Наследство колдуньи

Глава 26

Направляясь к кухне, где она часом ранее оставила Матье и мэтра Жанисса, Филиппина думала о том, что в очередной раз рискует своим пренебрежением к приличиям вызвать неудовольствие отца и брата. Что ж, чему быть, того не миновать… Если Луи снова станет к ней придираться, она напомнит ему, как грубо с ней обошелся Филибер де Монтуазон. Ради Альгонды она была готова на многое. В такой момент думать о протоколе? Увольте…

И все же перспектива, что эти двое, Альгонда и Матье, останутся наедине, ее совсем не радовала. Хотя нет, Жерсанда не расстанется с малышкой Элорой и исполнит при дочери роль дуэньи… Эта мысль вызвала на устах Филиппины улыбку. Как раз в это мгновение она поравнялась со служанкой, согнувшейся под тяжестью корзины с грязным бельем. Бедняжка решила, что эта улыбка предназначается ей, и поклонилась так низко, что чуть было не растеряла свою поклажу. Филиппина едва заметила ее присутствие. Она повернула за угол и оказалась в узком, плохо освещенном коридоре, в который выходили двери комнат прислуги. В этом коридоре ей случалось бывать, но в комнатах — никогда. Когда она проходила мимо последней двери, почти у самой кухни, та вдруг приоткрылась. В коридор, задним ходом и согнувшись почти пополам, вышел слуга. За его шею цеплялась какая-то женщина, но самой ее не было видно. Филиппина прижалась к стене в темном углу, чтобы эти двое случайно ее не задели.

— Останься… Я хочу еще… — проговорила женщина.

Мужчина продолжал отступать в коридор и наклонялся все ниже, чтобы освободиться от ее хватки. Попутно он завязывал свои брэ. Проход он загораживал спиной, поэтому увидеть госпожу его возлюбленная не могла никак.

— Сегодня ночью в сарайчике! Ночью, обещаю! Да отпусти же меня, ненасытная! Если твой муж нас поймает, насадит меня на вертел, как цыпленка! — отвечал он.

— Такого сластолюбивого пройдоху, как ты, не грех и подрумянить! — захихикала молодая женщина.

Мужчина оторвал руки от своей шеи и втолкнул женщину обратно в спальню.

— Это еще надо посмотреть, кто из нас охочее до амуров! — пробурчал он.

Он поцеловал любовницу в губы, с трудом закрыл дверь и, дабы убедиться, что она не откроет ее, чтобы снова попытаться втащить его внутрь, подпер дверь спиной.

— Эта сучка так на мне скакала, что стерла моего дружка чуть не в кровь! — пожаловался он в темноту и стал запихивать свое мужское достоинство обратно в штаны.

И только когда он собрался было отойти от двери, которая, на его счастье, так и осталась закрытой, он увидел Филиппину. Сцена, при которой ей невольно довелось присутствовать, скорее позабавила ее, чем рассердила.

— Чего уставилась? Тоже хочешь? — выпалил слуга раньше, чем успел рассмотреть платье и лицо девушки. Да и разве мог он предположить, что в таком месте встретится с кем-то из господ?

— Простите меня, мадемуазель! — забормотал он с перекошенным от страха лицом. — Я принял вас за горничную… Нет, нет, я не то хотел сказать… Так ошибиться невозможно… Хотя в темноте…

Прежде чем Филиппина успела сказать слово, он повалился на колени в уверенности, что розог ему теперь не избежать. Глядя на нее перепутанными глазами и ломая руки, он взмолился:

— Я — негодяй, мадемуазель, но я не заслужил порку! Умоляю, сжальтесь…

Филиппина и не собиралась его наказывать. Если рыцарь ордена Святого Иоанна отнесся к ней с таким неуважением, что взять с серва[16]?

— Встань! — приказала она с улыбкой. — Я ничего не слышала.

Он согнулся в поклоне, сложив руки над головой и стукнувшись лбом о пол. Филиппина смутилась. Однако слуга перегородил ей дорогу, поэтому нужно было дождаться, когда он встанет.

— Да вознаградит вас Господь за вашу доброту, мадемуазель! Ваш брат собственноручно высек бы меня, а потом отдал бы палачу…

Кровь быстрее побежала в жилах Филиппины. Теперь она вспомнила, где видела этого малого.

— Ты — ливрейный лакей Луи, верно? — спросила она у слуги, который встал и начал пятиться назад, прижимаясь к стене и даже втянув живот, чтобы занимать в пространстве как можно меньше места.

Тот задрожал, осознав, что сболтнул лишнего. Неужели только смерть под розгами и научит его меньше болтать языком? Однако у него в голове промелькнула и другая мысль. Он знал, до каких низких вещей опускаются хозяева, когда им хочется развлечься. Не для того ли, чтобы найти повод покарать кого-нибудь из слуг, явилась сюда Филиппина де Сассенаж?

— Вы правы, мадемуазель. Вы выдадите меня?

Девушка передернула плечами.

— Я не имею желания оказывать брату услугу. Успокойся наконец, тебе ничего не угрожает. Лучше скажи, доводилось тебе слышать в разговорах твоего господина что-нибудь обо мне?

Лакей Луи медлил с ответом. Можно ли довериться этой девчонке? Не похоже, чтобы она над ним насмехалась или хитрила, но кто разберет этих женщин… Ему доводилось видеть, как наказывали служанок за потерянный гребешок или плохо заштопанную юбку.

— Когда я переступаю порог господских комнат, то становлюсь глухим и немым, мадемуазель, — извиняющимся тоном проговорил он.

— Будем считать, что я тоже на время оглохла, оказавшись в этом коридоре. Луи доставляет мне неприятности, а, как ты сам только что сказал, от таких, как он, можно ждать всего. Разве ты не хочешь мне помочь?

Он выпятил грудь. Что ж, если так, то отказываться было бы невежливо… К тому же ходили слухи, что крошка Альгонда снискала у своей госпожи нечто большее, чем привязанность. Стараясь не смотреть на обещающие тысячу наслаждений формы Филиппины, он тем не менее подумал, что со временем может получить нечто большее, чем слова благодарности, от дамы, которая не воротит нос при виде торчащего из штанов детородного органа. Итак, решение было принято: он согнулся в поклоне и, прижав руку к сердцу, сказал:

— Если при мне будет сказано что-то, что я рискну услышать, я ненадолго перестану быть глухим, мадемуазель Филиппина!

— И ты мне расскажешь?

— С условием, что мсье Луи никогда про это не узнает…

— Разумеется. Более того — я тебя награжу.

Лакей готов был заранее рассыпаться в благодарностях за будущую щедрость хозяйки, но с трудом сдержал свою алчную натуру.

— Ваше прощение для меня — наивысшая награда!

Филиппина засмеялась.

— Значит, мы договорились! Будешь пересказывать мне все разговоры, в которых будет упоминаться мое имя.

— Но как это сделать, чтобы не возбудить подозрений?

— Ты умеешь обводить вокруг пальца мужей, значит, обманешь и моего брата! Или нет?

Он кивнул и улыбнулся, показав отсутствие нескольких передних зубов.

— А теперь иди. Ты и так задержался. Я огорчусь, если Луи прикажет вырвать тебе язык!

Лакей не заставил просить себя дважды: ноги в руки, он пустился бежать, думая о том, что пара ударов хлыстом по мускулистым плечам ему все равно обеспечены.

Через минуту, не повстречав больше никого на своем пути, Филиппина вошла в комнату позади кухни и сразу обнаружила, что мэтр Жанисс и Матье нашли хорошее средство облегчить муки ожидания — они пили вино. Глупо улыбаясь, они чокались глиняными чашами и поглядывали на двух служанок, а те откровенно строили им глазки. На столе стояли пустые миски, супница и блюдо из-под окорока.

— Вы только на них посмотрите! — И Филиппина, уперев руки в бока, встала перед столом, к которому привалились выпивохи.

Мэтр Жанисс посмотрел на нее. Лицо у него было безмятежное и радостное, как у младенца.

— Мы волновались… Из-за малиновки… Да, Матье? — пробормотал он в свое оправдание и ткнул юношу локтем в бок.

— Из-за ма… ма… малиновки! — отозвался неуверенным голосом Матье и поднял свою чарку.

Судя по всему, оба были пьяны. Филиппина повернулась к служанкам, которые, стоило ей появиться в комнате, сразу стали скромными и незаметными, и сказала сердито:

— Я приказала, чтобы вы их накормили, а не споили!

Та из служанок, что была побойчее, если судить по глубине выреза у нее на груди, выдержала гневный взгляд хозяйки и указала пальцем на мэтра Жанисса:

— Вот он сказал, что защекочет нас, если мы не дадим ему выпить!

— И защекочу! — проговорил мэтр Жанисс, у которого заплетался язык.

— Ну вот, сами видите!

— Я вижу, что вы не против, чтобы вас защекотали!

Вторая служанка поспешила возразить:

— Если тот, что помоложе, я не против, но с этим… — И она скривила губы.

— Даже не думайте об этом! Он приехал на свою свадьбу.

Матье и мэтр Жанисс заулыбались, как два озорника, только что устроивших какую-то проказу. Филиппина, которая не желала понимать, что оба они искали в опьянении спасения от снедавшего их страха, обратила свой гнев на служанок:

— Если через час эти красавцы не протрезвеют, я прикажу вас выпороть!

Едва переступив порог спальни Альгонды с подносом в руках, Франсин переменилась в лице.

— Входи, я тебя ждала, — с напускной доброжелательностью обратилась к ней Альгонда.

Предвкушая встречу с Матье, она предпочла роскошным одеждам скромное бледно-зеленое платье с поясом на бедрах, а сложной прическе — косу, с которой он привык ее видеть. Никто, глядя на нее, сидящую в кресле прямо и горделиво, положив руки на подлокотники, не поверил бы, что несколько часов назад она не могла передвигаться самостоятельно. Опасаясь выдать себя, Франсин решила не смотреть на Альгонду. Как обычно, быстро и молча она подошла и поставила поднос на маленький столик у кровати, за которым молодая женщина принимала пищу со дня родов. Но и если бы она захотела ответить, ничего бы не вышло — до такой степени ее ошарашило внезапное выздоровление Альгонды.

— С завтрашнего дня я не нуждаюсь в твоих услугах.

У Франсин сердце на мгновение остановилось, у Альгонды, наоборот, застучало быстрее.

— Разумеется, я имею в виду мою еду, — добавила елейным голосом Альгонда. — Как видишь, я поправилась, и все благодаря моей матери, которая специально для этого приехала из Сассенажа. Местная знахарка дала ей для меня укрепляющее снадобье.

Франсин почувствовала перемену. Альгонда знает… Мессир Луи сказал, что противоядия этой отраве не существует. Единственное спасение — перестать принимать яд. Как же он теперь на нее разозлится! Но ведь она, Франсин, сделала все, что могла, и как могла ублажала его в постели… Дрожащими руками она развернула скатерть. Доля секунды… Она взяла себя в руки и посмотрела на Альгонду.

— Счастье для малышки, что вы поправились!

Упоминание об Элоре взбесило Альгонду. Почти нечеловеческим прыжком, если оценивать разделявшее их расстояние, она подскочила к Франсин. Жерсанда, стоявшая у распятия в окружении четырех напольных канделябров с зажженными свечами, поскольку день уже начал клониться к вечеру, с изумлением наблюдала эту сцену. Пальцы Альгонды сомкнулись на шее Франсин.

— Вы… вы… задушите меня! — прохрипела молодая женщина, тщетно стараясь вырваться.

Но хватка у Альгонды была слишком крепкой, а ненависть — такой сильной, что она почти приподняла несчастную над полом.

— Есть хоть одна причина, по которой мне не стоит этого делать? Говори!

— Оставь ее, Альгонда!

Голос Жерсанды прозвучал угрожающе и в то же самое время успокаивающе. Лицо у Франсин посинело, она судорожно ловила ртом воздух. Альгонда швырнула ее на пол, словно опостылевшую куклу. И только после этого поняла, что сделала. И какая же это сила возобладала в ней, подтолкнув к насилию? Откуда черпает она эту силу? Из благотворного эликсира Древнейших или же из пагубного зелья Марты? Сомнение зародилось в ней, когда она стояла и смотрела на перепуганную Франсин, которая кашляла и потирала себе шею. Однако Альгонда и не думала на этом останавливаться. Она шагнула к Франсин. Та впилась ногтями в коврик, на который упала, когда Альгонда ее отпустила, и стала пятиться к двери. Альгонда замерла.

— Я никогда не делала тебе зла, Франсин. Никогда! И я могу понять и простить, что ты желала мне смерти из зависти. Но по твоей вине могла умереть моя дочь, и этого злодеяния я тебе не прощу!

Служанка даже не пыталась ничего отрицать. У нее поджилки тряслись от страха, когда она смотрела на эту женщину, которой ей так нравилось исподтишка делать мелкие гадости, ведь она была уверена, что этому не будет конца… Она продолжала пятиться к двери в надежде на спасение.

Альгонда не сходила с места. Она была уверена, что ей хватит одного движения, чтобы разорвать Франсин на кусочки. Часть ее существа страстно этого хотела, другая — сопротивлялась. Откуда бы ни пришла к ней эта новая сила, она дана ей для того, чтобы совладать с судьбой. Она успокоилась. Достаточно того, что она внушает страх.

— Теперь ты знаешь, почему я удостоилась привилегий, которые вызывают у тебя такую зависть. И мне хочется верить, что впредь ты не будешь оспаривать мое право ими пользоваться.

Франсин пришлось схватиться за дверную ручку, чтобы встать. Она до сих пор дышала с усилием. Она не находила в себе сил ответить, не понимала, почему Альгонда над ней сжалилась. Когда она нажала на ручку, чтобы выйти, Альгонда сказала:

— Ты скажешь своим настоящим хозяевам, что нужно нечто большее, чтобы свести меня в могилу. И если кто-то из вас, они или ты, захочет попробовать еще раз, моя месть будет страшной!

Дверь открылась, Франсин переступила порог и буквально вывалилась из комнаты в коридор. Кашляя и качаясь на нетвердых ногах, она медленно, придерживаясь за стену, пошла по коридору. «Подальше, подальше отсюда!» — вот единственное, о чем она думала. Подальше от этого места, облюбованного дьяволом! Как будто мало было им Марты! Ведь все слуги в замке знали и о том, какая черная у нее душа, и о ее преступлениях. Нет, с нее хватит! Ей не хотелось стать калекой под побоями господ, чтобы потом гореть в аду за их прегрешения. Она прошла еще несколько туазов, как вдруг у самой лестницы увидела худую фигуру Марты. Та преградила ей путь. Лицо Франсин снова исказилось от страха. Марта замерла на последней ступеньке лестничного пролета и посмотрела на нее, прищурившись от любопытства.

— Ты что тут забыла? Твое место сейчас у Альгонды. Ты должна отнести ей ужин.

Франсин поняла, что пропала. Она заплакала.

— Она прогнала меня, — только и смогла она сказать.

Шаг — и Марта подняла ее подбородок своим корявым пальцем, чтобы получше рассмотреть следы удушения у нее на шее.

— Прогнала? Вот оно что… Она ведь языком не может шевельнуть от слабости! — насмешливо прошипела она, обдавая несчастную своим зловонным дыханием.

Франсин застучала зубами, так ей стало холодно от этого прикосновения Марты. И от неконтролируемого страха, который снова на нее нахлынул.

— Она выздоровела. И встала. Клянусь вам! — всхлипывая, пробормотала она.

Марта заглянула ей в глаза.

— И в чем она тебя обвинила?

Франсин понимала, что врать нет смысла. Сколько признаний вырвала у челяди эта ведьма с тех пор, как Сидо- ния переехала в Бати!

— В том, что я каждый день давала ей яд по приказу одного человека.

— И кого же?

— Мессира Луи.

— Мессира Луи, ты говоришь? Это же надо… — И Марта отстранилась от нее. На лице у нее читалось сомнение.

— Можно мне идти? — плаксивым голосом спросила Франсин, хотя уже не верила в спасение.

Ответом ей был наводящий ужас взгляд.

— Передай мессиру Луи, что, каковы бы ни были его намерения, с его стороны будет умнее оставить Альгонду в покое.

— Я и иду ему это сказать. Так велела сама Альгонда, — проговорила Франсин, желая показать, что она все поняла.

Марта отстранилась, давая ей дорогу, но тут же поймала за воротник.

— Куда это ты направляешься? Апартаменты мессира Луи в другой стороне!

Франсин опустила голову.

— Да-да, конечно… Простите! Я расстроилась и… Иду! Она повернулась с таким видом, словно готовилась взойти на костер. Мессир Луи не простит ей того, что план провалился, и вряд ли захочет иметь в замке человека, который может обвинить его в покушении на убийство. Она подумала, что, как только Марта пойдет своей дорогой, она свернет направо по коридору, перейдет в северное крыло замка, а оттуда спустится по другой лестнице.

Но как эта ведьма обо всем догадалась? Марта следовала за ней как тень.

— Не хочу, чтобы ты снова заблудилась, — жестоко сообщила она.

Молча шли они по длинному коридору. Мимо пробегали слуги в ливреях и другие служанки, подружки Франсин. Они так старались проскочить незамеченными, не поднимая глаз, поэтому вряд ли увидели эту странную пару. Ни улыбки, ни утешительного дружеского взгляда — судьба отказала Франсин даже в этом. Перед дверью апартаментов старшего сына барона они остановились. Марта постучала. В ее взгляде не было и грамма жалости. Выходит, она ошибалась. Альгонда — не дьяволица, она — волчица, мать, готовая на все ради спасения своего ребенка. Дьявол не пощадил бы ее. Но было слишком поздно искать в Альгонде союзницу.

Она вошла в комнату, и пока Марта радовалась тому, что зло в Альгонде восторжествовало, Франсин умирала под ударами своего господина, даже не пытаясь их избежать.