Нашествие нежити

Глава 16

Возвращение из беспамятства пришло к Штрауду теплым и живым видением овеваемой знойными ветрами жемчужины, купающейся в лучах щедрого солнца среди песков пустыни у самого моря. Картина была столь реальна и так непохожа на придавивший их сырой и темный туннель под Манхэттеном, что Штрауд был не в силах отвести от нее взора. И чем сильнее Штрауду хотелось рассмотреть ее поподробнее, тем быстрее приближался к нему открывшийся его глазам ландшафт. Штрауд ощутил себя находящимся в двух мирах и в двух временах одновременно…

Возникшая в его мозгу картина, очаровательная, словно плывущий по волнам серебряного моря сказочный цветок, заворожила его, притягивала, как свет — ночного мотылька. Инстинктивно Штрауд опасался, что это очередной трюк, еще одна уловка дьявольского отродья, однако видение было столь красочным и исполненным очарования, что он не нашел в себе сил сопротивляться ему… и рассеялось облако пыли, взметенное порывом ветра, и исходящая животворным светом жемчужина превратилась в сияющий город у моря… древний город из далекого времени, город изумительной красоты, все сильнее и сильнее притягивающий к себе Штрауда…

А он тем временем оставался в неподвижности на том самом месте, где упал, ясно осознавая присутствие трех своих друзей, почему-то вдруг необыкновенно встревоженных его состоянием, присутствие трех спутников, с которыми он делил тяготы путешествия по другой земле и в другом времени и которые рассчитывали, что он, сильный и отважный, останется с ними и защитит их. Но не ощущал заботливых прикосновений рук Виша и Кендры, и даже не знал, что они помогают ему сесть, ибо он, пленник игры своего воображения, наполовину существовал уже в другом, неведомом и недоступном им мире… Он не был более узником мрачной норы под огромным городом, где демон рвался к его горлу, он не был более разящим мечом крестового похода, он не был более даже щитом, способным охранить тех, кого он позвал за собой.

Какая-то часть рассудка Штрауда еще помнила это и отчаянно цеплялась за явь, не позволяя ему низринуться в чрево вселившегося в него исчадия ада. Мысленно Штрауд изо всех сил сражался с ним, корчась и извиваясь в муках, ибо сопротивление дьяволу несло ему невыразимую боль страшных воспоминаний. Но он все же боролся, не желая бросать в беде Кендру и других своих друзей. Ведь вместе с ними придет конец и ему самому. Явится демон, а он, забившись в свою темную норку слабодушия, так и не узнает об этом, пока не станет слишком поздно…

Часть рассудка Штрауда сопротивлялась с мужеством безысходности, но уже было поздно… Видение неодолимо завладело им, и Штрауд впал в оцепенение.

Утратив контроль над своим рассудком, Штрауд ощутил прилив знакомого беспокойства. Все эти годы он прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранять самообладание. Его нечастые и всегда безотчетные приступы беспамятства приводили Штрауда в смятение и оставляли душевные раны. Порой ему, правда, удавалось выходить из них с проблесками новых знаний, но далеко не всегда. Эти приступы отнюдь не были психическими инструментами, которыми он мог манипулировать по своему усмотрению, большинство из них представляло собой «схватки» между его мозгом и прикрывающей его стальной пластинкой, они, как правило, следовали за какими-либо неблагоприятными отклонениями в его физическом состоянии. Он давно пришел к убеждению, что даже незначительное повышение кровяного давления, например, вызывает у него повышение внутричерепного давления — по его мнению, из-за того, что крошечная скобка в стареющем металле пластинки раздражающе вонзалась в кору мозга. Штрауду нравилось сравнивать это явление со смещенным позвоночным диском, ущемляющим нерв, только в его случае диск был рукотворный, а нерв представлял собой центральные проводящие пути к мозгу.

— Покорись мне, — услышал Штрауд повеление разверзшейся в нем черной бездны, и говорила она умиротворяющим голосом, знакомым ему с пеленок, голосом Аннаниаса, его деда. Голос этот был либо знаком, что он должен покориться, либо хитрой уловкой демона. Но где это все с ним происходит? Тело его недвижно привалилось к холодной стене туннеля, а разум улетел далеко в прошлое, за три тысячи лет отсюда, во времена безмятежного покоя, благоденствия и процветания для народа Этрурии. Повсюду слышались нежные звуки похожих на флейты инструментов, они плыли даже над шумом и гамом рыночных рядов, тянувшихся вдоль морского берега, в их сладостную мелодию гармонично вплетались звонкий перестук из лавок ремесленников и голосистая скороговорка истово торгующихся купцов Многолюдное место, бурлящее жизнью, город, что привлекал корабли со всех концов известного людям света, главная точка на земле, по которой сверяли время и от которой отсчитывали расстояние и определяли свое местоположение Над городом на высоком плато стоял массивный храм, уходящий от своего подножья спиралями сверкающего камня на высоту семидесяти футов В лучах яркого солнца он словно бы светился изнутри, как искусно обработанный лунный камень С высоты окружающих гор, нависших над храмом, он мог показаться чужестранцам, проходящим со своими караванами, крепостью, воздвигнутой для защиты города, где в узких и грязных проулках мальчишкой играл Эшруад. Эшруад родился с даром провидения, и еще в младенческом возрасте ему привиделся этот храм Но он был сыном пастуха, едва ли способным, по обычным представлениям, даже мечтать о постройке подобного сооружения, однако тем не менее он с ранних лет твердо знал, что храм будет воздвигнут и что главная роль и заслуга в этом будут принадлежать ему В юности Эшруад прилежно впитывал знания, передаваемые ему матерью и бабушкой, которые умели применять с медицинскими целями толченые минералы, высушенные корни и травы От отца же он унаследовал то, что в народе называют «третьим глазом», способность проникать мысленным взором в человеческие души и в будущее Именно таким образом он «увидел» храм на том самом месте, где он стоял сейчас, и предугадал, что займет в этом храме место кудесника и мудреца. Трудился он поначалу в полном согласии с религиозной верхушкой и использовал свои чары для исцеления страждущих и избавления от засух и саранчи.

Одеяния Эшруад носил скромные, но всегда опрятные. Молился богине исцеления, и, по мере того как его талант становился все могущественнее, его стали посещать прозрения будущего всего человечества. Прорицания Эшруада о том, что люди будут летать по воздуху во чреве огромных механических птиц, о городах, что размерами и величием затмят их священный храм, о башнях, которые пронзят небеса, и о летучих кораблях, что однажды достигнут луны и звезд, многим казались несбыточными сказочными выдумками. Убоявшись Эшруада и его предвидений, косная религиозная верхушка ополчилась на мудреца, на два лагеря раскололся и город, и весь народ.

Насчитывавший более ста помещений, храм представлял собой настоящий лабиринт, по которому беспрерывным потоком тянулись паломники, жаждущие прикоснуться к целительной силе храма, воздвигнутого во славу богини Эслии, одаряющей земли плодородием, а людей — добрым здравием Паломники несли с собой вылепленные из глины фигурки людей, изображающие либо их самих, либо престарелых или больных родственников и друзей. День за днем целые их процессии шли и шли к храму, порой подолгу и терпеливо ожидая у его ворот встречи с Эшруадом и новым поколением священнослужителей, которые не испытывали страха перед даром кудесника. Эшруад принимал страждущих в своем лазарете и наделял их травными настоями, лекарствами, иногда вскрывал и очищал раны, а то и творил чудеса хирургии, которым научился в своих видениях. Священнослужители же тем временем собирали среди паломников глиняные фигурки и ставили их на несколько дней перед алтарем, после чего переносили на постоянное место в особо отведенном Для них помещении. Сам пациент в свое время отправлялся домой, но фигурка оставалась в храме, чтобы напоминать богине о его болях и недугах.

Богиня же обликом своим являла изумительной красоты деву в просторных одеяниях, окруженную каменными изваяниями львов. По лазуритовому постаменту статуи тянулась надпись на древнем языке этрусков, гласящая, что Элсиа есть королева всех миров Вселенной. Храмовые писцы аккуратно вели летопись деяний храма и его служителей, они же на глиняных дощечках описали и жизнь Эшруада, которого к тому времени его народ стал почитать как живого бога. Рецепты лечения травами, ранее известные одному лишь Эшруаду, были высечены в камне угловатыми письменами, использовавшимися древними этрусками, значками, которые Леонард относил по их природе к клинописи. Штрауд сразу же вспомнил об обнаруженных близ Багдада и Ниппура[35] храмах, которые дали богатейшие собрания образцов шумерской[36] и аккадской[37] письменности на глиняных дощечках. Вспомнил Штрауд и о глиняных фигурках, которые в Мексике и по сей день оставляют в церквах, моля святых об исцелении.

Штрауду было известно, что некоторые способы лечения травами применялись еще в каменном веке, однако общепринятым было считать, что первыми стали систематически практиковать врачевание, особенно хирургию, вавилоняне и египтяне. Теперь же т Штрауду открылось, что это мнение является глубочайшим заблуждением.

Эшруад щедро и бескорыстно делился своими знаниями, помня о грядущих историках, он оставил им рецепты лечения травами самых различных недугов: от глазных болезней до расстройства кишечника, от запоров до лихорадки. Оставил даже рецепты восстановителя для седых волос и средства от облысения. Подробно расписал и ход различных хирургических операций. Завещал Эшруад и тексты магических заклинаний для изгнания злых духов, угрожавших миру и благоденствию в Этрурии, а также мелких бесов, вселявшихся в отдельных людей. Фактически Эшруад одарил современников и потомков всеобъемлющим и законченным медицинским трактатом, в котором пытался внести ясность в сложные, а часто и болезненные взаимоотношения между религиозными целителями, лекарями-травниками и чародеями, сосуществовавшими под крышей одного храма.

К этому времени Эшруад был далеко не единственным кудесником, обитавшим в храме. Там сложилась своя иерархия, существовал совет, и по серьезным вопросам ни один человек, даже сам Эшруад, не имел права единоличного окончательного решения. Этрускский храм отличался демократичностью, терпимостью к инакомыслию, однако одновременно предоставлял и широкое поле деятельности для интриганов. Утром солнечного дня в 793 году до нашей эры Эшруад, как всегда, принимал многочисленных пациентов, и вдруг земля под ногами колыхнулась, храм задрожал. Оказалось, что земля ходит ходуном, как во время землетрясения, и подо всем городом. Но это было не землетрясение. Уббррокксс, древний бог разрушения и погибели, отрицания и отречения, после вековой спячки каким-то образом выбрался на поверхность. Злодейская энергия его высвобождения сотрясла храм с такой силой, что статуя Эслии рухнула со своего постамента, рассыпавшись на куски у лап охранявших ее свирепых каменных львов. Люди, которых Эшруад знал всю свою жизнь, оглохли и онемели и удалились в/пустыню к месту, где земля разверзлась зияющим зевом, и стали молиться исходящему оттуда голосу… И предали забвению все остальное ради нечто затаившегося в земле и требовавшего от людей воздвигнуть храм, где они могли бы ему поклоняться.

Оно требовало также принести ему в жертву 500000 человеческих жизней. И собрало себе армию, а Эшруад укрылся в храме и трудился день и ночь напролет, чтобы с помощью алхимии добыть средство против монстра — пока не осознал, что у него недостанет силы одолеть его, потому что нечто черпало свое могущество в вере — или в неверии — окружающих. К этому времени храм был покинут уже всеми, и Эшруад остался один-единственный человек, не подвластный воле Уббррокксса. И тогда Уббррокксс отрядил покорных привести Эшруада в его логово, чтобы отнять жизнь ничтожного и дерзкого мудреца. Некоторое время Эшруад отбивался от превращенных в зомби людей с помощью изготовленного им магического оружия.

Однако сопротивление его все же было сломлено, и покорные приволокли плененного Эшруада и поставили его перед Уббрроккссом, от мерзкого вида которого Эшруад тут же на месте ослеп. Уббррокксс повелел Эшруаду выстроить храм, где люди могли бы молиться только одному богу, существующему лишь для пожирания их тел и душ, и пригрозил, что если его прихоть не будет исполнена, то в следующее пришествие он насытит утробу пятью миллионами человек.

Эшруад согласился построить храм, смиренно сказав, что он представляет его себе как величайший памятник могуществу своего бога, Уббррокксса.

— Я облегчу твою задачу, — заявил польщенный Уббррокксс этрускскому мудрецу. И демон обратился в камень. Незрячий Эшруад почувствовал, как что-то неуловимо изменилось, и пальцами ощупал выросшую перед ним обжигающе горячую глыбу. Она была каменной копией гигантского ужасного двухголового демона, тулово которого покрывали чешуя и шипы.

Постепенно к Эшруаду вернулось зрение, что он посчитал милостивым даром своего нового бога Уббррокксса. Все люди, в которых вселился демон — среди них были и бывшие враги Эшруада из храма, — в свое время с нечеловеческой жестокостью участвовали в приношении жертв ненасытному монстру. Теперь же они: религиозные пастыри и нищие, купцы и повитухи — очнулись от неведения и бесчувствия, в которые их вверг дьявол, с глаз их спала злая пелена, и им открылся весь нестерпимый ужас того, что они сотворили и что их принудили сотворить.

Но страх все еще властвовал над их душами. Они по-прежнему страшились Уббррокксса и преклоняли колени перед его окаменевшим естеством. Потребовалось целое поколение и огромные усилия Эшруада, чтобы собрать и вселить в сердца людей мужество и волю, необходимые для того, чтобы дерзнуть на осуществление его замысла. И все же Эшруад достиг своей цели. Уббррокксс желал, чтобы вокруг его каменного изваяния был воздвигнут храм. Да будет так.

Храм, однако, был сооружен в виде корабля, и корабль с окаменевшим Уббрроккссом был пущен в океан. Уббррокксса доставили к необитаемой земле, где и погребли вместе с кораблем под грандиозной пирамидой На это ушли годы и годы, но Эшруад, истощив всю свою психическую энергию, сумел проникнуть в суть каменного изваяния, и оно поведало ему, что заключенный в нем бог требует вечного упокоения. Эшруаду удалось убедить в этом и свой народ.

Свершив это, Эшруад, прежде чем бросить последний взгляд на сыновей своих и внуков и отойти в мир иной, должен был исполнить последний долг. В своей, келье алхимика среди руин старого храма он с помощью одного из своих внуков, весьма искусного в обращении с металлами и камнями, изготовил сложные отливочные формы. Их было семь и девять меньшего размера и три крупных — магические числа, обозначающие год, когда Эшруад столкнулся лицом к лицу с Уббрроккссом, 793. Смешав расплавленный хрусталь с песчинками, на которые ступала нога демона, он заполнил подготовленные формы дымящейся тягучей массой. Песчинки, которых касался демон, обеспечат успех его волшебству, в этом Эшруад был уверен…

Прежнее поколение, пережившее лихую пору, те, кто слепо и безропотно насыщали Уббррокксса, стали постепенно вымирать, и Эшруад являлся к смертному одру каждого мужчины, женщины и ребенка, словно сердобольный священник, совершающий последний обряд. Но обряды Эшруада, однако же, обладали могущественной магической силой, которая взывала к богине Эслии помочь ему укрыть души людей, подобных ему самому, — слабых людей, ставших добычей страха и низвергнутых в бездну отречения от веры. А где еще могли приютиться такие души на веки вечные, как не в хрустальных черепах, которые вберут в себя и станут отражать их тяжкие грехи? Но что еще более важно, считал Эшруад, таким образом они, возможно, еще получат шанс па спасение своей души, сразившись с Уббрроккссом в следующий раз, когда он поднимет руку на человечество.

Внук Эшруада, тысячи раз наблюдавший эту церемонию, исполнил данную деду клятву и совершил последний ритуал над бездыханным телом усопшего мудреца. Хрустальный череп в руках юноши на мгновение озарился нестерпимым золотистым пламенем и померк. Дождавшись удобного часа, он тайком спрятал череп в руинах храма.

Шли годы, и люди начали находить черепа и продавать их на забаву королям и фараонам, даже не ведая, что в них томятся души людей и волшебников.