Найдена

1

Дождь. Опять дождь…

– Какое у вас дело к боярину?

Я обернулась на голос. Высокий дружинник стоял в воротах терема.

– Слышали, будто боярин звал сказителей на праздник урожая, песни петь, – тихо ответил Старик. – Вот и пришли, аж из самой Ладоги…

– Сказители? И она? – Воин презрительно оглядел мой драный охабень[3].

– Еще какая! А плясунья – залюбуешься, – принялся расхваливать мои достоинства Старик. – Хочешь поглядеть?

Он скинул с плеча сумку и вытянул из нее гусли.

– Ты что творишь?! – зашипела я. – Не буду плясать!

– Тихо! – полушепотом ответил Старик. – Не ворчи. Жрать хочешь – пляши!

Я огляделась. На боярском дворе толкалось несколько холопов, дружинники и какие-то пришлые воины. Пришлые сидели в дальнем углу двора, негромко переговаривались и не обращали на нас никакого внимания. Они походили на северных викингов – урман. После того как Эйрик Норвежец разграбил и сжег Ладогу, я стала побаиваться урман. А раньше не боялась…

– Эй! Эй! Погоди. Боярин все равно в отъезде… – попытался было остановить Старика дружинник, но тот коснулся пальцами тонких струн и запел сказ о походе Вещего Олега на Царьград. В нем говорилось о том, как хитрый Олег поставил свои ладьи на колеса и поехал по суше, словно по морю. Мне сказ не нравился, но дружинников, как и пришлых воинов, он мог расшевелить на пару медяков.

Я на глаз прикинула глубину луж на дворе и вздохнула. Их не обойти, а значит, завтра снова буду хлюпать носом. В осенние холода нет ничего хуже промокших ног…

– Подержи-ка! – Мой охабень лег на руки опешившего дружинника.

Он попятился. Не часто на Руси увидишь девку в понёве[4] до колена и рубахе с мужским воротом. Зато мне так было сподручнее плясать и зевак собиралось куда больше. А ведь давно известно: с миру по нитке, голому – рубашка.

– Ишь ты! – хохотнул кто-то из челяди Мотива. – Поглядите-ка на девку!

Я крутнулась на пятках, столкнулась взглядом с коренастым конопатыми парнем, заметила его округлившийся рот, улыбнулась и начала…

Мое тело превратилось в надутые паруса Олеговых ладей. Оно изгибалось и трепетало на ветру, неся грозные корабли к вражьим стенам. Потом паруса хлопнули, обвисли – и началась битва. Мои руки возносились вверх и падали, будто разящие клинки, а ноги притопывали в такт шагам огромного войска. А когда казалось, что я сама разорвусь на тысячи сверкающих осколков, отворились царьградские ворота, и оттуда с поклонами вышли знатные мужи города. Битва кончилась… Гордый Олег с победой возвращался домой. За ним шла его могучая дружина. Все ликовало, и только несчастные, одетые в черное женщины горько плакали над телами павших в этой кровавой сече.

Гусли затихли. Старик оторвал взгляд от струн. «Еще сможешь?» – безмолвно спрашивали его глаза. Я отрицательно покачала головой. Поняв, что представление окончено, зеваки поползли по домам к теплым печам и сытному ужину.

– Красиво рассказываешь, старик, – неожиданно раздался за моей спиной негромкий голос. – А твоя дочь хорошо танцует.

Незнакомец ошибался. Старик был всего лишь моим воспитателем и другом. Мы вместе бродили по дорогам и пели песни, но даже не знали настоящих имен друг друга. Я с малолетства звала его Стариком, а он меня – Найденой. Потому что нашел совсем маленькой в глухом лесу, на развилке трех дорог…

– Благодарю, воин, – сказал он и протянул руку. В раскрытую ладонь легла большая золотая монета.

Я покосилась на нежданного благодетеля. Им оказался один из тех пришлых воинов, что сидели в углу двора.

– Откуда ты знаешь эту древнюю историю? – поинтересовался он. Говор у незнакомца был странный, но не урманский и не варяжский. – Ты слышал ее от своего отца или деда?

Я разглядывала одежду незнакомца. Его кожаные, сшитые на северный лад штаны подвязывались тесемками на поясе, из-под короткой рубахи торчали ножны, а на плече ткань морщилась под тяжестью мечевого ремня. Наемник…

– Я знаю много таких историй, воин, – ответил Старик.

Незнакомец поморщился:

– Горясер.

– Я знаю много таких историй, Горясер, – тут же поправился Старик.

– Ты не откажешься рассказать их моим воинам? Нас ожидает долгий путь, а твои сказы сделают его вдвое короче.

Мне надоело слушать. И стало холодно. Дружинник с моим охабнем в руках переминался у крыльца. Я подошла к нему:

– Дай!

Парень отодвинулся. Мои пальцы скользнули по ткани и схватили пустоту.

– Дай, говорю!

Дружинник убрал охабень за спину:

– Возьми.

Его пятерня по-хозяйски легла на мое плечо. Я оглянулась на Старика. Тот еще разговаривал с наемником. Пальцы дружинника скользнули в вырез моей рубахи.

– Пошел прочь! – Я оттолкнула его руку.

– Ах ты, стерва! – Он размахнулся. Я отскочила, споткнулась и рухнула в лужу. Капли вонючей грязи потекли по лицу.

– Сучка, – повторил дружинник. – Чего ерепенишься? Голыми коленками вертеть не лень, а честному воину удовольствие доставить неохота? – Он был настроен весьма решительно.

– Старик! – пятясь от надвигающегося насильника, позвала я.

– Отпусти девку, – приказал откуда-то сзади ровный, сухой голос.

Дружинник остановился:

– А тебе-то что за дело? Или сам решил полакомиться?

Мой защитник подошел к парню. «Горясер», – узнала я.

– Так отпустишь девку? Или хочешь помериться силой?

– А-а-а, пошли вы все! – выругался дружинник и швырнул охабень мне на колени. – На, подавись…

Он отвернулся и зашагал к терему. Кто-то помог мне подняться.

– Пошли, – буркнула я подоспевшему Старику и двинулась к воротам.

Возле них обернулась. Мой обидчик стоял на крыльце перед Горясером и что-то ему объяснял. Остальные наемники сомкнулись кольцом вокруг несчастного парня. Мне даже стало жаль его. Ладожане пять лет терпели Эйрика Норвежца и о наемниках сохранили самые страшные воспоминания.

Я повернулась к Старику:

– Сторговался с ними?

Тот кивнул.

– И куда же собираемся?

– Они идут за Киев, на реку Альту. – Старик покопался в бороде морщинистыми пальцами. – К князю Борису…

Я так и думала. Нынче все вояки слетались на Альту, будто воронье на падаль. Там стоял лагерем князь Борис, один из сыновей Владимира Красное Солнышко. Он отправился оборонять южные границы Руси от печенегов и, по слухам, брал в войско всех, у кого была крепка рука и верен глаз. Он воевал, его отец лежал при смерти в Киеве, а остальные братья – Глеб муромский, Святополк туровский, Ярослав новгородский и прочие – сидели в своих наделах и ждали, что будет. Хотя Святополк не сидел. Поговаривали, будто он перебрался из Турова в Киев, но это были лишь слухи.

– О чем думаешь? – виновато спросил Старик.

Мы шли по улице. К вечеру народ разбрелся по домам, а редкие прохожие не обращали на нас внимания. За запертыми воротами во дворах слышалось довольное мычание. Хозяйки доили своих нагулявшихся за день буренок. Сладкие тягучие струи брызгали в подойники…

Я облизнула пересохшие губы и ответила:

– Об этих наемниках. Не нравятся они мне…

– Мне тоже, но Горясер обещал хорошо заплатить.

– На кой ляд покойникам деньги?

– Ну зачем же так сразу? – смутился мой спутник. – Горясер нас не тронет. И его люди тоже. Он поручился честью.

Я засмеялась:

– Честью?! У лесного волка чести больше, чем у любого наемника…

– Может, оно и верно. Может, и верно, – закивал Старик. – Только деваться-то нам больше некуда. Не помирать же тут с голоду. А Горясер – мужик неплохой. Вон за тебя заступился.

– Он-то заступился, а ты где был? – упрекнула я.

Старик заморгал:

– Прости… Заговорился. Не заметил.

– «Не заметил». Гляди, в другой раз не зевай.

Он кивнул и постучался в красивые резные ворота.

– Куда?! – охнула я, но остановить Старика не успела. Засовы заскрипели.

– Кто такие? – поинтересовался из щели недовольный мужской голос. – Чего нужно?!

– Это двор кузнеца Лютича? – спросил Старик. Я успокоилась. Кажется, мой спутник знал, что делал…

В щель высунулось безусое лицо.

– Верно. А вам чего надо?

– Передай хозяину, что пришли люди от Горясера.

Открывший как-то мгновенно помрачнел и сник. Похоже, имя Горясера не вызывало у него радостных воспоминаний.

– Так передашь? – настаивал Старик.

– Передам. – Парень потянул створы на себя, и ворота открылись. – А вы пока подождите тут, на дворе.

Подметая лужи подолом длинного кафтана, он побежал к дому. Старик вошел. Я – следом.

Двор оказался роскошным – просторным, чистым и… безлюдным.

– Посидим покуда. – Старик опустился на поваленное бревно, достал гусли и принялся перебирать струны. Я пристроилась рядом и положила голову ему на плечо. Сейчас хорошо было бы очутиться на теплой кухне, возле котлов с горячими щами и кашей…

Посланник все не возвращался. Темнота уже скрыла очертания крыльца, поленницы…

– Может, пойдем отсюда? Переночуем в церкви. Или в приютном доме у монахов… – неуверенно предложила я.

Старик убрал гусли.

– Пошли.

Мы не успели даже встать, как громко хлопнула дверь. На крыльце показались люди. Над их головами плевались огнем факелы.

– Гляди-ка… – выдохнул Старик. – Наверное, сам Лютич…

Светлые пятна прыгали по шитой золотом рубахе кузнеца, отражались лучами от большого, опаянного серебром креста на его груди и высвечивали безобразный багровый рубец на щеке. Слуги с факелами бежали за Лютичем, как голодные собачонки. Я отвела взгляд.

Тяжелые шаги приблизились.

– Вы пришли от Горясера? – Голос Лютича был таким же некрасивым, как лицо.

– Да.

– Тогда ступайте в избу, наверх. Будете спать на повалуше.

– Как прикажешь, – поклонился Старик. – Только нам бы чего пожевать… Три дня не ели.

– Не ели? – Лютич повернулся к слугам: – Накормить досыта.

Один из факельщиков кивнул и кинулся к избе.

– Все? – словно ожидая от нас еще каких-то просьб, неприветливо спросил Лютич.

– Все, добрый хозяин, – польстил Старик.

Кузнец отвернулся. Рассыпая искры, факелы поплыли за ним обратно к дому. У самых дверей он остановился и, не оборачиваясь, спросил:

– Горясер сам явится за вами?

– Нет. – Теперь, когда долгожданные еда и кров были так близко, Старику не хотелось болтать попусту. – Он велел с рассветом ждать на пристани. Если опоздаем, уйдет без нас.

Лютич передернул плечами:

– Узнаю его. Все тот же… Годы текут, города горят, люди мрут, как мухи, а Горясер – все тот же.

Когда последний факельщик скрылся за дверью, я повернулась к Старику:

– Чего это он хотел сказать?

Тот пожал плечами и растерянно сморгнул:

– Не знаю, Найдена… Похоже, ничего хорошего…