Натюрморт на ночном столике

ШАХ И МАТ

Вот работа Любена Вожена,[35] французского мастера эпохи барокко: аллегорическое изображение пяти чувств — просто и элегантно. Художник не стал громоздить одну на другую множество лишних деталей — ни к чему перегружать изображение какими-то мелочами, ни к чему утяжелять его, все должно быть строгим и лаконичным. Три красно-розовые гвоздики в шарообразной прозрачной вазе — не то что голландские роскошные букеты. Страничку нотной тетради закрывает перевернутая лютня, тонкий, изящный инструмент, мастерски сработанный, с отполированным точеным корпусом. На фоне каменной стены два силуэта — краюха белого хлеба и бокал красного вина. На светлом столе лежат колода игральных карт и зеленый бархатный мешочек — видимо, касса игроков. Однако более других предметов взгляд притягивает черно-белая шахматная доска, чья геометрическая точность контрастирует с остальным беспорядком и неправильной формой хлеба, цветов в вазе, с произвольными складками мешочка.

Лютня — это слух, вино — вкус, гвоздики — обоняние, карты — зрение, горбатая краюшка хлеба — осязание. А шахматная доска, очевидно, символизирует расчетливый ум, рассудок. Без этого картина человеческих чувств не полна. Кисть художника не осилила лишь неведомое, загадочное шестое чувство, превосходящее все остальные.

Есть на свете гениальные шахматисты, которые ставят своим противникам мат путем простых математических вычислений и элементарной логики. Но есть и такие, которые чуют слабость соперника именно этим сверхъестественным шестым чувством. У них неплохие шансы стать однажды вице-чемпионами мира, но вот одолеть компьютер — не дано.

Я же воспринимаю мир то как невротик, то как художник. В тот вечер, с больной ногой и разрывающимся сердцем валяясь на софе, я решила: никогда больше, до конца дней моих, не стану себя жалеть, буду действовать — есть проблемы, значит, надо их решать!

Из гостиной я руководила детьми, которые готовили обед, вернее, разогревали уже готовый полуфабрикат. Они явились в гостиную с тарелками, на которых дымилась лазанья, уселись на ковер, тут же заляпали его томатным соусом и стали с аппетитом жевать перед включенным телевизором. А Райнхард, который в своем Бакнанге хотя и вырос без салфеточек и специальных рыбных ножей, все-таки не любил, когда нарушался привычный порядок, а потому нетрадиционная трапеза на ковре в гостиной ему бы не понравилась. Йост уплетал лазанью за обе щеки, и я, казалось, слышала, как Райнхард говорит на своем швабском диалекте: «Если бы у нас не было Йоста, пришлось бы завести свинью, а то некому было бы столько съесть!» Однако дети были под впечатлением от уютного семейного обеда, и когда отец вошел в дом, они спокойно удалились в свои комнаты.

— Мне нужно поговорить с папой наедине, — сообщила я им с таинственным видом.

Итак, муж увидел меня одну, на софе, с перебинтованной ногой и страдающим выражением лица.

— Что с тобой случилось? — воскликнул он, кажется даже не притворяясь.

И тут меня понесло, куда девалась моя робость: Сильвия, Сильвия, Сильвия! Она сама призналась мне, что у нее роман с моим мужем! Теперь Райнхард не отвертится! Это она растрепала по всему городу про меня и Удо, она оклеветала меня! Мало того, она еще пыталась меня угробить! Она и Удо на тот свет отправила!

Райнхард только тряс головой, но не перебивал. Наконец он спросил:

— Ты уже была у врача? Нужно сделать рентген ноги. Но вообще-то у меня впечатление, что ты больше повредила голову, а не ногу.

Я вышла из себя, откинула плед, которым Лара меня укутала, и показала мою рану. Нога между тем страшно отекла, раздулась до самого колена, и когда я задрала повыше юбку, он увидел огромные фиолетовые синяки, царапины и кровоподтеки. Пусть говорит после этого, что у меня мания преследования!

Райнхард подошел к телефону и позвонил нашему домашнему врачу.

— Моя жена немного ушиблась, — услышала я его голос из коридора. — Доктор Бауэр приехать не может, — объявил он мне, — велел привезти тебя к нему.

Муж принес мне правый ботинок и одну из своих домашних тапок. Я оперлась на его руку и прошлепала к двери. Когда же я уже сидела в машине, меня вдруг пронзила мысль: мы сейчас поедем совсем не к доктору, а на свалку или в каменоломню, и там мой неверный пришибет меня автомобильным домкратом!

Но нет, мы ехали в правильном направлении, на Вахенберг Райнхард не свернул. Вдруг он резко затормозил:

— Ты мне только вот что скажи, — нервно спросил он, — с чего ты взяла, что Сильвия убила Удо?

Наверное, не очень дипломатично в данной ситуации упоминать Герда Трибхабера? Накануне я сдуру все открыла Сильвии и поплатилась, а теперь вот Райнхард пристал! А я, можно сказать, на одной ноге, сопротивляться не смогу! Но если сказала А, надо говорить и Б.

— Ты убрал с ночного столика Удо бутылку с отравленным соком и выбросил ее в наш мусорный контейнер, — произнесла я, — надо думать, по просьбе Сильвии. И никто тебе не поверит, что ты ничего не знал о ее махинациях.

— Секундочку, — перебил он. — Ладно, признаюсь, я спал с Сильвией, ты меня довела, сама виновата, нечего было вечно ломать комедию! Я действительно забрал бутылку со столика Удо, и меня об этом просила Сильвия! Но на то у нее была особая причина, уважительная!

Он стал рассказывать, что Удо, как утверждает Сильвия, разводил в соке свои сердечные таблетки, чтобы легче было глотать. Если бы врач обнаружил на столике бутылку, пришлось бы отдавать сок на экспертизу, делать анализ, черт знает сколько времени бы потребовалось, зачем было все осложнять.

— Так вот, она и попросила, когда мы ей тогда звонили, чтобы о смерти мужа сообщить, бутылку эту тихонько взять и спрятать! — заключил Райнхард.

— Ну и дурак же ты! — крикнула я. — Поверил этой чуши! Таблетки разводят в стакане, целая бутылка не нужна! А в сок подмешали не таблетки, а сердечные капли, да еще столько, что быка свалить можно! На ночном столике не было никакого стакана, зато лежала чайная ложечка, чтобы принимать капли! Сильвия — убийца, а ты — ее сообщник!

Райнхард все больше бесился, чувствовал, что его загоняют в угол. И решил нахамить мне в ответ, нападение — лучшая защита.

— Да если бы ты не наставила мне рога с Удо, я бы в жизни с Сильвией не связался. Сама знаешь, она не в моем вкусе!

— Давай двигай, — прошипела я, — поздно уже. Доктор ждет! Я, в отличие от тебя, никогда налево не гуляла.

Сильвия не в твоем вкусе, а Удо уж точно — не в моем! Не веришь — не надо, дай мне выйти из машины! Ни минуты не хочу больше с тобой здесь оставаться!

Это подействовало, и он поехал дальше. До самой клиники мы оба молчали. Там я с трудом вскарабкалась по лестнице. Райнхард не протянул мне руку помощи, уселся в приемной и тупо уставился перед собой.

Доктор Бауэр помог мне сесть в кресло для обследования. Первым делом он хотел знать, как я сподобилась так себя покалечить.

— Упала!.. — крикнул муж через открытую дверь.

— Не с вашей ли помощью? — засмеялся доктор.

В последующие несколько дней мне такой вопрос задавали часто.

— С лестницы в подвал, — добавила я.

— А бинты? Кто же их накладывал? — расспрашивал доктор и, качая головой, разматывал все, что наваяла на моей ноге Лара. — Завтра ждите новых синяков и гематом. Ночью немного поболит, но перелома, к счастью, нет. Я вам дам мазь от отеков и обезболивающее. А вашему мужу придется несколько дней носить вас на руках!

Я не выдержала:

— Доктор, помните, вы приезжали тогда, когда Удо умер? Скажите, это правда, что он не мог глотать таблетки?

Доктор Бауэр задумался:

— Вообще-то я не имею права давать сведения о моих пациентах, даже о покойных. Спросите лучше у его вдовы, как мы мучились: некоторые лекарства с огромным трудом удается достать в жидкой форме.

Ага, слышали?! Пусть Райнхард знает — я права!

На обратном пути он снова неожиданно остановился, вспомнил кое-что важное.

— Слушай, быть не может, — встрепенулся он, — она не убийца. Ты же на моих глазах выпила весь сок, что еще оставался в бутылке! Или ты ведьма? Может, тебя яд не берет, которым можно быка свалить?

Тут уж я ему все выложила:

— Это была совсем другая бутылка! Я хотела тебя проверить, хотела посмотреть, будешь ли ты смотреть спокойно, как я помираю!

Райнхард как с цепи сорвался:

— Господи! Что ж это у меня за баба безмозглая?! — заорал он на диалекте. — Не стал бы!

Потом он взял себя в руки и договорил уже сдержанней на том же своем швабском диалекте. Конечно, он испугался, что у меня сейчас сердце не выдержит, лекарства-то ведь еще оставалось в бутылке немало.

— Ту бутылку я припрятала, Герд сделал анализ, и теперь я могу доказать… — похвасталась я.

Муж резко развернул машину и двинул по самой середине улицы.

— Едем к Сильвии, — решил он, — пусть сама все объяснит!

Я подняла бунт. Уже поздно, не время для визитов, да еще без предупреждения! Райнхард же, наоборот, считал, что слишком накалились страсти, пора бы и пар выпустить. Самое время неожиданно заявиться и побеседовать. Неужели он в конце концов принял мою сторону?

Но у меня сил никаких уже не было.

— Райнхард! — взмолилась я чуть не плача. — Не могу я больше. Болит все! Мне бы таблетку принять, ногу помазать и в кровать! Давай завтра, а?

Он сжалился и повернул домой.

Дети еще не спали, но уже сонные сидели перед телевизором. Райнхард прогнал всех спать. Со мной мог бы быть и поласковей, между прочим! А я, кроме прописанного болеутоляющего, проглотила еще снотворное, чего обычно не делаю.

Ночью я все-таки проснулась. Что-то теплое давило на мою истерзанную конечность. Безобразие, подумала я, только заснула… Но Райнхард мирно храпел на почтительном расстоянии от меня, на своей половине кровати. Меня звал Йост:

— Мне страшный сон приснился, — промычал он и прижался ко мне всем телом.

Ну ладно, для восьмилетнего сыночка у меня всегда найдется местечко, даже если ноет больная нога.

К несчастью, меня мой сон тоже не радовал. Мне приснилась завтрашняя встреча с Сильвией. На этот раз она разливала чай «эрл грей» из старинного чайника, который я привезла из Шотландии еще студенткой. Квадратный зеленый чайник куплен был у старьевщика. Шесть долгих недель я осторожно таскала его завернутым в свитер в рюкзаке. Этот чайничек напоминал мне о моем первом самостоятельном путешествии, которое я сама себе оплатила, он был моим личным сокровищем, и только самые дорогие, желанные гости удостаивались чести пить чай, заваренный в нем. И вот теперь он оказался на стеклянном журнальном столике в гостиной у Сильвии, потому что Райнхард с утра пораньше преподнес его хозяйке в подарок. Я разревелась во сне, и, когда проснулась, лицо мое было в слезах. Мне хотелось растолкать мужа и высказать ему за его дурацкий поступок с моим чайником все!

На другой день я проспала чуть не до самого обеда. Когда проснулась, муж был уже, видимо, на работе, через открытую дверь спальни до меня долетали голоса детей, они о чем-то спорили. Пару секунд я чувствовала себя вполне сносно, но стоило мне пошевелиться, как боль напомнила о вчерашнем дне. О чем же мы с Райнхардом в итоге договорились? В котором часу мы должны ехать к злодейке Сильвии?

Когда я ковыляла в ванную, меня заметили дети. Лара заботливо включила мне воду и испуганно уставилась на мои синяки. Но только я собиралась залезть в ванную, Йост дернул меня за руку: звонил отец.

— Я к четырем освобожусь, — произнес муж, даже не справившись о моем самочувствии, — было бы здорово, если бы ты была к тому времени уже готова. Думаю, Сильвия будет дома.

— Тебе ее привычки известны лучше, чем мне, — съязвила я.

Теплая вода не помогла, чай, заваренный детьми, был невкусный, а их навязчивая забота раздражала. Меня вдруг опять стал душить страх. Около четырех я кое-как оделась. Кофе, болеутоляющее, кухонный нож в сумочку. Понемногу успокоилась, прибавилось уверенности. Больше не позволю себя провести!

Ровно в четыре Райнхард загудел во дворе клаксоном.

Я прижала детей к сердцу, будто прощалась с ними навсегда.

— Куда вы собрались? — недоверчиво спросила Лара.

Чтобы ее совсем успокоить, я придумала какую-то отговорку.

Дверь открыла Коринна.

— Мамы нет дома, — сердито пробурчала она.

— Когда вернется? — хотел знать мой муж. Девочка мрачно пожала плечами:

— Если мать со своими лошадьми, то это надолго.

А я, если честно, страшно обрадовалась, что сегодня чаша сия нас миновала.

Мы снова сели в машину. Муж молчал. Через пару улиц я поняла, что он рулит к конюшням. Только этого мне сейчас недоставало!

Вдруг мы увидели, что навстречу нам на тяжелом автомобиле Удо едет Сильвия. Райнхард загудел, замигал фарами, машины остановились, он вышел и заговорил с ней. Потом мы поехали вслед за ней и снова оказались у ее дома.

Сели в гостиной. Сильвия, не дожидаясь просьбы, принесла пиво и картофельные чипсы для Райнхарда. Мне — ничего, себе — тоже, кажется, у нее пропал аппетит. Она взглянула на наши серьезные лица и произнесла:

— Простите, мне очень жаль. Видно, я случайно уронила швабру и она попала Анне под ноги.

— Случайно? — вскинулась я. — Да ты специально мне ее подсунула. Я чуть все кости себе не переломала. Вот, полюбуйся! — я подобрала юбку. — А потом ты еще и сбежала!

Райнхард, на которого мои страдания действовали надлежащим образом, вступился за меня:

— Ты зашла слишком далеко! — проговорил он своим визгливым голосом.

Сильвия сидела как на скамье подсудимых.

— Сама виновата! — бросила она мне. — Сидит тут, овечкой прикидывается! Чучело надменное, вот ты кто! Увела у меня мужа, интриганка!

Тут даже Райнхард взвился:

— Черт вас всех побери! — Но тут же взял себя в руки и продолжал: — Ты говорила, ты можешь доказать, что у Анны был роман с Удо. Она все упорно отрицает!

— А вот и могу! — отвечала Сильвия.

— Ну так давай, вперед! Доказывай! — крикнула я ей.

Она слегка заерзала и смущенно сообщила, что об этом написано в дневнике у Удо.

Неужели Удо вел дневник? Никогда бы не подумала! Райнхард, кажется, тоже сильно сомневался в этом.

— Ну тогда дай почитать! — приказал он.

— Выкладывай дневник! — потребовала я, и мой муж кивнул, поддерживая меня.

— Не могу, мне его не достать, — жалобно сказала Сильвия, — он в запертом сейфе.

Ага, значит, до сих пор она его так и не открыла!

— Ну так позови слесаря, пусть взломает, — посоветовал Райнхард.

— Да я и сама бы справилась, — вздохнула Сильвия, — узнать бы только шифр.

— Девятнадцать ноль девять шесть пять, — как под гипнозом произнесла я.

Райнхард и Сильвия уставились на меня и, наверное, подумали: если Удо меня одну посвятил в тайну шифра, не доказывает ли это однозначно, что у нас с ним что-то было?! Райнхард вскочил, несколько раз судорожно крутанул ручку сейфа, и тот вдруг открылся.

Я приподнялась, чтобы бросить взгляд в недра тайника, Сильвия с жадностью простерла вперед руку. Райнхард, однако, был к желанному объекту ближе, к тому же выше и сильней нас. В сокровищнице не оказалось ни серебра, ни золота, ни брильянтов, ни акций, ни снимков голых девочек. Мой муж извлек на свет только несколько купюр в сто марок, обручальное кольцо и ежедневник, в который он вцепился железной хваткой.

— Прежде чем я это прочту вслух, — заговорил он, не обращая внимания на молящий жест Сильвии, — пусть Анна скажет, откуда она знает шифр. Сильвия испробовала все — дни рождения, телефоны, номера домов, — все не то. Откуда взялось это число? Удо его выдумал?

— Нет, — отвечала я, — не выдумал. Это телефон доктора Бауэра.

Сильвия бросила на меня изумленный взгляд и, не закрывая рта, метнулась к письменному столу. Там, в записной книжке, она нашла адрес доктора.

— Телефона здесь нет, — опешила она, — наверное, Удо знал его наизусть.

— Доктор Бауэр нам рассказывал, — подтвердила я, — что Удо часто звонил ему, причем в самое неурочное время. Я угадала номер, потому что тоже держу его в голове, что вообще-то редко бывает. Когда в доме дети, телефон врача должен быть под рукой.

Действительно ли в этом обыкновенном ежедневнике изложена история всех похождений Удо? Райнхард сел рядом со мной на софу, Сильвия, уверенная в своей правоте и непогрешимости, встала за нашими спинами, чтобы читать вместе с нами. Первые месяцы мы бегло пролистали. Там были, как я и ожидала, деловые записи, иногда и личные, какие-то встречи, звонки, сроки оплаты счетов и налогов, приглашения, встречи, каракули всякие.

— И что, это называется дневник, Сильвия? — торжествовала я.

Рано, однако, радовалась. Она уже тыкала в страницу пальцем и кричала:

— Вот! Вот, смотри!

Там, черным по белому, и впрямь было написано: «Сегодня с Анной в постели. Счастлив, как никогда в жизни». Я онемела. Не может быть! Это не я! Это другая Анна!

Райнхард выронил ежедневник и нервно вскочил.

— Ах ты шлюха! — выкрикнул он.

Я подобрала продолговатую книжечку, полистала и тут же нашла снова то место. Да, придраться не к чему, каждая буковка прописана ясней ясного. Ну и дела, мое имя в ежедневнике Удо!

Но что-то здесь не так! До сих пор не было ни одного предложения о личных чувствах, ни одной записи собственных мыслей, нигде не промелькнуло ни цитаты, ни строчки!

— Как же ты смогла прочесть этот бред, если до сих пор так и не сумела открыть сейф? — резко проговорила я.

— До некоторого времени он лежал на столе, — парировала Сильвия, — лежал свободно, открывай и читай! Даже от детей он его не прятал! А потом, видно, решил, что пора кое-что скрывать, и запер его.

— Слушай, ежедневник — это не дневник, — не унималась я. — Разумеется, я не знаю Удо так хорошо, как ты, но думаю, что эти строчки — фальшивка, подделка. Может, твои дочки хотели тебя разыграть?

Сильвия затрясла головой:

— Это почерк Удо! Голову даю на отсечение. Кто ж еще мог тогда положить ежедневник в сейф, если не Удо? И зачем ему вообще понадобилось его от меня прятать? Понятно, зачем — он решил туда записывать свои амурные дела!

Райнхард между тем хлебнул шнапсу и вступился за покойного:

— Неужели Удо был такой дурак? Не мог он так рисковать! Каждый знает, если баба измену почует, вмиг как гиена оскалится!

И он тоскливо взглянул на нас обеих.