Наши танки дойдут до Ла-Манша! Ядерный блицкриг СССР

Глава 19. Приемы против лома

Сводный отряд 61-го гв. танкового полка 10-й гв. танковой дивизии ГСВГ. Район Билзена. Лимбург. Бельгия. 14 июня 1982 г. Утро. Четвертый день войны.

Что-то не сильно приятным показался мне начавшийся день. Как у Мальчиша-Кибальчиша в той детской книжке – и все бы хорошо, да что-то не хорошо, хотя тринадцатое число вроде бы и было вчера. Обычное раннее летнее утро, под гусеницы привычно стелется Западная Европа – традиционно хорошая местная дорога (только здесь, в Бельгии, дорожные указатели стали не только на немецком, но и на французском – или это все-таки фламандский?) с многочисленными ответвлениями, запертыми бензоколонками и забегаловками, впереди в соляровой дымке мерно колышется зеленая корма впередиидущего «Т-72», по сторонам мелькают мелкие домишки под черепичными крышами (все-таки очень плотная у них здесь застройка, что ты ни говори). Вот вроде все, как всегда, а на душе с самого рассвета погано, не по себе как-то.

То, что над нами периодически пролетали наши одиночные самолеты (видимо, разведчики), это тоже обычное дело. Но потом на связь неожиданно вышел Восемьсот третий – командир разведчиков Семеренко и доложил, что у его орлов впереди был контакт – в отдалении, слева от дороги, они засекли пару американских БМП «Брэдли». Наши издали пальнули по ним, но те, явно уклоняясь от прямого огневого контакта, развернулись и начали, не открывая ответного огня, отходить на большой скорости. Так что темп движения пришлось замедлить. Это был очень плохой признак. Ну по всему – явная разведка, но вот только чья? Ведь, по данным нашей разведки, никакого противника впереди быть не должно. Хотя наша разведка – это порой те еще гадатели на кофейной гуще по принципу «веришь – не веришь». Хоть доктора Зорге по кличке «Рамзай» вспомнить…

Городишко Билзен, как таковой, был прямо впереди нас, дальше по дороге. Хотя что это за город, если тут все двух– и трехэтажное? Хотя по местным меркам наличие кирхи, ратуши и пары кабаков в придачу, видимо, как раз уже является подтверждением этого самого городского статуса. Город, блин, только дома пониже и асфальт пожиже… Хотя какой асфальт, у них тут кругом, в этих самых городах, мостовые камнем вымощены. И опять это, небось, какая-нибудь «коммуна», где город плавно перетекает в село, – вдоль дороги тянулись сплошные домики и сараи местного «частного сектора» с закрытыми по случаю прихода то ли освободителей, то ли оккупантов (нас то есть) ставнями и жалюзи. А еще здесь кругом были старинные каменные изгороди. В академии я, было дело, читал переводные мемуарные книги про Второй фронт, и, кажется, эти заросшие колючими живыми изгородями заборы называются «бокажи». Немцы в ту войну прятали за ними противотанковые пушки и «фаустников», ставили в засады танки и самоходки. И оттого союзничкам порой тоже доставалось на орехи там и сям. Хорошо, что нашим противникам сейчас явно не до того, чтобы цепляться зубами за каждую удобную позицию…

Мои мысли прервал голос Семеренко, опять возникший в наушниках шлемофона. Новое сообщение от разведки: часть разведроты, мотострелков и несколько «Т-64А» из первого батальона вошли в городишко. Сопротивления нет, противника не видно. От меня до них сейчас было километров пять или около того, можно было двигаться дальше.

– Четыреста десятый, это Девятьсот девяносто первый! – возник вдруг в наушниках голос Тетявкина, какой-то взволнованный и одновременно подавленный. – Товарищ командир, переключаю вас на Сто второго!

Обычное в нашем случае дело, ведь у Тетявкина в его машине рации мощнее, вот он и работает как ретранслятор, уже не в первый раз… А ведь Сто второй – это явно очень серьезно, поскольку это или штаб, армии или вообще Группы войск. Точно, что-то случилось…

– Аленький-5, это Сто второй! – сказал, не тратя времени на представления, начальственный голос. – Срочно! Код «Калина красная». Предположительно непосредственно по вам или по Билзену. Приказываю срочно оттянуться от города и принять все возможные меры предосторожности! Бомберы противника уже в воздухе, время подлета до вас минут двадцать – двадцать пять! Об исполнении доложить, потом перейти в режим полного радиомолчания, все электрооборудование отключить! Как поняли, Аленький-5?

– Понял вас, – ответил я, внутренне холодея.

Конечно, мне было интересно – а как наши об этом узнали? Тогда никто не мог объяснить мне, что рядом с американской авиабазой Гринем-Коммон, что километрах в восьмидесяти западнее Лондона, уже пятый год сидел неприметный ценный кадр из резидентуры ГРУ с непоэтичным позывным «Барсук», который с началом войны с помощью хитрой оптики и радиоаппаратуры отслеживал все взлеты и посадки с этого аэродрома. А 14 июня с этой авиабазы взлетела пара «Ардварков» F-111Е из 20-го тактического истребительного авиакрыла ВВС США (перебазированного в Гринем-Коммон накануне, после того как их родная авиабаза Лейнкенхит и особенно ее ВПП пришла в негодность после налета русских). Следом за бомбардировщиками взлетел еще и «ЕF-111», он же «Равен», мощный рэбовский агрегат радиоподавления. Это насторожило Барсука, ну, а потом, когда взлетевшая пара «Ардварков» начала использовать в радиопереговорах не шибко сложный, но хорошо знакомый нашей армейской разведке натовский код, Барсук понял все – «сто одиннадцатые» тащат спецподвески, каковые будут использованы в самое ближайшее время. Дальше не составляло труда понять, куда эта ударная группа направляется, сначала по данным РЛС, а потом по переговорам летчиков с землей. Правда, оба «F-111Е» радары засекли только в момент пересечения Ла-Манша, дальше они пошли с огибанием рельефа, на предельно малой высоте. Времени было очень мало, но все-таки наши истребители сделали что могли – сумели атаковать осуществлявших прикрытие и выполнявших отвлекающую функцию «F-16» и смогли, ценой потери четырех своих «МиГ-23», сбить «Равен» и три «шестнадцатых». Но ударная пара (где шестидесятиколотонную «В-61» нес только ведущий, а на машине ведомого висела только аппаратура объективного контроля) оторвалась на сверхзвуке, оставаясь почти невидимой на своей предельно малой, и таки вышла в район сброса. Я, разумеется, таких подробностей не мог знать.

Господи, как же много, оказывается, можно сделать за двадцать минут! После получения команды «Атом» я словно превратился в живой хронометр – секунды неотвратимо затикали в моей черепушке, словно я сидел верхом на этой самой атомной бомбе…

Слава богу, что наши основные силы находились позади меня и еще не вошли в городишко. Последовала моя команда начштаба Шестакову – срочно развернуться и оттянуться назад по этому шоссе, обозначенному на вражеских картах как «№ 2», как можно дальше от городских окраин и на максимальной уходить с основными силами влево, по дороге, обозначенной на тех же картах как «№ 20» и ведущей на Тонгерен. Через десять минут остановиться, рассредоточиться и замаскироваться, укрывшись в складках местности и вообще где только можно. Личному составу задраиться в машинах и ждать. Из машин без приказа никому не выходить. При выходе использовать противогазы и ОЗК. ПВО и химикам капитана Сырцова быть особо начеку. Через двадцать минут заглушить двигатели и перейти в режим полного радиомолчания путем отключения аппаратуры. Связь возобновляем через двадцать минут после «Калины красной»… Чуть не сказал вслух – если будем живы…

На дороге возникла некоторая сутолока, но заторов или поломок не было – водители, похоже, просекли, что сейчас на кону. Я и шесть танков первой роты Кутузова отходили последними. Я чуть ли не посекундно смотрел на свои «командирские». Время неудержимо утекало, и хотя основные силы быстро отходили, у тех, кто вошел в Билзен, возникла какая-то необъяснимая заминка. Попытка вызвать по радио разведчиков ни к чему не привела – проблема со связью, что ли? Я увидел только два выходивших из города «Т-64А», экипажи которых меня, видимо, услышали. Остальные, похоже, непоправимо замешкались на узких улицах. Черт возьми…

Мы успели отойти еще километра на три. Потом время закончилось, и я скомандовал Кутузову сходить с дороги и рассредотачиваться. Танки задним ходом полезли с дороги. Шестаков доложил о том, что главные силы уже рассредоточились. Я приказал переходить в режим радиомолчания и задраиваться. Глянул на часы – с момента разговора со Сто вторым шла девятнадцатая минута. Время у нас практически кончилось.

– Уходи с дороги! – приказал я Черняеву. Дорога шла по довольно высокой насыпи, и наш «Т-72», кормой вперед, снеся ограждение, сполз с шоссе и встал за этой самой насыпью, так что даже башенных радиоантенн со стороны, стало почти не видно. Два «Т-64» двигались в нашу сторону, но, похоже, они все еще были довольно далеко и уже ничего не успевали – проживут ровно столько, сколько проедут. Последнее (очень возможно – действительно в последний раз в жизни), что я увидел, – голубое небо и росшие по сторонам дороги зеленые то ли липы, то ли дубы и какие-то аккуратные сараи. После этого я задраил люк.

– Все! Полное радиомолчание! – на всякий случай передал я в эфир еще раз и вырубил рацию.

В полутьме боевого отделения стало невыносимо тихо. Как же колотилось сердчишко! Не зря умные люди говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти. Еще бы, помирать-то никому и никогда неохота, вот только подобного сегодняшнему опыта ни у кого и ни в одной армии мира не было и нет. Мы первые, блин… В моей голове почему-то попеременно звучали то мелодия «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“», то похоронный марш, а перед глазами всплывали воспоминания детства, как на нашем краснобельском кладбище хоронили какого-нибудь заслуженного ветерана. Ордена на бархатных подушечках, нарядный красный бархатный гроб и троекратный залп холостыми в воздух. Это, конечно, здорово, когда помираешь вот так, лет через двадцать – двадцать пять после войны, от старости. А то ведь может быть как с братом моей бабушки Федором, который пропал без вести на былинно-полусекретной «войне с белофиннами» в январе 1940 года, оставив после себя только пожелтевшее фото да бумажку с печатью – казенное извещение… Ну, от нас-то в случае чего тоже только похоронки останутся – хоронить-то после такого тарарама будет точно нечего. Как от тех горожан в Хиросиме, от которых остались только тени на бетонных плитах ограждения моста… Хотя танк – это в некоторых случаях тоже гроб, только очень большой, на троих или четверых сразу. Я это понял еще в училище, когда у нас во время занятий по подводному вождению трое захлебнулись в «Т-54» из-за остановки двигателя и неполной герметичности. И ведь погибшие сами были виноваты, поскольку поленились проверить машину перед выполнением упражнения… Вообще, детство кончается тогда, когда тебя еще в школе тягают на первую, приписную комиссию в райвоенкомат, а уже на какой никакой войне понимаешь, что реальная жизнь очень сильно отличается от фильмов и книжек (я это в Эфиопии познал в избытке), а вот в такие, как сегодня, моменты четко осознаешь, что твоя собственная смерть может быть не просто будничной, а прямо-таки незначительной в длинной цепочке событий большой войны. Я глянул в триплекс, но за стеклом панорамы был виден только заросший травкой придорожный склон.

А потом где-то далеко вверху заревел самолет. Знакомый звук реактивного двигателя, только не на привычном бреющем полете, а много выше. Я не мог видеть, что «F-111Е», уже швырнув бомбу, уходили с набором высоты. Впрочем, их экипажи рано радовались. На машине ведомого, капитана Орриса, уже на отходе от цели заглох правый двигатель, а над Ла-Маншем вырубился и второй. При катапультировании с предельно малой высоты над отделяемой кабиной-капсулой не раскрылся парашют, и капитан со штурманом ухнули прямиком на дно, в устилавшие устье Темзы многовековые наслоения дерьма местных обывателей. Ведущий, майор Кевин Эльтон, благополучно посадил свой «Ардварк» в Гринем-Коммоне и доложил об успешном выполнении задания, но и он еще не знал, что жить ему оставалось считаные часы…

– В смотровые приборы не смотреть! – скомандовал я своему экипажу. Больше для самоуспокоения, чем по необходимости.

Следующей моей мыслью было – а как же они, мать их, целятся, по наводке со спутников, что ли, или какая-то сволочь поблизости корректирует их удар? Так вот зачем были нужны эти гребаные «Брэдли»… Н-да, воздушный ядерный взрыв – это вам не хухры-мухры, распылит на атомы. Если прямо над нами, то это, наверное, быстро. А если промажут? Ой-ей-ей…

Рев и свист самолета или самолетов плавно перешли в тяжкий удар сверху вниз, прямо по ушам, сильный и ни с чем не сравнимый, ощутимый несмотря на толстую броню и танкошлем.

– Тырдец! – сказал вслух грубый Черняев и спустил, словно водопад, длинное матерное ругательство. Я плохо видел его торчащее внизу за пушкой лицо, но почему-то рассмотрел на нем крупные капли пота, бликующие словно утренняя роса на листьях лопуха. Или мне все-таки показалось с перепугу?

И в этот момент мне подумалось: мама, роди, блин, меня обратно! И тут же без паузы – помоги, боженька (и это я-то, комсомолец и кандидат в члены КПСС!) и защити уральская броняшка, тем более что ты такая хорошая, слоеная, со всякими подбоями и надбоями…

На мгновение тесный мир боевого отделения утратил резкость. Сорокатонный танк мелко затрясся, и я почти физически ощутил, как где-то над нашей башней с гулом проходит масса горячего воздуха, а по верхней броне стукается какой-то некрупный мусор. Потом сработала противоатомная защита (раньше никто из нас и не знал толком, как эта самая система ПАЗ работает в натуре), загудела вытяжка нагнетателя, герметизирующая боевое отделение, и замигал красный индикатор на приборе радиационной разведки, вроде бы реагирующий на резкий скачок радиации. Потом, когда прошло минут пять и тяжкий гул снаружи стих, вызывающий мандраж индикатор мигнул и погас.

В тесном, загерметизированном боевом отделении сразу обнаружилась масса запахов – пот, сапожная кирза и ременная кожа, гуталин, табак, пороховая гарь, соляра, орудийная смазка и еще много чего, чем только могут пахнуть три сильно перетрухавших мужика. Ну да, не боятся смерти только дураки и сумасшедщие… Наверное, это были самые длинные двадцать минут в моей жизни. Мы сидели, словно незадачливые тараканы, прихлопнутые тапком посреди ночной кухни, где хозяин неожиданно включил свет, и, что самое главное, не знали – сидим мы просто так или уже медленно и невидимо для самих себя дохнем… Хотя волосы пока вроде не выпадали, а глаза не лопались…

– Дим, у тебя сзади-то все цело? – спросил я Прибылова, ободряюще глядя на его напряженную физиономию.

– Цело, только знать бы, где нынче зад, а где перед, товарищ командир, – ответил наводчик и тяжело вздохнул.

– Трусы свинцовые поддел, что ли? – поинтересовался Черняев и невесело заржал.

Я глянул на часы – с момента взрыва шла двадцать вторая минута. Внутренне холодея, я включил рацию и вызвал своих орлов. Через минуту сквозь треск помех откликнулись Шестаков, Кутузов, а потом и все остальные. Слава богу, живы. Пока. Выходит, хоть чему-то нас суровая и милая Родина научила… Я приказал из машин пока не выходить и уточнить потери, а Кутузову со своими быть готовому начать движение.

– Саня, давай вперед, обратно на дорогу! – приказал я Черняеву.

«В-46» завелся с полутыка, и мы начали медленно выбираться из укрытия.

Я сразу же сунулся к окулярам своего командирского «ТКН-3». Когда глаза привыкли к свету, я не узнал местности, словно это было и вовсе не там, где мы остановились двадцать минут с небольшим назад. Летнее утро словно померкло в сплошной сизой дымке. Откуда дым, я понял почти сразу – трава по сторонам дороги лениво тлела, а ближе к городу виднелись и очаги возгорания с языками пламени, похожие на неряшливые, оставленные раздолбаями-туристами на лесных полянах костерки. Вероятно, наши противники все-таки целились на глазок, насчет спутников и прочих их возможностей я, похоже, погорячился. Несколько западнее города медленно оседал и истончался очень красивый серо-багровый гриб, пониже которого поднимались к небу многочисленные черные дымы.

Я поразился тому, как мир может измениться за считаные минуты. Конечно, сам несчастный Билзен отсюда был плохо виден и до взрыва, но в сильную оптику были видны отдаленные строения, которые прежде были светлыми, а теперь смотрелись, словно вырезанные из черной бумаги театральные декорации, пониже них краснели, разрастаясь, ярко-красные сполохи, похожие на лесной пожар, в том виде, как его обычно показывают в кино или по телевизору. Видно, там сгорело и продолжало гореть в адском костре все, что только могло гореть. Ближние к нашему танку придорожные сараи сохранили свой светлый цвет, но скособочились, лишившись окон и черепичных крыш. Моментально ставшие серыми деревья покосились (некоторые вообще рухнули, сломанные пополам или вывернутые с корнем) и дождем осыпали сухую, свернувшуюся в трубочки почерневшую листву. Атомный листопад, блин. Мгновенная осень…

Дорога впереди нас оказалась засыпана невообразимым мусором, от черепицы до вырванных с корнем древесных стволов и деталей какой-то техники. Видел я как-то в детстве, как в лужицу бензина на лесной поляне кинули бычок. Вспышка, а потом вокруг только опаленная пожухлая трава и дохлые букашки. Очень похоже, по-моему. На дороге метрах в двухстах от нас лежал опрокинутый ударной волной вверх днищем «Т-64А». Правая гусеница была размотана и чем-то слегка напоминала ремень. Н-да, никуда они, выходит, не доехали… Интересно, успел вылезти экипаж или нет? Чуть дальше просматривался второй «Т-64А». Этот стоял как положено, вот только он дымился и башни на нем не было…

Едва мой «Т-72» развернулся на дороге, я провернул башню чуть в сторону и увидел две прошедшие мимо нас, слева от дороги, в сторону города «БРДМ-2» химразведки с белыми номерами 051 и 053 на бортах. Все-таки Сырцов свое дело знал туго.

– Полста первый, – вызвал я Сырцова. – Это Четыреста десятый, доложи обстановку!

– Четыреста десятый, я Полста первый, вижу вас. Похоже, эпицентр взрыва был над западной окраиной города, радиационный фон уже в десять раз больше нормы, по мере приближения к городским развалинам этот показатель растет. Ветер юго-восточный, то есть продукты распада относит севернее, от нас в сторону Голландии, за Канал Альберта. Похоже, командир, мы относительно легко отделались. Я попробую подойти ближе к городу, сделаю дополнительные замеры. Как поняли меня, Четыреста десятый?

– Понял тебя, Полста первый! Только не рискуй и не зарывайся!

– Принято, Четыреста десятый!

Глядя на удаляющиеся «бардамымки» химиков, я приказал Кутузову выходить из укрытий на шоссе и ждать дальнейших приказаний. «Семьдесят вторые» с ревом полезли из импровизированных убежищ.

В моих наушниках возник Четыреста тринадцатый, то есть начштаба Шестаков. Доложил, что предварительно потеряно пять «БРДМ-2», два «БТР-70», три БМП, четыре «Т-64» и два грузовых «Урала», потери личного состава – 112 погибших или пропавших без вести. По раненым и пострадавшим данные уточняются. Что ж, наверное, если бы супостаты наводили точнее, все могло быть куда хуже.

Минут через пять вернулись БРДМки химиков. Сырцов доложил, что у городской окраины у них зашкалило к едрене фене приборы и пока лучше туда никому не соваться, тем более что там сплошной высокотемпературный пожар, который разгорается все больше от ветра, дающего приток кислорода. Я поблагодарил его за храбрость и приказал отходить к основным силам.

Не успел я толком переварить эту информацию, как в наушниках снова возник Девятьсот девяносто первый, ретранслирующий все того же Сто второго, который попросил доложить обстановку и сообщить о потерях. Я доложил, он поблагодарил за мужество, из чего я сделал вывод, что нам, можно сказать, действительно повезло. Однако это было еще не все. Сто второй озадачил меня, поскольку не исключил наличия впереди нас, западнее Билзена, танков противника. Интересно, откуда, блин? Выдвинулись со стороны той самой базы, которая является нашей конечной целью на данный момент? Тогда почему вроде бы и сейчас сидевшие возле базы профессиональные ребятишки, коллеги Ольги Смысловой, их проморгали? Что еще за фокусы?!

Безымянный генерал, которого я знал как Сто второго, мне на это, разумеется, не ответил. Я же не мог знать, что скопление американских танков у Билзена засекли со спутников еще накануне вечером и именно туда летали для уточнения наши самолеты-разведчики. Однако танки эти все время стояли достаточно кучно и в боевой порядок не разворачивались. Поэтому сначала высокое начальство предполагало, что нам предстоит просто встречный бой с ними. В этом случае мы бы вошли в город, перегруппировались, потом по американским «коробочкам» стукнули бы наши истребители-бомбардировщики, а уж потом мы бы добивали то, что останется. Но потом, когда в штабе поняли, куда и зачем взлетели «F-111Е» из Гринем-Коммона, времени на принятие решения почти не осталось. Нас успели тормознуть в последний момент, поскольку пока доложили в Генштаб, пока там что-то решили, пока отдали приказ – слишком много времени потеряли. Сильна Красная армия, но связь ее губит… А сейчас начальство, похоже, вырабатывало некий алгоритм возможных ответных действий…

В общем, Сто второй приказал выслать разведку, уточнить наличие или отсутствие противника западнее города и доложить. Самим при этом пока ничего не предпринимать.

Семеренко отрядил для разведки две «БРМ-1К», № 930 и 890, экипажи сержантов Покиньбороды и Дзасохова. В лицо я этих разведчиков не помнил, но счел, что Семеренко кого попало на важное задание не пошлет. Я приказал им, не заходя в сами городские руины, выяснить, что с дорогой (проходима ли вообще) и есть ли впереди противник. И если есть – где и сколько.

Сам я с Кутузовым и его шестью «Т-72» развернулись следом за БРМками, прикрывая разведчиков.

Глядя, как увенчанные хитрыми антеннами башенки БРМ исчезают в дымке окружающего атомного пожара, мы сошли с дороги и на небольшой скорости пошли за ними, разомкнувшись в линию и приготовившись вести огонь. Двигаться по дороге явно не стоило – ближе к городу на ней, как оказалось, лежал не только разнообразный мусор и перевернутые легковые машины, но и довольно многочисленные трупы гражданских, причем многие не целиком. И ведь пока были живы, из домов и подвалов носу не казали, засранцы. Интересно, сколько же их в этом Билзене жило? Тысяч тридцать или около того? Будете знать, ребята, как пускать к себе домой лживых заграничных дядей с атомными пукалками. Это никогда и ни для кого хорошо не кончается…

– Восемьсот девяностый! – передал я разведчикам. – Орлы, только в город не заходить, там все фонит просто чудовищно!

Мы тоже забрали чуть влево, не выпуская из виду машины разведчиков.

Черняев снес лобовой броней остатки какого-то слегка дымившегося строения, и здесь я вдруг мельком увидел лысого человека в пижаме, который неожиданно появился из-за почерневших кустов и теперь брел незнамо куда, прочь от горящего города. Странно, лысину я видел, а вот лицо… Его словно бы и не было, ни носа, ни глаз, ни рта я не различил – какое-то сплошное темное пятно. Раскинув руки, этот явный полутруп прошел перед нашими танками и скрылся среди руин каких-то то ли домов, то ли сараев, левее нас. Хотя, может, мне это просто показалось – я и видел-то его минуту, не больше…

– Четыреста десятый, это Девятьсот тридцатый! – доложил сержант Дзасохов из головной БРМ. – Городишко разрушен в полный хлам и сильно горит, особенно его западная часть! Завалы такие, что и за неделю десятком бульдозеров не разгребешь. А пламя такое, что жар за броней чувствуется!

Я уже и сам видел в оптику, что горело действительно знатно, словно это был не старинный бельгийский городок, а соломенный домик Ниф-Нифа (или Нуф-Нуфа?) – справа среди почерневших каменных стен (все, что осталось от здешних городских построек, в этих старинных домах обычно только стены каменные, а все нутро и крыши деревянные) стояла сплошная стена огня, так что за дымом и неба было не видно.

– Четыреста десятый, это Восемьсот девяностый, – доложил спустя несколько минут сержант Покиньборода. – Вижу противника, как поняли?

– Быстро отходите! – приказал я и поинтересовался: – Восемьсот девяностый, что именно вы видели?

– Видел одну БМП «Брэдли», Четыреста десятый! Отходила к холмам за западной окраиной города, потом к ней присоединилось еще три однотипных БМП. Когда я двинулся за ними, дальше, за озерцом, там, где горит разрушенный двухэтажный замок из красного кирпича, с двумя шпилями и круглыми башнями, километрах в двух западнее, рассмотрел в осыпавшемся леске с пяток «М-60». Стояли, не двигались, только один башней вертел, и возле них какой-то народ суетился, в натовских ОЗК. Меня они, похоже, не видели.

– Ты не ошибся, Восемьсот девяностый?

– Обижаете, тарищ майор. Ихний «шестидесятый» – это тот еще дурильник, который ни с чем другим не спутаешь. Его и в засаду надо ставить разве что за хату средней зажиточности, да и то не факт, что спрячешь…

– Ладно, всем отход!

Когда мы с танками Кутузова, все так же прикрывая разведчиков, отошли к основным силам, я доложил Сто второму все как есть. Что разведчики видели американские танки, а дорога через городок закупорена плотно.

Сто второй поблагодарил за службу, уточнил координаты замеченного противника и визуальные ориентиры и велел срочно отходить, как можно дальше от эпицентра. Далее он приказал продолжать движение к намеченной для нас цели по дороге № 20 (это изрядный крюк, но что делать, в нашей-то ситуации?), а через двадцать пять – тридцать минут уточнить наше местонахождение. После чего снова перейти в режим радиомолчания.

Интересное кино, но спорить или переспрашивать я, разумеется, не стал. Мне, как и всем, было очень неуютно рядом с этим атомным убоищем. Я понимал, что теперь этот горящий, как головешка, городок, дымные поля и перелески с облетевшими за считаные минуты деревьями очень долго будут преследовать меня в ночных кошмарах, так же как этот лысый абориген без лица. Если я, конечно, проживу хоть сколько-нибудь долго. Хотя неизвестно, как нам всем еще придется накосорезить на этой войне и какие кровавые мальчики будут у нас после этого в глазах…

В общем, мы отошли километров на двадцать, и только там я разрешил истомившимся взаперти экипажам открыть люки – береженого бог бережет…

А подполковник Салливан в этот момент ждал возвращения своей разведки, пребывая в самом скверном расположении духа. Нет, то есть сначала все вроде бы было нормально – БРМ «М3» с позывными «Сиу» и «Кроу» вовремя обнаружили русских, а потом подтвердили факт вступления головы русской танковой колонны в Билзен. Все дисциплинированно укрылись, обещанные бомбардировщики появились вовремя, и ядерный взрыв, произошедший там, где и было намечено, вроде бы не вызвал ни у кого особых эмоций или потерь. Но, как оказалось, это было только начало. Когда после взрыва пошли радиопереговоры и началась первая оценка потерь, оказалось, что не все так хорошо, как хотелось бы, – на пяти танках не хотят заводиться двигатели, а еще на двух десятках боевых и транспортных машин полетели рации и аккумуляторы – видимо, последствия воздействия электромагнитного импульса. Потом капитан Кэддок доложил по радио подполковнику о том, что в его роте «Альфа» 3-го батальона задохнулись трое солдат и один капрал, которые, второпях натягивая ОЗК, похоже, забыли вытащить пробки из противогазных фильтров. Все эти потери Салливан отнес за счет нарушения личным составом соответствующих инструкций – у него почти половина солдат и сержантов были новобранцами или резервистами… Хуже было другое – медик, майор Палоули, вскоре доложил, что больше пятидесяти человек утратили боеспособность по причине то ли облучения, то ли общей депрессии – тошнота, рвота, понос, эпилептические припадки, потеря сознания, несколько человек лежат и никого не узнают, восемь, не обращая ни на кого внимания, молятся (причем по-разному и разным божествам), еще шесть человек то ли обкололись, то ли обкурились – где они взяли «дурь» в этой обстановке, медики даже не представляли… Все это уже невозможно было объяснить сколько-нибудь рационально…

Мрачный Салливан сидел в своей наглухо задраенной командной «М577» и, разглядывая в дальномер пылающие руины бельгийского городка (о том, что стало с его населением, он заставлял себя не думать), поддерживал связь с разведчиками.

– Кроу, как меня слышите, это Кастор, – запросил он одну из БРМ.

– Кастор, я Кроу, – доложил командир машины, мастер-сержант Чарли Миркович. – Вас слышу, мы возвращаемся!

– Что вы там наблюдали, Кроу? Где противник?

– Город горит, Кастор. Сильно горит. Противника не видно. На окраине видел горящие, подбитые и опрокинутые русские бронемашины и танки. Никакого движения не видели, огня по нам не открывали. Похоже, мы их сделали, сэр!

При этом «сделавший русских» мастер-сержант Миркович не сказал подполковнику, что на отходе от дороги все-таки слышал в наушниках странные голоса, что-то вроде: –…tam gdie gorit rasruchenni dwuhetagnii samok s dwumija shpilami I kruglimi bashnijami… Он и его экипаж просто перетрухали до потери инстинкта самосохранения – стоявшие в их машине приборы показывали прямо-таки запредельный уровень радиоактивного заражения вокруг, и им очень хотелось бежать отсюда сломя голову, и лучше всего – прямиком в родной Колорадо. Именно поэтому им было уже ни до чего, и ни шедшие за ними две «БРМ-1К», ни несколько маячивших в отдалении «Т-72» они просто не заметили…

– Хорошо, Кроу. Сиу, Апач и Арапахо с вами?

– Так точно, Кастор.

– Хорошо. Всем экипажам! Отходите! Но при отходе будьте внимательны.

– Есть, сэр!

Уничтожены эти русские или нет? – напряженно думал Салливан. Атаковать, имея часть танков неисправными, он не считал возможным, при этом здраво полагая, что атомную взбучку, подобную сегодняшней, вряд ли кто-то переживет, а от большинства русских танков и так явно остался один дым. Недолго думая, подполковник запросил у Синего-1 подтверждение на атаку, приказав своим танкистам исправлять повреждения и оставаться на месте. Это было поистине роковое решение, поскольку быстро ему не могли ответить – генерал Ульмер уже покинул Брюссель следом за генералом Роджерсом; находилась в процессе передислокации в Англию и большая часть связистов и логистов главного штаба НАТО вместе с их секретной аппаратурой.

А пока американский подполковник тщетно ждал ответа на свой запрос, с ВПП аэродрома Лерц, севернее Берлина, рядом с озером Варен взлетела пара истребителей-бомбардировщиков «МиГ-27» из 19-го гвардейского авиаполка истребителей-бомбардировщиков 125-й АДИБ. На подвесках «МиГов», кроме подвесных баков и контейнеров с прицельным оборудованием, висело только по одной бомбе, но какой – тридцатикилотонной «РН-40»…

В НАТО «двадцать седьмой» всегда ценили достаточно высоко и закономерно побаивались. Но, как оказалось, все-таки недостаточно. До этой войны советских пилотов в ГСВГ учили, что, если хотя бы отдельные их самолеты прорвутся через очень плотную вражескую ПВО, НАТО мало не покажется. Но эта война пошла по другому сценарию, и вышло так, что мы ударили первыми, объектовая натовская ПВО оказалась очень быстро подавлена, а мобильная уничтожена еще на стадии развертывания и даже раньше. В этих условиях машины вроде «МиГ-27» или «Су-17М3» превратились в кошмар для НАТО. То есть были в ГСВГ и машины помощнее – появившиеся относительно недавно «Су-24» и «двухмаховые» «МиГ-25РБ». Правда, «МиГ-25РБ» больше годились для ударов по крупным и неподвижным целям, к примеру – кинул ядерный заряд с кабрирования, из-за облаков, и убрался на своей не хилой скорости. Вот только в той же ГСВГ их было немного – десятка четыре, и их пока берегли до «часа Х» (как разведчики они пока что были более полезны), а «Су-24» были нужны для другого, главным образом для ударов обычными средствами поражения по натовским объектам в той же Англии. Так что на ближнем радиусе действия «МиГ-27» и «Су-17М3» сейчас были вне конкуренции.

Тем более сейчас к цели шли два наиболее совершенных в своем семействе, производившиеся с 1976 года «МиГ-27К», имевшие в дополнение к нормальной прицельно-навигационной системе еще и лазерно-телевизионную прицельную систему «Кайра», которая позволяла бомбить не просто очень точно, но и в любое время суток и в любых погодных условиях.

Пилотировали украшенные зелено-коричневым камуфляжем и гвардейскими знаками «утконосы» с желтыми бортовыми номерами 05 и 25 капитаны Тишкин и Слюсарев. Две пары «МиГов» с подобными «гостинцами» в их полку поставили на постоянное боевое дежурство сутки назад. А сейчас, по команде выруливая на ВПП из арочных железобетонных укрытий, капитаны четко поняли, что их час таки пробил. Страха или удивления у них не было – оба пилота за эти дни сделали более чем по три десятка реальных боевых вылетов.

При нашем устойчивом господстве в воздухе до самого Ла-Манша боевая задача не представлялась сложной, при максимальной дальности «МиГ-27» в 1800 км и минимальной нынешней нагрузке расстояние до цели в один конец в менее чем 500 км было не особо большим.

Пара с самого начала шла к цели на максимальной, при полном радиомолчании, в автоматическом режиме, корректируя вручную путем подбора оборотов двигателя только скорость. На автомате их «МиГ-27К» выдерживали не только курс и угол сноса, но и заданную высоту. Цели были заложены в автоматику заранее. Над бывшей границей ГДР и ФРГ их поджидали «Миг-23», осуществлявшие прикрытие.

Над бельгийской границей прикрытие немного отстало, а пара «МиГ-27К» перешла на предельно малую высоту. Потом, перед самой целью (которая обозначалась огромным наземным пожаром, видимым чуть ли не за полсотни километров), был традиционный «подскок», сброс «специзделий», избавление от опустевших ПТБ и уход на максимальной, с набором высоты. Все как обычно, разве что только бомбы были необычные.

Тишкин и Слюсарев не были первыми в Советской армии, кто применил ядерное оружие. Если точнее, они были третьими. Но по забитому натовскими самолетами Кефлавику (где, кроме истребителей-бомбардировщиков, скопилось два десятка «В-52» и по несколько «КС-135», «Орионов» и «Е-3» АВАКС) и гавани норвежского Бергена ударили крылатыми ракетами, запущенными с подводных лодок (специалисты полагали, что в Кефлавике сдетонировали еще и ядерные боевые части одного или двух подвешенных под «В-52» «Томагавков», а в Бергене взрыв завалил набитую атомными боеприпасами штольню и испарил с поверхности воды три эсминца, в том числе американский «Хамптон»). Но в советских ВВС эти два капитана, безусловно, были первыми, кто применил тактические ядерные боеприпасы по реальным целям.

Дислокация американцев у Билзена с момента ввода данных в автоматические прицельные системы «МиГов» изменилась не сильно. Разве что Салливан слегка рассредоточил танки и выдвинул почти все свои наличные «Абрамсы» вперед. Так что обе бомбы сработали там, где надо, – прямо над скоплением американских танков и автомашин.

Не имевший нормальной связи и собственных средств ПВО подполковник Салливан и его люди даже не услышали рев и свист самолетов – звук уходящих «МиГов» заглушил двойной удар воздушных ядерных взрывов.

Поначалу Салливан даже не понял, что происходит. Сначала был грохот, а потом вокруг сидящего в кузове КШМ подполковника разом заискрила радиоаппаратура и одновременно истошно заорали радиооператоры, сержанты Скит и Хамфри – так люди обычно орут от невыразимого удивления. Потом «М577» ударило и слегка приподняло. Через секунду Салливан увидел дневной свет, отметив про себя, что задний откидной, весивший где-то с полтонны броневой лист его командного бронетранспортера по непонятной причине оторвался и улетел к чертовой матери. Затем перед глазами подполковника открылась и вовсе странная картина – здоровенный, камуфлированный в три краски, шестидесятитонный М1 «Абрамс» неведомой силой гнало кубарем вверх по склону невысокого холма, словно несомую ураганным ветром картонную коробку из-под обуви. Стоявший справа от машины Салливана «М-60» сначала слегка приподняло, потом ствол его пушки задрало до максимума вверх, затем башню словно вынули из погона, и она улетела назад, после чего корпус танка кувыркнуло назад, следом за башней, – он весело укатился, разбрасывая вокруг катки, траки, куски надгусеничных полок и прочие металлические части. Горячий пыльный вихрь забил глаза подполковнику, а потом воздух вокруг полыхнул и стало нестерпимо жарко. А больше в жизни Салливана, который даже не успел толком испугаться, уже не было вообще ничего… Из почти трех с половиной тысяч людей его неполной бригады этого авианалета не пережил ни один…

А мы остановились через двадцать пять минут, и я доложил свое местоположение Сто второму в положенное время. И я совершенно не удивился, когда он приказал мне рассредоточить и укрыть личный состав, соблюдая радиомолчание. Правда, народ команду укрыться выполнил вяло – уйдя от неминуемой смерти, личный состав расслабился. Медики к тому времени доложили, что обнаружились четыре бойца, сумевших выскочить из Билзена. У всех обширные ожоги и признаки лучевой болезни, двое без сознания. Из остального личного состава пока пожаловались на различные недомогания одиннадцать человек, но иди пойми теперь – стресс это у них или действительно лучевая болезнь…

С некоторым удивлением я услышал, как на севере, над разгорающимися по горизонту пожарами грохнуло и полыхнуло еще два раза. Правда, мы уже были километрах в сорока и видно было не очень. Сразу после взрывов над нами с оглушительным ревом пронеслись курсом на восток два до боли знакомых силуэта. «Двадцать третьи»? Выходит, отплатили-таки за наших пацанов? Хорошо, коли так…

– Не, командир, это уже перебор, – сказал Черняев, разглядывая два бледных гриба, поднявшихся над горизонтом. – Двадцать два. Туз к одиннадцати…

– Не знал, что ты еще и картежник, – сказал я ему на это.

– Да чего не было, командир, по малолетке-то, – ответил он вполне буднично.

Хотя второй ядерный удар за сегодня – это действительно лишнее, тут я был полностью согласен со своим мехводом. Интересно, что дальше-то будет при этаком раскладе? Не хотелось про это думать, ох как не хотелось.