Натюрморт с торнадо

Зонтик

К тому моменту, как я добираюсь до ратуши, я понимаю, что идея сменить имя больше не оригинальна. Этой идее уже два часа. Я даже не поднимаюсь на шестой этаж за бумагами, чтобы порепетировать, как я сменю имя в восемнадцать.

Я решаю, что возьму имя Зонтик, но никому об этом не скажу. Даже администрации социального обеспечения. Много кто придумывал себе новое имя, не меняя его официально, но вряд ли кто-то еще называл себя Зонтик.

Я сажусь на следующий подошедший автобус. Дождь прекратился, что придало иронии моему новому имени. Я теперь бесполезна во всех смыслах. Я шестнадцатилетняя прогульщица. Я – Зонтик в день, когда нет дождя. Я пуста, как белый лист бумаги в мире, где нет карандашей. Пусть это все звучит глупо и истерично, но меня это утешает, так что мне плевать, как оно звучит. Все равно весь мир считает шестнадцатилетних девочек глупыми и истеричными. Но на самом деле мы не такие. Даже если меняем имя на Зонтик.

В окно автобуса я вижу все одно и то же. Улицы, тротуары, люди – все одно и то же. Бездомные сидят по углам. Бизнесмены и бизнесвумен идут куда-то по делам. Туристы смотрят на карты, пытаясь сообразить, где тут Колокол Свободы или домик Бетси Росс. Большинство прохожих торчит в телефонах или по ним разговаривает. Другие держат телефоны так, как будто в любую секунду может раздаться звонок: как солдаты в военное время, ружья всегда наготове. Но никогда ничего не происходит.

Снова начинает моросить, и я вспоминаю урок мисс Смит две недели назад. Я не могла нарисовать грушу. Я даже свою руку не могла нарисовать. Если кто-то сейчас попросит меня нарисовать хоть что-нибудь, я не смогу. У меня рука не поднимется. Мама часто рассказывает, как пациентам, которых доставляют в приемный отдел, требуется ампутация. Рук / ладоней / нескольких пальцев. Это люди, которые ездят, свесив руки из окон машин. Неудачливые мотоциклисты. Газонокосильщики. Снегоуборщики. У меня хоть руки на месте. Мне не на что жаловаться.

Но я не могу нарисовать грушу. Не могу вообще ничего нарисовать.

В моих руках закончилось искусство.

Я просто-напросто Зонтик. Я – прослойка между моросящим дождиком и женщиной, которая идет по Спрус-стрит, разговаривая по телефону, может, только что выяснив, что ее кошку вырвало на новый берберский ковер. Я – барьер между фигней, которая падает с неба, и людьми, которые не хотят, чтобы эта фигня приземлилась на их костюмы. Вот вывод, который я сделала за восемь дней поездок туда-сюда. Идет дождь из фигни. Причем не прекращаясь.

Двадцатитрехлетняя Сара снова заходит в автобус. Она садится рядом со мной и улыбается, как в прошлый раз. Но теперь в ее улыбке есть что-то снисходительное. Черствое. Что-то, что показывает мне, какая я глупая и истеричная. Мы не говорим друг другу ни слова, и к моменту, когда мы слезаем на остановке возле дома, дождь снова льет как из ведра. Она открывает зонтик и направляется на север. Я направляюсь на юг и иду под дождем, промокая насквозь.