Наследник волхвов

Эпилог

Подросток ничем не выделялся из серой толпы единоверцев. Он стоял рядом с отцом, точнее – рядом с бородатым мужчиной, который считал подростка своим сыном.

Настоящего, биологического отца подростка больше нет. Деревенский староста ушел из жизни, так и не узнав, что у него есть сын.

Мать подростка, замужняя, богобоязненная женщина, согрешила со старостой, а все в деревне решили, что помогли молитвы и сжалился святой Никола, наконец-то послал бородатому Митричу наследника.

Староста, пьяный до беспамятства, снасильничал чужую жену в ночь после похорон своего отца, прежнего деревенского старосты, в первую ночь своего царствования в Еритнице. В ту ночь Митрич послал жену в особняк нового властителя мыть посуду после поминок. Женщина не рассказала мужу, как неожиданно проснулся заика, набросился на нее, совершил быстрое и грязное насилие. И захрапел, пуская слюни.

Староста не вспомнил, протрезвев, о насилии над чужой женщиной. Митрич искренне считал подростка собственным сыном. А женщина молчала.

Она молчала до тех пор, пока не застала тринадцатилетнего сына в лесу играющим с волками. Славься, святой Никола: сына застала мать, а не кто-то другой! Она увидела его с волками и духовно прозрела. Она воздела руки к небу и воздала хвалу Николе Чудотворцу. Она поняла Божественный Промысел.

Не было законных детей у заики старосты, никаких детей у него не было, так он думал – и не спешил ввести в дом молодуху, ибо, по завету святого Николы, власть в общине наследуется волхвами, потомками волхвов. Не хотел контуженый староста наблюдать, как растет ему смена, была ему по нраву власть вечная, безраздельная и безоглядная. Но свершил чудо святой, и сделал Никола так, что втайне от короля возрос королевич, способный предъявить свои права на королевство.

О да! Есть у рожденного по воле святого Николы чем засвидетельствовать права на трон. Волчьим Пастырем нельзя стать, им можно только родиться. Лишь с волхвами по крови поделился Никола частицей Чудотворной Силы своей, дал им власть над волками как свидетельство о праве властвовать над людьми. Кому подчиняются дикие звери, тому и николаиты подчинятся, покорно и безропотно.

Две весны минуло с той, когда мать пала ниц перед сыном, назвав его Владыкой будущим. Две весны назад узнал подросток, от кого он был зачат, и понял, что и в каком случае унаследует. Он рос и ждал случая, чтобы из последних сделаться первым.

Впрочем, он не был последним. Никогда не был. Он считался сыном человека, наделенного правом носить бороду, как у святого на иконах. Подобного права у подростка не будет, когда он возглавит общину. Жаль немного, ведь все мальчишки во всех деревнях николаитов мечтают стать бородатыми воителями. И он мечтал, пока не появилась иная мечта, другая цель, воистину великая.

Подросток дождался своего часа – трон свободен, и освободил его он! Он! Скоро он явится перед единоверцами в образе Волчьего Пастыря, и паства николаитов падет пред ним ниц, как пала ниц мать его когда-то, кажется, давным-давно. Он изменился с тех пор, он стал думать иначе, мыслить категориями правителя. И стал верить в помощь Чудотворца избраннику во всем, от большого до малого.

Как иначе, кроме вмешательства Чудотворца, объяснить, что москвич свернул к лесу? Что один из «трофейщиков» по дури, с перепугу выстрелил и что попал москвичу в сердце? И как объяснить, что в тот чудесный день проводник «трофейщиков» Митрич взял с собой «сына»? И он видел, где зарыли труп, и слышал, что убитого придут искать...

(А ведь можно объяснить все иначе! Все случившееся можно объяснить, вовсе не упоминая о чудесах.

Митрич брал с собой подростка не впервые. Случалось, и раньше рация давала сбой. Шли без связи маршрутом «Еритница – склады на болотах – хутор». Вышли из деревни до того, как у деда Кузьмы объявился репортер, и уже были на подходе к хутору, когда москвич ехал в Еритницу на стареньком велосипеде советского производства марки «Украина».

Шли опушкой, поскольку в глубинах весеннего леса трудно передвигаться с грузом. Молодой и неопытный «трофейщик» из новичков сильно замочил ноги, шел и зубами стучал от холода. Его пожалели, дали хлебнуть спирту. Молодой присосался к фляжке – не оторвешь, всю вылакал. И опьянел. В дымину нажрался сосунок.

Пьяный дурак отстал от группы, захотел проблеваться, сдуру вышел за опушку, на открытое пространство. Его-то, пошатывающегося, и заметил Андрей. Свернул узнать, кто это, почему шатается, подумал: «Может, плохо человеку. Может, ему помощь нужна». Свернул и крикнул: «Эй, там, у леса!..» И нарвался на дурную пулю.

Протрезвев, молодой дурак так и не смог объяснить, зачем выхватил «ТТ», зачем стрелял. Лопотал что-то вроде: «Крик услыхал и застремался, в натуре очко сыграло, дурь в башку вошла, я машинально «тэтэшку» цапнул, рука сама волыну схватила, палец машинально курок спустил...» Каялся, плакал, молил не говорить старосте о нарушении сухого закона на маршруте. Ведь спирт с собой брали не пить, а вместо йода и прочих дезинфицирующих средств. Лукавили, конечно, сосали спиртягу, но чтоб в хлам нажираться, такого себе старались не позволять. А ежели позволяли, то держали прецедент в секрете от контуженого заики, скорого на жестокую расправу.

Молодого дурака пожалели вторично, о его пьянстве умолчали, все списали на стечение обстоятельств и нервы...)

Подросток ничем не выделялся в серой толпе деревенских. Вместе со всеми он с опаской поглядывал на солдат, выносивших из лесу подгнившие ящики с оружием. Большинство ящиков давно увезли, эти оставили специально для телевизионных съемок. Как и все деревенские, подросток старался не встречаться глазами с военными в камуфляже и пузатыми милиционерами в больших, красивых фуражках, с большими звездами на погонах.

А военные и милиционеры вовсю позировали перед телекамерами и откровенно ревновали известную тележурналистку, проявлявшую особое внимание к штатскому белобрысому прощелыге и его надутому, будто индюк, дружку, в ярком галстуке, с новеньким, блестящим обручальным кольцом на пальце.

В сторонке от камер держался лишь один человек из приезжих, тот, которого подросток спас из ловчей ямы.

Толпа николаитов зашевелилась – телевизионщики выволокли из плотных рядов Митрича. Самый пузатый милиционер допросил бородача под прицелом четырех объективов, вежливо и чуть смущаясь. На все вопросы Митрич отвечал односложно: «Не было этого, люди подтвердят». И николаиты подтверждали, отрекаясь от всех обвинений, согласно кивая, лишь когда их спрашивали: «Верите ли вы в Бога Николу?..»