Наши танки дойдут до Ла-Манша! Ядерный блицкриг СССР

Глава 12. Где мы, там граница

61-й гв. танковый полк 10-й гв. танковой дивизии ГСВГ. Марш по территории ГДР и далее ФРГ. Утро 11 июня 1982 г. Первый день войны.

Началась эта, с позволения сказать, война как-то, на мой взгляд, даже слегка банально.

Сначала полк поднялся по боевой тревоге, вышел из расположения и рассредоточился. Некоторое время мы стояли, наблюдая, как в западном направлении в темноте выдвигаются КрАЗы с понтонными парками.

Потом, уже под утро, весь командный состав, то есть нас, собрали в обширной, правда поставленной явно наспех, палатке, где в окружении многочисленных грузовиков с КУНГами временно разместился штаб полка. К этому времени в небе уже вовсю ревела авиация, косяками летевшая с востока на запад, и где-то там, в направлении этого самого запада, временами начинало чувствительно греметь – может, просто летние грозы (дело привычное), а может, и еще чего.

Наш комполка подполковник Лагутин в своей отглаженной полевой форме с полученными «за песок» (т. е. за долгую службу) или по случаю очередных юбилеев родных вооруженных сил орденскими планками, в большой фуражке и с пистолетом на боку смотрелся прямо-таки орлом. Вылитый маршал Жуков у ворот Берлина году этак в 1945-м. Полководец давно минувшей войны…

Однако начал исторический «военный совет» вовсе не он, а наш пузатый замполит подполковник Клочков (ни с какого бока не родственник погибшему в 1941-м у разъезда Дубосеково на подступах к Москве однофамильцу).

– Товарищи офицеры! – возгласил он таким тоном, словно сообщал нам ту самую величайшую военную тайну, за неразглашение которой пострадал вплоть до лишения жизни Мальчиш-Кибальчиш в книжке Аркадия Гайдара. – Вот уже несколько послевоенных десятилетий наш народ строит и защищает свою новую жизнь не в одиночку, а в тесном союзе братских стран социализма. Образование социалистического содружества – величайшее после всемирно-исторической победы Октября достижение общественного прогресса. Как советский строй явился прообразом новой государственности в странах социализма, так и Советская армия стала примером для создания военной организации социалистических стран. Теперь наш ленинский пролетарский интернационализм как принцип единения людей труда приобрел новые грани, обогатился новым содержанием. Ролилось братское единение свободных народов социалистических стран, а с ним и чувство коллективной ответственности за их развитие и укрепление, за их безопасность и независимость. Советский народ считает своим интернациональным долгом обеспечивать вместе с другими социалистическими странами надежную защиту всего социалистического содружества. Это положение является программным и для советских Вооруженных сил. Оно воплощает в себе патриотический и интернациональный долг советских воинов…

Ну и далее еще минут на двадцать «летучий митинг» в том же духе. Если отбросить с ушей всю обычную для подобных выступлений дорогого товарища замполита горячую лапшу и прочую вермишель, можно было тем не менее понять, что этой ночью произошло нечто из ряда вон выходящее. Более того, судя по всему, империалисты напали-таки на дружественную ГДР, и теперь мы ни за что не дадим своего союзника в обиду.

При этом во время своей речуги Клочков как-то особенно подозрительно смотрел в мою сторону. Что делать – мы с ним очень друг друга не любим, и это чувство взаимное. А началось это довольно давно. Аккурат перед теми самыми прошлогодними учениями он как-то поймал меня по дороге из штаба в парк с техникой.

– Трофимов, – говорит, – а почему это комсорг и заместитель по политической части вашего батальона до сих пор не сдали парторгу план культурно-массовых мероприятий на текущий квартал?

И глядит на меня, как преподаватель научного коммунизма на летающую тарелку.

– А я в детстве думал, товарищ подполковник, – несколько нахально говорю я ему на это после некоторой паузы, – что парторг – это тот, кто партами торгует…

Сказал я это не из чисто хулиганских побуждений, а потому, что мне тогда действительно было некогда и я устал до последней степени озверения. Да и ответить мне ему было нечего. На меня тогда повесили волевым решением освоение новой техники в кратчайший срок, и весь мой личный состав, как и я сам, пахали как распоследние Папы Карлы (хотя реально в той сказке Папа Карло вроде не пахал, а откровенно бичевал, вкалывал же его друг-приятель, столяр Джузеппе Сизый Нос, который ему то говорящее полено и подсунул), в парке техники или на полигоне. И мои комсорг с замполитом вкалывали наравне со всеми остальными, так что им было не до каких-то там бумажек с планами культмассовой работы.

Тогда Клочков ничего на эту мою реплику не сказал, но чуть позже, так сказать, за кадром, погнал страшную волну. Начал болтать о том, что я чуть ли не антисоветчик и он лично не в состоянии понять, как такого, как я, могли послать выполнять интернациональный долг в дружественную страну, да еще потом и наградить медалью «За отвагу». Уж не знаю, чего ему ответил комполка, мне лично было не до того, я тогда все еще продолжал новую технику осваивать в ритме чардаша. А когда мне досрочно присвоили майора, на Клочкова и вовсе было страшно смотреть. Ребята рассказывали, что он выдал фразу вроде: «Этот мерзавец Трофимов у меня эту звезду быстро рассыпет, или я буду не я…»

Однако ничего более замполит нам сегодня не сказал. Вместо этого возникший па авансцене комполка велел нам достать карты и отметить маршрут предстоящего движения: Нордхаузен – Тайстунген – Мюнден. И никто не удивился, хотя все прекрасно видели, что Мюнден – это уже ФРГ, с полсотни километров на той стороне…

Далее Лагутин объявил, что мы двигаемся по шоссе колонной, порядок следования обычный, походный. Во время движения усиленно наблюдать за воздухом, поскольку не исключаются удары вражеской авиации, при появлении которой следует рассредоточиться и укрыться в складках местности. Рации держать включенными на прием, но соблюдать максимально возможное радиомолчание. Конкретные боевые задачи – по мере продвижения. Начало движения – по его команде. Отдав эти распоряжения, он отпустил нас по местам.

Я вернулся в свой батальон, вызвал своих ротных – Кутузова, Дружинина и Маликова с начальником штаба батальона Шестаковым и замполитом Угроватовым и показал им на вынутой из планшета карте наш маршрут.

– Это что, товарищ майор, война? – спросил, перенося маршрут на свою карту, командир второй роты старлей Маликов, тощий и длинноватый для танкиста. Кстати, он вроде бы был моим земляком, но я за все время службы в ГДР с ним практически не общался, только по службе.

– Прямо нам об этом вышестоящее командование не объявило, товарищи офицеры, – ответил я. – Но, судя по поставленной нам задаче, все к тому и идет.

В общем, ротные и начштаба с замполитом ушли от меня несколько озадаченными.

А минут через двадцать по радио скомандовали: «Вперед!»

И времени для глупых мыслей уже не осталось. Танки с ревом выезжали на дорогу и строились в колонну. Мой батальон хоть и первый по показателям боевой подготовки, но по номеру – третий. Соответственно, нынче мы в середине полковой колонны, за разведротой и «шестьдесятчетверками» первого и второго батальона, а за нами – мотострелки, штаб полка, зенитчики и службы тыла.

Не прошло и получаса, как колонна выстроилась.

– Девятьсот четвертый, Семисотый, как у вас там? – вызвал я своих братов-комбатов Вовку Журавлева и Мишку Каримова и для порядка добавил: – Проверка связи, как поняли?

– Все нормально, – отозвались друзья-приятели.

– Четыреста десятый, прекратить засорять эфир! Как меня слышно? – немедленно возгласил противный голос начштаба полка майора Качана в моих наушниках. «410» – это мой позывной и тактический номер моего «Т-72АК». Из неких невероятно секретных соображений у нас в полку (да и не только у нас, надо сказать) тактическая нумерация реальным номерам частей совершенно не соответствовала, у меня номера начинаются на 4, в первом батальоне на 7, а во втором вообще на 9, отсюда у Журавлева и Каримова их позывные. Видимо, во всем этом заключается какая-то особенная, мало кому понятная, военная мудрость.

– Сто третий, вас слышу! – ответил я штабу полка.

– Четыреста десятый, начать движение! – сообщил штаб.

Я уже видел, как впереди нас, пыхнув сизым дымом из выхлопных труб, двинулись вперед танки первых двух батальонов.

– Четыреста тринадцатый, Четыреста двадцатый, Четыреста пятидесятый, Четыреста шестидесятый, – продублировал я команду командирам рот и начштаба. – Вперед! Держать дистанцию и вести наблюдение за воздухом! Рации на прием! Как поняли?

Ротные доложили, что поняли.

Я повторил команду своему мехводу Сане Черняеву (наводчик Дима Прибылов затих на своем месте и, по-моему, дремал). Наш танк мелко дернулся, трогаясь с места, а потом мы повернули на шоссейную дорогу и двинулись по ней – я и весь мой третий батальон, всего 31 «Т-72А», считая мой танк, а за нами – Шестаков на своей КШМке «БМП-1К» с парой батальонных «БМП-1» и БРЭМ в качестве которой выступал «БТС-2» на базе «Т-55». Тылы наших батальонов (а это десяток грузовых «Уралов», по паре топливозаправщиков и мастерских на каждый батальон) тащились в хвосте полковой колонны.

Вообще в движении танка, по-моему, всегда есть что-то особенное. Длинный ствол пушки «2А46» словно протыкает пространство перед тобой, а ты, стоя в башенном люке, с одной стороны, все видишь и даже обоняешь (главным образом, конечно, соляровую гарь идущих впереди машин), но при этом благодаря шлемофону слышишь только то, что происходит в радиоэфире, или то, что говорят по ТПУ члены твоего экипажа.

Когда полк начал свое поступательное движение к гэдээровской границе, в серьезность происходящего еще как-то не верилось. Но когда мы начали обгонять стоящие вдоль обочин крытые грузовики, радиомашины, САУ, тягачи с орудиями, «Грады» и «Ураганы», а потом увидели по пути стоявшую на огневых позициях под маскировочными сетями батарею оперативно-тактических ракет «Эльбрус», до меня стало наконец доходить, что это, похоже, не шутки.

В светлеющем предрассветном небе все так же выла и свистела наша авиация. И теперь уже куда отчетливее было слышно, как где-то далеко впереди нас время от времени вспыхивало и бабахало. Сотрясения земли я не ощущал (танк вообще штука тяжелая и реагирует только на очень близкие разрывы), а вот вспышки в небе видел отчетливо. А чуть позже, уже когда совсем рассвело, стали видны поднимающиеся к небу дымы над горизонтом. Дымы эти не были сплошными, а значит, авиация лупила не со всей дури по площадям, а все-таки избирательно. Как выглядит дым над городом, который недавно полили с воздуха напалмом, я представляю, видел на Африканском Роге. В этом случае клубы дыма стоят стеной и закрывают горизонт, хотя тамошние города – не чета европейским в плане размеров и количества горючего материала.

По мере дальнейшего продвижения у меня лично возникло внутри некоторое напряжение. Раньше мы, танкисты, старались по местным шоссе без необходимости не ездить (дружественные немчики могли потребовать неслабую компенсацию за порчу дорожного покрытия), да и так близко к границе ФРГ и ГДР не подходили. На этот счет были соответствующие категорические распоряжения, предписывающие не провоцировать «потенциального противника». А теперь мы шли по шоссе походной колонной, явно игнорируя все прошлые правила, практически перли вперед, на запад.

Впереди мелькнул дорожный указатель на немецком языке о том, что мы приближаемся к государственной границе Германской Демократической Республики. Потом наше движение несколько замедлилось и перед нашими танками открылся широкий мост через реку Лайне. Справа виднелось здание гэдээровского погранпоста, возле которого притулилось несколько армейских грузовиков и «уазиков» с парой бронетранспортеров в придачу. У поста и на дороге торчали деловитые регулировщики в белых касках – из нашей военной автоинспекции и ННА ГДР.

Мне показалось довольно странным, что никто пока не успел (или не догадался) взорвать или разбомбить этот мост. Хотя это всего-навсего пограничная река, а вот что будет позже, когда мы продвинемся несколько дальше, вглубь ФРГ? Работенки для понтонеров там уж точно хватит.

Между тем под гусеницами моего «Т-72» затарахтел настил моста.

Пять минут – и мой батальон, следом за «шестьдесятчетверками» второго батальона, въезжает на территорию ФРГ – если верить нашему дорогому замполиту Клочкову, «страны реваншистов и поджигателей войны».

Вступление на сопредельную территорию (называть ее вражеской у меня пока язык почему-то не поворачивался) прошло как-то буднично и не вызвало практически никаких эмоций. Тем более что на «той» стороне я не заметил практически никаких следов боя.

Слева промелькнул брошенный фээргэшный погранпост, нисколько не поврежденный и даже с целыми стеклами. Разве что свет почти нигде не горел. На стоянке за погранпостом просматривались разномастные брошенные машины (прежде мы видели такие только мельком, в основном в Берлине, куда заезжали западные туристы, и на картинках в импортных журналах), среди которых выделялось три легковушки с мигалками на крышах, то ли в полицейской, то ли в пограничной раскраске, и несколько больших, явно туристских, блестящих автобусов. Вокруг сновали наши деловитые вояки в касках и маскхалатах и стояла пара БРДМов. Чуть дальше за погранпостом я увидел в кустах уставившиеся в небо пусковыми контейнерами «Осы» и «Шилку» с задранными по-боевому стволами и поднятым радаром. Похоже, тут все было уже серьезно…

Пройдя границу в хорошем темпе, мы повернули немного влево и двинулись дальше.

Никакой стрельбы по-прежнему не было, лишь время от времени с востока на запад продолжали пролетать самолеты и где-то совсем уже в отдалении, если снять или расстегнуть шлемофон, можно было расслышать звуки то ли разрывов, то ли канонады.

Через пару километров попалась закрытая (двери заперты, жалюзи на окнах опущены) автозаправка, облепленная непривычными и невиданными в той же ГДР яркими рекламами, а потом пошли оставленные по обочинам в полном беспорядке машины. В основном грузовики, самосвалы, седельные тягачи с прицепами-фурами, несколько меньше было автобусов и легковушек. Людей возле машин не было, а сгоревших или пробитых пулями или осколками машин я тоже не рассмотрел.

– Четыреста десятый, я Девятьсот четвертый, – возник в моих наушниках голос Журавлева. – Андрюха, поймай «Маяк»!

Я крутанул рукоятку настройки и уже через минуту слушал вместе с экипажем заявление ТАСС, из которого понял главное – по территории ГДР действительно нанесли ядерный удар (вот только непонятно где, раз мы ничего такого не слышали, – скорее всего, где-то на севере), но при всем при этом сегодня атомной войны еще не будет, но вот что будет завтра или послезавтра – этого, похоже, и бабай с московского радио не знал…

Через пару километров нам попались несколько брошенных темно-зеленых джипов и грузовых машин с черно-белыми крестами и военными номерами бундесвера. Что характерно, все они стояли носом на запад, то есть двигались не к границе, а скорее, от нее.

Дальше брошенная техника стала попадаться чаще, за полчаса я насчитал на обочинах три «М-113» (в числе которых точно была одна КШМка), БМП «Мардер», БРМ «Лухс», десяток военных автоцистерн и грузовиков, к двум из которых были прицеплены 105-мм гаубицы. И все без дырок и прочих повреждений, то есть без малейших признаков боя.

Зато наконец начали попадаться живые люди – по той же дороге, в одном направлении с нами ехали поодиночке и группами разноцветные легковушки с притороченной к крышам поклажей, которых я насчитал несколько десятков. При приближении нашей колонны немцы сруливали на обочину и, иногда оставив машины даже с открытыми дверями, бежали в стороны от шоссе. По ним никто не стрелял, да и ни одной раздавленной легковушки мне по пути не встретилось. Лично я видел только смутно мелькавшие в отдалении силуэты в гражданской одежде. Любопытства ради я поднял к глазам бинокль и, наведя его на группу таких вот штатских, невольно, на пару секунд, встретился взглядом с темноволосой женщиной, одной из тех, кто прятался в кустах от нашей колонны. Женщина была довольно симпатичная, в каком-то цветастом платье и надетой поверх него легкой куртке, но какая-то мятая и непричесанная, явно вскочившая с постели среди ночи и сразу же, с места в карьер, ударившаяся в эти самые бега. Ненависти или страха я на ее лице, что характерно, не увидел. Скорее, в ее взгляде были настороженность и непонимание происходящего, перемешанные с сильным удивлением. Впрочем, уже через считаные секунды женщина исчезла из поля моего зрения, а я подумал: а как здесь можно всерьез воевать, если все основные дороги на востоке ФРГ вот так же забиты бегущим населением и его личным автотранспортом? И ведь в районе крупных городов, до которых не столь уж далеко, автобаны должны быть перекрыты и вовсе намертво…

Додумать до конца я не успел, потому что впереди за придорожными деревьями замаячил густой черный дым – явно что-то сильно горело или на дороге, или рядом с ней. Колонна слегка сбросила скорость, и, по мере нашего продвижения, справа действительно открылся обширный пожар. За сегодня это был первый наглядный результат действия нашей авиации – на развилке, уходившей вправо от нашего шоссе, жарко горела техника. Похоже, центром пожара были несколько автоцистерн и грузовиков, от которых остались только обглоданные пламенем рамы и останки кабин. Здесь же догорали три танка «Леопард-1А4», которые явно обдало горящим топливом, – с одного из них, явно детонацией боезапаса, сковырнуло башню. Чуть дальше основного пожарища, испуская из всех щелей густой сизый дым, стояла ЗСУ «Гепард» с опущенными к земле стволами, а ближе к нам в кювет завалился еще один «Леопард-1А5», с открытыми люками и повернутой на бок башней, вроде бы не имевший видимых повреждений. Зато на шоссе возле этого танка лежало в неестественных позах два тела в высоких шнурованных ботинках, темно-зеленых комбинезонах и черных беретках. Я чисто механически отметил для себя, что это первые убитые противники, которых я увидел на этой войне. А сколько их еще будет впереди?

Наша полковая колонна быстро проскочила этот пожар на развилке. Судя по выбоинам в покрытии шоссе и мелким воронкам на обочинах, «МиГи» или «Сушки» накрыли это скопление техники НАРами. И, надо сказать, попадания были удачными.

За дымами на горизонте медленно вставало солнце. Как я и предполагал, количество бегущего на своих машинах и пешком населения, которое все так же дружно бросалось в кусты или придорожные лесопосадки при появлении нашей колонны, постепенно увеличивалось. Среди легковушек стали попадаться микроавтобусы и машины с прицепленными домиками на колесах. Видимо, у кого-то из бундесдойчей все-таки было некоторое время, чтобы собрать манатки. В двух или трех местах нам встретились стоящие на обочине дороги группки гражданских немцев, в числе которых я рассмотрел женщин, детей школьного возраста и нескольких стариков. Они не бежали, а просто вышли из машин и молча наблюдали за нашими танками, ожидая, пока колонна наконец пройдет. Некоторые танкисты махали им руками, но ответной реакции на это не было, как, впрочем, и каких-то проявлений враждебности, вроде выкриков или неприличных жестов. Как-то это не очень вязалось с моими представлениями о войне и беженцах. То есть я, конечно, не ожидал увидеть здесь что-нибудь в стиле знакомой с детства черно-белой хроники или художественных фильмов о Великой Отечественной, где «Мессершмитты» рубят пулеметным огнем бегущих людей (не звери же мы, в конце концов!), но тем не менее… В Эфиопии я сам не раз и не два наблюдал бредущих по пустыне (дороги там, кстати, неплохие, построенные итальянцами еще при Муссолини, но их там через Сомали на Эфиопию проложено аж две штуки) куда глаза глядят изможденных полуголых негров, толпы которых по пути бегства все время прореживала налетающая сомалийская авиация. Хотя здесь все-таки не дикая жаркая страна на экваторе, а вроде бы цивилизованная Европа и война в этот первый день еще не возведена в степень озверения. Как будет дальше – фиг его знает…

Между тем мы прошли дорожный указатель, указывающий на то, что справа от нас остался некий обозначенный на моей карте город Мюнден – из моего командирского люка были видны только крыши окраинных зданий, мелькнувшие в отдалении, за деревьями. Каких-либо дымов и пожаров в этом самом Мюндене визуально не наблюдалось.

Дальше наше шоссе раздваивалось – или южнее, влево на Кассель, или прямо, на Корбах. Полк, не снижая скорости, пошел вперед. Я прикинул: если дальше мы пойдем вправо, севернее, значит, наша дивизия наступает в направлении Эссена, Дюссельдорфа и Дортмунда, если все время прямо и чуть южнее – на Кельн и Бонн, а если строго на юг, тогда на Франкфурт или Висбаден. Куда именно мы в итоге повернем оглобли, знает только начальство. Интересно, что за это утро мы без единого выстрела углубились километров на сто (ну уж на 75 точно) на территорию ФРГ. И где обещанный противник? А с другой стороны – чем плоха такая война? Сел и поехал себе, раз никто не мешает…

Через полчаса движения впереди нас вдруг стало бахать сильнее. Неужели началось-таки то, к чему мы столь долго и упорно готовились? Машин беженцев вокруг, кстати говоря, меньше не стало…

– Четыреста десятый! – услышал я в наушниках голос начштаба. – Приказ сойти с дороги, рассредоточиться и укрыться в складках местности!

– Выполняю! – доложил я, дублируя приказ своим офицерам с дополнительным требованием – не раздавить невзначай никого из гражданских. Кажется, наше безмятежное катание закончилось, ну да ничто не вечно, как говорится…

Черняев слегка крутнул танк в сторону и, перевалив кювет, направил машину в росшие метрах в пятидесяти кусты. Вокруг торчало несколько легковушек и микроавтобусов, немцы из которых бежали в сторону тех же кустов. Некоторые тащили с собой сумки, чемоданы и пакеты.

Я осмотрелся – батальон вроде бы выполнил поставленную задачу вполне гладко. Своих танков я на шоссе не видел, только позади нас разворачивались и съезжали с дороги остроносые «БМП-1П» мотострелкового батальона.

– Воздух! – оглушительно заорало у меня в наушниках.

Глядя на разбегающихся по обочинам дороги гражданских немцев, я подумал, что, по идее, при такой команде любой танкист должен сидеть тихо, как говно в траве. Что еще можно сделать? Задымиться? Но при нынешней хорошей видимости дым – это только лишний ориентир для авиации, тем более что наши зеленые танки не так уж и выделяются на фоне придорожных деревьев, кустов и прочей травы. А с другой стороны, опыт (в том числе и мой личный) подсказывает, что надо энергично маневрировать и по возможности оказывать сопротивление.

– Воздух! – крикнул я и мехводу. – Саня! Не останавливайся! Только тех немцев, которые кругом нас ползают, не задави!

– Понял, командир, постараюсь, – ответил сквозь зубы Черняев, выполняя приказ.

– Всем командирам машин по возможности вести заградительный огонь из зенитных пулеметов по видимому воздушному противнику! Короткими очередями! – скомандовал по рации и повернулся к турельному НСВТ. Лента, слава богу, была заправлена, и пулемет, кажется, вполне исправен. Честно признаюсь, из зенитных пулеметов мы на учениях и на стрельбище всегда стреляли редко. В зачет это особо не шло, а в случае войны нам, танкистам, предлагалось уповать прежде всего на приданные нам штатные средства ПВО. Кстати, вот и они – метрах в ста от нас в кустах я увидел угловатую башню «ЗСУ-23-4», она же «Шилка», уставившуюся стволами в небо.

Секунды текли медленно-медленно, как это обычно бывает в критические жизненные моменты.

Я еще раз глянул вокруг – мои танкисты рассредоточились вроде бы грамотно, некоторые машины двигались, некоторые стояли. Глядя на мечущихся по кустам гражданских немцев, я невольно подумал: они что, будут бомбить, видя, что тут полно штатских, которых, наверное, прекрасно видно сверху? Хотя, а какие у них сегодня еще варианты?

В этот момент я услышал приближающийся по небу с запада резкий свист и рев. Столь знакомый по учениям, когда «МиГ» или «Сушка» пролетает над тобой на бреющем на сверхзвуковой или близкой к этому скорости.

Где-то впереди нас, на дороге и вокруг нее, вспухли красно-черные вспышки взрывов. Земля содрогнулась. Вслед за ударами разрывов послышался визг осколков, которые заглушил монотонный звенящий дробот. Я не сразу понял, что это такое, но потом оглянулся и узнал звук – стоявшая в кустах «Шилка» лупила из всех стволов.

Я развернул турельный пулемет. Открылся соседний люк, и из башни высунулся наводчик Дима Прибылов. Называется, проснулся, поганец… Как говорят в детском саду, «раздался голос из помойки, и появилась голова»… Наверное, интересуется – что тут за шум? И действительно, обрамленное танковым шлемом Димино личико имело вид крайне изумленный…

– Вниз уйди, дурак!!! – заорал я, но шум вокруг стоял такой, что он, похоже, меня не услышал.

И хрен с ним, лишь бы не убило идиота, а то куда я без наводчика?

Выстрелить из НСВТ я не успел – буквально через какие-то доли секунды над моей головой пронеслись, набирая высоту, два темных продолговатых силуэта, за ними еще два. Последовали взрывы бомб, на сей раз где-то позади нас.

Когда впереди над дорогой мелькнула еще одна пара самолетов, я был вполне готов к их появлению и успел пустить в их сторону короткую очередь. Сейчас я уже сумел рассмотреть серо-зеленую окраску пронесшихся надо мной железных птеродактилей, черно-белые кресты и номера на бортах фюзеляжей, а также то, что самолеты сильно походили на стандартную ракету с детской площадки (обычно с говном внутри) – длинные трубообразные фюзеляжи с острыми носами и короткие, почти незаметные крылья. Чисто автоматически в моей голове всплыли рисунки из альбома силуэтов самолетов «вероятного противника» и кадры из учебных кинофильмов. По-моему, это были «Старфайтеры», они же «F-104G», основной и самый многочисленный тип истребителя бомбардировщика в ВВС ФРГ, и не только в ней.

Вроде бы работать эти «свистки» могут в основном обычными бомбами. По части управляемых и не очень ракет «воздух-земля» у них, по-моему, обстоит не лучшим образом. Но швырнуть со всей дури напалм или что-нибудь кассетное они могут, а это тоже ничего хорошего…

Взрывы бомб на сей раз были ближе, но снова явно не по нам. Беглый взгляд на окружающий пейзаж показал, что никого из моих ребят, похоже, не задело. Зато дальше нас над обочиной дороги потянулся к небу черный дым. Попали-таки в кого-то? Интересно – в кого? Я с удовлетворением отметил, что в этот раз среди общей какофонии отчетливо слышал и очереди НСВТ – как видно, не все мои экипажи попрятались.

Конечно, наши пулеметы заглушал огонь «Шилки», и, уже когда пара вражеских истребителей-бомбардировщиков проскочила над нами, где-то позади над шоссе потянулся из лесопосадки белесый инверсионный след, а за ним и второй. Не иначе ЗРК? Прикрывают – службу несут? И тут же последовал яркий взрыв в небе – как раз там, где только что был один из «Старфайтеров». Из дымной вспышки, крутясь, полетели к земле крупные обломки. Попали, выходит? Молодцы, коли так…

Через секунду над моей головой опять раздались те же рев и свист, а потом в небе промелькнул знакомый уже длинный силуэт с коротенькими крылышками, пронесшийся над дорогой в обратном направлении, туда, откуда только что прилетела вражеская пара. Как-то слишком сильно дымя движком, он тяжело набрал высоту и исчез из виду. И снова в небе послышались множественный свист и рев – вновь с той стороны, куда он только что улетел, из головы колонны.

Я слегка провернул турель и пустил короткую очередь из пулемета чисто на звук, поскольку, как я уже давно понял, человек на низко летящий реактивный самолет реагирует довольно замедленно.

На сей раз зенитный огонь с нашей стороны был куда плотнее. По-моему, заградительный огонь вела целая батарея «ЗСУ-23-4». Бледные пушечные трассы «Шилок» уперлись в один из истребителей – длинный силуэт, оставляя за собой пламя и дым, метнулся вправо, потом влево, явно пытаясь отвернуть от убийственного огня и набрать высоту, но не успел – через несколько секунд за ближним леском оглушительно бабахнуло, меж деревьев сверкнуло пламя. Упал, надо полагать.

Этот громкий взрыв заглушил глухие разрывы бомб где-то впереди и позади, которые мы услышали уже после того, как над нами проскочили очередные три «Старфайтера». Пара бомб ухнула метрах в пятидесяти от моего танка, фактически на пустое место. Черняев остановил танк, машина содрогнулась, по верхней броне корпуса и башне дробно застучали комья земли и, кажется, даже осколки. Не дай бог быть убитым вот так, в самом начале, да еще шальным куском железки. Возникла дурная и где-то даже подленькая мысль – а может, плюнуть и сидеть в башне, плотно закрыв люк? Да нет, ну его на фиг, уж лучше смотреть смерти в глаза – хоть плюнуть в нее напоследок смогу…

В этот момент я услышал, как в небе опять что-то взорвалось с непередаваемо визгливым звуком – ох и дорого обходится орлам из бундеслюфтваффе этот налет…

Оглядевшись, я увидел, что танкам моего батальона бомбы особого вреда, похоже, не принесли, а вот местным гражданским – увы. Было четко видно две горящих легковушки и опрокинутый микроавтобус, а метрах в пятидесяти от моего «Т-72», оказывается, лежало в траве неподвижно тело мужика в светлых брюках и синей то ли рубашке, то ли майке с короткими рукавами. Похоже, добегались, беженцы… И ведь кто-нибудь потом непременно скажет, что это или мы их убили, или они погибли из-за нас… Хотя сколько еще случайного и невинного народа попадет под раздачу на этой войне, неизвестно никому.

Опять раздался рев реактивных двигателей, свист и разрывы бомб. Новые железные птеродактили пронеслись над моей головой. Я слегка довернул турель и дал короткую очередь им вслед, без особой надежды на попадания.

В небе опять потянулись снизу вверх бледные следы от новых пусков ЗРК. Штуки три. Или «Стрелы», или «Осы», без вариантов. Через пару секунд последовал еще один взрыв в небе неподалеку, на сей раз на чуть большей высоте. Я обернулся – возле вспышки разрыва через какое-то время словно сгустилось из воздуха и повисло нечто, похожее на цветной парашют с человеческой фигурой под ним. И вдруг, поскольку наушники сдвинутого на затылок танкошлема закрывали уши не полностью, я различил еле слышные за общей большой пальбой короткие автоматные очереди. Явно «АКМы». Похоже, мотострелки. И явно лупят по болтающемуся на стропах летчику. Интересно – зачем?

Обдумывать эту тему дальше мне было некогда. Оглянувшись, я увидел, что дыма вокруг нас заметно прибавилось. Впереди – и на дороге, и в кустах по сторонам, и где-то позади меня что-то горело и дымилось, одуряюще воняя горелым топливом и резиной. Надо понимать, что явно не все немецкие бомбы легли мимо целей. Ну да их истребители-бомбардировщики тоже свое дело знают дай бог. Профессионалы как-никак, тоже, поди, десятилетиями к этому готовились…

– Прекратить огонь! – неожиданно заорало в наушниках моего танкошлема. Голос почему-то был какой-то незнакомый. Во всяком случае, это точно был не начштаба Качан. Неужели что-то случилось?

Я повторил его команду, на случай если кто не услышал с первого раза. Зенитную стрельбу словно обрезало. Через пару секунд над нашими головами со свистом пронеслись две пары давешних «Старфайтеров», а еще через секунду за ними, с несколько другим звуком – четыре знакомых силуэта с треугольными крыльями. Мелькнули желто-зелено-коричневый камуфляж и красные звезды. Вроде «МиГ-21». Понятно, почему велели прекратить палить – чтобы своих не задеть. Смотри-ка, стало быть, наши соколы тоже не дремлют и клювом зазря не щелкают…

Едва «МиГи» исчезли на горизонте, незнакомый голос в наушниках снова заорал:

– Воздух! Цели малоскоростные, низколетящие!

Я, уже чисто автоматически, продублировал эту команду и приник к пулеметному прицелу. Черняев начал помаленьку двигать танк задним ходом. Дым от горящих легковушек становился меж тем все гуще.

Свиста и рева на сей раз не было слышно, но где-то впереди вдруг раздался множественный, не особо сильный взрыв. Судя по тому, что я видел в воздухе отчетливые дымные росчерки, это были НАРы или что-то вроде того. А потом, без паузы, я услышал тарахтящий свист, совсем не похожий на звук реактивных двигателей, но похожий на кое-что другое.

Ага, вертолеты, мать их!

– Внимание всем! – заорал я в рацию. – Вертолеты противника!

И точно, менее чем через минуту из-за крон деревьев растущего у самого шоссе перелеска слева от меня выскочило четыре вытянутых в цепочку хищных силуэта. Грамотное построение – вторая пара чуть в стороне и выше первой. В отличие от не раз и не два виденных на учениях «Ми-8» и «Ми-24» эти аппараты были какие-то плоские, остроносые, темно-зеленые, с длинными стеклянными кабинами и шасси в виде полозьев.

Ага, опознал их по картинкам из все того же альбома силуэтов – кажется, вертолеты огневой поддержки «Кобра» или какая-то их модификация. А здесь, в ФРГ, они могут быть только у американцев. Как говорится, вот и встретились, здравствуйте, ребята…

Первые два вертолета шваркнули НАРами, и ракеты ушли куда-то позади меня. Ведущий второй пары завис на несколько секунд и пустил нечто одиночное и более крупное, чем НАР. А вот это уже серьезно, похоже, ПТУ-Ром шмальнул, мерзавец. Правда, по кому именно он его запулил, я не рассмотрел, явно по кому-то из первых двух батальонов.

Вертолетчики, конечно, грамотно зашли на нас со стороны леска, где уже догорали обломки сбитого «Старфайтера», но деревья, на горе вертолетчиков, росли слишком близко от дороги, и из-за этого им нас было видно явно плохо, а маневр уклонения затруднен. Как следствие, выпустить еще ПТУРы им не дали. Это на учениях подобные операции выглядят очень красиво и фотогенично: подлетел – завис – шварк по какому-нибудь списанному танку и ведешь ракету до момента попадания. А здесь – увы, вам.

Начала молотить из кустов ближняя «Шилка» и несколько турельных НСВТ, я тоже от всей души надавил на спусковой рычаг пулемета и не пожалел патронов, поскольку на сей раз более-менее видел, куда стреляю. Все заняло ровно полминуты, но этого вполне хватило. Тот самый, зависший для пуска ПТУРов, ведущий второй пары «Кобр» с замершим, как палка, винтом обрушился в лес и мгновенно скрылся в облаке яркого керосинового пламени. О том, что стало с его экипажем, думать мне как-то не хотелось. Три оставшихся машины, одна из которых словила несколько наших пуль и снарядов (от «Кобры» полетели в стороны какие-то куски) и сильно дымила, заложили крутой вираж и скрылись над кронами деревьев, осыпаемые нашим огнем вдогонку.

Кажется, от этих отбились…

Но радоваться было рано, поскольку впереди над дорогой снова возник ревущий свист реактивных двигателей, на сей раз какой-то другой, не похожий ни на «F-104G», ни на «МиГ-21», и звук снарядных разрывов.

– Воздух! – заорал я в микрофон рации, отметив, что штаб полка на сей раз почему-то молчит.

Я довернул турель с НСВТ, понимая, что у меня в ленте осталось от силы полтора десятка патронов. Но менять коробку было уже некогда – над дорогой мелькнули большие прямокрылые силуэты, сразу осветившиеся вспышками ракетных пусков. Ракеты пронеслись надо мной, одна взорвалась, не долетев метров двадцати до моего танка. Черняев двинул танк вперед, навстречу самолетам, а я снова надавил на спуск пулемета. Уже стреляя, я увидел, что носы атакующих нас самолетов, несущихся практически на бреющем полете над дорогой, пульсировали рваным пламенем пушечной стрельбы, мелькали росчерки трассирующих снарядов, а в воздухе вокруг стоял нудный звук, похожий на приглушенную работающую электропилу; при этом было видно, что от деревьев слева от дороги раз за разом отлетают кора, ветки и листья и валятся посеченные тонкие стволы. А потом трассы «Шилки» сошлись на головном самолете – по-моему, несколько снарядов ударило ему прямо в нос и в фонарь кабины пилота. И он, превратившись в рваный ком огня, взорвался, осыпав лесок и дорогу разнокалиберными обломками. Оставшиеся три самолета через секунду проскочили над нами. Камуфляж размыто-зеленых тонов, длинные прямые крылья, двухкилевое оперение, пара двигателей на хвосте. Точно – американские штурмовики «А-10», они же «Тандерболт-II». И лупили они по нам, надо полагать, из своих 30-мм семистволок. Серьезное оружие, ничего не скажешь, так же как их ракеты – ведь они по нам наверняка «Мэйверики» пускали…

Зенитная стрельба вокруг при этом не прекращалась, но были ли в этот раз пуски ЗРК – я не расслышал. Но для второго захода потерявшие товарища штурмовики не вернулись – не дурные, надо полагать…

Минуты через три зенитная стрельба и шум самолетов стихли.

– Четыреста тринадцатый, Четыреста двадцатый, Четыреста пятидесятый, Четыреста шестидесятый, – запросил я своих ротных и начштаба, плотнее натянув на голову шлемофон и сразу погрузившись в глухой мир радиопомех. – У нас там все целы? Потери есть?

Они в ответ доложили, что еще не ясно, пока уточняют. Но, предварительно, серьезных потерь в технике и личном составе вроде бы нет.

Тогда я приказал побыстрее уточнить про потери и боевые повреждения, после чего сосредоточиться у обочины дороги, но в колонну пока не строиться и быть готовыми отражать новые удары авиации, если они вдруг последуют.

Они ответили, что поняли.

Я попробовал вызвать первый и второй батальоны и штаб полка – они молчали. Или им не до радиопереговоров, или что-то случилось. А если что-то случилось…

Впрочем, запаниковать всерьез я не успел, точнее, мне не дали.

– Всем отбой воздушной тревоги, – вдруг сказал совершенно незнакомый голос в наушниках моего шлемофона. А потом, почти без паузы, обратился уже персонально ко мне: – Четыреста десятый, слышите меня?

– Слышу. А кто это?

– Не перебивайте, ради бога. Вам срочно прибыть в штаб полка, как поняли?

– Есть! – ответил я, уже не пытаясь понять, что там у них вообще происходит.

Я вызвал начштаба Шестакова и приказал срочно прислать одну из двух наших «БМП-1».

Не ехать же к штабным на танке, в конце концов, хоть и недалеко…

Потом я велел Прибылову, который, похоже, был в некотором шоке от прошедших атак авиации, немедленно сменить коробку в турельном НСВТ и вместе с Черняевым ждать меня. Быть на связи и начеку. В случае появления самолетов противника столбом не стоять.

Прибылов кивнул, совершенно не по-уставному. Похоже, говорить он не мог, видно было, как у него трясутся губы и руки. Хотя это сегодня, наверное, не у него одного…

Между тем подъехали две «БМП-1» – штатная батальонная «БМП-1П» номер 439 (их у нас две, и мы на них обычно возим ремонтников и разные нужные вещи вроде запчастей и прочего) и КШМка «БМП-1К» с белым номером 413, из башенного люка которой торчала усатая физиономия капитана Шестакова.

– Юра, – крикнул я ему, – пока останешься за меня. Уточни потери и повреждения и будь готов к любым сюрпризам. Я в штаб!

С этими словами я выдернул радиогарнитуру шлемофона из гнезда, нацепил планшет и прыгнул ногами в люк командира мотострелков БМП, устраиваясь на броне позади мехвода. Управлял «бэхой» немного знакомый мне младший сержант Сухаревский, интеллигентный юноша из бывших студентов. Правда, сегодня его умная физиономия была слегка измазана копотью и имела несколько потерянное выражение, как у многих.

– Давай в штаб полка, – приказал я ему. – Знаешь, где штаб?

– Найдем, товарищ майор, – ответил он. – Штаб в хвосте колонны, но там такое…

Что именно «такое», он не договорил, а я уточнять не стал. Поскольку БМП, выбросив облако соляровой гари, рявкнула двигателем и выползла на дорогу. Мы лихо развернулись и рванули вперед, против направления движения нашей колонны. Я обратил внимание, что ровная до того момента дорога сейчас словно присыпана хрустевшим под траками мелким щебнем и на ней полно трещин, выбоин и вмятин. Чувствовалось, что снаряды авиапушек и осколки изрядно поколупали творение западногерманских дорожных строителей…

Неожиданно навстречу нам выскочил, едва не врезавшись в нас, «ГАЗ-66» с кузовом, набитым зелеными патронными ящиками и несколькими вояками в пилотках и черных комбезах. Сухаревский резко притормозил (от чего я чуть не провалился в люк) и приглушенно матюкнулся.

Я глянул, куда направилась «шишига». А подъехал грузовик к ближней «Шилке», экипаж которой уже вылез на броню и, сметая с нее на землю стреляные гильзы, откинул крышки в передней части башни. Ага, сообразил я, ребята расстреляли весь или почти весь боекомплект и торопятся перезарядить. Ну что ж, похвально…

А мы между тем тронулись дальше, давя разбросанные по дороге ветки деревьев и какой-то невообразимый хлам. Я и раньше вполне ощущал и даже, можно сказать, обонял, что где-то неподалеку что-то горит. И за поворотом понял, что именно, – далеко не все бомбы, снаряды и ракеты ушли «в молоко», и пилоты НАТО явно не зря получали свои валютные оклады.

За поворотом, у самой дороги, я сначала увидел «БМП-1П» с широко распахнутыми створками десантного отсека, дырой в верхней броне над двигателем, проломом в борту и разбитой, далеко размотавшейся по траве гусеницей. Эта машина не горела, хотя следы пожара на ней были. Как видно, потушили.

А еще я увидел на дороге возле этой «бэхи» трупы. Двое. Обычные наши мотострелки в полевой форме х/б и кирзовых сапогах, при почти полной выкладке. Один лежал лицом вниз прямо на дорожном асфальте, придавив своим телом автомат. Под ним натекла уже приличных размеров темная, сильно загустевшая лужа, а его каска валялась куполом вниз чуть поодаль. Второй боец, с лычками сержанта, скособочившись, полулежал на траве, лицом вверх, рядом с ведущим колесом БМП. На голове его была каска, в руках «АКМ», глаза открыты. Крови или видимых ран нигде не наблюдалось, но полная деревянность позы показывала, что этот сержант давно и непоправимо мертв. Дальше, за подбитой БМП, где торчала задранная чуть ли не вертикально вверх нога в кирзовом сапоге, лежало в траве еще несколько тел в нашей форме и какие-то элементы снаряжения, но их с дороги было плохо видно. В голове само собой возникло: ну что, первых убитых на этой войне немцев ты накануне уже лицезрел, а вот теперь увидел и первых наших покойников. Что скажешь – война зверь прожорливый и она никогда без потерь не бывает…

Метрах в тридцати от подбитой машины, в стороне от дороги торчала еще одна БМП, точнее то, что от нее осталось, – покривленное днище с остатками двигателя и перекосившиеся борта с гусеницами. Судя по нескольким темневшим поблизости крупным, явно бомбовым воронкам, в эту БМП было прямое попадание, и все остальное расшибло взрывом в мелкие брызги, включая экипаж и десант. Трупов вокруг не было видно, хотя… Возле обочины валялась каска. Я присмотрелся и тут же отвел глаза, невольно зажмурившись, поскольку каска, как оказалось, была в комплекте с головой владельца…

Так. Похоже, сегодня мотострелкам досталось. Чего же тут удивительного? БМП с воздуха такая же мишень, как танк или любая другая бронемашина, вот только броня у нее противопульная, и уж ее-то снаряд авиационной пушки, в отличие от танка, продырявит насквозь и даже глубже. Не говоря уж о какой-нибудь противотанковой ракете, класса «воздух-поверхность». Да, блин, как тут не вспомнить очень недавние времена. У нас, танкистов, в голове тоже всяких тараканов хватает. Но, бывало, едем мы мимо полигона и смотрим, как на нем мотострелки глотают пыль и упражняются в «боевом слаживании». Кто не знает – это такое впечатляющее действо, когда мотострелковое отделение с командиром во главе, но без БМП, бегает по полю, имитируя движение машины и отрабатывая некоторые доступные элементы боя (в частности, высадку с машины и развертывание в цепь), но опять-таки без БМП, «пеше-по-машинному». Как говорится, в целях сбережения ресурса и экономии горючего. И мы, танкисты, глядя на них, ржем и произносим разные обидные словечки типа «Не пыли, царица полей!». А оно вон как выходит – на них, получается, почти все шишки сразу же и посыпались…

Дальше я увидел еще две БМП, на сей раз ярко горящие, а точнее – догорающие. Недалеко от них суетились несколько мотострелков. Мой взгляд мимоходом выделил из общего пейзажа солдатика с санитарной сумкой, бинтовавшего голову сидящему на грязной траве парняге в черном комбезе, двух вояк с носилками, тащивших куда-то тяжелораненого со свисающей почти до земли рукой, и нескольких бойцов с молодым лейтенантом во главе, волокущих на себе длинные зеленые трубы (я не сразу понял, что это ПЗРК «Стрела-2М») и какие-то ящики. Тоже, похоже, готовились к возможному продолжению авианалетов. Хотя сегодня нас атаковали в основном с предельно малой высоты, а в этом случае толку от ПЗРК, по-моему, не много. Опять же, вопрос психологии – ПЗРК штатно есть в укладке каждой БМП, но это штука дорогая и стрелять ею умеют далеко не все, поскольку практики маловато. Но ничего, надеюсь, научатся…

Дальше я увидел несколько неповрежденных БМП, укрытых в кустах. Позади них опять что-то горело. И здесь у обочины дороги начали довольно густо попадаться разбитые и горящие гражданские машины и многочисленные трупы штатских бундесдойчей. В одном месте растрепанная баба в порванной от ворота до пупа майке (видно было, что лифчик немка не носит, во всяком случае – сегодня уж точно) и джинсах в облипку тормошила лежащего навзничь в траве явно убитого (его лицо густо залила кровь) мужика в темной одежде. В другом месте два неряшливо одетых мужика оттаскивали от дырявого, словно дуршлаг (дырок было немного, но зато диаметром с кулак – как видно, американские 30-мм попали-таки), «Фольксваген-Гольфа» тело третьего, залитого кровью до степени похожести на какую-то непонятную коричневую куклу. И, кажется, у этого третьего не было правой руки. Дальше среди разбросанных коробок, баулов с барахлом и консервных банок торчал разломанный практически напополам микроавтобус (по-моему, тоже «Фольксваген», на таких в старых импортных фильмах обычно разные хиппи ездили) и лежала лицом вверх, прямо на дороге, широко раскинувшая руки рыжеволосая женщина в синих остроносых туфлях, задравшейся выше колен цветастой юбке и голубой блузке с несколькими красными пятнами на груди и животе.

Я, конечно, в своей недлинной жизни уже всякое видел. Один раз в Эфиопии даже проезжал через палаточный лагерь беженцев из Огадена, на который перед этим скинул пару напалмовых баков сомалийский «МиГ-21». Причем пилот явно специально по лагерю целил, «человеколюбец» хренов. Так вот там люди были не просто убитые, а сгоревшие и, если можно так выразиться, «пережаренные» и просто «жареные»…

Но сегодня при виде всего этого в моей голове почему-то вертелось только ехидно-злорадное «ну что, получили?». Ведь мы же сегодня никого пальцем не тронули, а убивала их без всякого разбора своя же авиация – немецкая и американская. Та, что, по идее, должна была их прикрывать и защищать, летчиков которой содержали на их налоги. Вот она и прикрыла – теперь небось самим страшно стало…

А с другой стороны, у тех же американцев еще со Второй мировой девиз: «Чтобы разбомбить что-то, нужно разбомбить все», и гражданское население они тогда тоже не жалели. С пилотов какой спрос? Они что – всерьез будут высматривать, где военные, а где гражданские? Под зенитным обстрелом? Им приказали атаковать танковую колонну в таком-то квадрате – они и атаковали, не разбирая, где советский танк, а где легковушка с почтенными западногерманскими бюргерами…

Тем временем наша БМП свернула влево, и здесь передо мной в очередной раз предстала картинка, опять-таки достойная 2-й мировой. В какой-нибудь толстой энциклопедии подобные фото обычно подписывают фразами типа «Дороги войны» или «Фашист пролетел».

Все вокруг было в саже и копоти – полотно дороги, трава, расщепленные деревья. Основательно повеяло горелым – и бензином, и железом, и резиной, и, очень похоже, мясом. Сначала нам навстречу попался просевший на ободах сгоревший бортовой «Урал», в зад которому уткнулся второй такой же (обгоревший докрасна брат-близнец), только с КУНГами, потом – разбитый «Зил-131» на пробитых шинах, с оторванным капотом и выбитым ветровым стеклом, а чуть дальше, за поворотом, началось вообще что-то вроде автомобильной свалки. Там лежал на боку сильно дырявый «Урал» с КУНГом, густо чернели воронки, еще дымился выгоревший дочерна «БТР-50ПУ», а вокруг вдоль дороги валялись рамы, кабины, колеса и прочие бренные останки еще десятка сгоревших грузовиков, КУНГов, прицепов и нескольких, измочаленных буквально в хлам «уазиков-469».

– Стой! – скомандовал я Сухаревскому, наконец увидев за автомобильным ломом людей в форме. БМП остановилась. Я спрыгнул с брони на землю.

Вокруг, хрустя щедро разбросанным взрывной волной под подошвы сапог щебнем и битым стеклом, бродил народ. В основном солдаты и сержанты, занятые примерно одним и тем же – отделением еще живых от мертвых и эвакуацией этих самых еще живых. Раненых поднимали и перетаскивали к двум санитарным «буханкам» с красными крестами и бортовому тентованому «Уралу». Там вразнобой, но громко орали явно от нестерпимой боли несколько голосов. Здесь же обнаружилась полузнакомая медсестра Матюхина из нашего Альтенграбовского госпиталя, молодая супруга тамошнего криворукого стоматолога. В прежние времена эта неприступная фифа в основном занималась прививками и добавлением брома в солдатский компот или кисель. Соответственно, сейчас данная, обычно щеголявшая в облитом по фигуре белом халате и модельных туфлях, красавица с идеальной прической смотрелась словно лохушка, в великоватых хромовых сапогах, сдвинутой на затылок беретке и форменном платье х/б с закатанными рукавами и погонами прапора (никогда бы не подумал, что эта Матюхина прапорщик, а значит, не просто медсестра, а военфельдшер). Меня она не заметила, поскольку была занята тем, что не очень умело бинтовала голову какому-то лейтехе с забрызганным кровью воротом полевого кителя, который стонал и всхлипывал. Через открытую дверь ближней «буханки» было видно несколько сидящих там, белеющих свежими бинтами на разных частях тел, фигур. Тут же один щуплый рыжий солдатик заматывал бинтом окровавленную кисть правой руки другому, бритому налысо, приговаривая:

– Терпи, Сеня, сейчас мы тебя в госпиталь…

Бритый Сеня терпел и молча скрипел зубами.

Как ни странно, никого из штабных вокруг видно не было. Зато погрузкой лежачих раненых в кузов «Урала» командовал смутно знакомый мне военврач в фуражке и полевой форме с погонами капитана. По-моему, я его в нашем гарнизонном медпункте встречал, ну и на разных банкетах по торжественным датам мы пару раз сидели поблизости за праздничным столом.

– Товарищ, где штаб полка? – спросил я его. Вспомнил, фамилия этого капитана была Зеленов, а звали его, по-моему, Паша. В госпитале он вроде работал в хирургическом отделении, а за столом мы сидели рядом, поскольку он, как и я, был то ли не женат, то ли разведен. Прочих-то офицеров на банкетах сажали парами, вместе с законными супругами.

– А вот, – обвел он рукой вокруг себя. – Ты стоишь прямо посреди штаба полка…

А потом, присмотревшись, вдруг спросил:

– Трофимов, Андрей, едрит твою мать, ты, что ли?!

– Здорово, Зеленов, – ответил я. – Паш, чего тут было-то?

– И не спрашивай, – ответил он и добавил: – Одно их звено в самом начале вышло прямо на штаб полка и сыпануло чем-то кассетным…

И он, слегка переменившись в лице, кивнул куда-то в сторону. Я посмотрел в направлении кивка. Увидел лежащие на траве в линеечку трупы. Сплошь знакомые штабные физиономии в офицерских погонах. У некоторых головы накрыты окровавленными тряпками, один обгорел дочерна. И по иронии судьбы крайним, то есть ближним ко мне, лежал не кто-нибудь, а замполит Клочков. На породистом лице подполковника застыли не боль и ужас, а скорее огромное, прямо-таки смертельное удивление. Его глаза были открыты, и в уголке рта темнел уже засохший потек. От колен до груди он был накрыт куском чего-то типа брезента или плащ-палатки, на ткани темнели влажные пятна. О покойниках плохо не говорят, и какой бы гнидой ни был по службе наш Клочков, теперь стала вдовой его жена, а две дочери-школьницы – сиротами. Сказал бы мне кто об этом дня три-четыре назад – я бы такого шутника послал подальше…

Я нагнулся и присмотрелся к лицам покойников внимательнее. Блин, тут, судя по всему, лежал весь особый отдел, политработники и большинство штаба полка. Вот только главного нашего начальства среди жмуров не было видно. И слава богу, кстати…

Между тем борт «Урала» закрылся и грузовик с ранеными тронулся.

– Паш, – спросил я Зеленова, – вы их сейчас куда?

– Знамо дело куда – на восток, до ближайшей медицины. Туда, где есть койки и нормальные операционные. Там их уж рассортируют. Кстати, Андрей, а где мы?

– Стратегически, наверное, в жопе. Правда, если пока никто так и не бросил валенок на пульт в ракетной шахте, жопа эта весьма относительная…

– Спасибо, это я и так понял. А тактически?

– А тактически – в недружественной Эф Эр Гэ. Я так полагаю, помаленьку наступаем на Кельн или Бонн…

Зеленов хотел сказать что-то еще, но его заглушил шум нескольких мощных моторов и он поспешил отойти к «буханкам». На забитый обломками штабного автотранспорта и трупами поворот выехали новенький «БТР-60ПУ» в варианте радиомашины «Р-145» с номером 991, явно не из нашего полка, и КШМка «БМП-1П» со знакомым номером 103. Из БТРа неловко вылез незнакомый офицер в маскхалате и танковом шлеме, а из башни бээмпэшки спрыгнула на траву знакомая фигура нашего начштаба майора Качана. Ну, хоть этот, слава богу, жив…

– А-а, Трофимов, – сказал Качан, подходя ко мне. – Прибыл? Жив, значит?

– Только не волнуйтесь, я им говорю, в следующей атаке обязательно сгорю, – процитировал я ему вместо приветствия фразочку из древней фронтовой частушки и добавил: – И вам не хворать, товарищ майор!

Качан неодобрительно посмотрел на меня. Все его лицо было в пыли и копоти, на которой проделали светлые дорожки струйки пота, стекавшие на его лицо из-под фуражки. Не скажу, что он меня сильно любил. Хоть мы и были сейчас в одном звании, мое недавнее майорство было капризом судьбы, волей случая и последствием влияния мочевой кислоты на мозги вышестоящего высокого начальства, а он-то свою звездочку выслуживал долго и трудно, в том числе – лизанием до самых гланд и разрыванием своего и чужого ануса на фашистский крест…

– И в чем наши проблемы, товарищ майор? – поспешил поинтересоваться я, не ожидая, пока Качан выдаст в мой адрес какую ни то укоризненную гадость.

– А то ты, Трофимов, сам не видишь… Все управление полка, вместе с особистами и замполитом, накрыло одним ударом…

– Знали, гады, куда бьют, – неожиданно добавил офицер в маскхалате. Маскхалат и великоватый шлемофон на нем были новые и практически необмятые. И сам он был совсем молодой и голубоглазый, с открытой, как сказали бы следователи из уголовки, «располагающей к себе» румяной физиономией. Этакий хорошо воспитанный мальчик из хорошей семьи, слишком часто смотревший в детстве польский многосерийный фильм «Четыре танкиста и собака» и сейчас упорно подражающий кому-то из героев этого кино. Я только не понял – кого именно. Такие мальчишки девушкам обычно очень нравятся.

– Ты, вообще, кто? – поинтересовался я у него на всякий случай.

– Это авианаводчик, – ответил за него Качан. – Придан нам. Для улучшения взаимодействия.

– Лейтенант Тетявкин, – бросил руку к шлемофону голубоглазый красавчик и зачем-то добавил: – Можно просто Вова.

– Майор Трофимов, – представился я в ответ и в тон ему добавил: – Можно просто Андрюша. И очень это все своевременно, дорогие товарищи. Я имею в виду это самое взаимодействие…

Вообще, если честно, зря я покатил бочку на родные ВВС – в конце концов, сам же видел «МиГи», отражавшие налет. Ну да ничего, пусть не думает, что офицерская служба – мед.

Авианаводчик при этих моих словах сразу как-то стушевался, что было вполне ожидаемо. А Качан укоризненно смотрел теперь уже на нас обоих. А выражение лица у него было какое-то странное. И глаза нехорошие. Мне пришла в голову мысль, что его, похоже, слегка контузило. Или не слегка?

– И что теперь, товарищ майор? – поинтересовался я у Качана. – Как мы дальше-то думаем?

– Нам сейчас не думать надо, а действовать, – изрек Качан с крайне назидательной интонацией. – На то и есть мы офицеры, майор… Короче говоря, наш комполка легко ранен в руку, но тем не менее сейчас принимает дивизию.

– Как? – не понял я.

– А вот так. Их там тоже накрыло. И не слабо. Так что сейчас, пока они там уточняют список погибших и раненых, полком временно командую я. А ты, как старший по званию, – мой заместитель. Если меня выдернут в дивизию, что вполне вероятно, или я еще по какой причине выйду из строя – примешь полк. Это понятно?

– Понятно, – ответил я. И невольно подумал: а что было бы, если бы западные немцы с американцами начали первыми? Если они даже на марше смогли довольно точно накрыть наши штабы (это, кстати, не так уж сложно – штаб на войне вещь громоздкая и уязвимая), то в местах нашей постоянной дислокации они бы добились еще более замечательных результатов. А это бы уже точно попахивало повторением 1941 года. Особенно если бы они одновременно разбомбили еще и технику в парках со складами боеприпасов и горючки. Хотя, как говорится, еще не вечер…

– И каковы наши дальнейшие действия, товарищ майор? – спросил я у Качана.

– Пока приказ у нас тот же – двигаться на запад. Но уже не колонной. Развернуться в боевой порядок и двигаться вдоль дороги на юго-запад, в направлении Зигена, выдвинув вперед разведку. Видимо, авианалеты будут продолжаться и дальше, а кроме того, наша авиаразведка докладывает, что со стороны Бонна и севернее, со стороны Золингена, отмечено выдвижение большого количества бронетанковой техники и особенно танков. В основном американских. Так что или сегодня к вечеру, или завтра можем схватиться с ними по-серьезному. Мелкие подразделения и опорные пункты, если они окажутся на пути, обходить. При вступлении в соприкосновение с крупными силами противника занять оборону и ждать дальнейших распоряжений. Радиосвязь в прежнем режиме. Позывные прежние. Это все.

– Понял, товарищ майор, разрешите отбыть в батальон?

– Давай, Трофимов. Потери у тебя есть?

– Еще не уточнили.

– Уточнить и доложить. И этого авианаводчика возьми с собой. У него прямая связь с ВВС. Он тебе, если что, авиаподдержку напрямую вызовет.

– А вы?

– В дивизии свои авианаводчики есть. Тебе нужнее.

– Как скажете, – не стал я спорить с начальством и сказал авианаводчику: – Тогда пошли… Вова…

Тот густо покраснел и следом за мной потопал к своей радиомашине.

В общем, потери нашего полка от прошедших авиаударов были следующими. Во-первых – три танка. В первом батальоне один «Т-64А» разбило прямым попаданием авиабомбы, экипаж погиб. Еще одному «Т-64А» близкими разрывами пары бомб разбило правую гусеницу, вырвало ведущее колесо, перерубило пополам ствол пушки «2А46-1» и заклинило двигатель. Экипаж был контужен, но остался жив. По идее, это можно было бы починить, но только на ремзаводе, а туда танк еще требовалось доставить. Во втором батальоне один «Т-64Б» загорелся от попадания ПТУРа в моторное отделение, то ли с вертолета, то ли это была работа штурмовиков «А-10». Экипаж успел покинуть машину, а пожар удалось потушить, но движок «5ТДФ» и трансмиссию на этом танке теперь требовалось полностью менять. И тоже в заводских условиях. Мелкие повреждения, вроде мелких пробоин, вмятин или перебитых гусениц, я не считаю – их устранили самостоятельно, по ходу дела. У меня в батальоне потерянных машин или серьезных повреждений не было. На двух «Т-72А» перебило гусеницы и изуродовало бортовые экраны, на двух разбило или оторвало инфракрасные фары «Луна», еще на нескольких повредило внешние топливные баки на надгусеничных полках и прочее навесное оборудование. Один «Т-72» получил небольшую сквозную пробоину в задней части башни (возможно, работа 30-мм снаряда с «А-10»), не сказавшуюся на боеспособности танка. А еще у меня в батальоне был один убитый – младший сержант Валерий Мокеев, наводчик машины № 449, как я понял, поймавший случайный осколок авиабомбы. Кроме него, двое были легко ранены, а трое – слегка контужены, но все они родной батальон покидать категорически отказались. А еще, кроме трех «Т-64», полк безвозвратно потерял девять «БМП-1П», два «БТР-50ПУ», одну «БРДМ-2», одну «Стрелу-1М» на шасси той же «БРДМ-2», «МТ-ЛБ» и три десятка автомашин. Убито было пятьдесят девять человек (в основном мотопехота и штабные), а ранено – восемьдесят четыре. Для первого раза это были не такие уж маленькие потери, но, принимая во внимание масштаб начавшихся боевых действий, их можно было признать и незначительными. В конце концов, серьезной потери управления и боеспособности в полку пока не произошло.

И ничего интересного для нас в этот, первый день войны более не произошло. Столь мощных авианалетов уже не случилось. Раза три наши боевые порядки пытались атаковать пары уже знакомых нам «Старфайтеров» и каких-то небольших самолетов (по-моему, это были легкие бундеслюфтваффовские штурмовики «Альфа Джет»), но бомбили они как-то не прицельно, больше для острастки, поскольку наши зенитчики каждый раз открывали огонь и после полудня даже подбили один «Альфа Джет».

К вечеру мы продвинулись еще километров на пятьдесят, а потом – началось. Сначала разведка имела перестрелку с несколькими бундесверовскими бэтээрами «М-113» и разведмашинами «Лухс», которых прикрывали «Леопарды-1А4». Развернувшаяся в поддержку разведроте одна из рот «Т-64» первого батальона отогнала на дистанцию, превышающую прямую видимость, без особого труда. Однако позже, уже в сумерках, впереди обнаружилось сразу несколько десятков танков, открывших огонь по разведчикам с дальней дистанции. Те, от греха подальше, оттянули свои «БРМ-1К» и «БРДМы» назад. А нам поступил приказ – занять оборону и ждать либо приказа на дальнейшее продвижение, либо пока противник сам пойдет в атаку. Но он атаковать что-то не торопился. Ночь прошла в нервных перестрелках, несколько раз в небе ревела авиация, наша и вражеская, но авианалетов по-прежнему не было. А вот рано утром, на второй день этой самой войны, действительно началось…

Те, кто на другой стороне-5. Командир эскадрильи «А-10» 81-го тактического авиакрыла ВВС США подполковник Саймон Келли. 11 июня 1982 г. Вечер первого дня войны.

Подполковник Келли был вне себя. Собственно, о том, что происходит «что-то не то», он подозревал уже довольно давно, с тех пор как парней из его эскадрильи неделю назад срочно перебросили из уютного английского Воодбриджа в этот заштатный немецкий Лейпхайм. На это были еще цветочки. Эскадрилья еще не успела толком разместиться на этом аэродроме, когда прошлой ночью русские нанесли удар по Лейпхайму. В результате из десяти имевшихся в наличии у подполковника Келли «А-10» один сгорел, т. е. был полностью уничтожен, а еще один потребовал замены правого крыла, хвостового оперения и обоих двигателей, то есть полноценного заводского ремонта.

Никто не понял, как и когда эта война началась, но Саймон Келли не понял другого – почему она началась ИМЕННО ТАК, а не как-то еще. На объятых пожарами стоянках Лейпхайма стояли полные шумиха и неразбериха. По счастью, Келли со своими людьми получил приказ подвесить оружие на восемь уцелевших «бородавочников», а потом срочно перелететь на какой-то доселе совершенно неизвестный ему заштатный (кажется, даже гражданский) аэродромчик возле Липпштадта. Перелетев и с грехом пополам приземлившись, Келли с его людьми больше четырех часов чего-то ждали, сидя в кабинах наспех укрытых маскировочными сетями «А-10», в очередной раз тщетно пытаясь взять в толк – если это все-таки Третья мировая, то почему ничего из ожидаемого по подобному сценарию не происходит и американские боеголовки до сих пор не падают на Москву? Потом, когда окончательно рассвело, наконец последовал приказ на вылет, который только добавил непоняток в жизнь пилотов «А-10».

Предстояла атака большой танковой колонны русских, которая – оп-па?! – забралась почти на сто километров вглубь ФРГ и при этом, что характерно, шла походным порядком. К тому же не последовало никаких уточнений. Келли лишь показали на карте возможное расположение колонны и сообщили ее примерную численность. Штабные шишки не посчитали нужным объяснить, что вообще танки Советов делают столь далеко на территории ФРГ, и не дали никаких сведений о ПВО противника или воздушной обстановке в районе вылета. Даже метеопрогноз оказался неточным. Правда, Келли слегка успокоили, сказали, что перед ними по колонне отработают немецкие истребители-бомбардировщики, которые должны подавить тамошние зенитные средства, а вместе с «А-10» будут работать еще и вертолетчики.

Келли взлетел двумя звеньями. Прикрывала их четверка новейших «F-15А» из 53-й тактической истребительной эскадрильи. Но сюрпризы начались сразу после взлета. Они были немедленно атакованы группой советских «МиГ-23», которые тут же накинулись на второе звено майора Хидинга. «Иглы» не смогли связать русских боем, поскольку тех было никак не меньше двенадцати. Пришлось разделиться. Келли кое-как увел свое звено, оторвавшись от преследователей на предельно малой высоте. По дороге «А-10» встретили пару возвращающихся после бомбежки немецких «F-104G», а вертолетчиков подполковник в воздухе вообще не наблюдал.

Неизвестно, чего именно там сумели подавить эти, мать их, немцы, но по их «А-10» с земли застреляло столь густо, что Келли невольно вспомнил кадры документальной хроники о войне на Тихом океане – те, где показывали атаки японских камикадзе на американские авианосцы. В итоге машину лейтенанта Гэтри звено потеряло прямо над целью – его «А-10» буквально разодрало в воздухе огнем малокалиберных зениток. Кое-как расстреляв боекомплект с одного захода и не мечтая о повторениях подобного подвига, Келли поспешил увести своих. При этом «бородавочник» капитана Кокалиса успел схлопотать в левый двигатель ракету ЗРК, но кое-как дотянул до дома. Кстати, садиться им пришлось на еще одной новой точке – на сей раз между Ахеном и Дюреном, почти на самой бельгийской границе.

После посадки подполковник Келли честно доложил, что его звено поразило до десятка танков и прочих автомашин. Да и то с оговоркой «предположительно».

Вечером подполковник сильно удивился, когда в случайно увиденной им сводке эта цифра вдруг обрела лишний нолик на конце и превратилась в 100, при этом еще за 50 танков отчитались немцы и вертолетчики. Если бы это было правдой, то танковую колонну следовало признать полностью уничтоженной. Но Келли сам был над целью и видел, что это далеко не так и сводка нагло врет.

При этом немцы, пославшие для удара двадцать машин, потеряли семь «Старфайтеров», три от наземной ПВО, три сбили русские истребители, а один якобы разбился из-за «технических неполадок». Также в списках потерь числились два вертолета «Кобра», коих подполковник над целью не видел, один из которых значился «тяжело поврежденным при вынужденной посадке». А вот эскадрилья самого Келли заплатила за очень скромный успех поистине страшную цену, поскольку от второго звена остался фактически один исправный самолет лейтенанта Уэйна. Майор Хиддинг был сбит и погиб, капитан Синклер катапультировался из своего подбитого «А-10» над каким-то лесом, но до темноты его так и не нашли. Четвертый «А-10» лейтенанта Маркшема сумел приземлиться, но после прошедшего воздушного боя требовал замены обоих двигателей. Правда, пилоты «F-15А» клялись и божились, что сбили десяток «МиГов», но, согласно той же сводке, и сами потеряли две машины вместе с пилотами.

Хуже было другое – даже к вечеру нигде, ни в теленовостях, ни по радио, ни в газетах, по-прежнему не сообщалось, что в Европе идет война. Только невнятные упоминания о каком-то ядерном взрыве на севере ГДР и перестрелках на границе ФРГ и ГДР.

И к середине первого дня войны у Келли осталось фактически три боеспособных «А-10» плюс еще два требующих серьезного ремонта (оставленный в Лейпхайме поврежденный самолет он вообще не считал). О том, что с ним и его людьми будет дальше, если все будет продолжаться в том же духе, подполковник Келли как-то даже не хотел думать.