Не делись со мной секретами

Глава 26

— Это жаркое очень вкусное, — говорила Шерри Хасек, мягко отирая розовой салфеткой рот с обеих сторон. — Теперь я редко ем мясо. Начала забывать вкус различных мясных блюд.

— Я пытался и Морин немного отвадить от мяса, — сказал Барри, — но она говорит, что росла у матери на молоке и традиционных чикагских ростбифах, поэтому что же остается делать?

— Наслаждаться ими, — ответил Арт Костэр.

— Думаю, что пока ты не переходишь норму, все хорошо и полезно, — заметила Шерри. — Во всем нужна умеренность, так ведь говорят?

— Много чего говорят, — продолжала Морин. — Всего не запомнишь. Одни говорят, что надо избегать плохо прожаренного мяса, другие, наоборот, утверждают, что оно очень полезно для организма. Нас предупреждают об опасности алкоголя, а потом вдруг заявляют, что стакан красного вина в день предотвращает сердечные приступы. В данный момент предлагают побольше потреблять клетчатки и поменьше жиров. А в будущем году, возможно, все будет наоборот.

— За умеренность! — предложил тост отец и поднял бокал с красным вином.

— За здоровье и благополучие! — отозвался Барри.

— На днях я читал одну статью в приемной у доктора, — начал рассказывать Арт Костэр. — Мне в руки попался старый журнал, журналист спрашивал знаменитость, которую интервьюировал, забыл, кто она такая. Он попросил ее назвать ее любимый напиток и привести три причины, почему он ей нравится.

— Любимый напиток, — задумчиво произнес Барри. — Скорее всего это красное вино. Оно очень вкусное, прекрасно пахнет и пьянит.

— А мне нравится апельсиновый сок, — высказала свое предпочтение Морин. — Он полезен для здоровья, бодрит и освежает.

— А для тебя, Джесс?

— Что?

— Твоя очередь называть напиток.

— Ты сказал, что ходил к доктору? — Джесс спросила отца.

— Разве ты не слушала наш разговор? — удивился Барри.

Джесс не обратила на свояка никакого внимания.

— Папа что-нибудь не так? Ты плохо себя чувствуешь?

— Я в полном порядке, — ответил отец. — Обычный ежегодный осмотр.

— Куда ты собираешься? — спросила Джесс свою мать.

— Никуда, — ответила она.

— С каких это пор ты одеваешься к выходу, а сама никуда не идешь?

— Итак, какой же твой ответ? — спросил упрекающе Барри.

— Мой ответ на что?

Барри покачал головой.

— Джесс, скажи честно, почему ты соглашаешься приходить к нам на ужин, если не собираешься принимать участие в наших разговорах?

— Барри, пожалуйста! — взмолилась Морин.

— Какой твой любимый напиток? — повторил Арт Костэр. — Назови три причины.

— И это называется разговором? — спросила Джесс.

— Своего рода игра, — шутливо заметила Шерри.

— Не знаю, — наконец произнесла Джесс. — Думаю, черный кофе. — Она увидела, что все ждут пояснений. — Почему? Потому что он окончательно пробуждает меня по утрам, он немного горчит и очень хорош до последней капли. — Она пожала плечами, надеясь, что не подкачала со своими ответами.

— А что ты скажешь, папа? — спросила Морин.

— Пиво, — ответил он, — простой и естественный напиток, от которого хорошо себя чувствуешь.

— Ну и что значат все эти ответы? — поинтересовалась Морин.

— А то, — произнес Арт Костэр с некоторой напыщенностью, — напиток свидетельствует о сексуальных наклонностях. В моем случае секс — простое и естественное занятие, в результате чего я чувствую себя хорошо.

Каждый постарался вспомнить свои три причины любимого напитка, и когда все сообразили, как можно истолковать их ответы, то раздался хохот.

— Так, значит, для тебя секс вкусное, пьянящее занятие с прекрасным запахом, — напомнила Морин мужу его ответы. — Думаю, что ты мне просто льстишь.

— Мне просто повезло, — отозвался он и взглянул на Джесс. — Слегка горчит, да?

Джесс ничего не ответила. Оставайся любезной, думала она. Пытайся улыбаться. Будь приветливой. Не ссорься.

— А тебе нравятся пузырьки, — сказал Арт, плотнее прижимаясь к Шерри Хасек.

Джесс раздумывала, что бы назвала ее мать. Возможно, белое вино, потому что оно прозрачно, предсказуемо и эффективно. А может быть, лимонад, потому что он сладкий, приятный и попахивает тоской по прошлому. А, возможно даже, молоко — по тем же причинам, по которым отцу нравится пиво.

— Вернись на землю, Джесс, — опять стал окликать ее Барри. — Не улетай куда-то в своих мечтаниях.

— Когда ты произнес это в первый раз, у тебя прозвучало забавно, — сказала Джесс более резко, чем намеревалась. — А теперь звучит надоедливо.

— Под стать твоему поведению. Я просто пытаюсь понять или ты очень чем-то озабочена, или ведешь себя намеренно грубо.

— Барри! — предупреждающе воскликнула Морин.

— С какой же это стати я стала бы вести себя грубо? — строго спросила Джесс.

— Об этом ты знаешь лучше. Я отнюдь не претендую на понимание того, что ты из себя представляешь.

— Действительно?

— Джесс… — произнес ее отец.

— Я бы сказала, что мы неплохо понимаем друг друга, Барри, — сказала Джесс, окончательно потеряв терпение. — Мы смертельно ненавидим друг друга. Это очевидно, не так ли?

Барри был потрясен, как будто ему только что влепили пощечину.

— Джесс, я не испытываю к тебе чувства ненависти.

— Ах вот как? А что ты можешь сказать о небольшом письмеце, которое прислал мне? Ты это сделал в знак своей привязанности?

— Письмо? — спросила Морин. — Какое письмо?

Джесс прикусила язык, стараясь не выболтать что-либо еще. Но было слишком поздно. Слова уже автоматически слетали с ее губ.

— Твой муж прислал мне пропитанный мочой образчик своего уважения вместе с кусочками своих волос со срамного места.

— Что?! О чем ты говоришь?! — со всех сторон посыпались возбужденные вопросы.

— Ты что, окончательно спятила?! — взвизгнул Барри. — Что несешь, черт подери?!

Действительно, что она говорила, вдруг подумала Джесс, увидев, что поднявшаяся суматоха напугала близнецов и они разревелись. Неужели она действительно верит, что Барри мог послать ей такое письмо?

— Ты утверждаешь, что не посылал этого письма?

— Я утверждаю, что не имею ни малейшего представления о том, что ты говоришь, черт подери!

— Ты опять сквернословишь, — заметила Джесс.

В ответ Барри пробормотал что-то неразборчивое.

— В прошлом месяце я получила по почте анонимное письмо, — объяснила Джесс. — В конверте находились обрезки волос со срамного места и листок, пропитанный мочой. Когда же я разговаривала с тобой по телефону несколькими днями позже, ты спросил меня, получила ли я твое письмо. Этого-то ты не отрицаешь?

— Конечно, я отрицаю, что посылал тебе такое письмо! Единственное, что я послал тебе по почте, — это краткую информацию об индивидуальных счетах выхода на пенсию.

Джесс смутно припомнила, что вскрыла конверт, увидела какую-то бумажку о сбережениях для выхода на пенсию и не раздумывая выкинула это письмо в мусорную корзинку. Господи, неужели по телефону в тот день он говорил об этом?

— Ты это мне прислал?

— Господи, я же бухгалтер, — сказал он ей. — Что же другое я могу послать тебе?

Джесс почувствовала, как вокруг нее завертелась комната. Что же с ней происходило? Как она могла обвинить собственного свояка в таком извращенном поступке? Даже если бы она верила в это, зачем ей было говорить об этом вслух? В его собственном доме? За его обеденным столом? Перед лицом всей семьи?

Ее сестра высказала такие же настроения.

— Просто не верится, что ты можешь позволить себе сказать такое! — она заплакала, прижимая к себе сына. — Не могу поверить, что ты даже можешь подумать о таком!

— Очень сожалею, — беспомощно произнесла Джесс. Тайлер захныкал при виде слез матери, близнецы вовсю ревели в своих колясках.

— Дети, давайте успокоимся, — обратился Арт Костэр к своим взрослым дочерям.

— Это просто из-за того, что мы с Барри здорово поцапались, — попыталась объяснить Джесс. — Я чувствовала, как он взбеленился, как жаждал отплатить мне, и тут я получаю по почте это письмо, а вскоре после этого разговариваю с Барри, и он спрашивает меня, получила ли я письмо…

— Поэтому ты решила, что написал его он! Что у него такая извращенная натура! Что я вышла замуж за отвратительного человека!

— Ты, Морин, не имеешь к этому никакого отношения, тебя это не касается.

— Разве? — запальчиво спросила Морин. — Когда ты набрасываешься на моего мужа, ты нападаешь и на меня.

— Не будь глупой, — возразила Джесс.

Близнецы раскричались еще громче. Тайлер вырвался из рук матери и побежал наверх, на второй этаж.

— Ты не оставляешь его в покое со дня нашей свадьбы, — завопила Морин, размахивая руками.

— Это неправда! — запротестовала Джесс. — Я хорошо к нему относилась, пока он не превратил тебя в домашнюю клушу.

— Домашнюю клушу! — поперхнулась Морин.

— Как ты могла позволить ему сделать это? — строго спросила Джесс, решив, что раз уж она затронула эту тему, то может высказаться до конца. — Как ты могла все забросить и позволить ему превратить себя в кумушку?

— Я, пожалуй, отнесу близнецов наверх, — предложила Шерри, умело подхватила девочек из их колясок и понесла наверх.

— Дети, давайте прекратим это, пока мы не наговорили таких вещей, о которых позже можем пожалеть, — уговаривал Арт Костэр, как бы признавая, что и так уже было слишком много сказано.

— От чего же именно, по-твоему, я отказалась? — спросила Морин. — От своей работы? Я всегда могу устроиться в другое место. От своего образования? Но образование всегда остается при мне. Неужели до твоего упрямого сознания никак не может дойти простая мысль, что я делаю именно то, что мне хочется? Что я сама принимаю свои решения, а не Барри, что я сама хочу находиться с детьми дома, пока они не подрастут. Я с уважением отношусь к твоим решениям. Неужели ты не можешь уважать мои? Что плохого в том, что я делаю?

— Что в этом плохого? — переспросила Джесс. — Неужели ты не понимаешь, что вся твоя жизнь является отрицанием того, чему нас учила мать?

— Что? — Морин выглядела так, как будто ее ударило молнией.

— Ради Бога, Джесс! — вмешался отец. — О чем таком ты говоришь?

— Наша мать воспитывала нас как независимых женщин, живущих своей собственной жизнью, — начала аргументировать свою точку зрения Джесс. — Она и мысли не допускала о том, что Морин, выйдя замуж, не смогла бы развиваться дальше.

Глаза Морин засверкали от ярости.

— Как ты смеешь критиковать меня. Как ты смеешь претендовать на то, что что-то знаешь о моем замужестве! Как ты можешь втягивать в это дело нашу мать! Именно ты, а не я, — продолжала она, — постоянно скандалила с мамой по каждому поводу. Именно ты, а не я, настаивала на том, чтобы выйти замуж, когда ты еще училась в колледже, хотя мама умоляла тебя подождать, не торопиться. Именно ты все время ссорилась с ней, доводила ее до слез, отравляла ей жизнь.

«Подожди, пока закончишь колледж», — повторяла она. «Дон — неплохой человек, но с ним ты перестанешь расти. Подожди окончания колледжа», — умоляла она тебя. Но ты не хотела слушать. Ты уже тогда все знала лучше остальных, совершенно так же, как и сейчас. Поэтому перестань оправдывать свою собственную вину, поучая всех, как надо жить!

— Что ты хочешь этим сказать — «свою собственную вину?» — спросила Джесс, чуть не задыхаясь от гнева.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Я говорю о скандале, который ты учинила маме в тот день, когда она пропала! — кинула ей Морин. — Я говорю о том, как я позвонила в то утро из библиотеки. Это было, кажется, как раз после того, как ты, раскипятившись, выскочила из дома, и мама плакала. Я спросила ее, что случилось, и она попыталась ничего мне не говорить, но наконец призналась, что вы опять здорово поссорились из-за того же самого. Я спросила ее, хочет ли она, чтобы я приехала домой, она сказала, что не надо, что у нее все нормально, да и вообще она собралась уходить по делам. Это был мой последний разговор с ней. — Все черты лица Морин, казалось, вот-вот растают, ее глаза, нос и рот вдруг как-то изменились, скривились, и она залилась горькими слезами.

Джесс слышала вокруг возбужденные голоса, оглянулась и увидела не столовую своей сестры, а столовую в доме матери на улице Берлинг. Увидела не заплаканное лицо сестры, а лицо своей матери.

— Ты оделась, чтобы пойти куда-то, — заметила Джесс, входя на кухню и увидев на матери свежевыстиранное белое полотняное платье. — Куда ты идешь?

— Никуда.

— С каких это пор ты так одеваешься, чтобы никуда не ходить?

— Мне просто захотелось надеть что-нибудь понаряднее, — ответила мать и спокойно добавила: — И я иду на прием к доктору после обеда. Что собираешься делать ты?

— На прием к доктору по поводу чего?

— Ничего особенного.

— Перестань, мама. Ты знаешь, что я тут же чувствую, если ты говоришь мне неправду.

— Это одна из причин, по которой ты станешь знаменитым юристом.

— Законы не имеют никакой связи с правдой, — сказала ей Джесс.

— Звучит так, как будто это говорит Дон.

Джесс почувствовала напряжение в плечах.

— Ты опять собираешься начинать все сначала?

— Я не собираюсь ничего начинать, Джесс. Я просто высказала замечание.

— Не уверена, что мне понравилось это твое замечание.

Лаура Костэр пожала плечами, ничего не сказала.

— Итак, к какому же доктору ты идешь на прием?

— Пожалуй, я ничего не стану говорить, пока не узнаю определенно, есть ли у меня основания о чем-то беспокоиться.

— Ты уже беспокоишься. Это видно по твоему лицу. О чем именно?

— Я обнаружила небольшую опухоль.

— Опухоль? — выдохнула Джесс.

— Не хочу, чтобы ты волновалась. Возможно, в этом нет ничего плохого. Большинство опухолей безвредны.

— Где находится эта опухоль?

— В левой груди.

— О Господи!

— Не волнуйся.

— Когда ты ее обнаружила?

— Сегодня утром, когда принимала душ. Я позвонила доктору, он уверен, что это пустяки. Он просто хочет, чтобы я подъехала к нему и он бы осмотрел меня.

— Что, если это серьезно?

— Тогда мы перейдем этот мост, когда подойдем к нему.

— Ты боишься?

Мать не отвечала несколько секунд.

— Скажи правду, мама.

— Да, я боюсь.

— Хочешь, чтобы я поехала к доктору вместе с тобой?

— Да, — тут же согласилась мать. — Хочу.

Но потом разговор как-то отклонился от этой темы, вспоминала теперь Джесс. Ее мать возилась у стойки на кухне, готовила кофе, предложила Джесс пирожки с брусникой, которые она купила в соседней булочной.

— Прием назначен на четыре часа, — сказала мать. — Не помешает ли это твоим планам?

— Нет, — ответила ей Джесс. — Я позвоню Дону, что нам надо отложить то, что мы задумали сделать.

— Это было бы прекрасно, — подхватила мать, и Джесс тут же поняла, что она имела в виду не только планы на послеобеденное время.

— Мама, почему ты настроена против Дона? — спросила Джесс.

— Абсолютно ничего не имею против него.

— Почему же ты так решительно возражаешь против того, чтобы я вышла за него замуж?

— Я не говорю, что тебе не надо связывать свою жизнь с этим мужчиной, Джесс, — возразила мать. — Я нахожу Дока привлекательным мужчиной. Он заботливый человек и явно обожает тебя.

— Тогда в чем же дело? — спросила Джесс.

— А дело в том, что он на одиннадцать лет старше тебя. Он уже испытал все, что ты только хочешь попробовать.

— Одиннадцать лет — не такая уж большая разница в возрасте, — не согласилась с матерью Джесс.

— Одиннадцать лет? В течение этих лет он мог подумать, какая ему нужна жена.

— Ему нужна я.

— А что нужно тебе?

— А мне нужен он!

— А твоя карьера?

— Моя карьера уже обеспечена. Дон ужасно хочет, чтобы я стала преуспевающим адвокатом, и он может мне в этом помочь. Он отличный учитель.

— Джесс, тебе нужен партнер, а не учитель. С ним ты перестанешь расти и развиваться.

— Как ты можешь говорить такое?

— Милая моя девочка, я же не говорю, чтобы ты не выходила за него, — опять повторила мать.

— Как же не говоришь? Именно это ты и говоришь!

— Единственное, чего я прошу, — это чтобы ты несколько лет подождала. Ты только что поступила в юридический колледж. Подожди, пока не получишь диплом об окончании и не станешь юристом. Подожди, пока не определишь, что ты представляешь собой и кем ты хочешь быть.

— Я знаю, что я собой представляю. Знаю, что хочу. Хочу выйти за Дона. И выйду за него, нравится ли тебе это или нет.

Мать глубоко вздохнула, налила себе только что сварившийся кофе.

— Хочешь чашечку?

— Ничего не хочу от тебя, — заупрямилась Джесс.

— Ладно, давай не будем больше об этом.

— Не хочу оставлять эту тему. Ты считаешь, что можешь затронуть все это, потом сказать: «Давай прекратим разговор об этом», потому что тебе его не хочется продолжать?

— Мне не стоило бы ничего говорить тебе.

— Совершенно правильно, не стоило.

— Иногда это не приходит мне в голову.

— Очень ловко, мама. Ловкая отговорка.

— Я сожалею, дорогая. Мне не надо было начинать весь этот разговор. Похоже, что сегодня у меня пошаливают нервы, и, возможно, я расстроилась больше, чем стоило бы. — Глаза матери наполнились слезами.

— Пожалуйста, не плачь, — взмолилась Джесс, возведя глаза к потолку. — Почему ты всегда заставляешь меня чувствовать себя ужасно виноватой?

— Нарочно я этого не делаю.

— Тебе надо перестать опекать меня.

— Вот этого-то я совсем не хочу делать, Джесс, — опекать тебя, — сказала мать, слезы градом покатились по ее щекам. — Я хочу, чтобы ты жила своим собственным умом.

— Тогда не вмешивайся! Пожалуйста, — добавила Джесс, стремясь смягчить резкость своих слов, сознавая, что слова уже сорвались с губ.

Мать покачала головой, с ее лица упали еще несколько капель слез.

— Мне не нужно это, Джесс, — сказала она. — Мне не нужно этого от тебя!

А что же было потом, думала теперь Джесс, чувствуя себя раскрутившейся заводной игрушкой, которая может остановиться только когда кончится завод. Последовали другие бездумные слова. Резкие возражения. В обеих женщинах заговорила гордость.

— Тебе незачем провожать меня к доктору. Сама найду туда дорогу.

— Поступай, как знаешь.

Она пулей вылетела из дома.

Она видела свою мать в последний раз.

Джесс вскочила на ноги, бросилась в прихожую, наткнувшись на детские коляски, чуть не опрокинула их, задержалась на мгновение, чтобы их поправить.

— Прости, Джесс! — кричала ей вдогонку Морин. — Пожалуйста, не уходи! Я не хотела тебе говорить все это!

— Почему же нет? — спросила Джесс, быстро остановившись, обернулась к сестре, но увидела лицо своей матери. — Ты сказала правду. Все, что ты сказала, — сущая правда!

— Ты не виновата, — продолжала Морин. — Что бы ни случилось с нашей мамой, ты в этом не виновата.

Джесс недоверчиво покачала головой.

— Как ты можешь утверждать это? — вопросительно произнесла она. — Если бы я проводила маму к доктору, то она и сейчас была бы с нами.

— Ее, видно, кто-то выслеживал, — заявил отец, входя в прихожую вместе с Барри. — Видимо, ее кто-то подкарауливал и хотел причинить ей зло. Ты не хуже меня знаешь, что почти невозможно помешать человеку, который охотится за тобой.

Джесс тут же подумала о Рике Фергюсоне.

Зазвонил телефон.

— Я подойду, — сказал Барри и пошел в гостиную. Остальные не тронулись с места.

— Почему бы нам не вернуться в столовую и не сесть за стол? — предложила Морин.

— Мне действительно надо уйти, — сказала ей Джесс.

— Мы никогда не говорили о том, что произошло, — продолжала Морин. — То есть мы обсуждали сами факты, касались деталей. Но никогда не затрагивали своего отношения к случившемуся. Думаю, у нас есть многое, о чем поговорить. А что думаешь ты?

— Мне бы хотелось этого, — голос Джесс напоминал голос ребенка. — Но не знаю, смогу ли я. Во всяком случае не сегодня. Я так устала, хочу добраться до своей кровати и лечь.

В прихожую вошел Барри.

— Спрашивают тебя, Джесс.

— Меня? Но никто не знает, что я нахожусь здесь.

— Твой бывший муж знает.

— Дон? — Джесс смутно припомнила, что она сказала ему о том, что идет к сестре на торжественный ужин.

— Говорит, что речь идет о чем-то очень важном.

— Мы будем в столовой, — сказала Морин, чтобы позволить Джесс поговорить по телефону без посторонних. Джесс направилась к аппарату в каком-то экзальтированном состоянии.

— Что-нибудь случилось? — спросила она вместо приветствия. — Не признался ли Рик Фергюсон?

— Рик Фергюсон находится на пути в Лос-Анджелес. Я купил ему билет и сам посадил его в самолет сегодня в семь часов вечера. Меня беспокоит не Рик Фергюсон.

— Что именно тебя беспокоит? — спросила Джесс.

— Встречаешься ли ты сегодня с Адамом?

— С Адамом? Нет, он куда-то уехал.

— Ты уверена в этом?

— Что ты хочешь этим сказать, уверена ли я?

— Я хочу, чтобы сегодня ты оставалась в доме своей сестры.

— Что? Почему? О чем ты говоришь?

— Джесс, моя контора провела кое-какую проверку этого малого. Звонили в Ассоциацию юристов. Там и слыхом не слыхивали об адвокате по имени Адам Стон.

— Что?

— Ты слышала, что я сказал, Джесс. Там и не слышали об этом парне. И если он наврал тебе о том, кто он такой и чем занимается, то он вполне мог обмануть тебя и в отношении того, что уехал из города. Поэтому сделай мне любезность, оставайся хотя бы на эту ночь у сестры.

— Я не могу поступить так, — прошептала Джесс, подумав обо всем, что произошло здесь сегодня, обо всем, что было сказано.

— Господи, почему же не можешь?

— Просто не могу. Пожалуйста, Дон, не требуй у меня объяснений.

— Тогда я еду к тебе.

— Не надо! Пожалуйста. Я взрослый человек. Сумею сама позаботиться о себе.

— Ты можешь начать заботиться о себе, когда мы будем уверены, что все в порядке.

— Но и так все в порядке. — Джесс почувствовала, что все у нее немеет, с головы до ног, как будто ей ввели чрезмерную дозу новокаина. — Адам не причинит мне зла, — пробормотала она, отведя от себя трубку.

— Ты что-то сказала?

— Я сказала, не беспокойся, — ответила ему Джесс. — Я позвоню тебе завтра утром.

— Джесс…

— Я поговорю с тобой завтра утром. — Джесс положила трубку.

Несколько секунд она стояла возле телефонного аппарата и пыталась разобраться в том, что ей сказал Дон. Нет данных об адвокате по имени Адам Стон? Никто в штате Иллинойс не зарегистрирован под этой фамилией в качестве юриста? Но зачем бы ему обманывать ее? И разве это превращает в ложь все остальное, что он ей говорил? Но в ее жизни много непонятного, на нее сваливаются совершенно неожиданные вещи.

Джесс невидящим взором уставилась на рождественское дерево, которое терпеливо дожидалось, чтобы его нарядили к празднику, слышала голоса, доносившиеся из столовой. «Думаю, у нас есть многое, о чем поговорить», — сказала сестра. И была права. Было много такого, о чем надо переговорить, много такого, в чем надо было разобраться. Вместе или в одиночку. Может быть, в понедельник утром она позвонит Стефани Банэк и узнает, не захочет ли она снова с ней встретиться. Ей пора прекратить выступать в качестве своего судьи и присяжных заседателей, думала она, потихоньку выходя из дома. Пора уже освободиться от удушающего чувства вины, которое не отпускало ее последние восемь лет, служило ей чем-то вроде второй шкуры.

Джесс захватила с собой только сумочку, не стала возвращаться за пальто, которое осталось в стенном шкафу в передней, тихо выскользнула из парадной двери и оказалась в холодной ночной тьме. Уже в следующее мгновение она сидела за рулем взятой напрокат машины и катила на юг по Шератон-роуд, по щекам ее текли слезы, из приемника гремела музыка. Ей хотелось лишь добраться до своей постели, закрыться с головой одеялом и до утра провалиться в бездну сна.