Аглая
Я ухожу спать к дочери, по сути, просто сбегаю. Сбегаю от его глаз, наполненных тоской, страстью и ожиданием.
Сбегаю снова и снова…
Потому что еще не готова принять, потому что жду подвоха. Почти ненавижу себя за этот липкий страх, за то, что сердце будто парализованное в груди.
Хочу его так сильно, что потом по ночам плачу, когда остаюсь одна. С трудом выдерживаю напор Ники. Теперь, зная, что у нее есть папа, который ее очень любит и который, говоря ее словами, «идеальный и даже имя не портит», Ника рассказывает всем и всюду о нем.
Дочь светится от счастья, напоминает маленькое солнышко, когда мы встречаемся, а дома… Когда мы дома одни, дочка становится маленькой грозовой тучкой, дуется на меня постоянно, куксится.
Происходит именно то, чего я боялась: теперь Тихон — центр ее мира, а я — помеха. Досадная помеха… Это разрывает мне сердце в клочья настолько, что однажды я понимаю: я не могу забрать ее из садика. Нет, не переживу еще один вечер втроем, где она счастлива и весела, но потом игнорирует меня наедине. Теперь все ее игры — для папы, и секретики — тоже…
Звоню Тихону.
Редко звоню ему сама. Чаще пишу, когда договариваемся о встречах с дочкой.
— Тихон?
— Да.
— Заберешь Нику из садика? Я предупрежу о тебе.
— Да, конечно, заберу. У тебя все хорошо? Голос странный.
Нет, ничего странного. Просто на грани слез, на грани срыва…
Так паршиво чувствовать себя изгоем, изгоем для собственной дочери. Нет, не требую любви взамен всех усилий, которые я вложила для нее и ради нее. Просто хочу тепла… И не получаю его. Ника со всей своей детской непосредственностью и жестокостью показывает то, чего она хочет на самом деле, и я должна… Должна это принять?
Просто я хотела бы выбрать сама. Мне так в душу запали те слова Тихона, просто не передать, насколько. И я бы разобралась в себе потихоньку, я бы… Все…
Если бы меня не торопила дочь. Всего неделя прошла с момента, как она узнала, что Тихон ее отец.
Неделя моего личного ада…
С ее истериками, игнором и демонстративным собиранием детского чемодана…
— Все хорошо. Просто работы много.
— За тобой приехать позднее? — предлагает мягко.
— Нет, не надо. Я сама. Если успею… А если честно, я хотела попросить тебя… Чтобы ты взял ее с ночевкой.
За эту неделю мы ночевали у Тихона трижды, она была просто ангелом, но всегда требовала и его присутствия. Так что он точно в курсе, как ее искупать, накормить, переодеть и уложить…
Справится.
Уверена в нем.
Тихон точно справится.
Это я что-то… не справляюсь.
— Хорошо. А ты во сколько будешь?
— Не знаю. Сегодня… Не знаю. Не приеду, наверное. Завал с заказами. Заканчиваю кое-что срочное.
— Хорошо. Позвони, как закончишь? Мы приедем.
— Нет, не надо. Я тут надолго. Развлекайтесь. Вам так хорошо вместе… Иногда третий лишний.
Сжимаю переносицу пальцами, слезы все равно выскальзывают из глаз. Умываюсь ледяной водой, чтобы успокоиться.
Стараюсь не думать больше о личном, переключаюсь на работу. Заканчиваю платье для супруги Мирасова. Первоначальные страсти улеглись, я взялась за работу. У нас было несколько примерок. Сейчас остались только финальные штрихи, и платье будет готово. Александра будет смотреться в нем безупречно изящной и сексуальной, настоящая икона стиля.
Время от времени телефон вспыхивает уведомлениями. Тихон присылает что-то. Фото, видео, голосовые… Я не открываю. Просто просматриваю из уведомлений, отметив, что у них все прекрасно.
Уже поздно. Время переваливает за отметку двенадцати часов.
Тихон звонит. Первый и второй звонок я пропускаю, на третий все-таки отвечаю, немного раздраженно.
— Чего тебе?
А нет, все-таки я довольно сильно раздражена.
— Глаша, ты видела? Я тебе видео скинул.
— Какого черта, Тихон? Я же сказала, что занята. Думаешь, от хорошей жизни попросила тебя забрать дочку и провести с ней один вечер! Всего один гребаный вечер побыть для нее отцом и не трогать меня. Зачем ты мне душу рвешь?!
— Глаш… — Тихон, кажется, растерян. — Скажи, что стряслось?
— Ты хотел получить дочь? Ты ее получил, наслаждайся. Можешь еще немного напеть ей о том, какая я плохая мать. Но, пожалуйста… Не трогай меня сейчас!
Вываливаю на него часть своих обид и страхов, быстро запретив себе выглядеть истеричкой.
— Что происходит, Глаша? — напористо интересуется Тихон. — Что, твою мать, происходит?! Что опять я сделал не так?
— Ничего. Ты же идеальный. С тобой нескучно. Ты просто папа праздник, а я — сука, которая не спешит лечь под тебя. И даже капризы детские не работают. Ничего не работает. И если ты думаешь, что настраивая дочь против меня, я быстрее скину перед тобой трусики, то ты ошибаешся.
— Я не настраивал против тебя дочь, что за чушь! — выходит из себя. — Живо говори, что стряслось!
— Ага.
— Живо, я сказал. Открыла рот и говори! Я заебался быть мягким и пушистым. Просто заебался.
— Не матерись при дочери.
— Она спит! — взрывается злым шепотом. — С трудом уснула! Потому что расстроена! Потому что тебя сегодня нет рядом! Потому что ты даже посмотреть не хочешь на видео, которые мы для тебя сняли. Она тебе песню спела!
— Я просто не хочу вам мешать. Ясно?! Не хочу мешать быть вместе! Потому что… Потому что ты и представить себе не можешь, во что превратились наши с ней отношений. Мне с ней воевать приходится, чтобы она хотя бы немного поела, когда рядом нет тебя! Постоянные слезы, шантаж, психи… Получил дочь? Радуйся! Дай мне… Отдохнуть от ада, устроенного тобой. Опять. Снова… Ты… Да я тобой проклята! Навеки вечные! — выпалив это, я сбрасываю звонок.
Раскричалась посреди ночи, в пустом ателье. В ушах звенит, внутри вибрирует пустотой. Пальцы дрожат.
— Хоть работу закончила, — говорю вслух.
Делаю несколько фото, упаковываю платье, отправляю Александре.
Все на автомате.
Только получив сообщение от нее, понимаю, что время-то ого-го какое позднее!
«Извините, что так поздно. Не посмотрела на время»
«Вы в ателье?»
Александра присылает несколько ужасающихся смайлов, потом перезванивает. Благодарит.
— Неловко, что из-за меня так допоздна задержались.
— Все в порядке. Просто хотела закончить пораньше заказ. Это никак не связано с вами. Только со мной.
— Я неподалеку. У моего друга сегодня танцевальное шоу. Хотите? Он танцует пол-дэнс.
— Ээээ… Спасибо. Но я не любитель подобных заведений и танцев.
— Но это не стриптиз! — заявляет почти сразу же. — В его исполнении пол-дэнс — это искусство. Ни капли пошлости, только чувственная грация. Поверьте, как художнику…
Знаю, у нее довольно откровенные работы. Некоторые, так вообще, на грани. Нет, не пойду… Но с другой стороны, я все равно не засну, и плакать больше не хочу, не могу… Осточертело плакать!
— Ладно, уговорили.
— Я заеду.