ГЛАВА 38

Разбудило меня монотонное жужжание мобильного телефона. Надо прекратить это надоедливое нытье. Жужжание и без того уже надоело мне, а сейчас разозлило еще больше. Ну кто может звонить в такой час? Кому пришло в голову, что я проснулась? Звонил Артур Буа, желая узнать, хорошо ли я провела ночь. Ночь? Да она до сих пор и осталась для меня именно ночью. Разумеется, поздно легла! Как только рассвело. Нет, тамплиеры приняли меня хорошо. Пообедать вместе? Нет, к сожалению, нет. Что, уже час дня? Простите, но мне хочется спать, позвоните позже. Тут я вспомнила, что отправилась на вербену без мобильного телефона. Ведь Артур собирался позвонить мне и узнать, все ли у меня в порядке. Размышляя о рассвете, о плеске волн и о нагом Ориоле, я задремала. Но проклятый телефон опять зажужжал. И как я не догадалась отключить его? На этот раз звонил возбужденный Луис.

— Я нашел его! — кричал он.

— Что?

— Ключ, ключ, который поможет нам продолжить.

— Что продолжить?

— Этой ночью меня вдруг осенило! Я увидел его совершенно отчетливо. Объяснение этому содержится в письме Энрика. Я сейчас на Кадекес и направляюсь домой к Ориолю. Ты там?

— Да.

— Ну, тогда предупреди его, пока.

Подняв жалюзи, я увидела Барселону. Она купалась в лучах послеполуденного солнца и, как мне показалось, была погружена в более глубокую дремоту, чем в обычный праздничный день. Или это отражало мое собственное состояние. Я приняла душ, и когда спустилась вниз, было уже больше трех часов. Если бы не Луис, я все еще спала бы. Однако я не питала к нему благодарности за то, что он взял на себя роль будильника.

«Дорогой Луис,

Помнишь, когда мы играли с Ориолем и Кристиной в поиски сокровища, я прятал следы в саду дома на бульваре Тибидабо? Это те же самые поиски. Только теперь настоящие.

Будь счастлив вместе с Кристиной и Ориолем.

Твой дядя

Энрик».

Только и всего. В письме, адресованном Луису, сообщалось лишь это. Он громко прочитал его и вручил нам, дабы мы воочию убедились, что читать он умеет. Мы с Ориолем по очереди и детально ознакомились с содержанием письма. В нем не было сказано ничего, кроме этого. Сидя за столом в саду, возможно, чтобы избежать присутствия Алисы или потому, что в детстве сад был нашей территорией, мы молча смотрели на Луиса. Он же взирал на нас так, словно знал или думал, что знает больше, чем мы.

— Не совсем ясно? — спросил он.

Я ничего не понимала, и Ориоль, казалось, тоже. Мы только молча пожали плечами.

— Следы. Он прятал следы в саду, — объяснил наконец Луис. — А какое у него было излюбленное место?

— Камень, образующий устье колодца! — воскликнули мы.

В нескольких метрах от места, где мы находились, есть участок, свободный от деревьев, а посредине этого участка — колодец. Его использовали по прямому назначению в конце девятнадцатого века, когда проточная вода в эту часть города не поступала. Мы же считали его чем-то декоративным. Впрочем, колодец имел некое магическое свойство — небольшой камень устья колодца, расположенный на уровне земли, отодвигался, открывая полость — главную составляющую многих наших игр, связанных с поисками сокровища. Из старших о ее существовании знал только Энрик.

— Думаешь, он оставил там след для нас? — спросила я.

— Конечно! В письме именно об этом и говорится.

— Ну да, — согласилась я. — В письме говорится об этом, если ты хочешь понять его именно так.

— Пошли? — предложил Ориоль, и от одного слова «пошли» у меня защемило под ложечкой. Точно также, как в детстве.

Мы вскочили и, как маленькие, примчались к колодцу. В таких случаях каждому из нас самому хотелось повернуть камень, и Луис, помня об этом, решительно заявил, что на этот раз право отодвинуть камень принадлежит ему. Никто этого права не оспаривал, и он осторожно начал выдвигать камень. У меня неистово колотилось сердце. Наконец, после долгих и досадных проволочек, камень был вынут. Луис сунул в полость руку и, посмотрев на нас, одарил обоих улыбкой. Мне хотелось убить его; многие люди не изменяются с возрастом, вот и он оставался тем же невыносимым толстяком и испытывал наслаждение, когда оказывался в центре внимания.

— Здесь что-то есть. — Луис извлек пластиковый сверток и осторожно развернул его. Внутри были револьвер и записка: «Теперь это уже не игра. Воспользуйтесь им в случае необходимости».

У меня по телу побежали мурашки и возникло предчувствие беды. Это, видимо, было то самое орудие убийства, которое искал комиссар Кастильо. Из этого револьвера были убиты четыре человека, и он снился мне. И Энрик намекал на то, что он может быть снова использован.

Однако оружие не указывало направления поисков сокровища.

— А еще что-нибудь есть? — нетерпеливо спросила я.

Нам пришлось еще раз вынести церемонию поисков, и наконец Луис, рука которого все еще была в полости, произнес:

— Да.

— Ну так вытаскивай это, черт бы тебя побрал, нечего медлить, — взорвалась я.

Луис укоризненно посмотрел на меня, но сделал то, о чем его просили. Он вынул еще одну упаковку, но значительно меньшего размера. В ней находился лист бумаги с такой надписью:

TU QUI LEGIS ORA PRO ME

— Это на латыни, — пояснил Ориоль. — Здесь сказано: «Ты, прочитавший это, помолись за меня».

— Как это соответствует культу рыцарства тамплиеров, — прошептала я.

Мы посмотрели друг на друга. На лицах моих друзей застыло выражение удивления и досады. Энрик просил, чтобы мы помолились за него. И мы исполнили эту просьбу — я со слезами на глазах. Я представила себе, как он прячет револьвер, возможно, испытывая душевные муки и зная, что скоро умрет. Его грехи были так велики, что он нуждался в наших молитвах. Какие чувства владели им, когда он обращался к нам со своей посмертной просьбой? Может быть, чувства безысходного одиночества и страха — из-за того, что сделал, из-за того, что собирался сделать, из-за того, что должно было последовать за этим. Но почему? Что привело его к самоубийству?

— Предлагаю пойти к обедне, — сказал Ориоль, прервав мои печальные размышления.

Когда мы вошли в церковь, еще светило солнце.

Я осмотрела в дневном свете интерьер церкви, которую покинула прошлой ночью. Религиозной экзальтации я не испытывала. Садовая площадка выглядела безмятежной. В ее конце, перед входом, ведущим с эспланады в крытую галерею, стоял крест. Сейчас от него остался только продолговатый обрубок камня. Верхнюю часть он, видимо, потерял во время одной из антиклерикальных смут, столь частых в Барселоне конца девятнадцатого и начала двадцатого века. Как жаль! Хотелось бы узнать, сколько у него было концов. У креста, который красовался на листке с расписанием обеден, как и у других, высеченных на камне в различных местах церкви, их было четыре. Как и у крестов, изображенных на плащах новых тамплиеров.

— Бедные рыцари Христа использовали кресты двух типов, — пояснил Ориоль, когда я выразила недоумение. — Крест с четырьмя концами — это крест патриарший. Так его называют патриархи Иерусалима, Лотарингии и Калатравы. Возможно, он имеет еще несколько названий. Кроме этого креста тамплиеры использовали крест типа «печатка», все его стороны были равными, а концы раздвоены, как на твоем кольце.

— А почему в этой церкви преимущественно кресты тамплиеров?

— Потому что патриарший крест вызывал много споров. Его выставляли напоказ как рыцари ордена Гроба Господня, так и тамплиеры, а временами госпитальеры и, разумеется, рыцари Калатравы. Случилось так, что церковь Святой Анны была в Барселоне средоточием деятельности рыцарей Гроба Господня. Сейчас этот орден пользуется красным крестом, окруженным четырьмя мелкими, в память о пяти ранах Христа. И эта церковь по сей день — их официальная штаб-квартира в Каталонии.

— А неофициально?

— Ты уже знаешь. — Ориоль подмигнул мне.

Давно я не отдавалась богослужению с таким усердием. Просьба, содержащаяся в записке Энрика, тронула меня до глубины души. А револьвер вызвал глубокую и мрачную скорбь, связанную с самыми болезненными воспоминаниями моей жизни — убийством братьев Буа. Как мог Энрик, страстно любящий жизнь, кого-то убить и покончить с собой? Он, надо полагать, был в полном отчаянии. И очень одинок. И как он мог покинуть Ориоля? Большую часть мессы я тихо плакала и молилась за упокой души Энрика. Время от времени я бросала взгляд на своих друзей. Ориоль, казалось, был сосредоточен так же, как и я, а Луис смотрел по сторонам, но, несомненно, прилагал усилия к тому, чтобы сосредоточенно читать молитвы, если он их еще помнил.

Месса пошла мне на пользу. Когда она закончилась, мне стало значительно лучше. Я все еще вздыхала, но чувствовала себя отдохнувшей, почти счастливой. Я выполнила просьбу Энрика, молясь долго и усердно, и обещала себе периодически повторять это. Я надеялась, что помогла этим его душе не менее, чем себе самой.

Ориоль подал нам знак и повел к двери, выходившей на крытую галерею. Проход справа вел к входу из церкви в зал, где проходили собрания тамплиеров, и меня охватила дрожь, когда я вспомнила о своем приключении и встрече с Арнау д'Эстопиньей.

— Записка моего отца — это не только просьба помолиться за его душу, — тихо сказал Ориоль. — Уверен, наши молитвы помогли ему, но думаю также, что в этой записке он указал нам направление поисков.

— Направление поисков? — переспросил Луис. Я напряглась.

— Откуда тебе известно, что это след?

— Посмотрите направо.

Мы посмотрели и увидели у стены изваяние лежащего человека, Мигеля де Бореа, адмирал-генерала испанских галер, умершего много веков назад. Я вспомнила слова Артура о том, что эта церковь — еще и кладбище. Мы подошли ближе. Ориоль показал нам надгробный камень с надписью:

TU QUI LEGIS ORA PRO ME

Мыс Луисом потеряли дар речи от удивления.

— Когда же ты догадался? — спросил наконец Луис.

— Сразу же. — На лице Ориоля заиграла лукавая улыбка. — Я хожу в эту церковь с детских лет. Знаю тут все до последней мелочи.

Мне нечего было сказать. Я до хрипоты молилась и плакала из-за этой записки, а она, выходит, всего-навсего очередной шаг в игре. И эта свинья Ориоль развлекался, глядя на мои душевные муки. Потом я подумала, что в молитве не было ничего плохого и что Ориоль тоже молился. Но за ним оставался должок.

— И что же нам делать теперь? — недоумевал Луис.

— Сейчас мы выйдем в крытую галерею. Если приходской священник заметит, что я шушукаюсь в церкви, он рассердится так же, как сердился тогда, когда я был еще ребенком.

И мы пошли обсуждать свой следующий шаг в закусочную на улице Святой Анны.

Мы с Луисом решили, что следует приподнять надгробный камень и посмотреть, что внутри. «Мертвец», — ответил Ориоль. «Ну и что, — возразили мы, — надо посмотреть, что там еще есть». Ориоль считал это осквернением могилы. Он пояснил, что вскрытие могил связано с целым рядом этических, правовых и религиозных норм. Луис заметил, что поскольку Ориоль захватывает жилые дома, то есть частную собственность других лиц, его не должна смущать такая акция. К тому же владелец могилы не подаст жалобу. На что Ориоль ответил, что владелец не подаст, а священник подаст.

— Ну и что, сделаем это ночью, когда его не будет в церкви, — настаивал Луис.

Ориоль отказался обманывать священника, члена их общества. «Раз он один из ваших, пусть поможет нам», — парировали мы. На том и порешили.

Когда мы пришли к священнику, тот завопил истошным голосом:

— Что? Вы хотите открыть могилу адмирала? Забудьте об этом. — Он обратился к Ориолю: — То же самое хотел сделать твой отец, но я помешал ему. Кроме того, под изваянием ничего нет. Оно экспонировалось много лет в Морском музее.

— Мой отец хотел открыть могилу? — удивился Ориоль.

— Так он мне сказал. Он хотел положить что-то внутрь. Я не позволил ему. И он отдал это мне с тем, чтобы я вручил это вам, когда вам тоже захочется открыть могилу.

И вот мы уже держали в руках связку бумаг того же вида и с такими же сургучными печатями, как бумаги из книжной лавки «Дель Гриаль».

Мы светились от радости. Вот оно, недостающее звено!

Загрузка...