Наследник раджи

XX. В Мееруте

В Мееруте господствовало отчаяние и смятение. Англичане и евразиане (так зовут потомков от браков англичан с индусками), уцелевшие от избиения 10 мая, собравшись в тесном укреплении, ждали всего худшего. Сгорая желанием помериться силами с бунтовщиками, солдаты стояли на часах день и ночь, так как опасались нового нападения. Но дни проходили, и начальство стало понимать, что за стенами укреплений нет надобности в таком количестве войска. Наконец, к живейшему удовольствию офицеров и солдат, пятьсот человек были назначены для соединения с войсками, которые, как предполагали, двигались к Дели.

Мы видели, что генерал 23-го повстречался в лесу с толпой бунтовщиков, а 24-го вспомогательный батальон должен был выступить из Меерута. Бунтовщики, устроив засаду в лесу, надеялись, что неприбытие генерала задержит выступление войска. Как мы видели, они обманулись. Но перестрелка была услышана в Мееруте, и один молодой офицер, хорошо известный генералу, пылая желанием отличиться и смыть позор с имени англичанина, получил позволение выехать на рекогносцировку с пятьюдесятью кавалеристами.

Была уже ночь, но месяц светил ярко. Когда отряд прибыл на место схватки, стычка окончилась. Генерал и его солдаты сами справились с врагом, но начальник был ранен, люди устали, у лошадей оказались разбиты ноги, и вообще положение было крайне опасное, так как в лесу могли скрываться бунтовщики, поэтому все с радостью встретили прибывшее подкрепление.

— Слава богу! Стало быть, еще не все вымерли в Мееруте! — воскликнул генерал.

— Ваше превосходительство, можете ли вы сесть на лошадь, или приказать подать носилки?

— Носилки? Пустяки! Вы воображаете, что я собираюсь протянуть ноги? Но все же мне хочется вернуться домой. Мои бедные девочки! Которая из них ранена? Боже мой! Следовало быть благоразумным и всех их оставить в Англии. Ну, я рад, что вижу дружеское лицо… Здравствуйте, Берти.

Молодой офицер соскочил с лошади и грустно смотрел на раненого начальника.

— Что вы нос повесили?.. Они здоровы и невредимы?

— Ваше семейство в безопасности. Одна из барышень ранена, но, надеюсь, не серьезно. Леди Эльтон страшно беспокоится.

— Конечно, конечно. Они сами расскажут все. Помогите мне сесть на лошадь, и марш!

Куллум-Хан, рыдавший, как ребенок, взял генерала под одну руку, офицер — под другую, и общими силами они посадили его на самую крепкую и спокойную лошадь отряда. Солдат сел сзади, чтобы поддерживать его, и отряд медленно двинулся в путь по равнине. Нового нападения не произошло: «одни», как выражался генерал, «успокоились», а другие не смели приблизиться.

Въехав в предместье Меерута, генерал застонал от боли и горя. Он узнавал каждую подробность по пути, и все вызывало в нем воспоминания. Эльтон сам наблюдал за постройкой многих бунгало офицерского собрания, дома полковника, а также той обширной виллы, где, по возвращении из Англии, поселилось его семейство. Ему тогда замечали, что, в случае возмущения, это место может быть опасно, так как находится за чертой английского города, но генерал гордо улыбался в ответ на такую безосновательную боязнь.

— Пока я и моя семья в Мееруте, восстание немыслимо, — говорил он, — и я никому, кроме нас, не предлагаю жить в этом доме.

Сегодня Эльтон увидел развалины на месте дома.

Когда генерал проезжал там, где еще недавно был сад, из развалин вышел старик. Офицер, командовавший с саблей наголо отрядом, хотел отстранить его, но старец так громко начал просить, чтоб его допустили к генералу, что тот, услыхав крики, велел его подвести.

— Да это ты, Ясин-Хан! — воскликнул Эльтон, узнав своего камердинера-индуса.

— Я самый, генерал-саиб. Сын мой Куллум…

— Вот он, — заявил сипай, поддерживавший генерала. — Я не мог остаться с другими и убил Кульрай-Синга, который во что бы то ни стало хотел увести меня.

— Зачем ты здесь, Ясин? — спросил генерал.

— Потерпите минутку, ваше превосходительство, я расскажу вам все. Бунтовщики окружили ваш дом и подожгли его с трех сторон. Я поскорее сбегал за сыном Куллумом, и они с Суфдер-Джунгом и другими прогнали будмашей (разбойников). Трикси-саиб была ранена, сын мой и субадхар унесли ее на руках, как дитя. Другие барышни пошли пешком, потому что не было экипажа, но мужчины защищали их, и никто не посмел тронуть волоска на их голове. Я вспомнил о деньгах генерала. Унести их не было возможности, поэтому я закопал их в саду. Будмаши вернулись, воя, как злые духи. Они сказали, что убьют меня, если не найдут золота. Я отвечал им, что сейчас принесу его, и сам убежал. Я слышал их крики, — попадись я им, они изорвали бы меня в клочья. Но один из них дал сигнал, и бандиты убежали. Я, спрятавшись, ожидал возвращения вашего превосходительства и кормился кое-как. Теперь вот уж два дня, как я не ел. Сжальтесь, саиб, и возьмите меня с собой.

— Посадите его на лошадь, и пусть он едет за нами, — сказал генерал. — Я думаю, он говорит правду.

При въезде в город генерал Эльтон пожелал сойти с лошади.

— Я не могу показаться так жене и детям. Отпустите ваших солдат, Берти, и пусть они найдут помещение для моих молодцов, а также для индусов. Поддержите меня и пойдемте к моим.

Леди Эльтон и ее дочери поместились в палатке. Они предпочли это жилище гостеприимству, которое им оказывали во многих домах. Большая часть мебели в доме, а также их вещи оказались целыми, и им удалось придать временному жилищу уютный вид. Стараясь устроить для отца, возвращения которого ожидали со дня на день, все как можно удобнее, девушки не давали матери падать духом, сами сохраняли мужество и заглушали страх, который временами охватывал их при воспоминании о происшедшем. Для этих женщин, воспитанных в английских традициях, по которым индус нечто среднее между машиной и животным, разразившееся восстание было как гром среди ясного неба. Еще ранее до них доносились слухи о случаях неповиновения солдат. Они даже находили, что карательные меры недостаточно строги, но, когда 9 мая бунтовщики 3-го кавалерийского туземного полка, приговоренные своими же соотечественниками к десятилетнему тюремному заключению, были лишены мундиров и закованы в цепи, они, жалея несчастных, в то же время подумали, что этого примера будет достаточно.

Понятно, каково после этого было очнуться от такого призрачного спокойствия среди шума перестрелки и очутиться в центре битвы. По совету Ясина леди Эльтон и ее дочери забаррикадировались в самой отдаленной комнате бунгало, заставив дверь разной мебелью, и, прижавшись друг к другу, прислушивались к приближавшемуся реву и крику. Трикси влезла до слухового окна и, спустившись, сообщила ужасную весть, что службы и конюшни горят. Они слышали, как негодяи, опьяненные опиумом и фанатизмом, лезли на крышу и как торжественно заревели, когда один из шайки увидал англичанок через разобранную лиственную крышку. Стон ужаса, вырвавшийся у всех, выстрел из пистолета храброй маленькой Трикси, ответом на который был выстрел из ружья, ранивший храбрую девушку, — все это жило в уме бедных женщин как ужасный кошмар.

Мы знаем, каким образом они были спасены. Их осаждала шайка будмашей-воров, собравшихся с базаров, беглых каторжников, — и при первом появлении отряда, которым командовал субадхар, весь этот сброд разбежался. Полумертвых англичанок отвели в лагерь, где они провели ночь.

Тогда началось томительное ожидание, еще более тяжелое для леди Эльтон, чем пережитые недавно сцены ужаса. Она не получала известий от мужа. Дочь ее Грэс и недавно вышедшая замуж племянница находились в местности уже неспокойной, где можно было ожидать бунта при первом известии о восстании. У нее были друзья в Каунпоре, в Дели, в Янси. Ни в одном из этих городов не стояло таких сильных гарнизонов, как в Мееруте. Чего же можно было ожидать там? Когда приедет ее муж, наверное, будут приняты какие-нибудь меры, чтобы остановить движение бунтовщиков.

— Если бы я была комендантом крепости, ни один из этих скотов не попал бы в Дели! — восклицала Трикси, сжимая кулачки. — Берти Листон говорит, что наши солдаты рвутся в поход, что их нельзя сдержать.

— Трикси со времени этого выстрела превратилась в настоящую амазонку, — прибавляла Мод. — Но серьезно, мама, разве не думаете и вы, что следовало бы действовать?

— Лишь бы генерал вернулся!

Подобный разговор был прерван звуками перестрелки, доносившимися издали. В палатку быстро вошел сияющий Берти Листон.

— До свидания! Меня посылают на рекогносцировку. Что вы мне дадите, если я возвращусь к вам с генералом?

— Все… все, что имеем! — горячо воскликнула Трикси.

Девушка лежала на походной постели, еще не вполне оправившаяся от раны. Берти взглянул на нее. Она покраснела. Но некогда было много разговаривать. Молодой человек вышел, и скоро донесся топот удалявшейся лошади. Закрыв лицо руками, Трикси зарыдала.

Перестрелка прекратилась, среди ночной тишины раздавались только мерные шаги часовых. В палатке все пятеро сидели не двигаясь. Наконец Мод, воскликнув, что она дольше не может выносить этого, зажгла лампу, и леди Эльтон попросила дочерей спеть дуэт.

— Папа, может быть, вернется сегодня. Он будет рад, если вы встретите его пением.

Девушки исполнили желание матери, и генерал, подходя к освещенной палатке, уже издали слышал их приятные голоса.

— Да благословит их Бог! — сказал он, растроганный. — Они не пели бы так, если бы пережитое сильно потрясло их. Пойдемте, Берти. Они замолчали: вероятно, услыхали нас. Стой, Ясин-Хан! Не смей докладывать!

Полог палатки раздвинулся, генерал увидал тех, кто был ему всего дороже на свете. Его строгие глаза наполнились слезами, а громовой голос, не дрогнувший перед сотней врагов, ослаб и задрожал:

— А вот и я. Ну, как вы все поживаете?

Он стоял в темноте, и они не могли его видеть из освещенной палатки, но узнали по голосу.

Все вскочили и побежали к двери, одна только Трикси плакала в своем уголке.

— Вильфрид! Слава богу! Папа! Папа!

А тоненький голосок сквозь рыдания прибавил:

— Берти привел нам его. Берти, не уходите!

Дочери подвели генерала к лампе и только тут заметили его бледность и руку на перевязи.

— Отец ваш ранен! Дети, не душите его! Надо позвать доктора.

— Доктор-саиб здесь, — послышался спокойный голос, представлявший странную противоположность всеобщему волнению.

Вошел Ясин-Хан в белоснежном платье и громадном тюрбане, неизвестно где добытых им так быстро, и, кланяясь со своим обычным достоинством, указал дорогу доктору.

— Ясин! — воскликнула Трикси, заливаясь смехом. — Откуда ты? Ты точно выскочил из ящика фокусника!

Ясин улыбнулся, повторяя поклон: он был занят хозяином, и ему некогда шутить.