(Не) курортный роман (СИ)

Глава 27. Вот вам и доброе, мать его, утро!

Стеф

За всю свою жизнь мне «посчастливилось» болеть с похмелья лишь дважды. Первый раз — после вечеринки в честь своего совершеннолетия. Второй… сегодня. Почти что исторический момент! Который я была бы и рада прочувствовать полной грудью, если бы могла чувствовать в этот момент хоть что-то, кроме тошноты и «вертолетов», что кружили на кровати даже с закрытыми глазами.

Пробуждение вообще было тяжелым. Виски крутило, как шурупы отверткой, на языке стоял горький привкус рома, а в глотку будто насыпали КАМАЗ песка. Засуха мучила страшная! Даже губы пересохли и, по ощущениям, потрескались.

Медленно приходя в себя, я с трудом разлепляю свинцовые веки. Солнечный свет больно бьет по радужке, глаза начинает щипать. Стараясь не делать резких движений, поворачиваю голову в сторону прикроватной тумбы — стрелки на часах стоят на десяти. Уф! Какое счастье, что сегодня официальный выходной. Можно весь день без зазрений совести провести в позе трупа, медленно умирая от жажды и голода.

Я реально нереально сильно хочу есть и пить! Но сил встать нет. Никаких. Поэтому я снова утопаю затылком в мягкой подушке, и зажмуриваюсь, напрягая извилины.

Так, что я помню? Что было вчера?

Пару минут изо всех сил третируя мозг, сдаюсь. С ужасом понимаю, что не помню ни черта с того самого момента, как переступила порог номера и поперлась в бар. И вообще, в баре ли я была? Если да, то с кем? Одна? Сколько выпила? Судя по похмелью, знатно я опустошила их запасы! А как я попала в номер? Сама вернулась, на своих двоих или…

Че-е-ерт!

Надеюсь, у меня не было секса с первым встречным?! И не с первым тоже?!

Проклятье…

Я резво сажусь на постели и сдергиваю с себя одеяло. Первое, что подмечаю — я в футболке. И это хорошо. Белая, длинная, брендовая, очень похожа на Сережину. А вот то, что кроме футболки на мне больше ничего нет, — это скверно. Очень!

Мы же…

С ним же…

Я же не настолько впала вчера в отчаяние, что трахнула Нагорного?!

Оглядываю кровать — нет, все хорошо, эта крепость не пала, баррикады на месте. Почему я в тот момент не подумала о других горизонтальных и вертикальных поверхностях, что потенциально могли бы быть траходромами, не спрашивайте. Чудо, что у меня в принципе получалось в это утро думать.

Окей, секса с Нагорным не состоялось. А не с ним? Ерзаю на постели и зачем-то ощупываю свое тело. Шею, грудь и попу.

Ну что за бред, Стеф?! Как будто секс по пьяни мог оставить на коже клеймо!

Если и мог, то не оставил. На ощупь все в порядке: руки и ноги на месте. Между ними все тоже… спокойно. Не печет и не горит — не похоже, что было «вторжение». Правда, попа почему-то болит.

Извернувшись на кровати буквой «зю», разглядываю на правой ягодице приличный синяк. Давлю, шиплю, бо-о-ольно! Господи, что я вчера с ней делала? Где я на нее так смачно шлепнулась? Может быть, частичная амнезия — это не наказание, а благословение? И мне вовсе не стоит вспоминать прошедшую ночь?

Ответить себе хотя бы на один из вопросов не успеваю. На глаза попадается графин с водой, стакан и таблетка аспирина, заботливо оставленная кем-то на тумбочке с моей стороны кровати.

Боже, человек, кем бы ты ни был, я тебя люблю и клянусь в твою честь назвать своего первенца!

Если он у меня однажды появится, разумеется. А то, судя по скотскому поступку Федора, с которым я вчера окончательно «завязала», брак и счастливые хлопоты материнства в ближайшее время мне не светят.

Щедро плеснув воды из графина, я разжевываю и запиваю таблетку, одним махом вылакав воду в стакане. Тянусь снова за графином, планируя дальше пить прямо с горла, как по ушам бьет бархатный смешок:

— Доброе утро, Карамелька.

Я оборачиваюсь. Сережа стоит в дверях, ведущих на террасу. В одних светлых шортах, низко сидящих на бедрах, с телефоном в руке, подпирает плечом косяк. Его русые кудри влажные и сексуально растрепанные, а на щеках отросшая щетина. Длиннее и гуще, чем обычно. Будто сегодня утром он забыл побриться. И это ему чертовски идет!

— Если это издевка, то прости, я не в состоянии достойно ответить, — бурчу, обнимая и прижимая к груди графин. — Если ты серьезно, то полагаешь, я похожа на человека, у которого это утро «доброе»?

— Нет, не похожа.

— Спасибо за честность.

— Но даже в состояние похмельного синдрома выглядишь ты потрясно.

— Ты мне льстишь.

— Что, совсем хреново?

— Совсем, — жалуюсь. — И хреново — слабое определение моего самочувствия. Больше подойдет что-то типа: лучше было сдохнуть еще вчера.

Нагорный смеется.

Я вымучиваю из себя улыбку. Смотрю на парня, и в горле отчего-то начинает снова першить, а в мозгу щелкать и клацать. Какая-то упрямая мысль, которую никак не удается поймать, мечется по черепушке.

Я снова прикладываюсь губами к графину и делаю пару-тройку смачных глотков. Совершенно не парясь по поводу того, как, должно быть, неэстетично смотрюсь со стороны. Пью, жадно глотая воду, которая катится по подбородку, каплями ныряя в вырез футболки с мужского плеча. С трудом душу в себе порыв перевернуть остатки на голову и то, пожалев матрас. И только утолив первые отголоски дикой жажды, вытираю рот тыльной стороной ладони и спрашиваю:

— Кстати, а ты когда вернулся?

Следует секундная заминка.

— Куда вернулся?

— Как «куда»? В номер!

— Я еще сегодня никуда не уходил. Встал два часа назад. Ждал, пока ты проснешься, заказал нам завтрак и…

— Я тебя не про сегодня спрашиваю, — перебиваю, водружая полупустой графин обратно на тумбу. — А про вчера. Нет, то есть фактически сегодня, но ночью. — Сползаю с кровати. — Во сколько ты вернулся в номер? Я уже была тут? — вскидываю взгляд, одергивая футболку, прикрывая ноги.

Нагорный выглядит так, будто ему только что хорошенько зарядили лопатой по темечку. Максимально дезориентированно. Отлипает от косяка и делает шаг, заходя в спальню. Интересуется осторожно:

— Ты… кхм, Стеф, прости за вопрос, но ты помнишь что-нибудь?

— Что-нибудь — это типа…

— Это типа из прошедшей ночи?

— Ну-у-у, — неопределенно веду плечами. Между нами виснет напряженное молчание. Не знаю, по какому поводу напрягается Сережа, я же напрягаюсь от мысли: может, я сильно поторопилась с выводами и между нами все же что-то произошло? Проклятье! Тогда это будет очень и очень неловко, ведь я ни фигашечки не помню! А это еще хуже, чем помнить!

— Я была в баре, — говорю, когда молчать становится невыносимо. Начнем с очевидного.

— Так.

— Пила.

— Логично. За этим люди и ходят в бар, Ростовцева. Что потом?

— Ну, мне было весело.

— Да, я понял. Дальше?

— Я, эм, — ощупываю взглядом номер лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, чтобы зацепиться. — О-о, — вскрикиваю. — Мой телефон! — ныряю к комоду, подхватывая гаджет. — Экран разбит, гадство! — чертыхаюсь, совсем не порадовавшись перспективе выложить кругленькую сумму за новый.

— Стеф, не увиливай от разговора, — рычит Сережа. — Ты помнишь, кто тебя вернул в номер и что было дальше?

— Конечно помню! — хмурюсь. — Это же как надо напиться, чтобы отшибло память? — примерно так, как это сделала я. — Я, по-твоему, совсем больная?

— Очень надеюсь, что нет.

— Вот! — машу телефоном. — Вот же, я… э-э, дерьмо. Я написала Руслану…

Пробегаю глазами по пяти сообщениям в мессенджере. Смски, от грамотности которых кровь идет из глаз. Открываю список последних исходящих вызовов. Сердце ухает в пятки:

— А еще я ему позвонила. Дважды. И… он за мной приехал, — мелькает в голове фантомное воспоминание о сильных мужских рука и груди, к которой меня приживали эти самые руки. — Ну, точно, все сходится! — поднимаю взгляд на Сережу — его бровь, как в слоу мо, едет вверх. — Руслан забрал меня из бара и вернул в номер, укладывая спать. Все, конец истории.

— Серьезно? Руслан?

— Ну… да.

— Ты издеваешься?

— Ну… нет.

Сережа выругивается. Шепотом, себе под нос, но заковыристо. Так, что мои уши сворачиваются в трубочку и кровь приливает к щекам. Потом парень проводит рукой по волосам, ерошит затылок, маяча перед моим носом туда-обратно и… психует. Пару раз врезав кулаком по стене, рычит:

— Охереть не встать, просто!

— Ч-что?

Почему он злится? Из-за того, что я позвонила Варламову? Так уж лучше ему! Честно говоря, у меня прямо от сердца отлегло, когда я увидела пять сообщений, отправленных не Нагорному. Я бы умерла со стыда, если бы мою пьяную тушку тащил Сережа.

Я ведь могла ему наговорить… да всякого! Такого, что потом было бы впору менять имя, фамилию, паспорт и место жительства. Интересно, у нас в стране есть программа защиты свидетелей? И если да, как туда попасть?

— Что не так-то? — развожу руками. — Я не понимаю.

— Все! Все не так, Стеф!

— Почему ты злишься?

— Ты даже мысли не допускаешь, что это мог быть я, а не Варламов. Ведь так? Почему?

Эм…

— А это был ты? — решаю идти ва-банк.

Нагорный ухмыляется:

— Просто скажи, как ты это делаешь? Каждый раз снова и снова!

— Ч-что? Ч-что я делаю?

— Умудряешься к херам вычеркнуть из своей головы все хорошее, связанное со мной, Ростовцева! Как будто у тебя вот здесь, — тычет мне пальцем в висок, — каждый раз, стоит мне только приблизиться, что-то снова коротит и обнуляется. Твою ж мать.

— Убери свои руки! — рычу, ударив парня по запястьям. — Я не понимаю, о чем ты! Если у тебя есть что мне рассказать, внимательно слушаю. Если нет, то нечего зазря сотрясать воздух. Поверь, ты не пуп Вселенной и жизнь крутится не вокруг твоей неотразимой персоны!

— Фантастика, — зло оскалившись, отступает Сережа. — Знаешь, что?

— Что?!

— Пошла ты, Ростовцева, — качает головой Нагорный. — Просто. Пошла. Ты. На хер.

И, пока я силюсь подобрать своей больной с похмелья головой ответный эпитет пообидней, шлепая губами, как полудохлых карась, выброшенный на берег, Сережа хватает со спинки стула свою футболку, пихает в карман бумажник и уходит из номера. Хлопнув дверью так, что стены люкса для новобрачных опасно затряслись.

Вот вам и доброе, мать его, утро!

А главное: чего он вспылил-то на ровном месте?

Оса его за жопу укусила, что ли?!

О-о-ох, моя голова…