1

Простите, вы, вероятно, решили, что я плохо воспитана. Я даже не представилась, а уже рассказываю вам про все те ужасы, которые со мной произошли.

Позвольте мне вкратце рассказать о себе (о таких подробностях, как мой первый школьный день, поведаю позднее, если будет время).

Итак, что же мне нужно вам рассказать? Ну, зовут меня Клэр, мне двадцать девять лет, и, как уже упоминалось, два дня назад я родила своего первого ребенка (крошечную девочку, семь фунтов четыре унции, совершенно очаровательную). И мой муж (я уже говорила, что его зовут Джеймс?) примерно сутки назад объявил мне. что у него роман с другой женщиной, который длится уже полгода. Причем, обратите внимание, не с какой-то секретаршей или красоткой с работы, а с замужней женщиной, живущей двумя этажами ниже нас. И не просто роман — он сказал, что хочет со мной развестись.

Извините, что говорю об этом в несколько легкомысленном тоне. Я просто не в себе. Через минуту снова начну рыдать. Наверное, это шок. Ее зовут Дениз, и я ее хорошо знаю.

Хотя, естественно, не так хорошо, как Джеймс.

Самое ужасное, она всегда казалась мне такой милой.

Дениз тридцать пять лет — не спрашивайте, откуда я это знаю, просто знаю, и все. И даже рискуя показаться вам зловредной и лишиться вашего сочувствия, не могу не добавить, что она и выглядит на свой возраст. У нее двое детей и приятный муж (не считая моего). Очевидно, она уехала из своей квартиры, а Джеймс из своей (то есть нашей, будет правильней сказать), и они поселились где-то в неведомом месте.

Можете себе представить? Как все драматично, верно?

Я знаю, что муж у нее итальянец, но не думаю, что он способен их убить. Он работает официантом, к мафии не имеет никакого отношения, так что он может сделать? Засыпать их черным перцем, пока они не задохнутся? Поздравлять их, пока они не впадут в кому? Переехать их сервировочной тележкой?

Снова может показаться, будто я настроена легкомысленно.

На самом деле все по-другому: я в полном отчаянии.

Все пошло наперекосяк. Я даже не знаю, как назвать свою дочку. Мы с Джеймсом перебирали какие-то имена — хотя, если как следует припомнить, обсуждала имена я, а он притворялся, что слушает, — но так ничего и не решили. Теперь же, как мне кажется, я потеряла способность принимать самостоятельные решения. Жалкое зрелище, разумеется, но таковы уж издержки брака. Куда только девается твоя самостоятельность?

Я не всегда была такой. Поверьте, когда-то я обладала сильной волей и независимостью. Как же давно все это было!

Я прожила с Джеймсом пять лет, из них три года мы женаты. И, господи, я люблю этого человека!

Познакомились мы с ним в весьма будничной обстановке, но нас сразу потянуло друг к другу с магической силой. Мы потом решили, что влюбились друг в друга в первые же пятнадцать минут нашего знакомства и не переставали любить.

Я, во всяком случае.

Признаться, я довольно долгое время считала, что не смогу встретить мужчину, который захочет на мне жениться.

Впрочем, об этом следует сказать поподробнее.

Я никогда не думала, что встречу приятного мужчину, который захочет на мне жениться. Разумеется, всяких психов было навалом. Нет, именно приятного мужчину, немного постарше, с хорошей работой, симпатичного, доброго. Вы понимаете, не такого, который косо на меня посмотрит, если я упомяну «Семью Партридж», или такого, который пообещает пригласить меня в «Макдоналдс», когда у него закончатся игры. И не такого, который будет извиняться за то, что не сделал мне подарка ко дню рождения, потому что жена, с которой он разошелся, по суду наложила лапу на всю его зарплату. И не такого, в чьем присутствии я буду чувствовать себя старомодной и униженной, потому что злюсь, когда он сообщает, что трахнул свою старую подружку на следующий день после меня («Боже мой, ты такая правильная — ну просто воспитанница монастыря»).

Джеймс ничего такого неприятного не делал. С ним было так хорошо, что просто не верилось. Я нравилась ему. Ему почти все во мне нравилось.

Когда мы встретились, мы оба жили в Лондоне. Я работала официанткой (подробности ниже), а он — бухгалтером.

Из всех забегаловок во всех городах мира он выбрал именно ту, где я работала. Вы понимаете, я не была настоящей официанткой, у меня была степень по английскому, но бунтарского периода я достигла позже других, где-то года в двадцать три. Именно тогда мне показалось, что будет забавно бросить постоянную, хорошо оплачиваемую и перспективную в смысле пенсии работу в Дублине, рвануть в безбожный город Лондон и вести беззаботную жизнь студентки.

Правильно, мне это следовало сделать, когда я на самом деле была беззаботной студенткой. Но, пока я училась, со свободным временем было туго, во время летних каникул я набиралась рабочего опыта, так что моей беззаботности пришлось обождать.

Как я люблю говорить, для всякой спонтанности свое время и место.

Так или иначе, но мне удалось получить место официантки в этом очень модном лондонском ресторане с громкой музыкой, видеоэкранами и мелкими знаменитостями.

Если честно, среди обслуживающего персонала было больше мелких знаменитостей, чем среди клиентов у нас работали преимущественно неудачливые актеры, модели и тому подобные персонажи.

Я до сих пор не пойму, каким образом мне удалось заполучить эту работу. Хотя, по-моему, из меня получилась идеальная официантка. Во-первых, я была единственной менее восьми футов ростом и весом более семидесяти пяти фунтов. И хотя я не годилась в манекенщицы, обладала, как мне кажется, определенным природным шармом — ну, вы знаете, короткие темные блестящие волосы, голубые глаза, веснушки, широкая улыбка и так далее.

Ко всему прочему я была такой неотесанной и наивной, что не соображала, что к чему, когда мне и в самом деле приходилось сталкиваться лицом к лицу с известными звездами кино или телевидения. Неоднократно мне приходилось обслуживать (я употребляю этот термин в самом расплывчатом значении) компании людей, и вдруг какая-нибудь официантка пихала меня локтем (при этом я выливала горячий шашлычный соус на ширинку бедолаги-клиента) и шипела что-то вроде:

— Разве этот парень за твоим столиком не такой-то из известной группы?

А я отвечала:

— О ком ты? Который в кожаном платье? — Не забывайте, все происходило в восьмидесятые.

— Нет, — шипела она в ответ, — тот, что со светлыми кудрями и помадой от Шанель. Разве он не певец?

— Да, в самом деле? — бормотала я и чувствовала себя полной идиоткой — не узнать такую известную личность.

Тем не менее я обожала свою работу, воспринимая ее как вызов моему буржуазному семейству. Мне нравилось просыпаться в час дня и отправляться на работу в шесть вечера, заканчивать в полночь, а потом надираться с барменом.

Тем временем моя матушка в Ирландии лила горючие слезы по поводу того, что ее дочка с университетским образованием подает гамбургеры поп-звездам.

Более того, даже неизвестным поп-звездам.

Я уже работала в ресторанчике примерно полгода, когда встретилась с Джеймсом. Была пятница, а в этот день наше заведение посещали те, кого мы между собой называли КК (для непонятливых: это расшифровывалось как «конторские крысы»).

Каждую пятницу ровно в пять все конторы в центре Лондона отпускали своих работников на выходные, и толпы бледных прыщавых служащих в дешевых костюмах заполняли наш ресторан, чтобы принять на грудь и поглядеть на кинозвезд. Мы, официантки, таких презирали. Разглядывали их уродливые костюмы, дивились прическам и манерам, удрученно покачивали головами и не обращали на них внимания по крайней мере минут пятнадцать — бегали мимо, позвякивая серьгами и браслетами, по каким-то наверняка куда более важным делам, чем их запросы. Наконец, доведя их почти до слез от унижения и голода, какая-нибудь из нас приближалась к столу с широкой улыбкой, держа наготове блокнот и карандаш.

— Добрый вечер, господа. Принести вам выпивку?

Знаете, они сразу переполнялись такой благодарностью! После этого уже не имело значения, если им подсунули совсем не то, что они заказывали, а еды не принесли вовсе. Они все равно давали щедрые чаевые, поскольку были рады, что их вообще удостоили вниманием.

Мы придерживались следующего девиза: «Клиент не только всегда не прав, он к тому же еще всегда плохо одет».

В тот вечер, о котором я рассказываю, Джеймс с тремя друзьями сел за мой столик, и я обслужила их в своей обычной небрежной манере. Я не уделила им практически никакого внимания, слушала их вполуха, когда принимала заказ, и уж точно не встречалась ни с кем из них глазами. Иначе я наверняка бы заметила, что один из них (Джеймс, разумеется) очень хорош собой — темноволосый, зеленоглазый и высокий. Мне бы заглянуть дальше этого костюма и разглядеть душу человека…

О, скудоумие, имя твое Клэр!

Мне же хотелось поскорее присоединиться к официанткам, собравшимся в конце зала попить пивка, покурить и поболтать о сексе. Клиенты были досадной помехой.

— Я бы хотел бифштекс с кровью, — сказал один из них.

— Угу, — туманно отозвалась я.

В этот раз я проявила еще меньше заинтересованности, чем обычно, потому что заметила на столе книгу. По-настоящему хорошую книгу, которую я уже успела прочесть.

Книги я обожала. И мне нравились читающие мужчины. А последние полгода я провела среди людей, которые умудрялись читать лишь журнал «Стейдж», при этом шевеля губами — так трудно давалось им каждое слово. Внезапно я осознала, насколько я соскучилась хотя бы по короткому интеллигентному разговору.

Дело в том, что я могла дать любому несколько очков вперед, если разговор заходил о современном американском романе, поскольку была прекрасно знакома со всеми популярными авторами.

Внезапно люди, сидящие за столиком, перестали быть просто раздражителями, превратившись в отдельные личности.

— Это чья книга? — резко спросила я, прервав запись заказа (плевала я, в каком виде ты хочешь получить свой бифштекс!).

Все четверо мужчин уставились на меня. Я заговорила с ними! Я обращалась с ними почти как с людьми!

— Моя, — ответил Джеймс, и мои голубые глаза встретились с зелеными поверх «Манго дайкири» (хотя, по правде, заказывал он пинту легкого пива), и между нами пробежала искра. В тот момент случилось нечто необыкновенное, и мы оба это поняли, хотя тогда еще ничего не знали друг о друге — за исключением того, что любим одни и те же книги и что понравились друг другу внешне.

Я считала, что мы сразу же влюбились.

Он считал, что ничего подобного, а я просто романтичная дурочка. И утверждал, что ему понадобилось на тридцать секунд дольше, чтобы влюбиться в меня.

Пусть решают историки.

Прежде всего ему захотелось проверить, что я тоже читала эту книгу. Ведь он полагал, что я просто толстая манекенщица или певица, раз работаю в таком заведении официанткой. Ну, вы понимаете: точно так же и я списала его со счетов как ничтожного клерка. Поделом мне.

— Вы ее читали? — спросил он удивленным тоном, который явно подразумевал: «Как, вы вообще умеете читать?»

— Да, я читала все его книги, — ответила я.

— В самом деле? — задумчиво произнес он, откидываясь на спинку стула и разглядывая меня с интересом. Прядь темных шелковистых волос упала ему на лоб.

— Да, — подтвердила я. Меня слегка подташнивало — так мне вдруг его захотелось.

— Здорово у него гонки описаны, верно? — спросил он.

Должна доложить вам, что ни в одной из книг этого автора не было ни слова ни о каких автомобильных гонках. То были серьезные книги о жизни и смерти и тому подобное.

«Господи! — подумала я в тревоге. — Красивый, умный и с чувством юмора. Не много ли мне одной?»

И тут Джеймс улыбнулся мне медленной, сексуальной улыбкой — такой всепонимающей улыбкой, которая никак не вязалась с его костюмом в полоску. Могу признаться, в то же мгновение все внутри меня растаяло, превратившись в теплое мороженое. Ну, вы знаете, и горячо, и холодно… и щекотно…

Многие годы спустя, когда исчезла первая магия и разговаривали мы по большей части о страховках, Леноре и сухой плесени, мне стоило только вспомнить ту улыбку, чтобы почувствовать, что я только что в него влюбилась.

Мы обменялись еще несколькими фразами. Всего несколькими. Но их мне хватило, чтобы понять, что он милый, умный и забавный.

Он попросил номер моего телефона.

За это меня могли уволить с работы.

Я дала ему номер моего телефона.

В тот первый вечер, когда Джеймс уходил из ресторана вместе с тремя своими приятелями — мелькание кей-сов, зонтиков, костюмов в полоску, — он улыбнулся мне на прощание, и я поняла, что вижу перед собой свою судьбу. До сих пор не сомневаюсь, что в тот момент я была провидицей. Хотя весьма легко предсказывать то, что уже произошло, — вы понимаете, о чем я.

Мое будущее.

Через несколько минут он вернулся.

— Простите, как вас зовут?

Как только другие официантки узнали, что КК попросил номер моего телефона и, хуже того, я этот номер ему дала, ко мне стали относиться как к парии. Прошло довольно долгое время, прежде чем меня снова стали приглашать в компанию понюхать кокаинчику.

Но мне было наплевать. Я влюбилась в Джеймса.

Сколько бы я ни болтала о независимости, в глубине души я была очень романтичной особой. А что касается бунтарства, то и здесь сказывалось мое происхождение из среднего класса.

С первого же нашего свидания все было замечательно. Красиво, романтично.

Мне вас очень жаль, но тут мне придется прибегнуть ко многим избитым фразам. Иначе не получается.

Стыдно признаться, но я ходила как по воздуху и чувствовала, будто знаю его всю жизнь. Более того, я ощущала, что никто не способен понять меня так. как он. И чтобы вы уже совсем меня запрезирали, скажу: я даже не представляла себе, что можно быть такой счастливой. Не стану усугублять ситуацию, рассказывая, что я чувствовала себя желанной, сексуальной, умной и милой. (И покорнейше прошу прощения, но я должна сказать, что мне казалось, будто я нашла свою потерянную половинку.) На этом я, пожалуй, остановлюсь. (Разве добавить еще, что он обладал чувством юмора и был великолепен в постели. Теперь все, в самом деле все.)

Когда мы начали встречаться, я по большей части работала вечерами, так что могла видеться с ним только после окончания смены. Но он меня ждал. И когда я приходила домой, вымотанная обслуживанием жителей Лондона (точнее, жителей какой-нибудь Пенсильвании или Гамбурга), он — я до сих пор не могу этому поверить! — мыл мои натруженные ноги, поливал мятным лосьоном и массировал. Хотя время заходило далеко за полночь, а ему надо было вставать в восемь утра, чтобы помогать людям хитрить с их налогами — или что там еще делают бухгалтеры, — он все равно возился со мной. Пять вечеров в неделю! Он также сообщал мне, что случилось в пропущенных мною сериях мыльных опер. Или бегал на автозаправку, работающую круглосуточно, чтобы купить мне сигареты. Или рассказывал забавные истории, случившиеся у него на работе. Я понимаю, трудно поверить, что история о бухгалтерских делах может быть забавной, но у него получалось.

К сожалению, мы никогда не могли куда-нибудь пойти вечером в субботу. Но он не жаловался. Странно, правда?

Да, я тоже так думала.

Кроме всего прочего, Джеймс помогал мне считать мои чаевые. И давал замечательные советы, куда вложить эти деньги: в государственные облигации и все такое.

Я же обычно покупала туфли.

Вскоре, однако, мне повезло и меня из официанток уволили (глупое недоразумение, в котором оказались замешаны я, несколько бутылок импортного пива, предложение сесть на колени — и совершенно неблагоразумный клиент без капли чувства юмора. Я все же надеюсь, что у него не останется шрамов). К счастью, мне тут же удалось устроиться на другую работу, с более приемлемым расписанием, так что наш роман развивался уже в нормальное время.

А еще немного погодя мы съехались. И через некоторое время поженились. Еще через пару лет мы решили завести ребенка. Мои яичники не возражали, от матки тоже не поступало протестов, так что я забеременела. И родила девочку.

Теперь вы вполне в курсе дела.

И если вы ожидаете от меня жутких рассказов о родах, щипцах, стонах от боли и вульгарного сравнения с попыткой выдавить из себя тридцатифунтовый мешок картошки, то, простите, мне придется вас разочаровать.

(Ладно уж, просто смеха ради, вспомните свою самую сильную боль при месячных, умножьте ее на семь миллионов и растяните на сутки — вот тогда вы будете иметь приблизительное представление о том, что значит рожать.)

Да, это было страшно, неудобно, унизительно и очень-очень больно. И одновременно волнующе и прекрасно. Но для меня самым главным было то, что все это наконец закончилось. Я вроде бы помнила о боли, но у нее больше не было власти мучить меня. Однако когда Джеймс меня бросил, я осознала, что скорее соглашусь еще сотни раз пройти через родовые муки, чем испытывать ту боль, которую причинил мне его уход.


Вот как он объявил мне о том, что бросает меня.

После того как я впервые подержала дочку на руках, сестры забрали ее у меня и отнесли в детскую палату, а меня отвезли назад в мою, и я ненадолго уснула.

Проснувшись, я увидела, что Джеймс стоит надо мной, не сводя с меня зеленых глаз, ярко выделяющихся на белом лице. Я сонно и победно улыбнулась ему.

— Привет, дорогой, — сказала я.

— Привет, Клэр, — ответил он.

По глупости я решила, что его мрачность и серьезность — дань уважения моему подвигу. (Вот моя жена, она сегодня родила ребенка: она настоящая женщина, дарительница жизни и все такое прочее.)

Он сел на самый край жесткого больничного стула. Вид у него был такой, будто он вот-вот вскочит и убежит. Что, по сути, и произошло.

— Ты уже посмотрел на нее? — спросила я. — Правда, она прелестна?

— Нет, не посмотрел, — коротко бросил он и добавил: — Послушай, Клэр, я ухожу.

— Почему? — спросила я, поудобнее устраиваясь на подушке. — Ты же только что пришел. (Да, я и сама поверить не могу, что смогла такое сморозить.)

— Клэр, послушай меня, — продолжил он, слегка раздражаясь. — Я ухожу от тебя.

— Что? — переспросила я медленно и осторожно. Надо признать, он таки завладел моим вниманием.

— Клэр, мне правда очень жаль, но я встретил другую женщину и хочу быть с ней. Извини, что так вышло с ребенком и вообще, что я тебя вот так бросаю, но я должен, — пробормотал он. Белый, как призрак, только глаза горят.

— «Встретил другую женщину»? Что ты имеешь в виду? — удивилась я.

— Я имею в виду, что я полюбил другую, — признался он удрученно.

— Значит, ты полюбил другую женщину? — спросила я, чувствуя себя так, будто кто-то врезал мне по затылку бейсбольной битой.

— Да, — сказал он с явным облегчением. Я наконец-го врубилась в ситуацию.

— И ты меня бросаешь? — переспросила я.

— Да, — подтвердил он, глядя на свои ботинки, в потолок, на бутылки с лекарствами, на все, что угодно, только не мне в глаза.

— Разве ты больше меня не любишь? — услышала я свой голос.

— Не знаю, не думаю, — ответил он.

— А как же ребенок? — обалдело спросила я. Не может быть, чтобы он меня бросил, особенно сейчас, когда я только что родила нашего общего ребенка. — Ты должен о нас обеих заботиться.

— Прости, но не могу, — сказал он. — Я прослежу, чтобы ты не пострадала с финансовой точки зрения, мы как-нибудь договоримся насчет квартиры и закладной, но уйти я должен.

Я не могла поверить, что мы вот так друг с другом разговариваем. О чем он, черт побери, говорит?! Какая-то квартира, деньги, закладная и прочая чушь. По сценарию мы сейчас должны ворковать над нашей девочкой и ласково спорить, в чью породу она пошла. Но Джеймс, мой Джеймс говорит, что хочет меня бросить! Нет, так не пойдет. Я четко заказывала счастливую жизнь с любящим мужем и новорожденной дочкой, а что я получаю взамен?

— Господи, Клэр, — сказал он. — Мне ужасно не хочется вот так тебя бросать. Но если я вернусь домой с тобой и ребенком, я уже не смогу уйти.

«Но разве не это он должен сделать?» — удивленно подумала я.

— Я знаю, я выбрал неподходящее время. Но я не мог ничего тебе сказать, пока ты была беременна, у тебя мог случиться выкидыш. Вот я и говорю сейчас.

— Джеймс, — слабым голосом произнесла я, — все это очень странно.

— Да, я понимаю, — торопливо согласился он. — Тебе и так много пришлось пережить за последние сутки.

— Зачем же ты присутствовал при родах, если собирался оставить меня через минуту после того, как все закончится? — спросила я, беря его за руку и пытаясь заставить взглянуть на меня.

— Потому что я обещал, — сказал он, отдергивая руку и не глядя мне в глаза. Он напоминал школьника, получившего взбучку.

— Потому что ты обещал… — повторила я, стараясь хоть что-нибудь понять. — Но ты обещал мне кучу всяких вещей. В том числе любить и беречь меня, пока смерть не разлучит нас.

— Ну, прости, — промямлил он. — Но эти обещания я не могу сдержать.

— Так что же будет? — тупо спросила я.

Ни на секунду я не воспринимала то, что он сказал, всерьез. Оркестр продолжал играть, хотя давно уже никто не танцевал. У меня было такое впечатление, что я наблюдаю за всем со стороны, будто Джеймс говорит с кем-то другим. И вообще, никакой это не разговор: ведь наши слова не имеют никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Когда я спросила, что же теперь будет, я не ждала ответа. Я знала, что будет. Он вернется домой со мной и ребенком, и мы забудем всю эту ерунду. Я думаю, мне тогда казалось, что, если он будет продолжать со мной говорить, он поймет, как глупо было с его стороны даже думать о том, чтобы оставить меня.

Джеймс встал. Он стоял слишком далеко, чтобы я могла его коснуться. На нем был черный костюм (мы раньше шутили, что он надевает его только в случае ликвидации какого-то дела), он выглядел бледным и мрачным. Странно, но никогда раньше он не казался мне таким красивым.

— Вижу, ты надел свой погребальный костюм, — с горечью заметила я. — Как трогательно.

Он даже не попытался улыбнуться, и тогда я поняла, что потеряла его. Он выглядел как Джеймс, у него был голос и запах Джеймса, но это был уже не Джеймс. Я почему-то вспомнила старый научно-фантастический фильм, в котором телом подружки главного героя овладевают инопланетяне. Она все еще выглядит по-прежнему (розовый пушистый свитер, миленькая сумочка, бюстгальтер с такими острыми чашечками, что ими можно пауку глаз выколоть, и так далее), но глаза у нее изменились.

Человек посторонний мог бы решить, что передо мной все тот же Джеймс. Но, глядя в его глаза, я понимала, что мой Джеймс ушел. В его геле — холодный, не любящий меня незнакомец. Куда подевался мой Джеймс, я не знала.

— Я забрал почти все свои вещи, — сказал он. — Я свяжусь с тобой. Всего хорошего.

Он повернулся и быстро вышел из палаты, практически выбежал. Мне хотелось кинуться за ним, но этот подлец знал, что я не могу подняться из-за нескольких швов в промежности.

Он ушел. Долгое время я лежала как оглушенная. Я была в ужасе и не верила происходящему. Но каким-то странным образом было во всем этом нечто знакомое.

Я знаю, это невозможно: ведь меня раньше никогда не бросал муж. Но в мозгу у каждого человека, вероятно, есть такие участки, которые всегда находятся в ожидании опасности. Просто до сих пор остальная часть моего мозга пребывала в прекрасной, благоухающей долине беременности и отказывалась замечать эти слабые сигналы.

Я знала, что Джеймс почти все время моей беременности пребывал в унынии, но относила это за счет резких смен в моем настроении, моего обжорства и излишней сентиментальности, когда я могла рыдать над всем, начиная от «Домика в прерии» до программы «Деньги» И, разумеется, мы практически не занимались любовью Но я думала, что стоит мне родить, как все придет в норму. Станет даже лучше.

Я полагала, что плохое настроение Джеймса вызвано моей беременностью и всем, что с этим связано, но сейчас, оглядываясь назад, я поняла, что не обращала внимания на многое совершенно напрасно.

И что же мне делать? Я даже не знала, где он теперь живет…

Нет, просто невозможно поверить! Бросить меня, это надо же!

Обычно, если меня обижали или предавали, я выходила на тропу войны, но в данной ситуации ничего хорошего из этого получиться не могло. Я должна переждать, оставаясь спокойной и рассудительной, пока не соображу, как мне поступить.

Одна из сестер проскрипела мимо меня своими резиновыми каблуками. Потом остановилась и улыбнулась.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Ничего, — ответила я, страстно желая, чтобы она ушла.

— Наверное, ваш муж придет навестить вас и девочку позже, — сказала она.

— Я бы за это не поручилась, — заметила я.

Она удивленно взглянула на меня и быстро отошла к другой, более приятной, милой и вежливой мамаше.

Я решила позвонить Джуди.

Джуди — моя лучшая подруга. Мы дружили с той поры, когда нам обеим было по восемнадцать И в Лондон мы приехали вместе. Она была моей подружкой на свадьбе.

Раз я не могу с этой бедой справиться самостоятельно, нужно посоветоваться с Джуди. Она подскажет, что мне делать.

Я осторожно слезча с постели и направилась к платному телефону.

Джуди сразу же сняла трубку.

— Привет, Клэр, — сказала она. — Я как раз к тебе собираюсь.

— Прекрасно, — ответила я и повесила трубку.

Видит бог, как мне хотелось взвыть и пожаловаться, что Джеймс меня бросил! Но к телефону стояла длинная очередь женщин в розовых халатах (не иначе как для того, чтобы позвонить своим верным мужьям), а у меня, несмотря ни на чго, еще осталось немного гордости.

«Самодовольные сучки», — подумала я (надо признаться, без всяких на то оснований) и похромала в палату.

Как только Джуди вошла ко мне, я поняла, что она знает про Джеймса. Во-первых, потому, что она с порога сказала:

— Клэр, я знаю про Джеймса. — И еще потому, что она не принесла цветов и открытку размером с кухонный стол с изображениями аистов. Кроме того, Джуди не улыбалась. Более того, она явно нервничала.

Сердце мое ушло в пятки. Если Джеймс рассказывает об этом другим, значит, это правда!

— Он меня бросил, — трагическим голосом произнесла я.

— Я знаю, — сказала она.

— Как он мог? — спросила я.

— Не знаю, — ответила она.

— Он влюбился в другую женщину, — сообщила я.

— Я знаю.

— Откуда ты знаешь?! — возмутилась я, рассчитывая получить какую-нибудь информацию.

— Мне сказал Майкл. А ему Айслинг. А ей Джордж.

(Майкл был поклонником Джуди и работал вместе с Айслинг. Джордж был мужем Айслинг и работал с Джеймсом.)

— Значит, знают все, — тихо заметила я.

Последовала пауза. У Джуди был такой вид, будто она собралась умереть.

— Тогда это правда, — сказала я.

— Думаю, да, — ответила она, явно смутившись.

— Может быть, ты даже знаешь, кто эта женщина? — спросила я, чувствуя себя негодяйкой за то, что ставлю ее в такое неловкое положение. Но я была слишком потрясена, чтобы спросить об этом Джеймса.

— Ну да, — сказала она, все больше смущаясь. — Это Дениз.

Потребовалась минута, прежде чем я сообразила, о ком она говорит.

— Что? — взвизгнула я. — Та самая милая Дениз, что живет этажом ниже?

Джуди только кивнула с несчастным видом.

Хорошо, что я уже лежала.

— Вот сучка! — воскликнула я.

— И еще, — пробормотала Джуди, — он говорит, что хочет на ней жениться.

— О чем ты, черт возьми?! — заорала я. — Он уже женат. На мне. Не слышала, что за последние два дня легализовали полигамию.

— Нет, не легализовали, — согласилась она.

— Но тогда… — Я замолчала, не зная, что сказать.

— Клэр, — печально сказала Джуди, — он говорит, что разведется с тобой.

Повторю еще раз: хорошо, что я уже лежала.

Я в отчаянии смотрела на нее.

— Джуди, что же мне делать?

— Послушай, — сказала она, — через два дня ты отсюда выйдешь. У тебя пока есть где жить, достаточно денег, чтобы прокормить себя и ребенка, а через шесть месяцев ты сможешь вернуться на работу. Кроме того, у тебя младенец, который требует ухода. Дай Джеймсу немного времени, глядишь, вы до чего-нибудь и договоритесь.

— Но, Джуди! — простонала я. — Ведь он хочет развестись.

Однако Джеймс забыл об одном важном факте. В Ирландии запрещены разводы. А мы с Джеймсом поженились как раз в Ирландии. Наш брак был освящен отцами церкви Пресвятой Богородицы. Здорово это нам помогло, верно?

Я совсем растерялась. Чувствовала себя одинокой и испуганной. Мне хотелось натянуть одеяло на голову и умереть. Но я не могла себе этого позволить. Кто же станет заботиться о моем беззащитном ребенке?

Ничего себе у нее жизнь начинается! Ей нет еще двух дней, а ее уже бросил отец, а мать вот-вот свихнется…

В миллионный раз я подивилась, как мог Джеймс так поступить со мной.

— Как мог Джеймс так поступить со мной? — спросила я Джуди.

— Ты меня об этом уже спрашивала, — сказала она.

И то верно.

Хоть я и не знаю, как мог Джеймс так со мной поступить, но он это сделал.

До сегодняшнего дня я считала, что жизнь всегда преподносит мне неприятности небольшими дозами и не дает больше того, с чем я могу справиться. Если мне рассказывали о людях, которые в одну неделю оказывались в автомобильной катастрофе, теряли работу и заставали своего дружка в постели с другой женщиной, мне всегда казалось, что они сами в этом виноваты. Нет, не то чтобы виноваты. Но если люди ведут себя как жертвы и ожидают самого худшего, это худшее обязательно случается.

Теперь я видела, что ошибалась. Иногда люди не желают быть жертвами, но тем не менее ими становятся. Здесь нет их вины. Например, я не виновата, что мой муж вбил себе в голову, что в кого-то влюбился. Я этого не ожидала и уж наверняка не хотела. Но это случилось.

Мне стало ясно, что жизнь не обращает внимания на обстоятельства. Сила, которая навлекает на нас несчастья, не скажет: «Ну, я пока погожу с уплотнением у нее в груди, пусть оправится после смерти своей матери». Нет, она рвется вперед и делает то, что ей нравится и когда ей нравится! Я осознала, что никто не застрахован от черной полосы в жизни. Хотя я не считала несчастьем рождение ребенка. Но, безусловно, сопутствующие обстоятельства оставляли желать много лучшего.

Я всегда думала, что могу управлять своей жизнью, что если, избави бог, что-то плохое случится со мной или Джеймсом, мне хватит сил и энергии, чтобы все исправить. Разумеется, я не предполагала быть брошенной через сутки после родов, когда запасы энергии были на исходе, а уязвимость — особенно острой!

Не говоря уже о том, что я стала толстой, как последняя дура. А с толстым задом Джеймса не завоюешь.

Мы с Джуди сидели рядом на кровати и придумывали что-нибудь конструктивное. Внезапно я нашла выход. Может, и не самый лучший, но все же выход.

— Я знаю, что я сделаю, — сказала я Джуди.

— Слава богу! — обрадовалась она.

И я, подобно Скарлетт О'Хара в последних кадрах «Унесенных ветром», жалостливо произнесла:

— Я поеду домой! Я поеду домой, в Дублин!

Да, я согласна, «Дублин» звучит не так привлекательно, как «Тара», но зачем мне ехать в Тару? Я там никого не знаю. И вообще, я только дважды проезжала мимо.

Загрузка...