проект. В ходе обсуждения по ряду позиций, действительно, удалось сразу найти согласованные решения. Но вот когда подступились к конкретным вопросам, например о порядке вывода сербских вооруженных сил и сил безопасности, о сроках прекращения бомбардировок, то общего языка не нашли. Тогда приняли решение отставить их в сторону, перенести на следующий день, чтобы не останавливать переговоры в целом. И вернулись к ним уже после работы по секциям и с учетом достигнутых там результатов.

После пленарного заседания разошлись по секциям. Мы работали с финскими военными во главе с вице-адмиралом Ю. Каскелла и американцами, уже названными генералами Д. Фогльсонгом и Дж. Кейси. Работали до позднего вечера и смогли согласовать 7 пунктов. Не стану приуменьшать трудности разговора. Были прорывы, но что-то согласовать не удалось. Так, американцы настаивали на вводе своих подразделений и в те сектора, за которые должны были отвечать другие страны. Мы, со своей стороны, высказались за присутствие там подразделений связи, а также медицинских и инженерных, необходимых для восстановления коммуникаций, мостов и иной инфраструктуры, но резко возразили против ввода боевых подразделений армии США. Американцы вынуждены были согласиться с нами.

Коллективно мы также определили, какова будет роль сербских вооруженных сил и сил безопасности на территории Косово. На них возлагалось оказание помощи в развертывании миротворческих сил, а затем совместное несение патрульной и иной службы в приграничной зоне. Не удалось добиться компромисса по нашему предложению об административном управлении краем Косово со стороны Белграда.

Что касается самих миротворческих контингентов, то, с общего согласия, они должны были находиться в Косово в тесном взаимодействии. Нам, однако, не удалось прийти к общему мнению в вопросе об их подчиненности. Российская военная делегация считала неразумным нарушать обычный в таких случаях порядок: войска должны подчиняться своим командирам, а между собой лишь взаимодействовать. Постепенно, правда, выходили на понимание, что военно-административную систему управления нужно дополнить штабом в Белграде, куда входили бы представители всех стран, делегировавших в миротворческие силы свои национальные контингенты, плюс представители югославского генштаба.

Удалось нащупать некоторые подходы и в вопросе, что делать с техникой югославской армии. Наша делегация считала, что если полк, бригада выводятся, то полностью со своей техникой и вооружением, если же продолжают дислоцироваться в Косово, то и их техника и вооружение должны оставаться. Повторюсь, сразу этот вопрос не был решен, но мы подступили к его решению.

Вечером, когда я докладывал В. С. Черномырдину о результатах, он, помнится, бросил представителю МИД РФ В. Е. Ивановскому такую фразу: «Ивановский, смотри, как военные продвигаются. Нужно и нам ускорить процесс политических договоренностей».

Поздно ночью делегации вновь собрались на пленарное заседание, которое позволило проследить, насколько далеко удалось продвинуться в согласовании позиций. Сразу же встал принципиальный вопрос: когда последует прекращение бомбардировок? С. Тэлботт стал настаивать на том, чтобы вначале югославская сторона выполнила достигнутые договоренности, и только затем войска НАТО отказываются от атак с воздуха. Позиция нашей делегации была иной: бомбардировки прекращаются немедленно с момента подписания документа. Заместитель госсекретаря США продолжал настаивать.

Как это сплошь и рядом бывает в дипломатической практике, если чего-то не удается достичь за столом переговоров, дело переносится в кулуары. Поздно ночью я получил информацию, что С. Тэлботт проводит с М. Ахтисаари приватную беседу, а следующим к нему приглашен Черномырдин.

Ближе к 2 часам ночи собрались ехать в отель отдыхать. Черномырдин вдруг говорит:

— Вы поезжайте, а мы тут еще немного поработаем.

На следующее утро мы с генералом В. М. Заварзиным приехали во дворец. В рабочем зале видим: два стола сдвинуты, разложены бумаги, и В. С. Черномырдин со своей командой что-то сосредоточенно обсуждает. Только мы зашли, присутствовавшие стали быстро собирать бумаги. Я, поздоровавшись, бросил реплику:

— Виктор Степанович, что за переполох?

Он ответил:

— Мы тут обсуждаем политические вопросы, они вас не касаются.

Я возразил:

— Не могут не касаться, вопросы политические и военные взаимосвязаны.

Он в ответ поинтересовался:

— Вы завтракали? Нет? Тогда идите завтракайте, вернемся к этому разговору попозже.

И смотрю — дружно перешли в другое помещение. Не скажу, что это сильно меня встревожило, но что-то кольнуло: всегда неприятно сознавать, что от тебя что-то скрывают. Позавтракав, мы присоединились к коллегам. Я подошел к В. С. Черномырдину, поинтересовался, какова консолидированная позиция у нашей делегации? Он ответил уклончиво:

— Посмотрим…

Я не отступал:

— Нашу, военную, позицию вы поддерживаете?

От прямого ответа он вновь уклонился и предложил:

— Вы давайте с военными еще поработайте, а потом сядем вместе и выработаем окончательную позицию.

Я, может, напрасно не придал такой уклончивости и неопределенности особого значения, отнеся ее на счет сложности и напряженности переговоров. Мы опять уединились с американскими и финскими коллегами и стали продвигаться по уже в принципе согласованным вопросам, сосредоточиваясь на сей раз на технической стороне реализации договоренностей.

Не могу не сказать о большой позитивной посреднической роли нынешнего командующего оборонительными силами Финляндии вице-адмирала Ю. Каскелла. Финны, оказывается, трудились всю ночь, пытаясь найти развязки в тех вопросах, по которым наши позиции и позиции американцев не сходились. Они, например, предложили творчески заимствовать опыт того, как в Финляндии организуется управление воинскими формированиями в условиях двойного подчинения. Напомню, эта проблема стала камнем преткновения, когда встал вопрос о порядке функционирования многонациональных миротворческих контингентов на территории Косово. Словом, финские военные активно способствовали поиску компромисса, породив в нас глубокое уважение к их профессиональным и личным качествам.

В 11 часов началось пленарное заседание. Естественным было отталкиваться от того, чего участники переговоров достигли накануне, и идти дальше. И вдруг С. Тэлботт предлагает новый вариант документа, Черномырдин же молчит. Я сразу же попросил слова для возражения:

— Уважаемые господа, о чем идет речь? Если мы вчера согласовали позиции, зачем же сегодня начинать с нуля?

Смотрю на главу нашей делегации, но активной поддержки В. С. Черномырдина не вижу. Более того, он обращается к С. Тэлботту с, мягко говоря, странным вопросом:

— А что, Строуб, вы хорошо поработали?

Тот отвечает:

— Да, да, хорошо.

— Ну, тогда давайте обсуждать.

Я потребовал короткого перерыва для консультации и прямо спросил главу делегации, о чем идет речь? Попытался воззвать к элементарной логике:

— Виктор Степанович, вчера с таким трудом был согласован ряд принципиальных позиций. Сегодня мы, военные, вышли еще на несколько позитивных решений. Учтем их и пойдем дальше. Возвращаться к первоначальному, пусть и несколько обновленному варианту, представленному американцами, нет никакого резона.

В ответ слышу:

— Они же тоже ночь работали, давай послушаем, что они хотят.

— В таком случае, — возражаю я, — нельзя обсуждать с голоса. Они должны раздать этот документ всем участникам переговоров, а мы возьмем его для изучения и тогда уже выскажем своё мнение.

Черномырдин сказал, что решить, как действовать, можно по ходу обсуждения. Я счел необходимым довести до его сведения, что обо всех договоренностях, достигнутых накануне, мною уже доложено в Москву.

— А почему ты через голову докладываешь? — повысил тон мой собеседник.

Я ответил, что поскольку подчиняюсь министру обороны, то обязан шифротелеграммой информировать И. Д. Сергеева о результатах каждого дня переговоров. В. С. Черномырдин не отступал:

— Давай через голову не прыгай, я — глава делегации, и я принимаю решения. Сейчас будем слушать американский документ.

Я вновь возразил:

— Раз у нас нет единства во взглядах, нам надо прервать переговоры и лететь в Москву на консультации.

Своему ответу В. С. Черномырдин, как мне тогда показалось, придал нотки примирения:

— Давай все же послушаем, что Тэлботт скажет, а уже тогда соберемся и определим, куда лететь: в Белград или в Москву.

Я понимал, что наши разногласия, стань этот факт известен американцам, ослабят позиции России на переговорах, и до поры до времени не стал выносить их за пределы делегации. И, конечно же, хотелось надеяться, что действительно так и будет: С. Тэлботт зачитает свой вариант, потом мы соберемся делегацией, обсудим услышанное и либо выскажем несогласие с позицией наших оппонентов, либо сошлемся на необходимость дополнительных инструкций из Москвы и под этим предлогом прервем переговоры. Поэтому скрепя сердце я согласился: пусть будет так, как предлагает глава делегации.

В то же время для меня все более явственным становился отход специального представителя Президента РФ даже от ранее достигнутых с американской и финской делегациями договоренностей, не говоря уже о дальнейшем последовательном продвижении к итоговому документу, в котором были бы отражены и интересы России, и интересы Югославии. Тревожило и то, что он стал избегать нас, военных.

Вернулись в зал для продолжения переговоров. Стали продвигаться по тому самому «улучшенному» варианту документа, представленному американской делегацией, который лишь деталями отличался от прежнего, накануне нами отвергнутого. Естественно, невозможно было избежать дискуссий. Но вопрос: если вчера по данному вопросу мы согласовали позиции, почему сегодня возвращаемся к нему вновь, чаще всего повисал в воздухе. В такой ситуации С. Тэлботт бросал вопросительный взгляд на В. С. Черномырдина, а тот неизменно отвечал: «Хорошо, Строуб, давай дальше».

Когда перешли к военным вопросам, по которым уже была достигнута накануне договоренность, я стал апеллировать к Д. Фогльсонгу с тем же аргументом: «Для чего мы, военные, работали накануне? Тогда договорились об одном, а теперь в документ записывается совершенно другое». Попытался жестко настоять на изменении порядка рассмотрения спорных вопросов:

— Давайте так: я докладываю последовательно каждую позицию, по которой была достигнута договоренность. Затем предоставляем слово генералу Фогльсонгу, который либо подтверждает, либо опровергает меня.

Я знал, что честь профессионального военного не позволит Д. Фогльсонгу лгать, и мы сможем, объективно доложив о результатах вчерашних переговоров, переломить ход пленарного заседания. И первая же реакция американского генерала на мое предложение подтвердила высокое мнение о нем. Он поднялся и поддержал мое предложение. Черномырдин тут же задал вопрос С. Тэлботту:

— Ну, что, Строуб, мы наших военных будем слушать?

Тот с ухмылочкой ответил:

— Нет, не будем.

— Ну, тогда пойдем дальше.

Я не мог понять, что заставляло В. С. Черномырдина полностью принять сторону С. Тэлботта. Сдача им всех позиций была для меня очевидной. Между тем американский дипломат продолжал читать свой текст, глава российской делегации что-то переспрашивал, время от времени возражая по мелочам. Но это лишь подтверждало крепнувшее во мне убеждение, что рассматривавшийся документ был согласован руководителями делегаций между собой еще до начала пленарного заседания.

Своего места на этих переговорах я уже не видел. Выход оставался один: постараться переубедить В. С. Черномырдина, доложить в Москву, обратиться к прессе, словом, не допустить подписания капитулянтского документа. Еще по ходу дела я попросил В. М. Заварзина выйти в кулуары и проинформировать представителей посольства РФ в Бонне лично и министра обороны по телефону: И. Д. Сергеев в первую очередь должен был знать, что В. С. Черномырдин сдает позиции.

Этот факт подтвердился тут же: стоило С. Тэлботту завершить комментарий своей бумаги и задать вопрос: «Каково будет мнение?», как Черномырдин заявил, что российская делегация полностью согласна с озвученным документом, высокопарно названным окончательным вариантом плана международного сообщества по урегулированию кризиса в Косово.

Здесь, полагаю, необходимо сделать отступление, чтобы изложить содержание этого «окончательного варианта», иначе читателям будет трудно судить о причинах драматизма последовавших событий. Соглашение предусматривало: немедленное прекращение «насилия и репрессий» в Косово; вывод оттуда военных, полиции и военизированных подразделений Югославии; размещение там под эгидой ООН миротворческих контингентов; автономию Косово в составе Союзной Республики Югославии; назначение Советом Безопасности ООН временной администрации края для обеспечения руководства на переходный период; возврат в Косово ограниченного числа сербских военных для установления связей с международными силами безопасности, разметки минных полей, охраны сербских святынь и присутствия на основных пунктах пересечения границы; безопасное и свободное возвращение всех беженцев и перемещенных лиц; политический процесс, который должен был обеспечить значительную автономию для Косово, суверенитет и территориальную целостность СРЮ и других государств региона; разоружение Армии освобождения Косово (АОК).

На первый взгляд это был вполне добротный документ, учитывавший интересы всех вовлеченных в конфликт сторон. Собственно, на это и напирал Черномырдин. Однако те, кто знали ситуацию изнутри, не могли не понимать, что полный вывод из Косово югославской армии и сил безопасности будет означать утверждение в регионе либо сепаратистов из АОК, либо натовских войск, либо вообще союз между ними против югославов. В любом случае для Белграда это оборачивалось политическим проигрышем, сулившим дезинтеграцию и распад единого государства, поскольку он не только терял контроль над своей территорией, но и отстранялся от участия в стабилизации обстановки.

При этом от югославского руководства согласие требовалось в ультимативном порядке, поскольку в документе особо оговаривалось: прекращение военных действий произойдет только после начала вывода войск, «доказательства которого поддаются проверке». Забегая вперед, скажу, что НАТО приняло решение о приостановке воздушных ударов по Югославии только 10 июня, то есть почти через неделю после одобрения Скупщиной Сербии «мирного плана по Косово». К этому времени тысячи человек были убиты и ранены, лишились крова, ущерб от бомбардировок составил более 130 млрд долл.

Но вернемся в зал заседаний. Поскольку решение о поддержке американского проекта было принято Черномырдиным единолично, не только без консультации с Москвой, но и со своей делегацией, мне оставалось только резко заявить о своем полном несогласии с принятым ультиматумом, после чего покинуть зал переговоров и доложить министру обороны РФ о предательстве спецпредставителя.

2 июня мы были уже в югославской столице. Встреча с югославским руководством уже началась, когда ко мне подошел российский посол Ю. М. Котов и показал телеграмму от Б. Н. Ельцина главе делегации. Она была следующего содержания: «Строго соблюдайте мои указания». Мы подошли к Черномырдину вместе, посол передал телеграмму, а я спросил:

— Ну, что, Виктор Степанович?

Тот, как мне показалось, отреагировал несколько нервно:

— А что? Мы вот и делаем, мы добиваемся прекращения бомбардировок.

Потом он приободрился и продолжал гнуть свою линию. В Белграде это проявилось в полной мере. Президент Финляндии М. Ахтисаари вел себя сдержанно, если не сказать пассивно, он, кстати, и в ходе переговоров особой активности не проявлял, чаще всего высказывал нейтральное мнение. Американцев не было. Так что основную роль в том, чтобы добиться капитуляции Югославии, взял на себя, как ни прискорбно, российский представитель.

В начале встречи с югославами Черномырдин много говорил о тяжелейшей, как он выразился, работе, которая была проведена в Бонне, о том, что документ «получился хороший» и югославское руководство обязано его принять.

Президент СРЮ сказал, что документ не вполне приемлем для югославов, и они хотели бы в ходе обсуждения внести коррективы. На это Черномырдин отреагировал мгновенно:

— Никаких поправок! Вы должны сказать: да или нет. Если да, то для вас наступает мир, сохраняется целостность. Если нет, то будут продолжаться бомбардировки, — и он стал живописать тяжелейшие последствия.

Югославское руководство, к его чести, устояло перед таким напором и заявило, что будет продолжать работать над документом, если потребуется, всю ночь. Черномырдин вынужден был согласиться с ночевкой во фронтовом Белграде. М. Ахтисаари, опасаясь бомбардировок, улетел в соседнюю Венгрию.

Вечером С. Милошевич и наиболее высокопоставленные члены югославского руководства встретились с российской делегацией за чашкой кофе. Продолжили обмен мнениями по главной проблеме. В. С. Черномырдин заметно изменил тональность разговора:

— Слободан, ты извини, я, может, резковато говорил, но обстановка требует.

На это президент СРЮ возразил, что суть дела не в резкости выражений, а в кардинальной смене российской позиции. В такой, совершенно иной ситуации им не просто принять решение. И опять повторил, что документ носит характер ультиматума.

— А в чем ты видишь ультиматум? — спросил В. С. Черномырдин. — Посмотри, бомбардировки прекращаются — разве это плохо? Хорошо. Гарантируется целостность Союзной Республики Югославии — разве это плохо? Косово возвращается — тоже хорошо. Что тебе еще нужно?

На этот горячий монолог один из присутствовавших, по-моему, это был президент Сербии М. Милутинович, отреагировал вопросом:

— Виктор Степанович, когда все обещанное наступит?

Спецпредставитель насупился:

— Что вы хотите: чтобы сегодня подписали, а завтра наступило? Так не будет. Потребуется месяца три, полгода.

В этот момент М. Милутинович повернулся в мою сторону:

— Хотелось бы знать мнение генерала Ивашова.

Я ответил, что, если югославы примут этот документ, обещанное господином Черномырдиным не сбудется никогда. Югославия потеряет статус суверенного государства, будет расчленена и разгромлена, Косово уже никогда не вернется в состав СРЮ. На это В. С. Черномырдин отреагировал по-своему:

— Что вы слушаете Ивашова? Его даже в НАТО ястребом называют.

Утром, явно измученные бессонницей и напряженной работой, подавленные (это было видно), прибыли руководители СРЮ. Милошевич без обиняков заявил, что, поскольку югославы остались одни, без союзников, они, обсуждая всю ночь сложившуюся ситуацию, приняли решение принять то, что от них требуют. Явно обрадованный, Черномырдин стал заверять, что Россия сделает все, чтобы прекратились бомбардировки, чтобы была сохранена целостность Югославии, но это, на мой взгляд, уже не имело никакого принципиального значения. С поникшей головой возвращались мы в Москву. Братья-сербы со скупыми улыбками прощались с нами, а мы отводили взгляд.

По пути из Белграда с руководителем делегации я принципиально не общался, а по прилету во Внуково не спешил покинуть самолет. Но без меня Черномырдин отказался выходить к прессе. Отвечая на вопросы журналистов, я отбросил всякую дипломатию. То, что мои оценки шли вразрез с восторгами, которые источал спецпредставитель, заявляя о полном успехе своей миссии, меня не беспокоило. Страна должна была знать правду и своих «героев».

Через несколько дней И. Д. Сергеев докладывал Б. Н. Ельцину. В письменный вариант доклада был заложен вывод о ситуации, в которой оказалась Россия в результате принятия СРЮ натовского ультиматума: наша страна серьезно поколебала свой международный престиж, потеряла союзников на Балканах. Не скрывалось, что содеянное скажется на престиже не только страны, но и ее Президента. Далее высказывалось предложение о необходимости максимально сгладить отрицательные последствия капитулянтского соглашения: в первую очередь поддержать Югославию в политическом, а если возможно, то и в экономическом плане, чтобы попытаться восстановить позиции на Балканах.

9 июня я вновь встретился с Фогльсонгом, который вместе с Тэлботтом прилетел в Москву для согласования плана действий по резолюции СБ ООН № 1244. Я предложил своему партнеру вернуться к ранее достигнутым договоренностям по нарезке секторов и дислокации в автономии сербских военных, скорректировать их и идти дальше. Но, увы.

— Ситуация кардинально изменилась, господин генерал, — услышал я от него. — Однако у нас есть предложение для России.

— Какое?

— Мы разрешаем вам одним батальоном участвовать в американском секторе. — И на столе появилась карта с разметкой секторов.

Нечего сказать, «великодушное» и «соблазнительное» предложение. Переспросив переводчика, действительно ли был использован термин «разрешаем», и получив подтверждение, я предложил генералу изучить резолюцию Совета Безопасности № 1244:

— В соответствии с резолюцией присутствие в Югославии осуществляют члены ООН и международные организации. Так вот, не НАТО, а Россия, как постоянный член Совета Безопасности, имеет приоритетное право на это самое присутствие.

— Что вы имеете в виду? — услышал в ответ.

— Только одно — необходимость точного выполнения резолюции № 1244.

Американцы посовещались и внесли новое предложение — российской армии двумя батальонами участвовать в мобильном резерве сил альянса (КФОР) под командованием британского генерала Майка Джексона.

Худшего не придумаешь — попасть в оперативное подчинение к натовскому генералу и явно для выполнения самой грязной работы по подавлению сопротивления сербов. Я заявил, что подобное предложение также идет вразрез с буквой и духом резолюции и не соответствует позиции российской стороны. И если у партнеров по переговорам нет в запасе ничего иного, то мы будем действовать самостоятельно.

Д. Фогльсонг был заметно растерян. Возможно, он заранее предполагал, что мы не пойдем в унизительное подчинение к натовцам, но предложить иного не мог, это было не в его полномочиях. Оставшись один на один, он спросил:

— Господин генерал, что вы намерены предпринять?

Я повторил, что в Косово мы будем действовать, как сочтем нужным, в рамках резолюции СБ ООН № 1244. На том и расстались.

Российский десант — в Приштине

Члены нашей делегации собрались у первого заместителя министра иностранных дел А. А. Авдеева, провели оценку сложившейся ситуации и пришли к выводу, что нам ни в коем случае нельзя сейчас идти на это участие лишь ради участия. В этом случае роль России будет унизительной, ее престиж в мировом сообществе подорван. В результате приняли решение, что нашей стране нужна своя позиция. У нас есть равные права с другими участниками урегулирования в Косово, и поэтому, если с нами не хотят считаться, будем действовать самостоятельно.

С коллегами из МИДа мы стали готовить доклад министра обороны И. Д. Сергеева Б. Н. Ельцину о том, что нас пытаются исключить из балканского процесса, во избежание чего следует предусмотреть ряд мер. Одной из них мог бы стать одновременный с натовцами ввод в Косово наших миротворческих подразделений.

По-доброму вспоминаю ту небольшую команду специалистов, которой довелось разрабатывать план участия российского контингента в миротворческой операции. Коллег из Министерства иностранных дел: А. А. Авдеева — первого заместителя министра, А. Н. Алексеева — начальника департамента МИДа. От Минобороны: в Белграде — генерал-лейтенанта В. М. Заварзина, в Москве — офицеров Главного оперативного управления и ГРУ Генштаба, от моего главка — вице-адмирала В. С. Кузнецова, начальника Международно-договорного управления, полковников Е. П. Бужинского, Е. И. Дубкова, других генералов и офицеров — все это люди разумные, толковые. Самым добрым словом хочу отозваться также о своих коллегах из ГРУ ГШ — генерал-полковнике В. М. Измайлове, Герое России генерал-лейтенанте Е. Н. Бармянцеве и многих других, истинных патриотах Отечества.

Суть доклада сводилась к всесторонней оценке ситуации и предложению — предусмотреть одновременный с натовцами ввод российского миротворческого контингента, чтобы вернуть Россию в процесс урегулирования на Балканах на равноправной основе, восстановить ее международный престиж.

Хотя, надо признать, и в МИДе, и в Генштабе были лица, которые рассуждали так: чего нам на рожон лезть, осложнять отношения с Америкой, главное — восстанавливать пошатнувшееся сотрудничество с НАТО.

Проект документа доложили министру иностранных дел И. С. Иванову. Он внимательно прочитал его, внес несколько поправок и завизировал. Позднее шли разговоры, что министр был якобы не в курсе дела, что его чуть ли не «подставили». Это, как видим, не так. И. С. Иванов, возможно, не знал деталей, но они ему и не требовались. Детали — дело военных.

Суть документа доложили маршалу Сергееву. Он, осознавая величину ответственности, провел совещание с должностными лицами Министерства обороны и Генерального штаба. Замысел был поддержан. Лишь после этого министр обороны поставил свою подпись и направился на доклад к Б. Н. Ельцину. Вернулся он из Кремля довольный: Президент дал санкцию на синхронный с натовцами ввод российского контингента на территорию Косово.

Для выполнения этой задачи Генеральный штаб определил батальон Воздушно-десантных войск из состава российской бригады, входившей в многонациональные миротворческие силы, которые были сведены в дивизию «Север» под командованием американского генерала и дислоцировались на территории Боснии. Российским воинам предстояло совершить марш из Углевика (БиГ — Босния и Герцеговина) до Приштины (Косово) протяженностью более 600 км, пересечь две границы. Одновременно планировалось десантировать два батальона с территории России.

Однако если натовские подразделения выдвигались с территории соседней Македонии, где они уже сосредотачивались, в открытую, то нашему батальону, чтобы успеть к границе с Косово в час «Х», необходимо было начать марш заблаговременно и — главное условие — незаметно.

О нормативах подразделений НАТО — сколько им потребуется времени на развертывание и выдвижение — наша военная разведка проинформировала точно и своевременно. Специалисты произвели расчеты, когда нашему батальону следовало начать выдвижение и какое количество времени он мог максимально затратить на выполнение марша. Был разработан оптимальный маршрут, предусмотрен порядок поддержания связи с министром обороны и Генеральным штабом, определены меры по соблюдению скрытности и дезинформации натовского командования.

На последнем остановлюсь особо. В группе, которая работала над планом, отдавали себе отчет в том, что в условиях боевых действий в регионе наша бригада в Углевике не могла не находиться «под колпаком» американцев. Поэтому сделать попытку покинуть место постоянной дислокации тайно от командования дивизии «Север» — означало бы наверняка провалить замысел. Дело не в том, что командир бригады проявил бы некое своеволие: нет, он и не подчинялся командованию дивизии, а, согласно установленному порядку, лишь информировал штаб дивизии о тех или иных своих действиях. Но любые, не оговоренные заранее перемещения неизбежно вызвали бы подозрения и доклад в штаб-квартиру НАТО по линии разведки. А если задействована разведка, то такие доклады — нам было хорошо известно — быстро идут на самый верх. В этом случае наш замысел рисковал рухнуть в первый же час своего воплощения в результате мощного политического давления на Б. Н. Ельцина из Вашингтона и Брюсселя, которое последовало бы незамедлительно.

После многочасовых размышлений родилось, казалось бы, простое, но очень остроумное решение — не пытаться скрыть, а, наоборот, официально проинформировать командование дивизии «Север» о выходе батальона с места постоянной дислокации. Такая практика установилась давно: наши офицеры постоянно находились в штабе дивизии и, оперативно не подчиняясь ее командованию, тем не менее в порядке информации сообщали ему, когда то или иное подразделение российской бригады выходило на разминирование, патрулирование или выполнение иной задачи подобного рода. Поскольку информирование о таких выходах стало, повторяю, обычным, даже рутинным делом, очередное из них не должно было никого насторожить.

И вот в установленный час в череду таких обыденных докладов командование бригады по указанию из Москвы ввело информацию о том, что наш батальон получил приказ на выдвижение на территорию Союзной Республики Югославии. При этом специально был выбран момент доклада — в послеобеденное время, когда тянет вздремнуть и восприятие имеет обыкновение притупляться. Командир дивизии воспринял эту информацию более чем спокойно. Лишь поинтересовался, не нужна ли какая помощь для выполнения той самой «частной задачи». «Помощи не требуется», — услышал в ответ и пожелал русским успеха.

Тонкий учет психологии командования дивизии «Север» сыграл свою роль. Представив начало марша как рутинный выход, мы добились главного — не пошли доклады «наверх» по линии натовской военной разведки и ЦРУ. Сам же штаб дивизии «Север» — это достаточно автономная структура, выше него находился лишь штаб многонациональных сил, в худшем для нас случае командир дивизии доложил бы туда, да и то, вероятно, лишь в рамках итогового доклада за день.

В общем, наш батальон получил временную фору и в течение нескольких часов двигался в удивительно спокойной обстановке. Хочется надеяться, что когда-нибудь имена двух достойных россиян — офицера Генерального штаба и офицера ГРУ, авторов этой остроумной дезинформации, можно будет назвать публично.

Колонна состояла из 15 БТРов и 35 бортовых автомобилей с личным составом. На стороне наших двухсот парней был один, но исключительный фактор: большая часть марша проходила по территории дружественной Сербии, и с первых часов стало ясно, что наш расчет на горячие симпатии сербов к воинам под российским триколором оправдался с лихвой. Эффективную помощь в продвижении батальона оказал генерал-лейтенант Е. Н. Бармянцев, наш военный атташе в Югославии.

Под Белградом батальон принял под свое командование генерал-лейтенант В. М. Заварзин. Выйдя с ним на связь, я официально проинформировал Виктора Михайловича, что приказ на осуществление ввода нашего контингента в Косово отдан И. Д. Сергеевым во исполнение прямого указания Президента России. Честно говоря, расстановка сил в Москве не гарантировала, что кто-либо из должностных лиц Генштаба, Министерства иностранных дел или президентской администрации не попытается вмешаться в действия В. М. Заварзина и не поведет какую-то свою линию. Я прямо уведомил об этом генерала и попросил немедленно докладывать обо всех таких попытках.

Когда почти через сутки батальон вышел к границе с Косово, он, как и было предусмотрено, притормозил. Российская сторона не ставила цель нарушать договоренности, достигнутые в рамках «восьмерки», и первой вводить свой контингент на территорию автономного края, но и отставать от НАТО не собиралась. Первый заместитель начальника ГРУ постоянно докладывал министру обороны о местоположении натовских войск, и как только спецподразделения альянса (разведки, связи и другие) пересекли границу Македонии с Косово, генералу В. М. Заварзину была дана команда: «Вперед!» Ночью 12 июня наш батальон в соответствии с планом пересек административную границу Сербии с Косово и двинулся на Приштину.

К этому времени о выдвижении российских десантников в Брюсселе уже знали. Мы ощутили это по резко возросшему дипломатическому давлению со стороны США.

Американская делегация во главе с Тэлботтом была на пути в Вашингтон, когда во время полета над Европой на борт поступила команда возвратиться в Москву. Задача, как потом стало ясно, состояла в том, чтобы сковать военно-политическое руководство России видимостью переговоров и обеспечить упреждающий ввод натовских войск в Косово.

Министр иностранных дел И. С. Иванов поздно вечером привез всю команду С. Тэлботта в Министерство обороны. Последний назвал себя специальным представителем президента США и потребовал (именно так!), чтобы переговоры с ним вели министр иностранных дел, министр обороны, начальник Генштаба и другие высокопоставленные военные. И. С. Иванов почему-то согласился удовлетворить это требование. В зале для заседаний коллегии сели за стол. Никаких переговоров на самом деле не было. Украдкой поглядывая на часы, заокеанский визитер вел неспешный светский разговор.

Вопросы же И. С. Иванова и И. Д. Сергеева о сроках введения войск НАТО в Коcово С. Тэлботт переадресовывал военным. Генерал Д. Фогльсонг то ли изображал, то ли действительно звонил в Пентагон и заявил: только через сутки. Наша же разведка и сербские источники докладывали о каждом шаге натовцев, мы видели, что они движутся, и раз эта машина тронулась, ее уже не остановишь.

Пустое времяпрепровождение становилось все более очевидным. Я предложил: пусть министры и начальник Генштаба идут заниматься своими делами, а «переговорщиками», если угодно, будем мы. Если нет конкретной темы, военные могли бы приступить к согласованию вопросов технического плана — об организации взаимодействия и прочем. С. Тэлботт категорически возразил, заявив, что он против отдельных переговоров военных. И действительно, ему нужно было отвлечь от дела не нас, а первых лиц Минобороны и Министерства иностранных дел.

Наконец, у И. Д. Сергеева и И. С. Иванова терпение лопнуло, и они ушли в кабинет министра обороны. Спустя некоторое время я последовал за ними, оставив С. Тэлботта и его команду в зале на попечении одного из генералов. В кабинете И. Д. Сергеева царила, конечно, не идиллия, но и того, о чем пишет в своих мемуарах С. Тэлботт, тоже не было. А он будто бы слышал, прогуливаясь по коридору у зала заседаний коллегии, как у И. Д. Сергеева в кабинете тяжелые предметы ударяются о стены. Мебель, разумеется, никто не ломал, но обстановка была рабочая, напряженная. Продолжали анализировать ситуацию, просчитывали различные варианты, высказывали свое мнение. И. С. Иванова больше всего страшила перспектива возможного боестолкновения с натовцами. Он настаивал: батальон вводить нельзя, давайте его вернем, задержим, посмотрим, как будет развиваться обстановка. Однако самое худшее в военном деле, когда несколько раз меняешь подчиненным задачу. Они, видя нерешительность командира, и сами начинают действовать с оглядкой.

По вопросам и репликам И. Д. Сергеева я видел, что маршал тоже опасался неспровоцированного открытия огня против нашего контингента. Но, в отличие от своего коллеги, склонность к импульсивным решениям не демонстрировал, а побуждал нас к более углубленному и всестороннему анализу ситуации. Вопрос о возможности вооруженного столкновения с натовцами мы отрабатывали еще на стадии принятия решения о броске в Косово. Опираясь на данные разведки и на практику принятия решений в НАТО, приводили аргументы в пользу того, что без решения Совета НАТО американцы удар не нанесут, а другие западные страны тем более. А чтобы такое решение не состоялось, нужно было работать с отдельными членами альянса. И даже если решение о вооруженной конфронтации примут, у нас оставалось время для реагирования, поскольку это могло случиться лишь после неоднократного со стороны США «выкручивания рук» своим союзникам. Но и при этом на конфликт с Россией решились бы немногие. Так что перспективы консенсуса в НАТО по вопросу о вооруженном столкновении с Россией были весьма призрачными. Скажу откровенно: европейцы да и американцы разучились воевать в открытом бою, они исповедуют бесконтактную войну, а в Косово мы входили в непосредственное соприкосновение.

Нам было также известно, что одной из причин отказа НАТО от наземной операции стало категорическое возражение всех европейских членов альянса против действий в первом эшелоне.

Был и еще один вариант, запасной: лететь в Белград и в случае угрозы боестолкновения с натовцами провести блицпереговоры о совместном с сербами противодействии угрозе нашим миротворцам. Мы хорошо знали настроения сербских военных: они были готовы развернуть войска в южном направлении и войти в Косово. В этом случае натовцы оказались бы перед перспективой наземной операции, которую они страшно боялись. Тем более что армия СРЮ с удовольствием отомстила бы агрессорам и за жертвы, и за поруганную честь. Да еще в братском союзе с русскими.

Этот аргумент стал решающим. Но можно лишь представить, какой груз ответственности брал на себя министр обороны.

Как стало известно почти сразу же, к давлению на него добавлялись и самочинные действия некоторых должностных лиц. Я находился в кабинете министра обороны, когда его адъютант сообщил мне о звонке В. М. Заварзина по мобильному телефону. Он сообщал: только что по командно-штабной связи боснийской бригады получен приказ начальника Генерального штаба А. В. Квашнина развернуть батальон в обратном направлении (колонна к этому моменту уже пересекла границу и двигалась по территории Косово, правда, об этом из числа присутствующих в кабинете министра обороны знали лишь единицы).

Пришлось напомнить В. М. Заварзину, что решение на ввод батальона принял Верховный главнокомандующий — Президент России, а приказ о нем отдал министр обороны. Следовательно, никаких разворотов и остановок — только вперед. А чтобы уберечь В. М. Заварзина от новых, не санкционированных министром обороны приказов, я предложил ему на некоторое время выключить мобильный телефон. Потом, правда, была еще одна попытка А. В. Квашнина — опять же через штаб бригады (в колонне шла командно-штабная машина со своей аппаратурой связи) — передать приказ на остановку батальона. Виктор Михайлович, помня о нашем разговоре, действовал четко и жестко, взяв на себя ответственность за выполнение поставленной задачи.

Между тем в кабинете И. Д. Сергеева обстановка явно стала уравновешеннее: батальон, если судить по докладу А. В. Квашнина, двигался в обратном направлении, и И. С. Иванов успокоился. Неожиданно в кабинет вошел генерал-лейтенант А. И. Мазуркевич, присматривавший за американской группой, и сообщил, что CNN ведет прямой репортаж о вхождении в Приштину российского батальона. А господин С. Тэлботт срочно желает видеть министра иностранных дел.

Для И. С. Иванова это было подобно грому с ясного неба. Он полагался на заверения А. В. Квашнина (начальник Генштаба и сам был уверен, что его команда о возвращении батальона дошла до исполнителей и действует), а тут… И. С. Иванов в сердцах обругал нас: мол, с вами, военными, как свяжешься, так обязательно попадешь в неприятность. Вышел к американцам и попытался объяснить им, что допущена техническая ошибка, которая будет оперативно исправлена. И уехал к себе. Вслед за ним здание нашего Министерства обороны покинули и С. Тэлботт с командой.

Через непродолжительное время по основным телеканалам прошел сюжет, в котором И. С. Иванов публично повторил сказанное американцам и добавил, что российский батальон будет возвращен на место постоянной дислокации. Но десантников уже с ликованием встречало сербское население Приштины, а мировые СМИ трубили об этом, как о триумфе России. Затем наш батальон вышел на аэродром «Слатина» и, как положено, занял круговую оборону.

Но, прямо скажу, одно напряжение сменилось в Минобороны другим. Назавтра в 11 часов утра И. Д. Сергееву предстоял доклад Президенту страны, и он, естественно, волновался в ожидании, как отреагируют натовцы. Не спровоцируют ли какой обстрел, столкновение. В тот же район шла английская бригада. Пытались мы предвосхитить и возможную реакцию Б. Н. Ельцина.

Обстановку разрядил звонок В. М. Заварзина. Он докладывал, что англичане предлагают ему встречу. Я, в свою очередь, доложил И. Д. Сергееву, получил согласие и поставил задачу генералу: встречайся, но на своей территории, англичан должно быть не более пяти-шести человек, чтобы не допустить даже тени провокации или чего-то подобного. По завершении встречи доложить.

Время проходит, В. М. Заварзин молчит. Наконец докладывает:

— Англичане — нормальные мужики. Никакой политики: обсуждаем, как организовать меры безопасности, взаимодействие и т. д.

Потом дополнительно доложил, что командир бригады и пять его старших офицеров просят разрешения переночевать в расположении батальона. У них еще ничего не устроено, а о русском гостеприимстве они наслышаны. Как быть?

От такого звонка сразу стало спокойнее на душе. Доложил Игорю Дмитриевичу Сергееву. От неожиданности он, кажется, даже слегка опешил. Гостей приютить разрешил, посоветовал накормить ужином и даже предложить им по рюмке водки, но не больше. Так что первую ночь новой косовской драмы руководители английской бригады ночевали в нашей командно-штабной машине.

Потом, уже под утро, и Д. Фогльсонг попробовал установить связь с В. М. Заварзиным. То есть стало ясно, что натовские военные восприняли рейд российского батальона спокойно и на разных уровнях стали налаживать взаимодействие. Это окончательно разрядило обстановку в окружении И. Д. Сергеева, и мы приступили к подготовке его доклада Б. Н. Ельцину. Изложили ситуацию до ввода нашего батальона и после, указали на попытку С. Тэлботта ввести нас в заблуждение относительно срока ввода натовских войск, убаюкать видимостью переговоров и упредить российский контингент, заняв важнейший стратегический пункт Косово — аэродром «Слатина».

В текст заложили твердое убеждение, что Россия, не сделав в сложившейся ситуации решительного шага, потерпела бы поражение, и не только на дипломатическом фронте, оказалась бы просителем в процессе осуществления международного присутствия в Косово.

Со слов очевидца знаю, что когда И. Д. Сергеев появился в зале, где должно было состояться совещание, присутствующие смотрели на него настороженно, и никто особенно не стремился поприветствовать его, обменяться рукопожатием. Вошел Б. Н. Ельцин, попросил доложить об обстоятельствах ввода российского контингента. Маршал не стал ссылаться на кого-то из подчиненных, хотя и знал, что реакция Президента — Верховного главнокомандующего обычно плохо предсказуема. Вполне можно было сойти с трибуны уже и не министром обороны, как случилось с его предшественником. Но взял всю ответственность на себя и доложил: «В сложившейся ситуации, выполняя ваше указание об одновременном вводе, принял решение выдвинуть батальон, взять под контроль стратегически важные объекты. Задача выполнена успешно. Воины-десантники под командованием генерала Заварзина действовали решительно и смело».

После доклада в зале наступила тишина. Паузу прервала фраза, произнесенная со всем известной ельцинской интонацией: «Ну, наконец я щелкнул по носу…» (здесь Президент назвал некоторых руководителей стран НАТО). Тут же из зала донеслось подобострастное: «Вы, Борис Николаевич, не щелкнули — вы врезали по физиономии». Б. Н. Ельцин поднялся и обнял И. Д. Сергеева, поблагодарив за подвиг российских ребят. К маршалу тут же выстроилась очередь с поздравлениями.

Добавлю, что на следующий день Б. Н. Ельцин подписал указ о присвоении В. М. Заварзину очередного воинского звания — генерал-полковник, с чем И. Д. Сергеев и мы, члены его команды, искренне поздравили старшего воинского начальника вновь образованного приштинского гарнизона.

Правда, и в этой ситуации не обошлось без маленькой интриги со стороны антироссийских (не побоюсь этого слова) сил. Нам стало известно, что лейтмотивом готовившейся на НТВ программы «Итоги» небезызвестный Е. Киселев намечал сделать утверждение, будто военные пошли на ввод батальона в Приштину самочинно, вопреки воле Президента. Намекалось на своеволие военачальников и чуть ли не на возможность военного переворота.

Пришлось пойти на упреждающие меры. Дело в том, что В. М. Заварзина я представил к очередному воинскому званию еще в феврале 1998 г., и он попал в общий «генеральский» указ. Как только указ о присвоении Заварзину воинского звания генерал-полковника был подписан, мы позаботились о скорейшем распространении этого известия по каналам оперативной информации. Теперь уже ни у кого не возникало сомнений, что военачальник отмечен Президентом именно за успешный рейд батальона. Столкнуть военных с Верховным не удалось, и Е. Киселеву оставалось лишь пробормотать нечто невразумительное: мол, если за командование батальоном давать генеральские звезды, то сколько же будет в России генералов.

Как стало известно уже после некоторой стабилизации обстановки в Косово, в НАТО все-таки нашлись горячие головы, которые предлагали вооруженным путем воспрепятствовать российскому контингенту. Американский журнал «Newsweek» сообщил о серьезных разногласиях Верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе У. Кларка и военного руководства блока, которые и стали причиной досрочной отставки Кларка. Последний отдал приказ натовским летчикам опередить русских и занять аэродром «Слатина». Но британский генерал М. Джексон, командовавший натовским контингентом в составе КФОР, отказался выполнять этот приказ. После этого У. Кларк обратился к главкому объединенными вооруженными силами НАТО в южной зоне Европы адмиралу Дж. Эллису с просьбой в спешном порядке направить военные вертолеты в приштинский аэропорт, чтобы они блокировали взлетные полосы и не дали сесть военно-транспортным самолетам из России. Однако адмирал отказался выполнить эту просьбу, сославшись на то, что это не понравилось бы генералу М. Джексону. А тот, в свою очередь, комментируя свое несогласие с действиями У. Кларка, заявил: «Я не собираюсь развязывать третью мировую войну». Как видим, трезвые головы были и в НАТО, и мы не ошиблись, полагаясь на это.

Итак, наш батальон прочно закрепился на аэродроме «Слатина». Первоначальный план предусматривал, что с территории России будут переброшены по воздуху еще два батальона. Один предназначался для Косовской Митровицы, а второй бы усиливал наш первый батальон в районе аэродрома. Потом он мог бы отойти в город Ниш и стать оперативным резервом. Однако Румыния и Венгрия в нарушение Чикагской конвенции о праве авиационных полетов не предоставили воздушного коридора, и тот вариант не сработал.

Какой должна быть зона ответственности российского контингента, определилось на переговорах с американцами в Хельсинки 18 июня. Вообще-то мы прорабатывали два варианта. Первый предусматривал, что Россия будет иметь свой самостоятельный сектор, второй — что будем присутствовать в каждом из секторов. Какой из них предпочтительнее — сразу сказать было трудно. Не было единого мнения и в югославском Генеральном штабе.

Скажу откровенно, что мы вели консультации и с представителями некоторых стран НАТО, дружественно настроенных к России. Одно время тесное взаимодействие сложилось с немцами. Мы вышли на договоренность о присутствии в их секторе двух российских батальонов и о последующем создании совместной бригады. Это было интересное предложение. Немцы даже брали на себя часть мер по обеспечению нашего контингента, но американцы впоследствии этого не допустили, спровоцировав там выступления албанцев против нашего пребывания. Но, повторяю, предложение было заманчивым.

Когда летели на переговоры в Хельсинки, еще не были уверены, какой вариант лучше. И в МИДе были свои расхождения, и в Минобороны, поэтому решено было выстроить тактику таким образом: настаивать на отдельном, российском, секторе, хотя было уже известно о негативной реакции НАТО на это предложение. А когда в переговорах обозначится тупик, как бы отступить и получить согласие на присутствие в других секторах. Такая тактика была одобрена министром обороны и поддержана министром иностранных дел, когда И. С. Иванов прилетел в столицу Финляндии чуть позже. Избранная линия себя оправдала. При этом американцы сочли результаты переговоров свой победой, мы — своей.

В конце концов, в соответствии с резолюцией Совета Безопасности № 1244 в Косово была развернута многонациональная группировка сил стабилизации. В ее состав вошли части и подразделения 22 государств мира, в том числе России. Общая численность группировки КФОР составляла около 46,5 тыс. солдат и офицеров. Российский воинский контингент насчитывал свыше 3,5 тыс. человек и организационно состоял из четырех тактических групп. Каждая из них выполняла свои обязанности в соответствии с общим планом операции, не подчиняясь натовскому командованию. Российские миротворцы предупреждали провокации албанских боевиков, оперативно выезжали на защиту православных храмов, откликались на социально-бытовые просьбы сербского населения.

Сложностей было много. Вспоминаю, с каким трудом удалось развернуть и ввести в дело тактическую группу, которая должна была действовать в районе населенного пункта Ораховец. В соответствии с договоренностями Ораховец являлся зоной ответственности российского воинского контингента, но был до этого занят голландскими подразделениями. На консультациях в Москве представителей России и НАТО было принято решение о том, что голландцы освободят эту зону. Мы даже предлагали выполнение задач совместно с голландцами, немцами, но, безусловно, под общим руководством командования российского контингента. На это натовцы не согласились. Да и препятствия всякие чинились, искусственно подогревалось недовольство албанского населения.

Постепенно удалось сгладить эти шероховатости. Наши миротворцы находили общий язык и с местным населением, и с военнослужащими других стран. Должен сказать, что на тактическом уровне было организовано надежное взаимодействие с командирами батальонов, рот, других подразделений тех государств, в чьих секторах несли службу российские воины, с кем соприкасались при исполнении своих нелегких обязанностей. По общему признанию, пребывание в регионе российских десантников существенно стабилизировало ситуацию.

Так продолжалось до апреля 2003 г., когда начальник Генштаба А. В. Квашнин вопреки всякой логике заявил: «У нас не осталось стратегических интересов на Балканах, а на выводе миротворцев мы экономим 25 млн долларов в год». Как следствие, российские миротворческие подразделения были выведены из Боснии и Герцеговины, а также из Косово. Убежден, что это идет вразрез со стратегическими интересами России на Балканах.

К сожалению, в силу господствующей сегодня бухгалтерской, утилитарно-прагматической логики мы бросили на Кубе уникальный разведцентр Лурдес, оставили вьетнамский Камрань — лучшую бухту в Юго-Восточной Азии… И что — Россия выиграла? Сдачей всех геополитических позиций обернулся и уход с Балкан. А ведь впервые за много лет ребята-десантники, совершившие бросок на Приштину, возродили у русских и той части мирового сообщества, которая не желает жить по указке из Вашингтона, настоящую веру в Россию. Но ей не суждено было сбыться.

Зададимся горьким вопросом: только ли натовцы в этом виноваты? Они-то выполняли свою антиславянскую, антиправославную миссию-программу. А на кого работали, какими интересами руководствовались иные наши доморощенные дипломаты и спецпредставители, предавая сербов и в конце концов Россию? Да и можно ли называть их российскими?

Власть в нашей стране отдана в руки самой дикой и невежественной, самой низкопробной и враждебной для России части нашего общества. И эта часть сформировала, благодаря опять-таки нашей русской мягкости, уступчивости, свой политический класс во главе с деградировавшей, бездуховной, нравственно сгнившей «элитой».

А вот собрать русское войско и совершить бросок, сродни приштинскому, против внутреннего врага нам все не под силу. Никто не хочет быть солдатом, но всяк желает быть вождем.