Не любовью единой (Новеллы о женских судьбах)

* * *

В качестве отступного Понятовский получил от Екатерины польский трон. Он стал королем Польши, уже попавшей под вассальную зависимость от России. Любовь прошла, снова Понятновский встретился с Екатериной только тридцать лет спустя, когда уже лишился трона.

История не сохранила никаких свидетельств того, о чем говорили бывшие возлюбленные на протяжении нескольких часов в Каневе по пути Екатерины Великой в Крым. Но не надо быть историком, чтобы с большой степенью вероятности понять: встреча была грустной и светлой, и наверняка стареющие мужчина и женщина немного посмеялись и немного всплакнули над своими уже полузабытыми безумствами.

С отъездом Понятовского из России закончился романтический период в любви Екатерины и пришел черед авантюрному периоду, тоже более приставшему юной девушке, чем тридцатилетней женщине. Но раньше Екатерина не могла выбирать, она лишь воспользовалась шансом, когда тот появился.

Появился он неожиданно, но не заметить его было невозможно. Уж слишком замечательная у него была внешность: Геркулес с лицом херувима обратил на себя внимание всего петербургского двора.

* * *

Весной 1759 года в Петербург прибыл граф Шверин, флигель-адъютант прусского короля Фридриха Великого, взятый русскими войсками в плен в битве при Цорндорфе. Знатного военнопленного встретили скорее как гостя, но для порядка его сопровождали два офицера. Один из офицеров этого почетного конвоя сразу был замечен при дворе. Огромного роста и силы, он имел совершенно детское лицо. Звали его Григорий Орлов. Происхождения он был незнатного, но все пять братьев Орловых, попавшие в гвардию из-за своего роста, дальше продвинулись по службе благодаря своим личным качествам отчаянной храбрости людей, которым терять нечего, но приобрести которые могут многое. Из рядовых солдат, а в гвардейских полках рядовыми служили дворяне, все они дослужились до первых офицерских чинов - подпоручиков и поручиков. Но особенно выделялся среди них Григорий - как своим ангельским лицом, так и отчаянным бретерством - на поле боя и на дружеских попойках.

В отличие от братьев, Григорий все доводил до крайности. Если у него не было денег расплатиться за игру, он ставил на кон свою жизнь, и судьба всегда была благосклонна к исполину. В редкие минуты трезвости он все равно выглядел слегка подвыпившим и жадно искал приключений. Его приезд из действующей армии в столицу сразу ознаменовался грандиозным скандалом, все затаили дыхание, ожидая, что на этот раз Григорий наконец сломит себе шею.

У двоюродного брата фаворита Елизаветы Петровны графа Шувалова была любовница Елена Куракина, красотой которой восхищался весь Петербург. Григорий немедленно отбил ее у Шувалова. Ни о каких дуэлях тогда не могло быть и речи. Просто оскорбленный граф Шувалов нажаловался бы своему кузену, а тот - императрице Елизавете, и от безумного Гришки осталось бы мокрое место. Мокро было бы от крови Григория Орлова не на плахе (императрица поклялась никого не казнить смертью), а в пыточном подвале Шлиссельбургской крепости.

Но судьба словно хранила гиганта для Екатерины. Граф Шувалов не успел дойти до кузена с жалобой, а слег от какой-то болезни и скоропостижно скончался. Более того, словно в насмешку над покойным Григорию досталась не только его любовница, но и его место при дворе - весьма доходная должность адъютанта и казначея при генерал-фельдцейх-мейстере, то есть начальнике всей гвардейской артиллерии. Теперь в распоряжении Григория появились казенные деньги, причем весьма солидные. Простой поручик Измайловского полка снял роскошные апартаменты прямо напротив Зимнего дворца и стал блистать на придворных балах.

Это была судьба. Екатерину и Григория словно бросило навстречу друг другу. Какая там красавица Куракина! У Григория кружилась голова, сама великая княгиня с ласковым интересом выслушивает его плоские солдафонские шутки.

Орлов не умел и не хотел держать в секрете свои любовные победы, и весть о том, что любимец всех полков поручик Орлов удостоился внимания великой княгини быстро облетела весь Петербург и Москву.

* * *

Между тем Елизавета тяжко болела, она почти перестала интересоваться делами своей семьи. Петр запил окончательно, выгнал жену в Петергоф и жил с Елизаветой Воронцовой, как с законной женой. Французские дипломаты в Петербурге с ужасом ожидали кончины императрицы Елизаветы Петровны и восшествия на престол Петра III, который уже не скрывал, что первым делом заключит мир с Пруссией и предоставит своему кумиру Фридриху русскую армию, а сам пойдет к нему под командование простым полковником. И тогда они вместе с Фридрихом Великим завоют проклятую Данию.

В окружении умирающей императрицы тоже уже сложился заговор с целью не допустить Петра до престола. Заговорщики из высшей знати во главе с графом Паниным боролись за себя, понимая, что новый император окружит себя своими любимцами, и многие из нынешних высших сановников пойдут в Сибирь. Целью заговорщиков было провозглашение наследником сына Екатерины малолетнего цесаревича Павла, а сама Екатерина будет объявлена формальным регентом, но править бал будут они. На переговоры к великой княгине заговорщики отрядили молодую княгиню Екатерину Дашкову, младшую сестру Елизаветы Воронцовой, фаворитки Петра.

Екатерине Дашковой было всего восемнадцать лет, самый возраст авантюр, о каких пишут в романах. Она, бедняжка, была не очень красивой, поэтому недостаток любовных приключений возмещала участием в придворной интриге. Здесь ее окружали мужчины, а некоторые из них были даже очень ничего. И пусть они пока не видели в ней женщину, придет время и они разглядят в ней новую Жанну д'Арк - верхом на коне в гвардейском мундире.

Екатерина встречалась в Петергофе с Екатериной Дашковой почти ежедневно. Они даже подружились, несмотря на разницу в возрасте. Великой княгине импонировала увлеченность юной воительницы придворной интригой, ведь и сама Екатерина с недавних пор стала задумываться, что будет с ней, когда ее полоумный муж станет императором. Екатерину тоже захватила эта авантюра, ведь это была настоящая жизнь, а не прозябание. Буйная головушка Григория Орлова покоилась на ее подушке по ночам, а днем юная амазонка Дашкова скакала с ней по окрестностям Петергофа, рассказывая о том, как они вместе поведут гвардию на завоевание трона. Впрочем, по версии самой Екатерины, она была в заговоре уже более полугода, когда в замысел посвятили юную княгиню Дашкову.

* * *

В начале января 1762 года Елизавета Петровна скончалась, и худшие опасения Екатерины подтвердились. Сановные заговорщики раболепно присягнули новому императору Петру III. Петр стал готовиться к отъезду в действующую армию завоевывать Данию, а пока велел нарядить русскую гвардию в тесные прусские мундиры. Кроме того, он выписал себе три тысячи голштинских солдат - дисциплинированных, боеспособных, своими штыками надежно защищавших его от любого заговора. Свою жену Петр уже открыто на придворном приеме назвал "дурой", грозился арестовать ее, постричь в монахини и жениться на Елизавете Воронцовой.

Потом сама Екатерина удивлялась, с какой легкостью удалось свергнуть Петра с престола. Но удивляться тут было нечему, судя по ее письмам того периода никакого страха перед будущим она не испытывала. Она вся была захвачена своим новым романом с Григорием Орловым и видела, что не вельможные заговорщики, не юная дурочка Дашкова спасут ее. Спасет ее явно безумное поведение ее мужа и ее верный возлюбленный, все больше и больше напоминавший ей героев античности. Екатерине казалось, что это только ради нее он совершает "тысячи безумств".

А Григорий Орлов действительно напоминал в эти дни разъяренного льва. С воцарением Петра он терял все, что имел. В лучшем случае он снова отправиться в армию, нюхать запах грязной солдатни, месить пудовыми ботфортами окопную грязь, кланяться ядрам и пулям. Но скорее всего, его ждет суд за растрату казенных артиллерийских денег и ссылка. Лучше смерть, чем такая жизнь! Счастьем для Орлова было то, что свергнуть Петра не представляло большого труда, слишком многим в Петербурге новый царь стоял поперек горла. Возмущение было стихийным, для переворота достаточно было одной искры. И Григорий, наплевав на предостережения сановных заговорщиков, высек эту искру, послав брата Алексея за Екатериной и представив ее гвардейцам как новую императрицу. Вечно пьяный Петр даже не сопротивлялся. И дальше Орлов поступил вопреки всем советам, а по-простому: велел брату удавить низверженного Петра, что Алексей и сделал с помощью своих офицеров.

Так Екатерина впервые уверовала в свое божественное предназначение. Стоило ей один раз забыть об осторожности и очертя голову броситься в смертельную авантюру, как судьба, словно ждавшая все долгие годы от нее этой решительности, вознесла ее на самую вершину.

Отныне и впервые в жизни на четвертом десятке лет Екатерина наконец могла жить так, как хотелось ей, а не кому-то другому. Друг сердечный Гришенька, в сапогах развалившийся на скрипевшем под ним диване в покоях Екатерины, лениво перебирал донесения министров и посланников, потом бросал этот мусор на пол и ласкал Екатерину, которая, по свидетельствам очевидцев, в это время словно светилась вся изнутри.

Через несколько месяцев после переворота и восшествия Екатерины на трон, она родила мальчика. Всем было ясно, что это сын Григория Орлова.

* * *

Москва и Петербург неделю праздновали коронацию императрицы. Для народа под окнами царского дворца был установлен фонтан с вином. На площадях жарили быков, разливали мед и пиво, а каждый час глашатаи раскидывали серебряные монеты в ликующие толпы. Екатерина объявила свою первую монаршую волю:

- Своей милостью жалую Григория Орлова графским достоинством и произвожу его в генерал-адъютанты.

А спустя некоторое время Екатерина поинтересовалась у своего канцлера, графа Панина:

- Скажите мне как верный друг, как отнесется двор к моей свадьбе с Орловым?

- Государыня, вы вольны в своем выборе, императрице Екатерине Алексеевне никто не вправе противиться. Но графиня Орлова потеряет это преимущество, - ответил канцлер.

Больше этот вопрос Екатерина не задавала. А их общий с Григорием Орловым сын получил имя графа Бобринского и большую часть своей жизни провел на границей.

Для Екатерины началось отрезвление от эйфории авантюрного периода ее любви. Было оно нелегким и длилось долго - целых десять лет. Императрица чувствовала в себе силу продолжить то, что не успел сделать Петр I. Все сбылось, словно в сказке, и ее ждали великие дела. Но целых десять лет потребовалось Екатерине, чтобы наконец понять: авантюра давно закончилась, а для по-настоящему великих дел гвардейский поручик Орлов не годится, как его ни назови - хоть фельдмаршалом. Он так и остался забубенной головушкой, пьяницей, картежником и бабником, разве что покрупнее размерами и поскандальней, чем остальные персонажи такого рода.

Тем не менее Екатерина еще долгие годы прощала ему измены и осыпала золотым дождем из своей казны. Но все это время ее точил червь сомнения, стоит ли ее Гришенька тех надежд, которые она на него возлагала. Вероятно, она довольно скоро поняла, что не стоит. Во всяком случае, придворные анекдоты того времени говорили, что иногда Григория заменял в постели императрицы его брат Алексей. В этих анекдотах правды было на грош, но они отражали настроение и положение Екатерины. Едва освободившись от постылого мужа, она, сама того не чая, оказалась заложницей братьев Орловых, контролировавших каждый ее шаг. Никого постороннего они к Екатерине не подпустили бы, порвали бы на месте на мелкие кусочки голыми руками. Не зря же ходил другой анекдот, как Григорий Орлов при посторонних избил канцера графа Панина прямо на лестнице Зимнего дворца, когда тот осмелился отказать светлейшему в деньгах.

Вместе с тем Екатерина видела, что как раз Алексей Орлов больше годится на роль того мужчины, который был ей нужен. Вероятно, когда чары Григория Орлова начали рассеиваться, Екатерина не могла не вспомнить, что, пока ее Гришенька все больше пил и орал во все горло, всю черновую практическую работу по возведению ее на престол проделал Алексей Орлов. Это он приехал за Екатериной в Петергоф в день переворота и увез ее в Петербург в казарму Измайловского полка. Это он, не думая о последствиях, убил несчастного дурачка, ее мужа. Но тогда Екатерина видела только уродливый шрам на лице Алексея и херувимский лик своего любезного Гришеньки. И лишь спустя годы в душе Екатерины происходит переоценка Орловых.

Возвышение и падение при дворе Екатерины Алексея наблюдали дипломаты. Сабатье писал: "Граф Алексей Орлов самый важный человек в России. Его фигура совершенно заслонила собой всех других, Чернышевы почти не смеют головы поднять. Екатерина его почитает, любит и боится. Его можно считать правителем России".

* * *

Увы, на свое несчастье, Алексей Орлов застал лишь самый последний момент авантюрного периода любви Екатерины.

Другой французский агент в Петербурге Дюран пишет: "У графа Алексея Орлова есть только сила и ни капли чувства. Благоприятные обстоятельства выдвинули его вперед, но он совершенно не в состоянии создать собственными силами какой-нибудь большой проект и еще менее провести его в жизнь. Он менее предан и полезен императрице, чем она до сих пор думала о нем. С некоторых пор он сам стал говорить об этом с какой-то утрированной развязностью".

Бедная Екатерина, если ее сердечные тайны не секрет даже для мелкого дипломатического соглядатая иностранца. А ведь императрица была уже далеко не девочкой, пора было подводить кое-какие итоги. Наполовину в шутку, наполовину всерьез она написала эпитафию на свою могилу:

"Здесь покоится Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы вступить в брак в Петром III. Четырнадцати лет она составила тройной план понравиться своему супругу, Елизавете и народу. Она ничего не упустила, чтобы достичь этой цели. Восемнадцать лет тоски и одиночества дали ей возможность прочесть много книг. Достигнув престола России, она стремилась к благу и хотела доставить своим подданным счастье, свободу и собственность. Она легко прощала и никого не ненавидела. Снисходительная, нетребовательная и веселая от природы, с душой республиканца и добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей давалась легко; она любила общество и искусства".

Работа действительно давалась ей легко, а женское счастье никак не давалось. Наверстывая недобранное в юности, она уже зрелой женщиной пережила романтическое увлечение красавцем Понятовским. Потом, опять с большим опозданием, насладилась настоящим захватывающим дух авантюрным романом, да еще каким! О таком в книгах пишут.

Но разве это любовь? Все это было, есть и будет во все времена лишь прелюдией к настоящей глубокой женской любви. Очень редкой женщине дано пережить такие роковые страсти, какие довелось испытать Екатерине. Но пришло время, когда Екатерина мучилась от зависти к обычным женским судьбам, без потрясающих приключений, а с простыми земными радостями настоящей повседневной любви.

Злодейка судьба еще ни разу не дала ей шанса, не свела ее на жизненном пути с настоящим мужчиной, достойным ее. До сих пор ей встречались только самцы, красивые, отборные, элитные, но всего лишь самцы. Первый из них разбудил в ней чувственность. Второй раздвинул горизонты этой чувственной любви. Пришло время для мужчины - друга и помощника, но как раз его-то Екатерина никак не могла найти.

* * *

А годы летели. Екатерине шел уже пятый десяток, когда ей показалось, что такой мужчина наконец нашелся. Он был некрасив, с кривыми ногами, одноглаз, как мифический циклоп Полифем, неряшлив в одежде. Екатерина знала его уже много лет, иногда встречала во дворце на приемах и балах и каждый раз с улыбкой вспоминала, что этот рослый офицер в памятном 1762 году, будучи еще совсем юным вахмистром, оторвал от своей сабли серебряный темляк и, опустившись на колено, подал его Екатерине. Великой княгине было необходимо показаться солдатам в офицерском гвардейском мундире, она нашла подходящий по размеру, но не хватало темляка к сабле, и вахмистр Григорий Потемкин сорвал свой и отдал его будущей императрице.

С Григорием и Алексеем Орловыми роман Екатерины подошел к концу, уже пару лет она пускала к себе в постель молодого князя Васильчикова, но по-прежнему искала свой идеал. И в один прекрасный миг у нее словно спала пелена с глаз. Ее мужчина, оказывается, все время был рядом, не писаный красавец, а настоящий солдат и преданный друг, нежный и опытный любовник и вместе с тем светлый государственный ум. Впервые в жизни Екатерина нашла близкого человека, с которым могла говорить на равных.

Генерал-лейтенант Потемкин был добрым приятелем и собутыльником братьев Орловых, но в отличие от них каждый раз наутро он не мучился похмельем, а шел на заседания в государственный совет, с помощью которого Екатерина проводила свои реформы, или отправлялся в действующую армию бить турок. Рано или поздно императрица должна была прозреть и увидеть Потемкина в настоящем свете.

Увы, это произошло слишком поздно.

* * *

В 1774 Потемкин был отозван из армии в Петербург, назначен генерал-адъютантом, вице-президентом Военной коллегии и возведен в графское, а затем в княжеское достоинство. Много лет спустя Екатерина II говорила о Потемкине: "Он был мой дражайший друг... человек гениальный. Мне некем его заменить!"

К сожалению, Потемкина было некем заменить как раз не в Петербурге, а на окраинах империи. Там приходилось подавлять восстание Пугачева, который, называя себя чудесным образом спасенным царем Петром Федоровичем, казался Екатерине восставшим из гроба кошмаром. Там же, на окраинах империи, вершились великие дела. Потемкин на деле выполнял грандиозный план Екатерины по завоеванию Константинополя и выхода России в Средиземное море. Императрица безумно ревновала Потемкина, но она слишком любила его, чтобы держать его при себе в "золотой клетке". Наконец-то она выбрала себе достойного суженого и не прогадала. Вероятно, она и сама понимала, что без князя Потемкина она не стала бы Екатериной Великой, а Россия не переживала бы свой золотой век при ее правлении. Без практических дел Потемкина Екатерина так и осталась бы в истории всего лишь временным узурпатором российского престола.

Она пишет своему возлюбленному в армию то нежные письма: "Ни время, ни отдаленность и никто не переменят моего образа мыслей к тебе и о тебе", то упрекает его в изменах. Когда князь просит назначить нового генерала в свою армию, Екатерина сразу думает не о генерале, а о его смазливой женушке и пишет Потемкину уж совсем не по государственному: "Позволь сказать, что рожа жены его, какова ни есть, не стоит того, чтобы ты себя обременял таким человеком".

И светлейший, уже далеко не мальчик, выказывает на удивление романтические чувства. Достаточно прочесть его письма к Екатерине, вернее, коротенькие записки, приложенные к отчетам о государственным делах.

"Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь. Приезжай, сударушка, по ранее, о мой друг! утеха моя и сокровище бесценное, ты, ты дар Божий для меня. Матушка-голубушка! дай мне веселиться зрением тебя, дай мне радоваться красотою лица и души твоей, мне голос твой приятен! Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость!"

Екатерина тайно обвенчалась с Потемкиным, но ничего хорошего из этого не вышло. Роман в письмах с короткими свиданиями во время наездов Потемкина в столицу не мог продолжаться долго. Длился он всего два года, но любовь осталась почти на всю оставшуюся жизнь.

* * *

Екатерина была уже не юной девочкой, жизнь проходила, и трудно осуждать императрицу за то, что ей хотелось хотя бы немного женского счастья. И современники Екатерины, и мы с вами с чувством благородного негодования осуждаем Потемкина за то, что он самолично подобрал своей любимой замену себе. Обычно в этом видят только холодный расчет прожженного царедворца, который не желал терять влияния на императрицу. Наверное, играл роль и этот расчет, ведь Екатерина, по ее собственному признанию, очень поддавалась чужому влиянию, и глупо было бы ставить под угрозу все, что было сделано ею с помощью Потемкина для государства в зависимость от следующего возлюбленного императрицы. Но в том, что это был не один голый расчет Потемкина, сомневаться не приходится. Достаточно прочесть его прощальное письмо к Екатерине.

"Позволь, голубушка, сказать последнее, чем, я думаю, наш процесс и кончится. Не дивись, что я беспокоюсь в деле любви нашей. Сверх бессчетных благодеяний твоих ко мне, поместила ты меня у себя в сердце. Я хочу быть тут один преимущественно всем прежним для того, что тебя никто так не любил; а как я дело твоих рук, то и желаю, чтоб мой покой был устроен тобой, чтобы ты веселилась, делая мне добро; чтоб ты придумывала все к моему утешению и в том находила себе отдохновение по трудам важным, коими ты занимаешься по своему высокому званию. Аминь".

Любовь прошла, перегорела, остался легкий и светлый пепел грусти и благодарности. Отныне между Потемкиным и Екатериной устанавливаются теплые и слегка иронические отношения. Она пишет светлейшему в армию: "Деру тебя за уши и обнимаю, а Измаил должен быть взят".

* * *

Это было время самых славных ее побед, самый пик ее всемирной славы. Наконец-то о ней с испугом и затаенной завистью заговорили в Европе.

Там с нескрываемым страхом наблюдали, как на Востоке пробуждалась от вековой спячки и распрямлялась во весь огромный рост мощная империя. Россия решительно шагнула на юг, раздавив железной пятой полков Потемкина обветшавшие османские крепости. Распрямляя плечи и потянувшись, она, казалось, даже не заметила, как невзначай локтем смела с карты мира одряхлевшую Польшу вместе с ее королем Понятовским, давней, уже подзабытой любовью молодой Екатерины. Как давно это было! Будто бы в другой жизни.

Трудно сказать почему, но историки словно забывают, что Екатерина была женщиной с очень сложной и драматической женской судьбой. Как раз в это время ее великих побед началось крушение ее последних надежд на женское счастье.

Через год-другой ей пойдет уже шестой десяток. Она по-прежнему слышит льстивые слова придворных о своей нетленной красоте, но себя-то не обманешь. Женский век недолог. Вон даже Гришка Орлов, весь седой и обрюзгший, но еще чувствует себя юношей, жениться на молоденькой надумал, старая мотня!

- Голубушка моя, я прошу тебя отпустить меня и не гневаться.

- Что, брат, неужели любовь? - усмехнулась императрица, но в ее голосе не было ни капли веселья, а руки ее предательски дрожали.

Понадобилась вся сила воли, чтобы не уткнуться в подушку и не зарыдать в голос. А князь смотрел в пол и не отвечал, теребя край своего камзола.

- Кто она? - спросила Екатерина, хотя какая ей теперь разница, кто эта глупая курица, решившаяся на брак с Гришкой.

Через несколько месяцев Екатерина благословила брак грациозной девятнадцатилетний фрейлины Зиновьевой с Григорием Орловым. Счастье молодых болью отзывалось в сердце немолодой государыни, словно в отместку за нее, судьба жестоко расправилась с помолодевшим от привалившего счастья Орловым, может быть, даже чересчур жестоко. Юная красавица жена его занемогла и сгорела от чахотки за год с небольшим. А сам Орлов запил, сошел с ума и тоже вскоре умер в Москве. Узнав о его ужасной кончине, Екатерина долго и безутешно рыдала в одиночестве. Это был для нее звоночек.

И все-таки она решилась не поддаваться, а пойти наперекор свой жестокой женской доле. Началось то, что потом историки назовут периодом фаворитизма. Молодые поручики и майоры замелькали в спальне императрицы с калейдоскопической быстротой. Екатерина словно наверстывала упущенное в молодости.

Видимо, и сама понимая, как это выглядит со стороны, она пыталась отшучиваться: "Должен же кто-то заниматься воспитанием молодого поколения".

* * *

Императрица уже немолода, но вопреки паническим донесениям иностранных дипломатов, которые с упорством, достойным лучшего применения, регулярно слали шифрованные донесения о том, что Екатерина вот-вот скончается, у нее отменное здоровье. Это никак не согласуется с политикой Австрии, Франции, Пруссии и Британии, ведущих держав того времени, но что поделать, если русская императрица встает каждый день ровно в шесть утра.

Будит ее, заходя при первом ударе колокола дворцовой часовни в небольшую спальню Екатерины в Зимнем дворце, камер-юнгфера Марья Саввишна. О Марье Перекусихиной ходят анекдоты при всех европейских дворах, дескать, это она отбирает на свой вкус красавцев поручиков и майоров для своей госпожи и, лично удостоверившись в их мужских достоинствах, отводит в спальню Екатерины. Сама Марья Саввишна сердилась до слез, слушая эти байки, ибо была женщиной строгой, воспитанной по домостроевским правилам. И все остальные слуги у Екатерины, кстати, тоже были исконными русаками, французы и немцы допускались в дворцовый штат только в качестве врачей и учителей.

Утренний моцион Екатерины начинался с умывания лица теплой водой и полоскания рта из золотой чашки, а затем она протирала лицо и шею льдом. Лед - единственная косметическая хитрость Екатерины в отличие от ее стареющих фрейлин, которые тратили немало белил, пудры и румян, чтобы нарисовать свое лицо и выглядеть свежо. Умывшись, Екатерина наряжалась в шелковое платье нейтральных серых тонов свободного покроя. В торжественных случаях и для приемов иностранных гостей самодержица всея Руси надевала стилизованное под сарафан красное или малиновое бархатное платье и в прическу ей старый лейб-куафер Козлов вплетал маленькую корону а-ля кокошник.

Волосы у Екатерины, по признанию всех современников, были прекрасные. Когда она сидела у туалетного столика, они падали до пола. Повседневная прическа оставляла открытым широкий белый лоб императрицы и поднималась двумя буклями над ушами.

Завтракала Екатерина в рабочем кабинете, уже начав просматривать бумаги. Весь завтрак состоял обычно из большой чашки очень крепкого кофе и это было, пожалуй, единственное, что осталось у Екатерины от ее немецких привычек.

До обеда она принимала с докладами министров и занималась прочими государственными делами, а примерно в час дня обедала в узком кругу самых приближенных людей. После обеда - опять работа с документами, переговоры с послами, доклады министров, и только часам к шести рабочий день императрицы заканчивался. Вечерами, если не было бала или маскарада, Екатерина предпочитала поиграть со своими домашними животными. У нее был целый выводок английских левреток, которые страшно расплодились, и их потомки жили в дворцах всех уважающих себя вельмож Екатерины. Считалось дурным тоном не выпросить у императрицы щеночка. Наполовину в шутку, наполовину всерьез Екатерина писала, что животные гораздо лучше людей, умнее и благороднее. Она с любопытством наблюдала за иерархическими взаимоотношениями в собачьей семье, где главенствовали патриарх сэр Том Андерсон и его супруга герцогиня Андерсон, а их помет состоял из молодой герцогини Андерсон, господина Андерсона, Тома Томсона и юной прекрасной Земиры.

Особняком и с неподражаемым чувством собственного достоинства держался в покоях императрицы кот, подаренный ей еще котенком князем Потемкиным. "Это из всех котов кот, - писала Екатерина светлейшему. - Веселый, забавный, совсем не упрямый".

Вечерами в личных покоях императрицы почти каждый день слышался детский смех, топот и крики. Екатерина играла с детьми. Довольно поздно в Зимнем дворце появились ее родные внуки Александр и Константин, а до этого в салочки и прятки с самодержицей всея Руси играли маленькие Голицыны, четверо внучатых племянников Потемкина, сын французского адмирала Рибопьера, один из отпрысков многочисленных австрийских Эстергази - одним словом, дети из неполных или неблагополучных семей, как выразились бы сейчас. Все они были в восторге от своей взрослой подруги по играм и потом сохранили к ней теплое чувство на всю свою жизнь, наверное, потому, что они чувствовали искренность Екатерины - ребенка ведь не обманешь, дети чувствуют любую фальшь.

* * *

Отношения с собственным сыном Павлом у Екатерины, увы, не сложились. Потом историки сочли причиной этого несколько придворных заговоров с целью свержения Екатерины и возведения на престол ее сына. Первый из них был раскрыт на втором году ее царствования, когда Павлу было всего-то десять лет. Затем первая жена великого князя Наталья Алексеевна, урожденная принцесса Дармштадская, якобы рассорила молодого мужа с матерью, возмечтав повторить судьбу Екатерины и решив, что она сама с таким же успехом может стать императрицей, свергнув свекровь и отрешив потом от престола мужа. Действительно, в архивах остались протоколы допросов каких-то унтер-офицеров гвардии с приговорами о резаных носах, битье кнутом и ссылке в Сибирь. Но это в лучшем случае было пародией на переворот 1762 года, если вообще было.

На самом деле легче себе представить, какие чувства испытывала мать, видя с каждым годом, как ее сын все больше и больше напоминает ее покойного мужа, умершего такой страшной смертью. Материнский инстинкт - очень сильная штука, но в данном случае действовало не менее сильное чувство противоположной направленности. Павел становился живой копией Петра III, с такими же неприятными гримасами лица, с такими же ужимками и, словно в насмешку над материнским чувством, с таким же обожанием прусской воинской дисциплины. Наверное, Екатерина вздрагивала каждый раз, когда слышала лающие немецкие команды из окон гатчинского дворца, где жил наследник со своей второй женой Марией Федоровной. Екатерина не могла не вспомнить ту садистскую муштру, какую устраивал ей ее супруг, заперев двери их спальни, когда ему было столько же лет, сколько сейчас его сыну Павлу.

Павел тоже, вероятно, с самого раннего детства безошибочным чутьем нелюбимого ребенка чувствовал отношение к себе матери. Ведь ко всему прочему его унесли от нее, как только он появился на свет. Он не пережил так называемого импринтинга, который возникает в первые минуты жизни любого человека, когда его орущим младенцем подносят к груди матери. Первое, что видит новорожденный на этом свет, это лицо его матери, и это настолько глубоко запечатлевается в подкорке мозга, что вытравить это первое впечатление из человека невозможно никакими силами. В этом и состоит феномен сыновьего или дочернего чувства к матери, оно гораздо сильнее и гораздо более раннее, чем любые чувства к отцу.

Но Павел как раз был лишен этого. У него случился импринтинг кормилицы, и чувство, которое возникает к отцу уже не на инстинктивном уровне, а на рассудочном, у него доминировало всю его жизнь. Он мечтал отомстить нелюбимой матери за обожаемого заочно отца. Разумеется, всевозможные заговоры против Екатерины, если они были, не усилили их взаимной любви.

Второй сын Екатерины от Григория Орлова, как считается, тоже полностью подтверждал тогда еще не открытую теорию наследственности. Гены графа Бобринского были явно Гришкины, молодой человек был таким же повесой, развратником и без царя в голове. Проживая за границей, он напоминал матери о своем существовании только счетами, которые с негодованием представляли императрице к оплате русские посланники в странах, где куролесил граф Бобринский, да скандальными похождениями, которые сильно подрывали авторитет России и лично Екатерины II. Только в отличие от своего отца, граф Бобринский был мелок в своих буйствах. Он напоминал плохую карикатуру на молодого Григория Орлова. И у Екатерины, наверное, впервые открылись глаза на истинную суть ее ненаглядного Гришеньки. Она не могла не понять с большим запозданием, как он выглядел для всех остальных, кроме нее, со стороны. Лучше было умереть, чем вспоминать об этом и понимать, какой дурой она тогда была. Ведь над ней все смеялись!

Между тем у Павла появились дети. Мальчики. Александр, потом Константин. Крупные розовощекие малыши. Уж их-то Екатерина полюбила с самого рождения, а первое, что они в свою очередь увидели, было ласковое, умное и величавое лицо их бабушки. Мальчики росли, и их внешность, кстати, с каждым годом убеждала любого, кто упрямо считал Павла незаконнорожденным сыном императрицы, в обратном. В жилах мальчишек текла явно романовская кровь Петра Великого.

С внуками Екатерина связывала все свое будущее и будущее России. Во всех европейских дворах знали, что как только Александр достигнет совершеннолетия, он будет объявлен наследником Екатерины в обход своего родного отца.

Но это были планы на далекое будущее, а жизнь между тем продолжалась.

* * *

На какой-то момент Екатерине показалось, что возможно повернуть время вспять. Она снова полюбила.

Очередной ее фаворит Сашенька Ланской показался ей идеальным приложением ее теперь во многом материнской любви. Мальчик так старался! Екатерине его представил Потемкин. Вероятно, князь имел с Ланским предварительный разговор и, судя по всему, в заключение инструктажа светлейший показал ему свой кулачище размером с малороссийскую дыню-канталупу и, сверкнув единственным глазом, внушительно пообещал: "Смотри, если что не так будет!"

И молодой генерал Ланской старался вовсю. Как и большинство молодых дворян своего времени, он умел читать и писать по-русски, немного болтал по-французски. Но в остальном, при милой внешности, он был груб и необразован. Но подавал надежды. Граф Алексей Орлов как-то заметил при разговоре с одним иностранцем:

- О, вы увидите, какого человека она из него сделает! Он глотает все.

Ланской покорно глотал поэзию, античных классиков, азы ландшафтной архитектуры - модного тогда занятия и полезного для украшения парков вокруг дворцов, и наконец дорос до того, что начал писать под диктовку императрицы ее письма французским просветителям. Он стал крупнейшим в Европе коллекционером античных камей. Но вершиной самостоятельного творчества любимца Екатерины так и остался изобретенный им пунш: токайское вино, ром и ананасовый сок. Но даже это умиляло Екатерину, которая не желала видеть мелкость натуры Ланского в истинном свете.

Вероятно, со временем она прозрела бы, и это было бы для нее жестоким ударом, потому что никакой любви к ней со стороны Ланского не могло быть и не было. Как выяснилось после его смерти, он принимал шпанскую мушку и все прочие известные в то время возбуждающие средства. О каком чувстве могла идти речь, если Екатерина претила ему как женщина.

Судьба оказала императрице жестокую милость и отобрала у нее эту живую игрушку, когда Екатерина ей еще не наигралась. У Ланского открылась гнойная ангина. Лейб-медик Вейкардт осмотрел больного и с чисто немецкой бестактностью брякнул:

- Умрет вскорости. Капут.

Екатерина просидела долгих десять суток напролет у постели своего возлюбленного, она все еще не верила медицине.

- Вы не знаете, что это за сильная натура! - успокаивала она всех окружающих и себя в первую очередь. Ах, если бы Ланской действительно был таким. Но он умер от болезни, которую даже в те времена успешно лечили.

Смерть его была страшной. Скончался он от удушья на руках Екатерины. Посиневшее искаженное смертью лицо Ланского больше не напоминало ей ее Сашеньку. Екатерине из прошлого ухмылялся удавленный Алешкой Орловым ее супруг Петр III. Она упала в беспамятстве и несколько дней находилась между жизнью и смертью. А потом затворилась в своих покоях, словно похоронив себя заживо.

* * *

- Оставьте меня! - закричала Екатерина лакею, попытавшемуся войти в ее покои. - Я никого не принимаю, никого! Оставьте меня с моим горем.

Лакей поспешил ретироваться и уже из-за закрытой двери несмело доложил:

- Ваше величество, к вам мадам Кутилова.

- Голубушка! Впустить, конечно, впустить, - заторопила Екатерина. - И впредь пускать без промедления.

Уже как месяц императрица не покидала своих покоев. Никто даже из самых приближенных особ не смел зайти к убитой горем Екатерине. Привилегией быть с монаршей особой, к удивлению двора, удостоилась только недалекая мадам Кутилова, приходившаяся сестрой умершему Сашеньке Ланскому.

У мадам Кутиловой было одно необходимое в данной ситуации качество она умела проливать слезы. Слезы у нее лились, как по приказу и только в присутствии Екатерины.

- Голубушка, будем мужественны, - императрица хотела еще что-то сказать, но в горле встал комок, и слезы полились по лицу.

Через два часа вдосталь нарыдавшись, мадам Кутилова удалилась по своим делам, а уставшая от самоистязаний Екатерина обессиленная упала в кресло.

* * *

Только спустя два месяца наступает выздоровление Екатерины, когда в Петербург, бросив все дела, примчался Потемкин. Он буквально силком, подхватив на руки, выносит Екатерину из царскосельского дворца, сажает в свою карету, страшным голосом кричит кучеру:

- Гони! В Петербург, скотина, гони!

Светлейший по наитию лечит Екатерину гомеопатией - не нынешним жульническим траволечением, а той первоначальной истинной гомеопатией, когда подобное лечили подобным, клин вышибали клином. Императрица сначала сонно, а потом все больше оживляясь, вертит головой по сторонам. Что-то ей это все напоминает. Она вопросительно смотрит на князя. Тот, улыбаясь, кивает ей. Да, конечно! Ведь она все это уже когда-то видела. Тогда так же над унылыми окрестностями северной столицы занималась заря. Только тогда в карете напротив нее сидел Алешка Орлов, такой же огромный, так же остро воняющий лошадиным потом и мокрой кожей ботфортов.

Как и тогда, Зимний, к которому с грохотом подкатила карета, оказался пуст, словно весь вымер. И точно так же к карете подбежал часовой гвардеец Измайловского полка, усатый, с звероподобной красной мордой над сверкающим граненым штыком. И точно так же он, выпучив глаза, через секунду рухнул на колени с возгласом:

- Господи святой, матушка Екатерина!

- Га, братец, а вот и мы! - усмехнулся светлейший. - Не ждали небось. Ну, беги и живо зови сюда разводящего.

Потемкин что-то тихо говорил подбежавшему офицеру. Тот кивал, украдкой бросая косые взгляды на карету. Потом, придерживая рукой палаш, с лету вскочил на выпряженную из кареты пристяжную и с оглушительным топотом куда-то помчался. Из-под копыт от булыжной мостовой летели искры.

Екатерина сама выбралась из кареты и пошла к дверям дворца. Они распахнулись ей навстречу. Она поднималась по Иорданской лестнице в Эрмитаж, с любопытством разглядывая золоченые стены, словно видя их впервые. И вдруг за стенами грохнуло так, что зазвенели стекла. Потом еще раз и еще.

Это был салют всей петербургской артиллерии в честь возвращения императрицы всея Руси в столицу. И ее возвращения к жизни. Через несколько дней она уже принимала дипломатический корпус, величественная и свежая, как обычно.

Четвертая и последняя любовь самодержицы всея Руси Екатерины Великой умерла в ее душе. И больше никогда, до самых последних ее дней, в ней не разгоралось пламя большой любви. Начался период мальчиков для гигиены, фаворитов, как их тогда называли.

Нам ли осуждать ее теперь. Нам ли?..

Горькое счастье Анны Вырубовой, фрейлины императорского двора

Людская молва считала ее любовницей одновременно императора Николая II и "святого развратника" Григория Распутина. Современники утверждали, что она снимает и назначает министров, плетет интриги при дворе и при этом выглядит простодушной дурочкой. Что это она в дьявольском дуэте с Гришкой Распутиным довела Российскую империю до краха и революции.

* * *

"Отец мой, Александр Сергеевич Танеев, занимал видный пост статс-секретаря и главноуправляющего Его Императорского Величества канцелярией в продолжение двадцати лет. Тот самый пост занимали его дед и отец при Александре I, Николае I, Александре II и Александре III.

Дед мой, генерал Толстой, был флигель-адъютантом императора Александра II, а его прадед был знаменитый фельдмаршал Кутузов. Прадедом матери был граф Кутайсов, друг императора Павла I".

Так писала о себе фрейлина императорского двора Анна Александровна Вырубова, в девичестве Танеева.

* * *

Председатель Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Муравьев разложил перед собой на столе бумаги и, втянув ноздрями воздух, брезгливо поморщился.

- Черт знает чем пахнет! - довольно внятно пробормотал присяжный поверенный Муравьев.

Его сосед по председательскому столу прокурор Соколов усмехнулся и, иронически переглянувшись с третьим их коллегой, профессором Гриммом, сказал тоже как бы в пустоту, ни к кому персонально не обращаясь:

- Здесь историей пахнет.

Все остальные члены Чрезвычайной следственной комиссии сдержанно рассмеялись. Муравьев покраснел. Среди этих блестящих юристов, профессоров и академиков правоведения он был явным парвеню, выскочкой. Они издевались над ним, даже не стараясь скрыть свое презрение к назначенцу министра юстиции Временного правительства, такого же, на их взгляд, выскочки и ничтожества Александра Федоровича Керенского. Муравьев обиженно засопел и сделал вид, что углубился в бумаги, а тем временем Николай Дмитриевич Соколов продолжал развивать свою мысль:

- Скверный запах, согласитесь, господа. Но это запах истории нашей великой России! - Соколов поднял указательный палец, чтобы подчеркнуть свою мысль. - Здесь, в Трубецком бастионе Петропавловки, под эту вонь вершились великие дела, господа. Уж вовсе не амброзией благоухали здесь господа декабристы, наперегонки давая признательные показания государю императору Николаю Павловичу, а пахло здесь всегда кровью и дерьмом-с, прошу меня великодушно простить за модный нынче натурализм, господа. Ведь это наша с вами великая история, и сегодня нам с вами, господа, выпала великая честь и исключительное счастье понюхать ее с афронта, так что извольте не морщиться, коллеги. Это говорю вам я, бывший член Государственной Думы от партии кадетов, а ныне полномочный, гм, представитель Совета рабочих и солдатских депутатов. Да, будет нам, господа, что внукам рассказать.

Коллеги сидели все багровые от едва сдерживаемого смеха, расхохотаться в голос не приличествовало моменту. Председатель сердито постучал карандашом по колокольчику, призывая к порядку.

- Кто у нас сегодня по очереди? - обратился он к секретарю.

- Проходимцы, - машинально ответил тот и разинул рот, глядя, как Муравьев поднимается со стула.

- Я вас па-пра-шу! - Присяжный поверенный Муравьев грохнул кулаком по столу, так что колокольчик жалобно звякнул. - Я вас па-пра-шу не устраивать здесь балаган!

- Так ведь... - пискнул секретарь и осекся. Не мог же он сказать председателю, что тот сам разделил всех подследственных на три категории: министры царского правительства, высшие полицейские и жандармские чины царского режима и, наконец, третья группа, куда входили действительно разные сомнительные личности, подворовывавшие, кормившиеся и даже бескорыстно интриговавшие вокруг царского трона. Последних все члены комиссия за глаза называли "проходимцами".

- На сегодня назначен допрос Анны Вырубовой, - быстро поправился секретарь.

- Ага, - почему-то удовлетворенно сказал председатель и опустился на стул. - Давайте-ка сюда эту царскосельскую Мессалину.

* * *

- Вас зовут Анна Александровна Вырубова, вы - рожденная Танеева. Председатель, не скрывая брезгливости смотрел на растрепанную старуху с одутловатым лицом землистого цвета. - Сколько вам лет?

- Тридцать два.

- Вы состояли фрейлиной двора государыни или просто большого двора?

- Просто большого двора.

- Вы стали фрейлиной десять лет тому назад, в тысяча девятьсот седьмом году?

- В тысяча девятьсот седьмом году я вышла замуж, мне было двадцать три года, а фрейлиной я была сделана двадцати лет.

- Значит, некоторое время вы носили звание фрейлины, но не были знакомы с царской семьей?

- Да. Мой муж служил в походной канцелярии, мы взяли дачу в Царском Селе. Через год я развелась, у него психоз был. Я жила у родителей.

- Потом ваш муж был помещен в психиатрическую лечебницу?

- Да, он уехал в Швейцарию. Я его с тех пор не видела.

Председатель снова покраснел, похоже, эта дамочка решила водить его за нос. Почему она не говорит, что случилось между ней и мужем, после чего тот сошел с ума.

- Это все внешние факты, - сердито сказал он. - Потом вы стали подходить все ближе и ближе?

- Да, то есть как, к чему ближе?

- Вы были уже близким человеком в семье бывшего императора. На какой почве произошло ваше сближение?

- То есть я не знаю, на какой почве. Мы с государыней вместе брали уроки пения. У нее низкий голос, а у меня высокий. Затем брали уроки рисования. Шили вместе. Читали.

- Беседовали... - подсказал Муравьев.

- Конечно, беседовали.

- О Распутине, например. - Председателю казалось, что он дьявольски хитер. - Когда же у вас завязались тесные отношения с Распутиным? Вы ведь не отрицаете того, что были его горячей поклонницей?

- Горячей поклонницей - это слишком много. Он был умный человек, мне казалось, самородок, и я любила его слушать.

- Ага! - Муравьев был похож на охотничьего пса, почуявшего близкую дичь и сделавшего стойку. - Это ведь не был интерес холодного наблюдателя, это был интерес женщины, захваченной его идеями.

- Я всегда верила в Бога. У меня было очень много горя, муж с ума сошел, при дворе моя жизнь была совсем нелегка.

- А вы знали, что Распутин был развратный и скверный человек?

- Это говорили все, я же лично никогда не видела, может быть, он при мне боялся, знал, что я близко стою от двора. Вы же знаете, никакая женщина не согласилась бы любить его, ведь он старый человек, сколько же ему было, пятьдесят, я думаю.

Члены следственной комиссии стали переглядываться, их председатель, похоже, был уж не таким ничтожеством, во всяком случае он знал свое дело.

- Григорий Распутин-Новых родился в тысяча восемьсот семьдесят втором году, так что не таким глубоким старцем он был, как вы пытаетесь нас убедить, - сказал Муравьев. - Ему и сорока не было, в самом соку мужчина. Впрочем, ладно. - Председатель взял со стола какую-то тетрадь в сафьяновом переплете. - Это ваша тетрадочка, вы ее писали?

- Моя, - тихо ответила Вырубова.

- Чудесно. Тогда прочтем, что тут написано. "Благословляю и целую тебя". Разве вы позволяли ему целовать себя?

- Да, у него был такой обычай, - едва слышно проговорила Вырубова. Когда я пошла к нему впервые, это было в доме Милицы Николаевны, она мне объяснила, что он всех целует три раза. Она сама подошла к нему, он поцеловал ее и всех тогда целовал три раза, христосовался.

- Может быть, он целовался не три раза, а много больше? - вкрадчиво спросил Муравьев. - Не только христосовался, а немного больше, а?

Подследственная Вырубова опустила голову и мучительно покраснела, и члены комиссии внезапно увидели перед собой еще молодую женщину, не лишенную обаяния.

- При мне - никогда, - едва слышно проговорила она. - Я ничего такого не видела. Он был стар и очень такой неаппетитный, так что я не знаю.

- Что вы сказали? Громче! Я не слышал, - взвился Муравьев. Неаппетитный, это в каком смысле?

- Господин председатель, я протестую! - Члены комиссии с удивлением повернулись на голос самого незаметного своего коллеги Руднева, товарища прокурора Екатеринославского окружного суда.

Руднев встал и жестом показал стенографисту, чтобы тот не заносил его слова в протокол.

- Мы, господин председатель, рассматриваем сейчас дело гражданки Вырубовой, а не великой княгини Милицы, жены дяди бывшего императора Николая Николаевича. Кроме того, я хочу огласить документ, имеющий, на мой взгляд, крайне важное значение для следствия. - Руднев надел очки. - Итак, цитирую врачебное заключение: "Медицинское освидетельствование бывшей фрейлины императорского двора Анны Вырубовой, проведенное по распоряжению комиссии, установило с полной несомненностью, что госпожа Вырубова девственница". - Товарищ екатеринославского прокурора снял очки и положил бумагу перед Муравьевым. - Прошу приобщить документ к делу. А я, господин председатель, вынужден обратиться к вам с просьбой освободить меня от дальнейшего участия в комиссии. Официальное прошение я предоставлю в вашу канцелярию сегодня вечером. - И Руднев, собрав свои бумаги, вышел из каземата при гробовом молчании коллег.

Анна Вырубова заплакала. Члены комиссии растерянно переглядывались. Лишь один председатель сидел с каменным выражением лица. Помолчав еще немного, он сказал:

- Итак, господа, продолжим. Вырубова, интересовалась ли бывшая императрица политическими вопросами, сменой министров, их уходом?

- Нет, она - совсем нет.

- Почему же тогда она и Григорий Распутин, люди, по вашим словам, интересующиеся только молитвой и постом, находятся друг с другом через вас в политической переписке? - Муравьев поднял какую-то бумагу и продемонстрировал всем окружающим. - Вот телеграмма Распутина: "Срочно. Вырубовой. Поезд ее величества. Ставка главнокомандующего. Калинин пускай пробудет только сутки". Кто такой этот Калинин?

Анна Вырубова вытерла слезы тыльной стороной ладони.

- Кого Распутин назвал Калининым? Кажется, Протопопова.

- Не кажется, а наверное. Министра внутренних дел Протопопова. Как это все понимать?

Анна почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Ее о чем-то еще спрашивали, она что-то машинально отвечала, но уже плохо видела и слышала, что происходит вокруг. Последние три месяца превратились для нее в сплошной кошмар, которому, казалось, не будет конца.

* * *

Ковыляя после допроса по длинным коридорам Трубецкого бастиона, Анна Вырубова тихо плакала. Матрос-конвоир на этот раз, видимо, тоже почувствовал что-то такое, он не крыл ее матом и не толкал в спину прикладом, а лишь молча сопел, распространяя свой обычный запах сивухи. Перед камерой Анну, как обычно, встретила надзирательница, и, хотя тюремщица тоже была, по обыкновению, вполпьяна, Анна неожиданно увидела, что она протягивает ей красное пасхальное яйцо. Жалкое маленькое яичко, крашенное луковым отваром. Господи, да ведь Пасха сегодня!

- Христос воскресе, - пьяно пропела надзирательница, и Анна, не выдержав, разрыдалась в голос и упала ей на грудь.

- Ничего, касатка, ничего, милая, все образуется, - гладила ее по голове надзирательница, и Анне казалось, что она снова маленькая девочка и весь этот ужас ей только снится.

* * *

Аня Танеева родилась в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году в семье потомственного царедворца Александра Танеева. Несмотря на высокое положение отца, жизнь Танеевых была простой и скромной. Свободное от службы время отец посвящал музыке - он был известным композитором и пианистом и своим детям с ранних лет постарался дать музыкальное образование. Отец возил их на все концерты, в оперу, на репетиции. В доме Танеевых собирался весь музыкальный бомонд, Петр Чайковский считал себя близким другом семьи. Тихими вечерами дети Танеевых за круглым столом готовили уроки, а отец играл на фортепьяно. К ним в родовое имение Рождествено под Москвой часто приезжала великая княгиня Елизавета Федоровна, старшая сестра императрицы-матери.

Анну представили ко двору в семнадцать лет, и уже в первую зиму она успела побывать на двадцати двух балах. Там она увидела императрицу.

"Первое мое впечатление об императрице Александре Федоровне относится к началу царствования, когда она была в расцвете молодости и красоты: высокая, стройная, с царственной осанкой, золотистыми волосами и огромными, грустными глазами - она выглядела настоящей царицей".

* * *

Однажды разгоряченная после танцев девушка выскочила из дворца на мороз в распахнутой накидке и сильно простудилась. Анна слегла с воспалением легких, потом начался брюшной тиф, девушка едва не умерла. Долгое время она не могла разговаривать и едва не потеряла слух. Во время болезни Анне приснился сон: отец Иоанн Кронштадтский сказал ей, что она поправится. О сне Аня рассказала отцу. Александр Танеев разыскал священника и привел его домой.

- Дочь ваша совсем как наша матушка государыня Александра Федоровна. Так же набожна, - улыбнулся владыко Иоанн.

На следующий день жар у Ани спал. В сентябре она уехала в Баден, а затем в Неаполь. Здесь Танеевы жили в одной гостинице с великим князем Сергеем Александровичем, которого полтора года спустя убьют прямо в Кремле эсеры, и великой княгиней Елизаветой Федоровной, которые очень потешались, видя Аню, прогуливающуюся в парике. Волосы после тифа у нее еще не отросли. Но на следующий сезон в Петербурге Анна снова зачастила на придворные балы.

Жизнь у нее тогда, как потом вспоминала Анна, была радостная и беззаботная. Сначала страшно застенчивая, она вскоре освоилась и очень веселилась. Ее представили сперва императрице-матери, а потом государыне.

При первом же разговоре с царицей Аня Танеева рассказала о своей болезни, как была при смерти, но отец позвал Иоанна Кронштадтского - и тот молитвой своей поднял ее со смертного одра. История произвела впечатление на императрицу.

"Самая обыкновенная петербургская барышня, влюбившаяся в императрицу, вечно смотрящая на нее своими медовыми глазами со вздохами "ах, ах, ах!". Сама она некрасива и похожа на пузырь от сдобного теста" - так написал про Аню Танееву первый министр Витте в своих мемуарах.

Но императрица была о молоденькой девушке совсем другого мнения.

* * *

"В царскую карету запряжена тройка белых лошадей. На козлах сидит Николай II. На нем длинная белая рубашка, на голове - корона, он разут и держит золотой прут. Вдруг император стегнул лошадей, и они понеслись с огромной скоростью, сминая все на своем пути. Внутри кареты - дама, которая в ужасе истошно кричит и просит остановиться. Вдруг карета останавливается прямо под стенами Кремля. Дама хочет выйти, но не может, она просит о помощи, но никто не обращает на нее внимания. Она задыхается, и тут появляются девушка в черной вуали, опирающаяся на палку, и простой мужик со страшными глазами. Они берут ее за руки и вытаскивают из кареты..."

Этот сон императрица Александра Федоровна никому не рассказывала. Она была чересчур суеверной, а сон показался слишком страшным и правдоподобным.

Спустя десять лет, гуляя в парке на берегу Лебяжьего озера, императрица заметила девичью фигуру, застывшую у воды. Резкий контраст яркой осенней природы и пронзительного одиночества человека ее потряс. Она осторожно приблизилась: оказалось, что девушка стоит, опершись на палочку. Услышав шорох, незнакомка обернулась и, узнав императрицу, попыталась сделать реверанс. При этом она уронила палку, и ее величество поспешила ей на помощь. Увидев глаза девушки, императрица вздрогнула. Этот прямой взгляд и открытое лицо она где-то уже видела. Конечно же, это она - девушка, спасшая ее во сне!

Аня Танеева действительно была прямодушна, и ее непосредственность сразу же натолкнулась на неприязнь двора. Фрейлина замкнулась в себе, усвоила сдержанность и отчужденность, которые многие принимали за надменность. Но Аня нашла ключ к сердцу императрицы: преданность и восторженное обожание, которых государыне так не хватало в холодном дворце.

В 1903 году Анна Танеева стала городской фрейлиной, то есть дежурила только на балах и выездах государыни.

* * *

Говорят, что первое впечатление - самое верное. Дежурная фрейлина Танеева так описывала этот период своей жизни: "Императрица тогда была в ожидании наследника. Помню ее высокую фигуру в темном бархатном платье, опушенном мехом, скрадывающем ее полноту, и длинном жемчужном ожерелье. За ее стулом стоял арап Жимми в белой чалме и шитом платье; арап этот Жимми был одним из четырех абиссинцев, которые дежурили у дверей покоев их величеств. Вся их обязанность состояла в том, чтобы открывать двери. Абиссинцы эти были остатком придворного штата времен Екатерины Великой".

Еще сама того не понимая, Аня Танеева сердцем чувствовала, что многое в Зимнем дворце было лишь остатком тех времен расцвета России, хотя последняя русская императрица тоже была принцессой из мелкого немецкого княжества и, казалось, повторяла путь Екатерины Великой.

* * *

Государыня была дочерью герцога Гессенского Людвига IV. Ее брак с Николаем был династическим, ни о каких взаимных чувствах не могло быть и речи. В то время Николай был увлечен балериной Матильдой Кшесинской, которая перешла к нему как бы по наследству от брата Георгия, а Георгий, в свою очередь, получил любовницу от третьего их брата Михаила. Балерина Кшесинская ходила по кругу в пределах романовской семьи. Николай к своему будущему браку относился как к чему-то неизбежному. И его будущая жена тоже не испытывала к жениху никаких чувств, как раз в это время она была страстно влюблена в германского императора Вильгельма, Вилли.

Мать Николая, императрица Мария Федоровна, была недовольна кандидатурой будущей невестки. Ведь всем было известно, что гессенские принцессы передавали по мужской линии, то есть всем своим сыновьям, гемофилию - несвертываемость крови. А кроме того, Мария Федоровна, датчанка по происхождению, вообще недолюбливала немцев и наградила принцессу Аликс ехидным прозвищем "гессенская муха". Однако 14 ноября 1894 года ее брак с наследником русского престола Николаем Александровичем состоялся, и сопуствовал ему ряд самых неприятных предзнаменований.

Она была "невестой в черном" - как раз накануне свадьбы сына умер Александр III. Во время венчания, ступив на ковер в храме, невеста споткнулась, а венец, который держали над нею, все время дрожал. Наряжая императрицу для коронации в мае 1896 года, одна из ее приближенных дам поранила палец о пряжку мантии, и капля крови упала на мех горностая. В тот же день на Ходынском поле, предназначенном для народных гуляний, произошла страшная давка. Погибло огромное количество народу, а слово "Ходынка" навеки стало синонимом трагедии. Молодой же царь, зная о случившемся, продолжал танцевать с женой на балу.

У Александры Федоровны рождались одна за другой дочери: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия... И вот в 1904 году на свет появился долгожданный наследник престола сын Алексей. Анна Танеева писала: "Государыня потом мне рассказывала, что это из всех ее детей были самые легкие роды. Императрица едва успела подняться из маленького кабинета к себе в спальню, как родился наследник. Сколько было радости, несмотря на всю тяжесть войны, кажется, не было того, чего государь не сделал бы в память этого дорогого дня".

Неудачная война с Японией, позор Цусимы и Порт-Артура, Кровавое воскресенье 9 января 1905 года и последовавшая революция - ничто не могло омрачить радости в Зимнем дворце. Но личный акушер государыни и известнейший педиатр того времени профессор Отто сразу заметил неладное с наследником, а потом это стала замечать и его мать - царица. Малютка унаследовал страшную неизлечимую болезнь гемофилию, от которой в то время страдал родной дядя государыни принц Леопольд, а в детстве умер ее родной брат.

Вся жизнь ребенка стала сплошным мучением. Но вдвойне переживала это сама императрица, чувствуя себя виновной в трагедии сына. Царская семья скрывала болезнь наследника, а у государыни сильно пошатнулось здоровье, она становилась замкнутой и неприветливой и все чаще искала уединения. И единственным человеком, которому она могла рассказать о наболевшем, была Анна...

* * *

Зимой 1907 года царская семья с размахом отмечала юбилейные торжества по поводу 300-летия дома Романовых. Они начались с молебна в Казанском соборе. С самого утра в собор начали стекаться придворные и приглашенные. В самом центре сидела императорская семья. Николай II с сыном на коленях представлял собой почти идиллическую картину. Отец и сын были в военной форме, взгляд обоих был устремлен куда-то ввысь. Присутствующие невольно тоже запрокинули головы - под куполом кружили два голубя, не находя путь на свободу. Суеверная императрица, заметив птиц, вздрогнула. Ей показалось, что это недобрый знак...

На празднике все женщины, как и положено, были в русских нарядах. Государыня была в бархатном платье голубого цвета, в высоком кокошнике и фате, осыпанной жемчугом. В конце приема императрица выглядела вымученной, а Алексея вынесли на руках.

- Теперь я руина, - тихо сказала государыня Вырубовой.

- Почему вы так говорите? - удивилась фрейлина.

- Чувствую я недоброе в делах государственных, сердцем чувствую, и от того мне худо становится, - ответила она неопределенно.

У Аликс не было секретов от любимицы, она могла быть откровенной с ней, не боясь, что об этом узнает кто-то еще. Императорская фрейлина имела одно достоинство - она не отличалась красотой. Из-за таких не дрались на дуэли, не кончали собой, соперницы не плели интриги. Такой можно было рассказать о самом сокровенном и быть уверенным, что об этом никто не узнает. И царица не скрывала от нее свои чувства к блестящему гвардейскому офицеру Александру Орлову.

Генерал-майор свиты Его Императорского Величества Александр Орлов был потомком знаменитых Григория и Алексея Орловых, которые когда-то помогли Екатерине Великой взойти на русский престол.

Орлов выказывал Аликс истинно рыцарское почтение. Он боготворил ее с того самого момента, когда немецкая принцесса первый раз ступила на русскую землю.

- Я такая же женщина, как и все, - нередко говорила Аликс подруге. Все другие могут любить, я же не смею.

- Но как же граф Орлов? Ведь он в вас души не чает, и вы к нему испытываете теплые чувства, - искренне удивлялась Анна.

- Да, Орлов был первым, кто увлек меня, с ним было очень легко, вздохнула Аликс.

- Было? Но почему?

- Я никогда не была его любовницей, - грустно сказала императрица.

В это откровение Анна едва ли поверила. Более того, в свете именно Орлова называли настоящим отцом царевича Алексея. Перед глазами фрейлины встала картина: императрица танцует с Орловым. Анна с замиранием сердца следила за ними. Государыня была потрясающе красива в этот вечер - высокая, с золотистыми волосами, ее огромные глаза светились счастьем. Впервые Анна тогда почувствовала укол ревности. От мысли, что ей никогда не узнать этого чувства, что ей суждено похоронить его в себе, стало больно. Между тем царица, видимо что-то почувствовав по виду своей задумавшейся подруги, сказала:

- Нет, Аня, это было невозможно. Я должна была рожать только от батюшки, ведь наследовать царский трон может только царский сын.

Откровенничая с подругой, императрица не могла не знать, что эта тема была не самой приятной для Анны. Впервые Аня встретила Александра Орлова в гостях в 1900 году, но он ее даже не заметил. Позже граф женился на графине Стенбок-Фермор. В следующий раз они встретились на придворном балу, когда Александр был уже вдовцом. Он несколько раз пригласил на танец пухлую симпатичную девушку, которая все время краснела. Орлова забавляла несвойственная двору застенчивость Анны. Девушке тогда показалось, что, может быть, с ним она могла бы быть по-настоящему счастлива. Но судьба повернула все иначе - молодого красавца заметила императрица. "Любил ли он ее, не знаю, но кто может уйти от любви императрицы? - писала она в своем дневнике. - Я не имею и не должна иметь привязанностей. Я выслушиваю все, но сама не смею говорить".

Примерно в это же время императрица подыскала мужа для любимицы. Это был Александр Вырубов, старший лейтенант в морской походной канцелярии.

* * *

Неслись щегольские коляски, на пролетках проезжали ямщики в синих поддевках. Шум исчезнувшей жизни. Вот проносится великолепный султан кавалергарда. Спиной к кучеру в шинели внакидку промчался градоначальник Петербурга, окруженный велосипедистами. Видимо, скоро должен проехать государь. Было два часа, и появлялись самые роскошные выезды. Остановился экипаж: в нем полулежала молодая женщина, перья шляпы висели над ее полноватым лицом, ноги были укрыты меховым пледом.

Лейтенант Вырубов помог ей выйти из коляски. Он неумело взял ее за руку, девушка поскользнулась...

- Как тебе жених? - спросила императрица Анну после первого свидания с женихом. И, не дожидаясь ответа, воскликнула: - Правда, хорош? В нем чувствуется порода.

Этим она дала понять Ане, что свой выбор она не изменит и вряд ли потерпит возражения. Вырубов с самого начала не понравился Анне - не первой молодости, длинный и сухой, с холодными глазами на восковом лице. Казалось, что в этой жизни его ничто не интересует. Он иногда приходил вечерами на чай к Танеевым, разговаривал мало, словно выжидал чего-то. Отец, опытный царедворец, молчал, совета от него ждать не приходилось. И Анна решилась посоветоваться с модным с некоторых пор в высшем свете ясновидящим Григорием Распутиным.

* * *

С ним Аня познакомилась накануне своей свадьбы у великой княгини Милицы Николаевны. В Петербурге Распутин появился в начале 1903 года и был сразу же введен архимандритом Феофаном в великосветское общество. Когда Анна увидела его в первый раз, она была шокирована его странным видом. Худой, с бледным, изможденным лицом, в засаленном пиджаке, в сапогах, сзади болтаются отвислые брюки. Образ довершали борода веником и длинные сальные волосы, расчесанные на прямой пробор, как у полового в трактире. Правда, увидев однажды его глаза, уже нельзя было забыть - серо-голубые, то нежные и ласковые, то яростные и гневные. И странная речь, будто бессвязная, баюкающая. Он рассуждал о Боге, о смысле жизни, о вечных ценностях, о страданиях и вечном покое.

- Надо ли мне сейчас замуж? - спросила его Анна.

Распутин долго и внимательно смотрел на девушку. Ане стало не по себе, она почувствовала, что, если он не скажет сию минуту хоть одно слово, она задохнется.

- Это хорошее дело, - наконец нарушил молчание Распутин и снова надолго замолчал. Минут через пять он добавил: - Но безнадежное. - И тут же, тихо взяв руку Анны в свою, заговорщически прошептал: - Ты меня не чурайся... Наши дороги давно сплелись. Вместе идти будем.

Аня хотела что-то сказать, спросить, но почему-то слова не шли, и она только тихонько заплакала.

- Помолитесь, чтобы я всю жизнь могла положить на служение их величествам, - попросила она, когда немного успокоилась.

- Так и будет, - сказал он.

* * *

В Петергофе сыграли скромную свадьбу. Что произошло потом между мужем и женой - никто не знает, даже на смертном одре Анна Вырубова не рассказала, почему она так и осталась девственницей после полутора лет замужества. Достоверно известно лишь одно: лейтенант Вырубов закончил свою жизнь в психиатрической больнице в Швейцарии.

Мистически настроенной царице Аня заявила, что ее брак был наказанием за то, что она изменила своему Божьему предназначению. Ведь ее удел отказавшись от своей семьи, служить царской семье. Но чисто по-человечески молодая фрейлина Анна Вырубова едва ли могла когда-нибудь простить императрицу за выбор ей мужа. Но, как бы там ни было, Анне оставалось либо порвать все отношения с государыней и попытаться наладить свою личную жизнь, либо смириться со своим положением вечной девушки и посвятить себя служению чужому счастью. В первом случае она не только поставила бы крест на своей придворной карьере, но и сломала бы карьеру отцу и сестре.

К этому времени Анна Вырубова успела стать незаменимой в царской семье. Она забавляла царевича, играла на фортепьяно с маленькими великими княжнами, но самое главное - могла часами выслушивать жалобы императрицы. Даже Николай нередко искал общества Анны. Молодая женщина сильно отличалась от всех окружавших его дам: прямая, добродушная и жертвенная. Таких, как она, было мало, ведь во дворе все чего-то ждали от него, хотели и даже требовали. С ней было по-другому. С покорной улыбкой Анна слушала царя, искренне сочувствовала его неудачам, давала советы, а когда надо, могла остроумно пошутить. И Николай часами разговаривал с ней, покуривая свою папиросу.

Фрейлину стали брать в летние морские путешествия на царской яхте. Светлые спокойные вечера на яхте "Полярная звезда", на берегу финских шкер горят мирные огни. В залитой электричеством каюте государыня и фрейлина играют в четыре руки на фортепьяно и поют дуэтом: Аликс - контральто, Аня сопрано.

* * *

Через полгода после развода Вырубовой пришло известие, что граф Орлов умер. Теперь уже Аликс чуть не сошла с ума от горя, во дворце всерьез опасались, что это может произойти. Царь ходил хмурый и все чаще прикладывался к бутылочке. Захмелев, он, казалось, с веселым любопытством разглядывал заплаканное лицо жены. А когда Николай сталкивался с зачастившим во дворец Распутиным, то молча уступал ему дорогу. Было видно, что его забавляет колоритная фигура этого мужика, представленного царице ректором Петербургской духовной академии владыкой Феофаном.

"Есть в селе Покровском благочестивый Григорий. Как Святому Серафиму, как Илье Пророку, дано ему затворять небо - и засуха падает на землю, пока не велит он раскрыться небесам и пролить живительный дождь", - рассказывал владыко царю и царице. О рекомендации Феофана вспомнили, когда в очередной раз стало плохо цесаревичу.

Алексей случайно порезался в саду, рана была небольшой, но кровь не могли остановить шесть дней. Мальчик угасал буквально на глазах.

Старец не заставил себя ждать. В комнату царевича он зашел без стука. Большой немытый русский мужик.

- Где больной? - спросил он громовым голосом.

Императрица стояла на коленях около кровати сына.

- А сидеть, как вы, совсем не нужно - ни наследнику пользы, ни вам здоровья, - сделал ей замечание Распутин.

Государыня поначалу опешила от такого обращения. Никто не смел вести себя настолько нагло. "Если не поможет, духа его не будет в Петербурге", молниеносно пронеслось в голове.

- Вы зря во мне сомневаетесь, матушка, - сказал вдруг Распутин. Ежели не был бы уверен, что хватит силенок, так не приходил бы.

Императрица побледнела. Как, он читает мысли?

- Вы не пужайтесь. На все воля Божия. И на болезнь царевича, и на мое провидение. Только вот просьба есть, оставьте меня с Алексей Николаичем в комнате. У нас есть о чем покалякать.

Все вышли, но недалеко. Царица осталась у приоткрытой двери и совсем не по-царски, а по-матерински подглядывала и напряженно прислушивалась к тому, что происходит в комнате ее сына. Распутин подошел к мальчику, перекрестил его, что-то тихо бормотал минут двадцать, а потом вышел из комнаты со словами: "Дитя спасено!"

Надо ли говорить, какое впечатление это чудесное исцеление произвело на царицу. Отныне она искренне уверовала в чудодейственность молитв святого старца. А связующим звеном между царицей и Григорием Распутиным стала Анна Вырубова.

* * *

Анну привлекала в Распутине его необычная, по ее мнению, сила духа. А кроме того, на душу ей сразу легла та разновидность хлыстовщины, которую исповедовал Распутин. Он говорил ей, что очиститься от грехов можно, лишь сняв с себя блудные страсти. Григорий рассказывал ей: "В пятнадцать лет в моем селе в летнюю пору, когда солнышко грело, а птицы пели райские песни, я мечтал о Боге. Душа моя рвалась вдаль. Не раз, мечтая, я плакал и сам не знал, откуда слезы и зачем они. Так прошла моя юность. В каком-то созерцании, в каком-то сне... И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился. Не удовлетворен был я, на многое ответа не находил, и грустно было".

Молодой здоровой женщине, лишенной физической любви, ничего более подходящего и придумать было нельзя. "Что-то есть в этом человеке, что заставляет прислушиваться к его слову. Он мудрее мудрых, сильнее сильных. В нем все от Бога. Ибо он поистине - святой пророк", - записала Анна в своем дневнике. Этим Анна Вырубова, кстати, отличалась от большинства других поклонниц старца из высшего света. Тех как раз, наоборот, привлекал клубничный привкус покаяния, предлагаемого могучим русским мужиком из Сибири. Сам Распутин, вероятно, сразу распознал, что от него требуется и в случае сексуально озабоченных светских дам, и в случае Вырубовой, причем с Анной Вырубовой ему было гораздо проще.

Звонок из Царского Села на квартиру Распутина: царевич Алексей страдает, у него болит ухо, он не спит.

- Давай-ка его сюда, - вздыхает по телефону старец и уже совсем ласково подошедшему к телефону мальчику говорит: - Что, Алешенька, полуношничаешь? Ничего не болит, ушко у тебя уже не болит, говорю я тебе. Спи.

Через пятнадцать минут - ответный звонок из Царского: ухо не болит, он спит.

Очень часто императрица говорила Вырубовой:

- Кроме тебя и старца, во всей большой России нет ни одного человека, который был бы мне искренне предан.

Царицу много раз предупреждали, что негоже ей, самодержице российской, иметь дело с мужиком-шарлатаном. Даже ее первая любовь германский император Вильгельм прислал ей гневное письмо, в котором стыдил тем, что "это общение равняет ее с толпой". "Берегитесь. Помните, что величие царей - залог силы", - предупреждал он.

- Никогда никто не смеет вмешиваться в нашу жизнь! - злилась императрица.

А Распутин подливал масла в огонь:

- Ты не слушай своих министров. И родичей не слушай, они хотят выслужиться...

А вот это уже ложилось на душу и самому царю. Премьер-министр Столыпин в ультимативной форме потребовал удаления Распутина из Петербурга. Николай прочел его записку, не сказал ни слова и попросил Столыпина перейти к текущим делам. Против Распутина выступил дядя царя великий князь Николай Николаевич, который на потеху всему высшему свету отлупил свою жену за то, что она якшается со старцем. Но дело было не в амурных похождениях жены Николая Николаевича, а в том, что "сильного" дядю многие при дворе прочили на престол вместо "слабого" племянника. В итоге сибирский мужик оказался сильнее и премьера Петра Столыпина, и великого князя Николая Николаевича.

* * *

По мере того как влияние Распутина на царицу росло, вокруг святого старца образовался тоже своего рода "двор". Чуя поживу и перспективы сделать карьеру, к старцу потянулись проходимцы и титулованные особы. Простому мужику, волею случая взлетевшему так высоко, не могло это не льстить. Несколько раз он просил императрицу за своих протеже, и его просьбы уваживались. О Распутине пошел слух, что он все может. Но по мере увеличения числа просьб у Распутина возникли трудности: в Зимний дворец он вообще был не вхож и в царскосельскую резиденцию царей заходил только изредка. Григорию нужен был постоянный ходатай в царской семье по его делам, и фрейлина Вырубова подходила на эту роль идеально.

Потом она, конечно, будет отрицать это, а после, под нажимом, все-таки признается, что играла только роль "почтового ящика" для записочек святого старца, встречаясь с ним на нейтральной территории в квартирах петербургской знати. Но, как бы там ни было, волей-неволей Анна Вырубова начала исподволь разбираться в политических интригах того времени. Разумеется, разбиралась она в них однобоко - только с точки зрения придворной дамы, с реальным раскладом политических сил в стране она была не знакома и не могла быть знакома. О новых министрах, которых царь тасовал, как колоду карт, она судила чисто по-женски: такой-то симпатичен и обходителен, а такой-то хам и мужлан. Главным для Анны был мир и спокойствие в царской семье, этот мир и спокойствие зависели прежде всего от здоровья наследника, а молитвы святого старца Григория явно помогали мальчику, когда обычные врачи, даже профессора и академики, умывали руки.

Несомненно, Анна Вырубова знала и видела очень много. И при дворе она играла далеко не последнюю роль. "Мне завидовали, меня любили. Правдивому человеку там трудно жить, масса зависти, клеветы. А я была проста, так что эти двенадцать лет, кроме горя, ничего не видела", - написала она в своем дневнике. И сомневаться в искренности ее слов насчет зависти и клеветы, записанных ею в дневнике, нет никаких оснований. Зато есть все основания думать, что лучшая подруга вовсе не была такой простушкой, какой хотела казаться даже самой себе.

* * *

В последнее лето перед войной царская семья отдыхала в своем имении в Крыму, в Гурзуфе. До наших дней сохранились фотографии тех дней, они были в альбоме царевны Ольги. На одной из фотографий изображен Николай II, ныряющий в море. Придворный фотограф запечатлел обнаженного царя со спины. Николай хорошо сложен, у него идеальная тренированная фигура с широкими плечами и узкими бедрами. В своем мешковатом полковничьем мундире он производил совсем другое впечатление на окружающих.

Вероятно, настоящего мужчину в царе Анна Вырубова рассмотрела именно там, во время морских купаний в Гурзуфе. Это не будет слишком большим допущением, особенно если учесть, что других мужчин обнаженными она не могла видеть, не считая, конечно, ее полоумного мужа. Что произошло между царем и фрейлиной царицы в Крыму, мы не знаем, единственное указание на какие-то недоразумения в царской семье можно найти в письме царицы Николаю, написанном много времени спустя и, что самое интересное, в связи с ее недовольством фрейлиной Вырубовой.

В 1914 году началась Первая мировая война. Дни до объявления войны были ужасны. Николай считал войну неизбежной и утешал себя тем, что она укрепит монархию, что после нее Россия станет могучей. В это же время пришла телеграмма от Распутина из Сибири, где он умолял "не затевать войну, что с войной будет конец России, ни папы, ни мамы не останется".

О том, что объявлена всеобщая мобилизация, императрица узнала от Анны. Она начала спорить, кричать, а потом пошла к государю, и они долго на повышенных тонах выясняли отношения. Государыня плакала, убеждая мужа не ввязываться в конфликт и надеясь, что войны можно избежать. Когда стало ясно, что война уже свершившийся факт и мобилизацию не остановить, она бросилась на кушетку и разрыдалась: "У нас война, и я ничего не знаю!"

Именно тогда наступает охлаждение в отношениях императрицы со своей фавориткой. Слишком долгие взгляды супруга на ее фрейлину, слишком частые беседы с ней, привычка Вырубовой краснеть при государе... Александра Федоровна начала сомневаться в ее бескорыстии. Несомненно, она влюблена в Николая. "Иначе за все это время она либо замуж бы вышла, либо благосостоянием своим занялась. Так нет, она вся полностью в императорской семье - до кончиков волос. Скажи ей, иди за нас под огонь, ведь пойдет, ничто ее не удержит. Только ли преданность мне диктует ее поведение?"

Все это объединилось в душе царицы с тем страшным, плотским, что незримо приходило во дворец вместе со святым старцем. И все это нашло выход в безумии ревности, охватившем императрицу. Аликс переживала все в себе, но нередко срывалась на истерику. Словно впервые Аликс увидела себя в зеркале: измученная постоянными родами, постаревшая, с седыми волосами. А рядом с царем постоянно находится эта молодая, цветущая, с покорными глазами... Государь может позволить себе эту слабость. Ведь он так неуверен в себе и, конечно, не оттолкнет молодую поклонницу.

Считая себя оскорбленной, императрица не могла удержаться от того, чтобы не излить свою горечь в письмах близким, рисуя Анну не в самых привлекательных красках. Аликс пишет императору:

"Милый! Ведь ты сжигаешь ее письма, чтобы они никогда не попали в чужие руки?"

Вероятно, Николай догадывался о чувствах преданной Ани, но у него даже мысли не было о том, что их может связывать нечто другое, кроме дружбы. Он искренне любил эту девушку, но в его чувствах было больше братской любви. С чего это Аликс решила, что они любовники?

Не прошло и недели, как он снова получил письмо: "Если мы теперь не будем оба тверды, у нас будут любовные сцены и скандалы, как в Крыму... Когда ты вернешься, она будет рассказывать, как страшно страдала без тебя... Будь мил, но тверд. Ее всегда надо обливать холодной водой".

Царица клеймит свою фрейлину, не жалея слов: "Она груба, в ней нет ничего женственного... Она надоедлива и очень утомительна... Она всецело поглощена тем, насколько похудела. Хотя нахожу, что у нее колоссальный живот и ноги (и притом крайне неаппетитные), ее лицо и румяные щеки не менее жирные и тени под глазами". В письмах этого периода царица назвает свою ближайшую подругу не иначе как "коровой".

К счастью, Анна повела себя мудро. Она ответила своей венценосной подруге оскорбительной холодностью и презрением несправедливо обиженной. Несмотря на возникшую неприязнь и сомнение, императрица не могла жить без своей подруги. Ей было бы легче, если бы фрейлина открыто призналась и сказала: "Да, мы - любовники". Но нет, Анна была слишком хорошо научена придворным манерам. Она холодно молчала.

Как-то императрица почувствовала себя плохо, у нее началась мигрень, и она попросила к себе Вырубову. "Я не смею приходить туда, где мне не доверяют", - был ответ фрейлины. Вскоре после этого Аликс напишет мужу: "Утром она опять была со мной нелюбезна, вернее, груба..." Навязчивая идея не давала ей покоя, и она на всякий случай приписала: "Она сильно флиртует с молодым украинцем, но жаждет тебя..."

"Это твои фантазии, Анна - преданный друг и товарищ, у нее в мыслях не может быть ничего дурного. Опомнись и не поступай с ней жестоко", - писал ей в ответ супруг.

Это было идеальным временем для врагов Вырубовой, чтобы убрать ее с пути. В большой романовской семье зазвучали голоса: удалить подругу. Но Аликс ни в ком так не нуждалась, как в обществе своей фрейлины.

Как женщина она порой ревновала и понимала, что будет бессильна, если у мужа появится какое-то чувство к другой женщине. Но в то же время инстинктивно чувствовала, что ее фаворитка не способна на это. Ведь она и сама не раз повторяла, что готова ради царской семьи на все. Она не говорила: "Ради императора", она говорила: "Ради семьи"!

Впрочем, борясь с ревностью Аликс, Анна могла быть спокойна. Ведь рядом с нею стоял тот, кто никогда не дал бы ее в обиду, - святой Распутин.

- Не переживай, Аннушка, обойдется все, образумится мама, - утешал он ее.

- Обойдется, может быть, и обойдется, но мы как родные стали, как же после всего в глаза друг другу смотреть будем? - спрашивала Вырубова.

- Она - государыня, посмотрит ласково, и ты так же ответишь. А что до того, как тебе тяжело будет, на то они и цари.

Вскоре императрица действительно оттаяла: "Я теперь все переношу с гораздо большим хладнокровием и не так терзаюсь на ее грубые выходки. Мы друзья, я ее очень люблю и всегда буду любить, но что-то ушло..."

А вскоре случилось то, что надолго устранило Анну Вырубову из жизни царской семьи.

* * *

2 января 1915 года Анна села в поезд от Царского Села до Петербурга, который из патриотических побуждений был переименован в Петроград. Не доезжая шести верст до столицы, состав сошел с рельс. Раздался страшный грохот, Анна почувствовала, что куда-то проваливается вниз головой, ударяется о землю, ее ноги попали под трубу отопления, она почувствовала, как хрустнули кости, и потеряла сознание. Когда она пришла в себя, вокруг были стоны раненых и мрак. На голове у Ани лежал какой-то стальной брус, а из горла текла кровь. Она молилась о том, чтобы скорее умереть.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем кто-то поднял железяку, придавившую ее голову, и спросил: "Кто здесь лежит?" Солдат железнодорожного полка осторожно освободил ее ноги, за это время она несколько раз теряла от боли сознание. Ноги были как чужие, но больше всего болела сломанная спина. Положив Анну на дверь, солдаты потащили ее в сторожку недалеко от места крушения. Она попросила позвонить по телефону императрице. Часа через четыре прибыл врач, посмотрев на раненую, только сказал: "Она умирает, не трогайте ее!" Солдат укрыл ее чем-то и все время вытирал лицо и рот, Анну беспрерывно рвало кровью.

Еще через пару часов в сторожку вошли княжна Гедройц и княгиня Орлова. Княгиня молча и с явным любопытством смотрела на Анну через лорнетку, а княжна Гедройц пощупала ей переломленные ноги и, обернувшись к Орловой, сказала:

- Она умирает.

Обе дамы развернулись и вышли.

Только к вечеру по приказу какого-то генерала Анну перенесли в вагон-теплушку и повезли обратно в Царское Село.

Ее пронесли через толпу народа в Царском Селе, она увидела императрицу и всех княжон в слезах. В санитарном автомобиле ее сопровождала государыня. Она держала голову Анны на коленях и ободряла. "Я умираю", - шептала Анна. В лазарет, куда ее поместили, прибыл государь. Анна попросила причаститься святых тайн. Кто-то прошептал, чтобы все с ней простились, поскольку она не доживет до утра. Анна страдала вдвойне: она видела, что все окружающие за спиной государей злобно перешептываются - даже сейчас Вырубовой завидовали, хотя она умирала.

Шесть недель Анна находилась между жизнью и смертью. У нее была раздроблена правая нога, в двух местах сломана левая, на спине образовались пролежни, начал развиваться менингит. Царская семья ежедневно посещала ее. "Как странно, что мне так завидовали в те минуты, когда я лежала умирающая", - напишет позже Анна. После этой аварии она уже не сможет ходить без костылей, а потом палочки.

Железная дорога выплатила Анне компенсацию за увечья - десять тысяч рублей. На эти деньги фрейлина Вырубова организовала в Царском Селе лазарет для раненых солдат.

* * *

"Трудно и противно говорить о петроградском обществе, которое, невзирая на войну, веселилось и кутило целыми днями. Рестораны и театры процветали. По рассказу одной французской портнихи, ни в один сезон не заказывалось столько костюмов, как зимой 1915-1916 годов, и не покупалось такое количество бриллиантов: война как будто не существовала". Эти строки принадлежат Анне Вырубовой. Сама она уже не могла принимать участие в балах и приемах, потому что передвигалась с большим трудом на костылях. Но как раз в этот трудный период в ее жизни она и приобретает облик демонической любовницы Григория Распутина и самого царя.

Однажды утром к ней госпиталь в Царское Село приехала родственница госпожа Дерфельден.

- Ты не представляешь, Аня, сколько у нас сейчас работы! - защебетала эта дамочка, благоухающая какими-то потрясающими духами. - Всю ночь мы прокутили у Дмитрия Павловича, были Юсуповы - Феликс и Ирэн, доктор Бадмаев, противный старикашка, княгиня Орлова, новый министр Протопопов, в общем наши все были, а сегодня мы распускаем слухи на заводах. Ужасно спать хочется! - Госпожа Дерфельден изобразила, как ей хочется спать.

Анна обреченно улыбнулась, терпеливо ожидая, когда та упорхнет, Вырубову ждала сестра-хозяйка ее госпиталя, чтобы выслушать распоряжения относительно перевязочных материалов и лекарств.

- Какие слухи? - скорее из вежливости поинтересовалась Анна, только чтобы поддержать разговор.

- Как, ты ничего не знаешь? - радостно изумилась госпожа Дерфельден Нет, ты правда ничего не знаешь? Хотя да, конечно! - Она осмотрелась вокруг себя. - Ты здесь окончательно одичала, живешь, как монахиня, тебе надо выезжать в общество, побольше танцевать, флиртовать. Ой, прости... Госпожа Дерфельден прихлопнула ладошкой рот, наконец сообразив, что она ведет себя бестактно с искалеченной подругой.

- Ну, так какие слухи вы распускаете? - снова спросила Анна, чтобы переменить тему и сгладить неловкость.

- Ну как же, - подруга снова оживилась. - Слухи о том, что императрица спаивает государя. И знаешь, все верят! Что с тобой?..

- Какая гадость... - только и смогла проговорить Анна.

* * *

А вскоре появился повод к новым обвинениям императрицы - на этот раз в шпионаже в пользу немцев. Из Вены в Петроград вернулась одна из городских фрейлин императрицы Мария Васильчикова, которая с началом войны была интернирована австрийскими властями. У Васильчиковой не хватило такта поостеречься связывать свое имя с государыней, наоборот, она настырно пыталась добиться приема во дворце, а когда ей отказали, начала раздавать интервью всем бульварным газетам. Репортеры даже не поверили сначала такому счастью: фрейлина Васильчикова говорила, что она вовсе не германская шпионка и никаких секретных заданий она императрице не привезла, потому что сами немцы ее уверяли, что царица всея Руси тоже не агент германской разведки.

И Григорий Распутин, казалось, сошел с ума от лести своего окружения и количества выпитой им мадеры. В пьяном виде он подрался с боевым офицером и искалечил его. Офицера срочно отправили обратно в действующую армию, но заткнуть рты депутатам Государственной Думы не удалось. Они уже в открытую говорили, что святой старец управляет царской семьей, как хочет.

* * *

Весной 1916 года Анна Вырубова отправилась с эшелоном выздоравливающих офицеров и солдат в Крым. Здесь она последний раз виделась с государем наедине. Это было все в том же Гурзуфе. Они прогуливались по дорожке парка, Николай бережно поддерживал ее под руку. Оба молчали, и обоим было хорошо. Но как раз тут послышался какой-то треск, грохот, и прямо под ноги им с горы скатилась характерная фигура в летнем пальто горохового цвета. Анна покраснела, а государь, напротив, побледнев, гаркнул:

- Пошел вон!

Агент охранки удивительно быстро убежал прямо на четвереньках в какие-то кусты.

- А ведь это шиповник, - тихо засмеялась Анна. - Наверное, поцарапался бедняга.

Государь сконфуженно покрутил головой.

- Простите, - тихо сказал он.

В Евпаторию, куда переехала царская семья с Южного берега, Анну пускать не хотели. К счастью, она захватила с собой телеграмму государя, в которой он лично приглашал фрейлину Вырубову. Толпа любопытных не дала императору выкупаться в море, зато наследнику очень понравились здешние песчаные пляжи. Он выстроил из песка целую крепость. Царская семья уже давно уехала, а Анна все ходила на пляж, где за специальным забором осыпалась песчаная крепость цесаревича.

Когда Анна вернулась осенью в столицу, первой ее встретила заплаканная мать. Она протянула Анне письмо от княгини Голицыной. Княгиня писала, что теперь нельзя подойти к матери Анны на улице, потому что люди тогда скажут, что она, княгиня Голицына, тоже немецкая шпионка и наложница Гришки Распутина.

Единственное место, где Анна могла забыться, был ее госпиталь в Царском Селе. Но теперь ее и тут не оставляли в покое. Сюда зачастил министр внутренних дел Протопопов. Он ничего не говорил, просто сидел в сторонке и часто вздыхал. Анна старалась его не замечать, а потом доброжелатели объяснили ей, что министр надеется на ее поддержку, ждет, когда Анна замолвит словечко за него перед государыней. А однажды утром какая-то дама подстерегла Анну на крыльце госпиталя и при всем честном народе бухнулась ей в ноги.

- Вы с ума сошли! - сказала Анна. - Встаньте сейчас же.

Но дама неотвратимо подползала к ней на коленях и талдычила, что только фрейлина Вырубова может назначить ее мужа губернатором такой-то губернии.

- Век молиться на вас буду, - причитала дама. - И детки наши будут, и внуки.

- Да что же я могу сделать? - не выдержала наконец Анна.

- Одного вашего слова достаточно будет, - уверенно сказала просительница.

- Я не могу, а если бы и могла, то не стала делать это, - твердо ответила ей Анна.

Дама тут же поднялась с колен, отряхнула подол и, прищурясь, посмотрела на Вырубову.

- Хорошо, - сказала она тихо. - Я тебе отомщу, тварь колченогая. Блудница!

Анна поняла, что у нее стало еще одним врагом больше.

* * *

16 декабря 1916 года Распутин был убит. Сначала его пытались отравить цианистым калием, а потом, когда яд не подействовал, в старца выстрелил из браунинга князь Феликс Юсупов, но Распутин никак не хотел умирать. Добил его двумя выстрелами из револьвера член Государственной Думы Пуришкевич. Полиция нашла широкий кровавый след во дворе дома Юсуповых, но тело старца искали еще несколько дней и нашли в проруби на Крестовском острове. Государыня была в трауре, в походной церкви Александровского дворца отслужили литургию.

Когда в столице узнали об убийстве, то все буквально сошли с ума от радости. Зверь раздавлен, злого духа не стало, говорили друг другу.

Распутина похоронили в Царском Селе. На похоронах присутствовали царская семья, фрейлина Вырубова и трое дочерей Распутина. Когда на могилу кинули последний ком земли, государь еле слышно прошептал: "Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью мужика". Позже из ссылки в Тобольске он напишет Вырубовой, что "Россия страдает за это убийство".

В ночь с 17 на 18 июля 1918 года в Екатеринбурге в подвале Ипатьевского дома вся семья Романовых была расстреляна.

* * *

Последний раз Анна Вырубова видела императорскую семью в марте 1917 года. Еще три дня назад у нее открылся сильный жар и на лице появились подозрительные пятна. Доктор Боткин подтвердил самые худшие опасения: корь. Она лежала больная в Царскосельском дворце, когда в ее комнату, запыхавшись, влетела Лили Дэн, жена морского офицера, одна из немногих приближенных царицы, с криком: "Он вернулся!"

Анне не надо было уточнять, кто вернулся. Она сразу все поняла: отрекшийся от престола царь Николай вернулся домой из ставки в Могилеве. Лили, захлебываясь, рассказывала, как государыня словно пятнадцатилетняя девочка сбежала по ступеням дворца навстречу царю, как потом он рыдал в ее подол и жаловался на измену. Но Анна уже не слушала ее, пытаясь сползти с кровати.

Через несколько часов в комнату к Анне наконец пришла императрица.

- Он теперь успокоился, - сказала Аликс. - Гуляет по саду, можешь посмотреть.

Вырубова с трудом доковыляла до окна, чтобы увидеть сцену, которая стояла перед ее глазами всю оставшуюся жизнь. Царя всея Руси окружали человек шесть солдат, вернее, шесть вооруженных хулиганов, которые толкали его прикладами и кулаками. Даже сквозь двойные стекла доносились их крики:

- Туда нельзя ходить, господин полковник. Вернись, твою мать, когда тебе говорят!

У Анны потемнело в глазах, и она упала без чувств. В тот вечер, когда под окнами Царскосельского дворца начали стрелять, а императрица сжигала какие-то свои бумаги в печке-голландке, Анна уже мало что понимала. А потом все куда-то исчезли, вместо них по комнатам расхаживали пьяные солдаты и громко ругались площадными словами. Потом словно чертик из табакерки возник какой-то крикливый господин и заверещал: "Отвечайте, когда я с вами говорю! Я министр юстиции Керенский!"

А затем ее куда-то повезли. Отрывками она помнила, что в министерском павильоне Таврического дворца она сидела на жестких стульях вместе с женой военного министра Сухомлиновой, которая выглядела как всегда прекрасно. Потом их обеих снова куда-то повезли. Анне запомнились ворота Петропавловской крепости, открытые нараспашку, и чей-то крик: "Васька! Политических преступниц привезли, одна очень политическая, гы-гы-гы..."

Под ногами в коридоре была какая-то вонючая слизь. Анна все время боялась поскользнуться и упасть. После железнодорожной катастрофы в позапрошлом году она еле ходила, а тут коридоры, казалось, никогда не закончатся.

* * *

Началась жизнь, похожая на медленную смертную казнь. В баню водили раз в две недели по субботам, на мытье давали полчаса. Постоянно было холодно от мокрого пола и стен камеры. У Анны начался бронхит, температура поднялась до сорока, каждое утро солдаты подбирали ее из огромной лужи на каменном полу, куда она падала с кровати в забытьи. Но главным мучителем был доктор Трубецкого бастиона Серебрянников. Толстый, со злым лицом и огромным красным революционным бантом на груди, он сдирал с Анны рубашку со словами: "Эта женщина хуже всех, от разврата с Гришкой и царицей она совсем отупела", - а потом со смаком и оттяжкой бил ее по щекам. Это было его единственное лекарство. Солдаты не изнасиловали ее только потому, что даже для пьяной солдатни она уже мало была похожа на женщину. Боже, зачем она тогда не умерла. Единственной книгой, которую она читала в камере, была Библия.

* * *

В тюрьме Анна Вырубова впервые столкнулась с русским народом, тем самым русским мужичком, которого так любили и жалели в царской семье. Только здесь этот русский мужичок был не придуманным, а настоящим, вечно пьяным, злым и хитрым совершенно идиотской хитростью - и трусливым. Через некоторое время Анна изучила тюремную азбуку и стала перестукиваться через стену со своей соседкой женой военного министра Сухомлинова. Сухомлинова была молодой и очень красивой женщиной, даже в Петропавловке она ухитрялась выглядеть так, словно только что вернулась со светского раута. Солдаты из охраны несколько раз пытались изнасиловать ее, но Сухомлинова останавливала даже самых буйных из них одним взглядом.

Здесь же в тюрьме Анна впервые поняла, как к ее кумирам и к ней самой в действительности относился русский народ. Сначала она была шокирована грубыми словами о том, что царица была любовницей Гришки Распутина, а царь горьким алкоголиком, который вечно валялся пьяный в постели у нее самой Анны Вырубовой. Что за бред! Но вскоре она поняла, что простых людей никакими словами не переубедить в этом. Так же твердо были убеждены и в том, что царица действовала по заданию германской разведки даже те двадцать на вид вполне интеллигентных и образованных господ, которые ее допрашивали.

Но иногда Анна находила у себя в камере кусок хлеба, колбасы или даже дешевую шоколадку. Никто, кроме тех же злобных и тупых хамов из охраны, не мог подбросить ей эти простонародные лакомства. А однажды самый зверский из ее охранников с рябым, вечно опухшим от пьянства щетинистым лицом упал перед ней на колени и прохрипел:

- Я хочу просить тебя меня простить, что, не зная, смеялся над тобой и ругался. - И далее солдат поведал ей почти невероятную историю: - Ездил я в отпуск в Саратовскую губернию. Вхожу в избу своего зятя и вижу, на стене под образами твоя карточка. Я ахнул. Как это у тебя Вырубова, такая-сякая... А он как ударит по столу кулаком. "Молчи, - говорит, - ты не знаешь, что говоришь, она была мне матерью два года"; да и стал хвалить и рассказывать, что у вас в лазарете он был, как в царстве небесном, и сказал, что, если увижу, передал бы от него поклон, что он молится и вся семья молится за вас.

* * *

Летом семнадцатого года Анну Вырубову, которая явно умирала, перевели из Петропавловской крепости в лазарет арестного дома на Фурштадтской улице. Сюда ее внесли на носилках, но вскоре она начала поправляться не столько от лекарств, сколько от человеческого обращения: отсюда ей разрешили позвонить по телефону домой, а потом разрешили свидания с родителями.

Здесь же Анна впервые узнала правду о "демократической революции". В арестном доме содержались морские офицеры из Кронштадта, "кронштадтские мученики", как их называли. Все они были седые, многие заговаривались - не прошла даром кровавая резня, когда в течение недели озверевшие матросы гонялись за офицерами и гардемаринами и убивали их всех подряд.

Комендант арестного дома, узнав, что в госпитале Вырубовой есть походная церковь, попросил разрешения отслужить там обедню для заключенных. Морские офицеры простояли всю службу на коленях, многие из них рыдали, плакала и Анна.

* * *

24 июля пришла телеграмма из прокуратуры о том, что состава преступления в действиях бывшей фрейлины императорского двора гражданки Вырубовой не найдено. Анну выпустили из-под ареста домой. В Царское Село она предусмотрительно не поехала, а в петроградской квартире родителей ее ждал приятный сюрприз. Там была горничная Александры Федоровны, переодетая как простая служанка. Горничная передала письмо от государыни и коробку с драгоценностями Анны, которые императрица сумела сохранить. Аликс прощалась со своей подругой перед отъездом в Сибирь, откуда никому из царской семьи уже не суждено было вернуться.

На свободе Анна пробыла ровно один месяц. 24 августа, поздно вечером, явился комиссар Керенского с двумя "адъютантами", сильно смахивавшими на недоучившихся гимназистов, и предъявили бумагу с приказом о высылке Вырубовой за границу.

Анну отправили в Финляндию, но уже на станции Рахимякки состав с дикими криками окружила толпа солдат в несколько тысяч. Они требовали расправы над "подстилкой Гришки и Николашки". От ужаса Анна лишилась сознания, что, вероятно, и спасло ее. Очнулась она, когда поезд подходил к Гельсингфорсу, как тогда называли Хельсинки. Здесь на привокзальной площади собралось еще больше народа, в основном солдат, которые орали: "Царская подстилка, дочь Романовых. Иди пешком, по камням!.."

Словно в насмешку над ее горькой судьбой, в Гельсингфорсе Анну держали в трюме царской яхты "Полярная звезда", с которой были связаны лучшие воспоминания Анечки Танеевой. Только теперь все здесь было заплевано, валялись окурки, пустые бутылки и другой мусор. Словом, каждый мог видеть, что яхта не простая и здесь проходят заседания революционного Центробалта. Когда Анну выводили из грязного трюма на допрос и она проходила несколько шагов по такой знакомой палубе, она зажмуривалась, и ей чудилось, что сквозь вонь махорки доносится слабый запах папирос, которые потягивает на палубе государь...

* * *

Через неделю, слегка протрезвев, депутаты Центробалта приказали перевести "опасную государственную преступницу" в Свеаборгскую крепость. От здешней тюрьмы у Анны остались еще более кошмарные впечатления, чем от Петропавловской крепости. Настроение не поднимали газеты, полные сообщений о приговорах революционных судов и расстрелах. Но видно, Господь решил, что Аня еще не до конца испила чашу страданий.

Однажды в камере Анны появился курчавый матрос, как рождественская елка весь увешанный бомбами и пулеметными лентами. Это был первый большевик, увиденный Анной. Матрос признался, что пришел специально посмотреть на нее, очень ему было любопытно увидеть любовницу Гришки Распутина. Сначала большевик все больше интересовался размерами мужского достоинства святого старца, но потом, видимо что-то поняв, перестал говорить скабрезности, а уходя, даже недоуменно пожал плечами.

- Так вот вы какая, а нам такого про вас наговорили, ужас! - сказал он, протягивая руку на прощание.

Видно, матрос был не простой, потому что вскоре после его визита Анне велели собираться. Ее отвезли на моторе на пристань, на руках перенесли на катер и посадили на поезд в Петроград. Сопровождал Анну какой-то очередной комиссар, совершенно пьяный. С утра он был опять пьяный, но дорогу до Смольного мог найти, похоже, в любом состоянии. Здесь Анна поняла, что любопытством страдают не только кронштадтские матросы, но и их вожди большевики.

В Смольном Вырубовой пришлось рассказывать о дворцовых порядках и распорядке дня императрицы "фрейлинам" новой власти - жене комиссара Петрограда Льва Каменева и товарищу Коллонтай, к которой, как по секрету сообщила Анне Каменева, был неравнодушен сам Владимир Ильич.

- Кириллович? - ничего не поняв, переспросила Вырубова. - Вы хотели сказать Владимир Кириллович. - Анна искренне считала, что Каменева оговорилась и имела в виду великого князя Владимира Кирилловича.

Товарищ Каменева, в свою очередь, посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

- Я хотела сказать то, что сказала, - поджав губы, процедила она. Владимир Ильич Ульянов-Ленин самый замечательный человек, какого я знаю.

- А... - только и могла вымолвил Анна. Она шестым чувством поняла, что спросить сейчас, кто это такой, - будет роковой ошибкой с ее стороны.

Вскоре Анне объявили, что она свободна. Из Смольного она вышла уже не только "любовницей Гришки и Николашки", но еще "большевичкой" и "любовницей Троцкого". К ее счастью и большому несчастью царской семьи, буквально через день после освобождения Вырубовой ее новые "друзья" арестовали Временное правительство и взяли власть в России. Впрочем, о Вырубовой они тут же забыли.

Зато скандальной фрейлиной заинтересовался "буревестник революции" писатель Максим Горький. Анне он напоминал дворника, который на каждый праздник приходил за рублем к ее родителям, только дворник плевался прямо на пол, а писатель Горький отхаркивался в баночку, которую доставал из кармана и прятал обратно туда же, в карман.

- Вы, кажется, в большом фаворе у большевиков и господина Ульянова-Ленина, - сказала ему Анна. - Так поспособствуйте освобождению царской семьи из сибирской ссылки.

- Не могу, о чем душевно сожалею, - напирая на "о", ответил ей великий писатель и помрачнел. - Меня самого со дня на день могут арестовать.

Но не писателя Горького арестовали большевики, а в третий раз за последний год Анну. Ее забрали по доносу писаря и старшей сестры ее госпиталя в Царском Селе, куда уехала Вырубова из Петрограда. Писарь и сестра прекрасно здесь устроились, потихоньку разворовывая лекарства и спекулируя ими по баснословным ценам. Присутствие бывшей хозяйки госпиталя они восприняли как угрозу своему личному благосостоянию и сочинили письмецо в ЧК.

* * *

Анна Вырубова нашла большевистскую тюрьму лучше застенков Временного правительства. Здесь и кормили лучше, и чище было, и не так издевались, только расстреливали здесь чаще. Соседями по камере Анны были баронесса Розен, хорошенькая госпожа Сенани, Варя-налетчица и Стеша из "гулящих". Стеша с Варей постоянно дрались и по ночам пытались удушить друг друга подушкой. Потом баронессу и госпожу Сенани расстреляли, а гулящую Стешу выпустили на волю, как "социально близкий элемент". А затем неожиданно выпустили Вырубову, ничего не объяснив.

Зиму 1919 года она прожила тихо. Часто ходила молиться в лавру, заходила домой к отцу Иоанну Кронштадтскому. А летом Анну снова арестовали.

- Долго ли меня здесь продержат на сей раз? - покорно спросила Вырубова.

- Здесь не держат, здесь расстреливают или отпускают, - улыбнулся ей чекист.

Но вместо допроса о бомбах и контрреволюционной агитации Анне неожиданно принесли ее же фотоальбом и попросили рассказать, кто изображен на той или иной фотографии.

- Ты смотри, какие миленькие! - сказал чекист, с явным интересом рассматривая снимки уже расстрелянных великих княжон.

После этого совместного просмотра альбома Анну отпустили, чекист галантно подвез ее до дому на казенной машине.

* * *

22 сентября Анна пошла молиться в церковь, припозднилась и заночевала у знакомых. Когда она с утра пришла домой, дверь ей открыла испуганная мать, а за спиной у нее торчали два штыка. Оказалось, что за Анной Вырубовой снова пришли двое из ЧК и просидели в засаде всю ночь. Анна уже привычно собралась в тюрьму. В коридоре ЧК ей пришлось прождать почти весь день. Тут же был мальчик лет двенадцати, худенький, болезненный, он укачивал на коленях маленькую сестренку.

- Идиот, - презрительно кивнули на него конвоиры.

Анна погладила мальчика по голове, он, похоже, действительно был слабоумным.

- Выпустят ли меня? - спросила его Анна.

Мальчик поднял на нее ясные лазоревые глаза.

- Если Бог простит, выпустят, если нет, то не выпустят. - Слова блаженного звучали бы вполне разумно, если бы главный чекист был богом.

Но он был, в представлении Анны, чертом, исчадием ада.

- Вырубову в Москву! - распорядился он. - К Дзержинскому.

* * *

Отконвоировать опасную преступницу Вырубову на вокзал, чтобы отправить ее к самому председателю ВЧК Феликсу Дзержинскому, было приказано двум солдатикам. Один был большой, другой маленький. Большой ленился куда-то ходить, поэтому маленький сказал ему:

- Ладно, ты сиди, я сам ее отведу. Видишь, она еле ходит, чай, не сбежит. Да и вообще скоро с ней будет покончено. - На то, что обреченная его слышит, солдат не обращал внимания.

Анна с солдатом вышли на Невский. Сияло солнце. После вонючей камеры у Анны закружилась голова. Тем временем солдат уже с кем-то разговаривал:

- В Москву ее отправляют.

- Хрен ее куда отправят, - усомнился его собеседник, такой же солдатик. - Поезда туда со вчерашнего дня не ходят.

- Мое дело маленькое, - пожал плечами конвоир. - Туда отведу, а потом обратно, если что. - И конвоир обернулся к Анне: - Ну, пошли на трамвай, болезная.

Трамвая пришлось ждать долго. Солдат отошел в сторону, вытянул шею и стал всматриваться вдоль Невского. В эту минуту Анна почувствовала, что кто-то тронул ее за локоть. Она резко обернулась. Какой-то человек в штатском, но по выправке офицер, тихо сказал ей:

- Вы меня, Анна Александровна, наверное, не помните. Но я вас буду помнить до гробовой доски, вы спасли мне жизнь.

Анна смущенно покачала головой:

- Простите, не могу вспомнить. - Она хотела добавить, что через ее госпиталь прошла не одна тысяча раненых и всех не упомнишь, но это вышло бы нескромно. Поэтому она лишь еще раз сконфуженно улыбнулась.

- Да, конечно, - быстро проговорил офицер и, сунув ей в руку пятисотрублевую бумажку, прошептал: - Не давайтесь в руки врагам.

Анна почувствовала, что ее словно кто-то подтолкнул. Она сделала шаг, потом второй, оглянулась на своего конвоира. Тот по-прежнему всматривался вдоль Невского. Анна поковыляла дальше, уже не оборачиваясь и с ужасом ожидая выстрела в спину. На углу Перинной линии она оглянулась: солдат бежал за ней, на ходу стягивая винтовку с плеча. Анна прислонилась к стене дома, ожидая неизбежного. Но солдат пробежал мимо и свернул на Екатерининский канал. Шапка с головы Анны свалилась, волосы упали на глаза, прохожие оглядывались, принимая ее за безумную.

Потом, отклеившись от стены, она похромала по Чернышеву переулку. На углу Загороднего проспекта стоял извозчик. Извозчик еще издали отрицательно замотал головой:

- Занят.

Анна показала ему пятисотрублевую бумажку.

- Садись, - сказал извозчик.

Вырубова дала ему адрес ее друзей в пригороде. Позвонив в калитку их дома, она потеряла сознание. Еще много месяцев Анна пряталась, как загнанный зверь. Лишь в декабре 1920 года ей удалось перейти границу.

* * *

Ее вместе с матерью финны-контрабандисты перевели ночью по льду Финского залива. Еще собираясь через границу, Вырубова пообещала себе постричься в монахини. В Финляндии она выполнила обет. На острове Валаам настоятель маленькой церкви Смоленского скита отец Ефрем совершил ее тайный постриг. Прожив на острове около недели, Анна вернулась в Выборг. Она не могла остаться в монастыре, так как после железнодорожной катастрофы 1915 года и тюрем нуждалась в постоянной помощи и уходе.

В 1935 году Анна Танеева-Вырубова вместе с матерью переехала в столицу Финляндии, где ее маленькую квартиру наводнили многочисленные визитеры. Она честно выдержала два года "гельсингфорсского обожания". Но потом волна любопытных схлынула, и она вновь оказалась в забвении. Когда началась советско-финская война, Анна уехала в Швецию, где жила в пансионате около Стокгольма. Расходы взяла на себя шведская королева Луиза, племянница русской императрицы Александры Федоровны. Она же дала Вырубовой небольшую пожизненную пенсию.

Вернувшись из Швеции в Хельсинки, Анна была неприятно огорошена послевоенными трудностями финской жизни и скверным отношением к себе здешних чиновников. От голодной смерти Анну спасла помощь русских жителей Хельсинки, да и пенсия королевы Швеции, к счастью, стала вновь поступать.