Наследники

Глава 1

От Сентрел-Парк-Уэст до Мэдисонавеню счетчик набил лишь шестьдесят пять центов, но мне показалось, что я преодолел дистанцию в тысячу световых лет. Во всяком случае, с таким ощущением я вошел в здание.

Прохладный, с высоким потолком, мраморным полом вестибюль. Полукруглый стол из оникса с двумя регистраторшами за ним, позади двое охранников, а за ними, на стене, выбито золотом:

ТЕЛЕРАДИОВЕЩАТЕЛЬНАЯ КОМПАНИЯ СИНКЛЕРА

Я остановился перед одной из девушек.

— Мне нужен мистер Спенсер Синклер.

Девушка подняла голову.

— Пожалуйста, скажите мне ваши имя и фамилию.

— Стивен Гонт.

Она перевернула страницу лежащей перед ней регистрационной книги и пробежалась взглядом по списку.

— Мистер Гонт, вам назначено на десять тридцать.

Непроизвольно я взглянул на настенные часы. Десять двадцать пять.

Девушка повернулась к охранникам.

— Мистер Джонсон, проводите, пожалуйста, мистера Гонта к кабинету мистера Синклера.

Охранник, к которому она обратилась, кивнул, улыбнулся, но глаза его остались холодными. Я же повернулся и зашагал к лифтам.

— Мистер Гонт, — остановил он меня, по-прежнему улыбаясь. — Нам сюда.

Вслед за ним я прошел вглубь фойе, к отдельному лифту. Он вытащил из кармана ключ, вставил в замочную скважину, повернул и двери кабины открылись.

Он пропустил меня вперед, вытащил ключ, вошел следом за мной в кабину. Как только двери закрылись, зазвенел звонок.

— У вас в карманах есть что-нибудь металлическое? — голос все такой же доброжелательный.

— Только мелочь.

— Что еще? — наверное, на моем лице отразилось недоумение, потому что он пояснил:

— Звонок, который вы слышите, подключен к электронной системе обнаружения металла. Мелочи недостаточно для ее включения.

Должно быть, вы о чем-то забыли.

Он не ошибся. Я вспомнил.

— Портсигар! Серебряный портсигар, который мне подарила девушка, — и я достал портсигар.

Охранник посмотрел на него, взял, открыл дверку на панели управления, положил портсигар в находившееся за ней углубление. Звон тут же прекратился.

Он достал портсигар и вернул его мне с виноватой улыбкой.

— Мне не хотелось бы разочаровывать вас, мистер Гонт, но серебряное лишь покрытие, а сам портсигар из никеля.

Я убрал портсигар в карман, усмехнулся.

— Меня это не удивило.

Охранник вновь повернулся к панели и нажал кнопку. Лифт плавно пошел вверх. Я поднял голову, взглянув на светящийся указатель этажей. Но цифр не обнаружил.

— Как мистер Синклер узнает, на каком он этаже? — спросил я.

Лицо охранника стало серьезным.

— Есть одна маленькая хитрость.

Кабина лифта замедлила ход и остановилась. Я вышел и оказался в небольшой прихожей с белыми стенами. Едва за моей спиной закрылись двери кабины лифта, в прихожей появилась блондинка в черном платье классического покроя.

— Мистер Гонт, сюда, пожалуйста.

Она провела меня в приемную.

— Мистер Синклер примет вас через несколько минут. Вот газеты, журналы. Не хотите ли кофе?

— Не откажусь. Пожалуйста, черный, с одним куском сахара.

Она ушла, а я сел в кресло, взял последний номер «Уолл-стрит джорнэл», открыл страницу биржевых котировок. Акции «Грейт Уорлд Бродкастинг» стоили восемнадцать долларов без шести центов, акции Радиовещательной компании Синклера — сто сорок два доллара с четвертью. От Сентрел-Парк-Уэст меня отделяли не только тысяча световых лет, но и семьдесят две телевизионные станции, пятьдесят региональных зон вещания и пятьсот миллионов долларов.

Секретарь принесла кофе. Черный, горячий, в чашечке из тончайшего фарфора.

— Еще несколько минут, пожалуйста, — улыбнулась она.

— Ничего страшного. Я не тороплюсь.

Я проводил ее взглядом. Походка легкая, уверенная.

Интересно, подумал я, а что бы она сделала, ухвати я ее за попку.

Вернулась она, едва я допил кофе.

— Мистер Синклер просит вас зайти.

Я последовал за ней в кабинет.

Спенсер Синклер Третий выглядел точно так же, как на фотографиях. Моложе своих лет, высокий, стройный, одетый с иголочки. Длинный нос, тонкие губы, квадратный подбородок, холодные, интеллигентные серые глаза.

— Мистер Гонт, — он поднялся из-за стола, чтобы пожать мне руку. — Пожалуйста, садитесь.

Я опустился на стул перед его столом. Он нажал кнопку на аппарате внутренней связи.

— Мисс Кэссиди, меня ни для кого нет.

Сел, и несколько секунд мы смотрели друг на друга.

— Наконец-то мы встретились. Я столько слышал про вас. Вы обладаете редким талантом: умеете заставить людей говорить о вас.

Я промолчал.

— Вам интересно, что о вас говорят?

— По правде сказать, нет, — признался я. — Достаточно и того, что они говорят обо мне.

— Вы, похоже, пользуетесь успехом у женщин.

Я позволил себе улыбнуться. Тут он попал в точку, хотя и знал далеко не все. В частности, и не подозревал о том, что в этот же день, только попозже, я встречался с врачом, чтобы договориться об аборте Барбары, его дочери[2].

Спенсер взял со стола лист бумаги, вгляделся в него.

— Надеюсь, вы не обидитесь, узнав, что я попросил собрать о вас кое-какую информацию?

Я пожал плечами.

— Это естественно. Я сделал то же самое в отношении вас. Только воспользовался архивом «Нью-Йорк тайме».

— Стивен Гонт, двадцати восьми лет, родился в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс. Отец, Джон Гонт, президент банка. Мать, до замужества Энн Рейли, оба умерли.

Учился в лучших учебных заведениях Новой Англии.

Работа: рекламное агентство «Кеньон и Экхардт», один год, кинокомпания «Метро-Голдвин-Мейер», два года.

Последние три года — телерадиовещательная компания «Грейт Уорлд Бродкастинг», помощник президента Гарри Московица. Холостяк. Ведет активный образ жизни.

Он положил лист на стол и посмотрел на меня.

— Одного только я никак не могу понять.

— Чего именно? — переспросил я. — Может, я смогу вам помочь?

— Как попал в такую компанию благовоспитанный мальчик из нееврейской семьи?

Я знал, что он имеет в виду.

— Все очень просто. Я — их Shabbos boy.

По выражению его лица я видел, что он меня не понял.

— Суббота — шаббат, еврейский выходной. Они не работают. А потому субботу они отдали мне. И, насколько я понимаю, точно так же поступают и у вас, и в Си-би-эс, и в Эн-би-си, и в Эй-би-си[3].

— Вы высоко себя цените, не так ли?

— Да, — без малейшего колебания ответил я.

— Почему вы так уверены, что мы не сможем остановить вас, если захотим?

Я улыбнулся.

— Мистер Синклер, последние полтора года вы только этим и занимались, но у вас ничего не вышло. Вам повезло, что мы охватываем только одиннадцать из ста регионов, а не то вы бы давно потерпели крах.

Он смотрел на меня в упор.

— Не могу понять, нравитесь вы мне или нет.

Я встал.

— Вы — человек занятый, мистер Синклер, поэтому не буду более отнимать у вас времени. Получаю я работу или нет?

— Какую работу? — спросил он. — Мне казалось…

— Мистер Синклер, если вы позвали меня лишь для того, чтобы посмотреть, кто желает вашей дочери спокойной ночи, то напрасно потратили и свое время, и мое.

Меня давно ждут на рабочем месте.

— Садитесь, мистер Гонт, — резко приказал он.

Я остался на ногах.

— Я намеревался предложить вам должность вице-президента, курирующего программы, но уже не уверен, что предложу.

Мои губы вновь разошлись в улыбке.

— И не предлагайте. Мне это не подойдет. Программами я занимаюсь уже три года.

Наши взгляды встретились.

— И какой пост вас бы устроил? Хотите занять мое место?

— Не совсем, — я продолжал улыбаться. — Я бы хотел стать президентом «Синклер телевижн».

— Вы, должно быть, шутите! — ужаснулся он.

— В бизнесе шутки недопустимы.

— Дэн Ритчи десять лет возглавляет Эс-ти-ви, а до того пятнадцать лет руководил «Синклер радио». Он один из лучших специалистов в отрасли. Неужели вы думаете, что сможете делать то, что делает он?

— И не собираюсь, — ответил я. — Его методы устарели. Они годились на радио, но телевидение — это совсем другое дело. Самому юному из ваших высших чиновников уже далеко за пятьдесят, а большинство телезрителей моложе тридцати и средний возраст уменьшается с каждым годом. Каким образом вы можете заставить их не переключать телевизор на другие каналы, если они давным-давно перестали слушать, что говорят им родители?

И я не собираюсь биться головой о стенку, пытаясь убедить старческую команду, что делать все надо, как я того хочу, а не иначе. Последнее слово должно быть за мной.

На меньшее я не согласен.

Он помолчал.

— Но где гарантии того, что вы будете слушать меня?

— Их нет, — я улыбнулся. — Но я заверяю вас, что существует авторитет, к которому я буду прислушиваться.

— Кто же это?

— Индекс Нельсена[4]. Сейчас Эс-ти-ви идет четвертой, вслед за тремя упомянутыми выше телерадиокомпаниями. Через два года мы будем первыми, в крайнем случае, вторыми.

— А если не будем?

— Тогда вы будете иметь полное право вышибить меня. Но и ниже мы не опустимся. Четвертое место так или иначе останется за нами.

Синклер долго разглядывал лежащие передо ним бумаги. А когда заговорил, голос его изменился. Теперь передо мной сидел отец Барбары.

— Вы намерены жениться на моей дочери?

— Это одно из условий получения работы?

Следующую фразу он выдавил из себя с трудом:

— А как же ребенок?

Я взглянул на него. Его рейтинг в моих глазах поднялся на добрых десять пунктов.

— Мы позаботимся об этом во второй половине дня.

— Доктор хороший?

— Лучший. Мы поедем в частную клинику в Скардейле.

— Вы позвоните мне, как только все закончится?

— Да, сэр. Обязательно.

— Бедная Барбара, — вздохнул он. — Она — хорошая девочка.

Ну как я мог сказать отцу, что его дочь перетрахалась с половиной Нью-Йорка и постоянно курит марихуану?

— Ребенок… ваш?

Я посмотрел ему в глаза.

— Мы не знаем.

Он отвел взгляд.

— Если доктор скажет, что возможны осложнения, вы не позволите ему оперировать?

— Нет, — твердо ответил я. — Пусть вам и покажется это странным, сэр, но Барбара мне небезразлична и я не хочу чтобы с ней что-то случилось.

Он шумно выдохнул и встал. Протянул руку.

— Я беру вас на работу. Когда вы сможете начать?

— Завтра, если вы не возражаете. Со старого места я уволился на прошлой неделе и уже передал все дела.

Впервые он улыбнулся.

— Завтра мне подходит.

Мы пожали друг другу руки, и я направился к двери.

А открыв ее, обернулся.

— Между прочим, какой это этаж?

— Пятьдесят первый.

— А на каком находился кабинет Ритчи?

— На сорок девятом.

— Я хочу, чтобы мой был на пятидесятом, — л вышел, притворив за собой дверь.

Глава 2

Я вновь нажал кнопку звонка. Из-за двери доносилась музыка, похоже, заглушавшая все остальные звуки.

Я толкнул дверь. Она открылась. Из гостиной валили клубы горьковатого дыма. Я мог словить кайф, пару раз глубоко вздохнув. Но вместо этого распахнул окна и выключил стерео. От резкого перехода к тишине даже заболели уши.

— Барбара! — позвал я.

Ответа не последовало. Затем до меня донеслось ее хихиканье. Я прошел к спальне, остановился на пороге.

Барбара в чем мать родила сидела на полу. С сигаретой, набитой марихуаной, во рту. Перед ней стоял высокий юноша-негр.

Он заметил меня раньше, чем Барбара. Лицо его разом посерело.

Барбара повернулась ко мне.

— Стив! — в голосе ее слышался упрек. — Ты напугал его.

— Извини, — я вошел в спальню.

Юноша весь сжался.

— Вы — ее муж?

Я покачал головой.

— Она — ваша девушка?

— Не болтай чепухи, Рауль, — встряла Барбара. — Он — мой приятель. — Барбара повернулась ко мне, вновь захихикала. — Ты сэкономил мне пятьдесят долларов. Рауль сказал, что ничего не возьмет с меня, если его член упадет раньше, чем через час.

Я достал из кармана две купюры, десять и двадцать долларов, и протянул их юноше.

— Сгинь.

Едва ли ему потребовалось больше минуты, чтобы одеться и пулей вылететь из квартиры. Я закрыл за ним дверь и вернулся в спальню.

Она вытянулась на кровати.

— Оттрахай меня, Стив. Он меня возбудил. Так хорошо сложен.

— Одевайся, — резко бросил я. — Нас ждут.

Тут она разрыдалась. Уткнулась головой в подушку, вздрагивая всем телом.

Я сел на кровать. Обнял ее.

— Я боюсь, Стив, — прошептала она. — Я так боюсь, что могу сойти с ума. Если они причинят мне боль, я умру. Я это знаю. Не выношу боли.

— Ни у кого и в мыслях нет причинять тебе боль, крошка, — успокоил ее я.

— Все утро я думала об этом и, наверное, выпрыгнула бы в окно, не приди Рауль, — она запнулась. — Меня сейчас вырвет.

Я помог ей подняться, отвел в ванную, поддерживал ее голову, пока она блевала над унитазом. Наконец приступ рвоты прошел. Теперь Барбара дрожала, словно от холода. Я накинул на нее махровый халат и прижимал к себе, пока дрожь не затихла.

— Я пришла в себя.

Я посмотрел на нее. Лицо бледное, но глаза уже ясные.

— Прими душ и оденься. А я пока сварю тебе кофе.

Она задержала меня.

— Ты получил работу, Стив?

Я кивнул.

— Я рада.

Я вышел из ванной, услышал, как Барбара пустила воду. На кухне нашел кофеварку и включил ее в сеть.

Во всех больницах мира комнаты ожидания, наверное, ничем не отличаются друг от друга. Разве что оттенками светлых тонов, да количеством кресел и диванов.

В очередной раз открылась дверь, но теперь доктор в зеленом хирургическом халате взглядом выискал меня среди прочих и кивнул.

— Пройдем ко мне, Стив.

Вслед за ним я вошел в маленький, отделанный дубовыми панелями кабинет. Он плотно закрыл дверь и повернулся ко мне.

— Более можешь не волноваться, Стив. С ней все в порядке.

У меня словно гора с плеч упала.

— Никаких проблем?

— Абсолютно, — он закурил. — Мы даже записали операцию в журнал. Удаление фиброзной опухоли. Ночь она проведет здесь. А утром сможет уехать домой.

— Можно мне позвонить?

Он кивнул, и я набрал номер Спенсера Синклера.

— Ее отец? — спросил он, когда я положил трубку.

— Да.

— Она боится его. И вообще, очень пуглива. Ты, похоже, единственный, кто вселяет в нее уверенность.

— Понятно, — пробубнил я.

— В операционной слышишь много чего. Пентотал развязывает языки. Она сказала, что на нее он действует, как марихуана, а потому она более ничего не боится, а такое с ней случается лишь когда она с тобой или накурится марихуаны.

Я предпочел промолчать.

— Я знаю одного хорошего психоаналитика. Если ты убедишь ее обратиться к нему, думаю, он сможет ей помочь.

Я воззрился на него. Билла я знал много лет, но впервые увидел в нем врача. Оставалось только гадать, чему их учат в институтах, если все они думают, что могут заменить собой Бога.

— Она доверяет мне только по одной причине — потому что я не сую нос в чужие дела. И никогда не пытаюсь указывать, что ей следует делать, а чего — нет.

Он пожал плечами.

— Извини. Я думал, ты — ее друг.

— Друг, — согласился я. — И проявление дружбы я вижу в своем присутствии здесь. Но не более. От меня не требуется ни поучать ее, ни критиковать. Только находиться рядом.

— Но она еще совсем ребенок.

— Ей двадцать два. И она решила как ей жить задолго до нашей первой встречи. Как и любой из нас, она имеет право выбирать собственный путь.

— Даже если он ведет к самоуничтожению?

— Даже тогда, — я замялся. — Разве ты не понимаешь, Билл, что я могу помочь ей только в одном случае — если она меня попросит. Если же нет — она может делать все, что ей заблагорассудится.

Он помолчал, обдумывая мои слова. Затем кивнул.

— Возможно, ты и прав.

— Могу я повидаться с ней?

— Конечно. Она в двадцатой палате на втором этаже.

Но надолго не задерживайся, ей надо отдохнуть. Счет направить тебе?

— Естественно. Благодарю, Билл, — я пожал ему руку и поднялся на второй этаж.

Она вроде бы спала, когда я вошел в полумрак палаты. Черные волосы окаймляли бледный овал лица, под глазами набухли мешки. Я постоял, глядя на нее.

Ее глаза раскрылись, словно два синих озерца. Она протянула мне руку.

— Привет, Стив. Ты не уехал. Я рада.

Я взял ее за руку. Холодную, хрупкую.

— Я же сказал, что подожду, пока все закончится, — я присел на стул у кровати. — Как ты себя чувствуешь?

— Все-таки больно. Но не очень. Мне сделали укол, — она коснулась губами моей руки. — Как ты думаешь, я смогу снова трахаться… после этого?

Я рассмеялся.

— Хочешь, договоримся о встрече прямо сейчас? На следующей неделе я готов доказать тебе, что твой вопрос лишний.

— Я не шучу, Стив.

— Я тоже.

Внезапно на мою руку закапали горячие слезы.

— В следующий раз я хочу родить ребенка, Стив.

Чтобы более никогда не проходить через такое.

Я промолчал.

— Ты женишься на мне, Стив? — голос ее глохнул в подушке. — Я буду тебе хорошей женой, обещаю.

Я повернул ее лицом к себе. В ее широко раскрывшихся глазах стоял испуг.

— Сейчас не время говорить об этом. Ты многое пережила. Обсудим это, когда тебе станет лучше.

О на поймала мой взгляд.

— Я не передумаю.

Я улыбнулся.

— Надеюсь, что нет, — с тем я наклонился и поцеловал ее в губы. — А теперь попробуй уснуть.

Глава 3

Чак ждал меня у дверей «21»[5]. Едва я вошел, обнял меня за плечо.

— Я оставил тебе столик у бара. Джек Сейвитт уже ждет. Он на два коктейля впереди.

— Спасибо, Чак, — поблагодарил я.

— Всегда готов помочь, дружище, — он улыбнулся, а его глаза через мое плечо уже обозревали тех, кто входил следом.

Я прошел через бар. У стойки народ толпился в три ряда. Джек поднял голову. Его седой «ежик» воинственно топорщился.

— Ну?

— Успокойся, — я сел. — Мы прорвались.

— Полная победа? — изумился он. — То, о чем мы говорили?

Я кивнул.

— Перед тобой сидит президент «Синклер Ти-ви».

— Мой бог! — воскликнул он. — Потрясающе!

Официант поставил на стол два бокала с «мартини»[6].

— Повторить, — тут же попросил его Джек. — Я не ошибся, наказывая тебе, как надо с ним держаться?

Я поднял бокал.

— Не ошибся, — пусть он надувается от гордости. Незачем ему знать, что у меня был туз в рукаве. Сам-то я не питал ложных иллюзий. Если б не Барбара, едва ли я получил бы эту должность. — Твое здоровье, — я отпил из бокала. «Мартини» в «21» смешивали отменно.

— Ты обговорил жалование, контракт, условия?

Я покачал головой.

— Зачем? Это же твоя работа.

— Молодец, — он улыбнулся. — Можешь не волноваться. Я не дам тебя в обиду.

— Я в этом не сомневаюсь, — с улыбкой ответил я.

Агент всегда остается агентом. Как только ты устраиваешься на работу, его начинает волновать, а что он будет с этого иметь.

— А где тебя носило весь день? — спросил он. — Мне передали, что ты ждешь меня здесь, а потом ты словно в воду канул. Сейчас не время развлекаться с девками. Из-за тебя у меня разыгралась язва.

Я рассмеялся.

— Никаких девок. Я уезжал по делу, которое не мог отложить, — мой бокал опустел и тут же на столе появился второй, полный до краев. Я поднял его и посмотрел на Джека. — А теперь я хочу, чтобы твои мальчики поработали на меня. Мне нужны характеристики всех сотрудников компании. Составление программ, продажа времени клиентам, реклама, исследования, инженерное обеспечение, по обоим побережьям. Затем то же самое по региональным телестудиям. Потом анализ программ, частота появления на экране, эфирное время, рейтинг, по отдельным регионам и стране в целом. И, наконец, перечень телесериалов, как подготавливаемых к съемкам, так и уже находящихся в работе. Не только по Синклеру, но и нашим главным конкурентам.

Тут пришла его очередь ухмыляться. Он сунул руку за спину и извлек книгу в черном кожаном переплете толщиной не менее трех дюймов. По черной коже бежали золотые буквы. В таком сочетании я их видел впервые:

СТИВЕНУ ГОНТУ,

Президенту «Синклер телевижн»

Лично

— Я тебя опередил. Тут все, о чем ты просишь. Таков стиль «Уорлд артисте менеджмент». Отдел исследований пахал на тебя с того самого момента, как на прошлой неделе ты сказал мне о встрече с Синклером. И сегодня я распорядился, чтобы мальчики были наготове, на случай, если у тебя возникнут вопросы.

Я улыбнулся.

— Мне следовало догадаться, что ты все сделаешь сам.

— Тебя ждет еще один сюрприз. Я подчеркнул те передачи, которые могут иметь особый успех в следующем году.

— Это хорошо, — кивнул я. — А как насчет завершения этого года?

— Перестань, — отмахнулся он. — Уже октябрь. До нового сезона подготовить что-нибудь стоящее уже не успеть. С этим ничего не поделаешь.

— Это еще почему?

— Ты знаешь не хуже меня, что время расписано чуть ли не до самого лета.

— Не знаю и знать не хочу. А вот известно мне совсем другое: я нахожусь на передовой и каждый, кому не нравится мой приход, не упустит возможности выстрелить в меня. Ты знаком с Синклером дольше меня. И понимаешь, что он ждет моих действий.

— Действий, но не чудес.

— Ты готов на это поспорить?

Джек промолчал.

— Как ты думаешь, почему я получил эту работу? Да потому, что должен сотворить чудо, как для «Грейт Уорлд».

Он отпил из бокала.

— Какая из кинокомпаний сейчас на мели? — спросил я.

Он мрачно уставился в бокал.

— Все они в тяжелом положении. В этом году ни одна из них не получила существенной прибыли. И сейчас они стоят на ушах, лишь бы их финансовые счеты выглядели поприличнее.

— Отлично, завтра с утра пообщайся с ними и купи мне как можно больше их лучших фильмов. Единственное условие — год выпуска 1949 и позже.

— Ты, похоже, шутишь.

Я знал, что он хотел этим сказать. Речь-то шла о фильмах, которые шли только в кинотеатрах. До сих пор кинокомпании соглашались продавать телевидению лишь фильмы, выпущенные ранее 1948 года. Голос мой обратился в лед. Пришло время показать Джеку, кто у нас хозяин.

— В моем бизнесе нет места для шуток.

Прием сработал не хуже, чем с Синклером. Тон его изменился.

— Но ты представляешь, сколько это будет стоить?

— Неважно. Ты же видел последний финансовый отчет Синклера. Прибыль более ста миллионов.

— И что ты будешь делать, когда их получишь?

— Вставлю их в субботнюю программу. С девяти до одиннадцати вечера, — я обратил внимание, что он сказал «когда», а не «если».

Вновь он изумился.

— То есть хочешь вернуться к тому, с чего начинало телевидение. Теперь-то в это время показывают только телесериалы.

— Показывают другие телекомпании, — уточнил я. — «Синклер» не удосужился снимать свои телефильмы.

Единственное, что у них есть, — это деньги. Вот я и хочу использовать малую их толику, чтобы прибрать себе часть рынка.

— Но это неверный ход, — запротестовал он. — Мы можем создавать свои программы.

Я понимал, что его гложет. За фильмы не полагалось десять процентов комиссионных, и ему не хотелось терять жирный еженедельный кусок.

— Совершенно верно. Но в следующем году. Ты же сам сказал, что в этом ничего не получится.

— Над тобой все будут смеяться.

— И пусть. Плевать я на них хотел. Главное — рейтинг. Им будет не до смеха, когда придет очередная выборка Нельсена.

— Когда ты хочешь начать?

Я легко читал его мысли. Чем меньше срок, тем выше цена, и он собирался компенсировать потери за счет других участников сделки. Как он это сделает — меня не волновало, при условии, что я получал фильмы.

— В январе.

— То есть времени совсем ничего. Влетит в копеечку.

— Ты это уже говорил, — я отпил из бокала. — Ты помнишь девиз кинокомпаний? «Фильмы — ваше лучшее развлечение». Что ж, я с ними согласен.

— Будем надеяться, что ты не ошибся, — мрачно ответил он.

— Я в этом уверен. А теперь давай закажем обед. Ты позвони своим мальчикам и скажи, что мы встретимся в моей квартире в одиннадцать.

Он потянулся к телефонному аппарату.

— Какой адрес? Двадцать пять, Сентрел-Парк-Уэст?

— Нет. Уолдорф-Тауэрс, пентхауз[7] Би.

От изумления у Джека разве что не отвисла челюсть.

— Я не знал, что ты переехал.

— Среди прочего, я сегодня занимался и этим. Мне нравится ходить на работу пешком.

Глава 4

На этот раз, когда я вошел в вестибюль, меня уже знали. Обе девушки за полукруглым столом радостно заулыбались.

— Доброе утро, мистер Гонт, — поздоровались они хором.

— Доброе утро, — ответил я.

Ко мне направился охранник, который днем ранее отвозил меня наверх.

— Доброе утро, мистер Гонт. Ключ от вашего лифта у меня. Я покажу вам, как им пользоваться.

— Благодарю вас, мистер Джонсон.

Он улыбнулся, довольный тем, что я запомнил его фамилию. Я последовал за ним в маленький коридорчик.

Остановились мы у другого лифта, рядом с тем, на котором поднимались в прошлый раз. Он вытащил из кармана ключ и вставил в замочную скважину, расположенную на месте привычной кнопки. Повернул. Двери открылись. Мы вошли в кабину.

— Вам нужно лишь нажать кнопку «Вверх». Между вестибюлем и вашим этажом остановок не будет. Кнопка «Вниз» доставит вас в вестибюль.

Я кивнул, улыбнулся.

— Тут звонка нет?

— Нет, сэр, — на его лице не отразилось и тени улыбки. — Электронная система обнаружения металла имеется только в лифте мистера Синклера. Он распорядился установить ее в прошлом году, когда какой-то псих заявился к нему с пистолетом.

Я ожидал продолжения, но его не последовало. Оставалось только гадать, что такого наделал Синклер, если его хотели пристрелить.

— Приходящие к вам люди будут направляться в главную приемную на сорок седьмом этаже, — добавил охранник. — Оттуда они поднимутся на другом лифте, обслуживающем только пять верхних этажей. В нем постоянно находится лифтер, все прочие лифты в здании — автоматические. От этого лифта только три ключа.

Один — ваш, второй — у мисс Фогарти, вашего личного секретаря, третий — у секретарей-регистраторов в вестибюле, — он нажал кнопку «Вниз» и двери вновь открылись. — Вас интересует что-нибудь еще?

— Только одно: на каком этаже мой кабинет?

В его глазах я заметил удивление.

— На пятидесятом, сэр.

— Благодарю, мистер Джонсон, — он вышел из кабины, а я нажал кнопку «Вверх».

Мисс Фогарти уже ждала меня, когда открылись двери кабины. Лет двадцати шести, высокая, стройная, кареглазая, с темно-русыми волосами, перехваченными черной лентой, в строгом черном платье от Диора, из украшений — лишь золотая булавка на плече.

— Доброе утро, мистер Гонт. Я — Шейла Фогарти, ваш главный помощник.

Я протянул руку.

— Доброе утро, мисс Фогарти.

Холодная, чуть влажноватая ладонь подсказала мне, что она волнуется ничуть не меньше меня. Мое настроение сразу улучшилось. Я улыбнулся, она последовала моему примеру.

— Позвольте мне показать вам ваши владения.

Она повернулась, и я отметил про себя, что у нее отменная задница и отличные ноги.

— Расположение комнат на этом этаже точно такое же, как у мистера Синклера. Из сотрудников компании целый этаж занимаете только вы.

Я последовал за ней по коридору. Белые стены, расцвеченные картинами. Тот, кто их выбирал, несомненно, обладал отменным вкусом. Мне показалось, что среди них были подлинники Миро и Пикассо.

Мисс Фогарти поймала мой взгляд.

— Все картины из коллекции мистера Синклера.

Она открыла первую дверь.

— Тут просмотровый зал.

Я заглянул внутрь. Двадцать два удобных кресла плюс экран. Я кивнул, она закрыла дверь и мы двинулись дальше.

— Большой зал заседаний, — длинный стол, за которым могли усесться двадцать человек. — Есть еще малый зал заседаний, а между ними кухня. Шеф-повар приготовит к ленчу все, что вы пожелаете заказать.

Малый зал заседаний отличался от большого только размерами: за столом умещались лишь десять человек.

Мы зашагали обратно к лифту.

— Тут три комнаты для посетителей, чтобы те, кто приходит к вам, не встречались друг с другом, — она открыла дверь. — Все они практически одинаковые.

Точно в такой же я сидел днем раньше и этажом выше. В приемной за столом восседала блондинка. При нашем появлении она вскочила.

— Мисс Свенсон, ваш секретарь-регистратор, — представила ее мисс Фогарти. — Мисс Свенсон, это мистер Гонт.

Блондинка улыбнулась.

— Рада познакомиться с вами, мистер Гонт.

Я улыбнулся в ответ. Мисс Свенсон как две капли воды походила на секретаря-регистратора из приемной Синклера.

— Я тоже, мисс Свенсон.

Мы пересекли приемную. Мисс Фогарти открыла следующую дверь.

— Это мой кабинет.

В кабинете сидела еще одна девушка. Она подняла голову, когда мы вошли, и встала, едва мы приблизились к ее столу.

— Это Джинни Дэниэлз, моя заместительница. Мисс Дэниэлз, мистер Гонт.

— Добро пожаловать к нам, мистер Гонт, — улыбнулась она.

От блондинки мисс Дэниэлз отличалась только цветом волос. Вероятно, Синклер требовал, чтобы все секретари соответствовали утвержденному им стандарту.

— Мисс Дэниэлз, — я пожал ее руку. Не такую потную, как у мисс Фогарти. Последняя могла потерять гораздо больше, а потому и волновалась сильнее.

— В ваш кабинет ведут две двери, — продолжила лекцию мисс Фогарти. — Одна — вот эта, — она указала на дверь рядом со своим столом, — вторая — из приемной. Посетители будут проходить через приемную, если вы не распорядитесь иначе.

Я промолчал.

Она открыла дверь в мой кабинет и пропустила меня вперед. На пороге я остановился. Практически двойник кабинета Синклера наверху. Те же десять окон с каждой стороны. Единственное отличие состояло в том, что этот кабинет выглядел новым, словно им ранее не пользовались.

— Кто занимал этот кабинет до меня? — спросил я. — Кто бы это ни был, он не оставил следов своего присутствия.

— Никто. По какой-то причине, мне неизвестной, этот кабинет пустовал все четыре года, с тех пор, как мы переехали в это здание.

Я коротко глянул на нее, прошел за стол, сел. «Странный человек этот Синклер, — подумалось мне. — Держать пустым такой кабинет!»

— Не хотите ли чашечку кофе? — спросила мисс Фогарти.

— Не откажусь. Черный, с одним куском сахара.

Она ушла и минуту спустя вернулась с кофейным подносом, который поставила на мой стол. Налила кофе. Я отметил и дорогой фарфор чашки, и серебряные щипцы, которыми она взяла и опустила в чашку кусочек сахара.

— Одного хватит?

Я пригубил кофе.

— Вполне.

Мисс Фогарти улыбнулась.

— В среднем ящике стола вы найдете две папки. В одной — личные дела мисс Свенсон, мисс Дэниэлз и мое.

Вы, разумеется, понимаете, что мы назначены к вам временно. Вы имеете полное право лично подбирать сотрудников.

— Пока у меня претензий нет. Мне нравится то, что я вижу, а приводить кого-то с собой я не собирался.

Улыбка мисс Фогарти стала шире.

— В другой папке — имена и фамилии высших чиновников компании с указанием занимаемых ими должностей. Мистер Синклер особо просил, чтобы вы просмотрели этот список, потому что в половине десятого он хочет представить их вам.

— Обязательно просмотрю, — пообещал я. Какая тактичная женщина, отметил я. Не сказала, что Синклер собирается представить меня им.

— А теперь позвольте познакомить вас с некоторыми техническими хитростями, — мисс Фогарти обошла стол ;и встала рядом. До меня донесся легкий аромат ее духов. — Ваш телефон-коммутатор имеет десять каналов.

Чтобы выйти в город, надо набрать восьмерку или девятку. Конечно, и мы можем соединить вас с нужным абонентом. Две линии — прямые, в обход коммутатора, ими можете пользоваться только вы. Эти две клавиши включают интеркомы[8] на наших столах.

На противоположной стене вы видите три телевизионных экрана. Первый связан с нашей студией и всегда показывает нашу программу. Остальные два — обычные телевизоры, переключающиеся на любой канал. Кнопочный блок управления на вашем столе, рядом с телефоном.

В боковой стене — встроенный бар, который открывается этой кнопкой, — она нажала на кнопку, и бар открылся.

Я оглянулся. Многоцветье бутылок, бокалы всех раз, меров. Наливай и пей. Я одобрительно кивнул.

— Дверь, что справа от бара, ведет в приемную. Она снабжена электронным блокиратором, управляемым как с вашего стола, так и с наших. Слева от бара — дверь в зону отдыха. Ванная, душ, сауна, парилка, а также спальня, если вы захотите отдохнуть.

Я поднялся и открыл левую дверь. Переступил порог.

Там было все, о чем она говорила, и даже больше. Имея под боком такие удобства, не имело смысла ходить домой.

Я вернулся в кабинет.

Зазвонил телефон. Мисс Фогарти сняла трубку.

— Кабинет мистера Гонта, — она посмотрела на меня. — Мистер Синклер хочет поговорить с вами.

Я взял у нее трубку, сел за стол. Она вышла из кабинета.

— Слушаю, мистер Синклер.

— Один момент, — ответил женский голос. — Соединяю, — в трубке щелкнуло.

— Хорошо устроились, мистер Гонт?

— Да, благодарю вас.

Он хохотнул.

— Перед тем, как жаловаться на шум соседей сверху, вспоминайте, что сами просили этот кабинет.

Я рассмеялся.

— Обязательно вспомню, мистер Синклер.

— Я буду вам очень обязан, если вы подниметесь ко мне в кабинет за несколько минут до заседания. Я хотел бы познакомить вас с Дэном Ритчи.

— Буду у вас в десять двадцать.

Как настоящий профессионал, Дэн Ритчи не держал на меня зла, получив пинок под зад. Он крепко пожал мне руку.

— Рад встретиться с вами, Стив, — прогремел он. Потом изучающе оглядел меня и повернулся к Синклеру. — Мне почему-то представлялось, что он гораздо моложе.

Удивление отразилось и на лице Синклера. Я улыбнулся.

— В телебизнесе стареют быстро.

Вот тут Синклер все понял. В его глазах заиграли веселые искорки.

— Именно так. Иногда достаточно одной ночи.

Он, конечно, не мог знать; что произошло в восемь утра. Я только Что принял душ и возвращался в гостиную, на ходу застегивая пуговицы рубашки.

— Так что заказывать на завтрак? — весело спросил я.

— О боже! — простонал Джек, растянувшийся на диване. — Вы только посмотрите на него. Всю ночь трепал нас вопросами, а теперь принял душ и сияет, как медный таз. Как тебе это удается? Принимаешь волшебные таблетки?

Я широко улыбнулся.

— Основа всего — здоровый образ жизни.

— Это молодость, — вмешался Джо Гриффин, начальник исследовательского отдела. — Глянув на него, возникают сомнения, а дозволено ли ему голосовать[9], и едва ли кому придет в голову мысль, что он президент крупнейшей телекомпании.

Я резко повернулся к нему. Он попал в яблочко. Уловил главную трудность, с которой мне предстояло столкнуться. Седовласые мужи и не пытались задуматься над тем, что я предлагаю, ибо видели во мне лишь болтливого мальчугана. Я снял телефонную трубку. Не оставалось ничего иного, как присоединиться к их клану.

В парикмахерской мне ничем не могли помочь, зато в косметическом салоне не отказали. И в «обмен на обещание заплатить пятьдесят долларов быстро прислали шуструю девчушку, брюнетку в розовом халатике, жующую резинку.

Когда она вошла, на лице ее отражалось удивление.

— Мне передали, что какая-то дама хочет добавить седины в свои волосы.

— На счет седины вы не ошиблись, — заверил ее я. — Только речь шла не о даме, а обо мне.

Она едва не подавилась жевательной резинкой.

— Только этого мне и не хватало. Вы что, чокнутый? Я ухожу. С психами дела не имею.

Я вытащил из кармана пятьдесят долларов и помахал у нее перед носом.

— А может, не уйдете? Пятьдесят долларов на дороге не валяются.

Она уставилась на меня.

— Зачем вам это нужно? Вы и так отлично выглядите. у вас же роскошные каштановые волосы. Да еще и вьющиеся.

— Я хочу получить большую должность, — на полном серьезе ответил я. — А совет директоров может подумать, что я для нее слишком молод. Так что помогите мае не упустить моего шанса.

— Ну, если так… — она обвела взглядом комнату.

— Седины-то надо чуть-чуть. Но я должен выглядеть старше.

— Понятно. Давайте попробуем. Надеюсь, я смогу вам помочь.

— Я в этом не сомневаюсь, — и повел ее в ванную.

Сорок минут спустя я вернулся в гостиную, полностью одетый, готовый к отъезду на работу.

— Не может быть! — Джек вскочил с дивана.

Они все сгрудились вокруг меня.

— Так что вы мне теперь скажете? — поинтересовался я.

Джек в восхищении покачал головой.

— Потрясающе. Старше ты, разумеется, не стал, но теперь у тебя такой вид, словно ты с детства принимал решения, а уж нынче и подавно имеешь на это право. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Я кивнул. Седина как-то по-особенному сочеталась с моими глазами. Я по-прежнему выглядел молодо, но уже не таким молодым.

— Ладно, — я направился к двери. — Пора на соляные копи.

— Подожди, — остановил меня Джек, протянул мне обтянутую кожей книгу. — А это ты с собой не берешь?

Я улыбнулся.

— Обижаете, учитель. На экзамен шпаргалки брать запрещено.

В одном я ошибся. Мой этаж не был полным двойником этажа Синклера. Его зал для заседаний куда как превосходил мой по размерам. За столом могло усесться двадцать восемь человек. Я медленно обошел стол, пожимая руку каждому, пытаясь увязать их фамилии с прочитанным прошлой ночью. И таки увязал. Память моя оказалась лучше, чем я думал.

И они встретили меня, как профессионалы. Я ощущал на себе их изучающие взгляды, но все лица оставались бесстрастными. Они не выражали ни малейшего желания поделиться со мной своими истинными чувствами.

Десять минут спустя Синклер покинул нас, сказав на прощание, что знакомиться лучше в непринужденной обстановке, без начальства. И ушел вместе с Ритчи.

Тишина так сгустилась, что ее можно было резать ножом. Я сидел один во главе стола. На вершине. Один, ибо двоим места там не было.

Я обвел взглядом собравшихся. Как это ни странно, но седина помогла им принять меня за равного. Заговорил я нарочито тихим голосом, чтобы им пришлось напрягать слух.

— Вы гадаете, кто я такой, я думаю, с кем меня свела жизнь. Друг друга мы практически не знаем. Но в ближайшие несколько месяцев все прояснится. Некоторым из вас я понравлюсь, кому-то — нет. Не в этом суть. Главное в том, что «Синклер ти-ви» покинет злосчастное четвертое место в рейтинге телекомпаний. Рейтинг — вот основа основ. Стандарт, по которому я буду мерить вас, а вы — меня.

Я выдержал паузу. Все взгляды скрестились на мне.

— В Вашингтоне новый президент, входя в Белый Дом, получает право формировать свою администрацию.

Мне это нравится. Это и есть настоящая демократия.

Я почувствовал, как они внутренне сжались. Разговор затронул жизненно важную проблему.

— Я ожидаю от каждого из вас заявления об уходе по собственному желанию с тридцать первого января. Они должны лежать у меня на столе завтра утром.

По залу заседаний пролетел вздох облегчения. Они поняли, что если их и выбросят на улицу, то не сразу.

Я встал.

— Мой секретарь готовит распорядок наших личных встреч. В ближайшие несколько дней я переговорю с глазу на глаз с каждым, и мы обсудим трудности, с которыми сталкиваются подчиненные вам отделы. Благодарю вас, господа, — и с тем вернулся к себе.

Буря разразилась десять минут спустя. Синклер в ярости ворвался в мой кабинет.

— Вы всех уволили! Кто, по-вашему, будет работать?

Вы один? Даже вам это не под силу.

Я улыбнулся, не поднимаясь из-за стола.

— Боги спускаются с Олимпа.

Он недоуменно уставился на меня.

— О чем вы?

— Мне говорили, что вы никогда не появляетесь на нижних этажах, — заулыбался и он, а я продолжил:

— Давайте поставим точки над «i». Я никого не увольнял.

Лишь попросил заявления об уходе по собственному желанию с конца января.

Он хохотнул.

— Это их подбодрит.

— Я, собственно, и ставил перед собой такою задачу.

— Вы ведете жесткую игру.

— Иначе нельзя. Я действительно хочу, чтобы наша телекомпания выдвинулась на первые роли.

— Ладно, — поколебавшись, промолвил он. — Вы — командир, вам и решать, что надо делать, — он взглянул на часы. — Ленч на двадцать первом этаже. Я хочу, чтобы вы познакомились с членами совета директоров. И попросил нашего пресс-секретаря в пятницу организовать для вас встречу с журналистами.

— На ленч я приду, но с пятницей ничего не получится, — ответил я. — Меня здесь не будет, — я дал ему время осмыслить мои слова. — Пресс-конференцию проведем, когда появятся результаты. А пока их нет.

— И где же вы будете?

— В Лос-Анджелесе.

— Какого черта вас несет в такую даль, когда здесь полно дел?

Я встретился с ним взглядом.

— Я попытаюсь вернуть нам «Субботнее шоу».

Глава 5

— Мой отец с тобой? — спросила она, едва я вошел в палату.

Я покачал головой.

— Но ты приехал в его машине, — тон прокурора.

Я посмотрел на нее. Одета и готова к отъезду. Упакованный чемодан посреди палаты. Впрочем, она не собиралась поднимать его.

— Он одолжил мне лимузин, полагая, что в нем ехать удобнее, чем в такси.

— Он знает?

— Да.

Она словно сжалась. Отошла к окну, достала из сумочки пачку сигарет.

— Как он пронюхал? Ему сказал ты?

— Нет, Барбара, — я покачал головой. — Он все знал и без меня. Даже о том, что я везу тебя к этому доктору.

— Черт! — она топнула ногой. — Он ни на секунду не оставляет меня в покое, — Барбара повернулась ко мне. — Я уволю эту паршивую служанку. Эта она все ему рассказала. Кроме нее о поездке сюда никто не знал. Она вечно подслушивает у дверей.

— Он — твой отец, — напомнил я Барбаре. — Вполне естественно, что его заботит…

— С чего ты это взял? — фыркнула она. — Никто его не заботит. У него одно желание — контролировать все и вся. Потому-то моя мать и убежала из дома. Но его это не остановило. Он преследовал ее, пока она не покончила с собой. А теперь ждет того же и от меня.

— Ты, однако, сурова.

Она с горечью рассмеялась.

— Ты его не знаешь. Но подожди, он доберется и до тебя. Тогда ты станешь его рабом. И все поймешь. Я помню его разговор с моей матерью. «Никто не уходит от Спенсера Синклера, — заявил он ей. — Если только я сам этого не хочу».

Она затушила сигарету.

— Я не хочу возвращаться в свою квартиру.

— Это твое дело. Ты уже большая девочка. Я приехал лишь затем, чтобы увезти тебя отсюда.

Она приблизилась ко мне, глаза ее широко раскрылись.

— Позволь мне пожить у тебя, Стив.

— Забудь об этом.

— Пожалуйста, Стив, — она взяла меня за руку. — Хотя бы несколько дней, пока я не приду в себя. Не хочу сидеть в своей квартире, как в клетке.

— Ты сумасшедшая. В эти дни у меня будет не дом, а Гранд-Сентрел-Стейшн.

— Я не буду мешаться под ногами.

— Но почему я? У тебя много друзей.

Слезы навернулись у нее на глаза. Она выпустила мою руку, вернулась к чемодану.

— Хорошо, Стив. Поехали.

Я подхватил чемодан, и мы спустились к машине. По пути в город не перемолвились и словом. Шофер изредка с любопытством поглядывал на нас в зеркало заднего обзора. Барбара, несомненно, знала его, но полностью игнорировала.

Лимузин остановился у ее дома на Парк-авеню.

Швейцар выскочил из подъезда, чтобы взять чемодан. Я вылез из машины вместе с Барбарой.

— Все нормально?

Она кивнула.

— Когда поднимешься к себе, приляг, — посоветовал я. — Я позвоню тебе, чтобы убедиться, что у тебя все в порядке.

— Хорошо.

Я поцеловал ее в щечку, и она скрылась в подъезде.

За свой стол я попал лишь к пяти часам, найдя его заваленным служебными записками и просьбами позвонить.

Разгребая эту кучу, я и не заметил, как пробило восемь.

К реальности меня вернул звонок Джека Сейвитта.

— Все еще на рабочем месте? — рассмеялся он. — Подаешь дурной пример.

Я оглядел стопку еще не просмотренных бумаг.

— Это точно.

« — А я по твоей милости весь день просидел на телефоне. Но, похоже, ты получишь желаемое.

— Хорошо.

— Не будешь возражать, если я загляну к тебе и обо всем расскажу?

Я посмотрел на часы.

— Буду. Встретимся через четверть часа в ресторане Маккарти на Второй авеню.

— Как скажешь.

Я положил трубку на рычаг и нажал клавишу интеркома. Тут же в кабинет вошла мисс Фогарти.

— Соберите мне эти бумаги, — попросил ее я. — Ознакомлюсь с ними дома.

Она кивнула, а я направился в ванную. Умылся, глянул в зеркало. Лицо усталое, с глубокими складками, которых не было утром. Я усмехнулся. Складки эти отлично гармонировали с сединой. Пожалуй, подумал я, пройдет совсем немного времени, и мне не придется прибегать к услугам косметического салона.

Я сунул полотенце под горячую воду, отжал, приложил к лицу. Когда убрал, многие складки пропали. Но глаза так и остались красными. Возможно, мне требовались очки.

Фогарти уже приготовила «дипломат». Новенький, со скромной пластинкой с моей фамилией на боковой стенке. Она опустила крышку, закрыла «дипломат» на ключ, ключ протянула мне.

— Полный порядок. И я отметила красным карандашом срочные бумаги.

Джо Бергер встретил меня у дверей.

— Поздравляю, Стив.

— Спасибо, Джо, — мы обменялись рукопожатием.

Его симпатичная жена Клер улыбнулась мне из-за кассового аппарата и также поздравила меня. Я помахал ей рукой.

— Что будем заказывать? — осведомился Джо.

— Я жду Джека Сейвитта.

— Я знаю. Он звонил, чтобы предупредить, что задержится на пять минут.

Другого от Джека я и не ждал. Он терпеть не мог отрываться от телефона.

— Тогда закажем без него. Четыре «мартини», салат с сырным соусом, бифштекс с кровью, вареный картофель с мясной подливой, и, пожалуй, все.

— Хотите дельный совет, Стив? — спросил Бергер.

Я кивнул.

— Переходите на шотландское. Для желудка оно лучше. А от «мартини» только язву наживешь.

Я рассмеялся.

— А как насчет «кока-колы»?

— Самый лучший вариант. Когда мой ребенок был маленьким, доктор советовал давать ему сироп «колы», если у него болел животик.

— Ладно, Джо. А теперь попроси принести мне «мартини».

Он отошел, качая головой. Джек появился, когда я доканчивал третий бокал. Плюхнулся на стул. — Который по счету? — он выразительно посмотрел на мою правую руку.

— Третий.

Он посмотрел на официанта.

— Принесите два двойных «мартини», и побыстрее. — Джек повернулся ко мне. — Не то, чтобы мне хотелось выпить. Но мы должны быть на равных.

Я усмехнулся.

— Особенно в выпивке.

Официант вернулся с двумя бокалами.

Я открыл было рот, но Джек не дал мне произнести ни слова, протестующе подняв руку. Мгновенно осушил один бокал, затем наполовину — второй, а затем поставил его на стол.

— Теперь мы можем и поговорить.

— Как мой заказ?

— Мне пришлось нелегко.

Я промолчал. Какой агент скажет, что он не ударил пальцем о палец. За такое денег не платят.

— Я договорился о тридцати шести фильмах. По пять от ведущих кинокомпаний, остальные — от независимых.

— Сколько из них хороших?

— Четыре из шести, да и два оставшихся на уровне.

Во всяком случае, не барахло.

Я кивнул. Он потрудился на славу.

— А теперь держись крепче за стул. Они обойдутся тебе в четыреста тысяч каждый, и ты должен сказать «да» или «нет» в течение двадцати четырех часов. Деньги им нужны сразу, потому что они хотят показать их в, годовом отчете.

Я воззрился на Джека. Цена ровно вдвое превышала ту, по которой телевидение покупало фильмы, но я понимал, что именно в этом причина их уступчивости. Они тоже были повязаны. Если держатели акций не сочтут итог года удовлетворительным, поднимется дикий гвалт. И на текущий момент держателей акций они боялись больше, чем владельцев кинотеатров, навязавшим им договоренность, согласно которой кинокомпании не имели права продавать телевидению фильмы, выпущенные после 1948 года. Держатели акций могли проголосовать за снятие директоров с работы, а прокатчики все равно пришли бы к ним за фильмами.

— Ладно, — кивнул я. — Покупай.

На мгновение он онемел.

— Ты понимаешь, что делаешь? Это же больше четырнадцати миллионов.

— Я же сказал, покупай.

— Ты даже не хочешь узнать, что это за картины, какие звезды в них снимались…

Я перебил его.

— Ты — специалист, Джек, я доверяю твоему выбору.

Надеюсь, ты меня не подведешь.

— Но это твоя работа. Если картины окажутся не столь хороши…

Вновь я оборвал его, на этот раз резче.

— Вот тут ты не прав, Джек. Это не моя работа. Если картины провалятся, крайним будет твое агентство. По должности я имею право на ошибку, но «Синклер ти-ви» более не будет иметь дел с УАМ, если ты меня подведешь. И куда ты тогда денешься, если прибыли от сделок с другими телевещательными компаниями тебе не хватит для оплаты аренды помещений, в которых размещается твоя контора?

Лицо его побледнело, на лбу выступили капельки пота. Он допил второй бокал, не сводя с меня глаз.

— Это хорошие фильмы.

Спорить я не стал.

— Так чего тогда волноваться? — я улыбнулся. — Расслабься, и давай пообедаем. Я умираю от голода.

А вот Джек, как мне показалось, ел безо всякого аппетита.

Домой я попал уже после одиннадцати. Усталости не чувствовалось, а потому я открыл «дипломат» и выложил бумаги на стол.

Управился с ними за два часа и улегся в кровать в начале второго. Глаза горели, не прошло и пяти минут, как я вырубился. Но спал, наверное, не больше получаса, потому что зазвенел дверной звонок.

Поначалу мне показалось, что это сон, и я попытался выключить его. Но звонок звенел и звенел, и я открыл глаза. Полежал с минуту, потом поднялся и пошел к двери.

Барбара стояла в плотно запахнутой шубе, прижимая к груди маленькую сумочку, и смотрела на меня широко раскрытыми, полными страха глазами.

На мгновение я замер, затем отступил на шаг, и она бросилась мне в объятья, дрожа и рыдая. Я закрыл дверь.

— Ты не сказал мне, что переехал, — удалось вымолвить ей между рыданиями.

Я крепко прижимал ее к груди.

— Я поехала на твою старую квартиру. Швейцар сказал мне, где ты теперь живешь, — она подняла голову, по щекам текли слезы. — Ты злишься на меня, Стив?

Я покачал головой.

Слова хлынули потоком.

— Я более не могла этого вынести. Одна. Совсем одна.

Я думала над тем, что ты мне сказал. Насчет остальных друзей. Впервые я кое-что поняла. Настоящих-то друзей у меня нет. А те, что называются друзьями, годятся лишь для забав и развлечений. Я выпила полбутылки виски.

Какой же у него мерзкий вкус. Выкурила три сигареты с «травкой». И ничего не почувствовала. Тогда решила уснуть. Проглотила таблетку нембутала. Потом вторую, третью. А когда потянулась за четвертой, поняла, что заснуть мне не удастся. Я посмотрелась в зеркало, но увидела не себя, а свою мать. Меня ждал такой же конец. Вот тут я испугалась. Попыталась позвонить тебе, но мне сказали, что этот номер снят. Меня охватила паника. Я не знала, куда податься, а потому поехала к тебе.

Барбара вытерла глаза рукой. Шуба распахнулась, и я увидел, что под ней лишь ночная рубашка.

— Позволь мне остаться на ночь у тебя. Утром я уйду.

Пожалуйста.

— Будь как дома, — ответил я. — Пойдем спать.

Я провел ее в спальню.

— Иди умойся. А то у тебя все лицо в подтеках туши.

Покорно она прошла в ванную. Я погасил свет и лег в кровать. Из ванной донесся звук льющейся воды. Потом дверь распахнулась, и в проеме возникла Барбара.

— Теперь все нормально? — спросила она.

Лица я не видел, свет-то падал сзади, зато под ночной рубашкой четко очерчивались контуры ее фигуры. К последней претензий не было.

— Абсолютно, — ответил я.

Она щелкнула выключателем и шагнула к кровати. Я подвинулся, освобождая ей место.

— Нет, Стив, я хочу, чтобы ты обнял меня.

Я протянул руку и притянул ее головку к своему плечу. С минуту Барбара лежала спокойно, а затем села.

Стянула через голову ночную рубашку и вновь прижалась ко мне.

— Так-то лучше, — прошептала она. — Я хочу ощущать твое тело.

Она чуть повернулась и положила мою руку себе на грудь. Я почувствовал ее упругость, набухающие под моими пальцами соски. Меня словно обдало жаром. Теперь уже не мог уснуть я. А потому чуть отодвинулся. Закрыл глаза. Но она не угомонилась.

— Поцелуй меня, Стив.

Я коснулся губами ее губ.

— Спокойной ночи.

Она смежила веки.

— Пообещай мне кое-что.

— Что именно?

— Пообещай сделать то, о чем я тебя попрошу, — она напоминала мне капризного ребенка.

Я откинулся на подушку.

— Ну, хорошо, обещаю.

— Утром не смотри на меня. Они меня побрили, и я теперь такая странная.

Я рассмеялся.

— Ради бога, давай спать.

Последнюю фразу я мог и не произносить. Барбара уже спала. Такая юная, ранимая. Я закрыл глаза.

Но присутствие женщины, тепло ее тела не давали мне уснуть. В итоге я выбрался из кровати. Барбара даже не шевельнулась. Я ретировался в гостиную.

И заснул-таки в кресле, перед работающим телевизором.

Глава 6

Мои родители погибли, когда мне было шестнадцать лет и я еще учился в школе. Случилось это во время войны. Из соображений безопасности на восточном побережье действовали правила, требующие зачернять верхнюю половину фар, дабы их лучи остались невидимы для японских летчиков, окажись их самолеты над территорией Америки. Когда идущий навстречу автомобиль неожиданно появился из-за вершины холма, его фары ослепили моего отца. Он чуть вывернул руль вправо, чтобы избежать столкновения. Этого «чуть» вполне хватило с лихвой.

Большой «паккард» слетел с дороги, преодолел обрыв в триста футов, дважды крепко приложившись о скалы, и замер на глубине двадцати восьми футов.

— Крепитесь, юноша, — говорил мне мистер Блейк, наш адвокат, когда я, не проронив со дня смерти родителей ни слезинки пришел в его кабинет после похорон. — Господь Бог даровал им быструю смерть. Они не успели даже подумать о том, что произошло.

Я искоса глянул на мою тетю Пруденс[10], сидевшую у другого края стола. Видел я ее впервые, так как давным-давно она переехала из Нью-Бедфорда в Кейп-Энн. Но слышал о ней предостаточно.

В частности, историю о том, как она влюбилась в художника и уехала с ним в Париж, где маэстро и бросил ее, решив вернуться к жене. Потом последовала череда романов, которые шепотом обсуждались родителями, пока в один прекрасный день Пруденс не вернулась в Нью-Бедфорд.

Мой отец не знал, что она в городе, до того момента, как она вошла в его кабинет в банке. С ней был пятилетний мальчуган, прячущийся в ее юбке.

— Привет, Джон, — поприветствовала она отца.

— Пруденс, — мой отец не верил своим глазам.

Она посмотрела на мальчика.

— Поздоровайся с монсеньером, Пьер, — обратилась она к ребенку по-французски.

— Bon jour, — застенчиво поздоровался мальчуган.

— Он говорит только по-французски, — пояснила тетя Пруденс.

— Кто он? — спросил отец.

— Мой сын. Я усыновила его.

— И ты думаешь, я в это поверю? — пробурчал мой отец.

— Мне без разницы, чему ты поверишь, а чему — нет, — огрызнулась она. — Я пришла за своими деньгами.

Мой отец понимал, что это значит. Но в Новой Англии господствовало мнение, что деньги женщинам доверять нельзя. Даже если речь шла об их доле наследства.

— Согласно завещанию отца, деньги должны храниться в банке, пока тебе не исполнится тридцать лет.

— Мне стукнуло тридцать в прошлом месяце, — последовал ответ.

Тут отец оторвал взгляд от мальчика и посмотрел на нее.

— Действительно, — в голосе его слышалось удивление. — Действительно, стукнуло.

Он поднял трубку и попросил принести необходимые Документы.

— Мы пережили трудные времена, но мне удалось сохранить твое состояние и даже чуть приумножить, несмотря на то, что ты снимала проценты, как только они набегали.

— Иного я от тебя и не ожидала, Джон.

Ее слова придали отцу уверенности.

— Лучше всего оставить деньги здесь. Проценты составляют теперь три с половиной тысячи в год. На такие деньги ты можешь жить, ни в чем себе не отказывая.

— Конечно, могу. Но не буду.

— А что ты намерена делать с деньгами?

— Уже сделала. Купила маленькую гостиницу в Кейп-Энн. Закусочная будет давать доход, а у меня останется время для живописи. Пьер и я там отлично устроимся.

Мой отец попытался отговорить ее. Но тетя Пруденс быстренько осекла его.

— Я хочу, чтобы у Пьера был дом. Или ты думаешь, что такое возможно в Ныо-Бедфорде?

Тетя Пруденс уехала в Кейп-Энн. А несколько лет спустя приятель родителей, побывавший в Кейп-Энн, сообщил, что мальчик умер.

— Он сразу показался мне слабеньким, — заметил мой отец. — И потом, он говорил только по-французски.

— Он был моим кузеном? — спросил я. Мне как раз исполнилось шесть лет.

— Нет, — резко ответил отец.

— Но ведь сын тети Пру…

— Он не был ее сыном, — оборвал меня отец. — Она усыновила его, потому что у него не было ни дома, ни родителей. Твоя тетя Пру пожалела его, не более того.

Этот разговор отложился в моей памяти. Я понял это, сидя перед столом адвоката. Теперь пришла моя очередь.

«Интересно, — подумал я, — жалеет ли она меня?»

— Стивен, — отвлек меня от размышлений голос мистера Блейка.

— Да, сэр, — я повернулся к нему.

— Ты уже не ребенок, но еще и не взрослый, во всяком случае, юридически. Но, думаю, к твоему мнению тоже следует прислушаться. Твой отец не был богачом, но кое-какие деньги оставил. Их хватит на твое обучение в школе и колледже и на стартовый капитал, если ты захочешь начать собственное дело. Проблема лишь в том, где ты будешь жить.

Твои родители назначили меня распорядителем твоего состояния, но не назвали твоего опекуна. По закону его должен назвать суд.

Моя тетя и я одновременно повернулись друг к другу.

Я почувствовал наше единение. И более не гадал, жалеет она меня или нет. Все стало на свои места.

— Мистер Блейк, — заговорил я, не отрывая от нее взгляда. — Не могла бы тетя Пру… Я хочу сказать, имеет ли право тетя Пру стать…

Тут мы оба повернулись к адвокату. Мистер Блейк улыбался.

— Я надеялся услышать это от тебя. Никаких проблем не будет. Твоя тетя — ближайшая родственница.

Тетя Пру встала и подошла ко мне. Взяла меня за руку, и я увидел слезы в ее глазах.

— Я тоже надеялась, что ты это скажешь, Стивен.

А в следующее мгновение я уже рыдал в ее объятьях, а она ласково поглаживала меня по голове.

— Держись, Стив. Все будет хорошо.

Месяцем позже начались летние каникулы, и из школы я сразу поехал к тете Пру. Из поезда я сошел на исходе дня, над платформой дрожал горячий, прогревшийся на солнце воздух. Те несколько пассажиров, что вышли вместе со мной, не задержались на платформе ни на минуту, и скоро я остался один. Огляделся, подхватил чемодан и направился к маленькому деревянному зданию станции, гадая, а получила ли тетя мою телеграмму.

Только я взялся за ручку дощатой двери, к платформе подкатил видавший виды «плимут», из кабины вышла девушка. Окинула меня взглядом.

— Стивен Гонт?

Я повернулся к ней. Брызги краски на лице. Длинные каштановые волосы, падающие на рубашку из джинсовой ткани, мужские джинсы.

— Да.

Она облегченно улыбнулась.

— Я — Нэнси Викерз. Твоя тетя послала меня за тобой. Сама она приехать не смогла, потому что ведет урок.

Клади чемодан на заднее сидение.

Она села за руль, я — рядом с ней. Уверенно включила первую передачу. Глянула на меня и вновь улыбнулась.

— Ты меня удивил.

— Чем же?

— Твоя тетя сказала: «Приезжает мой племянник.

Съезди на станцию и привези его сюда». Я думала, что ты еще ребенок.

Я рассмеялся, в немалой степени польщенный.

— Как доехал?

— Удовольствия мало. Пассажирский поезд. Тащится и тащится. Да еще останавливается у каждого столба, — я вытащил пачку сигарет, предложил девушке. Она не отказалась. Я дал прикурить ей, потом закурил сам.

— Вы работаете у моей тети?

Она покачала головой. Дымок из ее рта плавно поднимался к потолку.

— Нет. Я — ее ученица. Иногда и позирую.

— Я не знал, что тетя Пру дает уроки.

Она, похоже, неверно истолковала мои слова.

— Учит она неплохо. А позируя, я оплачиваю обучение.

— И чему вы учитесь?

— Главное для меня — живопись. Но дважды в неделю я учусь и скульптуре. Твоя тетя говорит, что это необходимо для правильного восприятия формы.

Я широко улыбнулся.

— По-моему, с формами у вас все в порядке.

Она добродушно рассмеялась.

— Так сколько, ты сказал, тебе лет?

— Я не говорил. Но если вы хотите знать, семнадцать, — я накинул себе годок.

— Ты выглядишь старше. Наверное потому, что такой высокий и широкоплечий. Я не намного старше тебя. Мне девятнадцать.

По окраине городка мы выехали на дорогу, ведущую к побережью. А когда впереди показалось море, Нэнси резко свернула вправо, на узкий проселок. К тому времени я уже обращался к ней на «ты».

Дом стоял на небольшом холме, а потому казался больше, чем был на самом деле. У ворот высились два рекламных щита.

Левый гласил:

ГОСТИНИЦА КЕЙП-ВЬЮ И КОТТЕДЖИ ДЛЯ ИЗБРАННЫХ

На правом значилось:

ШКОЛА ЖИВОПИСИ И СКУЛЬПТУРЫ ПРУДЕНС ГОНТ ДЛЯ ОДАРЕННЫХ УЧЕНИКОВ

Со временем я понял, что для тети Пруденс слова «избранные» и «одаренные» — синонимы. Практицизм Новой Англии с детства вошел в ее кровь, а потому постояльцев гостиницы она отбирала, а способности учеников оценивала по одному и тому же критерию — их кредитоспособности.

Нэнси перегнулась через меня, чтобы открыть мою дверцу. Ее упругая грудь прижалась к моему предплечью. Она же глянула мне в лицо и улыбнулась, не меняя положения. Я почувствовал, что краснею.

— Ты будешь жить в гостинице, — она, наконец, выпрямилась. — Твоя тетя сказала, чтобы ты сразу устраивался.

Я вытащил чемодан с заднего сидения.

— Спасибо за заботу.

— Пустяки, — она перевела ручку скоростей, но не отпустила педаль сцепления. — Ученики живут в коттеджах за гостиницей. Я — в номере пять. Если тебе что-нибудь понадобится, заходи, — «плимут» плавно тронулся с места и завернул за угол.

Я проводил машину взглядом, а потом поднялся по ступеням и вошел в вестибюль, не найдя там ни души.

Поставил чемодан на пол, не зная, что делать дальше.

Услышал голоса из-за закрытой двери. Открыл ее и переступил порог.

Голоса стихли, я — замер. Четыре или пять девушек, что стояли за мольбертами, повернулись ко мне. Но я и не заметил их взглядов.

Я уставился на обнаженную натурщицу, стоявшую на небольшом возвышении. Челюсть у меня отвисла.

Впервые я видел голую девушку. Уйти? остаться? лихорадочно роились мысли в моей голове, но, пожалуй уйти бы я и не смог, ибо остолбенел. И лишь саркастический тон тети Пруденс привел меня в себя.

— Закрой дверь и сядь, Стивен. Сквозняк нам мешает. Урок закончится через несколько минут.

Глава 7

Теплую ночь наполняло счастье. Я перекатился на спину и снизу вверх посмотрел на Нэнси.

Она сидела, прислонившись спиной к спинке кровати у изголовья, прижав колени к груди. В полумраке я различал на ее загорелом теле светлые полоски от бикини. От затяжки разгорелся кончик сигареты с «травкой» Нэнси, отбросивший багровые тени на ее лицо.

— Не жадничай, — я протянул руку. — Поделись с жаждущим, — взял сигарету и затянулся. Счастья в ночи заметно прибавилось.

Она забрала сигарету назад. Я задержал дым в легких, насколько смог, затем медленно выпустил его через нос, и, повернувшись, зарылся носом в мягкий пух ее лобка, глубоко вдохнул запах ее тела.

— Вот что меня возбуждает, — пробормотал я. — Куда больше, чем «травка».

Она запустила руку мне в волосы, подняла мою голову. Долго смотрела на меня. Не знаю, что она старалась увидеть, волосы мои она отпустила, лицо ее оставалось мрачно-сосредоточенным.

— Ты где-то далеко, Нэнси, — упрекнул ее я. — В чем дело?

На мгновение она застыла, затем вылезла из кровати.

От холодного воздуха, вливающегося в окно, соски ее грудей сразу сморщились, сжались.

— Мне не доводилось говорить тебе, что я замужем? — спросила она.

— Нет, — я сел.

— А следовало бы.

— Почему?

— Все могло пойти по-другому.

— В каком смысле?

— Этого бы не произошло.

Я задумался. И никак не мог понять, что она пытается мне втолковать. Ночь по-прежнему наполняло счастье.

— Тогда я рад, что ты мне этого не сказала.

— Он приезжает завтра.

— Кто?

— Мой муж. Его корабль швартуется в Новом Лондоне, и я еду туда, чтобы встретить его.

— О-о-о, — протянул я. — А когда ты вернешься?

— Ты все еще не понимаешь, — она покачала головой. — Я не вернусь. Его перевели на берег. Мы уезжаем в Пенсаколу[11].

Я промолчал.

Мое молчание она истолковала не правильна — Я не собиралась говорить тебе об этом в постели. Не хотела причинять тебе боль. У меня была мысль уехать, ничего не сказав тебе, но я не смогла. Извини, Стив.

Я взял у Нэнси сигарету, затянулся. От нее уже остался окурок, и я почувствовал, как мне ожгло губы.

Она отобрала его у меня и вдавила в пепельницу. Притянула мою голову к груди. Я поднял руки и обхватил их. А затем начал поворачивать голову вправо-влево, поочередно целуя соски.

— Извини, Стив, — повторила она.

— За что? Все так хорошо.

— Правда, хорошо? — она повалила меня на спину, оседлала, задвигалась, словно в скачке, вскрикивая, как ночной зверь. Мне с трудом удавалось удержать свой член у нее внутри. Кончила она резко и внезапно. Выкрикнув: «Дон!»

И застыла.

— Мне все равно, как ты меня называешь, — я еще крепче сжал ее за ягодицы. — Только не останавливайся!

— Сукин сын! — воскликнула она. — Больше тебе ничего не надо.

Я сбросил ее с себя, навалился сверху, быстро поймал нужный ритм. На этот раз мы кончили вместе.

— Стив! Стив! — ее ноги вонзились мне в спину.

Я развел ее руки в стороны. Мы лежали, тяжело дыша.

— На этот раз ты вспомнила, как меня зовут.

Она зыркнула на меня, и секундой спустя мы уже покатывались от хохота.

В кабинете тети Пру горел свет, когда я вернулся в гостиницу. Я посмотрел на часы. Уже начался новый день. И осторожно ступил на лестницу, надеясь, что ступени не заскрипят.

— Стивен.

Я повернулся, не преодолев и трети пути.

— Да, тетя Пру?

— У тебя все в порядке?

Я кивнул.

— Да, тетя Пру.

Она помялась, затем попятилась в кабинет.

— Спокойной ночи, Стив.

— Спокойной ночи, тетя Пру, — и направился в свою комнату.

Несколько минут спустя в дверь тихонько постучали.

— Кто там? — спросил я.

— Это я, тетя Пру. Можно мне войти?

— Дверь не заперта. Входите.

— Не знаю, как мне это сказать… — она замолкла; воззрившись на меня.

Я опустил голову, чтобы понять, куда она смотрит. На груди и плечах краснели длинные царапины от ногтей. Я схватил со стула рубашку, надел.

— Ее работа? — голос тети Пру звучал сердито.

— Прежде чем я отвечу, тетя Пру, скажите, на кого вы злитесь?

Она посмотрела на меня, печально улыбнулась.

— Наверное, на себя. Я-то держала тебя за маленького мальчика. И никак не хотела понять, что ты уже вырос, — она присела на краешек кровати. — Надеюсь, я не допустила ошибки, пригласив тебя сюда.

— Я общался с девушками и раньше, тетя Пру.

— Девушки бывают разные. И Нэнси не такая, как все.

Я предпочел промолчать.

— Я все собиралась поговорить с тобой, — чувствовалось, что тете Пру неловко. — Но не знала, с чего начать.

Я сел на стул напротив нее.

— Да, тетя Пру.

— Ты знаешь, надо соблюдать осторожность, — она не решалась встретиться со мной взглядом. — Девушки могут родить, и венерические болезни отнюдь не редкость… — она смолкла, уловив искорку смеха в моих глазах. — Что это я такое говорю? Ты, наверное, и так все знаешь.

— Да, тетя Пру.

— Тогда почему ты не остановил меня?

— Я не представлял себе как, — я улыбнулся. — Раньше никто не говорил со мной об этом.

Вот тут она посмотрела на меня в упор.

— Я думаю, тебе надо поработать. Хватит болтаться без дела.

— Дельная мысль, — кивнул я. Действительно, скучно с утра до вечера валяться на пляже.

— Я переговорила с мистером Леффертсом. Он может занять тебя во второй половине дня в радиостудии. Большого заработка не жди, но что-то перепадет.

С этого все и началось. В августе я готовил для Леффертса программы передач и вел переговоры с рекламодателями. А к возвращению в школу уже выбрал свою будущую профессию.

Глава 8

Меня разбудил заработавший поутру телевизор. Едва продрав глаза, я уставился на экран.

Седьмой канал. Я поднялся, переключил телевизор на Эс-ти-ви. Позвонил в бюро обслуживания, попросил принести апельсиновый сок и кофе, и стоял под горячим душем, пока не исчезла ломота в теле. Когда я вернулся, сок и кофе уже стояли на столе. Тут же лежала утренняя газета. Барбара все еще спала, когда я ушел на работу. Три таблетки снотворного таки подействовали на нее.

Я пришел раньше обычного, но Фогарти опередила меня. «Дипломат» с бумагами я водрузил на ее стол. Она же дала мне список намеченных на этот день встреч и совещаний. Я внес лишь одно изменение. Попросил пригласить ко мне первым Уинанта, начальника технического отдела.

Он пришел ровно в девять, высокий, предпочитающий сигаретам трубку, в очках со стальной оправой.

— Доброе утро, мистер Гонт, — поздоровался он и положил на мой стол лист бумаги.

Я взял его. Заявление об отставке, о котором шла речь накануне. Я посмотрел на Уинанта.

— Я подумал, что могу принести его сам, раз уж вы вызвали меня на ковер.

Я улыбнулся.

— Благодарю.

Фогарти принесла мне кофе. Не забыла и чашечку для Уинанта.

— Меня ни с кем не соединять, — попросил я мисс Фогарти, прежде чем она покинула нас. Пригубил кофе, а уж затем начал задавать вопросы.

— Мистер Уинант, как у нас обстоят дела с цветом?

— Подготовка к переходу на цветное изображение, в принципе, закончена.

— И что теперь?

— Мы ожидаем.

— Чего?

— Как его примут, — выдавил он. — Эн-би-си…

— Меня Эн-би-си не интересует, — оборвал его я. — И вы работаете в «Синклер телевижн». Чего мы ждем?

— Я — инженер, — ответил он. — И не определяю политику компании.

Тут я улыбнулся.

— Вижу, мы начинаем понимать друг друга.

На его лице отразилось недоумение, а потому я поспешил ему на помощь.

— Если я скажу вам, что переход на цветное изображение — наша главная стратегическая линия, когда наши зрители увидят цветную картинку?

Он заметно оживился.

— К следующему сентябрю все наши телестанции смогут работать в цвете.

— А возможно уже к Новому году перевести на цвет Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес?

— Времени маловато.

— Я знаю.

Он задумался, постукивая пальцем по чубуку. Посмотрел на меня.

— Если вы сегодня даете «добро», я это сделаю.

— Так делайте. «Добро» вами получено.

Он поднялся.

— Цветное изображение вы получите. Вас не интересует, во что это обойдется?

— Если бы интересовало, я бы спросил. Пришлите счет. Я его подпишу.

Он двинулся к двери, но я остановил его на полпути.

— Одну минуту, мистер Уинант.

Он обернулся. Я держал в руках его заявление.

— Вы сказали, что к Новому году я увижу цветную передачу, так?

— Да, если включите телевизор в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе.

— Хорошо, если вы сумеете это сделать, заявление я порву.

Он переступил с ноги на ногу, улыбнулся.

— С тем же успехом вы можете порвать его прямо сейчас.

Я проводил его взглядом. А когда за ним закрылась дверь, порвал заявление надвое. Интуиция подсказывала мне, что он не подведет. Обе половинки я положил в конверт, написал на нем «Мистеру Уинанту», вызвал Фогарти и попросил ее отослать конверт адресату.

Мне предстояло сформировать свою команду. Так почему не начать с Уинанта?

Джек позвонил около часа дня.

— Я только что говорил с моим филиалом в Лос-Анджелесе. Все документы готовы. Когда ты сможешь поехать туда, чтобы их подписать?

— Завтра.

— Отлично, — он рассмеялся. — Чувствуешь, какая оперативность: УАМ — это класс!

— Кто же спорит, — поддакнул я.

— Уорлд артист менеджмент, — просмаковал он название своей фирмы.

— Перестань хвастать, — оборвал я его. — Теперь мне надо подстраховаться.

— О чем ты говоришь, Стив! — взвился Джек. — Да с такими картинами…

Вновь я не дал ему договорить.

— Нужна затравка. Чтобы оторвать зрителей от других каналов, — я на мгновение задумался. — Кто-нибудь из звезд может поработать на нас час в неделю?

— Ты сошел с ума. Их время расписано по минутам.

— Для того-то мне и нужна твоя контора. Отправляйся на поиски, — и я положил трубку.

Тут же зазвонил телефон.

— Мисс Синклер хочет поговорить с вами, — известила меня Фогарти.

Я нажал на клавишу.

— Да, Барбара?

— Я тебя люблю.

— Ты чокнулась, — я рассмеялся.

— Нет, я серьезно, — с жаром возразила она. — Я тебя люблю. Ты существуешь. Тебя можно потрогать. Ты рядом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. У меня праздник.

— И что ты сейчас делаешь?

— Завтракаю в твоей постели. Крошки я потом стряхну, не волнуйся. Я попросила прикатить в спальню телевизор и смотрю его.

Я заинтересовался.

— И что же ты смотришь?

— Старый фильм с участием Джаны Рейнольдс. Господи, как же она поет!

— Да, петь она умеет, — я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. «Синклер ти-ви» показывало викторину. Я переключил канал. Дневной спектакль.

— По какому каналу? — спросил я, чтобы не терять времени.

Барбара рассмеялась.

— Только не говори отцу. Эй-би-си.

Я нажал нужную кнопку, но появившуюся на экране Джану Рейнольдс тут же сменил рекламный ролик. Я убрал звук.

— Мне тут нравится, — продолжала Барбара. — Один из официантов назвал меня миссис Гонт. Даже не хочется идти домой.

— Понятно, — рассеянно ответил я, не сводя глаз с экрана.

— Когда ты вернешься?

— А что?

— Я заказала для нас обед. Икра, мясо, шампанское, свечи, — она захихикала. — И купила в одном из магазинчиков отеля роскошный пеньюар.

— Сколько я доставил тебе хлопот, — я все еще смотрел на экран. Рекламный ролик никак не кончался. — Надеюсь, ты не очень устала.

— Совсем нет. Более того, мне показалось, что моими стараниями твой престиж поднялся на сто процентов.

— Только за счет цен бюро обслуживания. Обычно я обхожусь без их услуг.

— А ты внеси мои траты в расходный счет. Скажи отцу, что деньги потрачены на какую-то шишку, очень важную для компании. Крупного держателя акций. В конце концов, мама оставила мне пятнадцать процентов акций «Синклер бродкастинг».

— Ты меня уговорила. А теперь освобождай телефон.

Мне надо работать.

— Я тебя люблю, — и в трубке раздались гудки отбоя.

Я клал ее на рычаг, когда на экран вернулась Джана Рейнольдс. Фильм вышел на экраны пятнадцать лет назад, в пору ее расцвета, когда в свои двадцать пять она играла девятнадцатилетнюю и не казалась и годом старше. Жаль, конечно, что эта лафа кончилась.

Возраст взял свое. Возраст, плюс три неудачных брака, спиртное, наркотики, попытки самоубийства. Все это отнимало слишком много энергии. И не проходило бесследно.

В фильмах Джану больше не снимали. На экране блистали другие девятнадцатилетние. Но, несмотря ни на что, голос продолжал служить ей. А потому иногда она давала концерты и выступала в ночных клубах. Публика по-прежнему любила ее и стекалась толпами, чтобы увидеть своего кумира наяву, а потом обязательно случался скандал, подробности которого выплескивались на первые полосы газет. То она отключалась до выхода на сцену, то выходила-таки к микрофону, но падала в зал. Короче, писали о ней постоянно. Она оставалась звездой.

Я вздрогнул. Она все еще звезда. И потянулся к телефону, прежде чем идея оформилась окончательно. Звезда! Я же просил Джека найти мне именно звезду.

— Да ты просто псих! — завопил он.

— Кто ее агент?

— Нет у нее агента, — отрезал он. — Никто не хочет иметь с ней дело. Она судилась со всеми, кто с ней работал.

— А сколько получит агент, если ей положат сто тысяч за появление на экране раз в неделю?

— Десять процентов, — без запинки ответил Джек.

— А не сможешь ли ты вести ее дела за эти десять «кусков»?

Последовала короткая пауза.

— Ты меня уговорил. За десять тысяч долларов в неделю я готов работать хоть на Адольфа Гитлера.

Я, собственно, в этом не сомневался. Такую уж Джек выбрал профессию. А на обед, заказанный Барбарой, я не попал. Ночным рейсом улетел в Калифорнию.

Глава 9

А три месяца спустя я свернул в переулок у кинотеатра на Вайн-стрит, из которого через пять минут, ровно в пять по местному времени, мы начинали прямую трансляцию нашей новой передачи. Пять часов в Калифорнии — восемь в Нью-Йорке.

За кулисами царил бедлам. Воздух буквально гудел от внутреннего напряжения. Я с трудом протиснулся мимо рабочих сцены, перетаскивающих декорации, следуя последним указаниям режиссера. По полу змеились провода. Давно я уже не видел такого количества камер на крошечном пятачке.

Я выглянул в зал. Набит битком, ни одного свободного кресла. И все в ожидании уставились на еще опущенный занавес. Режиссер ходил по сцене, проверяя, все ли в порядке. Я ему кивнул, но он, похоже, даже не заметил меня.

Внезапно он застыл как вкопанный.

— Где Джана?

Его помощник завертел головой.

— Только что была здесь.

— Идиот! — заверещал режиссер. — Теперь-то ее нет. Немедленно привести!

— Я видел, как она шла в свою гардеробную, — подсказал кто-то из рабочих сцены.

— Привести ее! Привести! — режиссер разве что не бился в истерике.

— Две минуты до выхода в прямой эфир, — услужливо сообщили по громкой связи.

Помощник режиссера, сорвал наушники, бросил их на пол и помчался к гардеробной. За ним последовали несколько ассистентов и я.

Помощник режиссера постучал в дверь.

— Две минуты до выхода в эфир, мисс Рейнольдс.

Никакой реакции.

Он постучал вновь.

— Две минуты…

Я протолкался сквозь толпу у двери гардеробной.

— Откройте дверь.

Он толкнул ее. Повернулся ко мне.

— Не могу. Она заперта.

Я отстранил его, ударом ноги вышиб замок, вошел в гардеробную вслед за распахнувшейся дверью.

Джана уставилась на меня, с бутылкой в одной руке, полным стаканом — в другой.

— Убирайтесь отсюда! — взвизгнула она. — Я не выйду на сцену.

Она поднесла стакан ко рту, но я выбил его из ее руки, прежде чем она выпила хоть каплю. За стаканом последовала и бутылка. Джана едва не влепила мне пощечину, но я успел перехватить ее руку.

— Отпусти меня, сукин ты сын! — она вырывалась изо всех сил. — Я хочу выпить!

Но я держал ее крепко.

— Никакой выпивки. Так мы уговаривались. Вам пора на сцену!

— Не пойду, ублюдок ты этакий! — и плюнула мне в яйцо. — Не пойду. Ты хитростью заманил меня сюда. Они пришли не для того, чтобы слушать, как я пою! Они хотят съесть меня живьем! Они видят во мне чудовище.

Вот тут я врезал ей от души. Пусть и открытой ладонью. По правой щеке. В маленькой комнате пощечина грохнула, словно разрыв снаряда, а Джану отбросило на диван у дальней стены.

— Одна минута до выхода в прямой эфир! — донеслось из динамиков громкой связи.

Я пересек гардеробную и рывком поднял ее с дивана.

Она смотрела на меня полными ужаса глазами.

— Ты, сука, пойдешь на сцену! Я вытащил тебя из канавы не для того, чтобы занимать эфирное время заставками. Если ты меня подведешь, то твоим адвокатам не придется улаживать конфликт. Потому что прямо отсюда тебя увезут на кладбище.

И отвесил ей вторую оплеуху, чтобы она поняла, что шутить я не собираюсь. А затем поволок ее на сцену. Толпа у двери раздалась в стороны, давая нам пройти.

Когда мы дошли до кулис, операторы уже прильнули к окулярам телекамер. А диктор объявлял: «Эс-ти-ви представляет… „ДЖАНА РЕЙНОЛЬДС… С ВАМИ“

Она повернулась ко мне. Голос ее дрожал.

— Я не могу… не могу… Я боюсь!

— Я тоже, — развернул Джану спиной к себе и дал ей такого пинка, что она через все провода и кабели вылетела на середину сцены.

Не упала она только чудом. Взмахнув руками, удержалась на ногах, глянула на меня. Я улыбнулся и, подбадривая ее, показал кулак с поднятым большим пальцем. Она повернулась к залу, и тут же поднялся занавес.

Оркестр заиграл мелодию одной из ее самых популярных песен, но почти минуту никто не слышал ее голоса из-за шквала аплодисментов. Песню эту знали все. «Пою от сердца». Впервые она исполнила ее в пятнадцать лет.

Я стоял, наблюдая за Джаной. И не верил своим глазам. Голос ее остался неподвластен времени. Пусть не такой молодой, не такой сильный, он, как и прежде, чаровал слушателей. Она пела четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика.

За кулисы она вернулась вся в поту и буквально рухнула на меня. Ее била дрожь. Зал неистовствовал.

— Я им понравилась, — прошептала она, словно не веря своим ушам.

— Они от вас без ума, — я развернул ее лицом к, сцене. — Идите и поклонитесь им.

Она посмотрела на меня.

— Но мы же выбьемся из графика.

— Ну и что, — я подтолкнул ее к сцене. — Передача называется «Джана Рейнольдс… с вами».

Она вышла и поклонилась зрителям. И, сияя, как медный таз, направилась за кулисы.

— А теперь поскорее переодевайтесь, — напутствовал я ее.

Она на ходу чмокнула меня в щеку и поспешила в свою гардеробную. Я проводил ее взглядом. И так никогда и не сказал ей, что ее поклон не увидели те, кто сидел у телевизоров. Ибо рекламный ролик не прерывается ни при каких обстоятельствах.

Потом я отправился на розыски парочки, которую мы наняли, чтобы присматривать за Джаной Рейнольдс. И в конце концов нашел их в маленьком просмотровом зале далеко за сценой. Она прыгала вверх-вниз на его члене.

Увлеченные этим занятием, они и не заметили моего появления.

Я быстро подошел к ним. Сунул руки девушке под мышки, поднял ее.

— Какого черта… — пробурчал мужчина.

Девушка распласталась на полу.

— Я сверлил его взглядом, пока он застегивал ширинку.

— Где вы были, когда в зале погасили свет?

— Мы привели ее в театр, — оправдывался он.

Девушка уже поднялась.

— Вам поручили не отходить от нее ни на шаг. Ни на минуту.

— Когда мы оставили ее в гардеробной, она была в полном здравии, — подала голос девушка.

— И что из этого? Вы не имели права оставлять ее одну. Вы уволены.

Двадцать минут спустя я нашел новую пару охранников. Тщательно разобъяснил им, что к чему. Они кивнули, понимая, о чем идет речь. Такая работа не была для них внове. Голливуд славился выходками звезд.

— После второго выступления вы отвезете ее домой, — добавил я. Первое предназначалось для восточной и центральной часовых зон, второе — для западной. — Во вторник привезете ее сюда на репетицию и останетесь с ней.

Она ни на секунду не должна оставаться одна. Ест ли она, спит, трахается, один из вас должен быть рядом. Это ясно?

Я взглянул на часы. Без четверти шесть. Пора двигаться, если я хочу успеть на семичасовой рейс в Нью-Йорк.

По пути я остановился у монитора. Она снова пела, ослепительно красивая.

Внезапно на меня навалилась усталость. Я уже и не знал, смогу ли сотворить еще одно чудо. Хотелось забраться в берлогу и проспать целую неделю. Но времени не было.

Я хотел попасть в Нью-Йорк следующим утром, чтобы успеть к очередной выборке Нельсена.

Глава 10

Я принял таблетку снотворного, чтобы поспать в самолете, но так и не смог сомкнуть глаз.

Слишком много навалилось на меня забот. Одна передача, даже нашумевшая, не делала погоды. И не отпускало предчувствие надвигающейся беды.

Я никак не мог понять, чем оно обусловлено. Может, возникло потому, что все шло как по маслу. Слишком уж легко.

Подошла стюардесса.

— Могу я чем-нибудь вам помочь, мистер Гонт?

Я одарил ее лучезарной улыбкой.

— Вы могли бы принести мне двойной «мартини»?

— Но вы уже выпили один двойной, мистер Гонт. А инструкция разрешает каждому пассажиру лишь два бокала за полет.

— Я это знаю, но, мне кажется, инструкцию мы с вами не нарушим. Я же выпил только один бокал, хоть и с двойным «мартини».

Она помялась, потом кивнула. Я смотрел ей вслед, пока она шла по проходу между креслами, а потом, смирившись с тем, что уже не усну, раскрыл «дипломат». Выложил на стол бумаги.

Стюардесса принесла запотевший бокал. Я пригубил «мартини», вытащил из пачки сигарету, закурил. Если б еще избавиться от дурного предчувствия. Я уставился на лежащие передо мной документы, но по существу не видел их.

На поверхности все было тип-топ. Осенний блок передач принимал реальные очертания. Отличный блок, на порядок лучше того, что ранее предлагало Эс-ти-ви.

Наиболее привлекательный для рекламодателей. Я сохранил передачи, уже и сейчас имеющие высокий рейтинг, но их явно не хватало. И семьдесят процентов осеннего блока составляли новые передачи.

Что требовало кардинальных изменений в работе компании? Изменения образа мышления руководящего состава, а больше половины из них не желало никаких перемен. То есть вдобавок ко всему мне предстояло найти им замену, чтобы с максимальным эффектом использовать заявления об отставке, лежащие в моем столе.

Пока же Эс-ти-ви гордилось тем, что критики наперебой хвалили его. Ни одна компания не могла похвастаться таким количеством премий Пибоди[12]. Только вот с рейтингом и рекламодателями дела шли неважнецки.

Осенний блок передач расставлял все на свои места. Ибо присуждение премии Пибоди никоим образом не способствовало продаже лишнего куска мыла. Теперь же критикам не останется ничего другого, как плакать горючими слезами, потому что уйдут в небытие такие передачи, как «Эпохальные события истории Америки». Кого сейчас волнует, сколько раз Вашингтон переходил Дэлавер?

И если Бах, Бетховен и Брамс спустятся с небес и лично примут участие в «Часе симфонической музыки», ни один телезритель не оторвется от «Пушечного дыма» или «77, Сансет-Стрип»[13]. И «Классика театра» не могла составить конкуренции программам, идущим одновременно с ней по другим каналам.

Критикам придется довольствоваться такими передачами, как «Скаттеры с Парк-авеню» (история бедной семьи из Кентукки, неожиданно унаследовавшей огромное состояние), «Пилоты» (сериал, в котором в роли частных детективов выступают летчики, гоняющиеся за преступниками на реактивных самолетах) и «Сэндмен» (вестерн с благородным героем-охотником).

Ждали критиков и другие сюрпризы. Часовая программа народной музыки из Нэшвилля, «Белый клык», собачий сериал призванный соперничать с «Лэсси», и, наконец, перенос «Семьи Салли Старр», популярнейшей мыльной оперы Америки, с дневного на вечернее время, с переводом на цветное изображение.

С коммерческой стороны претензий к осеннему блоку быть не могло. В этом я не сомневался. Рекламные агентства Мэдисон-авеню проявляли к ним все больший интерес. Уже мы получили множество неофициальных предложений. Для их документального подтверждения недоставало лишь одного: представления самих программ.

Подготовка шла полным ходом, чтобы к следующему месяцу, февралю, мы могли показать товар лицом.

Именно тогда каждая телерадиовещательная компания объявляла свои планы на будущую осень, и начиналась отчаянная борьба за рекламодателей. А затем вплоть до мая, передачи утрясались, находя свое место в эфире, передвигались на день, час, десять минут, дабы хоть в чем-то побить конкурентов. Обычно Эс-ти-ви заявляло о своих планах последним.

Но в этом году ситуация менялась в корне. Я хотел, чтобы мы стали первыми. И уже в конце января представили рекламным агентствам полный список передач. И пока остальные только раскачивались бы, мы, надеялся я, уже ухватим свой кусок пирога.

Если же мои надежды не оправдывались, компания оставалась с убытком в тридцать миллионов долларов. В результате мне пришлось бы распрощаться с кабинетом на пятидесятом этаже, после чего я мог бы получить работу разве что на радиостанции мистера Леффертса. Да и то, если бы он соблаговолил взять меня к себе.

Даже второй бокал «мартини» не снял мучившей меня тревоги. В Нью-Йорке мы приземлились уже утром. В полете мне так и не удалось сомкнуть глаз.

Джек Сейвитт встретил меня у галереи выхода пассажиров.

— У нас неприятности, — возвестил он, прежде чем мы обменялись рукопожатием.

Я бы догадался об этом и без слов. Никакая другая причина не выдернула бы его из кровати ранним воскресным утром. И, как по мановению волшебной палочки, сковывающее меня напряжение исчезло. Кто бы не противостоял мне, схватка теперь шла в открытую.

Все объяснилось двумя словами. Дэн Ритчи. Я допустил серьезную ошибку. Оставил в неприкосновенности всю его команду. А следовало уволить их в первый же День. Мысленно я дал себе слово в будущем избегать подобных промахов.

— Когда все началось?

— В среду утром. После твоего отъезда в Калифорнию. Позвонил Джо Доил и распорядился приостановить все работы. Потому что с этого момента все проекты должны утверждаться аппаратом Дэна Ритчи.

Джо Доил занимал в Эс-ти-ви пост вице-президента, ведающего деловыми контрактами. Работник компетентный, знающий, один из тех, кого я намеревался оставить на прежнем месте.

— Почему ты сразу не позвонил мне? — спросил я Сейвитта.

— Поначалу я подумал, что ты в курсе. Я знал, что дел у тебя по горло, и решил, что ты просто обратился за помощью к Ритчи. В конце концов, опыта ему не занимать. И только в пятницу мне удалось связаться с ним по телефону. Тут уж все стало ясно.

— Что он сказал?

— Заворковал своим ангельским голоском. Совет директоров, мол, озабочен резко возросшими финансовыми расходами и хочет приостановить все проекты, чтобы изучить их более внимательно.

— Чушь собачья! — взорвался я. — Совет делает лишь то, что говорит Синклер.

— Я это знаю не хуже тебя. Но какое до этого дело моим клиентам, когда они придут расписываться в контрактах, а я не смогу положить их на стол? Должно быть, Ритчи нашел подход к Синклеру.

Я задумался. Что же такое происходит? Синклер не позволил бы мне зайти так далеко, если бы хотел поставить крест на моих трудах. Ему придется выложить целое состояние, чтобы разорвать уже заключенные предварительные договоренности.

В квартиру я вошел в восемь утра, под звон телефона.

Уинант. Голос его дрожал от злости.

— Я думал, что работаю на вас.

— Так оно и есть.

Прошлым вечером наши станции в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе начали передачи в цветном изображении.

— Тогда почему в пятницу меня уволили?

— Что? — я не смог скрыть изумления.

— Дэн Ритчи позвонил мне и сказал, что я свободен.

Добавив, что я вел себя неподобающим образом. Не получил разрешения на переоснащение телестанций оборудованием для цветного изображения. Я ответил, что вы одобрили мои планы. Он же заявил, что этого недостаточно. Я, мол, достаточно долго работал в компании, чтобы знать, что любые расходы на капитальные вложения должны утверждаться советом директоров.

— Понятно.

— И что мне теперь делать? — спросил Уинант.

— Ничего. Утром, как обычно, приходите в свой кабинет и работайте. Я все улажу.

Положив трубку, я повернулся к Джеку.

— Ты слышал?

Он кивнул, на лице у него отразилась тревога.

— И что ты собираешься делать?

Не отвечая, я набрал номер Фогарти.

— Мисс Фогарти, вас не затруднит собрать ваших девушек и через час встретиться со мной на работе?

— Нет проблем, — буднично ответила она, словно я вызывал ее каждое воскресенье.

— Отлично.

— Мистер Гонт… — не дала она мне положить трубку.

— Да.

— Вчера вечером я видела Джану Рейнольдс по телевизору. Потрясающе. Примите мои поздравления. И кинофильм с Кларком Гейблом смотрела, не отрываясь.

— Благодарю. Увидимся через час.

Я принял горячий душ, переоделся. Когда вернулся в гостиную, Джек пил кофе, щедро сдобренное бренди.

— Составь мне компанию, — он пододвинул мне чашку. — Бодрит, как ничто другое.

Я последовал его совету. Джек оказался прав. Энергии у меня сразу прибавилось.

— Пошли, — я двинулся к двери.

— И каковы наши планы? — Джек последовал за мной.

— Выход у нас один, — я улыбнулся. — Лезть в драку.

Глава 11

На ночь я принял таблетку снотворного, и в понедельник спал допоздна. На работу пришел только в одиннадцать. Там уже сверкали молнии и гремели громы.

Фогарти, однако, сохранила чувство юмора.

— Землетрясение силой восемь баллов по шкале Рихтера, — прокомментировала она текущие события, поставив на мой стол чашечку кофе и положив рядом бумаги на подпись. — Мистер Синклер просил позвонить.

Я посмотрел в окно.

— Похоже, идет снег.

Она поняла, что я имею в виду.

— Если он позвонит, я скажу, что вы никак не найдете собачью упряжку.

— Выборку Нельсена еще не принесли?

— Ждем с минуты на минуту. Но есть уже первый отчет ОРИ[14]. Очень неплохой.

Отчет ОРИ лежал первым в стопке бумаг. Я тут же просмотрел его. Фогарти преуменьшила наши достижения, назвав его неплохим. Выступление Джаны Рейнольдс смотрели чуть ли не сорок четыре процента телезрителей. Первый час фильма — пятьдесят один процент, второй — тридцать восемь. Мы поставили рекорд.

Обычно в субботний вечер Эс-ти-ви не удавалось привлечь на свою сторону более семнадцати процентов аудитории.

Настроение у меня заметно улучшилось. Я еще не победил но, как говорится, закрепился на господствующих высотах. И похвалил себя за то, что днем раньше позвонил президентам четырех крупнейших рекламных агентств. Мне было, что им предложить.

— Я посылаю вам полный перечень наших осенних передач. Газеты получат его через двенадцать часов, рекламные агентства поменьше — через сутки. Три другие, что идут вровень с вами — сегодня. Каждому я предлагаю двенадцать с половиной процентов рекламного времени со скидкой в десять процентов. Предложение остается в силе до четырех часов пополудни в понедельник.

Позже цена становится обычной. Посмотрите перечень повнимательнее и, думаю, вы согласитесь со мной, что со следующей осени в Эс-ти-ви стоит вкладывать деньги.

Все четверо задали мне один и тот же вопрос.

— Ас чего такая уверенность?

Я не побаловал их разнообразием ответов.

— Сверьтесь с индексом Нельсена в понедельник. Если мы не перетянем в субботу зрительскую аудиторию, забудьте о моем предложении. Но ежели результат будет иным, вам придется туго, когда клиенты начнут спрашивать, а почему Эс-ти-ви не транслирует их рекламу.

Первый звонок раздался, когда я еще проглядывал отчет ОРИ. Со мной хотел поговорить Джон Барлетт, президент «Стандарт-Касселль», один из вышеупомянутой четверки.

— Стив, я решил не ждать Нельсена. Я тебе верю.

Естественно, он мне верил. Потому что держал в руках тот же отчет ОРИ.

— Спасибо, Джон.

— Только одно условие. Я хочу иметь право первой ночи в выборе передач.

— Пожалуйста, — согласился я. — Если вы покупаете пятьдесят процентов рекламного времени или больше.

— Договорились. Но в этом случае ты даешь мне время в передаче Джаны Рейнольдс.

— В передачу Рейнольдс и в первый час кинофильма я могу вставить твою рекламу со следующего месяца. Во второй час — на этой неделе.

— Договорились.

— Спасибо, Джон. Я скажу Гэллигану, чтобы он связался с твоими людьми и подготовил все документы.

Трубку я положил дрожащей рукой. Один короткий разговор, и тридцать миллионов долларов в кармане Эс-ти-ви. Такое случилось у меня впервые.

Вновь зазвонил телефон.

— Мистер Синклер просит вас к себе, — сухо сообщила Фогарти — Передайте ему, что у меня совещание. И немедленно вызовите ко мне Гэллигана из отдела продаж.

Телефон зазвонил, едва я опустил трубку.

— Мистер Синклер надеется, что у вас найдется время, чтобы присутствовать на специальном заседании совета директоров в половине третьего.

— Передайте ему, что я обязательно приду.

Я отпил кофе. И не почувствовал вкуса. Нажал клавишу интеркома. Тут же в кабинет вошла Фогарти.

— Как вы думаете, в баре найдется бутылка бренди?

Спиртное помогло. Я поднялся из-за стола, подошел к окну. Большие снежинки неспешно падали на землю. В дверях возник Гэллиган.

— Вы звали меня, Стив?

— Да, подойдите сюда и выгляните в окно.

Он подошел, встал рядом.

— Где-то далеко внизу снег падает на людей, а мы их даже не видим.

Он ответил недоуменным взглядом.

— Задумывались ли вы когда-нибудь, Боб, что будете стоять выше снега? Там, где сможете видеть, как он падает вниз, но не на вас?

Искоса глянув на Гэллигана, я увидел, что он понятия не имеет, о чем я говорю. А вот человек, сидящий надо мной сразу бы все понял. Синклер знал, что на него снег не упадет никогда. Потому-то и поместил нас на более низкие этажи. Он-то сидел над схваткой. Мы дрались, царапались, пинались, а когда дым сражения рассеивался, он уходил под руку с победителем.

Вошла Фогарти. Улыбаясь, дала мне выборку Нельсена. Мы выиграли субботний вечер. Оторвались от ближайшего конкурента на восемь пунктов. Я передал выборку Гэллигану и вернулся к столу.

Телефоны зазвонили, едва я опустился на стул. Нам даже не удалось прерваться на ленч. А к половине третьего все рекламные агентства раскупили выделенные им квоты.

Я припозднился на несколько минут, и Дэн Ритчи уже сидел справа от Синклера, на моем привычном месте.

Свободным остался лишь один стул в конце стола. Его-то я и занял.

— Извините за опоздание, господа. Очень много дел.

— Мы так и поняли, — бесстрастно ответствовал Синклер.

Дон Ритчи тут же перешел в наступление.

— Вы знакомы с заявлением для прессы, что лежит перед вами?

Я бросил взгляд на листок бумаги, затем посмотрел на Ритчи.

— Конечно. Я же его подписал.

— Разумеется, вы отдаете себе отчет, что подписали его без согласования с советом директоров? — от его голоса веяло сибирским морозом.

Я, повернулся к Синклеру.

— Из нашей договоренности с мистером Синклером следует, что как президент «Синклер телевижн» я обладаю полной автономией во всем, что касается управления вверенной мне компании.

— Но вы знали, что до сего момента все ваши действия получали одобрение совета директоров?

Я кивнул.

— Знал. И у меня не было повода ожидать каких-либо перемен в установившейся процедуре. Так как все мои действия одобрялись post factum[15], я полагал, что ничего не изменится и впредь.

Ритчи помолчал, перекладывая лежащие перед ним бумаги. Я попытался прочесть что-либо в лице Синклера, но оно напоминало кусок гранита.

— Мы подсчитали, во что обойдется нам перечень предлагаемых вами передач. Вы знаете, что в сумме они стоят более сорока миллионов долларов?

Я кивнул.

— И еще одиннадцать миллионов потребуются для перехода на цветное изображение.

— И тут вы правы, — не стал спорить я.

— Вы уверены, что такие расходы экономически оправданы?

— Да, — твердо ответил я. — Иначе никогда на пошел бы на них.

— Не превысили ли вы своих полномочий, объявив об уходе с работы некоторых руководителей компании, даже не переговорив с ними?

— Нет. Их заявления лежат у меня в столе с того дня как я стал президентом Эс-ти-ви.

— Моего заявления у вас нет, — отрезал Ритчи. — Однако в пресс-релизе сказано и о моем уходе.

— Мой недосмотр, — вздохнул я.

— Что значит, недосмотр? — сердито воскликнул Ритчи.

Я ответил, не повышая голоса.

— Но это поправимо. Я не сомневаюсь, что получу ваше заявление до окончания этого заседания.

Лицо его налилось краской, но я не дал ему заговорить. Встал, оглядел присутствующих.

— Я знаю, что вы — люди занятые, господа, а потому отниму у вас минимум времени. На текущий сезон расчетные поступления от рекламы в лучшее время составляют сто шестьдесят миллионов, из которых тридцать процентов, или сорок восемь миллионов, вносятся авансом. На данный момент нами продана половина рекламного времени следующего сезона на сумму сто двадцать миллионов долларов, то есть общий доход составит двести сорок миллионов. Я бы мог назвать вам, на сколько процентов возрастет наша прибыль, но, думаю, в этом нет нужды. Введение в текущем сезоне новых передач, в частности, с участием Джаны Рейнольдс, увеличит поступления от рекламы примерно на двадцать пять миллионов. Вот так, господа, отражается на наших доходах .замена отживших передач более интересными для телезрителей.

Что же касается цветного изображения, оно уже есть, и никуда от этого не деться. Если бы мы промедлили с переоснащением еще два-три года, оно обошлось бы нам на Пятьдесят процентов дороже. А пока цветное изображение позволяет увеличить наш рейтинг на двадцать процентов.

Я вновь оглядел директоров.

— Увеличение расходов приведет лишь к куда более значительному росту прибыли. А если говорить об уволенных мною сотрудниках, я полагаю, что лишь сократил лишних, не представляющих для компании никакой ценности.

Над столом повисло молчание.

Первым, естественно, заговорил Синклер.

— Председательствующий вносит предложение полностью одобрить предложенный мистером Гонтом осенний блок передач и проведенную им реорганизацию компании.

Внесенное предложение поддержали все, за исключением меня и Ритчи.

Тут же Синклер продолжил.

— Председательствующий вносит предложение закрыть заседание.

Менее чем через две минуты в зале остались только я и Ритчи.

Я собрал бумаги и посмотрел на него. Он сидел сгорбившись, крепко сцепив положенные на стол руки.

По пути к двери я остановился рядом с ним.

— Извините, Дэн.

Он поднял голову. Лицо его посерело.

— Сукин сын! — вырвалось у него. — Он даже не попрощался со мной.

.Я промолчал.

— Он просто подставил меня.

— Он подставил нас обоих.

Ритчи кивнул.

— И все что от него требовалось — г сказать мне, что пора уходить. Зачем ему понадобился весь этот цирк?

Он поднялся, прошел к окну, вгляделся в падающий снег.

— Теперь я понимаю, почему окна в небоскребах не открываются. Строители знают, что случаются такие дни, как сегодняшний. — Ритчи повернулся ко мне. — Я видел, как он проделывал такое же с другими. Даже восхищался им, думая, что со мной этого не будет, — он усмехнулся. — Видать, я ошибался, — он направился ко мне, протянул руку. — Удачи вам, Стив.

Крепкое рукопожатие показывало, что он действительно того хочет.

— Спасибо, Дэн.

— Будьте поосмотрительнее. И никогда не спускайте глаз с рефери.

Глава 12

Всю вторую половину дня я пил кофе с бренди. Эта смесь вливала в меня энергию. И отвлекала от лишних мыслей. О себе, о Дэне Ритчи, о Синклере, то есть обо всем, не имевшем непосредственного отношения к функционированию компании. И к девяти вечера мы покончили со всеми делами.

— На сегодня все, — объявил я Фогарти.

— Да, сэр, — кивнула она и начала собирать свой бумаги.

— Фогарти, налейте мне чего-нибудь.

— Да, сэр, — она прошла к бару. — Что будете пить?

— «Мартини». Очень сухой «мартини».

Пару минут спустя я получил полный бокал. «Мартини» пришелся мне по вкусу.

— В Кэтерин-Гиббз учат «и барменскому искусству?

Она рассмеялась.

— Нет. Этому я научилась на работе.

Засмеялся я.

— Налейте себе бокал, Фогарти. Вы его заслужили.

Она покачала головой.

— Нет, благодарю. Мне пора домой. В такой снег поезда ходят плохо.

Я и забыл, что она жила в Дариэне. И могла вообще застрять в городе, потому что железнодорожники не баловали пассажиров особым вниманием, тем более в снегопад.

— Если случится заминка с поездами, снимите номер в отеле. Компания оплатит счет.

— Благодарю вас, мистер Гонт. Я вам еще нужна?

— Да. Прежде чем вы уйдете, смешайте мне еще один «мартини», — и я допил первый бокал.

Получил от нее второй, полный.

— Мисс Фогарти, такой «мартини» более чем весомое основание для повышения жалования, — я пригубил бокал. — Завтра загляните в финансовый отдел и скажите, что я добавил вам двадцать пять долларов в неделю.

— Благодарю, мистер Гонт.

— По вашему голосу чувствуется, что вы не пойдете, так, мисс Фогарти? Думаете, я сам не знаю, что говорю.

Потому, что пьян.

— Как я могла такое подумать, мистер Гонт, — запротестовала Фогарти.

— Вот что значит верный секретарь, — покивал я. — Мисс Фогарти, я пришел к важному решению.

— Какому, сэр?

— Надоели мне эти мистеры и мисс. Называйте меня Стив, а я вас — Шейла.

— Хорошо, мистер Гонт.

— Стив.

— Хорошо, Стив.

— Так-то лучше, Шейла. А теперь перейдем к серьезным делам. Президент я этой компании или не президент?

— Президент, мис… э… Стив.

— Тогда все упрощается. Давай потрахаемся, — я вновь отхлебнул из бокала.

В голосе ее появились незнакомые доселе нотки.

— Я думаю, и вам пора домой.

Я встал, гордо выпрямился во весь рост.

— Вы отвергаете меня?

Она не ответила.

— Вы уволены. Как президент компании, я увольняю вас за отказ выполнить свои прямые обязанности.

Она молча смотрела на меня.

Я сел. Пьяную браваду сняло, как рукой.

— Вы не уволены. Извините, Фогарти.

— Все нормально, мистер Гонт. Я понимаю, — она улыбнулась. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Фогарти.

Тот снегопад в Нью-Йорке запомнился мне надолго.

Чистый, белый снег до неузнаваемости изменил город. Я шагал не торопясь, любуясь созданными природой формами, останавливаясь лишь на красный сигнал светофора. На каждом светофоре снег образовал белую шапочку и своими поочередно загорающимися лампами они напоминали циклопов.

К подъезду я подошел, весь залепленный снегом.

— Ну и погодка, — посетовал швейцар, опираясь на лопату.

— Да, — сочувственно покивал я, хотя повода для жалоб у меня не было. Но, с другой стороны, от меня не требовали чистить ступеньки.

В квартире я сразу же заметил горящие на столе свечи. И едва не повернул назад, решив, что ошибся дверью.

Но потом увидел поблескивающую в хрустале икру и горлышко бутылки шампанского, выглядывающее из ведерка со льдом.

— Барбара! — позвал я.

Она выплыла из спальни, неся в руках вазу с единственной розой. Посмотрела на меня, а потом поставила розу на середину стола.

— Тут ей самое место, не так ли?

Я все еще стоял на пороге.

— В честь чего пир?

— Идет снег.

— Я знаю.

— Первый снегопад в этом году. Я подумала, что это надо отметить.

Я посмотрел на Барбару.

— Ну конечно.

Снял пальто и шляпу, убрал их в стенной шкаф. Когда повернулся, она стояла рядом.

— Что-нибудь случилось? Ты какой-то странный.

— Ничего не случилось. Просто устал. И хочу что-нибудь выпить.

— Я заморозила бутылку водки.

— Отлично.

Я последовал за ней к бару. Она достала из морозилки заиндевелую бутылку водки, плеснула мне в бокал. Я, ждал, пока она нальет себе, но Барбара покачала головой.

— Я не хочу.

Водка ожгла, как огнем. Я протянул ей пустой бокал.

Она наполнила его. На этот раз я лишь пригубил водку.

Она не сводила с меня глаз.

— Прошло три месяца.

Я кивнул.

— Тебя не интересовало, что со мной?

Я покачал головой.

— Я полагал, что ты сумеешь найти свой путь.

— Но ты же знал, что я заблудилась.

— Все мы такие.

Барбара налила себе водки. Подняла бокал.

— Только не ты. Ты всегда знаешь, где находишься и куда идешь. — Она выпила, вновь наполнила бокал. — Может, напрасно я все ото затеяла?

— Отнюдь. Я рад, что ты пришла.

— Я знала, что ты работаешь, не разгибаясь. Потому и старалась не мешаться у тебя под ногами. Я хотела, чтобы мое появление здесь стало для тебя приятным сюрпризом.

— Ты своего добилась.

Внезапно синие глаза наполнились слезами.

— Пожалуй, я пойду.

— Не уходи. Я не смогу съесть все сам.

— Другой причины ты найти не можешь?

— Снега на улице по пояс. Такси не поймать.

Она молча всматривалась в мое лицо.

— Ты даже не собираешься поцеловать меня?

Я обнял ее. Поцеловал в мягкие, соленые от слез тубы.

— Извини, Стив, — прошептала она. — Извини.

Я прижал голову Барбары к своей груди.

— Не за что тебе извиняться.

Она подняла голову.

— Я пыталась предупредить тебя. Сказать, какой он на самом деле. Ты меня не слушал, не верил мне.

Я недоуменно посмотрел на нее.

— Кто он?

— Папашка, кто же еще? Вчера я обедала у него и слышала, как он говорил кому-то по телефону: «Мы поставим на место этого самодовольного юнца. Покажем ему, кто руководит „Синклер телевижн“, — она крепко прижалась ко мне. — Не печалься, Стив. Ты найдешь Другую работу и еще покажешь ему.

Я оторвал Барбару от себя, посмотрел ей в глаза.

— Потому-то ты и пришла ко мне?

Она кивнула.

— Я не хотела, чтобы ты был один.

— Ты просто чудо, — улыбнулся я. — Но меня не уволили. А вот кто руководит «Синклер телевижн», я сегодня узнал. И твой отец тоже. Я!

В восторге она обхватила меня за шею.

— Правда, Стив? Правда?

Я кивнул, вытащил шампанское из ведерка со льдом.

— Давай-ка откроем его. У нас есть, за что выпить.

Она быстро поцеловала меня.

— Открывай.

А сама погасила все лампы. В отблеске язычков пламени свечей я протянул ей бокал пенящегося шампанского.

— Так лучше? — спросила она.

— Гораздо лучше.

Мы чокнулись, выпили.

Но даже шампанское не взбодрило меня. И я заснул прямо за обедом, между жареным мясом и десертом.

Глава 13

Где-то далеко зазвонил телефон. Я попытался продраться к нему сквозь вязкий туман сна.

Но телефон перестал звонить, прежде чем я добрался до него. Я услышал чей-то нежный шепоток. Открыл глаза.

Барбара положила трубку, повернулась ко мне.

— Спи, спи.

— Кто звонил?

— Твой секретарь. Я сказала, что ты еще спишь.

— Секретарь? — сонливость сняло как рукой. — Который теперь час?

— Полдень.

Я уставился на нее.

— Почему ты меня не разбудила?

— Ты переутомился, — улыбнулась она. — Знаешь, ты спишь как ребенок. Такой нежный, беззащитный.

Я выбрался из постели.

— Что ты подсыпала мне в салат? Секонал?

Она села.

— Снотворное не потребовалось. Ты выпил бутылку водки и почти две — шампанского.

— Ничего не помню.

— Ты отключился прямо за столом. Мне пришлось звонить в бюро обслуживания и вызывать помощников, чтобы уложить тебя в постель.

— Кофе у нас есть?

— Остался на столе. Сейчас принесу.

Я ушел в ванную. А когда вернулся, она внесла на подносе чашечку с дымящимся напитком. Я взял ее, пригубил кофе.

— Хорошо, но мало. В баре есть бутылка коньяка.

Принеси, пожалуйста.

Она наблюдала, как я лью в кофе коньяк.

— Ты стал больше пить.

Я бросил на нее короткий взгляд.

— Ладно, не мне это говорить.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Трезвость тебе к лицу.

— Дельная мысль. А почему бы не приложить ее к себе, — она подошла вплотную. — Ты же комок нервов.

— У меня масса дел.

— Ты ошибся. Он победил тебя, а не наоборот.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты больше пьешь и меньше трахаешься. Этим отличаются все крупные чиновники.

Я промолчал.

— Я-то так старалась. Надела новый пеньюар. Берегла его с той ночи, что провела здесь в последний раз. И все напрасно.

Сопровождаемая моим взглядом, она скрылась в ванной. Я посмотрел на чашечку кофе в моей руке. Она попала в точку, три месяца я не трахался. С того дня, как занял кабинет на пятидесятом этаже. Я поставил чашку на комод. Когда она вышла из ванной, я уже лежал в постели.

— Что случилось? — озабоченно спросила Барбара. — Тебе нехорошо?

— Отнюдь.

Тут же она подскочила к кровати, опустилась на колени, обхватила мое лицо ладонями, стала покрывать его короткими поцелуями.

— Я люблю тебя, люблю, люблю.

Я потянул ее на постель.

— Иди сюда. А то простудишься.

К дому тети Пру мы подъехали в половине третьего утра. В чистом небе плыла полная луна и ее отраженный от белого снега свет превращал ночь в день.

— В доме темно, — заметила Барбара, шагая по хрустящему снегу. — Ты до смерти перепугаешь ее, разбудив в столь поздний час.

Я привстал на цыпочки и вытащил ключ из тайника над дверью.

— Скорее всего, она и не узнает о нашем приезде, пока мы не спустимся к завтраку.

Но в вестибюле нас встретил свет. Тетя Пру стояла на пороге своего маленького кабинета.

— Как видишь, до завтрака ждать не пришлось.

Я обнял ее и, к своему изумлению, понял, что она не такая высокая, как казалась мне раньше. Почему-то я всегда воспринимал взрослых более высокими, чем я сам.

Я поцеловал ее.

— Как вы добрались сюда?

— Приехали на машине из Нью-Йорка.

— В такую метель?

— Снег давно кончился. Дороги уже расчистили.

Тетя Пру повернулась к Барбаре и протянула руку.

— Я — Пруденс Гонт. А мой племянник с младых лет ничуть не изменился. Ему всегда недоставало хороших манер.

Барбара пожала ей руку.

— Барбара Синклер. Я очень рада знакомству с вами.

По дороге Стив только о вас и говорил.

— Наверное, наврал с три короба, — но по тону чувствовалось, что она довольна. — Вы, должно быть, продрогли. Позвольте угостить вас горячим чаем.

— С ромом, тетя Пру, — добавил я. — Если вы не забыли собственного рецепта.

Утром мы гуляли по засыпанному снегом берегу. Яркое солнце отражалось в мириадах рассыпанных щедрой Рукой природы алмазов. В гостиницу мы вернулись к ленчу, раскрасневшиеся от мороза.

Тетя Пру встретила нас у двери.

— Тебе пять раз звонили из Нью-Йорка.

Я посмотрел на нее.

— И что ты им ответила?

— Тебя здесь нет.

— Молодец. Если позвонят еще раз, скажи, что ты знать не знаешь, кто я такой, и никогда обо мне не слышала.

— Что-нибудь случилось, Стив? — обеспокоилась тетя Пру.

— Ни-че-го, — отчеканил я. — Захотелось уехать. Мне нужно отдохнуть.

— А как же работа?

— Подождет.

Три дня мы наслаждались снегом, потом поехали в Бостон и улетели на Бермудские острова. Еще три дня купались и жарились на солнце. Впервые за три месяца я спал, не думая о работе. В понедельник утром я поднялся. на пятидесятый этаж.

Фогарти последовала за мной в кабинет, чуть ли не сгибаясь под тяжестью бумаг. Положила их на стол.

— Вы отлично загорели, мистер Гонт.

— Спасибо. Повалялся на солнышке. Как идут дела?

Она скорчила гримаску.

— Народ стоит на ушах. Никто не знал, где вы, и все доставали меня, полагая, что уж мне-то ваше местонахождение известно.

— Извините, что доставил вам столько хлопот.

— Это моя работа. Приходилось отвечать, что я ваш секретарь, а не телохранитель.

— Вы все делали правильно.

Фогарти указала на положенные на стол документы.

— С чего вы хотите начать?

Я глянул на возвышающийся передо мной Эверест, поднял всю стопку и сбросил в корзину для мусора. Посмотрел на Фогарти.

— Как вам такое начало?

— Меня устраивает, — невозмутимо ответила она. — Мистер Сейвитт просил позвонить, как только вы появитесь. Мистер Гэллиган…

— Если надо, позвонят сами, — я поднялся и направился к двери.

— Куда вы идете? — вырвалось у нее.

— Наверх.

На лице Синклера отразилось изумление, когда я вошел в его кабинет.

— Я как раз собирался звонить вам, — он протянул мне лист бумаги. — Поздравляю.

Я взял его, но даже не посмотрел, что на нем написано.

— Субботний вечер нас опять не подвел. Тридцать восемь процентов зрителей. Я думаю, вы всем показали, кто есть кто.

Я положил бумагу на стол.

— Нет, мистер Синклер. Показали вы.

— Не понял.

— Сначала я тоже не понимал, но теперь мне все ясно. И мне не нравится то, что я вижу. Я увольняюсь.

Глава 14

Он долго смотрел на меня. Затем медленно кивнул.

— Значит, увольняетесь?

— Совершенно верно.

— Дозволительно мне узнать причину?

— Дозволительно. Но, боюсь, вы не поймете.

— А вы попробуйте.

— Мне не нравится, когда меня используют. Я пришел сюда работать. А не перегрызать кому-то горло ради вашего удовольствия.

Синклер молчал.

— Вы вполне могли отпустить Дэна Ритчи на покой. С достоинством, не потоптав ногами.

Тут он обрел голос.

— Вы в этом уверены? — спросил он вкрадчиво.

Я кивнул.

— Дэна Ритчи следовало растоптать, — продолжил он тем же тоном. — И я думал, что вы понимаете это лучше других. Вы же сами сказали, что он слишком стар для такой работы.

— Я не сторонник эвтаназии[16].

— Есть только один способ борьбы с раковой опухолью. Вырезать ее. Если этого не сделать, смерть неминуема. Другого пути нет. Дэн Ритчи — такая вот раковая опухоль. Он работал в компании двадцать пять лет и весь вышел. Вы это знали. Я. Но не совет директоров. Те-то полагали, что он по-прежнему приносит пользу. И многие поверили ему, когда он обвинил вас в напрасных расходах. Конечно, я мог бы отпустить его с миром. Но такой итог не убедил бы директоров в том, что Ритчи уже не способен принимать адекватные времени решения. А убедить надо было. И сделать это мог только один человек. Вы.

— А если бы я проиграл? Что тогда?

— Вы не могли проиграть, — отрезал он. — Иначе я не позволил бы вам потратить столько денег.

Он нажал несколько кнопок на пульте дистанционного управления, и за моей спиной ожили экраны выстроившихся вдоль стены телевизоров.

— Взгляните на них.

Я повернулся, а он продолжал нажимать кнопки, меняя каналы.

— Влияние телевидения несравнимо ни с чем. И мы только начинаем это осознавать. Через пять лет телевидение будет решать, кто станет очередным президентом Соединенных Штатов. Через десять оно превратит планету в наш большой двор. Через пятнадцать перенесет нас на Луну.

Сердитое движение руки, и экраны погасли.

— От всего этого вы хотите уйти. Только потому, что игра слишком грубая. А вы чересчур чувствительны и не желаете никого обижать. Ваше стремление к максимальному рейтингу — детская забава. Управляя телевещательной компанией, вы формируете образ жизни людей.

Можете нести им добро, а можете — зло. Выбор ваш. И судить о том тоже вам. Вы один на вершине. Чем больше у вас зрителей, тем сильнее ваше влияние. Я полагал, вы это понимаете, но, возможно ошибался.

Он помолчал.

— Я не собирался произносить речь. Когда-то давно, во Фригии, веревки завязали в такой узел, что их никто не мог распутать. Гордиев узел. Существовала легенда, что тот, кто распутает его, станет королем. А Александр Македонский взял да разрубил его мечом. Просто и без затей. Пятидесятый этаж был нашим Гордиевым узлом. Он пустовал четыре года. Я намеревался отдать его человеку, который станет моим преемником. А для того, чтобы обосноваться там, нужно-то было лишь попросить меня об этом. До вас никто до этого не додумался. Я думал, вы и есть наш Александр. Он тоже был молод.

Синклер отошел к окну. Не посмотрев на меня.

— Я приму вашу отставку. Но сначала прочтите служебную записку, что я дал вам, когда вы пришли.

Молча я взял со стола лист бумаги. Черновой вариант заявления для прессы.

СПЕНСЕР СИНКЛЕР ТРЕТИЙ ОБЪЯВИЛ СЕГОДНЯ, ЧТО ОН СОХРАНЯЕТ ЗА СОБОЙ ПОСТ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ «СИНКЛЕР БРОДКАСТИНГ КОМПАНИ». ОДНОВРЕМЕННО ОН ОБЪЯВИЛ О НАЗНАЧЕНИИ СТИВЕНА ГОНТА ПРЕЗИДЕНТОМ «СИНКЛЕР БРОДКАСТИНГ КОМПАНИИ». МИСТЕР ГОНТ ОСТАЕТСЯ ТАКЖЕ ПРЕЗИДЕНТОМ «СИНКЛЕР ТЕЛЕВИЖН».

МИСТЕР СИНКЛЕР ОТМЕТИЛ..

Дальше читать я не стал.

— Вы могли бы мне сказать.

Тут он повернулся ко мне. Его губы искривились в сухой улыбке.

— Вы не дали мне такой возможности.

— И вы не изменили своего мнения после того, что я здесь наговорил?

— Я же попросил вас прочесть этот пресс-релиз, не так ли?

Я вновь посмотрел на листок, что держал в руке. Президент «Синклер Бродкастинг компани» — вот уж действительно вершина. Я положил листок на стол.

— Нет. Благодарю, но мне это не подходит.

— Почему? — резко спросил Синклер.

— Я слишком молод, чтобы умереть, — и с тем вернулся в свой кабинет.

В восемь вечера мы еще лежали в постели, забыв про ужин. Я пробежался пальцем по ее позвоночнику, ухватил за ягодицу. Сжал. Крепкая, упругая.

— Тебе нравится? — спросила Барбара.

— А что тут может не нравиться? Попка — моя слабость. Я думал, ты знаешь.

Она затянулась сигаретой с «травкой».

— Не только попка.

Я взял у нее сигарету, перекатился на спину, глубоко затянулся.

— Шампанское еще осталось?

— Сейчас посмотрю, — Барбара села, вытащила бутылку из ведерка со льдом. Наполнила мой бокал, передала мне, налила себе.

— Попутного ветра.

Мы выпили. Я чувствовал себя на седьмом небе. Шампанское и марихуана. «Дом Периньон»[17] и «Золото Акапулько». Ни с чем не сравнимое сочетание.

Я поставил бокал на столик, положил сигарету в пепельницу и потянулся к Барбаре. Тут же она пришла в мои объятья. Наши губы слились.

— Ты такая теплая. Внутри и снаружи.

— Я тебя люблю.

Я обхватил губами левый сосок, когда зазвонил телефон. Не обращая на него внимания, я двинулся ниже.

— Телефон, — выдохнула Барбара.

— И черт с ним, — я добрался до островка вьющихся волос. Но она уже взяла трубку. — Скажи, что меня нет.

Странное выражение появилось на ее лице.

— Мой отец внизу. Он хочет подняться сюда.

Я взял трубку.

— Слушаю.

— Вас спрашивает некий мистер Синклер, сэр, — сообщил швейцар. — Пропустить его?

Я искоса глянул на Барбару.

— Да, — положил трубку и встал. Прошел в ванную, почистил зубы. Умылся, причесался. Надел халат и вернулся в спальню.

Барбара сидела на кровати, накинув на плечи пеньюар. Я наклонился и поцеловал ее.

— Не уходи. Я быстренько избавлюсь от него.

Синклер, конечно, сразу понял, что я не один.

— Я не помешал? — обеспокоился он.

— Нет, нет, — я провел его к бару. — Что вам налить?

— Виски с водой. Без льда.

— Шотландское?

— Конечно.

Я налил ему виски, себе — бренди. Он сразу перешел к делу.

— Почему вы утром ушли? Мне кажется, я выразился достаточно ясно.

— Это точно, — кивнул я. — Но я понял, что еще не готов. Особенно после вашей лекции. Мне надо многому научиться.

— У вас и так большие успехи. Учитесь на ходу.

— Нет, нет. Даже и в этом случае мне потребуется два года, чтобы подготовиться к той работе, что вы предлагаете мне сегодня.

— Вы по-прежнему намерены увольняться? — прямо спросил он.

— Нет. Во всяком случае, не сейчас.

Тут Синклер улыбнулся.

— Благодарю. Мне бы не хотелось терять вас.

— Я это знаю.

— Так что же нам делать? Дэн Ритчи пробил брешь в наших рядах.

— Я заслоню ее собой. При одном условии.

— Каком же? — поинтересовался он.

— Вы останетесь президентом «Синклер Бродкастинг». Чтобы не дать мне зайти слишком далеко и потерять дно под ногами. А если через два года ваше предложение останется в силе, я его приму.

Он долго смотрел на меня.

— Хорошо. Вы назначаетесь исполнительным вице-президентом «Синклер бродкастинг», сохраняя за собой пост президента «Эс-ти-ви». Так?

Я кивнул.

— Значит, договорились, — он протянул мне руку. — Хочу задать вам еще один вопрос, из чистого любопытства.

— Насчет чего?

— А что бы вы делали, не найди мы взаимоприемлемого решения?

— Уж во всяком случае, не волновался, — беззаботно ответил я. — У меня уже нет необходимости зарабатывать на кусок хлеба, — за его спиной Барбара вышла из спальни и я не удержался. — Забыл сказать вам, что на прошлой неделе я женился. На очень богатой девушке, отец которой хочет взять меня в семейный бизнес.

Он вытаращился на меня, как на идиота.

— Добрый вечер, папа, — подала голос Барбара.

Если он и изумился, то лишь на долю секунды. Протянул к ней руки и она приникла к его груди. Синклер обернулся и его рот расползся в широкой улыбке.

— Поздравляю, сынок. Тебе крупно повезло.

— Я знаю, сэр.

Улыбка стала шире.

— К чему такие формальности, если мы — одна семья. Зови меня папа.

Глава 15

— Черт побери! — взорвалась Барбара. — Я не могу застегнуть этот бюстгальтер! — она отбросила злосчастный предмет и повернулась к зеркалу. — Ты только посмотри на меня. О господи!

Я подошел сзади, положил ей руки на талию, затем охватил ладонями груди.

— Давай я буду твоим бюстгальтером.

Она глянула на мое отражение в зеркале.

— Тебе нравится? Ты бы гордился мною, если б меня пригласили на роль коровы в рекламном ролике о пользе молока?

— А что плохого в том, что мне нравится большая грудь? В Америке таких, как я — легион Она вывернулась из моих объятий и резко выдвинула ящик комода. Но не рассчитала, и ящик вывалился из паза, а его содержимое рассыпалось по полу. Она опустилась на колени средь нижнего белья и расплакалась.

Я присел рядом, вновь обнял ее.

— Я такая неуклюжая, — всхлипнула Барбара. — Ничего у меня не получается.

— Не надо волноваться, — успокаивал я ее. — Худшее уже позади. Осталось-то несколько месяцев.

— А мне кажется, это никогда не кончится, — она все еще всхлипывала. — Почему ты не отговорил меня.

Я отговорил. На первом году нашей семейной жизни.

Но на втором она уперлась, и никакие доводы не помогали.

«Каждая женщина имеет право родить ребенка, — твердила она. — Для того она и создана».

Я понимал, что не следует напоминать ей об этом. А потому поднял с пола, увлек к креслу, усадил.

— Давай лучше выпьем.

Принес ей полный бокал, она пригубила, скорчила гримаску, поставила бокал на стол.

— Отвратительный вкус. Дай мне лучше сигарету.

Я зажег сигарету, передал ей.

— У меня такая тоска. Никогда не испытывала ничего подобного.

— Выпей, — посоветовал я. — Тебе сразу станет лучше.

— А травки у тебя нет?

— Ты же знаешь, что нет. Билл сказал, что от нее ребенку только вред. Ты же не хочешь родить наркомана.

— Если он доктор, это не означает, что он знает все и вся. Неужели будет лучше, если он родится алкоголиком? Ты же угощаешь меня виски.

Я не ответил. Барбара подняла бокал.

— Одевайся и иди. Я останусь дома.

— Но он ждет нас обоих.

— Извинись за меня. Скажи, что меня тошнит. Ты же находишь предлоги, чтобы не прийти домой к обеду. Придумай что-нибудь, — она отпила из бокала. — Кроме того, я терпеть не могу этого коротышку. Он напоминает мне свинью.

— Рост — это от Бога.

— Я ненавидела бы его, будь он великаном, У него одна цель — использовать тебя.

— А у кого — нет? — я повернулся к зеркалу, довязал галстук. — Это моя работа. Служить людям.

— О господи, какое благородство! — она пренебрежительно фыркнула. — Похоже, ты начинаешь верить бредням моего папаши. Он-то частенько заявляет, что президент телевещательной компании — слуга народа.

— И все же моя работа — не самая худшая, — я надел пиджак. — Ты одеваешься или собираешься просидеть весь вечер с голыми титьками?

За круглым столом в «21» мы сидели ввосьмером. Сэм Бенджамин и его жена Дениз, Джек Сейвитт и актриса, интересы которой он представлял, Дженнифер Брейс, свояк Сэма с женой, имя которой я смог запомнить лишь через три недели, и мы с Барбарой.

Я оглядел стол. Сэм был в ударе. Показывал один из своих фокусов. Стодолларовый банкнот внезапно исчезал в его руках, а потом оказывался то в декольте актрисы, то в портсигаре Барбары. И Барбара, похоже, веселилась от души. Во всяком случае, смеялась громче всех. Но она видела эти фокусы впервые.

Я улыбнулся про себя. Сэм обожал фокусы. Иной раз я задавался вопросом, а кто он на самом деле — фокусник, актер, рекламный агент или сочетал в себе качества всех троих. И по мере того, как наши отношения становились все более близкими, я склонялся к последнему.

А познакомились мы следующим образом. Как-то раз, выходя после ленча из Норвежского зала в «Уолдорфе», мы увидели странную процессию, направляющуюся в Имперский зал. Четверо охранников в форме агентства Бринкса с пистолетами в руках, за ними еще двое, несущие здоровенный алюминиевый сундук с двумя позолоченными замками, в арьергарде — вторая четверка тоже с пистолетами.

— Что происходит? — спросил я.

— Сейчас выясню. — Джек поспешил к Имперскому залу, переговорил со швейцаром, вернулся.

— Презентация. Какой-то новый продюсер пригласил прессу и владельцев кинотеатров чуть ли не всей страны, чтобы показать, как надо продавать картину.

Я оглядел толпящихся у дверей Имперского зала. Пожалуй, тут были все акулы кинопроката.

— На обычную презентацию их не выманишь, — заметил я.

— Это точно. Но мне сказали, что в этом сундуке миллион долларов.

— Так пойдем посмотрим, — предложил я.

В дверях нас никто не остановил. Все смотрели на стоящий на столе сундук.

Я огляделся. Стены украшали десятки плакатов. Картинки разнились, слова оставались неизменными.

САМЮЭЛЬ БЕНДЖАМИН ПРЕДСТАВЛЯЕТ:

«ИКАР»

ФИЛЬМ, ГАРАНТИРУЮЩИЙ МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ

Я улыбнулся. По крайней мере, этот продюсер не собирался клясть телевидение за то, что оно отбирает зрителя у кинотеатров. Он пришел, чтобы бороться за свой фильм. Понравились мне и фотографии. На одной полуодетый мужчина с рельефной мускулатурой, одной рукой обнимал почти что голую девицу, а другой отражал удар меча. На другой тот же мужчина взлетал над сражающимися воинами на могучих крыльях.

— Дамы и господа! — прогремело из динамиков.

Все взоры устремились к сцене. Тут я впервые увидел его. Небольшого росточка, с широченными плечами, этакий квадрат в черном костюме и белой рубашке. С черными волосами и мясистым, блестящим от пота лицом.

— Большинство из вас не знает меня. Я Сэм Бенджамин. Практически никто из собравшихся здесь не видел моей картины. Называется она «Икар». Но одно я вам пообещаю прямо сейчас, — он вытер лицо носовым платком. — После презентации вы запомните и меня, и фильм.

По его знаку охранники подняли сундук и направились к сцене. Из кармана Бенджамин извлек большущий золотой ключ, поочередно открыл оба замка, отступил назад.

Охранники знали, что от них требуется. Они подняли сундук и перевернули его. Водопад тугих пачек вылился на стол, места не хватило, пачки посыпались на пол. Казалось, денежный поток никогда не кончится. Толпа ахнула.

Я повернулся направо, налево. Никто не мог оторвать взгляда от груды денег. Потом я посмотрел на маленького человечка на сцене. Более он не казался маленьким.

Наоборот, стал выше многих. И последняя его фраза полностью соответствовала действительности. Такое не забывается.

— Пошли, — прошептал я Джеку.

Он повернулся ко мне, когда мы вышли в вестибюль.

— Этот парень — чокнутый. Рискнуть миллионом долларов. А что, если…

— Наведи о нем справки, — оборвал я его — Ты серьезно?

Я кивнул.

— Естественно.

На такие выдумки способны лишь два типа людей. У кого есть все, и те, кому нечего терять, а потому они рискуют всем. И для них не имело значения, повернется к ним фортуна лицом или нет. Мужества и решительности этому парню хватало с лихвой.

То, что я узнал, еще более заинтриговало меня, а потому следующим утром я поехал в его контору. Четыре комнаты в одном из административных зданий в Рокфеллеровском центре. Там носились люди, теснились столы, на полу валялись бумаги.

Я стоял посреди этого водоворота, с любопытством наблюдая за происходящим. Но довольно быстро ко мне подошел мужчина. Как Я потом узнал, Роджер Коуэн, свояк Сэма, финансировавший все его затеи.

— Вы владелец кинотеатра или коммивояжер? — спросил он.

— Пожалуй, и тот, и другой.

— Уточните, пожалуйста, вы хотите что-то купить или продать?

— Купить.

Тут его губы разошлись в улыбке.

— В таком случае, прошу в кабинет. Мистер Бенджамин незамедлительно примет вас.

Когда мы вошли. Сэм разговаривал по телефону. Коротко глянул на меня и знаком предложил мне сесть.

Роджер торопливо убрал лежавшие на стуле бумаги.

— Договорились, — бросил Сэм в трубку. — Вам остается пятьдесят процентов дохода от показа фильма, и я плачу до тысячи долларов в неделю на рекламу.

Он положил трубку и перегнулся через стол, протягивая мне руку.

— Сэм Бенджамин.

Я пожал руку. Крепкую и мускулистую. Сэм только казался толстяком. На самом же деле под костюмом бугрились мышцы.

— Стивен Гонт.

Он воззрился на меня.

— Тот самый Стивен Гонт?

Я кивнул.

— Каким ветром вас сюда занесло?

— Вам нужны деньги. Они у нас есть.

— Я не знаю, кто сказал вам об этом, но это все ложь.

Мы в полном порядке.

Я поднялся.

— Тогда я попусту потратил время.

— Подождите. Ну куда вы так спешите? С чем вы пришли? Говорите прямо.

— Двести тысяч долларов за показ вашего фильма по ти-ви.

— Это невозможно. Если об этом узнают, владельцы кинотеатров устроят мне бойкот.

— Деньги сейчас, сообщение о сделке — через два года. К тому времени фильм уже окупится.

— Вы принесли чек? — он улыбнулся. — Сегодня мне нужно внести арендную плату за помещения, а не то нас выкинут на улицу.

Глава 16

Мы отказались от предложения подвезти нас до дома и пошли пешком, наслаждаясь теплой летней ночью. Пересекли Пятую авеню, постояли у витрин Сакса. Ярко освещенных, наполненных спортивными товарами. Я повернулся к Барбаре.

— Неплохо посидели, правда?

— Да, — рассеянно ответила она, занятая собственными мыслями.

Мы двинулись дальше. Она молчала, пока мы не повернули на Сорок девятую улицу.

— Зачем он тебе нужен?

— Художественные фильмы. Снятые для показа в кинотеатрах. Он как никто умеет раздобывать их.

— А в чем, собственно, проблема? Их же полным-полно.

— Их много, я согласен. Но неиссякаемым их поток не назовешь. А телевидение за неделю показывает больше фильмов, чем Голливуд выпускает за год..

— Так почему вы не снимаете их сами?

— Будем снимать. Но сейчас это экономически невыгодно. Поэтому телевещательные компании пытаются перехватить фильмы друг у друга, и я должен быть уверен, что не переплачиваю.

— Ас чего ты взял, что он не берет с тебя лишку? Он из тех, что не забывает себя.

Я с уважением посмотрел на нее. Чувствовались отцовские гены.

— Ты права. Но мы ему нужны. Он честолюбив. Хочет создать собственную кинокомпанию. И мы можем ему в этом помочь. Так что наши отношения взаимовыгодны.

За разговорами мы дошли до нашего подъезда. Пересекли вестибюль, направляясь к лифту. В кабине Барбара раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но искоса глянула на лифтера и промолчала.

В квартире она буквально рухнула в кресло.

— Какое счастье, что существует система кондиционирования. Ты представить себе не можешь, как тяжело таскать в жару такой живот.

— Ты хотела что-то сказать в лифте.

— О, — она закурила. — На твоем месте я бы ему не Доверяла.

— И на чем основано твое недоверие к нему?

— Естественно, на мелочах. Мне не понравилось, как он себя ведет, — она затушила сигарету. — Не табак, а сырая солома.

— Договаривай, раз начала.

— Я считаю, у него нет чувства верности. Вспомни, как он третировал сегодня своего свояка. В первый раз, когда мы встречались с ним, он относился к Роджеру, как к полноправному партнеру. Роджер то, Роджер это, что ты думаешь, Роджер. Я не могла понять, в чем дело, пока ты не сказал мне, что Роджер финансировал его все эти годы.

— И что?

— Ты видел, что на этот раз все было иначе. Создавалось впечатление, будто Роджер — его лакей или вообще для него не существует. Малейший успех, и он относится к Роджеру с презрением. Каждый раз, когда Роджер начинал что-то говорить, Сэм затыкал ему рот, так что весь вечер тот молчал словно глухонемой.

— Сэму есть чему радоваться. Он вправе похорохориться. Не всякая картина приносит три миллиона долларов за двенадцать недель.

— Конечно, вправе, — кивнула Барбара. — Но не за счет человека, который полжизни поддерживал его.

— Я уверен, что ты преувеличиваешь. Ты же видела новый «линкольн», который он купил Роджеру.

— Видела, — подтвердила Барбара. — Но отдал ли он деньги, которые брал у Роджера в долг? — она тяжело поднялась. — Я вся в поту. Пойду приму душ и лягу спать.

Я подумал, что на этом разговор закончится, но она еще смотрела телевизор, когда я лег рядом с ней двумя часами позже.

— Мне он все равно не нравится.

К тому времени я и думать забыл о Сэме. Эти два часа я провел в гостиной, переключаясь с канала на канал.

Мы все еще не могли найти оптимальную программу на вторник.

— Кто?

— Сэм, — она повернулась на бок, не отрывая глаз от экрана. — Помассируй мне спину.

Круговыми движениями я начал массировать ей середину спины.

— Ниже, — я подчинился. — Так лучше, — она помолчала. — А ты видел, как он вытаскивал сто долларов из-за пазухи актрисы. Засунул руку так глубоко, словно хотел вместе с деньгами выставить на всеобщее обозрение и ее груди. А ей, похоже, нравилось, что все уставились на ее сокровища.

Я рассмеялся.

— Если его влечет женская грудь, то ему следовало подобрать другой объект внимания.

— Ты тоже вылупился на них. Я видела, какое выражение появилось на твоем лице. На всех ваших лицах. Вы хотели ее трахнуть. Сомневаться в этом не приходится.

— Да ты ревнуешь!

— Да, черт побери, ревную! Ты, должно быть, принимаешь меня за сумасшедшую, если думаешь, что мне нравится, как все эти шлюхи разве что не заголяются перед тобой, всем своим видом показывая, что отказа не будет, только намекни.

— Меня это не интересует. И потом, она охотилась не за мной, а за Сэмом.

— Это точно, — Барбара хихикнула. — Он такой вульгарный. В какой-то момент он решил, что на него никто не смотрит, взял ее руку и положил под столом на свою ногу. По его лицу я поняла, что его это возбуждает.

Я рассмеялся, продолжая массировать ей спину.

— Остается только позавидовать ему.

Она затихла, и я убрал руку.

— Не останавливайся. Мне так приятно.

— Так это хорошо.

Она вытянула руку и ухватила меня за давно вставший конец.

— Эй, да тебе тоже неплохо.

И начала поворачиваться ко мне.

— Не надо, — остановил я ее, притянул к себе, осторожно ввел член.

Она ахнула.

— Мне нечем дышать. Ты достал мне до горла!

Я рассмеялся и обхватил ладонями груди Барбары, начал целовать в шею. Ее крепкие упругие ягодицы прижимались к моим ногам. В телевизоре что-то загрохотало. Непроизвольно я посмотрел на экран.

Аккурат в то самое мгновение Барбара повернулась ко мне.

— Черт! Я знала, что так оно и будет, — голос ее сочился теплотой и удовлетворенностью. — Чувствовала, что ты найдешь способ работать и трахаться одновременно.

— Ваша жена очень плоха. Она потеряла много крови до того, как ее нашли. Вероятно, кровотечение началось еще во сне, а проснулась она уже от схваток. Попыталась выбраться из кровати, чтобы позвать на помощь, но потеряла сознание. Полагаю, она пролежала на полу три часа.

Просто чудо, что ее доставили сюда живой.

Двери лифта открылись и мы зашагали к ее палате.

Остановились у двери.

— Каковы ее шансы? — я не узнал своего голоса.

— Мы делаем все, что в наших силах. Нам пришлось почти полностью заменить ей кровь, — он посмотрел мне в глаза. — Я взял на себя смелость пригласить священника. На случай, что она католичка.

— Нет, она принадлежит к англиканской церкви, — и я прошел в палату.

Медицинская сестра через плечо глянула на нас и отступила от кровати. Барбара лежала белая, как полотно.

Ни у кого я не видел такой белой кожи. Трубочки от капельниц тянулись одна — к ее ноздре, вторая — к локтевому сгибу. Я приблизился, взял Барбару за руку.

Мгновение спустя она почувствовала мое присутствие. Веки ее дрогнули, глаза открылись. Шевельнулись губы, но я не расслышал ни слова, Я нагнулся к ней.

— Не пытайся говорить, Барбара. Все будет хорошо.

Наши взгляды встретились. В какой уж раз меня поразила синева ее глаз.

— Стив, — выдохнула она. — Так жаль ребенка.

— Неважно. У нас будут другие.

— Правда?

— Конечно. Как только ты выберешься отсюда и немного окрепнешь.

Она чуть улыбнулась одними глазами.

— Я тебя люблю.

— И я люблю тебя, — от моих слов губы ее разошлись в улыбке. — Я всегда любил тебя. Ты это знаешь.

Но ответа не последовало. Возможно, она уже и не услышала моей последней фразы. Ибо я понял, что она умерла, лишь когда подошедший доктор осторожно высвободил руку Барбары из моей.

После похорон я заперся в квартире. Я ни с кем не хотел говорить, никого не хотел видеть.

Первые пару дней телефон звонил, не переставая. Но я не снимал трубку и дал команду швейцару никого ко мне не пускать. На третий день звонки прекратились. Даже с работы никто меня не беспокоил.

Я, словно призрак, слонялся по комнатам. Она все еще зримо присутствовала в квартире. Запахом духов в постели, одеждой в шкафу, косметикой в ванной.

Телевизор работал, но я даже не взглянул на экран.

На четвертые сутки непрерывной работы трубка перегорела, но заменять ее я не стал. Вот тут наступили тишина и покой. Мертвая тишина Как в могиле. Там, где лежала Барбара.

В тот же четвертый день звякнул дверной звонок. Я сидел на диване. Позвонят и уйдут. Но звон не прекращался.

Я встал, подошел к двери.

— Кто тут?

— Сэм Бенджамин.

— Уходи. Я не хочу тебя видеть..

— А я хочу, — проорал он. — Откроешь сам или мне выламывать дверь?

Я открыл дверь.

— Ты меня увидел, — и начал закрывать ее.

Но он уже вставил ногу в щель и навалился на дверь своими двумястами фунтами. Я отлетел назад вместе с дверью.

— Так-то лучше, — отдуваясь, он переступил порог, захлопнул за собой дверь.

— Что тебе надо? — пробурчал я.

— Пора тебе сбросить траур.

Я вернулся к дивану, сел. Он последовал за мной.

— Почему бы тебе не оставить меня в покое?

— Надо бы. В принципе, мне нет до тебя дела.

— Вот и хорошо.

— Но ты мне все еще нужен.

— Именно это и сказала мне Барбара.

— Правда? — он сощурился. — Она была умнее, чем мне казалось, — он прошелся по комнате, глянул на остатки еды на тарелках. — Когда ты ел в последний раз?

Я пожал плечами.

— Не помню. Если мне хочется есть, я звоню в бюро обслуживания.

— А выпивка у тебя есть?

— В баре. Наливай, сколько хочешь.

Он шагнул к бару, достал бутылку шотландского, наполнил до краев два стакана. Протянул один мне.

— Держи. Тебе надо выпить.

— Не хочу.

Он поставил один стакан на стол, вновь закружил по комнате, изредка прикладываясь к своему. А потом скрылся в спальне. Оттуда донесся какой-то шум. Я не сдвинулся с места. Но четверть часа спустя не выдержал и последовал за ним.

На полу лежала груда одежды. Сэм появился из ее гардеробной и добавил еще охапку платьев.

— Что ты делаешь? — завопил я. — Это же одежда Барбары!

— Я знаю, — он тяжело дышал, непривычный к физическим усилиям. — Но зачем они тебе? Или ты собираешься их носить?

Я наклонился и начал собирать юбки, блузки, платья.

Сэм вырвал их у меня из рук и грубо толкнул. Я попытался ударить его, но он перехватил мои руки, сначала одну, потом — вторую, и крепко зажал в своих.

— Она умерла! Умерла, и ты должен с этим смириться. Умерла, и тебе не вернуть ее к жизни. Так что незачем пытаться лечь рядом с ней в могилу.

— Ее убил я! Если б я не отослал ее, она бы не умерла.

Я был бы рядом с ней, когда это случилось.

— Возможно, ты ничего не смог бы изменить. Умирают все, каждый в положенное ему время.

— И это тебе известно, — с горечью бросил я. — Вы, евреи, похоже, знаете все на свете. Даже о смерти.

— Да. Даже о смерти, — голос его помягчел. Он выпустил мои руки. — Мы, евреи, общаемся со смертью шесть тысяч лет. И научились жить рядом с ней. Пришлось.

— И как же вы с ней живете?

— Мы плачем.

— Я забыл, как это делается. Последний раз я плакал в далеком детстве. Теперь я вырос.

— Попробуй, — упорствовал Сэм. — Тебе это поможет.

— Тебе придется научить меня.

— Я научу.

Он открыл дверь моей гардеробной, заглянул внутрь, взял шляпу, надел, повернулся ко мне.

Такой нелепый в шляпе, едва держащейся на макушке, с блестящим от пота, мясистым лицом, в очках в черной роговой оправе. Я едва не рассмеялся, но что-то остановило меня.

Передо мной стоял другой человек.

— На каждых похоронах и раз в год, на Йом-Киппур[18], День всепрощения, мы произносим особую молитву. Она называется Каддиш.

— И она заставляет вас плакать?

— Да, — кивнул он — Потому что молитва эта не только о твоих мертвых, но и о всех тех, кто умер со времен оных, — он взял меня за руку. — А теперь повторяй за мной: Yisgadal, v'yiskadash…

Он подождал, пока я повторю.

— Yisgadal, v'yiskadash…

Я увидел слезы, выступившие за стеклами очков. Он открыл рот, чтобы продолжить, но голос изменил ему.

— Sh'may rabbo…

Я почувствовал наворачивающиеся на глаза слезы.

Закрыл лицо руками.

— Барбара! — воскликнул я.

И разрыдался.

Я рыдал.

Рыдал.

Рыдал…