Наследство колдуньи

Глава 28

Альгонда не знала, в какое именно блюдо Франсин подлила яд, а поэтому не притронулась к своему ужину. Теперь они с Жерсандой умирали от голода.

— Лучше бы мы сами спустились в кухню! — сказала она, прислушиваясь к урчанию в собственном желудке.

Элору, приникшую к материнской груди, эти звуки, казалось, совсем не беспокоили. Она сосала, сдавливая грудь своими маленькими пальчиками.

— Ничего страшного, с большим аппетитом поедим позже, — отозвалась Жерсанда, которая с умилением созерцала эту картину.

— Думаю, они придут еще не скоро. Насколько я знаю Матье, он наверняка заставит себя упрашивать, — со вздохом сказала молодая женщина.

— Не хочу, чтобы ты питала иллюзии на его счет, Альгонда. Он знал тебя служанкой, теперь ты — дама. Не думаю, чтобы это ему понравилось.

— Разве я в этом виновата?

Жерсанда покачала головой. Она переплела свои косы и уложила из в аккуратную прическу.

— Конечно нет. Но если добавить к этому остальные обстоятельства… Ты сама знаешь, как я хочу, чтобы вы поженились, моя малиновка, но я понимаю и то, что это сделает тебя более уязвимой по отношению к гарпии.

Альгонда посмотрела в глаза матери своими светло-зелеными, цвета лесного мха, глазами.

— Я это знаю, мама. Но еще я знаю, что не смогу еще раз его потерять. Я так по нему скучаю!

— Что ж, будем надеяться на лучшее…

Не успела Жерсанда договорить, как дверь открылась и вошла Филиппина, а вслед за ней двое мужчин.

— Вот и мы! Не поверишь, Альгонда, эта парочка так напилась, что пришлось звать слуг и окунать их головой в ведро с холодной водой! Потом еще полчаса они сушили одежду у огня! — Филиппина закончила свой рассказ улыбкой и отошла в сторону, пропуская вперед гостей.

Мэтр Жанисс уже понял, что юная госпожа на них совсем не сердится. Выпятив грудь колесом, он раскинул руки и шагнул к креслам, в которых сидели Альгонда с матерью.

— Разрази меня молния, какая хорошенькая плюшечка у тебя на руках, Альгонда! Так бы и съел!

И он по очереди поцеловал обеих женщин и малышку Элору.

Пока мэтр Жанисс трепал за щечку свою малиновку и, присев на корточки, любовался младенцем, Филиппина подошла ближе. Молодая женщина очень устала. Решив, что ее роль в этом деле сыграна, она опустилась в кресло.

Матье остался стоять на пороге. Он ощущал себя не в своей тарелке, хотя Альгонда несколько раз украдкой улыбнулась ему поверх лысеющей макушки мэтра Жанисса.

Она осталась такой же, какой он запомнил ее там, у реки, в прошлом году. Он представлял ее располневшей в пору беременности, но оказалось, что она, наоборот, исхудала. Наверняка из-за этой странной болезни…

Да, это была она! Так же нежно, как и раньше, она смотрела на него, так же доверчиво протягивала ему руку… Это она! И он никогда не переставал ее любить. Господи, как же он ее любит!

Но что делает его Альгонда в этой роскошной комнате с позолотой на резной мебели, блестящим паркетным полом, яркими цветными гобеленами на стенах, серебряными подсвечниками и изящной фаянсовой посудой на столике у кровати!

Его смущение и нерешительность расстроили Альгонду, и взгляд ее затуманился.

— Подойди! — взмолилась она. — Пожалуйста!

Мэтр Жанисс заметил, что его малиновка, как и Жерсанда, перестала улыбаться. Не поднимаясь, он обернулся и спросил удивленно:

— Ты что прилип к этому порогу, Матье?

Взгляды всех присутствующих теперь обратились к юноше, и столько надежды было в этих взглядах, что он почувствовал себя загнанным в ловушку. «Только не так! — успел он подумать. — Это должно быть не так! Так я не хочу!»

Рука Альгонды упала на подлокотник. В полной тишине Матье повернулся и скрылся с глаз, в который раз ища спасения в бегстве.

Ангерран сам не знал, откуда пришло чувство опасности. Ему вдруг стало холодно, причем этот холод становился сильнее с каждой секундой, камни вокруг вдруг озарились странным светом, а женщины у входа в хижину, которая теперь была так близко, что он слышал испуганные голоса, хоть и не мог разобрать слов, вдруг повели себя странно. В следующую минуту ослик боднул его головой, потом укусил за плечо. Ангерран обернулся и увидел их. Танцующих на фоне полной луны. Среагировал рефлекторно — отступил в сторону, пропуская ослика вперед, чтобы тот смог подняться по тропинке к хижине. Словно там, наверху, только и можно было найти спасение… Потом вынул меч и встал наизготовку.

Иллюзорное оружие, бесполезная борьба… Но другого оружия у него не было. К тому же Ангеррану казалось, что, не решись он сражаться, легион полупрозрачных хохочущих духов набросится на него со всех сторон и собьет с ног. Если настал его час, шевалье де Сассенаж умрет стоя, как подобает воину! Он не видел, как Катарина вошла в дом, расстроенная тем, что не сумела вовремя его предупредить, и уверенная, что теперь участь его решена. Не видел, как бежит к нему по склону Муния. Он сражался, пронзая мечом свистящие серые тени, которые даже не думали прекращать свою пляску. Ослик, бросившийся с тяжелым грузом наверх, по самой короткой дороге, в обход тропинки, споткнулся, сломал коленный сустав, упал и закричал от страха перед этой поистине дантовской смертью. Ничего этого Ангерран не видел.

А Муния — видела. Она еще успела бы вернуться, найти спасение в стенах дома… Однако она не вняла голосу разума, потому что его заглушили другие, более сильные голоса. Мертвые звали ее. «Я их слышу!» — повторяла она про себя, перепрыгивая через камни и рискуя при каждом шаге свернуть себе шею. Молодая женщина не помнила себя от волнения. «Я их слышу! Они не глумятся над нами, нет! Они страдают! Господи, как они страдают!» До Ангеррана оставалось несколько туазов.

И вот она увидела его перед собой — задыхающегося, вертящегося вокруг собственной оси и размахивающего мечом. Благо, как раз в это время он повернулся, чтобы отогнать от плеча вертлявую ледяную тень, и увидел ее. И только тогда испугался. Не за себя, а за нее. Забыв о себе, он бросился к ней, чтобы защитить.

«Поговорить! Я должна с ними поговорить! Этого они хотят! Чтобы с ними поговорили, чтобы их выслушали!» Эта уверенность снизошла на нее, когда они с Ангерраном обнялись и прижались друг к другу. Над головой у них в сумасшедшем танце кружились духи.

Во взгляде Мунии он прочел, как сильно она его любит.

— Не надо! — прошептала она, едва переводя дыхание, — Не надо с ними сражаться!

Он разжал пальцы, и меч упал на камни, подпрыгнул и замер. Словно позабыв о духах, он поцеловал ее так крепко, как только мог, — чтобы любимая не увидела смерти, пришедшей за ними.

Если она и удивилась, то ненадолго. А вот со слезами справиться не смогла. Мать и мэтр Жанисс смотрели на Альгонду с сочувствием.

— Бедная моя крошка! Надо же, каким болваном оказался этот Матье! А я как мог старался его подготовить! — пожаловался мэтр Жанисс, пожимая молодой женщине руки.

Этого Альгонде хватило, чтобы взять себя в руки.

— Все образуется, добрый мой Жанисс! Все образуется! — всхлипывая, проговорила она.

— Этого и следовало ожидать! Черт побери, пускай его найдут, и я прикажу его выпороть! — топнув ножкой, заявила Филиппина.

Своим поступком Матье поставил под сомнение ее авторитет, и на этот раз она была полна решимости его за это наказать.

Альгонда, которая знала, как тяжело бывает сделать выбор, когда тебя раздирают противоречивые чувства, с упреком посмотрела на свою госпожу.

— Если так, надеюсь, его никогда не найдут!

— Но ведь…

— Ведь он ничего плохого не сделал! Разве я не просила, чтобы его оставили в покое!

Филиппина нахмурилась, вздернула подбородок, глаза ее метали молнии. Как смеет Альгонда разговаривать с ней таким тоном в присутствии посторонних!

— Он не смеет так с тобой обращаться! И со мной тоже! Хочу тебе напомнить, что в этом доме хозяйка — я, и могу решать, кого наказывать, а кого — миловать!

Элора насытилась, и Альгонда передала ее Жерсанде, которая до поры до времени предпочитала хранить молчание.

— Уложи ее в кроватку, хорошо?

Жерсанда кивнула. Взгляд, которым они обменялись, сделал ненужными слова. Жанисс, огорченный таким поворотом событий, встал и, неловко переминаясь с ноги на ногу, стал пятиться к двери. Если Филиппина рассердится, то вполне может припомнить ему сегодняшнее происшествие на кухне, да и Жерсанда не останется в стороне… Альгонда встала и посмотрела в глаза своей госпоже. Она тоже была разгневана.

— Хочу спросить у вас, мадемуазель Елена, хотите ли вы отдать меня тому, кого я люблю, или навсегда оставить при себе?

Удивленная уверенностью и новой силой, которой лучилась ее горничная, мадемуазель де Сассенаж уселась поглубже в кресле, и пальцы ее, вцепившиеся в подлокотники, задрожали.

— Прости меня, — пробормотала она. — Поверь, я хотела…

Этого Альгонде оказалось достаточно. Она повернулась и твердым шагом направилась к двери.

— Куда ты? — виноватым голосом окликнула ее Филиппина.

— Прогуляюсь. Я столько дней провела взаперти!

Подавив желание броситься за ней следом, Филиппина осталась сидеть в кресле. По правде говоря, резкость и высокомерие Альгонды зародили в ее душе страх. Неужели причиной всему эликсир, привезенный Жерсандой из Сассенажа? Однако, какой бы ни была причина, она была уверена: Альгонда переменилась.

Муния вся превратилась в страдание. В их страдание. Она ощущала во всем теле уколы раскаленных игл, мучилась от долгой агонии, предшествующей их глупой бесполезной смерти. Холмистая равнина вокруг них была алой от крови. Они отчаянно сражались. Но с кем? Столько чужеземцев приходило на эту землю, чтобы покорить ее… Были ли среди этих духов духи нурагов, этих гигантов из народов моря, о которых с таким уважением рассказывала Лина, или духи других народов, еще более древних? Этого она не знала, но они отвечали ей на языке фараонов, забытом со времен арабского вторжения, на том языке, которому с младенчества обучала Мунию ее мать, наследница угасшей династии, чтобы дитя ее не утратило наследия своих предков. Сейчас она знала только, что они понимают ее, читают в ее мыслях послания любви и мира, которые не могли сорваться с ее губ, запечатанных поцелуем.

И вдруг перед глазами у молодой женщины возникло видение. Она резким движением вырвалась из объятий Ангеррана.

— Идем! — приказала она, хватая его за руку.

Сильный и леденящий кровь ветер, вызванный бесконечным кружением духов у них над головами, поднял клубы пыли. Они оказались в эпицентре маленького смерча, который медленно сужался, хлеща их по ногам и спинам мелкими белыми камешками, обрывками вереска и пахучих трав.

Если бы не этот оглушающий свист ветра, Ангерран сказал бы ей, что они пленники, однако он не стал сопротивляться, когда Муния потянула его за собой. Он думал, что вопреки всему она хочет попытаться вернуться в хижину. Но, к его огромному удивлению, она с невиданной для такого хрупкого женского тела силой преодолела барьер из пыли и поспешила по склону холма вниз, к могиле.

Матье остановился только на пороге двери, ведущей прочь из замка. Потерявшись в лабиринте коридоров, он бежал и бежал, пока не нашел узкую лестницу. По ней он и спустился. Ему хотелось убежать отсюда и ничего больше. Ему не хватало воздуха. Увидев перед собой усеянное звездами небо, он с трудом перевел дух. Вокруг, казалось, не было ни души. То был час вечерней мессы. До него донесся приглушенный смех: совсем близко, в саду, в зарослях кустарника кто-то занимался любовью, в то время как в часовне, витражные окна которой виднелись над деревьями, запели церковный гимн.

Матье осмотрелся. Если обойти замок с восточной стороны, можно оказаться у конюшен и забрать спрятанный в повоаке меч. Тогда он сможет уйти. И он уйдет! Непременно уйдет! И все же, вместо того чтобы отправиться на конюшню, он присел на прохладную каменную ступеньку, уперся локтями в колени и положил подбородок на скрещенные ладони. Если честно, у него не хватило сил и смелости уйти. Луна висела в небе, полная и круглая, как грудь, которую он успел заметить в вырезе платья, как головка младенца, к ней приникшего. И воспоминание об этом связывало его по рукам и ногам.

Он смотрел на ночное светило и с удовольствием вдыхал свежий воздух, не зная, что на изуродованном шрамом лице его медленно появляется растроганная улыбка.

Они перемещались вместе с ними, не отставая ни на шаг. Ангерран не понимал, почему ничего не происходит. Они перестали атаковать, едва его меч оказался на земле. Может, демоны решили с ними поиграть? Почему Муния хочет войти в могилу гигантов и ведет его за собой, сжимая его руку с такой силой, что ему, сильному молодому мужчине, кажется, будто вот-вот захрустят кости?

Они вошли в длинный узкий каменный коридор, уходящий под землю. Несколько торопливых шагов — и мрачная тишина пришла на смену демоническому вою ветра.

Ангерран постарался остановить Мунию. Она обернулась и посмотрела в темноту у него за спиной.

— Нужно идти вперед, — сказала она.

— Почему? Оттуда они и появились!

Она прижалась к нему.

— Доверься мне! Прошу тебя, Ангерран! Нам нельзя останавливаться. Потом я все тебе объясню.

Он попытался найти весомый аргумент в свою пользу, но в голосе Мунии была такая уверенность, что он сдался.

Обе створки входной двери были широко распахнуты. Альгонда вышла на порог и сразу же узнала широкие плечи и курчавые волосы своего суженого. Сердце застучало у нее в груди. Он не ушел! Значит, не все еще потеряно! Она понимала, что нужно сдержать себя и позволить ситуации разрешиться самой. Чтобы ничего не испортить…

Он почувствовал ее присутствие. Возможно, просто ощутил запах ее кожи, который, вопреки всему, не изменился. Его принесло легкое дуновение ночного ветра. Даже если его малиновке вздумалось строить из себя знатную даму, она все равно будет пахнуть свежей мятой, как дикарка, которой она навсегда останется в душе.

Она присела рядом, на ту же ступеньку, оставив между ними расстояние примерно с локоть. Не смотреть на него.

Не торопить события. Просто ждать. Они теперь одни под взглядом луны. Позволить ночи поглотить их…

Голубоватое свечение настигло их — души возвращались в усыпальницу. На этот раз это происходило в полной тишине. Они держались на расстоянии — серые облачка на фоне стен, ни на мгновение не прекращающие своего движения. Ангерран перестал бояться. К нему пришла твердая уверенность, что их с Мунией ведет судьба.

Зала, в которой они остановились, имела округлую форму. От нее через равные промежутки лучами расходились коридоры, теряясь в полной темноте. И только в одном месте стена была сплошной.

— Это здесь!

Муния указала пальцем на стелу, возвышающуюся в центре комнаты. Она была высотой в полтора туаза.

— Сейчас! — сказала она, выпустила руку Ангеррана и подошла к стеле.

Там молодая женщина провела рукой по небольшому углублению пирамидальной формы, располагавшемуся в десяти дюймах у нее над головой. От вершины треугольника начиналась бороздка, которая разделяла верхушку каменной стелы на две хорошо различимых половины. По бороздке скользил луч лунного света, проникший в подземный зал сквозь сводчатый потолок.

Ангерран подошел ближе. Он до сих пор не понимал, что происходит. Создавалось впечатление, что Мунию сюда привели сами духи умерших.

— Чего они хотят от нас? — спросил он, наблюдая, как духи окружают стелу, от которой во все стороны тоже расходились в форме звезды высеченные в каменном полу желобки.

Муния не ответила. Она подняла юбку и отстегнула от пояса маленький полотняный мешочек. Сердце в груди Ангеррана забилось быстрее. Неужели это происходит наяву?

Словно подтверждая его догадку, зал наполнился песней, похожей на пение воды в источнике. Звуки полились со всех сторон, стоило молодой женщине поднять над головой флакон, украденный в свое время у принца Джема.

Их локти соприкоснулись. Простая оплошность? Ни он, ни она не были в этом уверены, но как только это случилось, оба повернули головы и посмотрели друг на друга.

— Ты оказалась далеко от дома, малиновка, — сказал он и улыбнулся.

— Я всюду дома, если ты рядом.

Спасибо мэтру Жаниссу за это, — отозвался Матье; и, как и раньше, надул щеки и подмигнул, подражая славному повару.

Она улыбнулась. Он обнял ее за плечи. Она не отстранилась.

Как думаешь, у нас с тобой есть шанс?

Слезы мелким дождем полились из глаз Альгонды. Дадут ли им этот шанс? «Да!» — кричала ее душа. «Да!» — кричало сердце. Она знала, что именно для того, чтобы справиться со всеми бедами, ее и наделили силой Древнейших. И все же, захваченная бурей чувств и переживаний, она молчала.

— Мне было плохо без тебя, малиновка! Но во мне до сих пор живет ненависть.

Он поднял ей подбородок и задержался взглядом на дорожках слез, катившихся по щекам. Подавил в себе желание стереть их поцелуем.

— Я всегда буду сомневаться. Ну, в том, что я отец Элоры.

— А я — нет.

Он кивнул. Похоже, этого ответа ему было достаточно.

— Но что будет делать дама, которой ты тут стала, со мной, сервом?

Альгонда кусала губы. Сейчас или никогда.

— Я не стала дамой, Матье. Я родилась феей, и Мелюзина, навязавшая мне свою волю, не имеет к этому никакого отношения.

Муния вынула из пирамидального флакона пробку и вставила его в углубление, казалось бы, специально для него и выточенное в камне. Потом обернулась к Ангеррану.

— Подойди!

Несколько шагов — и он встал рядом с Мунией, спиной к стеле. По мере того как лунный свет освещал содержимое флакона, духи превращались в высокие силуэты. Пение зазвучало громче. Пальцы Мунии и Ангеррана переплелись. Оба давно перестали мерзнуть, а теперь, когда от камня у них за спиной вдруг начало исходить тепло, им стало жарко. По щекам молодой женщины текли слезы. Именно эта комната привиделась ей, когда она подбежала к Ангеррану. Похожая была изображена на карте, которую показывал ее отец. Ей было предначертано попасть сюда! Сама судьба побудила ее украсть эту маленькую синюю пирамидку! Ее, египтянку, наследницу фараонов, чтобы она помогла душам гигантов перейти наконец в загробный мир. С гордостью и любовью смотрела она на них, освещенных лунным светом, который проходил сквозь синее стекло и серебряные арабески оправы, рисуя на стенах странные символы. Ангерран еще сильнее сжал ее пальцы. Он тоже видел, как тени превращаются в силуэты людей.

Сначала оформились тела, потом — лица. Женщины и мужчины… Такие рослые, с такими высокими лбами, что Ангеррану приходилось поднимать голову, чтобы встретиться с ними взглядом. И тогда, следуя примеру Мунии, он опустился на колени. Он боялся их там, на равнине, а ведь они были преисполнены одной лишь любовью… И ему было ужасно стыдно за то, что он обнажил против них свой меч.

Матье встал, стоило Альгонде произнести несколько первых слов, впервые упомянуть о Марте.

— Здесь мы не останемся! — тихо и серьезно проговорил он, подавляя в себе чувство беспокойства.

Он бегом увлек ее за собой в сад, подальше от замка, туда, где деревья росли так густо, что заросли кустарника терялись в их тени. Туда, где никто не мог их подслушать. Он понял — то, что предстоит рассказать Альгонде, навеки соединит их судьбы. И не хотел, чтобы у этого события были свидетели. Даже такие, как луна…

Альгонда присела рядом с Матье у корней огромного дуба и все ему рассказала. Все — начиная со своего падения в Фюрон и кончая ласками Филиппины, не забыв упомянуть и о своей связи с ястребом. Альгонда ничего от него не скрыла. Она хотела, чтобы он был волен в своем выборе. Волен любить ее, принимая ее природу, ее бремя, ее душевные раны и надежды. Волен ненавидеть за прошлые поступки, плотские забавы, дурные побуждения. Волен остаться или уйти. Когда молодая женщина наконец замолчала и опустила голову ему на плечо, она почувствовала себя освобожденной. И более сильной. Что бы ни случилось. Более сильной, что бы он ни решил…

Потому что это было самое ценное доказательство любви, которое она могла ему предоставить.

По мере того как флакон наполнялся лунным светом, исходящее от него свечение становилось гуще, интенсивнее, и им пришлось прищуриться, чтобы увидеть, что перевоплощенные гиганты кивками указывают им на стену, в которой не было прохода. На ней отражалась та грань флакона, на которой не было серебряной кружевной оправы.

— Идем! — снова приказала Муния и повела Ангеррана за собой.

Они встали лицом к стене. Муния приподнялась на носочки, точно так же, как только что делала это, когда вставляла флакон, и сильно надавила на выступ, находящийся как раз в центре треугольного отражения. Стена скользнула в сторону, открыв ход во вторую комнату. Там находился дольмен — алтарь, окруженный прозрачным водяным зеркалом. «Священный источник!» — подумал Ангерран. Муния сбросила одежды и улыбнулась ему, безмолвно предлагая последовать ее примеру. Глядя на нее, можно было подумать, что она одержима какой-то потусторонней силой, но он давно уже перестал бояться. Пусть происходящее и выходило за рамки объяснимого, Ангерран понимал, что они, сами того не зная, поступали так, как было им предначертано судьбой с тех самых пор, как возник этот мир.

Его мужской орган напрягся, когда Муния, перейдя через бассейн, легла на каменный алтарь и раскрыла бедра.

— Жанисс обрадуется, если мы сыграем две свадьбы в один день! — прошептал Матье.

Сердце чуть не выпрыгнуло у Альгонды из груди.

— Значит, ты все-таки хочешь, чтобы мы были вместе? — спросила она с дрожью в голосе и слезами благодарности на глазах.

— Я хочу, чтобы мы были вместе втроем, — поправил ее Матье, чтобы через мгновение прильнуть к ее губам губами и уложить на спину меж дубовых корней.

В большом зале в то самое мгновение, когда Ангерран вошел в Мунию, случилось очередное чудо. Светящиеся эфемерные тела гигантов взорвались и превратились в мириады огней, затмив лунный свет, а потом устремились к вершине стелы и влились в открытый пирамидальный флакон. Потом все стихло. В подземелье слышались только вздохи мужчины и женщины, любивших друг друга на каменном алтаре, окруженном священной водой. Ночь спрятала их от всего остального мира. Чернильно-черную тьму разрывал только синеватый свет от стелы, который проникал в комнату и обрывался у бедер Ангеррана. Если бы они увидели то, что случилось в большой зале, то, конечно же, спросили бы себя, почему души гигантов, которые, как думала Муния, искали успокоения, предпочли раствориться в эликсире, который в отраженном лунном свете продолжал светиться.

Но, чтобы задаться таким вопросом, Ангерран и Муния, так же как и Матье и Альгонда, должны были бы знать, что эта ночь принадлежит не им. Она целиком и полностью посвящена пророчеству и силе трех.