Не горюй!

9

Я забыла ключи, поэтому мне пришлось звонить в дверь. Открыла мама.

— Я приехала, — сказала я. — Мы чудесно провели время, правда, Кейти?

Мама с тревогой смотрела, как я тащу кучу пакетов в кухню, а потом бродила вокруг меня, пока я их разбирала, выкладывая продукты на кухонный стол.

— Ты купила все, что нужно? — спросила она дрожащим голосом.

— Все! — с энтузиазмом подтвердила я.

— Значит, ты не отказалась от мысли приготовить им всем ужин? — спросила она, и мне показалось, что она сейчас заплачет.

— Да, мама, — подтвердила я. — Почему ты так расстраиваешься?

— Честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы ты это делала, — призналась она. — Ты их испортишь. Понимаешь, после этого они будут ждать, что им каждый день будет подан домашний ужин. И кто будет его готовить? Уж точно не ты. Ведь рано или поздно ты унесешься назад в Лондон, а мне придется слушать их нытье.

«Бедная мама! — подумала я. — Возможно, я и в самом деле напрасно затеяла эту демонстрацию в ее кухне».

— Их вполне устраивает еда из микроволновки, — продолжила она. — Ты когда-нибудь слышала выражение: «Если ничего не сломано, не стоит пытаться склеить»?.. А это что такое? — спросила она, с подозрением трогая пальцем пакет со свежими листьями базилика.

— Это базилик, мама, — объяснила я, протискиваясь мимо нее. чтобы положить в буфет пакет с кедровыми орехами.

— И зачем он? — поинтересовалась она, глядя на пакет так, будто он радиоактивный.

— Это… такая специя, — терпеливо пояснила я. Бедная мама, я понимала, как неуверенно она себя чувствует.

— Чго это за специя, если ее нельзя сложить в баночку?! — заявила она с торжеством.

«Может, она и чувствует себя неуверенно, но ей все же не следует заходить слишком далеко», — мрачно подумала я — и сразу же пожалела об этом. Черт, я чувствовала себя почти счастливой! Зачем портить себе настроение, обижая кого-то? И сердиться не стоит.

— Ты не волнуйся, мам, — извиняющимся тоном сказала я. — Я же ничего особенного не затеваю. Они скорее всего и не заметят разницы между тем, что я приготовлю, и замороженными продуктами.

— А может, ты сегодня не будешь делать это блюдо таким вкусным, как обычно? — умоляюще попросила мама.

— Может, и не буду, — охотно согласилась я.

Я начала открывать и закрывать дверцы шкафов, разыскивая посуду, в когорой можно было бы приготовить соус «Песто».

Скоро выяснилось, что, несмотря на морозильник и микроволновку, наша кухня оказалась совершенно допотопной. В одном из шкафов я обнаружила гигантскую керамическую миску, покрытую примерно дюймом пыли. Наверное, подарок на мамину свадьбу, которая состоялась тридцать лет назад. Вид у нее был такой, будто ею с тех пор ни разу не пользовались. Нашла я и очаровательный ручной венчик, который скорее всего был реликтом бронзового века. Учитывая его почтенный возраст, он находился в прекрасном состоянии.

Нашлась и кулинарная книга, изданная в 1952 году, в рецепты которой еще входил яичный порошок. Были там и картинки красивых бутербродов Викторианской эпохи. Положительно доисторическое издание! Я ничуть бы не удивилась, если на кухню сейчас ввалилась бы парочка динозавров.

Я с тоской вспомнила свою прекрасно оборудованную кухню в Лондоне. Мой миксер, мой процессор для продуктов, который умел все, разве что не рассказывал анекдоты, мою соковыжималку, причем настоящую, а не только для цитрусовых. Как бы мне они сейчас пригодились!

— У тебя вообще есть что-нибудь, чем можно крошить? — в отчаянии спросила я маму.

— Ну… — с сомнением произнесла она, — вот это не подойдет? — Она неуверенно протягивала мне приборчик для резки яиц, который все еще находился в коробке.

— Спасибо, мам, нет, — вздохнула я. — Чем я буду крошить базилик?

— В прошлом я всегда пользовалась вот этим и вполне справлялась, — уже несколько саркастически заметила мама, явно устав от моей непомерной требовательности. — Это называется нож.

Слегка присмирев, я взяла нож и принялась резать базилик.

— Что конкретно ты собираешься готовить? — спросила мама, которая сидела у стола, следя за моими манипуляциями со смесью неодобрения и интереса. Казалось, что она не могла поверить, что такой невероятный процесс, как готовка еды, происходит на ее кухне.

— Соус к макаронам, — пояснила я, продолжая резать базилик. — Называется «Песто».

Мама долго сидела молча, наблюдая за мной.

— И что туда входит? — не удержалась и спросила она, явно ненавидя себя за это.

— Базилик, оливковое масло, кедровые орехи, сыр «Пармезан» и чеснок, — спокойно ответила я.

Я не хотела вгонять ее в панику.

— Да, разумеется, — пробормотала она, кивая головой с понимающим видом, как будто сталкивалась с этими ингредиентами каждый день.

— Сначала надо очень мелко накрошить базилик, — сказала я так, как обычно хирург объясняет будущему пациенту ход предлагаемой операции.

Мягко, тщательно, подробно.

(Сначала я разрежу грудину.)

— Потом добавлю оливковое масло, — продолжила я.

(Затем вскрою грудную клетку.)

— Затем размельчу орехи вот из этого пакета, — сказала я, шурша пакетом.

(Затем я вырежу вену с вашей ноги — вот, смотрите сюда, на схему.)

— В конце я добавлю тертый чеснок и сыр «Пармезан», — закончила я. — Все просто!

(Затем мы вас зашьем, и через месяц вы сможете проходить пару миль в день!)

Мама воспринимала всю информацию довольно спокойно.

— Только не переусердствуй с чесноком, — предупредила она. — И без того трудно заманить Анну домой. Мы не хотим, чтобы этот маленький вампир считал, что мы над ней издеваемся.

— Анна вовсе не вампир, — засмеялась я.

— Откуда ты знаешь? — спросила мама. — Она, по большей части, выглядит именно так. Все эти длинные платья красного цвета и ужасный макияж… Слушай, поговори с ней, посоветуй немного привести себя в порядок!

— Но она такая, какой и выглядит, — возразила я, ссыпая базилик в сковородку. — Анна есть Анна. Она не была бы Анной, если бы выглядела по-другому.

— Я знаю, — вздохнула мама. — Но мне за нее неловко. Уверена, соседи считают, что мы не в состоянии прилично одеть ребенка. Она похожа на бомжиху. И эти сапоги! Я уже несколько раз собиралась их выбросить, пока она не видит.

— Ой, мама, не надо, — забеспокоилась я, полагая, что без этих сапог, которые она любовно разрисовала цветочками, Анна просто не выживет.

Кроме того, надо признаться, меня также волновала мысль, чью обувь станет носить сестра, если ее собственные сапоги выбросят.

Я опасалась, что мою.

— Посмотрим, — мрачно сказала мама. — А теперь что ты делаешь?

— Добавляю оливковое масло.

— Зачем же ты покупала оливковое масло?! — воскликнула она, определенно придя к выводу, что все ее дочери — сборище идиоток. — У нас есть бутылка масла, я использую его для чипсов. Ты могла бы взять его и не тратить зря деньги.

— Ну… спасибо. В следующий раз буду знать, — сказала я.

Не было смысла разъяснять ей, что есть огромная разница между экстрачистым итальянским маслом холодной выжимки и маслом «Флора», которое десяток раз перегоняют и в котором всегда какие-то черные точки.

— Так, — сказала я. — Теперь я потру сыр.

Но оказалось, что сказать значительно легче, чем сделать. Я искала терку повсюду, но так и не нашла.

В конце концов я обнаружила нечто, отдаленно напоминающее терку. Она даже не была механической, чтобы можно было совать туда кусочки и крутить ручку (об электрической я уже и не мечтала). Просто кусок металла с бугорками.

Требовалась большая сноровка, чтобы удерживать эту псевдотерку и кусок сыра, да при этом еще пытаться его натереть. Рука все время соскальзывала, и я стирала свои пальцы за компанию с сыром. Мама цокала языком, слушая мои проклятия, и подозрительно потянула носом, когда специфический запах «Пармезана» наполнил кухню.

Внезапно в холле началась какая-то суета. Голоса и смех. Мама взглянула на часы, висящие на стене, — она делала это машинально, потому что стрелки остановились на без десяти четыре два года назад.

— Они пришли! — объявила она.

Вечерами отец обычно привозил Хелен из колледжа, так что дома они появлялись вместе. Он делал это всякий раз, несмотря на круг в почти десять миль.

Хелен ворвалась на кухню. Выглядела она дивно. Даже лучше, чем обычно, если такое вообще возможно. Хотя на ней были всего лишь джемпер и джинсы, вид у нее был изысканный. Длинные шелковистые волосы, прозрачная нежная кожа, сияющие глаза, очаровательный улыбающийся рот.

— Привет всем! — провозгласила она. — Мы дома! Эй, чем это так противно пахнет? Фу! Кого-то стошнило?

Нам был слышен разговор в холле — папа говорил с кем-то, обладающим мужским голосом.

У нас явно были гости.

Мое сердце невольно дрогнуло: я все еще не перестала надеяться, что Джеймс неожиданно приедет. Хотя скорее голос принадлежал очередному поклоннику Хелен.

Впрочем, будет точнее называть их всех рабами Хелен.

Несмотря на то что я понимала, насколько глупо надеяться на внезапное появление Джеймса, я испытала острое разочарование, когда Хелен сказала:

— Между прочим, я привела с собой приятеля. Папа как раз показывает ему, куда повесить пальто. — Затем она обратила внимание на меня. — Эй! — закричала она. — Почему ты надела мои шмотки? Сейчас же снимай!

— Прости, Хелен, — заикаясь проговорила я. — Мне нечего было надеть. Я куплю новые, и ты сможешь пользоваться ими, когда захочешь.

— Можешь не сомневаться, — мрачно заявила она.

На этом обсуждение закончилось. Слава богу! Она, должно быть, в хорошем настроении.

— Что за молодого человека ты на этот раз привела? — поинтересовалась мама.

— Его зовут Адам, — сказала Хелен. — И будьте, пожалуйста, поласковее с ним, он обещал написать за меня реферат.

Мы с мамой тут же постарались придать нашим лицам выражение одновременно приветливое и сочувствующее. Еще один бедолага влюбился в Хелен. Его жизнь можно считать конченой. Все его будущее разрушено. Впереди его ждет лишь жалкое существование, которое он станет влачить в тени великолепной Хелен.

Мы с мамой обменялись взглядами. «Как агнец на заклание», — подумали мы, и я продолжала тереть сыр вперемежку с костяшками пальцев.

— Это мама, — услышала я голос Хелен, представляющей обреченного Адама маме.

«Беги! Беги как можно быстрее! Спасайся, Адам, пока не поздно!» — хотелось мне сказать.

— А вон там Клэр, — продолжила Хелен. — Ты знаешь, я тебе о ней рассказывала. У нее ребенок.

«Спасибо, Хелен, дрянь ты эдакая!» — подумала я. В ее устах моя история наверняка звучала как кухонная драма.

Я повернулась, собираясь ласково улыбнуться Адаму, и протянула сбитую в кровь руку, пахнущую «Пармезаном».

И слегка прибалдела.

Передо мной стоял вовсе не один из худосочных мальчиков Хелен.

Этот был настоящим мужчиной. Молодой — это верно. Но мужчина, вне всякого сомнения. Шесть футов с гаком и весьма сексуален. Длинные ноги, мускулистые руки, голубые глаза, квадратная челюсть, широкая улыбка… Если бы у нас на стенке висел прибор для измерения уровня тестостерона, его бы наверняка зашкалило.

Я как раз успела увидеть, как Адам крепко жмет руку маме. Затем он обратил свое внимание на меня. Краем глаза я видела, как мама разминает покалеченную руку и подозрительно разглядывает обручальное кольцо: не изменило ли оно форму после такого рукопожатия.

— Привет, — промямлила я смущенно, поскольку уже не помнила, когда встречалась с такой концентрацией мужественности в одном лице.

— Приятно познакомиться, — улыбнулся он, осторожно пожимая мою истерзанную руку.

«Господи, — подумала я, — наверное, я действительно старею, раз начала замечать, насколько великолепны молодые мужчины».

Я слышала голос Хелен, но он доносился до меня как бы издалека. Его заглушал шум крови в ушах. К тому же я покраснела так, как в последний раз краснела лет в пятнадцать.

— Надо же, — говорила она. — Здесь и в самом деле пахнет блевотиной.

— Это не блевотина, — вступилась мама. — Так пахнет сыр «Пармезан». Ну, ты знаешь: для соуса «Песто».