Не любовью единой (Новеллы о женских судьбах)

- Не сомневайтесь, конечно, я сообщу, - удивленно ответил он.

Он с самого начала не мог понять этой девушки, по его мнению, радость была здесь неуместна. А Жанну выводили из терпения проволочки. Кроме того, она боялась, что от нее скрывают надвигающиеся события. Откуда ей было знать, что действовать придется скорее, чем она думает.

Ночью ее интендант проснулся от того, что кто-то изо всех сил тряс его за плечо. Конечно, это была Жанна. В доме все засуетились. Жена казначея и его дочь помогли Жанне надеть доспехи, кто-то отправился за лошадью. Жанна приказала сходить за знаменем, которое ей передали через окно, поскольку она спешила как можно скорее добраться до Бургундских ворот. По дороге Жанна встретила множество раненых французов. Когда она подъехала к мосту через Луару, перестрелка уже шла вовсю. Увидев свою Деву, французы радостно закричали, и предмостная крепость Сен-Лу была взята с легкостью. Первый военный успех, не имеющий, конечно, большого значения, но это была первая ее победа!

На следующий день был праздник Вознесения. Вернувшись домой, Жанна заявила, что не станет воевать и вооружаться из уважения к празднику; в этот день она хотела исповедаться и принять святое причастие. Во всяком случае, для нее это была передышка и она ею воспользовалась, чтобы послать последнее предупредительное письмо англичанам: "Вы, англичане, не имеете никакого права на это французское королевство, Царь Небесный повелевает вам и требует моими устами - Жанны Девы - оставить ваши крепости и вернуться в свою страну, если вы этого не сделаете, я вам устрою такое сражение, о котором вы будете помнить вечно. Вот что я вам пишу в последний раз, и больше писать не буду. Жанна Дева".

Для того чтобы передать это последнее предупреждение, она взяла стрелу, ниткой привязала к ней письмо и приказала одному из лучников пустить ее в сторону англичан, крикнув при этом:

- Читайте! Вот вам известия!

Не прошло и десяти минут, как прочитавшие письмо англичане стали кричать:

- Ага! Да это же письмецо от арманьякской потаскухи! До чего же она надоела нам! Только попадись! Сгоришь заживо, крестьянское отродье!

Этих слов Жанна не выдержала и горько зарыдала, призывая на помощь Бога. Но довольно быстро успокоилась и сказала, что получила известия от Господа, но раскрывать их тайну не стала. Сказала только, что на следующий день встанет пораньше, чтобы исповедаться.

Наутро, отслужив обедню, она приготовилась идти в бой. Но неожиданно столкнулась с сопротивлением губернатора Орлеана Рауля де Гокура, охранявшего ворота и запретившего выходить из города. Он считал, что не стоит идти на штурм в этот день, поскольку на некоторое время можно удовольствоваться успехом, достигнутым в Сен-Лу.

- Солдатам вместе с горожанами следует выйти из города и штурмовать бастиду августинцев! - с уверенностью говорила Жанна.

- Мы согласны с Девой! - кричали люди.

- Хотите вы того или нет, - продолжала Жанна, - но солдаты пойдут и добьются того, чего уже добивались раньше.

Перейдя через реку, французы обнаружили, что враг отступил вниз по течению к значительно лучше укрепленной бастиде, которую они воздвигли на развалинах бывшего монастыря августинцев.

Французы попали в невыгодное положение. Тогда Жанна и ее спутник Ла Гир вскочили на лошадей. Французы пошли на приступ и взяли бастиду. Так Жанна Дева вновь одержала победу, была захвачена новая крепость, в которой отряд во главе со своей предводительницей оставался до утра. После ужина на новом месте к Жанне явился молодой рыцарь и заявил, что капитаны короля держали совет. Дева была в ярости. Ее мало интересует совет, созванный капитанами.

- Встаньте завтра еще раньше, чем сегодня, и держитесь возле меня. Мне многое нужно будет совершить, больше, чем когда-либо. Завтра кровь покажется на моем теле над грудью.

На следующий день сражение продолжилось. Чувствовалось, что победа близка. Всю ночь жители Орлеана переправляли на лодках через Луару воинам, укрепившимся в бастиде августинцев, оружие, хлеб и вино. На рассвете священник отслужил мессу. Затем начался штурм крепости Турель, блокировавшей доступ к мосту с октября прошлого года. Схватка длилась с утра до захода солнца.

Жанна не щадит себя, она убеждена, что решающая минута близка, и говорит, что ночью французам удастся войти в город по мосту. Вдруг резкая боль пронзает ей грудь - как она и предсказывала, ее ранило стрелой.

Жанна расплакалась, ее вынесли с поля боя, извлекли стрелу. Рану обработали оливковым маслом и салом, после этого Жанна снова ринулась в бой. Не прошло и часа, как Турель была взята и французы вошли в Орлеан уже по мосту. Радости жителей не было предела. Без конца звонили колокола, везде прославляли героических защитников города и Жанну Деву, которая в ту ночь осталась в завоеванной Туреле, чтобы охранять ее. А на следующий день воодушевленные победами французы с трудом сдерживают свой пыл, но Жанна неожиданно останавливает их:

- Ни в коем случае не начинать боя и не идти в наступление! Если же нападут англичане, то защищайтесь изо всех сил и ничего не бойтесь, вы победите!

Солдаты недовольны. Что это с ней? Французы замерли в ожидании, и вдруг... англичане начали отступать. И вот уже один за другим скачут гонцы по дороге, ведущей к Шинонскому замку, где несколько недель назад Жанна уговаривала дофина довериться ей. Король счастлив, он пишет бесконечные благодарные письма Жанне и обращения к храбрым солдатам. Франция радуется, торжества проходят по всей стране.

Только Дева, как всегда, не поддается всеобщему ликованию, она думает лишь о том, чтобы продолжить выполнение миссии, которая, как она заявляла, была ей доверена. Она покинула дом Жака Буше в Орлеане и уже находится в дороге.

Когда Дева склонила голову перед дофином, он тут же велел ей подняться и чуть не поцеловал от радости, охватившей его. К тому времени имя Жанны успело облететь всю Францию. Везде ее встречали радостными криками и готовы были оказать прием, достойный самых знатных особ. Но саму героиню это не особенно волновало, она приехала к Карлу только для того, чтобы поговорить с ним о новых планах.

- Вы должны сделать еще одно в этой войне. Необходимо направить продовольствие в Орлеан и дать бой англичанам - французы, несомненно, победят, и с города будет снята осада. Вы слышите?

Король кивал и улыбался, но было совершенно ясно, что он ее не слышит. Карл был настолько потрясен тем, что пророчество исполнилось, что до сих пор не мог поверить самому себе. Поэтому все сказанное Жанной пролетело мимо его ушей. А она тем временем продолжала:

- Вы должны идти в Реймс, чтобы стать королем, и сделать это нужно как можно скорее.

- Да, да... - отвечал Карл, но мысли его были далеко. Впервые за много лет этот сосредоточенный и подозрительный человек мечтал.

Предательство

С точки зрения стратегии после победы в Орлеане было бы логичным вести наступление на Шартр, Нормандию и Париж, но Жанна настаивала на том, чтобы король сначала отправился в Реймс. Так ей сказал Голос.

Жанна начинает Луарскую кампанию. Необходимо было выбить противника из еще занимаемых им пунктов на берегах Луары и окрестных равнинных районов, чтобы гарантировать безопасность тылам армии, когда она выступит на дорогу к Реймсу. Развитие событий отмечает та же стремительность, которая характерна для Жанны, когда она получает свободу действий. Сначала она направляет герцога Алансонского с шестьюстами копьями на Жаржо. Копьем в средние века назывался маленький отряд, возглавляемый рыцарем.

- Не опасайтесь, - напутствует Жанна герцога. - Силы неприятеля не так многочисленны. Без колебаний идите на штурм англичан, ведь вас направляет Бог. Не будь я в этом уверена, я бы предпочла пасти овец, чем подвергать себя таким опасностям.

Французы немедленно ринулись в атаку и сражались так храбро, что эту ночь им все-таки удалось провести в предместье Жаржо. Наутро сражение возобновилось. Тела не успевали выносить с поля боя. В разгар боя капитан англичан Саффолк попытался добиться перемирия, но никто его даже не услышал. Бой уже подходил к концу, когда в голову Жанны попал камень. Она упала, но сразу поднялась и прокричала солдатам: "Друзья, друзья, ну же! Вперед! Господь Наш вынесет приговор англичанам, и теперь они наши, не сомневайтесь!" Саффолк был взят в плен. Однако приближались главные английские силы во главе с Талботом, испытанным и закаленным воином. 17 июня обе армии стали друг против друга на огромной и широко раскинувшейся равнине Бос близ города Патэ.

- Пусть у всех будут хорошие шпоры! - сказала Жанна герцогу Алансонскому.

- Что вы говорите! Неужели мы обратимся в бегство?

- Нет, англичане потерпят поражение и будут бежать, а вам нужны будут хорошие шпоры, чтобы преследовать их. А кроме того, я же обещала доставить вас целым и невредимым вашей женушке, - улыбнулась герцогу Дева Жанна.

День 18 июня стал днем большой победы для Жанны, на этот раз в открытом поле. Как только стало известно о победе французов при Патэ, парижане, стоявшие за бургундскую партию и англичан, подумали, что теперь арманьяки нападут на них, усилили караулы и начали укреплять крепостные стены. Но не в Париж намеревалась Жанна направить королевскую армию. После сражения при Патэ король наконец решился направиться в Реймс.

* * *

Миропомазание и коронация короля прошли в воскресенье 17 июля 1429 года. Этот обряд сохранился неизменным со времен Людовика Святого.

Карл вечером пришел к собору, чтобы помолиться Богу и бодрствовать, молясь столько, сколько посчитает нужным и насколько его удержит его набожность. Наутро четыре всадника, которых называли заложниками святого суда, направились в аббатство Сен-Реми за драгоценным сосудом с мирром, который, по преданию, был принесен ангелами во время крещения франкского короля Хлодвига. По обычаю, каплю этого масла следовало смешать со святым елеем, после этого совершалось таинство миропомазания.

Возвращаясь со святым сосудом, переданным им аббатом Жаном Канаром, четверо заложников повстречали длинную процессию каноников, епископов и прелатов, сопровождавших короля, который провел ночь в архиепископском дворце, а затем вступил в собор под пение псалмов. Обе створки больших ворот были открыты, стук лошадиных подков смешался с приветственными возгласами людей, толпившихся как снаружи, так и внутри собора. Четверо всадников, доставивших сосуд с мирром, въехали в собор на лошадях.

Церемония началась с того, что король давал требуемые клятвы, затем под песнопения благословлялись знаки королевской власти: корона, золотые шпоры, скипетр, а также "рука правосудия" из слоновой кости. И наконец началось само миропомазание. Король пал ниц на ступенях алтаря, в это время запели литанию святых. Затем архиепископ, находившийся рядом с королем, помазал ему голову, грудь, плечи и руки. Король, одетый до этого в штаны и рубаху, рассеченную на груди и спине, облачился в тунику и шелковую мантию. После помазания мирром кистей рук он натянул перчатки, затем ему на палец надели кольцо как символ союза и единения короля со своим народом. И наконец, на голову королю возложили лежавшую на алтаре корону, которую двенадцать пэров взяли оттуда и держали над головой короля, пока его вели от алтаря к возвышению, где находится трон.

После того как архиепископ и пэры дали клятву верности, Жанна, встав на колени и обняв ноги короля, сказала ему, не сдерживая слез радости:

- Милый король! Отныне исполнено желание Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в этот город Реймс принять ваше святое миропомазание, показав тем самым, кому должно принадлежать королевство.

Дофин Карл стал королем Карлом VII, помазанником Божьим и законным наследником своего отца короля Карла VI.

Говорят, что с этого момента Дева Жанна перестала быть нужна новому королю. И можно добавить, что если, как говорят, она была дочерью королевы Изабо и Луи Орлеанского и РОДНОЙ сестрой нового короля Франции, то отныне Дева Жанна стала смертельно опасна для Карла VII, "законного" наследника французского престола.

* * *

Говорят, что еще в Реймсе у Жанны появляется странное предчувствие того, что время ее славы и побед закончилось и ничего хорошего больше не произойдет.

Между Францией, Англией и Бургундией завязалась напряженная дипломатическая переписка. Карл пытается выторговать у англичан и их союзников бургундцев признание его законным королем Франции, в обмен обещая максимально учитывать и их интересы. Одержимая идеей полной и безоговорочной капитуляции англичан, Дева становится сильной помехой для короля Карла.

Он демонстрирует наступление на Париж, но не собирается брать его, тогда переговоры с англичанами зашли бы в тупик. В Париже началась паника, там считали, что все потеряно, что враг вошел в Париж и нужно открывать ворота. Дева взяла в руки свое знамя и среди первых вошла в ров со стороны Свиного рынка. Штурм шел трудно и долго, продолжался он до наступления сумерек. В заходящих лучах солнца Жанна упала и заплакала - ее ранили стрелой из арбалета в бедро. Несмотря на острую боль, раскрасневшаяся от жара, Жанна кричала, что город будет взят. Но штурм был уже окончен.

Жанну перевезли в лагерь Ла-Шапель, где она в молитвах провела часть ночи. На следующий день, несмотря на свою рану, она собиралась уже выехать с герцогом Алансонским к войскам, но от имени короля ее навестили два герцога. Король приказал отступать.

13 сентября король отдал приказ вернуться к реке Луаре. Жанна рыдала, она никак не могла ожидать такого от короля, но еще больше ее огорчало то, что она предчувствовала такой исход событий и они стали сбываться.

А пока король принимает от подданных уверения в верности, Жанну поручают королевскому наместнику в Берри, который отвозит ее в Бурж, где три недели к ней ходят толпы народа с просьбой исцелить или помочь им. Жанна тоскует, просто сходит с ума от одиночества и никчемности. Она еще готова сражаться, но на этот раз у нее нет сил уговаривать короля.

И вот тут, говорят, у доброжелателей возникла идея, как с пользой занять воинственную Деву.

* * *

В центральных районах Франции гремело имя Перрине Грессара. За хорошие деньги он резал англичан, а когда партия арманьяков пожадничала и отказалась от его услуг, он стал резать французов и брать за это деньги с англичан и бургундцев.

Бороться с таким человеком было делом сложным, да и не в этом Жанна видела свое предназначение, она хотела бы продолжать наступление в направлении Нормандии. Но тем не менее согласилась возглавить карательную экспецию против Грессара. Вместе со своим верным интендантом и солдатами, которых ей с готовностью предоставили, она осадила крепость Сен-Пьер-ле-Мутье. Эту крепость удерживали разбойники, что осложняло продвижение по дороге к Мулену. Осада Сен-Пьер-ле-Мутье оказалась делом сложным. Штурм был отбит, и уже началось отступление, когда интендант Жанны заметил ее.

- Что вы делаете здесь? - спросил он, подбежав к Жанне. - Почему не отступаете, как все?

Сняв с головы шлем и тряхнув короткими волосами, Жанна ответила:

- Я не одна, со мной еще пятьдесят тысяч моих людей, и я не уйду, пока эта крепость не будет взята.

- Опомнитесь, с вами всего пятеро. Необходимо отступить...

- Прикажите принести веток, сломайте изгороди и постройте мост, чтобы моим воинам было легче подойти. Что просить вас? Эй! Все! За хворостом и изгородями, чтобы сделать мост!

В течение часа крепость была взята штурмом, не оказав большого сопротивления. После захвата крепости войска двинулись на север, чтобы предпринять осаду Ла-Шарите-сюр-Луар, вотчины Перрине Грессара.

* * *

В тот год зима установилась рано, армия практически исчерпала запасы провианта и боеприпасов. Для Жанны наступило печальное время. Ее жизнь небогата событиями, и до марта все оставят ее в покое, хотя никакой радости от этого она не испытает.

В начале марта Дева отправилась к королю в Сюлли-сюр-Луар. Оптимизм, который проявил Карл, заключив перемирие, начал уступать место вполне оправданному беспокойству. Только в мае Карл VII наконец признал свою ошибку, поняв, что англичане и бургундцы его одурачили. Повидавшись с Карлом, Жанна уехала из Сюлли-сюр-Луар с небольшим отрядом. Она уехала без ведома короля, не простившись с ним.

Сначала Жанна направилась в Иль-де-Франс. Пасхальную неделю она провела там. По-прежнему оставаясь набожной и строгой к себе, Жанна всю Пасху ходила в церковь и молила Бога дать ей силы победить. В последний раз. Горожане отнеслись к ней с теплотой и симпатией. Принимали хорошо. Жанна была желанным гостем в каждом доме, и никто не отказывал ей ни в провизии для отряда, ни в ночлеге.

К 14 мая Дева оказывается в Компьене. В этот день городские власти дают в ее честь прием. Затем Жанна участвует в операции по оказанию помощи осажденному городку Шуази, но крепость не устояла под сильнейшим напором артиллерии герцога Бургундского, и 16 мая оставшимся французам пришлось отойти и укрыться в Компьене. Через день Жанна направилась к Суассону, чтобы попытаться переправиться через реку Эну и напасть с тыла на бургундцев. И вновь ее преследует неудача - капитан Суассона Гишар Брунель отказался впустить в город солдат, ссылаясь на то, что горожане не хотят их содержать. Сразу после отъезда Жанны капитан продал город герцогу Бургундскому.

Возвращаясь в Компьен, Жанна и сопровождавшее ее войско триста-четыреста солдат - едут ночью через лес и входят в город через ворота Пьерфон ранним утром. Днем Дева готовит операцию против одного из бургундских постов, с целью застать врага врасплох. Это был последний раз, когда Жанна предстает в обличие Девы. Доспехи ее украшала накидка из ярко-красного золототканого полотна. Она ехала на сером рысаке, под своим знаменем, развевающемся по ветру, в сопровождении благородных рыцарей.

Но на этот раз у бургундцев оказалось большое подкрепление, и отряд Жанны стал отступать. Капитан Пьерфона приказал закрыть ворота и поднять мост. Жанна осталась вне стен города, с ней была лишь крошечная горстка людей. Кто-то из врагов подбежал к ней сбоку и схватил за накидку из золотого полотна. Жанна плашмя упала с лошади на землю, лицом в грязь.

Очнулась она уже в плену, ее окружали незнакомые лица. Об этом не любят упоминать, но ее прямо на поле боя раздели догола - солдаты противника хотели убедиться, что перед ними женщина, та самая Дева.

* * *

О дальнейшей судьбе Орлеанской Девы написаны горы книг, и нет нужды снова повторять, как готовился процесс над ней и как ее осудили на смерть на костре.

Копии протоколов допросов Жанны и судебного заседания сохранились до наших дней. Из них следует, что Жанну д'Арк осудили на основании ее же показаний. Ничего иного вменить ей в вину не удалось. Считается, что опытные схоласты судьи под председательством Пьера Кошона (cochon по-французски свинья) просто поймали неопытную девушку на клятвопреступлении. По протоколам выходит, что Деву в конечном итоге оправдали, но при условии, что никогда больше она не наденет мужского платья. Жанна поклялась не делать этого, и тут же, вернувшись в тюремную камеру, переоделась в мужские штаны и рубаху якобы для того, чтобы ее не изнасиловали тюремщики. Мужскую одежду было труднее снять с нее, чем просто задрать подол. Так формально Жанна стала клятвопреступницей, и ее приговорили к сожжению на костре.

* * *

Рано утром в среду 30 мая в темницу к Жанне вошли два монаха-доминиканца. Когда ей объявили, какой смертью она должна умереть в этот день, Жанна не выдержала: "Увы! Неужели со мной обойдутся настолько жестоко, что мое нетронутое тело, до сих пор не испорченное, сегодня будет предано огню и превратится в пепел! Я бы предпочла, чтобы мне семь раз отрубили голову, чем быть сожженной. Если бы я была в церковной тюрьме и охраняли бы меня духовные лица, а не враги и недруги мои, со мной не случилось бы такой беды! Я обжалую перед Господом Богом, Великим Судьей, огромный вред и несправедливость, причиненные мне!"

После этого Жанну исповедали и дали ей причаститься. Потом переодели в женское платье из грубого холста, натянули на голову капюшон и позорный колпак. Жанна с трудом видела куда идет, но не только из-за капюшона, от душевной боли и ужаса она почти потеряла сознание и сама не своя брела под конвоем по тюремным коридорам к повозке, которая должна была ее отвезти на площадь руанского Старого рынка.

Дама Жанна

Говорят, что суд над Орлеанской Девой прошел не по правилам. Ее не пытали, хотя были обязаны, так как она упорствовала в своей ереси. Говорят, что ее не пытали, потому что родную сестру короля Франции нельзя пытать, как простую пастушку. Родную сестру короля нельзя сжигать на костре под вой и улюлюканье толпы смердов. Во всяком случае, в протоколах процесса в Руане ни слова не сказано о соборовании Жанны перед казнью. А в высшем таинстве перед смертью не отказывали даже самым закоренелым грешницам, если те действительно должны были умереть на эшафоте.

Внутри главной башни руанского замка Буврей, которая до сих пор называется башней Жанны д'Арк, есть колодец. Из колодца подземный ход ведет к другой замковой башне, развалины которая сейчас находятся на руанской улице Жанны д'Арк рядом с домом под номером 102. В 1940-1944 годах руанское гестапо пользовалось этим подземным ходом, пройти по нему можно и сейчас.

Говорят, что Жанну Деву, родную сестру короля Франции Карла VII, вывели по этому подземному ходу из тюрьмы и в крытой повозке отправили в замок Монротье, огромная цилиндрическая башня которого на сто метров возвышалась над деревней Лаваньи в Ущелье Гордеца в герцогстве Савойском. А вместо Жанны сожгли другую женщину, которую перед казнью опоили наркотическим зельем. Во всяком случае, после казни в Руане мало кто во Франции поверил, что спасительницы Девы больше нет. Даже в стане врагов слабо верили с казнь Девы. По стране ходили стихи Жоржа Шателена, советника при герцоге Бургундском:

В Рауне в пепел обратили,

Французам душу тем смутили.

С тех пор сомненья все сильней:

Всяк думал - свидимся мы с ней!

В течение всего одного года, с весны 1431-го по весну 1432-го, в разных городах Франции появляются сразу три Жанны д'Арк, живых и невредимых. Правда, говорят, что все четыре недолго морочили головы добрым французам. Нашлись люди, которые узнали в них девиц Катрин из Ла-Рошели, Перринаик Бретонку и еще одну авантюристку из Ле-Мана, имя которой история не сохранила. Но была и четвертая Дева, которая встретилась с королем Карлом VII много лет спустя, в 1439 году, и не где-нибудь, а в Орлеане, в саду мэра города Хака Буше.

Говорят, что король сразу ее узнал и сказал ей очень ласково:

- Дева, душенька моя, добро пожаловать, во имя Господа нашего, ведающего тайну, которая есть между вами и мной.

При этой встрече рядом с королем Карлом стояли Бастард Орлеанский и Жан Рабато, у которого, как мы помним, Жанна проживала в 1429 году в Паутье, и архиепископом Реймсский Реньо, венчавший Карла на царство. Звали Деву спустя восемь лет после ее смерти уже не Жанной д'Арк, а Дамой Жанной д'Армуаз по имени ее мужа Робера д'Армуаза, рыцаря и сеньора Тишемона.

Говорят, что перед Первой мировой войной французский академик Альбер Байе имел в своем распоряжении подлинник брачного контракта рыцаря Робера и Жанны Девы Франции, и подпись невесты на нем была точно такой же, как на письменных ультиматумах Жанны д'Арк англичанам и ее письмах королю Карлу. К несчастью, во время артиллерийских обстрелов немцами деревни Френ-ан-Вуавр там сгорела мэрия со всеми архивами, в том числе и этим брачным договором. Но ни в каком огне не мог сгореть тот факт, что Робер де Бодикур, тот самый сеньор Робер из Вокулера, который сначала гнал взашей пастушку Жанну, а потом вдруг отправил ее к дофину Карлу в Шинон, - тот самый Робер де Бодикур был женат на своячнице и кузине рыцаря Робера д'Армуаза, то есть Дама Жанна д'Армуаз стала золовкой наместника Вокулера, родных мест Девы Жанны.

Зачем ломать комедию кролю Карлу в саду орлеанского мэра? И не массовое ли помешательство охватило добрых граждан города Орлеана, которые восторженно приветствовали свою спасенную Деву? Ведь им больше не угрожала осада со стороны англичан и бургундцев. Им больше не нужна была героиня Жанна, они просто радовались, что Дева спаслась. И наконец, зачем было нужно самозваной Деве поселиться в своих родных местах, где еще были живы односельчане настоящей Жанны, сразу заметившие бы подмену?

* * *

Дева Жанна умерла в мае 1431 года. Но в тот же момент родилась девушка Жанна, уже не Божья избранница, а простая смертная женщина с земной судьбой.

Или это произошло чуть раньше, только никто этого не заметил? Заметили, еще как заметили!

Говорят, что первым в Деву влюбился ее паж Жан д'Олон, помните, тот самый пятнадцатилетний мальчишка, назначенный в пажи Деве приказом дофина Карла. Уже зрелым мужчиной рыцарь Жан д'Олон признался в этом после смерти Дамы Жанны д'Армуаз в 1449 году. В 1450 году король Франции Карл VII приказал созвать новый суд для реабилитации Девы Жанны. Там бывший паж Девы и признался, что питал греховную страсть к своей госпоже, но по молодости лет боялся признаться ей в этом. Смешно даже думать, что Жанна не замечала, как краснеет ее паж и каким взглядом смотрит на нее. Но тогда Дева еще была орудием в руках Небес, беспрестанные молитвы и пост подавляли в ней все женское.

На том же суде всплыло имя еще одного обожателя Девы. Это был уже не мальчишка, а маршал Жак де Шабанн Ла Паллис, "тот, кого англичане боялись больше всего", как говорили тогда. Вместе с ним Дева торжественно въехала в Орлеан, чтобы совершить свои подвиги. Он был на девять лет старше Жанны и при юном дофине Карле выполнял роль наставника и главного советника. Жак де Шабанн впоследствии стал великим магистром Франции и умер от ран после своей последней победы над англичанами при Кастийоне 17 июля 1453 года, на четыре года пережив Даму Жанну.

И наконец, третьим мужчиной, чьи знаки внимания не могла не замечать Дева Жанна, был враг Франции - бургундский рыцарь Эдмон де Масси. Он силой попытался овладеть Девой во время ее плена в замке Боревуар, но, получив отпор, пришел в себя и с этого момента развил бурную деятельность с целью освобождения Жанны, сначала собрав деньги на выкуп, а потом, когда выкупить Жанну не удалось, начал готовить ей побег.

Говорят, что Дева очень изменилась после коронации короля Карла в Реймсе. Она впала в задумчивость и часто говорила о готовящемся предательстве. Она не могла не чувствовать, что Небеса отвернулись от нее. Но вместе с тем на грешной земле ее по-прежнему окружали преданные и влюбленные в нее мужчины. У Девы было все, что полагалось Прекрасной Даме времен сэра Галахада и других рыцарей Круглого стола короля Артура, времен Тристана и Изольды, времен Ричарда Львиное Сердце. Мужчины, конечно, измельчали, но не все. Как у героинь прошлых лет, у Девы Жаны был влюбленный мальчик-паж и суровый воин, гроза англичан и маршал Франции, который увез Деву, раненную стрелой в грудь во время взятия Турели, и успел помочь ей отбиться от врагов при Компьене, но, увы, опоздал при Пьерфоне. А когда Небеса, казалось, окончательно отвернулись от нее, рядом оказался еще один пылающий к ней страстью мужчина, укрощенный Девой одним взглядом. Странно бы было, если Дева Жанна уже тогда не чувствовала, что небеса небесами, а умирать ей еще рано.

После четырехлетнего заключения в савойском замке, она уже смирилась со своим поражением и выходит замуж за рыцаря д'Армуаз, родича одного из любимцев короля Карла и своего земляка Робера де Бодикура. А вот дальше с Дамой Жанной Армуазской происходит и вовсе странная метаморфоза.

* * *

На суде в Руане Деву неоднократно спрашивали: есть ли у нее корень мандрагоры.

- Куда вы подевали свою мандрагору? - спрашивали ее, наверное, раз сто.

У Девы Жанны не было корня мандрагоры, "маленького земляного человечка", который приносит владельцу счастье, удачу, любовь и военные победы и неизменного атрибута ведьм и колдуний. Ведь мандрагора вырастает под виселицей, в земле, пропитанной спермой повешенных, которая извергается из них в момент смерти. Дева Жанна даже не знала, что это такое.

Однако Дама Жанна д'Армуаз сразу после заключения брака со своим мужем отправляется в Тиффож, где живет Жиль де Рэ, соратник Девы Жанны по ее воинским походам. Здесь в замке маршала де Рэ творятся черные дела. Сам маршал со своими кузенами, а также священником Эсташем Бланше из епархии Сен-Ло и алхимиком монахом-миноритом Франческо Прелати выращивают мандрагору. Они подвешивают на железном крюке юношей, заткнув им рот кляпом, чтобы они медленно задыхались. Целый год Дама Жанна д'Армуаз провела в этой компании - и это документальный факт. Это была та самая Жанна Армуазская, которая расписалась подписью Орлеанской Девы под своим брачным контрактом, а спустя три года после посещения гнезда сатанистов встречалась в Орлеане в королем Карлом и услышала от него: "Здравствуй, моя душенька..."

Поистине большой нравственный путь должна была пройти простодушная пастушка Жанетта из Домреми после своей мниной смерти в Руане.

* * *

Говорят, что воскресшая, а точнее, и не умиравшая Жанна прожила еще девятнадцать лет. Ее здоровье с каждым годом все ухудшалось. Она таяла как свеча. К сорока годам сильно постарела, часто впадала в уныние, и в такие минуты никто не мог отвлечь ее от грустных мыслей.

Жанна продолжала сомневаться, угодно ли Богу, что она осталась в живых, и ждала своей смерти, чтобы усмирить эти душевные муки. Она умерла с улыбкой. Закрыв глаза, Жанна увидела ангелов, протянувших ей свои руки и поманивших пойти за ними. А издали к ней приближались три странно знакомые фигуры - две женские и одна мужская. Она их узнала, и ее мятежная душа наконец обрела покой.

Эпилог

"Я слышал от Жана Флери, подручного бальи и писца, что палач рассказал ему: когда тело сгорело и превратилось в пепел, сердце ее осталось целым, невредимым и полным крови. Палачу было приказано собрать прах и все, что осталось от нее, и бросить в Сену, что он и сделал.

Но, даже употребив масло, серу и уголь, он никак не мог ни истребить, ни обратить в пепел сердце Жанны, чем был поражен как совершенно невероятным чудом".

Пастушка из Домреми, которую ее односельчане знали как Жанну умерла мученической смертью в мае 1431 года, так и оставшись невестой только Бога.

Родная сестра короля Карла Дева Жанна не была сожжена в Руане в мае 1431 года, вместо нее сожгли какую-то другую женщину. Сестру короля Жанну любили самые выдающиеся мужчины своего времени, а вышла она замуж за рыцаря Робера д'Армуаза и занималась, возможно, сатанизмом и колдовством. Умерла она своей смертью, бездетной.

Обе версии имеют равное право на существование. В наши дни доказать или опровергнуть какую-нибудь одну из них уже невозможно и не станет возможно никогда. Так что выбирайте сами судьбу Орлеанской Девы, какая вам больше нравится. Она спасла Францию, а чем заплатила за это - и в том, и в другом случае цена была чересчур высокой для женщины, созданной Всевышним для простой человеческой любви.

Несправедливая судьба Лукреции Борджиа, дочери Римского Папы

Еще при жизни она стала живым воплощением разврата и коварства. Ее называли кровосмесительницей, прелюбодейкой и отравительницей. Столь недобрую славу Лукреция Борджиа приобрела благодаря своему отцу Родриго, более известному под именем Римского Папы Александра VI, и брату Цезарю (Чезаре) Борджиа. Эти трое заслужили репутацию самых больших негодяев итальянского Ренессанса, достигших власти на крови и страданиях людей.

* * *

Клан Борджиа в эпоху Возрождения приобрел самую скандальную славу как гнусная, кровожадная и развратная семейка, обладающая несметными богатствами. Как были уверены все европейские монархи, Лукреции не было и двенадцати, когда собственный отец подложил ее в постель дряхлому венецианскому кардиналу в обмен на его голос при выборах главы католической церкви. Благодаря этой грязной сделке Родриго Борджиа стал Папой Александром VI. Поняв, что на красоте дочери можно неплохо заработать, он стал приторговывать юной дочуркой и в дальнейшем, предлагая ее влиятельным женихам.

Жизнь поклонников Лукреции завершалась почти всегда одинаково - в ход шли кинжалы, удавки, яды. Особой популярностью пользовались последние. Слова "яд Борджиа" стали нарицательными, особенно когда речь заходила об искусном отравлении. Главным химиком был сам Папа Александр VI, который брал за основу своих смертельных снадобий восточные и венецианские составы и совершенствовал их, экспериментируя на людях.

Шалунья Лукреция тоже, говорят, слыла изрядной фантазеркой по этой части. Якобы это она придумала специальный ключ с шипом, смазанным ядом. Ключ вручался очередному ее любовнику, и, как только тот вставлял его в замочную скважину, срабатывала тайная пружина, и шип колол палец. Через сутки опостылевший кавалер тихо умирал, зато Лукреция в эту последнюю для него ночь любви получала необычайные ощущения от близости с завтрашним покойником.

Ее брат Цезарь изобрел перстень в виде двух стальных львиных когтей, пропитанных отравой. Пожимая руку очередному недругу, он искренне улыбался обреченному, он почти любил его, так приятно было чувствовать, что еще одним опасным конкурентом стало меньше. Ему же принадлежит забава с персиком, разрезанным специальным ножом, с одной стороны смазанным ядом.

В последние годы своей жизни Лукреция изо всех сил старалась исправить общественное мнение о себе, стала набожна и слыла щедрой благотворительницей, однако безрезультатно.

Вечная куртизанка с холодным разумом и извращенным сердцем - такой она осталась в истории человечества. Такие, как она и вся ее семейка, переполнили чашу терпения истового католика Мартина Лютера, и за два года до смерти Лукреции Борджиа доктор Лютер потребовал реформировать церковь, насквозь прогнившую из-за тлетворного влияния негодяев Борджиа.

У пламенного христианина Лютера нашлись такие же, как он, пламенные последователи, развязавшие по всей Европе чудовищную резню, в результате которой в религиозных войнах в течение последующих трехсот лет беспрерывно резали, расстреливали, жгли, вешали, колесовали, топили и морили голодом десятки миллионов мужчин, женщин, стариков и детей. Казалось, что после этого шалости "кровавой куртизанки" и "черной вдовы" Лукреции Борджиа могли уже показаться детскими забавами. Но странным образом доктор Мартин Лютер остался в памяти людей как выдающийся реформатор христианской морали. А продолжатель его идей уже в наше время другой доктор философии - чернокожий Мартин Лютер Кинг тоже стал символом благородства для всего прогрессивного человечества, его день рождения даже объявлен в Америке общенациональным праздником и выходным днем. Лишь Лукреция Борджиа так и осталась в памяти прогрессивного человечества олицетворением всех богопротивных мерзостей. Бесполезно пытаться исправлять символы, все равно не выйдет. И стоит ли это делать? Решайте сами.

Кровавая куртизанка

Впервые о дворянском роде де Борджиа заговорили примерно в середине XV века, когда, собственно, и началось его небывалое возвышение. Основатель династии Алонсо Борджиа родился в 1378 году в испанской деревушке. Простой писец из Валенсии, Алонсо Борджиа сумел подняться до высшего понтификата. Через полвека его семья уже властвовала в Италии, Испании и Франции. Его племянник, Папа Александр VI с детьми - Цезарем, Хуаном, Лукрецией и Джофре были приравнены к знати королевской крови - Медичи и Сфорца.

Ловкий и абсолютно беспринципный политик, умелый интриган и циник, Алонсо Борджиа в 1455 году, будучи уже в довольно преклонном возрасте, умудрился обмануть конклав кардиналов и надеть на себя тиару, сделавшись Папой Римским под именем Каликста III. Но Борджиа пекся не только о своем благополучии. Для него было важным, чтобы его потомки и семья не потеряли могущества и после его смерти. И Алонсо берется за устройство своих племянников.

В 1441 году, после смерти зятя, Алонсо взял опекунство над детьми овдовевшей сестры. Ему сразу же полюбился ее младшенький - Родриго, красивый мальчик с живым умом и вообще очень резвый мальчонка, шалун. В двенадцать лет он заколол кинжалом ровесника из низшего сословия только потому, что тот осмелился ему перечить. Узнав об этом, дядя епископ оценил мальчика по достоинству и выбрал для него карьеру священника.

Сам Родриго Борджиа считался плодом преступной связи его матери Иоанны с родным братом Альфонсо. Факт инцеста был настолько очевидным, что супруг Иоанны Готфрид Лензоло развелся с ней и отказался признать ребенка. Спустя месяц после этого он погиб при загадочных обстоятельствах, поэтому мать Родриго с чистой совестью могла называться вдовой.

В 1455 году юноша попадает в Рим. Папа Каликст III, как и полагается, вводит юношу в мир духовенства постепенно. А для начала знакомит его с оборотной стороной ватиканской жизни того времени - ночными оргиями, красивыми куртизанками. Папа горячо полюбил новоиспеченного священника, причем, как поговаривали, чувства его были далеко не платонические.

Папа оказал ему необходимую протекцию и пригрел дорогого родственника, сделав для него даже значительно больше, чем ожидалось. Вскоре Родриго получает многочисленные аббатства, епископства и бенефиции. А в 1492 году Родриго Ленцуоли Борджиа надел на голову папскую тиару и воссел на папский престол под именем Александра VI.

Удачливый в политике, беспринципный и циничный Родриго был счастлив и в личной жизни. Он имел много любовниц, но дольше всех по времени любил жгучую испанку Ваноццу Катанеи. Сделав успешную церковную карьеру, Родриго привез ее из Валенсии в Рим. Самый богатый кардинал в Европе, Родриго поселил Ваноццу в великолепном дворце и не жалел средств, чтобы удовлетворить любую ее прихоть.

Любовница кардинала, крепко сложенная блондинка со светлыми глазами, была на десять лет младше его. Родриго впервые увидел ее в Мантуе, когда ей было восемнадцать лет. Странно, но связь Родриго с Ванноцей стала достоянием гласности только через двенадцать лет. В 1475 году она родила сына Цезаря, которого Родриго сразу же признал своим, несмотря на то что у Ваноццы был муж. Через год уже овдовевшая Ваноцца родила еще одного сына Хуана. В 1480 году любовница всесильного кардинала Родриго Борджиа подарила ему прелестную девочку, ставшую впоследствии одной из самых известных женщин мировой истории. Ее назвали Лукреция.

* * *

От матери Лукреция взяла красивые светлые волосы и зеленые глаза, а от отца - очарование и томность взгляда. Мать всячески баловала ее и дала блестящее по тем временам образование. Лукреция прекрасно разбиралась в поэзии, знала историю, свободно владела почти всеми европейскими языками, музицировала, имела тонкий художественный вкус. Отец же умудрился даже привить ей интерес к алхимии, весьма пригодившийся в будущем. Однако родители совершенно не скрывали от нее самые грязные стороны жизни, и уже десяти лет от роду Лукреция наблюдала дворцовые пиры и оргии, от которых "покраснел бы и сатана". В одиннадцать девочка прекрасно осознавала, что красива, и благодаря матери быстро постигала искусство кокетства. Люди приписывали ей роковые качества - все избранники Лукреции погибали от точного удара кинжалом в сердце.

Участвуя вместе с братьями в празднествах матери, она присматривалась к мужчинам, выискивая достойных ее красоты. Как гласит одна из легенд, постоянно сопутствовавших Лукреции на протяжении всей ее жизни, на одном из праздников она заметила смуглого красивого юношу, который кидал на нее недвусмысленные взгляды. А затем пригласил на танец. Дальше невинного кокетства дело не пошло. Но после бала молодой красавец исчез. Выходец из благородного венецианского семейства Марчело Кандиано стал первой невольной жертвой Лукреции. Оказалось, что его зарезали при выходе из дворца Ваноцци.

В тот же вечер за ужином окружающие заметили, что Лукреция напропалую флиртует с феррарским дворянином Дальберджетти. Этот умудренный годами и опытом мужчина не столько пытался ухаживать, сколько хотел угодить папской дочери. Он подавал ей фрукты и напитки, угадывая ее желания. Одиннадцатилетняя папская дочка капризничала и вертела взрослым мужчиной, как хотела. Спустя несколько часов и его нашли погибшим от удара кинжалом.

Позже выяснилось, что убил их брат Лукреции Цезарь. Весь вечер он только и делал, что наблюдал за своей драгоценной сестричкой. И если ему не нравились взгляды, которые кидали на нее мужчины, если ему казалось, что те норовят облапать его сестру, он поджидал кавалера на улице.

У этого блестящего и всемерно поддерживаемого могущественным отцом юноши не было никаких проблем. Его головокружительная карьера, казалось, складывалась сама собой. Как все истинные Борджиа, он нисколько не стеснялся в средствах. Женщины считали за честь подарить ему ночь любви. Но и куртизанки, и простолюдинки, и знатные дамы, мечтающие выйти за него замуж, мало интересовали Цезаря. Они могли украсть у него ночь, но не более того. Поэтому отвергнутые дамы распускали слухи, что сердце красавца Цезаря отдано родной сестре Лукреции. Ведь он совершенно явно приходил в бешенство от любой попытки другого мужчины завоевать ее внимание. И, как результат, почти всех несчастных ждала смерть.

Что касается Лукреции, то к обожанию она привыкла с детства - ее боготворили отец, мать, и любовь брата она воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Она понимала, что в любом обществе - она в центре внимания, что она красива редкой красотой и не по годам чувственна. Один из современников писал о ней, еще ребенке, что грудь у нее была "прекрасная и белая". А ведь Лукреции было тогда всего двенадцать лет, на два года меньше, чем шекспировской Джульетте Капулетти. Она видела, что мужчины готовы припасть к ее ногам, стоит поманить их пальчиком.

Порой на оргиях ее "забывали" отправить спать. Богатые празднества, пышные балы и роскошные маскарады всегда заканчивались сексуальными утехами. И где-нибудь в укромном уголке Лукреция наблюдала за "взрослыми" играми. Некоторые из них отличались ужасающей, отнюдь не католической распущенностью: на потеху гостям спаривали разных животных, мужчины занимались содомией, женщины любили друг друга. Часто некоторые из гостей умирали на любовном ложе или прямо за пиршественным столом. Потом Лукреция узнает, что так ядом кончали с неугодными.

Но в избирательной памяти ребенка остались не эти ужасающие вещи, а другая картина - в аромате благовоний и курений танцующие грациозные женщины. В сверкающих полупрозрачных одеждах они появлялись как языческие нимфы. Они танцевали, скидывая с себя одежду. Часто они садились на колени к государственным мужам. Лукреция слышала их сладкие стоны.

Среди остальных ее взгляд выхватывал одного мужчину - отца. Рядом с ним были самые красивые женщины. Лукреция видела, как исступленно и сладостно отдавались отцу эти жрицы любви. Часто-часто по ночам ее преследовал этот сон - отец, сжимая в объятиях, целует куртизанку, и вдруг оказывается, что он целует Лукрецию. Но, странное дело, он ее не отталкивает...

* * *

Однажды в полночь в покои Лукреции зашел Цезарь. С его стороны это был рискованный шаг - ведь никто, кроме отца и служанок, не смел заходить сюда. Одиннадцатилетняя Лукреция могла догадаться, что ищет здесь ее сластолюбивый братец.

- Лукреция, ты знаешь, что ты красива? - У Цезаря были хмельные глаза.

- Я это слышала столько раз, что мне уже тошно, - сделала обиженный вид Лукреция.

- Но разве это плохо? Какой женщине не нравится, когда ею восхищаются?

- Мне не нравится! Зачем повторять то, о чем всем известно? Ведь есть и другие темы для разговора, - заявила она.

- Ты не права. Красота - это дар. И, умело используя его, ты можешь многого в жизни достичь.

- Выйти замуж?

- Зачем же так скучно? Выйти замуж и похоронить себя - это не для тебя, сестренка. Ты должна блистать. Но не для одного мужчины. Для сотен, для тысяч. Это значит, что они будут тобой восхищаться и преклонять колени, но только за тобой останется выбор. Ты будешь королевой. Для этого тебе нужна власть.

Цезарь потихоньку присел на краешек кровати. Лукреции нравилось слушать его, в отличие от всех остальных мужчин, он никогда не лебезил перед ней, и, кроме всего прочего, он был умен. Очень умен.

- Я видел, как ты сегодня осталась на празднике, Лукреция. Тебе там понравилось?

- Я думаю, если бы вы все так не напивались, мне бы понравилось больше! Кроме того, почему вы все время пытаетесь выпроводить меня оттуда? - Она недовольно надула губки, прекрасно осознавая, как дразнит этим брата.

Цезарь нежно поцеловал ее в губы. По-братски.

"Интересно, что последует дальше", - пронеслось в прелестной головке.

- А ты хочешь остаться там, вместе с нами? - Цезарь погладил ее по щеке.

Лукреция прижалась к теплой ладони.

- А можно?

Брат обнял ее уже не по-братски. Она не стала его отталкивать. Цезарь был такой родной. Ведь он не желает ей зла и не сделает ничего плохого. Ей было интересно - если любовью занимаются все вокруг, значит, можно и ей? Для вопросов морали она была еще слишком неопытной и юной. Ее не мучили совесть и проблемы нравственности. Ведь ее отец, наместник Бога на земле, благополучно нарушал все десять заповедей этого Бога. С детства никто ей не подал хотя бы крошечного примера нравственной жизни. Евангелие оставалось непререкаемым авторитетом, но только не в повседневности. Совесть лишена цели. Мысль расходилась со словом, слово с делом. Лукреции оставалось только умело и полно брать от жизни все, что она способна предложить, и подчинить время наслаждению.

Так, по легенде, Лукреция стала любовницей брата. Они встречались тайком. Цезарь приходил к ней, когда все вокруг спали. Ни одна женщина не могла доставить ему такого удовольствия, как эта еще не до конца сформировавшаяся женщина с недетским темпераментом. Она заставляла его любить себя снова и снова и с каждым разом казалась все ненасытней. Их тайная связь сохранялась до тех пор, пока Лукреция не забеременела. О кровосмесительной связи заговорил весь Рим. Лукрецию сравнивали с Друзиллой, сестрой древнего императора Калигулы. Когда слухи дошли до Родриго Борджиа, он не на шутку разозлился. Его девочка, которую он берег как зеницу ока, могла принадлежать мужчине? И что самое отвратительное, ее первым мужчиной стал его сын. Черт побери, неужели этому Цезарю не хватает женщин вокруг?

Разгневанный Родриго немедля выслал Цезаря на учебу в Пизанский университет, а Лукрецию - на воспитание в крестьянскую семью.

* * *

По дороге в деревню Лукреция потеряла ребенка.

На свежем деревенском воздухе Лукреция быстро выздоровела, мало того, она преобразилась, из просто красивого ребенка превратилась в обольстительную девушку. Фарфоровая кожа, белокурые волосы, лицо Мадонны и лукавая улыбка слегка большого рта. Перед ней не устоял бы ни один мужчина. Лишь через три месяца отец разрешил ей вернуться во дворец, хотя его злость не прошла до конца.

Когда Лукреция впервые появилась перед ним после разлуки, Родриго немного смутился. Странно, но за несколько месяцев он успел позабыть черты своей дочери. Она выросла, и того беззаботного ребенка с прямодушным взглядом уже нет. На него смотрела очаровательная женщина с томными глазами.

В ту ночь Родриго долго не мог заснуть, происшедшая перемена в дочери его просто потрясла. Он почему-то снова и снова представлял ее в объятиях Цезаря. И шестидесятилетний кардинал начинает смотреть на Лукрецию как на женщину. Ведь в свои годы он еще силен, у него блестящий ум и прекрасное здоровье.

Родриго начал осыпать дочь подарками, стремясь предупредить малейший ее каприз. Платья за тысячи дукатов, драгоценности пригоршнями, бои быков. Поначалу Лукреция воспринимала это внимание как должное, - наверное, отец почувствовал свою вину за ее заточение и решил ее искупить. Но почему он начал смотреть на нее как-то по-иному? Оценивающе...

- Ты будешь королевой. Для этого тебе нужна власть, - часто вспоминала она слова Цезаря.

А почему бы и нет? Кто сможет ей дать столько власти, если не всемогущий Папа? Эта игра ей понравилась. Ведь если Лукреция могла быть с братом, что помешает ей быть с отцом? И весь Рим замер в предвкушении невиданного скандала, заметив, что дочь Папы ведет себя с ним как опытная куртизанка. Лукреция появлялась на обедах в прозрачных одеждах, задерживалась после ужинов в общей зале, флиртовала с мужчинами. Однажды она даже забрела в покои отца в тот момент, когда он занимался любовью с очередной фавориткой.

Залившись притворной краской, она убежала... Маленькая бестия, она прекрасно понимала, что отец - прежде всего мужчина. И не просто мужчина, а привыкший завоевывать и подчинять. Ее к нему влечет больше, чем к Цезарю, больше, чем к самым известным красавцам двора. Но наверное, Родриго сам так и не осмелился бы дотронуться до дочери. Если бы не случай, о котором потом с притворным смущением рассказывали при всех европейских дворах.

Говорили, что Папа вернулся после переговоров с неаполитанскими представителями сильно не в духе. Мрачный вид его не развеяли ни вино, ни музыка.

- Отец, вас что-то угнетает? - елейным голоском спросила его любимица.

- Да, дочка. Но тебе этим не надо загружать свою головку. Это взрослые проблемы. - Он погладил дочь по волосам.

- До каких пор вы будете считать меня ребенком? Я давно женщина и смыслю в некоторых делах не меньше ваших подобострастных советников! воскликнула Лукреция.

- То, что ты познала мужчину, еще не означает, что ты повзрослела, для этого нужен опыт, - сказал Родриго.

- Так поделитесь им, - прошептала Лукреция, прижавшись к груди отца. Она запустила руку в его густую шевелюру и поцеловала в шею.

Родриго почувствовал, что хочет ее. Он попытался скинуть дочь с колен, но она вдруг притянула его к себе и поцеловала. Он давно не чувствовал таких сладких губ...

Не сумевший устоять перед ее прелестями, Родриго долго и очень тщательно скрывал порочную связь с дочерью. И только когда в обществе начали об этом говорить вслух, он решил выдать ее замуж. А чтобы это не было холостым выстрелом, надо было найти мужа, подходящего по политическим соображениям, и желательно безвольного, который не смог бы увезти жену к себе, а жил заложником рядом с ним в Риме.

Черная вдова

Год назад, осенью 1492 года, сложные интриги и многочисленные подкупы возвели кардинала Родриго на папский престол. Родриго Борджиа стал Папой Александром VI. Со всего католического мира в Рим стекались послы, чтобы присягнуть на верность очередному Папе. В этот день королевские представители соперничали друг с другом в оказании знаков внимания святому престолу. Однако были и недоброжелатели. Неаполитанский король, кандидат которого проиграл Александру VI в битве за папскую корону, не смог примириться с поражением.

Чтобы наперед обезвредить врага, Александр VI решил выдать двенадцатилетнюю дочь Лукрецию за близкого к неаполитанскому королю двадцатишестилетнего вдовца Джованни Сфорца. И уже через месяц после известных событий Джованни Сфорца торжественно въехал в Рим. У ворот города его приветствовали два его шурина - герцог Хуан и Цезарь Борджиа.

Роскошно одетая Лукреция с драгоценными камнями в волосах ждала суженого во дворце. Ее подвели к отцу, окруженному десятью кардиналами и многочисленными епископами, он встретил ее с улыбкой. У новобрачной длинный шлейф, поддерживаемый молодой негритянкой. Кроме того, в сопровождении у Лукреции сто пятьдесят дам.

Супруг появился в сопровождении двух папских сыновей. На нем одеяние из золотого сукна, фиолетовое епископское платье Цезаря потускнело на его фоне. Джованни Сфорца преподнес молодой супруге золотое ожерелье.

Лукреция и Джованни стали на колени на позолоченные подушки у ног Святого Петра и подтвердили свое согласие вступить в брак перед нотариусом Камиллом Бенеимбене. Среди присутствующих выделялся загорелый красавец Альфонсо д'Эсте, сын Геркулеса I, герцога Феррарского. Он еще не знает, что через несколько лет ему тоже суждено жениться на Лукреции. Епископ надел кольца молодым супругам, после чего начался грандиозный праздник. Все присутствующие расселись у подножия папского трона в первом зале апартаментов Борджиа.

В опочивальню молодых отвел сам Александр, исполнявший при дочери роль камеристки. Все семейство первосвященника находилось здесь же и наблюдало за происходящим в постели. Самые сильные проявления страсти отмечались дружными похвалами и тостами. Историки изображают свадьбу Лукреции как настоящую вакханалию, организованную для удовлетворения самых низменных инстинктов Папы и его окружения. Но на самом деле эта вакханалия символизировала заключение мира Римом, где правили Борджиа, и Миланом, подвластном семейству Сфорца.

* * *

Медовый месяц Лукреции продлился всего неделю. Предпочитая общество Папы и его утонченные пиршества, она почти не покидала Ватиканского дворца. Мужа с самого начала она третировала и наотрез отказалась переехать в его владения. Лукреция почти перестала выходить из своего дома, расположенного совсем близко от входа в папский дворец. В ее доме была собственная часовня, через которую можно было пройти в собор Святого Петра, а оттуда через Сикстинскую капеллу - в личные апартаменты Святого отца.

С каждым днем Джованни Сфорца все отчетливее понимал, что стал всего лишь орудием в политической игре, и конец 1493 года он решил провести в провинции. А весной следующего года осмелился выразить Александру неудовольствие по поводу союза, заключенного с Неаполем, с которым враждовали миланцы.

- Я умоляю Ваше Святейшество не вынуждать меня идти против моей собственной крови и разорвать узы долга, которые связывают меня одновременно с Вашим Святейшеством и Миланским государством, - говорит он Александру VI.

- Вы слишком много занимаетесь моими делами, - осадил его Папа.

Александр не хотел удалять из Рима зятя и дочь. Он привык к спокойному присутствию Лукреции в двух шагах от Ватикана, во дворце Санта-Мария-ин-Портику. Однако весной 1494 года Лукреции все-таки приходится покинуть блестящий и радостный римский двор. Понтифик приказал своему зятю Джованни Сфорца отправиться в Пезаро, чтобы собрать армию. Вместе с неаполитанцами ему предстояло бороться против французского нашествия. Джованни поставил условие - он едет с Лукрецией, а если без нее - тогда ни о каких военных сборах и речи не может быть. Папе пришлось согласиться.

По случаю отъезда Лукреции он организовал пышный парад. Правда, праздник ничуть не радует Лукрецию, она переживает, что несколько месяцев будет оторвана от высшего света. Она уже представила, какая скука ее ожидает. Кроме того, где гарантия, что стоит ей выпасть из череды событий, как другая не займет ее место?

Приезд в Пезаро 8 июня 1494 года оказался испорченным из-за ливня. В честь приезда синьоров горожане украсили город гирляндами цветов и возвели множество триумфальных арок, однако все было снесено сильным дождем. Тем не менее люди стояли на улицах и приветствовали папскую дочь и свою хозяйку.

В течение нескольких дней Лукреция знакомилась со своим княжеством. Это маленькая равнина, зажатая между зеленых холмов с тихой речкой Фольей. У Лукреции начинается размеренная жизнь, которая протекает между замком и деревней, иногда ее оживляют скромные развлечения. Например, Лукреция любила проводить в деревне конкурсы красоты между девушками. Самой красивой она преподносила подарок и приглашала пожить в своем замке. Обычно девушки не отказывались, кто бы стал перечить хозяйке, от которой зависит жизнь? В деревне распространились слухи, что госпожа заманивает к себе местных красоток неспроста - якобы темпераментной Лукреции недостаточно внимания вечно занятого мужа. И она развлекалась с девушками.

* * *

Осенью Лукреция сильно простудилась, а ее муж постоянно нервничал из-за неуверенности перед неизбежным французским вторжением. Не надеясь особо на помощь тестя, Джованни решил на всякий случай сблизиться со своим профранцузским дядей Людовико Моро. Папа Александр VI, напротив, готовился к вооруженному сопротивлению французам и уже встречался с Альфонсом II Неаполитанским, чтобы вместе разработать стратегию общих действий. Александр VI начинает подозревать о соглашениях зятя с противником. Но схватить его за руку нет возможности - дочь, которая могла бы помочь, больна.

Война с французами была изнурительной, но все же Папа одерживает победу. Более того, ему удалось настроить против Франции многие европейские державы, чему немало способствовала невиданная болезнь, которую принесли с собой французы. Еще в марте 1494 года французский король Карл VIII, собрав огромное по меркам того времени войско, двинул его на юг. Под его знаменами маршировали наемники, прибывшие из разоренных феодалами деревень Германии, Франции, Англии, Швейцарии, Испании, Венгрии и Польши. Всем им выплачивалось регулярное жалованье золотыми "сольдо", от названия которых и произошло слово "солдат". Среди воинов Карла VIII были и матросы, вернувшиеся недавно из Южной Америки на кораблях Христофора Колумба. Карл еще не знал, что успех его едва начавшейся военной кампании уже поставлен под угрозу, вместе с моряками Колумба в Европу приплыла новая страшная болезнь - сифилис.

На коже людей начинают появляться розовые пятна, язвы и лопающиеся пузыри. Волосы на голове редеют словно побитая молью шерстяная одежда. Ухудшается зрение, в мышцах возникают острые колющие боли. Боеспособность солдат резко падает. Сначала медики склонялись к мнению, что они имеют дело с проказой, но вскоре становится очевидно, что это не так. Военный врач венецианского войска Марцеллус Куманус в 1495 году делает беглые записки на полях знаменитой в то время "Хирургии" Петра Аргелаты. Они удивительно точно совпадают с первичными проявлениями сифилиса. Чуть позже его начальник и главный врач венецианцев Алессандро Бенедетта опубликует описания первичных и вторичных признаков заболевания.

Оккупация итальянских территорий войсками Карла VIII вызвала эпидемию сифилиса среди мирного населения. Поэт и историк того времени Пьетро Бембо, который спустя годы станет самым верным возлюбленным Лукреции, писал: "Вскоре в городе, занятом пришельцами, вследствие контагия и влияния светил началась жесточайшая болезнь, получившая название галльской".

Любпытно, что слух о новом опасном заболевании быстро докатился и до Москвы. Великий князь Иван III, посылая в Литву боярского сына Ивана Мамонова, поручил ему "разведать, не приезжал ли кто с болезнью, в которой тело покрывается болячками и которая называется французскою".

Эпидемия сифилиса в Италии стала повальной, и уж кому, как не распутной Лукреции, по расхожему мнению менявшей любовников и любовниц каждую ночь, грозила опасность заразиться. Но ничего похожего не происходит.

* * *

Зимой 1495 года Лукреция с мужем возвращаются во дворец Санта-Мария-ин-Портику. Обстановка в Риме остается по-прежнему тревожной, только теперь угроза исходит изнутри Вечного города.

Весной происходят массовые беспорядки, римский народ уже открыто обвиняет Папу во всех смертных грехах. Это и неудивительно, ведь у Александра VI, давшего обет безбрачия, только что родился сын от любовницы. И тут еще на арену выходит пятнадцатилетняя папская дочь. Мало того что она каждый день устраивает пиры, опустошая казну, так еще и вмешивается в государственные дела. Лукреция вскрывает папские депеши и созывает священную коллегию кардиналов. Туда она непременно является в одежде проститутки, полуприкрытая прозрачным муслином, садится возле отца и с томным видом принимает ласки Папы. Лукреция не скрывает скандальную связь с отцом и братом.

Складывается впечатление, что Святой престол не уважает ни собственную честь, ни честь других. Муж Лукреции Джованни не находит себе места. Он понимает, что Борджиа уже не нуждаются в союзе с Сфорца, а спесь сыновей Папы ранит его до глубины души. Что касается драгоценной женушки, она уже не сторонится его, как прежде, она открыто выказывает ему свое презрение. И он отправляется якобы в паломничество в один из пригородных монастырей, а на самом деле просто бежит из Рима.

Между тем вместе с Лукрецией все чаще видят ее второго брата, красавца Хуана. Он похож на мать Ваноццу Катанеи - у него тоже светлые волосы, такие же зеленые, как у Лукреции, глаза. Но в нем нет жестокости Цезаря и надменности отца. В Риме начинают шепотом говорить, что Лукреции не стоило большого труда затащить и его к себе в постель. Отныне девушка делится на троих, пропорционально власти, деньгам и нахальству.

Что же касается не слухов, а документов того времени, то как раз в этот момент пятнадцатилетняя Лукреция, похоже, начинает активно участвовать в политике папского двора. Она самостоятельно приходит к выводу, что ее брак с представителем семейства Сфорца стал невыгоден для Ватикана, и делится этими соображениями с отцом. Папа удивился, потому что те же мысли все чаще посещают и его. Для обеспечения величия Борджиа нужен новый союз, на этот раз желательно с арагонской династией. Вероятно, это понимает и муж Лукреции, во всяком случае, его скоропостижный отъезд скорее напоминает бегство от неминуемой смерти.

Услышав об отъезде зятя, семья Папы сделала вид, что весьма удивлена им. А сама Лукреция во всеуслышание жалуется, что ее бросили, хотя на самом деле занудливый муж ее порядком утомил. Лукреция вынуждена принять правила игры - она притворяется, что покорилась обычаю, который предписывал удалиться в монастырь замужней женщине, оставленной мужем. И в июне 1497 года она затворилась в монастыре Сан-Систо.

А в Риме сплетничают, что с уходом сестры в монастырь Цезарь буквально озверел и причина тому - его брат Хуан, который не только пресытился своей сестрой Лукрецией, но и сплавил ее с глаз подальше. Но если опять обратиться к дипломатической переписке того времени, то вражда между братьями, свидетелем которой стал весь Рим, кроется отнюдь не в их сердечных пристрастиях к красавице сестренке. Дело было в том, что для старшего сына Цезаря Папа Александр VI избрал духовную карьеру, а младший, оставаясь мирянином, уже был герцогом Гандийским. Светская карьера Хуана складывалась более удачно, Папа уверенно вел его по дороге от герцогства в Испании к неаполитанскому трону. А это уже какой-никакой монарший сан, отсюда, если учесть поддержку Папы, наместника Бога на земле для всех христианских монархов Европы, открывались такие перспективы, что и менее горячая голова, чем у Цезаря Борджиа, могла закружиться. И наконец, настоящим ударом для Цезаря стало назначение Хуана папским легатом на коронацию неаполитанского государя.

Гордясь честью, оказанной сыновьям Папой, мать Хуана Ваноцца Катанеи решила устроить праздник и пригласила их в свой дом. Ваноцца искренне надеется, что здесь братья помирятся. На пиру к Хуану подошел человек в маске и что-то прошептал ему на ухо. По улыбке Хуана все поняли, что речь идет о свидании герцога Гандийского с очередной красавицей. Но на следующий день слуги Хуана обнаружили, что ночью герцог не вернулся в свои апартаменты. Папа поднял на ноги всю стражу Вечного города. И спустя сутки тело Хуана с девятью ножевыми ранами выловили из реки.

Увидев тело любимого сына, исколотое кинжалами, Папа разрыдался.

Господи! Чего стоят все его богатства, сила, власть, если он не смог оградить от несчастья родного сына? Кто посмел поднять руку на него? Ведь это не просто убийство - это бунт!

В первый момент Александр VI нисколько не сомневался в том, что враги таким образом решили расправиться именно с ним. А бедный Хуан - он ни в чем не виновен.

Папа закрыл глаза. Как много надежд возлагал он на Хуана! Ведь в отличие от Цезаря Хуан обладал уравновешенным характером, не хватался по каждому поводу за кинжал, его разум всегда возобладал над чувствами. Но чем дальше продвигалось следствие, тем больше подозрений падало на Цезаря Борджиа. Александр VI вспомнил, как он сам боролся за папскую корону. Сколькими друзьями ему пришлось пожертвовать, сколько чужих жизней на его счету! Ему стало почти физически больно от сознания того, что один его сын убил другого. Александр, может впервые за последнее время, искренне обратился к Богу: "Пусть это будет не Цезарь!" Александр несколько дней никого не хотел видеть. А когда вышел из прострации, он приказал свернуть расследование. Александр прилюдно пообещал расправиться с убийцами Хуана. Но с каждым днем ему приносили все новые доказательства того, что Цезарь стал братоубийцей. Злость и разум боролись в Александре. Публично признать вину Цезаря? Об этом не могло быть и речи! Но если не наказывать его вовсе, то не повернет ли сын оружие против отца? И Александр нашел мудрое решение - убрать всех своих врагов в Риме, обвинив их в убийстве сына, а Цезаря на некоторое время выслать из города, чтобы он мог образумиться. Все равно без отца пока он - никто.

* * *

А Лукреция тем временем была озабочена своими проблемами. В монастыре целыми днями размышляла о том, как убрать с пути постылого Сфорца. Конечно, можно при помощи знаменитого "яда Борджиа". С помощью преданных химиков Александру VI удалось создать целый арсенал чрезвычайно тонких ядов. Использовались даже травы, специально привезенные из Нового Света. Говорят, что еще девочкой Лукреция сама подносила жертвам знаменитое вино Борджиа, которое оказывало свое действие лишь спустя время: от месяца до нескольких лет. У человека выпадали зубы, волосы, сходила кожа, а смерть наступала после длительных тяжелых мук. А чтобы решить дело быстро, в Ватикане пользовались излюбленным ядом без цвета и запаха - мелкими кристаллами цвета паросского мрамора. По легенде, с их помощью Лукреция избавлялась от надоевших любовников.

Но в любом случае - думала ли Лукреция отравить мужа или нет Джованни рядом с ней не было. Александр VI попытался через кардинала Асканио убедить Джованни Сфорца разорвать брачный контракт с Лукрецией. Ватикан предъявил ему обвинение в импотенции. Но оскорбленный Джованни и слышать не захотел о расторжении брака и обратился за помощью к своим миланским родственникам. Однако они слишком дорожили отношениями с Папой и, чтобы отмести вздорное обвинение, предложили Джованни публично провести ночь с Лукрецией или с другой женщиной. Джованни отказался. Он выбрал другой путь - нападение, во всеуслышание объявив, что Папа, так истово желающий расторжения брака своей дочери, хочет просто оставить ее для себя.

Но Александр VI не был оскорблен подобным обвинением и пишет письма беглому зятю. Он предлагает ему достойный способ разорвать супружеские узы - ведь его брак недействителен, так как еще раньше Лукреция была помолвлена с Гаспаре д'Аверса. Такой вариант, конечно, был более приемлем для Сфорца. Но тут закусил удила кардинал, ведущий дело и утверждающий, что предыдущая помолвка на момент брака была расторгнута. Папе приходится начинать все заново. В конце концов кардинал Асканио, не желая терять благосклонность Папы, все-таки уговаривает Джованни признать свою супружескую несостоятельность.

* * *

Лукреция ожидала решения о своем разводе, умирая от скуки в монастыре Сан-Систо. После убийства Хуана отец перестал писать ей нежные письма, но его почтальон, испанский камергер Педро Кальдес, зачастил в монастырь уже по собственному почину.

В цветущих садах и апартаментах для почетных гостей монастыря Лукреция чувствует себя свободной. Вдали от постоянной опеки отца и брата она может отдаваться порывам своей натуры, веселой и сладострастной, как у всех Борджиа. Благодаря своему очарованию почтальон убеждает ее воспользоваться временной свободой. Парочка может целыми днями валяться в постели, предаваясь страсти. Но молодые неосторожны - Лукреция забеременела. Какое-то время тайну удается скрывать под просторными одеждами. Но на шестом месяце беременности Лукрецию ожидает тяжелое испытание - она должна присутствовать на церемонии расторжения ее брака.

В этот день толпа любопытных заполонила Ватикан. Лукреции зачитывают приговор церковного суда.

- Брак Лукреции Сфорца и Джованни Сфорца по решению святой церкви считается расторгнутым, так как за шесть лет супружества жена умудрилась остаться девственницей из-за импотенции супруга!

Среди послов и прелатов прошел легкий шумок. Хороша девственница с таким-то пузом! Неужели Папа не мог найти другой повод для расторжения брака?

Джованни покраснел - еще никогда его так не унижали. Он сжал кулаки, эта беременная потаскуха еще узнает о нем! Он никогда не простит ей своего позора. Тем временем Лукреция вслух подтверждает:

- Да, я девственница.

Ее брат Цезарь вне себя. Едва дождавшись, когда большинство народа разошлось, он обнажает клинок и на глазах отца протыкает Педро Кальдеса шпагой. Рана оказалась несмертельной, поэтому бедного почтальона отнесли в тюрьму. А потом, как написал тюремщик в своем донесении, его раненый узник "упал в Тибр против своей воли". Через неделю из реки выловили еще одно тело - камеристки Лукреции, которая не смогла "ее уберечь".

* * *

15 марта Лукреция родила сына. Правда, о таинственном новорожденном заговорили только три года спустя по случаю его легитимации Александром VI в 1501 году. Потребовались две папские буллы, чтобы узаконить ребенка. Гласности предали только первую, в которой говорилось, что римский инфант Джанни - сын Цезаря и "одной незамужней женщины". Во второй булле Папа признал его своим сыном, это должно было помешать Цезарю захватить владения, принадлежавшие матери ребенка. Однако в результате столь сложной процедуры признания ребенка Лукреции злые языки получили еще один повод обвинить отца и сына, претендовавших на отцовство, в кровосмесительстве. Все эти слухи имели совершенно конкретную и сиюминутную цель: помешать новому браку Лукреции и сближению Рима с Неаполем.

Ведь Папа уже выбрал нового кандидата в зятья - герцога Альфонсо Арагонского, побочного сына неаполитанского короля Альфонса II. Король неаполитанский был согласен присвоить своему бастарду титул герцога де Бисельи и дать Лукреции приданое в сорок тысяч дукатов. Рождение "римского инфанта" не помешало успешно провести переговоры о замужестве Лукреции.

29 июня в Неаполе происходит бракосочетание восемнадцатилетней Лукреции и семнадцатилетнего Альфонсо Арагонского, который считался одним из самых обаятельных принцев того времени. Но ни его красота, ни ум не трогают папскую дочь. Она по-прежнему равнодушна к мужу. Ведь она уже понимает, что для ее отца она сама и ее мужья, в сущности, лишь инструменты большой политики. Стоит ли привязываться к человеку, чтобы потом страдать?

Молодого мужа Лукреции почти сразу отправили в Неаполь, и жена его, с облегчением вздохнув, продолжает вести прежний образ жизни. Она живет в собственном дворце, где постоянно гостят поэты, художники, музыканты, толчется целая куча слуг. Днем ее любимым развлечением становятся бои быков, беседы на политические темы, охота и разнообразные проделки на улицах города. А ночи она посвящала балам, маскарадам и пирам.

Расходы были соответственными. Поэтому все чаще на праздники приглашались знатные вельможи и богатые священники. Время от времени кого-то их них выносили из дворца Лукреции. По Риму поползли слухи, что их там травят, как крыс. И это похоже на правду. Ведь имущество жертв тем или иным путем почему-то оказывалось в папской казне.

Между тем для Цезаря Борджиа, который после смерти Хуана наконец добился разрешения отца снять с себя рясу и еще в 1499 году повел под венец Шарлотту д'Альбре - родную сестру короля Иоанна Наваррского, пришло время выполнять свои обязательства по брачному контракту. Вступая в брак, Цезарь поклялся участвовать в завоевании Неаполя и Миланского герцогства. Выходило, что для мужа Лукреции неаполитанца Альфонсо ее отчаянный братец и всемогущий отец стали врагами. Альфонсо понимает, что отныне его жизнь висит на волоске, и бежит из Рима. Он пишет жене, чтобы она приехала к нему. Но Лукреция снова беременна.

1 ноября у Лукреции рождается сын Родриго. Ее родичи завели с герцогом Альфонсо длинную и скользкую политическую интригу - им надо во что бы то ни стало склонить его на свою сторону. Но затеянная отцом и сыном Борджиа игра неожиданно зашла в тупик. В отличие от первого мужа Лукреции Альфонсо проявил удивительную строптивость и самостоятельность, никак не желая подчинять свои собственные интересы чужим.

Тогда горячий и необузданный нравом Цезарь не нашел ничего лучшего, чем разрубить гордиев узел при помощи испытанного им неоднократно средства. Коль скоро ему никак не удавалось заставить мужа сестры плясать под свою дудку, а умирать от яда бдительный Альфонсо не желал, Цезарь при личной встрече с герцогом нашел какой-то совершенно вздорный повод для ссоры и ударил шпагой совершенно не ожидавшего вооруженного нападения Альфонсо. Но и тут упрямый герцог никак не хотел умирать. Целый месяц стерегут и выхаживают больного сиделки, однако неизвестным все же удается задушить герцога в собственной постели.

Любовница сифилитика

В 1501 году Лукреция снова вступает в брак. И опять из соображений политики. Теперь мужем дочери Папы Римского стал принц-наследник герцогства Феррарского Альфонсо д'Эсте. Когда ему сватают Лукрецию, 24-летний вдовец сначала отказывается - он любит другую. Но Александр VI с помощью кардинала Феррари торгуется с герцогом. В итоге они сходятся на ста тысячах дукатах такова цена Лукреции.

Альфонсо д'Эсте был смуглым, широкоплечим, с суровым взглядом и чувственными губами. Он любил военное дело, играл на виоле и расписывал фаянс. Но на том его любовь к искусству и заканчивалась. Зато прославился он семейной чертой Эсте - жестокостью. В Ферраре все помнили, как он выпустил на площадь, заполненную людьми, разъяренного быка и, хохоча, наблюдал с балкона, как животное растерзало нескольких горожан.

После свадьбы, прошедшей с такой пышностью и развратом, какового не знала даже языческая древность, Лукреция со своим мужем покидает Вечный город. На этот раз супруг оказался ее достойным соперником. Чары Лукреции на него вовсе не действовали. Для начала он установил за женой круглосуточную и неприкрытую слежку. И поселил он ее в Ферраре в огромном мрачном замке, окруженном рвом с водой.

Здесь у нее были три комнаты, обитые золотыми и нежно-голубыми обоями и выходившие окнами в садик. Лукреция со временем начинает понимать, чего стоят ее скупые родственники. Муж выделил ей на содержание десять тысяч дукатов, а ведь некоторые ее платья стоили дороже. Однажды Лукреция решила публично осудить жадность герцога Феррарского. Пригласила всю его семью на ужин в свои апартаменты и выставила на стол всю серебряную и золотую посуду с гербами Борджиа и специально привезенные изысканные вина из папских погребов. Муж лишь хмыкнул при виде всего этого великолепия. С огромным трудом Лукреция добилась разрешения поселиться в Белригуардо - загородном доме Эсте.

* * *

Здесь в ее окружении снова появляются люди искусства. Среди них поэт и постановщик античных комедий Никколо де Корреджо, незаконнорожденный племянник герцога Феррарского Геркулеса I.

Лукреция понемногу привыкала к новой жизни и стала находить в ней свои прелести. Ночь принадлежит Альфонсу, день - поэтам, вечером церемония купания в компании подруг. Камеристка готовит ванну, благовония и мавританские купальные халаты. Когда ванна нагревается, Лукреция и одна из ее фавориток погружаются в душистую воду. Там они долго плещутся, а камеристка следит, чтобы вода не остыла. Затем, надев расписные халаты, женщины отдыхают на подушках, вдыхая аромат курильниц.

Здесь Лукреция узнает о победном марше Цезаря на Урбино и Камерино и бегстве Гвиробальдо де Монтефельте, который просит убежища у семейства Эсте. Но их мучают опасения - а вдруг Цезарь теперь повернет свое оружие против герцогства Феррарского?

Лукреция могла бы вмешаться и убедить своего мужа и свекра Геркулеса оставаться на стороне Цезаря. Но тяжело протекающая беременность не позволила ей этого сделать. Она слегла, к ней приставили сразу пятерых врачей.

Внезапно ночью к ней приехал Цезарь. Он пообещал, что завоеванный им Камерино станет вотчиной ее сына Джанни Борджиа. Лукреция соглашается поговорить с мужем и убеждает его помочь Цезарю разбить Гвиробальдо. В итоге и герцог Альфонс, и Цезарь становятся закадычными друзьями и вместе уезжают в Париж повеселиться. Альфонс даже забывает, что его жена беременна. Лукреция рожает мертвую девочку и сама неделю находится на грани смерти. Муж и брат в спешке покидают Францию, но, когда они приезжают в Феррару, Лукреция уже поправилась.

Надо помнить, что по нашим меркам Лукреция была еще сравнительно молодой женщиной, но постоянные беременности и роды истощают ее организм. Когда она отпрашивается у мужа пожить отдельно, тот не возражает.

В то время как сестра живет в уединении, ее неуемный брат Цезарь, начитавшийся в университете книжек языческих авторов о былом величии Рима, полон решимости оправдать свое претенциозное имя. Он желает объединить раздробленную Италию под своим скипетром нового римского императора. Возрождение Италии, по его мнению, должно быть во всем - не только в искусстве.

С помощью отца Цезарь сумел завязать контакты с французским королем Людовиком XII и в связи со смертью герцога получить от французской короны герцогство Валентинуа в Дофине. Казалось, мечты сбываются и путь к вожделенному трону скоро откроется: Цезарь - близкий родственник короля, а устранить Иоанна Наваррского и его наследников семье Борджиа ничего не стоило.

Но в роковом 1503 году счастье вдруг изменило ему: Цезарь попадает в плен. Казалось, теперь все окончательно рухнуло и с Цезарем жестоко расправятся. Однако не тут-то было, хитроумный Борджиа и здесь все-таки сумел выкрутиться - в 1504 году, пробыв в плену почти год, путем бесконечного множества разных интриг, льстивых подкупов и клятвенных обещаний громадных залогов и уплаты выкупа ему удалось освободиться.

* * *

В 1503 году Лукреция решает дать балет во дворце Строцци. Ее свекор, старый герцог Геркулес, ворча на сумасшедшие траты невестки, все же раскошеливается. На балу Лукреция встречает венецианца Пьетро Бембо. В свои тридцать с небольшим лет он уже заслужил авторитет выдающегося ученого и считался вождем течения гуманистов и постоянным соперником Петрарки. Галантный и обходительный в отличие от ее мужиковатого Альфонса, Пьетро очаровал Лукрецию.

С этого момента Лукреция возродила традицию устраивать пышные праздники и светские приемы. Она начинает нежную переписку с Бембо. В первом стихотворении поэт воспевает браслет на запястье прекрасной дамы. А затем они включаются в игру и описывают то, что якобы видят в волшебном шаре. Поэт увидел лицо Лукреции и Елены Спартанской, украденной Парисом. Лукреция превосходит ее красотой, и красота ее к тому же не может затмить ее ум. Впервые Лукреция играет с мужчиной в такую игру - обычно все сразу сводилось к паре ночей, и после этого она расставалась с ними. Но тут все по-другому, Пьетро пишет ей:

Ты застилаешь очи пеленою,

Желанья будишь, зажигаешь кровь,

Ты делаешь настойчивой любовь,

И мукам нашим ты подчас виною...

И Лукреция тоже стала мудрее, она начала находить удовольствие в самой игре обольщения. Проходит еще несколько месяцев, прежде чем Лукреция сдалась. Она ответила ему стихами Лопеса де Эстнуньига:

Я думаю, что если бы я умер,

и с несчастьями угасли б

все мои желанья,

и мрак окутал бы тот мир,

в котором пусто

без моей любви.

За этим она послала влюбленному в нее поэту прядь своих волос.

"Меня радует, что каждый день вы находите новый способ еще больше разжечь мою страсть, как вы это сделали сегодня с тем, что еще совсем недавно украшало ваше ослепительное чело", - ответил поэт. Платоническая любовь сменилась страстью. Но как раз в это время Лукреция получила от кардинала Ипполита известие о смерти своего отца.

Она упала без чувств, а очнувшись, зарыдала. Никогда Лукреция не рыдала так, как сейчас. Ее отца, могущественного Папы, больше нет. Ее муж Альфонс нанес ей всего один короткий визит соболезнования. А свекор Геркулес одному из своих друзей написал, что смерть развратного Папы нисколько его не огорчила: "Хотелось бы, чтобы Божественное провидение и Доброта дали нам пастыря доброго и примерного, чтобы он изгнал зло из своей Церкви". Он распускал слухи, что отец его невестки Лукреции умер от отравы, по ошибке отведав вина, которое приготовил для расправы сразу с пятью кардиналами.

И тут самым искренним другом Лукреции оказался Пьетро Бембо: "Вы знаете о моей безграничной преданности и знаете, что ваша боль - и моя тоже. Более, чем кто-либо другой, вас сможет утешить ваша бесконечная мудрость". - "Эти несчастья не сломили меня, они не смогли ослабить моих постоянных и страстных мыслей, они только укрепили и еще больше разожгли во мне желание служить вам", - отвечает она.

Увы, на этом их связь обрывается. Поэт уезжает в Венецию к заболевшему чумой младшему брату. Оттуда он отправляет Лукреции медальон, который просит надевать каждую ночь в знак любви. Это было его последнее письмо к Лукреции. Альфонс узнал о связи своей жены и запретил доставлять ей почту из Венеции. В 1505 году выходят "Азоланские беседы" Пьетро Бембо, посвященные прекрасной даме из Феррары.

* * *

После смерти Александра на папский престол сел Юлий II. При его правлении Цезарь Борджиа уже не мог надеяться на помощь французского короля, мало того, Папа советует герцогу Феррары отослать куда подальше Лукрецию, которая не может дать наследника. Но д'Эсте не собираются этого делать - в этом случае им пришлось бы возвращать ей приданое.

Лукреция понимает, что теперь единственным залогом величия Борджиа остается герцогство Романьи, завоеванное Цезарем. Но Венеция поддерживает бывших государей этой земли и решает вернуть им земли. Тогда разъяренная Лукреция сама собрала армию в тысячу пехотинцев и сто пятьдесят лучников и направила их на помощь брату.

Не сестринская любовь движет Лукрецией, ей необходимо обеспечить будущее своих детей. Мало того что свекор и муж пытаются прибрать к рукам ее личное имущество, так к тому же она не может находиться рядом со своими детьми. Ей запрещено привозить сыновей в Феррару, так как они могут внести сумятицу в вопрос наследования герцогской короны. А тут еще умирает от воспаления легких ее младший сын тринадцатилетний Родриго. Ее скорбь безгранична.

Неудачи преследуют семью Борджиа одна за другой. Вскоре Цезарь разоряется. Лукреция теряет Камерино, принадлежащий "римскому инфанту". Цезарь полностью поглощен планами мщения. Но в мае 1504 года его бросают в тюрьму.

* * *

После смерти старого Геркулеса I д'Эсте в 1505 году Лукреция стала правящей герцогиней Феррары, и ей удалось убедить мужа привезти сына. Лукреция постаралась обеспечить сына хорошим образованием, он воспитывался в среде гуманистов и образованных людей. В 1517 году красивый юноша будет принят при дворе Феррары, но его представят как брата Лукреции.

В роли герцогини Лукреция чувствует себя прекрасно, в это же время она, как говорили злые языки, становится любовницей влиятельного родственника мужа Франциска де Гонзага. Он помогает ей вызволить Цезаря из заточения. Однако не прошло и месяца, как к Лукреции приезжает гонец с известием о гибели брата. По всей Ферраре раздается похоронный звон колоколов. Теперь Лукреция осталась поистине одна - без могущественного отца и хитрого брата. Она ясно осознавала, что рассчитывать ей больше не на что.

19 сентября 1505 года герцогиня Феррарская родила мальчика Александра, но ребенок оказался слабым и умер через месяц. В 1508 году Лукреция родила сына, которого назвали Геркулесом II, через год еще одного сына, который впоследствии стал Ипполитом II. Пережитые вместе трудности примирили Лукрецию и Альфонса. Людовик XII, заявлявший восемь лет назад, что Лукреция "не та женщина, которая нужна дону Альфонсу", признает, что был не прав. Она прекрасно справляется как с обязанностями хозяйки дома, так и с государственными делами. А благодаря смерти папы Юлия II в 1513 году Лукреция спасает для своих детей их наследство - Романью.

Она уже не та юная красавица, покорявшая мужчин с первого мига. Лукреция родила уже десять детей, начав рожать с пятнадцати лет.

В 1518 году умерла ее мать Ваноцца Катанеи, а в 1519-м - от сифилиса в последней стадии скончался последний ее любовник Франциск де Гонзага. Судя по симптомам, был он болен "французской болезнью" никак не меньше лет двадцати, и даже как-то странно, что, будучи, по утверждениям современников, любовником Лукреции, он ухитрился не заразить ее. Странная любовь была у них, согласитесь.

В тридцать девять лет Лукреция вновь ждет ребенка. Но родившаяся девочка умерла, едва ее успели окрестить. У Лукреции началась родильная горячка. Альфонс не отходил от жены несколько дней. Перед самой смертью она прошептала, чтобы за нее испросили полное прощение грехов лично у нового Папы Римского Льва X.

Собственные грехи Лукреция поведала духовнику. Все остальные ее грехи и так очевидны. Если опустить сплетни и слухи, сопровождавшие дочь Папы Александра VI и сестру Цезаря Борджиа на протяжении всей ее жизни, то этих грехов всего четыре. Трижды она не по любви, а из высших государственных соображений была вынуждена согласиться выйти замуж за нелюбимых мужчин, которые ее люто ненавидели. И один раз, уже на исходе своей жизни, она испытала настоящую любовь. Но ее любимый, один из самых выдающихся гуманистов своего времени и простой поэт, увы, был неровней для сестры и жены герцогов и дочери наместника Бога за земле.

В отпущении ее личных грехов Ватикан Лукреции не отказал. Но ее главный грех - то, что у нее были отец и брат, - Лукреции не простили. На ее могильной плите было высечено: "Здесь покоится Лукреция Борджиа, дочь, жена и невестка Папы Александра VI".

Жизнь продолжалась. После смерти троих Борджиа - отца Родриго, сына Цезаря и дочери Лукреции - человечество отнюдь не стало чище и лучше. Люди были такими, какими были. Потом это время назовут эпохой Возрождения.

Утомительное счастье Марии

де ла Гранж д'Аркиен,

польской королевы

Никаких шансов стать королевой у этой мелкой дворяночки не было. Но получилось как в сказке: она стала королевой, полюбив храброго солдата. Правда, закончилось все, как в жизни.

Казалось, что будущая королева Польши Мария де Гонзаг, невеста короля Владислава, везет с собой из Франции целый пансион невест для польских шляхтичей. Впрочем, так оно и было на самом деле.

Заканчивался 1645 год. Речь Посполитая (Польша) уже перевалила через апогей своего расцвета и неотвратимо скатывалась к своей величайшей трагедии. Остались в прошлом великие подвиги польских рыцарей, сажавших на престол царей в огромной заснеженной Московии и в капусту рубивших несметные татарские полчища, набегавшие с юга на земли Речи Посполитой. Уже не хватало сил управиться с собственной казачьей вольницей, которая под знаменами православной веры грабила имения польских магнатов. Гетман реестрового казачества Зиновий Богдан Хмельницкий, кровно обиженный на поляков за то, что его жена предпочла ему польского рыцаря, как хитрая лиса вел переговоры одновременно и с Москвой, и со Стамбулом, и с турецким вассалом - Бахчисараем. С севера постоянно грозили шведские войска, дисциплинированные, с железными телами, закованными в стальную броню, и душами, закованными в еще более прочную броню истинной веры - лютеранской. Мелкие немецкие князьки тоже один за другим переходили в лютеранство и ждали своего часа, чтобы по-шакальи накинуться на ослабевшую добычу и оторвать от нее свой кусок.

Крайний восточный форпост католицизма Речь Посполитую, объединявшую Польшу, Литву и православную Украину, раздирали внутренние противоречия слишком много тут развелось магнатов, и каждый имел собственный гонор. Ватикану была нужна здесь не столько сильная рука, сколько умелая - гладить польских магнатов против шерсти означало бы окончательно потерять Польшу. Проводить в жизнь эту новую политику Ватикана был уполномочен кардинал Ришелье, а после его смерти - достойный преемник на посту первого министра кардинал Мазарини, всесильный правитель оплота католического мира Франции.

Мазарини был настоящим учеником иезуитов. Инструмент воздействия на внутреннюю политику Польши он выбрал безошибочный и готовил его исподволь. Этим инструментом была красавица Мария де Гонзаг, первая любовь Гастона, герцога Орлеанского. Оберегая брата французского короля от необдуманных поступков, еще Ришелье заключил прекрасную итальянку в Венсенский замок, чтобы та на досуге призадумалась, в чем ее истинное предназначение сводить с ума лучших мужчин Франции или служить своей красотой далеко идущим планам церкви. Из заключения Мария вышла как шелковая и, когда узнала, что ей предстоит выйти замуж за польского короля, молча стала собираться в полудикую страну.

Сразу надо сказать, что с уготованной ей ролью Мария де Гонзаг справилась блестяще. За годы правления ее слабого мужа Польше пришлось перенести смертельный удар, от которого могла закончить свое существование и более сильная держава. Добрая половина страны - Украина - перестала подчиняться Варшаве, присягнув на вечную верность царям Московии. И тем не менее где лаской, а где жестокостью Марии де Гонзаг удалось удержать в повиновении оставшихся польских и литовских магнатов. Уже, казалось, решенный историей раздел Польши был отстрочен почти на полтора века.

* * *

Любопытные, встречавшие поезд невесты польского короля в дороге, видели, как из одной из карет выглядывает миловидное личико четырехлетней девочки со звучным именем Мария де ла Гранж д'Аркиен. Правда, кроме этого некогда славного имени и смазливого личика, у малышки ничего не было. Ее родители остались в Париже. Избавиться от лишнего рта было для них большой удачей. Обедневший провинциальный дворянин, ее отец зарабатывал на хлеб своей шпагой гвардейского капитана, причем не той гвардии, которая несла охрану короля под командованием господина Дезэссара и которую мы знаем по захватывающим романам Александра Дюма, а той гвардии, которую наряду с армией посылали воевать во всякие дыры усмирять кальвинистов, фландрских торгашей, голландских менял и прочую протестантскую сволочь.

Девочка была единственным ребенком в свите невесты польского короля Владислава, и малышка одним фактом своего присутствия в свадебном поезде Марии де Гонзаг чуть не расстроила свадьбу. Королю Владиславу не было еще сорока лет, но он уже был развалиной - ожиревший сверх всякой меры, большую часть суток он проводил в постели, где даже обедал. Но наслышанный о прелестях своей уже, правда, не очень молоденькой невесты - Марии де Гонзаг было уже за тридцать - ждал ее с большим нетерпением. Свадебный же поезд двигался медленно. Невеста, тоже наслышанная о прелестях своего будущего супруга, явно не торопилась в Варшаву, подолгу задерживаясь во владениях немецких князей и развлекаясь здесь на балах и приемах, устраиваемых в ее честь. И когда она достигла уже Данцига, от Владислава прискакал гонец, который сказал, что королю нежелателен приезд его невесты в Варшаву, ей приказано задержаться на неопределенное время, о дальнейшей же ее судьбе король Владислав даст ей знать особо.

Какой конфуз! Неужто Мария де Гонзаг неосторожно дала повод к ревности Владислава своим поведением во время путешествия? Ничего же такого не было! Гонца из Варшавы ласково расспросили, в чем дело, и выяснилось, что в Польше откуда-то появились слухи, что невеста их короля настолько распутная особа, что осмелилась ехать под венец прямо со своим незаконнорожденным ребенком, мол, каждый может видеть в ее свите маленькую девчонку, которую королева ласкает и отличает от всех прочих.

Недоразумение скоро разрешилось, невеста благополучно обвенчалась со своим суженым и стала королевой Польши. Но малышка, которую по приезде в Варшаву все начали называть на свой лад Марысенькой, отныне была вынуждена прозябать на задворках королевского дворца, чтобы своим видом не возбуждать неприятных воспоминаний у короля.

Польский двор, где росла девочка, строгостью нравов не отличался. В свои пятнадцать лет она уже была не по годам развита, как в физическом, так и в нравственном отношении. Говорили, что королева уже имеет на нее виды. У Марысеньки появились поклонники, но королева определила ей в мужья не овеянного славой рыцарских походов красавца шляхтича, а ленивого и благодушного пьяницу князя Замойского, владевшего огромными поместьями и к тому же бывшего в родстве с другой богатейшей польской семьей князей Острожских, которые, к сожалению польской короны, в основном исповедовали православие.

В том, что князь не устоит перед очарованием худородной невесты, королева не сомневалась ни секунды, ибо Марысенька была чудо как хороша собой. Овал лица немного удлиненный, с тонкими очертаниями рта и насмешливым выражением. Нос с горбинкой, продолговатый миндалевидный разрез глаз, тонкий и гибкий стан. Непринужденность движений придавали ей особую прелесть. И ко всему этому - своенравность характера: необычайная забота о себе, без малейшего внимания к другим. Марысенька любила повторять: "Мне хорошо, вам плохо - тем хуже для вас". Королева словно видела в своей воспитаннице себя, свой культ личного "я", всепоглощающий, требовательный и категорический, самовластие, не допускающее противоречий, не признающее препятствий. Королеву даже немного пугала твердость сердца юной красавицы, явно способной идти прямо к цели, не допуская уступок и компромиссов.

* * *

Свадьба Марысеньки с Замойским состоялась в марте 1657 года в Варшаве. Королева возложила на прекрасное чело своей воспитанницы великолепную диадему из алмазов, преподнесенную ей женихом.

Свадебная церемония отличалась необыкновенной пышностью. Невесту наряжали в покоях королевы, туалетный столик был уставлен подарками. На свадебном пиру за здравие невесты было выпито триста бочек венгерского вина, шляхтичи, по своему обыкновению, перепились.

Однако торжества отгремели, молодые отбыли в имение мужа Замостье, и очень скоро Марысеньке пришлось пожалеть о выборе королевы. Ни богатство почти царственной обстановки, ни радость материнства - а она родила одного за другим троих детей - не могли примирить ее с мыслью, что она стала женой человека, не имевшего никаких княжеских достоинств, кроме имени и богатства, пьяного, грубого и не способного оценить ее как женщину. Дети рождались слабыми, болезненными и вскоре умирали. Опечаленная и возмущенная безобразными сценами мужниного пьянства, она горевала, считая свой дом настоящей тюрьмой.

Марысенька пыталась развеяться поездками в Варшаву, где ее появления вызывали чувство всеобщего сожаления. Муж служил помехой всему, и королева, когда-то сама подвигшая Марысеньку на этот брак, изо всех сил теперь старался избавить ее от этого бремени. Тем более что Замойский не оправдал надежд королевы как возможный военачальник и опора королевства - весь свой шляхетский гонор он утопил в кубке с вином.

Короля Владислава сгубило обжорство и лень, не прошло и двух лет после его свадьбы, как он умер, не оставив потомства. Выбор у вдовы был небольшой: ей предстояло выйти замуж за одного из двух братьев покойного Владислава. Она выбрала того, кого ей настоятельно порекомендовал папский легат в Варшаве, и сейм утвердил ее выбор, избрав новым королем Польши Яна-Казимира. А в Польше тем временем началась очередная смута. Военные были недовольны выбором королевы, этим воспользовались Швеция и Россия. Шведы вторглись в пределы государства и заняли Варшаву. Королевской чете пришлось бежать в Силезию. Украина окончательно отпала от Речи Посполитой. Воевода Ромодановский вел приграничную войну на изматывание. Польше требовалась твердая рука, такая рука была, но, увы, женская. И польская шляхта это чувствовала, магнаты отказывались подчиняться женщине.

Один из самых богатых и энергичных польских князей Любомирский, судя по его поведению, возомнил себя новым Юлием Цезарем, к тому же уже перешедшим Рубикон. Он в открытую бунтовал против королевской власти, черпая деньги и моральную поддержку из Вены, исконной соперницы Парижа в борьбе за польский престол.

Брак королевы с Яном-Казимиром оставался бездетным, и кардинал Мазарини питал надежды установить в Польше, где королей избирали шляхтичи на сейме, хотя бы видимость династии, выгодной Франции. Интрига Мазарини заключалась в том, чтобы выдать сестру польской королевы Анну за ставленника Версаля и объявить их чету наследниками польского трона. Рассматривались разные кандидатуры, пока Париж наконец не остановился на герцоге Ангиенском. Но против него и вообще против любого, угодного Мазарини, возражал Любомирский, подкрепляя свои возражения вооруженной силой. В Париже даже начали собирать наемное войско, обратились в Швецию с предложением вместе вторгнуться в Речь Посполитую и разбить сторонников Любомирского. А королева Мария де Гонзаг вполне серьезно обсуждала со своим духовником-иезуитом вопрос о том, можно ли пригласить Любомирского на переговоры и убить его, не противоречит ли это общепринятой морали и догматам католической церкви. Было решено, что не противоречит, ибо законы человеческие и Божеские не распространяются на преступников подобных Любомирскому, убить его из-за угла можно с чистой совестью. В Польше началась очередная гражданская война.

Королева Мария лихорадочно искала сильную мужскую руку, на которую она могла бы опереться в борьбе с Любомирским и усмирить гонор шляхты. И в какой-то момент ее словно осенило: такой человек есть! Пусть он не столь знатен, но молод, имеет авторитет лихого командира даже среди воинственной шляхты, которая на своем неспокойном бранном веку видала всяких. И наконец, он на всю свою жизнь будет благодарен королеве за то, что она его возвысит. Это был сосед Замойского молодой Ян Собесский, уже прославившийся в стычках с татарами и казаками Хмельницкого. К тому же королеве не надо было подбирать какой-то особенный ключик к этому гиганту с лицом чисто славянской красоты. Все видели, что Ян Собесский неровно дышит в присутствии своей молодой соседки по имению, супруги пьяницы Замойского красавицы Марысеньки.

* * *

Тем временем Марысенька, еще не подозревавшая о том, что ее имя все чаще упоминается в донесениях папских легатов и письмах кардинала Мазарини, продолжала скучать в летней резиденции своего супруга и господина. Охота, верховая езда, фехтование, балы и маскарады мало ее занимали до тех пор, пока на них не зачастил их сосед Ян Собесский.

Они встречались и раньше, еще до ее замужества, и сразу понравились друг другу. Но Собесский был все-таки шляхтичем хороших кровей и не мог не видеть серьезных препятствий для брака с иностранкой темного происхождения и сомнительного воспитания. И тем не менее он был частым гостем в Замостье, а будучи в отъезде, часто писал Марысеньке. Недостатка в предлогах к письмам не было: то нужно было сообщить новости о Франции, то одолжить книги, то рассказать новые сплетни из Варшавы. Спустя два года сосед уже был в очень интимных отношениях с супругой воеводы Замойского. Он выбирал материи для платьев Марысеньки, отдавал оправлять драгоценные камни, вмешивался даже в денежные дела прекрасной Марысеньки и, как потом выяснилось, прекрасно знал расположение комнат в замке Замойских.

Однако потребовался еще год для того, чтобы Марысенька смогла полностью завладеть волей и судьбой своего возлюбленного. Они отправились в церковь и перед престолом Господа поклялись друг другу в вечной верности. И пусть это тайное обручение противоречило всем канонам религии, но благословение молодой при ее живом муже дала сама королева. Ведь судя по образу жизни ее мужа, он не только начал терять деньги, но и здоровье его с каждым днем ухудшалось.

* * *

Переписка влюбленных продолжалась, но тон писем изменился. Марысенька без конца упрекает Собесского в том, что он без нее веселится: "Милостивый государь, вы мне кажетесь смешным, воображая, что вам обязаны писать, в то время, когда вы веселитесь. Вы сильно ошибаетесь, думая, что вам обязаны сообщать известия. Мне надоело вам писать, и где бы я ни находилась, я вас предупреждаю, что отвечать не буду. Мой дом не корчма, чтобы являться на один час".

В отчаянии Марысенька решает вернуться на родину, в Париж. Вести, поступавшие во Францию из Польши с большим опозданием, были неутешительными. И не думая следовать за своей возлюбленной в Париж, Собесский готовился сопровождать короля в поход против Московии. Долг и честь прежде всего! А тут еще законный супруг вдруг принял самые решительные меры, чтобы вернуть жену домой: он лишил ее средств к существованию. Она сердилась, плакала и даже заболела. Но довольно быстро примирилась со своей судьбой, и муж был немало удивлен, получив от нее признание в любви, "которую она не переставала питать к своему законному супругу". И если только он согласен устранить прислугу, которая его обкрадывает и наушничает, она с удовольствием вернется к нему, и все пойдет по-старому. Теперь настала очередь Собесского тосковать.

Марысеньке каким-то образом удалось объяснить мужу свои похождения и заслужить прощение. Ведь здоровье его резко ухудшилось, и говорили о завещании, в котором Марысенька утверждалась в правах наследства громадного состояния. Она знала об этом и терпела, но, когда в апреле 1665 года Марысенька осталась вдовой, родичи покойного мужа не пустили ее даже на порог.

* * *

Несколько недель спустя, в мае, по всей Европе разнесся слух, удививший даже видавших виды людей: герцогиня Замойская-Острожская и Ян Собесский обвенчались. Мужа еще не успели похоронить, а она уже замужем! Люди благоразумные не хотели верить, но в июне Gazette de France поместила официальное объявление о том, что брачная церемония назначена на 6 июня. А в июле 1667 года пани Собесская уже готовилась стать матерью и решила вернуться в Париж, чтобы никогда не возвращаться в Польшу. Что она здесь получила? Одного мужа горького пьяницу, а другого, любимого, которого она вообще не видела, как только он получил звание коронного маршала и отправился его отрабатывать в походах и боях.

С дороги Марысенька не писала мужу. Он просил своих друзей навестить ее в Данциге, она их не приняла. Наконец он получил от нее записку в несколько слов. Обиднее всего было то, что как раз в эти дни новоиспеченному маршалу пришлось очень нелегко. Сначала его науськали на Любомирского, который силой попытался захватить королевский престол, а как только с Любомирским удалось договориться по-хорошему, Яна Собесского оттащили за поводок, как драчливого щенка, и скомандовали "фас", показав в противоположном направлении - на мятежную Украину.

Маршал Собесский в отчаянии написал жене: "Если я еще достоин вашей любви, теперь пора это доказать; если меня опять ждет разочарование, оно будет последнее. Тогда все мои мысли, всю мою любовь и все мои силы я отдам другой. Не живому существу, понятно: такого я не найду; но властительнице, которая всегда вознаграждала мои стремления. Ее имя Слава. Выбор за вами, милостивая государыня, решайте сами, желаете ли вы сохранить своего Селадона. Отвечая на его ожидания, предупреждая его желания, ни в чем ему не отказывая, вы еще можете надеяться на его покорность вашей власти и вашей воле".

Но ответа не последовало, и от отчаяния Собесский дрался так, словно искал смерти. Но казацкие пули и татарские стрелы миновали его, зато совершенно нежданно здесь его действительно нашла громкая воинская слава. Стратегические таланты нового польского маршала похвалил сам принц Конде, непререкаемый военный авторитет того времени.

И Марысенька - надо же такому случиться! - резко изменила мнение о своем новом супруге и отце своего ребенка. Она даже начала хлопотать о маршальском жезле для него во Франции, со званием герцога и орденской лентой. Она была еще слишком неопытна в большой политике и не понимала, что Франции вовсе не нужен еще один маршал, Франции и Ватикану нужна популярная и сильная личность в Польше. Из Версаля Марысеньке намекнули, что пани Собесская слишком загостилась в Париже, дескать, пора ей домой, к мужу. А чтобы подсластить пилюлю, ей намекнули, что отречение польского короля Яна-Казимира дело практически решенное.

* * *

Ее возвращение в Польшу в октябре 1668 года было печальным. Муж бросился ей навстречу и встретил ее в Данциге. Но Марысенька имела мрачный и недовольный вид и оживлялась только при разговорах о Франции. Ей очень хотелось вернуться туда. Но в Варшаве готовилось избрание нового короля, и на сей счет у нее были строгие инструкции, которые ей передали от имени короля Людовика XIV.

Однако открытие избирательного сейма задерживалось. Между тем Марысенька была снова беременна. И в довершение ко всему прочему она заболела оспой и едва не умерла. Весной 1669 года, едва оправившись от болезни, она сопровождает мужа в Варшаву, где наконец открылся сейм. Кандидатов на престол было несколько: от французской партии - принц Конде, ставленник Ватикана герцог Лотарингский, брат австрийской императрицы Карл Нейбургский, "князь Московский", то есть царь Всея Руси Алексей Михайлович - от украинских магнатов, тяготевших в объединению с Россией, и, наконец, большинство буйных шляхтичей склонялось избрать новым королем кого угодно, лишь бы он был "Пястом", то есть чистокровным поляком.

Шляхта чаще хваталась на сабли, нежели обсуждала кандитатуры, все кончилось стрельбой в парламенте, и хотя до смертоубийства дело не дошло, но бока депутаты сейма друг другу намяли славно. В итоге новым королем Польши был избран Михаил Вишневецкий - молодой человек, чье богатство ограничивалось кроватью и двумя стульями, но зато он был чистокровным поляком.

И сразу же после его коронации против него был составлен заговор с целью свержения. Марысеньку, которая разрешилась от бремени двумя мертворожденными близнецами и сама едва не отдала Богу душу, срочно вызвали в Париж за новыми инструкциями. На этот раз, поскольку Франция готовились к новой войне с Голландией и ей требовались добрые отношения с Австрией, Марысеньке было велено всячески содействовать браку короля Вишневецкого с кем-нибудь из родни императора Леопольда.

В Польше поведение Марысеньки с королем поняли по-своему, оттуда писали в Париж: "Пани Собесская, не дождавшись полного выздоровления, явилась к королю и присоединилась к особам, желающим заслужить его благосклонность. Худая, бледная, с нарумяненными щеками, она старалась скрыть свою худобу, заменяя отсутствующее очарование чрезмерным кокетством... Жена маршала строит глазки королю и очень явно... Жена маршала все продолжает ухаживать за королем, но так неудачно, что лучше, если бы она совсем отказалась от этого".

Между тем Ян Собесский устал от "челночной дипломатии" своей супруги. Он равнодушно воспринял известие о ее возвращении, встречать не поехал, велев сообщить, что болен. Марысенька поняла, что политика политикой, но она может потерять мужа. Они провели вместе зиму и весну. Собесский с грустным видом подсчитал в ту зиму, что за все годы их брака они были вместе всего несколько месяцев.

* * *

Прошел еще год, молодой король Вишневецкий неожиданно умер, и предстояли новые выборы. Теперь все шансы на успех имел муж Марысеньки, но сам Ян Собесский не рвался на престол, предпочитая славу полководца и тихую семейную жизнь в своем имении между походами. Ведь был он уже не прежним пылким юношей, пятый десяток уже пошел. Однако у Марысеньки были другие планы. Стань ее муж королем Польши, и она смогла бы обеспечить своих многочисленных родственников во Франции. В том, что Людовик XIV раскошелится в обмен на ее поддержку, она ничуть не сомневалась. Так и вышло. Непререкаемый военный авторитет Яна Собесского перевесил на выборном сейме все остальные соображения шляхты, и 21 мая 1674 года он был избран королем.

Буквально на следующий день между Версалем и Варшавой устанавливаются самые теплые отношения. Правда, вопреки ожиданиям Марысеньки, Людовик XIV все-таки остерегался называть ее мужа "мой брат", как принято у венценосных особ в Европе, обращаясь к польскому королю, он писал "Ваше Высочество", но зато Марысеньку Людовик называл "дочерью" - и это в ее глазах искупало высокомерие ее первой родины перед второй.

Ее муж сразу по-военному коротко и четко сообщил Людовику условия его союза с Францией: деньги на войну с турками и татарами, союз с Швецией против Бранденбурга, возвращение польских провинций, похищенных Пруссией во время гражданской смуты, затеянной Любомирским, поддержка Францией внутренних реформ польского короля. Марысенька тоже вела собственную королевскую переписку с Версалем: звание герцога для ее отца, чин полковника для брата и обязательно выгнать из ее родительского дома слугу немца, который обкрадывает ее отца, а служанку, которая принимает ухаживания сторожа, надо отправить на перевоспитание в монастырь. Нетрудно представить себе выражение лица короля-солнца, когда министры докладывали ему о кондициях Варшавы: вороватого дворецкого выпороть и выгнать, служанку потаскушку тоже выпороть и отправить в монастырь!

В Польше тоже почти открыто презирали новую королеву. Гордые шляхтичи и их жены и дочери терпели ее только потому, что у мужа Марысеньки, и это знали все, тяжелая рука. Такой король не будет гневаться и отсылать опальных от двора, а просто зарубит на месте обидчика или мужа обидчицы и точка. Но стоило Яну Собесскому не так ласково, как обычно, посмотреть на Марысеньку, как сразу за их спинами слышался злобный шепот: "Разлюбил, собирается развестись и жениться на Элеоноре, принцессе австрийской".

Ах, если бы недоброжелатели знали то, что знал про себя король. Плохо это или хорошо, но он был обречен на единственную любовь к единственной женщине. Настоящую большую любовь к той, которая, даже став королевой государства со столь славной и героической историей, так и осталась мелкой худородной дворяночкой из французского захолустья, не умевшей даже толком стряпать и понимающую трон не как место, откуда положено покровительствовать и защищать державу, а лишь как способ быстро и выгодно обновить гардероб и отложить денег на черный день.