Наследница по кривой

Глава 6

Мои сыновья упорно не желают забывать о том, что мой дом был их домом с тех пор, как они себя помнят. И хотя чуть более года назад дети решили поселиться отдельно, они по-прежнему входят ко мне без стука. Просто открывают дверь и вваливаются.

— Эй, ма! — крикнул Даниэль, заглядывая в гостиную. Так он теперь меня приветствует. Я решила больше не водить его на фильмы про Рокки. Уж очень сильно они на него влияют.

Натан шел в двух шагах позади Даниэля. Мои сыновья одного роста и веса — 187 см и приблизительно 85 кг, — но никто бы не принял их за близнецов. На самом деле более странную парочку еще поискать.

Даниэлю, старшему, двадцать один год. Он всегда одевается в джинсы и майки, предпочитает всем цветам черный и не вынимает из уха серебряного кольца. То есть когда-то давно кольцо в ухе Даниэля было серебряным, теперь оно грязно-серое. Я стараюсь не обращать внимания, но, откровенно говоря, каждый раз, когда вижу Даниэля, с трудом преодолеваю желание сунуть правую половину его головы в чистящий порошок.

Если б Даниэль жил в шестидесятые, то его, несомненно, назвали бы хиппи. Свободным человеком. Этакое дитя цветов. К несчастью, в наше время Даниэля называют неряхой.

И всякими другими словами тоже.

Джинсы и майки Даниэля никогда не бывают чистыми. Они выглядят так, словно Даниэль, прежде чем их надеть, берет в руки верный кольт и простреливает в них дыры. Или же каждый раз, выходя на улицу, попадает под перекрестный огонь.

Сегодня перестрелка была особенно жестокой. На коленках линялых джинсов зияли дыры, рукав черной футболки с портретами "Великолепных мертвецов"[2] висел на нитке, а перед был словно изрешечен мелкой дробью. Обычно Даниэль носит свои нечесаные темные волосы распущенными до плеч, но сегодня, несомненно уступив жаре, стянул их канцелярской резинкой.

Даниэль утверждает, что его манера одеваться помогает ему выразить себя. По моему мнению, она ничего не выражает, разве что "а мне все по фигу".

Натан всего на год младше Даниэля, однако он настолько не похож на старшего брата, что трудно поверить, что ребята выросли в одном доме. Русоволосый Натан стрижется немногим длиннее морского пехотинца, он ни за что не наденет вещь без ярлыка с именем известного модельера, а вставить серьгу ему в ухо можно, только предварительно усыпив. А потом броситься бежать куда глаза глядят, потому что, когда Натан проснется и обнаружит, что с ним сделали, вам не поздоровится.

Если в манере одеваться Натана и есть изъян — помимо тяги к дорогим тряпкам, — то это привычка круглый год щеголять в шортах. Верно, у Натана длинные мускулистые ноги, но почему бы не выставлять их напоказ только в летние месяцы? На прошлое Рождество он заявился к моей матери в шортах из шотландки. Его коленки были того же голубого цвета, что и волосы моей мамочки, но Натан утверждал, что чувствует себя великолепно.

Наверное, во всем виновато то чудовищное кресло, в которое меня засунули, когда я рожала Натана. Первое, что увидел мой младший сын, появившись на свет, были мои ноги, и с тех пор нижние конечности стали его пунктиком.

Сегодня Натан был в тех самых клетчатых шортах, желтой рубашке с расстегнутым воротом и засученными рукавами, в кожаных шлепанцах, украшенных кисточками, и без носков. В отличие от Даниэля, Натан, войдя, не сказал мне даже эй". Он просто продолжил беседу с братом, словно не замечая, что я сижу в гостиной на диване.

— Ты мог бы постирать и мое белье тоже, Даниэль, руки бы не отсохли. Оно лежало в корзине сверху, и всего-то надо было…

Такое впечатление, что Натан и Даниэль всегда являются ко мне в пылу ссоры. В последнее время это происходит настолько часто, что, подозреваю, они затевают перепалку нарочно. Очевидно, рассчитывают на то, что я не выдержу и возьму на себя роль рефери. И я, как последняя идиотка, нередко так и поступаю. И почти всегда размолвка между Натаном и Даниэлем перерастает в грандиозную общую свару. Такой уж у меня талант решать чужие проблемы.

Однако мальчики упорно продолжают приходить со своими бедами ко мне. Видимо, они решили, что уж лучше родная мать, чем профессиональный судья. Возможно, я не столь мудра, как человек в мантии, но зато никто не узнает, из-за какой ерунды парни грызутся.

— Ах вот как? — с иронией отозвался Даниэль. — А почему я должен был стирать белье человека, который накануне вечером оставил грязную посуду в мойке, и мне пришлось ее мыть…

Очевидно, Даниэль и Натан были очень увлечены спором, потому что не обратили ни малейшего внимания на моих посетителей. Поразительная ненаблюдательность, если учесть, что к приходу мальчиков Рид и Констелло, покончив с кухней, перебрались в столовую. Столовая отделена от гостиной открытой аркой, и полицейские топтались в каких-нибудь двух метрах от дивана, на котором сидела я.

— …и ты ведь знал, что я пригласил девушку, но в кухне не убрал. И теперь ты… — Даниэль осекся. Похоже, он наконец заметил что-то необычное. — Эй, ма, там два парня в столовой роются в твоих пожитках.

Даниэль произнес эту фразу вскользь, словно упомянул о сущем пустяке. Впрочем, у человека, который запросто разгуливает по улицам в простреленной одежде, должны быть крепкие нервы.

— Знаю, Даниэль. Все в порядке, — ответила я.

К несчастью, в тот же самый миг злые копы попались на глаза Натану. И он не преминул воспользоваться возможностью продемонстрировать, насколько отличается от своего брата.

— О господи! — заорал Натан, словно и не слышал моих слов. — Мама, тебя грабят! Звони в полицию! Что ты сидишь?! — И ткнул пальцем в телефон, стоявший прямо передо мной, на журнальном столике.

Я молча разглядывала Натана. Порою мне кажется, что мальчики только и ждут подходящего случая, дабы уличить меня в том, что давно подозревают: их мать слабо ориентируется в реальности. Видимо, Натан искренне полагал, что воры могут ворваться в дом, перерыть на моих глазах все сверху донизу, а мне и в голову не придет взять трубку и набрать 911. Если, конечно, Натан мне не посоветует.

Я почувствовала себя оскорбленной.

Моих слегка зарвавшихся отпрысков поставил на место Рид. Злой коп № 1 вынул лапы из ящика буфета, помахал полицейским значком и произнес:

— Сынок, мы и есть полиция.

Натан едва не задохнулся. Даниэль лишь пожал плечами.

— Я — Мюррей Рид, а это мой напарник, Тони Констелло.

Рид усердно подражал киношному полицейскому боссу, да зря старался. Мои дети не смотрят детективных телесериалов двадцатилетней давности, так что не было ни малейшего шанса потрясти мальчиков сходством с любимым телегероем.

— Мы расследуем убийство, и у нас возникли вопросы к вашей матери. — Пока Рид говорил, Констелло внимательно изучал Даниэля. Я заерзала на диване. Уж кто-кто, а Даниэль выглядел классическим "сомнительным субъектом". Не сомневаюсь, пялясь на моего старшего сына, Констелло перебирал в уме фотографии с грифом "Разыскивается".

Приличного Натана не удостоили даже взглядом — вот она, железная полицейская логика!

Впрочем, Натан не обиделся. Он смотрел исключительно на меня, раскрыв рот и вытаращив голубые глаза.

Я улыбнулась ему; надеюсь, улыбка получилась ободряющей. Ответной улыбки не последовало, да я и не ждала. Натан всегда был слишком похож на своего отца. Думаю, если вопрос о швабре поставить на семейное голосование, Натан наверняка оказался бы на стороне Эда. Нетрудно догадаться, как Натан расценил появление в моем доме полицейских. Младший сын смотрел на меня так, словно только что узнал страшную тайну: его мать — закоренелая преступница.

Что касается Даниэля, то он повел себя совершенно иначе. Настолько иначе, что можно было предположить, что закоренелая преступница — тот тип матери, о котором он мечтал всю жизнь. Карие глаза Даниэля восторженно просияли.

— Вы расследуете убийство? И допрашиваете маму? — радостно переспросил он. — Улет!

Рид моргнул.

А затем они с Констелло принялись за Натана и Даниэля. Я попыталась вмешаться:

— Неужто это так необходимо? Мальчики ничего не знают…

Копам пришел на помощь не кто-нибудь, а мой ненаглядный Даниэль: он пресек вспыхнувший было спор на корню:

— Все в порядке, мам. Это же классно! Пусть спрашивают.

Похоже, Даниэль полагал, что оказаться в роли подозреваемого в убийстве — сплошной кайф. Нет, следует серьезно побеседовать с моим первенцем.

Судя по физиономии младшего сына, он хотел бы, чтобы я не откладывала этот разговор в долгий ящик. Во взгляде Натана, брошенном на брата, не было и намека на веселье.

Рид и Констелло бодро принялись за дело, задавая Даниэлю и Натану те же вопросы, что задавали и мне, — как если бы мальчики намеревались взять кредит в банке. Слава богу, речь шла все же не о кредите, а об убийстве. Иначе я бы не вынесла этой изощренной пытки: сидеть и слушать, как мои дети беспечно выкладывают посторонним людям, сколь много они должны и сколь мало зарабатывают.

На самом деле у Рида и Констелло на руках был сильнейший козырь, но они об этом не догадывались. Если бы копам удалось выудить у моих сыновей, как они обзавелись кредитными карточками — без моего ведома, должна заметить, — и по уши залезли в долги перед банком, я бы наверняка размякла. А чтобы окончательно добить меня, требовалось всего-навсего попросить Натана и Даниэля поведать о том, как год назад оба умудрились вылететь из колледжа.

Поразительно, но один раз в жизни Натан и Даниэль повели себя как однояйцовые близнецы. В июне прошлого года они получили совершенно одинаковые письма из Луисвильского университета, уведомлявшие о том, что их присутствие в следующем семестре нежелательно. К письмам прилагались списки с оценками, преимущественно отрицательными.

Смекалистый Натан, как и следовало ожидать, перещеголял брата, поставив своего рода рекорд. Он добился исключения из высшего учебного заведения, проучившись там всего год. Тугодуму Даниэлю потребовалось вдвое больше времени, чтобы прийти к такому же результату.

О да, если бы я выслушала все это, то у меня точно случился бы нервный срыв. Копы не успели бы глазом моргнуть, а я бы уже каталась по полу, выбалтывая секреты, о которых прежде ни сном ни духом не ведала. Особенно если бы кто-нибудь из моих отпрысков невзначай упомянул, что учились они — вернее, не учились — за мой счет.

Что было чистой правдой. Их папаша, в редкие моменты просветления, наотрез отказался платить за обучение Даниэля, а затем и Натана. Разумеется, я была в ярости. В конце концов, Эд отнюдь не перебивался с хлеба на воду.

Когда мы поженились, Эд числился программистом, вяло зарабатывая прожиточный минимум. Однако сразу после развода — как оно часто бывает — начал стремительно делать карьеру. Три года назад он был назначен вице-президентом компании, став, по выражению моих деток, "компьютерным авторитетом".

И этот «авторитет» не выделил ни цента на образование сыновей. В то время Эд окручивал Синди, шикарную блондинку с ослепительной улыбкой и, по случайному совпадению, ровесницу Даниэля. Полгода назад Эд порвал с Синди и с тех пор отзывается о ней без особой теплоты, именуя ее не иначе как "тонкой штучкой". Скорее всего, мой бывший муж намекает на то, что чем тоньше штучка, тем жирнее расходы на ее содержание. Вот и Эду приходилось заваливать Синди подарками в виде драгоценностей и французских духов, дабы ее сияющая улыбка не меркла.

Щедрость Эда к подружкам не была для меня откровением. Я давно подозревала нечто в этом роде. Когда Эд упорно отказывался дать хоть что-нибудь на образование мальчиков, я даже предположила, что его бюджет расписан на многие месяцы вперед и почти в каждой строчке фигурирует имя Синди. Но после того как наши чада с треском вылетели из университета, упрямство Эда предстало в ином свете: теперь оно выглядело мудрой финансовой политикой. В конце концов, Синди оправдала капиталовложения, в отличие от моих сыновей.

Слава богу, ни Натан, ни Даниэль ни словом не обмолвились о своей учебе. Более того, они старались не смотреть в мою сторону, когда отвечали на вопрос Рида о том, чем занимаются. Даниэль в прошлом году сменил четыре места работы, а теперь трудился в закусочной. Натан же горделиво поведал злому копу, что "в данный момент он делает карьеру посудомойки".

Рид растерянно заморгал, но быстро оправился и протянул Натану черно-белую фотографию Эфраима Кросса.

— Вы встречали этого человека?

Снимок, вероятно, был сделан для рекламной брошюры компании. Эфраим Кросс сидел за необъятным письменным столом. Прижимая к уху телефонную трубку, он таращился прямо в объектив. Предполагается, что человек в такой позе выглядит непринужденно и располагает к себе, но, боюсь, фотографы заблуждаются.

Натан внимательно изучил фотографию.

— Нет, сэр. — Натан с малолетства был исключительно вежлив с представителями властей. — Определенно, я никогда его не видел, сэр.

Даниэль, по-моему, ни разу в жизни не осквернил свои уста словом «сэр». Теребя замызганную серьгу, он мельком глянул на фото и произнес:

— Это тот самый Кросс, да? Которого недавно грохнули? Ну как же, я читал об этом в газете. — Даниэль глянул на меня, а потом снова обернулся к Риду и Констелло. — А разве этот парень не был сильно упакованным? То есть жутко богатым? И вы думаете, что моя мать тусуется с такими ребятами?

Казалось, Даниэль вот-вот расхохочется над абсурдностью подобного предположения. Я вновь почувствовала себя оскорбленной. Большое спасибо, дорогой сыночек.

Рид покосился на моего старшего с неудовольствием. Даниэль не только выглядел стопроцентно сомнительным субъектом, но к тому же имел наглость насмехаться над главной версией полиции: Эфраима Кросса убила я.

— Вы не ответили на мой вопрос, — произнес Рид начальственным тоном, — вы видели его поблизости?

Даниэль снова пожал плечами. Мой сын полагал, что выразился достаточно ясно.

— Не-а.

Вскоре Рид и Констелло удалились. Либо они решили, что полученной информации им на первое время хватит, либо поняли, что в присутствии ближайших родственников я вряд ли признаюсь в убийстве.

Очевидно, показания Даниэля и Натана мало повлияли на мнение проницательных сыщиков. Рид и Констелло по-прежнему глядели на меня более чем подозрительно.

Понятное дело, ведь у них имелось письмо, адресованное мне. К тому же вряд ли они возлагали большие надежды на Натана и Даниэля: сыновьям ничего не стоит солгать в защиту матери. Кроме того, если даже мальчики говорили правду, я могла встречаться с Эфраимом Кроссом тайком, стараясь не попадаться на глаза родственникам и знакомым.

— Вы пока из города-то не уезжайте, ладненько? — бросил Констелло на прощание.

Записку Кросса копы прихватили с собой. Я и не ждала, что они оставят мне ее на память. Оба поспешили заверить меня, что забирают записку на экспертизу, дабы выяснить, действительно ли ее писал Эфраим Кросс.

Как только коричневые парни вышли за дверь, Даниэль и Натан начали с того места, на котором те закончили.

— Что все это значит?!

— Почему тебя допрашивает полиция?

— Ты ведь не сделала ничего такого, мама, о чем нам не следует знать?

Последний вопрос исходил от Натана. Как же хорошо он обо мне думает!

Я объяснила ситуацию, однако реакция Даниэля и Натана была не совсем той, на какую я рассчитывала.

— Ты это серьезно, ма? — Именно так Даниэль обычно выражает крайнее изумление.

Натан был более красноречив. Он провел рукой по своим русым волосам и изрек:

— Давай по порядку. Говоришь, совершенно незнакомый богач оставил тебе более ста тысяч долларов?

Я кивнула.

Сыновья переглянулись и снова воззрились на меня.

— Что ж, всякое бывает. — Голосу Натана недоставало искренности.

Я глянула на младшенького так, как смотрела на него в далеком детстве, когда тому случалось обмочить штаны.

— Думаешь, я вру?

Вероятно, Натан на всю жизнь запомнил этот взгляд.

— О нет! — Он вскинул руки, защищаясь. — Мы верим тебе, мама. Честное слово!

Однако ни Натан, ни Даниэль мне явно не верили. По крайней мере, не во всем.

Я молча смотрела на сыновей. Конечно, у них и в мыслях не было, что я могла оказаться причастной к смерти Эфраима Кросса. Вряд ли мои дети считают меня способной на криминал более серьезный, чем превышение скорости. Но вот любовную интрижку они явно допускали.

Их родная мать! Невероятно. Куда катится Америка! К счастью, — или к несчастью, это как посмотреть — сыновья явились не просто так, а со сверхзадачей. В последнее время они довольно часто предлагали мне решить эту сверхзадачу. Настолько часто, что я начала подумывать, не посадить ли их вновь за школьную парту долбить арифметику.

— Выходит, ма, ты у нас теперь богатая, — начал Даниэль. — Так, может, одолжишь полсотни до пятницы, а?

Текст всегда произносит Даниэль. То ли мальчики решили, что, поскольку он старший, это его обязанность, то ли Даниэлю, в силу его непрошибаемой невозмутимости, попрошайничать все равно что воды испить.

Роль Натана заключается в том, что он пристраивается за спиной брата и шлет мне нежнейшие улыбки. Обычно я охотно клюю на эти улыбочки. А как же иначе, ведь я считаю моих мальчиков самыми красивыми молодыми людьми на свете. Возможно, я немного преувеличиваю, но даже со скидкой на материнскую пристрастность нельзя не отметить: ребята и впрямь неотразимы.

Как правило.

Однако тот день стал исключением. Я молча смотрела на отпрысков, и не думая клевать на улыбку Натана. Разве мои дети не стали уже самостоятельными и не должны сами себя обеспечивать? Год назад они решили жить отдельно (забавно, что это случилось чуть ли не в тот же самый день, когда оба получили письма об исключении из университета) и переехали в квартиру на третьем этаже старого викторианского дома — якобы для того, чтобы тратить меньше времени на дорогу в университет. Но лично я уверена, что их переезд был связан с тем глубоким почтением, которое я питаю к высшему образованию.

Когда-то, в приступе помрачения сознания, я бросила учебу на первом курсе, чтобы выйти замуж за их отца, и только после развода вернулась в университет. Работая полный рабочий день и воспитывая двух резвых мальцов, я могла учиться лишь урывками. В конце концов мне пришлось ограничиться двухгодичным курсом, в результате я получила диплом о неполном высшем образовании. Возможно, этот диплом приподнимал меня в глазах других людей, но больше он ни на что не годился. Вскоре я записалась на курсы риэлторов, с чего и началась моя блестящая карьера.

Мальчики прекрасно знали, как я жалею, что не получила звание бакалавра. Им было также хорошо известно, как я хочу, чтобы они сделали то, чего не удалось мне. Неудивительно, что они поспешили убраться с моих глаз. Наверное, боялись, что, узнав новость про университет, я подсыплю им яду в йогурт.

Мысль интересная.

Сыновья уверяли, будто переехали поближе к университету с намерением возобновить учебу. Они клялись и божились, что, как только им разрешат, они восстановятся на факультете. И тогда уж будут сами платить за свое образование. И непременно добьются успеха.

Я была бы счастлива поверить каждому их слову, да не получается. Не хочу плохо думать о моих детях, но меня не покидает мысль: не стало ли одной из причин их переезда желание оказаться поближе к студенткам? А девушки, похоже, занимают изрядное место в жизни Натана и Даниэля. Какая неожиданность!

Наверное, я действительно поверю в то, что мои сыновья возобновили учебу, только когда увижу зачетный лист в конце семестра. А в нем мало-мальски пристойные отметки. Обещания же ничего не стоят, в отличие от образования.

Например, переезжая, Натан и Даниэль в один голос объявили, что отныне пустятся в самостоятельное плавание по финансовому морю. Однако их лодка периодически дает течь. И как они собираются платить за обучение, если каждый раз зовут меня на помощь вычерпывать воду?

Пока я молчала, Даниэль попытался переплюнуть брата в конкурсе на самую нежную улыбку. Я тяжело вздохнула.

— Дети, ну когда же вы научитесь разумно тратить деньги?.. — начала я.

Я всегда говорю одно и то же, поэтому стоило мне открыть рот, как глаза сыночков на секунду остекленели.

Речи о финансовой ответственности и конца не было видно — неважно, что мальчики, наверное, затвердили ее наизусть, — но тут Даниэль вынул козырную карту.

— Ма, — жалобно произнес он, — если не дашь денег, мы не сможем купить продукты. У нас ни цента, а до зарплаты еще…

— Холодильник совсем пустой, мам, — подпел Натан.

Я умолкла. Аргумент, разящий наповал, ничего не скажешь. Какая мать допустит, чтобы ее дети голодали?

С другой стороны, я не забыла, что в последний раз, когда Натан и Даниэль клянчили денег на пропитание, в город с гастролями прикатил Род Стюарт. Глядя на их просительные улыбки, я понимала, что мне следует немедленно заглянуть в газету. Дабы убедиться, что никаких рок-концертов в ближайшее время в Луисвиле не предвидится.

Но я была совершенно вымотана и не расположена затевать спор. Видимо, обвинение в убийстве не придает бодрости.

Однако стоило мне уступить, как я тут же об этом пожалела. Нет, не потому, что упустила случай преподать им урок независимости, или самостоятельности, или еще чего-нибудь хорошего. Пожалела, потому что, как только я выписала чек, Натан и Даниэль быстренько испарились. Обняли меня, поцеловали, тысячу раз пролепетали «спасибо» и двинулись к выходу. Отправились за продуктами, заверили они, но я догадывалась, что их путь лежит к ближайшей билетной кассе.

Оставшись одна, я задумалась о той передряге, в которую неожиданно для себя вляпалась.

Что, черт возьми, происходит? Кто мог подбросить мне записку? Неужели этот человек следовал за мной по пятам по всему городу, выжидая момент, когда сможет подложить бумажку в мой бардачок?

От этой мысли мне стало не по себе.

Настроение не улучшилось, когда я подумала еще кое о чем: а что, если меня и вправду арестуют за убийство, совершенное в корыстных целях?