Незаметная трасса

1

Машина привезла их на трассу и ушла обратно в поселок Братск-второй. А они остались в тайге, семь человек, вся бригада Николая Кружилина. В последний раз долетел из-за осинника шум мотора и затих вдалеке за каменистой сопкой. Они — три брата Кружилиных и четверо остальных — молчали, курили, сидя на рухнувшей лиственнице, обросшей мхом.

Лес, прорезанный узкой просекой, стоял перед ними стеной. Вдруг сверху, со старой ели, спрыгнул к ним бурундук, свистнул, уставился на людей.

— Подшибить? — спросил Сашка, потянувшись к ружью.

— Тебе только бы подшибать, — сказал Толя и запустил в бурундука еловой шишкой.

Сашка выругался, началась перебранка.

— Кончайте, вы! — приказал Николай. — И тут вас мир не берет!

Братья замолчали, наступила тишина только еще сильнее зазвенела, кружась, проклятая мошкара. Мир не брал их давно, с того дня, как Сашка появился в бригаде А в его приезде Николай мог винить только себя. Это он, в письмах, уговаривал, зазывал Сашку сюда.

«А может, еще образуется? Может, все будет по-хорошему?» — подумал Николай, хотя все труднее было ему столковаться со старшим братом Сашкой.

Но Николай надеялся, что ребята, как и прежде, поддержат его. А четверо тяжело молчали. Только Юрка Левадный, казалось, не придал значения перебранке. Он внимательно разглядывал голенища своих сапог, отвернутые с особым шиком чуть не до земли.

«Да что Юрка, — подумал Николай, — куда поверни — туда пойдет. Зеленый еще. А что думают ребята?»

Сашка по-прежнему сидел рядом с Толей, Николай видел, как они похожи, родные его братья. Те же светлые, будто солома на солнце, волосы, те же голубовато-серые глаза. Но у старшего, Сашки, появились мелкие морщинки, а глаза поменьше да поугрюмей.

Сашка, Сашка… Когда-то водил он Николая в лес, на Кирюшину гору, по ягоды, по грибы. А то, бывало, сажал его, пятилетнего, на плечи, бежал с ним на речку, учил плавать. Толя был тогда ползунком. Не помнит Толя ничего этого.

Николай посмотрел на просеку, на солнце, поднявшееся над вершинами сосен, сказал:

— Ну, встали, братцы-кролики. Пора!..

Первым вскочил Юрка, преданно посмотрел на него. Весь Юркин вид говорил о том, что с ребятами, с таким бригадиром, готов он идти куда угодно. Даже голенища отвернул, чтоб удобней.

За Юркой стал подниматься Женя-москвич, избегая встречаться с Николаем глазами. Забыл, значит, Женя, как начиналась их дружба.

Прошлой зимой Николай увидел возле управления стройки закутанную платком женщину. Она сидела на чемодане и плакала. Рядом растерянно стоял парень в армейском ватнике и кирзовых сапогах. Николай подошел, узнал, что второй день их гоняют с правого берега на левый, от одного начальника к другому, не оформляют на работу. А деньги вот последние, и приткнуться некуда…

— Специальность есть?

— Как же, электрик!..

— Так что ж ты молчал, братец-кролик? В мою бригаду пойдешь?

Николай повел парня за собой, не прошло и часа, как все оформил, даже два места в гостинице отвоевал.

— А чем платить? — испугался парень. — Нам и так до аванса не дотянуть.

— Сколько тебе надо?

— Да мне бы хоть немножко…

— На, возьми, — сказал Николай, протягивая пять хрустящих бумажек. — Хватит?

Женя растерялся.

— Мне бы одну. А то как же? Ты ведь меня совсем не знаешь. Зачем тебе рисковать?

Николай усмехнулся:

— Чем же рискую? Да держи деньги-то. Разве не отдашь? Я не разорюсь, еще заработаю. А тебе цена будет известная.

— Спасибо, — сказал Женя, смутившись.

Деньги отдал он в первую же получку, а вскоре позвал Николая и Толю на новоселье: удалось получить комнату в общежитии, как семейному. Пришел тогда и Юрка. Был он в ярко-оранжевом в клетку импортном пиджаке, на лунном подкладочном шелку. Эти пиджаки только что привезли в магазин, но строителей отпугнула невиданная расцветка, покупать их не решались. Зачин сделал Юрка. Его, правда, привлекла не расцветка, а подкладочная сторона. И он так распахивал пиджак и так часто лазил во внутренние карманы, чтобы все могли видеть и медный блеск подкладки, и полдюжины карманов, и пришитые внутри пуговицы.

Вот тебе и Юрка с пуговицами, вот и Женя, друг ситный, подумал Николай, глядя, как они разбирают инструменты.

Вслед за Женей легким прыжком поднял свое сильное, тренированное тело Дима Полодухин. И вдруг сделал стойку на руках. Постоял, согнул руки в локтях так, что рыжий чубчик коснулся земли, а на крепкой шее кожа собралась складками, снова выпрямился свечкой. И лишь после этого пошел к Жене, тоже не посмотрев на Николая.

Насвистывая песенку, к ним присоединился Володя Данчевский. Он сбросил накомарник, остался в синем берете, сдвинутом на прямую черную бровь, смуглый, красивый, со шкиперской бородкой. И он не посмотрел на бригадира. А Толя, младший из Кружилиных, самый главный противник Сашки, склонился над пилой, острил напильником зубцы.

Вес разобрали инструменты, один Сашка продолжал неторопливо покуривать.

2

Еще неделю назад, Николай понятая не имел об этой трассе, которая теперь, до самых холодов, стала главной его заботой. И он, конечно, не предполагал, что отношения между ребятами настолько обострятся.

Когда бригада проложила электролинию с левого берега Ангары на правый, Николай пришел к старшему прорабу Владлену Петровичу Кузьмину. Его кабинет, точнее, рабочая комнатушка находилась в дощатом доме, где размещалось УГЭ — управление главного энергетика. Николай попросил Кузьмина послать бригаду в котлован, из которого вот-вот должны начать откачку воды. Котлован станет тогда центром всей стройки. В газете «Огни Ангары» он читал, что «все лучшее, все самое передовое» будет брошено туда. Там будет возводиться основание плотины, а потом и сама плотина. И уже на всех участках отбирали и назначали людей в котлован.

— Ты погоди, — сказал Кузьмин. — Будет на днях, кроме котлована, еще интересное дело. Пойдешь — не пожалеешь. А пока подзаймитесь мелочами. Недолго, конечно. Недельку. Это я о мелочах, — пояснил он.

Заниматься мелочами Николай не любил. И дело не в том, что на мелочах всегда горит заработок. Главное — работы твоей не видно. Сегодня одно, завтра другое. Там обрыв на линии починить, тут трансформаторную будку в порядок привести, куда-то проводку протянуть. И командует сегодня один начальник, завтра другой. Никак не приноровишься. Но заговорщицкий тон Кузьмина разжег любопытство Николая.

— Какое дело? — спросил он.

— Пока секрет, — усмехнулся Кузьмин. — Но, поверь, стоящее!

Николай верил Кузьмину, но все же пошел на хитрость, подстраховался на всякий случай:

— Не знаю, — сказал он, — как бригада. Такие дела мы коллективно решаем…

Кузьмин сверкнул молодыми серыми глазами, сказал:

— А ну, зови бригаду.

Ребята пришли все, кроме Сашки. Тот уехал в Иркутск проведать свою зазнобу. Вошли, расселись, гремя брезентовыми плащами, оставляя на некрашеном полу следы сапог. От них пахло мокрой хвоей и дымом костра. Кузьмин любил этот запах, он всегда тревожил его, будил далекие воспоминания. Так пахло когда-то и от его отца, инженера-изыскателя, когда он возвращался из своих экспедиций. Тоже в сапогах, в таком же плаще, с рюкзаком и двустволкой… Погиб отец в сорок втором под Ленинградом.

— Подвигайтесь ближе, — сказал Кузьмин и развернул рулончик кальки. — Вот Братск, смотрите. А вот Анзеба. Она без энергии… Смекаете, что к чему?

Еще бы не смекнуть! Все знали, что в Анзебе строится деревообрабатывающий комбинат. И поселок, сказал им Кузьмин, задыхается без энергии. На кальке же тонкая линия электропередачи соединяла Анзебу с Братском. Линия шла через тайгу, через болота и ручьи, через два перевала.

— Километров сорок? — спросил Володя Данчевский, поглаживая свою шкиперскую бородку.

— Тридцать шесть, — уточнил Кузьмин. — Трасса, правда, незаметная, не то что на ЛЭП-500. Опоры пока деревянные поставим, заменим впоследствии. Сейчас главное: время выиграть — в Анзебу энергию дать. Шесть бригад на трассу бросаем. Любые шесть километров ваши. Ну?.. К зиме, к первому снегу все надо сделать.

Николай, Володя и Дима Полодухин молча разглядывали кальку, прикидывали, какой выбрать участок. Толя чиркал карандашом в блокноте, что-то высчитывал. А Юрка глазел влюбленно на всех, со всеми мысленно соглашался, и улыбка всем на свете довольного человека не сходила с его лица.

Николай знал, что предстояло им на трассе. Надо было убрать лес, расширить просеку. Потом выкопать котлованы для опор. Собрать, точнее — связать из самых высоких, самых прямых сосен эти опоры, похожие на букву П, с крестовиной посредине. А когда опоры встанут по всей трассе, взобраться на каждую, на пятнадцатиметровую высоту, навесить гирлянды изоляторов и натянуть провода. И когда наконец все будет готово, электрический ток из Братска хлынет в Анзебу.

Стоило, конечно, сразу согласиться. Однако Николай не спешил. Пусть проявят инициативу ребята. А он уже приметил, что второй от Анзебы участок будет получше других. От поселка не так далеко, место ровное, без подъемов. И еще он заметил на кальке ниточку ручья — вода близко.

Дима Полодухин и Володя Данчевский тоже все увидели, понимающе переглянулись. Кузьмин перехватил их взгляд:

— Ну, решили?

— Второй от Анзебы, по-моему, — сказал Володя.

Его поддержали Дима, Толя и Женя-москвич.

— Считаем, застолбили, — Кузьмин довольно улыбнулся. — Участок мастера Малахова. С ним будете решать все дела, ему подчиняться. А я назначен прорабом всей трассы.

Николай сразу поскучнел: с этим Малаховым были у бригады старые счеты и распри. Еще с тех самых пор, когда монтировали радиоузел. Мудрил чего-то Малахов с нарядами, закрывал не по действительному объему работ, а выводил какие-то средние цифры. Потом намекнули осведомленные люди — калым надо собрать мастеру, как в соседней бригаде. Посовещались тогда и решили: не на таковских напал — не дождется. А Малахову хоть бы что, не пойман — не вор, ничего не знаю, ничего не предлагал. Такого и не ухватишь.

На людей Малахов смотрел сумрачно, что-то в уме прикидывал, изредка улыбался мрачной улыбочкой. И вдруг исчез дефицитный тончайший медный провод. Сколько ни искали — как в воду канул. Ходили темные слухи: малаховских рук дело. Но слухи слухами, за руку не схвачен, стройка большая, списали провод в естественные убытки. И опять Малахов командует. Хоть маленький, да начальник. А с таким начальником гляди в оба, а то горя хватишь. Но знал Николай и другое: побаивался Малахов их дружной бригады. Да и с ним, с Николаем Кружилиным, приходилось считаться: кадровый электрик, награжденный знаком министерства, передовой бригадир. И Николай от облюбованного участка решил не отказываться. Наоборот, его уже тянуло на эту незаметную трассу, он уже прикидывал, с чего начать, как расставить людей.

— Завтра на рекогносцировку местности поедем, — сказал Кузьмин. — Посмотришь, как все в натуре выглядит.

«Натура» Николаю понравилась, и спустя два дня бригада, вместе с вернувшимся из Иркутска Сашкой, приехала на трассу.

3

К вечеру надо было поставить шалаш и вообще устроиться, чтобы завтра уже работать на трассе. Но Сашка все еще продолжал свой перекур. Николай почувствовал, как в нем закипает злость, однако сдержался. Ребята перешли полянку и будто нехотя срубили несколько берез и осинок. Николай хотел прикрикнуть на Сашку, но тот встал, спросил вроде бы заинтересованно:

— Кого будем делать, братишка? — И сам, по-хозяйски, предложил: — Давай-ка, я кухней займусь…

Кухня, подумал Николай, — дело неспешное. Ужин сготовят и на костре. Да и не бог весть какая сложная работа — выкопать ямку для очага и пристроить сверху, вместо плиты, лист железа. А Сашкины руки очень бы пригодились на расчистке, где работали сейчас все. Но Николай побоялся обидеть старшего брата бригадирской властью.

— Ладно, — сказал он с неохотой, — займись кухней.

И только потом, присоединившись к бригаде, понял, почему так ответил. Не хотелось подпускать Сашку к ребятам, которые расчищали поляну от кустарника и мелколесья. Он опасался, что даже на таком нехитром деле Сашка первым потребует перекура и, как не раз уже бывало, собьет рабочее настроение.

А работа, он видел это, уже захватила бригаду. Равномерно и сильно вмахивал, зажав в широких ладонях топорище, Женя-москвич; легко, будто играя, подрубал кусты Дима Полодухин, и медью отливала на солнце его рыжая голова; не отставал от него бородатый Володя Данчевский. В перестук топоров вливался тонкий металлический звон пилы, которую направлял, как всегда озабоченный, Толя. И, боясь отстать от ребят, напрягался, делал вместо одного два торопливых взмаха, запыхавшийся Юрка.

Николай попробовал пальцем лезвие топора, поплевал на руки и, встав неподалеку от Димы Полодухина, ударом наискось подсек засыхавшую сосенку. Сразу же он свалил вторую и пошел рубить, показывая свою железную бригадирскую хватку — попробуй угонись за ним, за Колькой Кружилиным!..

И, глядя на Николая, Юрка Левадный подумал, что нет, не угнаться ему за бригадиром, долго еще не угнаться. А не угнаться потому, что уже в семь лет Колька умел запрягать коня и колоть дрова, в тринадцать косил рядом с мужиками, а в четырнадцать встал к слесарным тискам. И если тронуть сейчас хоть бригадирову спину, хоть руки, не поймешь — железо потрогал или мускулы. Были они такими уже много лет, хотя не выжимал он штангу, как Дима Полодухин, не прыгал через веревочку в секции бокса, как Юрка, не упражнялся с гантелями, как Володя Данчевский…

Они работали час и другой. Пот струйками стекал с раскрасневшихся лиц, майки липли к спинам. Юрка первым остановился, сбросил лыжную куртку, стираную-перестираную, и остался в красной трикотажной безрукавке. Мошка сразу облепила Юркины, еще не налившиеся силой, плечи и тонковатые длинные руки. На правой, выше локтя, был вытатуирован голубь мира, на левой — надпись: «Вино и любовь нас губят». Все знали, что никакой любви у Юрки еще не было, а девчат он просто боится и не знает, о чем с ними разговаривать.

«Устал Юрка», — подумал Николай. Но нельзя сейчас жалеть Юрку, нельзя объявлять перекур. До темноты надо оборудовать табор, а дел еще многовато. И пусть Юрка втягивается, в тайгу приехал. Если дать поблажку сейчас, что будет потом, на трассе, когда придется вязать и ставить опоры? Пусть привыкает…

В стороне от них неторопливо копал ямку для очага Сашка. Искоса Николай наблюдал за ним. Сашка что-то вымеривал раскладным метром, лопатой вырезал куски дерна, зачем-то стаскивал их к очагу. Сдерживая злость, Николай спросил:

— Скоро ты управишься тут?

— Делать, Коля, надо на совесть. Не шаляй-валяй. Нас отец так учил…

Николай не стал возражать: что верно, то верно. Делать надо на совесть. И отец…. Знал ведь Сашка, чем растревожить, разжалобить Николаеву душу — напоминанием об отце, о том, что они оба его дети. Да, посмотрел бы на них сейчас отец! Но не прийти в приангарскую тайгу их отцу, никогда не узнает он ничего о трех своих сыновьях… Будто сквозь сон увидел Николай околицу родной деревни под Вологдой, невысокий взгорок, темные кресты над осевшими холмиками, деревянные пирамидки с железными звездами. На одной надпись:

«Здесь покоится коммунар Филипп Кружилин, погибший от зверской руки классового врага»…

К вечеру шалаш был готов. Над нарами натянули широкий брезент, а другой скат крыши так и остался, белел стволами плотно уложенных молодых березок. От них пахло клейким, будто подперченным, листом и земляной сыростью. Женя и Володя сколачивали стол из отесанных жердей. Юрка прикреплял к сосновому стволу рукомойник, Толя пилой нарезал чурбачки, заменявшие стулья, а Дима лопатой разравнивал небольшую площадку.

— Стадион строит, — подмигнул ребятам Данчевский. — Эй, строитель, будку там для газированной поды не забудь!

Дима не отозвался, сосредоточенно окопал в центре площадки круг, положил туда диск и ядро для метания, ногой подкатил штангу, которую смастерил из вагонеточных колес и стального штыря.

Уже в сумерках, окруженные притихшей тайгой, сели они за ужин. Бурлил на плите алюминиевый чайник, в двух сковородках потрескивало сало с картошкой. Для желающих Сашка сготовил еще макароны с консервированным мясом. Ели, хвалили Сашкину стряпню и очаг, оборудованный, действительно, на совесть. От раскаленной плиты струилось тепло, дым уходил в трубу, сложенную из кусков дерна.

Николай на этот раз был доволен Сашкой. И думал, что в тайге, в работе ребята пообломают ему рога, пособьют с него спесь. Он оботрется среди них, привыкнет. И станет в бригаде еще одним настоящим работником больше. Таким, который не за длинным рублем приехал, а затем, чтобы построить и город в тайге, и комбинат в Анзебе, и увидеть новое море у этих берегов. Приехал, чтобы когда-нибудь потом постоять над этим морем, поглядеть на прохладные его воды, на огоньки в окнах домов, на поднявшиеся выше сосен опоры электропередачи и подумать — я тоже строил все это. А потом снова двинуться на необжитые берега — мало ли рек в Сибири? — вколачивать первые колышки там, где начнут ставить новый город и новую ГЭС.

Но Сашка думал иначе. Его пугала молчаливая, будто притаившаяся тайга, не давала покоя мошкара, надсадно и тонко звеневшая в ушах, не радовала предстоящая — видно, до самой глубокой осени — жизнь в этом шалаше и работа от темна до темна. А Колька заставит вкалывать. От него спуску не жди. И что человек пыжится? Больше всех ему надо?

Сашке захотелось проучить брата, выставить хоть разок на посмешище, чтобы не шибко-то заносился. А то больно гладко все получается у него. И злился Сашка, копил злость до удобного случая. А куда ее эту злость применить, если не пробьешь Колькину защиту? Вот сидят они, все на подбор, один к одному. И набрал же все идейных. Шпана, говорит, всякая отсеялась, остались в бригаде самые настоящие…

Исподлобья Сашка разглядывал Диму Полодухина, читавшего при свете карманного фонаря учебник электротехники, разморенного усталостью Юрку, молчаливого Женю-москвича, слушал спор Володи с Толей о том, когда же люди полетят на Марс, и чувствовал себя особенно неуютно среди таких вот умников.

Единственное, что ярким фонариком светило ему впереди, как награда за эту тайгу, были получки, деньги. Каких только денег не полагалось на трассе! Суточные, полевые, дождевые, высокогорные, прогрессивка за каждый процент сверх плана да еще северная надбавка. Получалось, как ни крути… Много получалось! Аж дух захватывало. А Кольке, тому платили еще бригадирские да за выслугу лет на строительстве электростанций. Понравилось дураку по лесам, по болотам мотаться. И чем хвалится человек? Четвертая, говорит, моя гидростанция. Три уже построил, три раза видел, как их пускают. Братская, заявляет, моя четвертая, самая большая. Ну и что? Большая, маленькая, все одно — сидишь в шалаше на краю света. Только что деньги.

Месяца три-четыре, прикидывал Сашка, тут помотаться — получу почти десять «косых». Дожить до весны, а потом податься в Грузию. Вот где люди живут! Тепло, зимы нету. А с такими деньгами можно на любое место устроиться. Хоть на продсклад, хоть в магазин. Или в скупку случайных вещей. Если бы не поддался на Колькины письма, жил бы сейчас в Иркутске, работал в скупке у Файруллина. Гулял бы по вечерам с иркутскими девчонками в саду имени Парижской коммуны. Или сидел, как приличный человек, в ресторане «Байкал», пил настоящее «Жигулевское». Да мало ли куда можно податься, если при деньгах и живешь в настоящем городе? Например в цирк, смотреть французскую борьбу и русского богатыря Николая Жеребцова. Двух быков мужик поднимает! А тут?..

И чтобы как-то выместить досаду, стал подзуживать Юрку:

— Погнала тебя, Юра, нелегкая в Сибирь. Плохо, что ли, было в этих самых Дубоссарах? Я лично не был, но слышал, виноград, говорят, почти даром. Фрукта разная — ешь не хочу. Вина молодого — залейся. При уме копейку зашибить можно, где хочешь. А ты поехал патриотизм показывать. Теперь корми в тайге мошку. Жри в Братске, в столовой, камбалу на ангарской воде жаренную.

Володя и Толя сразу прекратили спор, прислушались к Сашкиным словам.

«Опять он свое начинает», — подумал с горечью Николай. Но не успел ничего сказать, услышал злой голос Толя:

— Ну и поезжай туда. Кто тебя держит? А к Юрке не цепляйся!

— Поехал бы, — Сашка уставился на брата недобрым глазом и вдруг льстиво улыбнулся: — Да ведь и мне, Толя, охота в Братскую ГЭС свой кирпич положить. И мне передовым когда-нибудь надо заделаться…

Толе стало неловко перед братом. Зря, конечно, высказался, пожалел он. Дима Полодухин понял его состояние, поспешил на выручку:

— Главное, Саня, нас держись. С нами знаменитым электриком станешь. Еще и орден, гляди, получишь.

— Тебе, Александр, если хочешь с нами работать, — солидно сказал Женя-москвич, — надо кругозор расширять. У тебя кругозор не тот. С таким в нашей бригаде нельзя. Мы для всех стараемся, а ты все к себе гребешь.

— На спутнике ему сперва полетать надо, — хохотнул Володя Данчевский. — Там кругозор куда шире. Всю землю видно.

Все, даже Сашка, засмеялись. И Николаю показалось, что дело пойдет на лад, что Сашка вроде бы всеми прощен.

Тьма обступила их со всех сторон, и казалось, шагни от слабо горящих сучьев, сразу наткнешься на черную стену. Давно уснули птицы, угомонилось все в лесу, даже мошкара куда-то попряталась. В небе перемигивались августовские звезды, холодком повеяло из низины, где протекал ручей.

Утром Николай вывел бригаду на трассу. Через мелкий осинник, тревожно шелестевший листьями, вышли на взгорок. Николай невольно остановился. Чистое, промытое до нежнейшей голубизны небо простерлось над покрытыми чащей горами. В каплях росы дробилось и сверкало солнце, тончайшие узоры паутинок висели на ветвях, и по невидимой ниточке взбирался-карабкался трудяга-паучок. А далеко за распадком, на крутогорье, подернутые маревом, виднелись домики Анзебы. Дышать было легко, и Николай с минуту, забыв обо всем, смотрел на таежные дали, на голубой простор над землей. Очнувшись, догнал ребят, шагавших по просеке, дошел с ними до первого пикета — места, где предстояло по-ставить первую опору. Здесь были вбиты в землю два обструганных колышка. Николай оставил на пикете Толю, Диму Полодухина и Володю Данчевского. А сам вместе с Женей, Сашкой и Юркой пошел на следующий пикет. Едва отошли, позади раздался звон пилы. Николай оглянулся и увидел — Дима и Толя стали валить сосну для опоры, а Володя принялся рыть первый котлован.

«Ну, дело теперь пошло», — подумал Николай и быстрее зашагал к следующему участку. Разыскав свои колышки, Николай и Юрка стали готовиться к работе, а Сашка тут же заартачился, сказал, что инструмент не наточен и он готов с попутной машиной ехать в Братск, наточить, иначе работа — не работа.

— Никакого Братска, — твердо сказал Николай, — не выдумывай. Бери лопату, и чтобы тебя больше не слышал.

Сказал, как отрубил. Пришлось подчиниться.

4

А ровно через неделю, в воскресенье, Сашка и участковый мастер Малахов сидели в чайной, в старом Братске, возле фикуса в деревянной кадке. Над ними висел красочный плакат: «Русские композиторы», а пониже табличка: «Приносить и распивать спиртные напитки запрещено».

Сашка достал поллитровку «Московской», поставил воровато под стол. Официантка принесла граненые стаканы, селедку и котлеты с макаронами. Выпили. Потом говорили, склонившись голова к голове.

— Значит, провернешь?

— Порядок. У меня вся бригада во… — Сашка сжал растопыренные пальцы в кулак.

— А если не клюнет?

— Куда ему деться?

— Ну, держи пять. Держи…

Перед их встречей в чайной Николай наотрез отказался от предложения Малахова, переданного через Сашку. Предлагал же участковый мастер приписывать процент выполнения работ. Все приписки Малахов засчитал бы в план, но за это с каждого полагался «калым». А так как деньги эти были не трудом заработанные, то в убытке никто бы не остался. Николай, по словам Сашки, ни в какую на это не шел и крепко с ним разругался.

Малахов, практиковавший такие делишки в соседней бригаде, почувствовал в поведении Николая опасность для себя и решил подчинить строптивого бригадира. Шибко уж он был независим, этот Колька. А таких вот, независимых, надо учить.

Подумав, Малахов изложил Сашке свой план. Надо, сказал он, два-три котлована под опоры выкопать вполовину мельче, чем полагается. Потом, с помощью кого-нибудь из другой бригады — Малахов пообещал прислать оттуда своих ребят — поставить опоры. Сашка же перед этим должен был втайне укоротить опоры, подрезать их пилой. А если Николай и тогда станет упорствовать, пригрозить ему: опоры-то поставлены на живом обмане, могут и завалиться. Кто проверял, кто ставил? Принципиальный бригадир Кружилин! Тут-то Колька и попадется в петельку. Кто поверит бригадиру, если мастер сам раскроет такое дело? Тут не только прогрессивка полетит. Узнай об этом Кузьмин и в парткоме, тут, гляди, и со стройки, и из кандидатов партии в два счета вышибут…

Но Сашка стал вдруг упрямиться. Нет, он совсем не хотел, чтобы для Николая все так плохо кончилось.

Малахов предложил выпить еще но маленькой, потом задушевно сказал:

— Кольку-то на крючок подцепить надо. А то шибко раскомандовался над тобой…

Больше всего Сашка не терпел, если говорили о власти над ним младшего брата. Тогда Сашке хотелось доказать — нет, он выше молокососа Кольки, он жизнь насквозь прошел.

— Да и ничего страшного с твоим Колькой не случится, — успокоил Сашку Малахов. — Все между нами останется. Постращаем его — и концы в воду. Даю гарантию. И держи пять. Держи…

Они вышли из чайной. Малахов оставил захмелевшего Сашку, сказав, что ему надо зайти к одному деятелю с рыбозавода.

«И на рыбозавод пролез, — с завистью подумал Сашка. — Умеют же люди!»

Пошатываясь, он побрел к автобусной остановке.

5

Вскоре Сашке и Малахову представился случай осуществить свой план. Кузьмин вызвал в тот день Николая с трассы, чтобы получить на складе изоляционные гирлянды и провод.

С утра Николай распределил всех на работу и собрался в Братск-второй. На пленум горкома комсомола уезжал и Толя. Ушли вязать новые опоры на ближний к Анзебе участок трассы Дима, Женя и Володя. А Сашка в паре с Юркой был послан на другой конец участка. Там лежали почти собранные, готовые к установке три опоры. Оставалось закрепить болтами траверсы — две поперечные перекладины — и выкопать котлованы.

— Если до обеда успеете все сделать, — сказал Николай, — без меня собирайтесь бригадой и ставьте опоры.

Николай знал — опоры поднимут без него так же умело, как при нем. И Женя, и Дима, и Володя могли хоть сейчас работать бригадирами.

— Зачем зря таскаться ребятам? — неожиданно спросил Сашка. — Договорюсь с бригадиром Потоскуевым, они рядом, неужели своим же работягам не помогут? Дело-то минутное, опоры вздернуть, а ребятам, из конца в конец, четыре километра топать.

Предложение Сашки дружно одобрили.

— Растет Саня-то! — сказал Володя Данчевский. — Рационализатор, да и только!

Уже из кузова взъехавшей на сопку автомашины Николай увидел, как по трассе удалялись две фигуры — Сашка и Юрка. В руках у Юрки белел какой-то сверток.

С креплением траверсов Сашка и Юрка справились быстро и стали рыть котлованы. Юрка радовался, что грунт попался мягкий, надеялся, что к обеду удастся все кончить и, отдохнув, поехать в поселок Постоянный на тренировку. Но едва углубились на две лопаты, пошел — пропади он пропадом! — каменистый грунт. Все Юркины надежды рухнули. Не только к обеду, даже к вечеру не выкопать им шесть котлованов.

Сашка, долбивший ломиком неподатливый камень, решил: пора действовать. Когда сели передохнуть, он предложил рыть котлованы не на полную глубину, а до половины.

— Так веселее, — пояснил он. — Кажется, будто сделал больше. А потом углубим. Давай?

И Юрке показалось, что так, пожалуй, скорее: время идет незаметней. А то возишься в одной яме, конца краю ей нет.

Незадолго до обеда все шесть котлованов вырыли почти на половинную глубину. Как же теперь избавиться от Юрки? Может, в Анзебу за фруктами послать, сказать: алжирские апельсины привезли…

Неожиданно Юрка сказал, что сегодня последняя тренировка команды боксеров перед матчем энергетиков с лесокомбинатом. А какая, после скального грунта, ему тренировка? Пропало дело, хотя общественный тренер Подключников наказывал всем непременно явиться.

— Да ты что, Юра, — участливо произнес Сашка, — как же команду подводить? Нет, не годится. Давай, сейчас же двигай отдыхать. И в аккурат поспеешь на тренировку. Я тут без тебя управлюсь. И с Николаем согласую. Коля, он завсегда поддержал бы. Кто же своей команде враг? Давай не парься, Юра, на жаре. Пока время позволяет — на попутную машину и в Братск.

Ничего подобного Юрка не ожидал. Вот ведь какой хороший человек Сашка! А он-то еще так плохо думал о нем. Вот, человек!…

— Спасибо, Саня, — сказал Юрка растроганно, взвалил на плечо лопату, взял топор и пошел по просеке к шалашу.

Сашка благодушно глядел ему вслед. Юрка шел торопливо и, конечно же, был, дурачок, рад-радешенек. Вскоре он исчез за деревьями, хрустнули только раза два ветки под Юркиными сапогами с отвернутыми голенищами.

Теперь Сашка остался один. До вечера никто из бригады сюда не заглянет. Через часок-другой подъедет Малахов. Он вызовет трактор, человека три от Потоскуева, из соседней бригады, они поставят опоры в котлованы, засыпят их землей, утрамбуют.

Сашка внимательно осмотрел готовые к подъему опоры. Черной несмываемой краской нанесено на каждую жирное кольцо. До этого кольца полагалось вогнать опору в котлован. А чтобы так получилось, надо копать еще день. Ищите придурков!

Сашка взял бензомоторную пилу, дернул за шнурок. Моторчик зажужжал, закрутилось полотно пилы. Сашка приладился и стал аккуратно, не спеша, резать опору.

Пройдя с полкилометра, Юрка вдруг вспомнил, что утром, когда шел на работу, он взял тренировочный костюм и тапочки: хотел в обеденный перерыв сделать разминку и провести бой со своей тенью. Стоп! Где же костюм? Где тапочки? Растяпа! Сверток с тапочками остался возле опор, лежит на пеньке.

С досады Юрка выругался, бросил инструменты и повернул обратно. Он то шел, то легонько бежал, злясь на свою забывчивость.

Сашка резал уже вторую опору, когда из-за кустарника выбежал Юрка.

— Тапочки, понимаешь, забыл. Тапочки…

За шумом моторчика и звоном пилы Сашка не услышал его голоса.

— Саня, ты что?.. — крикнул испуганно Юрка, схватив его за плечо.

Стало тихо, Сашка мигом остановил пилу. Жгло солнце, поднявшись над вершинами сосен, нудно пищал над Юркиным ухом комар.

— Ты что?.. — едва слышно повторил Юрка и, взглянув на мелкие котлованы, вспомнив странное Сашкино предложение, кое-что понял.

— Следил, курва? — спросил Сашка угрожающе, вплотную придвинувшись к Юрке. — Пришибу, если кому заикнешься!..

Он поднес к его глазам сухой, измазанный кулак.

Тогда Юрка отступил на шаг, втянул голову в плечи, замахнулся обманно левой, а удар нанес правой, повернувшись всем корпусом, как учил его общественный тренер Подключников, наказавший явиться на последнюю тренировку.

Сашка охнул и упал в траву.

6

Люди меняются. Но мы, живя бок о бок с ними, не всегда замечаем эти перемены. И вдруг, как бы прозрев, удивляемся: что с этим человеком произошло? Так удивился и Николай, глядя теперь на старшего брата. Куда девался тот паренек из ремесленного училища, в черной шинели, с блестящими молоточками на фуражке? Когда-то он, босоногий Колька, завидовал брату и гордился его фуражкой на деревенской улице. Но не было сейчас перед ним ни того паренька, ни самоуверенного молодого мужчины в кожаной куртке с молниями, который появился в их избе, залетев ненадолго из какого-то дальнего города. Николай искал сейчас в брате знакомые, родные черты и не находил. Совсем чужой, непонятный человек стоял перед ним.

Да и Сашка тоже удивился, встретив неломкий взгляд Николая, удивился, что тот выше его ростом, и понял, что брат властен сделать с ним все: прогнать, наказать, побить. Он даже усомнился на миг: да его ли это брат? Тот ли Колька?..

— Коля, — сказал он с надеждой. — Брат!.. — произнес он просительно.

И это слово, уже в который раз, обезоружило Николая. Как было бы просто прогнать кого-то другого! Сколько их — вороватых, ленивых, трусливых убрал он из бригады без сожаления. А что скажешь Сашке?

Ребята, уже изругавшие Сашку, излившие гнев, сидели в сторонке у костра, ждали его решения. Прости он сейчас Сашку, как потом станет смотреть им в глаза? Погибнет бригада, разбредутся ребята. Толя, тот бы решил быстро: убирайся со стройки, духу твоего чтоб не было, не позорь нас. Но что-то, то ли глупая жалость, то ли непередаваемое чувство, которое испытывают лишь к родному по крови человеку, мешало ему.

Николай встретился со взглядом Сашки, трусливым, бессильно-злобным. И понял: память хранила другого Сашку, а в жизни уже давно его не было. Николай посмотрел на часы, сказал тоном, каким когда-то еще в армии, приказывал солдатам своего отделения:

— Сейчас шестнадцать часов. В шестнадцать тридцать выйдешь на дорогу, проголосуешь. К восемнадцати успеешь в управление. Скажешь Владлену Петровичу: бригадир… — тут он заволновался, глубоко вздохнул и, заглушая жалость, произнес: — Бригадир отчислял тебя. Иди, — уже совсем тихо сказал он.

Сашка сделал шаг вперед к брату, но Николай, овладев собой, жестко повторил:

— Иди!..

И Сашка, сутулясь, побрел к шалашу собирать вещи.

С ним никто не заговорил, никто не смотрел на него, будто Сашки здесь уже не было. На ветке сидел бурундук, посвистывал: «я живу, я живу» — радовался, подлец. Сашка подумал, что зря тогда не подшиб его. Теперь бы не посвистывал над душой.

На сердце у Николая было тяжко, когда он смотрел, как по просеке, в сторону Анзебы, удалялся его брат Сашка с тощим рюкзаком на спине. Что сказала бы мать, узнав, как прогнал он родного брата? Что сказал бы отец, будь он жив?..

Медленно направился Николай к шалашу. Ребята все еще сидели у костра. Юрка радостно посмотрел на него. Женя преданно подвинулся, освобождая место получше, а хозяйственный Дима налил ему полную миску тетеревиной похлебки. Но он отодвинул еду, сказал:

— Пошли к опорам. Сегодня еще одну поднять успеем.

Ребята дружно поднялись от костра и гуськом потянулись за своим бригадиром по узкой тропинке, через коряги, валежник и заросли, туда, где возвышались над тайгой поставленные ими опоры, где проходила трасса, незаметная на этой огромной стройке.

Загрузка...