Нави Волырк

«НАВИ ВОЛЫРК»

На изящной книжечке миниатюрное издание басен Крылова 1837 года (с издательской пометкой «тридцать вторая тысяча») имеется на форзаце собственноручная дарственная надпись автора такого содержания: «Доброй Саше и мужу ее доброму К. С. Савельеву на память И. Крылов. Декабря 5 дня 1837 года».

Экземпляр переплетен в роскошный золототисненый зеленый марокен с золотым обрезом. Переплет — времени издания и работы первоклассного мастера. Видно, что баснописец предназначал подарок дорогим его сердцу людям.

Захотелось точно установить, кто же эти «добрая Саша» и ее муж «добрый К. С. Савельев»?

Современное литературоведение осуждает увлечение биографическими и библиографическими подробностями. Несомненно, что принципиального значения для науки эти подробности не имеют, но мне думается, что полное пренебрежение к ним также ничем не оправдано.

В книге И. В. Сергеева, выпущенной издательством «Молодая гвардия» в Москве в 1945 году и посвященной жизнеописанию Крылова, я на странице 192 прочитал:

Я позволил себе сообщить писателю об имеющейся у меня дарственной надписи баснописца, и И. В. Сергеев, убедившись, что упоминаемый в ней К. С. Савельев никак не мог в одно и то же время быть и отцом и мужем крестницы Ивана Андреевича, исправил эту свою ошибку во втором издании книги, вышедшей в 1955 году[50].

Впрочем, о существовании крестницы Крылова Саши и мужа ее К. С. Савельева биографам баснописца было известно давно.

В наиболее полном жизнеописании И. А. Крылова, составленном лично знавшим его П. А. Плетневым, говорится о том, что Крылов прожил всю свою долгую жизнь одиноким холостяком, и после смерти его «не осталось родственников, кроме усыновленного им семейства крестницы его Савельевой»[51].

Никаких подробностей об этой крестнице (год ее рождения 1814 или 1815) П. А. Плетнев не приводит, и только по разбросанным в его работе мелким фактам можно установить, что это была та самая «девочка, которая, проходя иногда с песенкой из кухни через залу, приносила без подсвечника восковую тоненькую свечку, накапывала воску на стол и ставила огонь (для прикуривания сигар) перед неприхотливым господином своим».

П. А. Плетнев поясняет также, что на казенной квартире при Публичной библиотеке у Крылова «прислуга состояла из наемной женщины с девочкой, ее дочерью».

Имя этой женщины можно узнать уже у другого биографа Крылова — В. М. Княжевича, который рассказывает, что когда пятидесятилетний Крылов на пари с другом своим переводчиком «Илиады» Н. Гнедичем начал изучать греческий язык и накупил для этого книг греческих классиков, то он и свою экономку Фенюшку научил узнавать эти книги. «Подай мне Ксенофонта, — говорил он, — подай „Илиаду“, „Одиссею“ Гомера!» — и она подавала безошибочно[52].

Дочка этой самой Фенюшки — Саша и была крестницей баснописца, или той самой «девочкой, которая, проходя иногда с песенкой из кухни через залу», приносила ему свечку для прикуривания сигар. Никаких подробностей о том, кто был отец этой девочки и куда потом исчезла мать ее Фенюшка, ни один биограф Крылова не сообщает.

Известно только, что девочка — крестница Крылова Саша выросла, вышла замуж (примерно в 1833–1834 годах) за чиновника К. С. Савельева, и уже ее дети окружили старого, подводящего итоги дней своих баснописца тем семейным уютом, которого он был лишен долгие годы жизни.

П. А. Плетнев сообщает, что, выйдя в 1841 году в отставку и освободив казенную квартиру при Публичной библиотеке, Крылов поселился на Васильевском Острове, «усыновив семейство крестницы своей, которое и поместил на квартире с собою».

«Ему весело было, — пишет П. А. Плетнев, — когда около него играли дети, с которыми дома обедал он и чай пил. Девочка по имени Наденька особенно утешала его. Ее понятливость и способности к музыке часто выхвалял он, как нечто необыкновенное».

В присутствии своей крестницы Саши, ее сына, дочери и мужа Иван Андреевич Крылов и умер. Мужу крестницы, К. С. Савельеву, баснописец еще при жизни вручил все свои рукописи, письма и бумаги, которые наследник в 1877 году посчитал долгом передать в Академию наук.

Необыкновенная привязанность И. А. Крылова к своей крестнице Саше и ее семейству, странное замалчивание каких-либо подробностей этой стороны жизни баснописца современными ему биографами заставили меня несколько насторожиться и критически отнестись к сообщаемым ими фактам.

Что-то тут показалось мне не совсем ясным.

Особенно остановила мое внимание заметка в газете «Северная пчела» (1847 год, № 22), в которой устами некоего «приятеля Крылова, известного художника из Твери» в порядке воспоминаний рассказывалось о следующем любопытном эпизоде:

Сопоставив уже известные факты, не трудно было предположить, что «неугомонно кричавший ребенок», которого нежно нянчил Иван Андреевич, была девочка Саша, будущая Савельева, а родители ее вовсе не «ушли бог знает куда», а были весьма недалеко: мать Фенюшка, пребывавшая у Крылова якобы в качестве экономки, тут же, как явствует из заметки, вернулась, а отец просто никуда и не уходил — это был сам И. А. Крылов.

Однако такое предположение необходимо было подтвердить документально. С помощью крылововеда С. М. Бабинцева мне удалось познакомиться с материалами из архива цензора А. В. Никитенко, находящимися в Пушкинском Доме Академии наук СССР. Здесь хранятся рукописные, до сих пор не опубликованные воспоминания М. А. Корфа, где прямо говорится: «Крылов никогда не был женат, но имел дочь, которую выдал замуж за служившего в этом Штабе (речь идет о Штабе военно-учебных заведений. — Н. С.-С.) чиновника…» Это уже было прямым подтверждением догадки.

Еще более любопытный документ нашелся в Рукописном отделе Государственной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Это — подлинник завещания И. А. Крылова, подписанного им за день до своей кончины. Завещание было мною впервые опубликовано в 1952 году в томе 58 «Литературного наследства». Считаю необходимым привести его полностью и здесь:

Документ этот не только содержит новые фактические данные для биографии Крылова, но и приоткрывает завесу над трагической стороной личной жизни великого баснописца.

Родившись в бедной офицерской семье, Иван Андреевич Крылов и по духу, и по воспитанию своему принадлежал к простому народу. Нам известно, что брат баснописца, горячо им любимый Левушка, несмотря на офицерский чин, был удивительно скромен и в быту мало чем отличался от рядового солдата. Интересы его не шли дальше хутора, хозяйства. Он обожал своего великого брата, которого именовал «тятенькой».

Баснописцу, при его связях, совсем не трудно было бы предоставить место брату в столице. Но Иван Андреевич понимал, что самому Левушке это не было нужно, а фигура его вряд ли будет соответствовать тому положению, которое занимал в столице ставший уже знаменитостью баснописец. Крылов решает оставить своего брата в провинции, трогательно заботясь о его материальном благополучии.

Но свое «положение» (а оно было исключительным: Крылов запросто принимался в высших и даже в придворных кругах) Иван Андреевич создавал вовсе не ради, самого «положения». Крылов знал иену своим покровителям и всем своим творчеством доказал, что и жизнь его и его искусство с первых же шагов предназначались служению народу.

Случайно уцелев еще при разгроме Радищева, он понял, что «плетью обуха не перешибешь» и сказать свое слово народу надо каким-то иным, отличным от радищевского путем.

Он надевает на себя маску добродушного, беспечного, ленивого чудака-холостяка, от скуки пописывающего какие-то забавные басни, но на самом деле больше всего любящего поросенка с кашей.

Только таким его и приняли высшие и придворные круги, и только такому Крылову прощали его меткие стрелы сатиры. Басни его рассматривались как талантливое чудачество оригинала.

Крылов сам распространял анекдоты о своей лени, о своей беспечности, о своей любви покушать. Это были элементы маскировки, которая усыпляла настороженность царского правительства, давала некоторое подобие свободы творчества.

Но не всех И. А. Крылову удалось обмануть. Так, например, князь П. А. Вяземский писал о нем: «Крылов был вовсе не беззаботливый, рассеянный и до ребячества простосердечный Лафонтен, каким слывет он у нас… Но во всем и всегда был он, что называется, себе на уме… Басни и были именно призванием его, как по врожденному дарованию, о котором он сам даже, как будто, не догадывался, так и по трудной житейской школе, через которую он прошел. Здесь и мог он вполне быть себе на уме; здесь мог он говорить, не проговариваясь; мог под личиной зверя, касаться вопросов, обстоятельств, личностей, до которых, может быть, не хватило бы духа прямо доходить»[54].

Весьма вероятно, что кроме Вяземского Крылова «раскусили» и другие, но они молчали.

Когда-то в дни молодости Иван Андреевич Крылов придумал для себя псевдоним «Нави Волырк». Если прочесть эти слова наоборот, то получится «Иван Крылов». Таким «человеком наоборот» и прожил свою долгую жизнь баснописец.

Жизнь эта была нелегка. Прослывший ленивцем, которому якобы трудно даже поправить криво висящую над его головой картину, Иван Андреевич на самом деле был великим тружеником.

Тяжелее всего было построить «наоборот» личную семейную жизнь. Ну на ком Иван Андреевич мог бы жениться? Взять в жены девицу из высшего круга, от которого он зависел, — нельзя. Девица эта была бы ему чужда по духу и мешала бы цели, поставленной перед собой баснописцем.

Жениться же на полюбившейся простой и близкой Фенюшке — тоже нельзя, так как ее не покажешь на приемах у Олениных, как не покажешь и братца Левушку.

И семейная жизнь баснописца строится так же «вполоткрыто». Фенюшка поселяется у Крылова не как жена, а как якобы экономка. Родилась дочка — но она не дочка, а якобы крестница.

Причины, по которым И. А. Крылов не узаконил своего брака, понятны. Но и к жене и к дочери он относился высокоблагородно и честно. Дочь свою он нянчит и баюкает в колыбели, воспитывает ее, выдает замуж, проводит с ней и своими внуками последние годы жизни, а, умирая, оставляет ее семье все свое состояние, честно заработанное литературным трудом, отданным на служение родному народу.

Все, кроме своего имени, отдает Крылов дочери. Имя он отдать не может: брак его «не освящен законом».

В волчье время жил великий баснописец…

Даже и имущество опасно было отдать непосредственно самой дочери, так как она «внебрачная».

И завещание составляется, как мы видим, не на имя дочери, а на имя ее мужа «аудитора штаба военно-учебных заведений» К. С.Савельева, якобы «видя его всегдашнее полное уважение, преданность, искренность и всегдашнее усердие и услуги».

Все это тоже «Нави Волырк», тоже наоборот, «вполоткрыто». Муж дочери К. С. Савельев становится собственником имущества Крылова, потому что его юридическое положение в жизни бесспорно.

И. А. Крылов хорошо знал, как могли бы отнестись высокопоставленные «покровители» к его внебрачной дочери. Под ханжеской маской ревнителей нравственности они при случае были бы способны и вовсе отсудить наследство.

Предупреждающая фраза в завещании о том, что в случае «неуважения», могущего быть оказанным наследником К. С. Савельевым к завещателю, завещание аннулируется, касается вовсе не отношения К. С. Савельева к самому Ивану Андреевичу Крылову. Какое неуважение мог проявить к нему К. С. Савельев?

Фразой этой старик-отец, поставленный законами своего времени в безвыходное положение, символически еще раз взывал к честности и порядочности юридического получателя наследства.

Становится понятным и то, почему душеприказчиком своим Иван Андреевич назначил отнюдь не близкого ему по убеждениям генерал-майора Я. И. Ростовцева. Этот генерал был начальником того Штаба военно-учебных заведений, «аудитором» в котором служил муж дочери Крылова — К. С. Савельев. Этим самым Крылов-отец как бы обязывал и начальника проследить, чтобы подчиненный ему К. С. Савельев как-нибудь не обидел любимое детище завещателя.

Иван Андреевич Крылов за свою долгую жизнь имел великое множество оснований не особенно доверять людям.

К счастью, К. С. Савельев оказался весьма порядочным человеком, заботился о семье и о памяти Ивана Андреевича Крылова.

Что же касается отношений к семье Савельевых ближайших «друзей и высокопоставленных покровителей» покойного Ивана Андреевича, то здесь опасения завещателя были явно не лишены оснований. Многие из этих «друзей и покровителей» относились весьма насмешливо к дочери Крылова и к ее мужу.

Дочь называли между собой «последней неудавшейся басней Крылова», «крыловской притчей», «Миликтрисой Кирбитьевной» и так далее.

Эту печальную истину пришлось узнать из одного чрезвычайно любопытного письма, которое удалось найти в архиве А. Н. Оленина.

Письмо написано после смерти Крылова его сослуживцем по библиотеке М. Лобановым к дочери «покровителя» баснописца А. Н. Оленина — Варваре Алексеевне Олениной, слывшей ближайшим другом Крылова. Таким же другом считал себя и автор письма М. Лобанов.

Вот его письмо:

Таково это отнюдь не веселое письмо. Надо ли разъяснять, что «Притча» и «Миликтриса Кирбитьевна» — дочь Ивана Андреевича Крылова, «раболепный супруг» — К. С. Савельев и что речь идет о каких-то бюстах и кружке, по-видимому подаренных Олениной в свое время баснописцу, но теперь, по ее мнению, не достойных, находиться в руках его дочери. Оленина не прочь даже выкупить свои подарки.

Любопытно, что Оленина любила делать на всех получаемых ею письмах собственноручные замечания, тут же, над тем словом или той фразой, которые почему-либо остановили ее внимание.

На этом письме она сделала два таких замечания, весьма характерных. Над фразой Лобанова, в которой он называет Крылова «покойным нашим другом» — Варвара Алексеевна надписала: «Бедный (Лобанов. — Н. С.-С.) ошибался. Крылов никогда не был ему другом и часто его подтрунивал. Они жили в одном доме, принадлежащем библиотеке».

Другое замечание Олениной сделано над фразой Лобанова, намекающей, что «Притча»- дочь Крылова. Он пишет: «Мы знаем ее издателя». Над этими словами Оленина делает примечание: «Это ошибочно. И. А. Крылов сам мне говорил, что она ему не дочь, а прикидывается».

Немудрой Варваре Алексеевне Олениной было невдомек, что говорил это ей не Иван Крылов, а «Нави Волырк», что Ивана Андреевича и в этом надо было понимать наоборот.

Какую глубокую личную трагедию должен был переживать великий баснописец, если о собственной дочери вынужден был говорить, что она «ею только прикидывается».

Тяжело, невыносимо тяжело было прожить жизнь «Нави Волырк'ом»!

Тяжело, но нужно. Только так и удалось стать Ивану Андреевичу Крылову честью, славой и гордостью нашей литературы.