Научи меня любви, профессор

16

Никто не любил его просто так. Все женщины, что были в его жизни, чего-то от него хотели, будь то его происхождение, семейные деньги или его тело.

Девчонки в школе встречались с ним из-за того, что он играл в хоккей и был сплошной грудой мышц. В университете они липли к нему, зная, что у его семьи есть деньги, и кто его мать. Никто не хотел любить в нем простого человека со своими недостатками. Все вокруг видели в нем, в первую очередь, деньги и положение его матери, но никто не хотел видеть в нём личность. Именно по этой причине он сменил свою фамилию Картер на девичью фамилию бабушки. Чтобы люди не знали, что он сын сенатора Лилиан Гордон-Картер.

Его семье принадлежала инвестиционная компания, основанная еще его дедом. Семья Гордон определенно принадлежала к интеллигенции Филадельфийского общества — истеблишменту. Его бабушка, в девичестве Фрилинг, принадлежала древнему дворянскому, но, увы, обедневшему роду и, в свое время, вышла замуж за дедушку, который не имел внушительной родословной, но, был представителем «новых денег». Они переехали в США из Европы в начале двадцатого века.

Его дядя Арт решил отдать свою жизнь служению Истории и избрал академический путь, в отличие от матери, которая стала правой рукой деда во всех делах фирмы. Она всегда отличалась напористостью и желанием все контролировать. Для Эрика по сей день было непонятно, как она вообще вышла замуж за его отца. Они ведь были такими разными, как и по характерам, так и по социальному статусу. Он склонялся к гипотезе, что его матери, выросшей в роскошных условиях, вдруг стало скучно, поэтому она сбежала со своим дальнобойщиком в Чикаго, так как ее семья была против такого брака. В итоге, те смирились с этим фактом, и дед дал ей управлять Чикагским филиалом своей фирмы, но Лилиан больше интересовала политика.

Его отцу в этом союзе было особенно тяжело, он — простой дальнобойщик не привык к всяким светским раутам и фальшивым улыбкам высшего общества, которое над ним откровенно посмеивалось. Он так и не смог себя приучить к кричащей роскоши их дома в Чикаго. Проводивший много лет в дороге, и привыкший к приключениям и чувству опасности, тот быстро захирел от ничегонеделания. Мать уходила все глубже в политику, а после того как ее выбрали в Сенат США, отец ушел из семьи. В жизни Лилиан ему больше не было места, но официально они так и не развелись. Эрик тяжело переживал уход отца, хотя тот исправно навещал его в дни рождения и на Рождество, даже писал письма, но все равно он так и не смог простить ему его уход. Войдя в стадию переходного возраста, он и вовсе перестал общаться с отцом из-за юношеского максимализма, и с того момента требовал называть его вторым именем — Гейлом, так как Эриком звали его деда со стороны отца. Но, даже уже будучи взрослым, так и не помирился с родителем из-за своей гордыни, хотя понимал отца и причину его поступка. Поэтому он очень удивился, когда Патрик позвонил ему в тот октябрьский день, заявившись сюда. Гейл так и не понял, по какой причине тот оказался в MIT, и как узнал, что он занял место дяди.

Лилиан настояла на том, чтобы он шел учить политологию или поступал в высшую школу бизнеса, чтобы встать во главе семейного дела, которым до сих пор управляет совет директоров, во главе которого сидит его мать и контролирующие акционеры. По этой причине он поступил в Государственный университет Черные Холмы в Южной Дакоте, самый лучший университет для политологов. Там же он познакомился с Фоксом — тогда еще молодым преподавателем, который вёл у него одну из дисциплин. Гейл практически сразу возненавидел его. Фокс был очень умен и хитер как лиса, превосходный стратег, но, увы, беспринципный человек, для которого нет ничего святого. Он бы свою родную мать продал, если бы это принесло ему ощутимую пользу.

Фокс славился тем, что задабривал или наоборот, шантажировал студентов, которые хоть как-то могли помочь ему продвинуться в политической карьере. Естественно, тот связал имя Картер с сенатором Лилиан Гордон-Картер и поначалу пытался сдружиться с Гейлом. Но, поняв, что дружба с сыном сенатора ему не светит, также пытался собрать на него компромат, только ничего у него не вышло, потому что он забрал документы из того университета по окончании первого года. Многие преподаватели были готовы поставить ему зачеты автоматом, надеясь, что сенатор не останется в долгу за своего сына, но его откровенно тошнило от этой системы и лицемерия. Так что он доучился лишь до конца первого года и покинул то прогнившее место, заодно сменив имя. Он хотел, чтобы приемная комиссия Стэнфорда оценивала лишь его знания, а не его происхождение.

Поначалу он не хотел принимать предложение Фокса, который определенно что-то задумал, а Гейл не желал быть пешкой в его игре. Он не был удивлен, что тот в таком еще довольно молодом возрасте тот уже занимает пост декана, и был уверен, что он добился этого путем подкупа и шантажа. Но сам факт того, что он предложил ему занять место его дяди Артура Гордона, заставил Гейла согласиться.

С тех пор как он сам стал частью академического мира, он стал откровенно презирать своего дядю, за его квадратность и упрямство. Артур был словно постовой Истории, в свое время выучив и узнав определенные факты, он продолжал их отстаивать с ослиным упрямством, не желая принимать во внимание новые доводы. Гейла очень бесило то, что он не желал открывать свой разум чему-то новому, а продолжал твердить старые истины. При любой семейной встрече дядя и племянник пускались в жаркие споры, в которых ортодоксальный старик продолжал твердить свое, не желая слушать оппонента. Обычно спор заканчивался банальной фразой: «Я доктор наук по Истории и Философии, а ты всего лишь бакалавр (магистр) и не можешь судить с высоты своего образования». Он не желал принимать даже тот факт, что Гейл защитил докторскую диссертацию и лишь сказал на это: «Как тебе вообще выдали диплом», на что он перестал с ним разговаривать. Он, как и Арт, выбрал путь академии и жаждал от него, как ни от кого другого, одобрения и поддержки, но получил лишь плевок в лицо.

Так что да, ему определенно льстило, что он занял место, которое дядя зарабатывал годами преподавания. Теперь же он понимал, что Фокс лишь сыграл на его тщеславии, тем самым сделав первый ход.

А потом в его жизни появилась эта девчонка и все этические устои, которые он в свое время учил, а теперь преподавал, покатились к чертям. Помниться, он невольно залюбовался ее юным личиком, на котором не было и следа порочности, когда поднимал ее с пола в тот памятный день. Прикоснувшись к ней впервые, он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, пробуждавшая в нем низменные инстинкты. Разумеется, его как молодого мужчину привлекла красота юной девушки, но это было нечто большее, чем простое вожделение: от одной ее робкой улыбки пульс мужчины учащался.

Андреа была одной из немногих девушек в университете, кто не пытался его соблазнить. Повышенное женское внимание стало для него настоящим испытанием на новой должности. Женщины окружали его везде, откровенно намекая ему на секс, но он делал вид, что ничего не замечал и вел себя чисто профессионально. Некоторые студентки отличались особой напористостью и даже позволяли себе непристойные прикосновения, но Гейл пригрозил им дисциплинарной комиссией и иском о сексуальных домогательствах.

Их встреча на обочине стала переломным моментом. Она удивила его своим умением менять колеса и уже не казалась такой хрупкой девушкой после того, как откровенно заставила его сомневаться в своей мужественности. Было в этом еще кое-что: она сделала это просто так, не требуя ничего взамен, мужчина пытался припомнить, когда последний раз в его жизни кто-то что-то делал для него просто так. Она была так прекрасна во время работы над его машиной, что он почувствовал острую необходимость узнать ее получше и пригласил на встречу. Он убеждал себя, что это лишь обычная вежливость до того момента пока не увидел ее в том синем платье.

Он понимал, что это непрофессионально и неэтично с его стороны, но в этот вечер он позволил себе забыть о том, кем для нее является до внезапного появления декана Фокса. Это мгновенно отрезвило его, показав ему, насколько опасной может быть эта связь: он ни в коем случае не желал подставлять ее под удар.

После их памятного свидания, о котором Гейл вспоминал чуть ли не каждый день, он решил для себя сократить общение с девушкой насколько это возможно, ограничиваясь лишь короткими приветствиями вне урока. Его сердце разрывалось на части, когда он замечал, как она на него смотрит.

В такие моменты он чувствовал себя уродом, но убеждал себя, что так будет лучше для них обоих.