Не надо преувеличивать!

Какой бессмысленный сценарий и — что еще хуже — скучный! Кто, черт возьми, заставляет этих людей снимать детективы? Специалист во мне был возмущен до глубины души. Кассета — ни с того ни с сего — оказывается в декольте пышной певицы, а предполагаемые преступники в это время спокойно предаются своим занятиям: Димок ест персики, Мирча починяет машину… Вдруг мое внимание привлекла нога соседки слева, прекрасной блондинки, которую я видел в Нептуне. Наши ботинки явно знакомились: фирма «Губан», 180 лей, — проскрежетала по паркету зала набойка широкого каблука; фирма «Ромарта», 380 — ответил со слегка смущенным скрипом каблук-гвоздик. Происхождение у них одинаковое — подумал я с восторгом — свиная кожа. А раса — разве она важна? Недаром же мы выступаем за расовое равенство. Значит, они созданы для взаимного понимания — заключил я оптимистически, для более полного сближения протягивая в темноте руку… Быстрые очереди выстрелов заставили меня вновь обратиться к экрану. Барбу, мрачно осклабившись, всаживал пули в пышные формы певицы. Я попытался восстановить прерванный на время контакт с «Ромартой» 380… Но вторая очередь выстрелов окончательно пробудила меня от сладких грез… Я быстро вскочил с постели…

Дверь с громким треском распахнулась, и в нее ворвалась Олимпия…

— Что, что случилось?

— Джелу, миленький, как хорошо, что ты цел! То есть, я хотела сказать… Господи, но что это такое? Ведь я серьезная женщина, что у тебя за вид?

— Раз ты врываешься без стука!

В то время как я одевался, Олимпия, целомудренно отвернувшись к стенке, сообщала мне последние новости:

— … Филипп разбудил нас в половине пятого. У него болел животик… Не знаю уж, что ему дал Аби, только у бедняжки начался понос… Что дают при поносе, не знаешь? А бедная Дидина…

— Давай помедленнее, а то у меня со вчерашнего вечера головокружение… Что с Дидиной?

— Она приехала с первым автобусом, в половине шестого. В полном отчаянии, бедняжка. Все время плачет и говорит только о похоронных дрогах да гробах.

— Сокровище мое, свари мне, пожалуйста, кофе. Горькое, большую чашку. У меня адская головная боль…

— Раз ты напился, как…

В самом деле, вчера мы немного переборщили с выпивкой. Когда мы в счастливом изнеможении улеглись, было часа два. А сейчас семь. Хорошее настроение прошло, зато остались спазмы в затылке и вкус толя в нёбе и в горле… Нужно было спешить, приближался час встречи с посланным Шербана. Я начал бриться — это ужас, как вибрируют эти электрические бритвенные приборы! — пытаясь в то же время привести в порядок свои мысли…

… Подмена кассеты означала для следствия большой шаг вперед… или, точнее, первый шаг. Кассета — Габриэлла — Петреску — пока что звенья цепи связываются… Петреску — Вылсан? Это более чем вероятно. Я возлагал большие надежды на расшифровку записанного на кассете разговора: он мог дать уверенность и позволить присоединить последнее звено. Кто из троих? События вчерашнего вечера то и дело приходили мне на память, время от времени перемежаясь обрывками разговоров с Барбу, Нае или Мирчей в предыдущие дни. У меня было такое ощущение, что я обнаружил преступника, но для этого не имелось ни одного вещественного доказательства.

— Джелу… вот кофе, какой ты любишь!

Олимпия протянула мне кружку, в которой было не меньше пол-литра кофе и уселась за стол, задумчиво обхватив ладонями свои кудряшки.

— Я дала ему мексаформ… рисовый отвар… мятный чай… Но все напрасно!

— Свари в воде лимон, вместе с кожей, добавь мяты и напои его этим отваром. Мама прибегала к такому в самых крайних случаях.

— Правда? Попробую… если у него пройдет животик, я позволю тебе поиграть с ним целый день.

— Какая ты добрая…

— Куда ты едешь?

— По делам. Где АБВ?

— Можешь себе представить… с четырех часов утра он переодел Филиппа уже восемь раз…

— Смотри, не забудь про лимон!

Во дворе царило оживление. День обещал быть очень жарким, ночной свежести как не бывало, и солнечные лучи уже накалили пыль. За столом под навесом Мона и Алек молча пили кофе; увидев меня, они лишь коротко кивнули. Я стратегически обошел их и быстро направился к деревенской пивной.

В темном помещении царил тяжелый запах спиртного и табака. На лавках поблескивали сырые восьмерки — знак того, что дядя Тасе провел большую уборку. Единственным клиентом был лейтенант Тоадер, в штатском; увидев меня, он закричал так, словно боялся, что у меня вдруг наступит затмение памяти:

— Дядя Джелу, я здесь!

Конспиративная встреча, все правильно, но все же — что за «дядя»?

— Лейтенант, это что за выражение? — спросил я его, усевшись за стол.

— Здравия желаю, — зашептал он. — Ведь вы сами сказали, что нам нужно сделать вид, будто мы хорошо друг друга знаем.

— Ладно, ладно… Я с отвращением взглянул на стакан, наполовину наполненный пивом… Черт возьми, как вы можете пить в такой час?

— Дя… Това… Джелу! Разрешите доложить: я думаю, что вам сейчас здорово поможет кружка пива. Им лучше всего опохмеляться. Знаю по собственному опыту.

— Не говорите… — Одно из двух: либо отравлюсь, либо оживу… — Дядя Тасе, дайте-ка мне пива… Ну, что вы привезли? — спросил я, осторожно цедя из кружки. — Приятная свежесть опустилась мне в желудок, потом поднялась в голову, и боль начала проходить… — Это потрясающе, лейтенант, в том, что касается пива, вы совершенно правы.

Круглое лицо моего собеседника осветила счастливая улыбка человека, начавшего свой день с доброго поступка.

— Товарищ старший лейтенант Шербан посылает вам этот пакет.

Я вынул несколько листов… Мои бухарестские собратья проработали всю ночь, стараясь извлечь максимум из обрывков речей, которые, как я надеялся, должны были внести какую-нибудь ясность в вопрос о смерти Петреску. Но они разобрали лишь несколько слов. Из того, что сказал Петреску, было зарегистрировано только: «Деньги мои!.. сидел в тюрьме… Вылсан… сообщу в милицию». Из слов второго голоса, принадлежавшего мужчине, прояснилось лишь: «Завтра вечером… брось ты милицию…» Не слишком много, но достаточно для того, чтобы установить голосовые отпечатки собеседника Петреску. Необходимо, сообщали мне из Бухареста, заставить всех подозреваемых произнести одно из слов, зафиксированных на кассете; мне предлагали использовать слово «вечер», уточняя, что в каждой записи это слово должно быть произнесено в контексте одной и той же фразы.

— Что я должен делать? — прервал Тоадер мои размышления.

— Скажете Шербану, что он должен записать показания всех мужчин нашего двора. Пусть выкручивается, как знает, но каждый должен будет произнести предложение: «Вечером 18 августа…»

— Будет сделано! Здравия желаю!

Я не спеша направился к дому… Цепь, кажется, замкнулась. Упоминание Вылсана было очень важным. Наконец-то, после стольких дней сумасшедших поисков, мы получили что-то определенное.

9 часов утра. Во дворе супругов Петреску появилась группа милиционеров. «Гости» Дидины — если употребить этот эвфемизм с патриархальным оттенком — смотрели на них подозрительно-беспокойно: у представителей порядка был мрачный и усталый вид людей, всю ночь просидевших над бумагами, у телефонов. Сам Шербан потерял всю свою живость и любезность: сурово сведенные брови, сжатые губы, — все казалось дурным предзнаменованием. Он ждал, стоя под навесом, возле стола, с которого еще не убрали чашки, пепельницы, масленки и банки джема. Все остальные сбились в плотную кучку, казалось, не смея сесть или разговориться. Даже Мона и вечный шутник Димок были похожи на школьников, пойманных строгим учителем за списыванием.

Шербан покашлял, прочищая голос:

— Все явились?

— Студенты… — смущенно шепнул Мирча, — уехали вчера вечером в Дой май… к друзьям, которые живут там в палатке…

— Дядя Панделе и мадам Милика… Впрочем, они здесь больше не живут, переехали.

— Я знаю. Это неважно, мы проверили их алиби.

— Какое алиби, уважаемый? — взорвался Димок.

— Алиби на ту ночь, в которую была убита Габриэлла Попа.

Воцарилось тягостное молчание… чириканье воробьев и привычный шум птичьего двора делали его еще более заметным…

— Это невероятно! — коротко бросил Барбу, отыскивая в кармане халата трубку.

— Габриэллу Попа убили. Это не самоубийство и не несчастный случай.

Шербан дал им несколько секунд для того, чтобы переварить эту новость, затем коротко известил:

— Никто из присутствующих не имеет права совсем уезжать из деревни. Нам нужны ваши новые показания. Попрошу предоставить нам какую-нибудь комнату и входить по одному, мы должны пополнить данные допроса.

Сидя за столом, Джелу терпеливо ждал, когда подойдет его очередь. Дидина, узнав об убийстве Габриэллы, снова пустилась в плач. Одетая в черное, повязанная по самые брови платком, она выглядела довольно-таки впечатляюще. Джелу терпеливо выслушал синодик всех умерших в деревне, начиная с павших на войне и кончая бабой Янулей, отдавшей богу душу год тому назад в возрасте 98 лет…

Люди, выходившие после допроса — потеряв вкус не только к разговорам, но, казалось, и к жизни, — пополняли ряды слушателей вышеупомянутого синодика.

Наконец Джелу услышал, как назвали его имя, и вошел в комнату.

— Как дела, Шербан?

— Я сделал, как вы приказали. Сейчас же отправлю записи в Бухарест. Надеюсь к вечеру получить результаты… Будьте добры, разъясните мне, что это еще за голосовые отпечатки? Я хотел спросить у вас еще вчера вечером, но вы очень спешили.

— Это очень эффектная новинка. Отправляются от разложения какого-нибудь звука на первичные частоты. Одна из частот является доминантой. Доминанту и гармоники с помощью ЭВМ изображают как временные функции. По этим значениям проводится числовой и спектральный анализ. Из любой записи-показания можно вычленить группу звуков или, чаще всего, один звук в характерном сочетании, а затем показания числового и спектрального анализа этого звука сравниваются с эталонной записью. Суть голосового отпечатка именно в этом: звук, переданный тем или иным голосом, в определенном контексте всегда будет иметь один и те же параметры… Ясно?

— Ясно — не ясно, но очень интересно. Будем надеяться, что «вечер» откроет нам преступника.

— Да… Что еще?

— Блондинка! Адина Чаушу, незамужняя, 31 год. Секретарша в Металлургическом научно-исследовательском институте, где работает уже шесть лет… Ну, а теперь — держитесь! Двенадцать лет тому назад она была машинисткой в Вылсане… Потрясающе! Как вы ее обнаружили, товарищ капитан?

Да, Шербан прав, это просто потрясающе! Я скрыл удивление под своей излюбленной легкой улыбкой — в левом уголке рта.

— После кражи она проработала там еще восемь месяцев, потом ушла. До новой службы — там, где она работает сейчас — два с половиной года ничего не делала. Отдел кадров сообщает, что она сознательная, пунктуальная служащая, никогда не доставлявшая им никаких трудностей. Отношения с сотрудниками — довольно холодные и сдержанные. Единственное, что ее отличает, — это тот факт, что девушка ведет слишком широкий образ жизни для ее зарплаты: всегда элегантна, ежедневно — пачка «Кента»… Объяснение, которое дают они же сами, заключается в исключительно благоприятной внешности Адины Чаушу. В Нептун она приехала 17 августа, вечером. На следующее утро ее видели с тем австрийцем, Гансом Зиллером. В следующие дни их видели вместе еще несколько раз, затем тот уехал в Вену. Вернулся вчера днем, а вечером у них был двадцатиминутный разговор на террасе ресторана «Лазурь». Вот пока и все. Сотрудники из Бухареста соберут информацию у соседей, может быть, обнаружится мужчина или мужчины Адины Чаушу.

— Продолжайте следить за ней. А что с австрийцем?

— Ганс Зиллер, 45 лет, торговец из Зальцбурга. Приезжает в Румынию в шестой раз, всегда — в Нептун. Жизнерадостный человек, щедрый на чаевые, очень неравнодушный к женскому полу. За эти годы заключил с нашим государством несколько мелких сделок: закупил вина и коньяка. Живет на широкую ногу, сорит деньгами, каждый год приезжает на новой машине… Да, забыл: последние два года является в сопровождении одного типа, которого представляет, как своего секретаря: Антон Миллер, 27 лет, «мальчик за все» — от ведения корреспонденции до доставки завтрака в постель.

— Что вы об этом думаете?

— Может быть, это просто курортное приключение… Во всяком случае, мы следим и за этими двумя.

— У меня тоже есть новость: прояснилась история с ночным посетителем. Это был польский турист, искавший комнату.

— Прекрасно. Итак, я еду в Мангалию, выяснять вопрос о кассете.

— В котором часу думаете вернуться?

— В половине четвертого-четыре… В буфете?

— Да… Желаю успеха!

— И вам также… Здравия желаю!

10 часов 15 минут. Наряд милиционеров сел в газик и исчез в облаке пыли. Джелу созвал свой собственный наряд, состоящий из совершенно измученного АБВ и Олимпии, не устававшей воздавать хвалы фармацевтическому гению матери не менее гениального крестного отца юного Филиппа. Он наскоро сообщил им план битвы и раздал приказы:

— АБВ, ты будешь следить за Барбу; я слышал, как он говорил Моне, что едет в Дой май. Мы с Олимпией займемся Мирчей и Нае.

— А за кем будет следить Филипп? — невинно спросила Олимпия.

— Воспользуйся своим личным обаянием и попробуй уговорить одного из них стать нянькой твоего любимца.

АБВ коротко кивнул и вышел во двор. Осторожно поинтересовавшись судьбой Барбу, он узнал, что тот только что уехал. Едва успев прихватить сумку и сто лей, он кинулся к шоссе и, добежав до остановки, облегченно вздохнул: ожидая автобуса, Барбу с необычным для его британского хладнокровия интересом следил за двумя девицами в огромных очках, задрапированными в километры прозрачной ткани, сквозь которую просвечивали нежные загорелые формы.

В этот момент, тяжело пыхтя, появился автобус. АБВ влез одним из последних, взял билет до конечной остановки и незаметно прислонился к задней двери. В Дой май Барбу быстро вышел из автобуса и упругим шагом направился к пляжу. АБВ переждал несколько минут и пошел за ним, присоединившись к шумной группе молодых людей. Он размышлял о том, как сильно он постарел: впечатляющая картина улицы, которая вела на пляж, оставляла его совершенно равнодушным. Мысль о море всегда ассоциировалась для него с шортами, как можно более открытым купальным костюмом, а теперь… Как видно, в сфере нарядов, предусмотренных для отдыха на морском курорте, произошла революция: целые штуки ярко расцвеченного ситца обволакивали женские силуэты, придавая им вид одалисок, выпущенных на прогулку… куда девалась здоровая и веселая мода «мини»?.. — с грустью спрашивал себя АБВ. На пляже оживление, достойное итальянского курорта в разгар сезона, заставило его испуганно подумать, что он потерял след Барбу. Пробираясь между телами… слава богу, что хоть здесь, на пляже, они стаскивают с себя эти километры тканей! — он отыскивал глазами мужественный, загорелый торс преследуемого… Вот он! «Господин» Барбу — tête à tête[41] с томной блондинкой, чей сиреневый кружевной костюм полностью соответствовал эстетическим идеалам, которые АБВ носил в самом дальнем уголке своей души. К сожалению, очень скоро Барбу с чувством приложился к ручке блондинки, и она удалилась той неподражаемой походкой, которой владеют лишь манекены, представляющие продукцию фабрики «Красный трикотаж».

Группа дам среднего возраста и их благородных спутников приняла Барбу восклицаниями, в которых раскатывалось трассированное «р». АБВ глубоко вздохнул и выбрал себе местечко на подходящем расстоянии, проклиная спешку, которая заставила его уехать без шляпы и темных очков.

Джелу повезло меньше: выйдя во двор, он узнал от Алека, что Мирча уже давно ушел.

— Черт возьми, где мне его теперь искать? Я хотел попросить у него совета: у Филиппа энтероколит, и он, как аптекарь…

— Бедный ребенок… при таких родителях… извините меня, господин инженер, но, как правильно говорит Мона… А что касается господина Пырву, то это просто: вы найдете его у скал.

— Но я слышал про какие-то его секретные исчезновения…

Алек рассмеялся:

— Секрет Полишенеля. Пырву занимается нудизмом и стесняется дам… Идите, вы найдете его за бывшей керханой… Расскажете мне, что он сделает, увидев вас. Мона будет так смеяться!

Более предусмотрительный, чем его друг, Джелу вооружился огромной шляпой и темными очками и направился к берегу. Стоял изнурительный зной, какой бывает только в разгар лета. Над пляжем, расстилавшимся внизу, под высоким берегом, струилось горячее марево. Одинокие фигуры лежали, растянувшись на солнце, или купались в море; упрямые рыбаки ловили бычков. Стирая ручьи пота, Джелу бранил странные привычки Мирчулики. Наконец тропинка уперлась в проволочное заграждение, и ему пришлось спуститься по импровизированным ступеням на пляж… Но Мирчи не было и следа. Какое-то время Джелу тащился по пляжу, между прибрежными камнями и ракушками. Вдруг из-за поворота высокого берега показалась плотная кучка тел и зонтиков. «Как, неужели я уже дошел до Дой май? Куда же он девался?» — подумал Джелу, размышляя о том, что это не впервые — за самой заурядной внешностью скрывается полная тайн душа… Пробираясь между песочными замками, бутылками из-под пива и надувными матрасами, он прошел еще метров двести, раздумывая, что ему делать… Вот так сюрприз!.. Адина Чаушу, блондинка, которую усердно преследовала милиция города Констанца, растянувшись на огромном мохнатом полотенце, подставляла солнцу свои пышные формы… Маленький красный бесенок, хорошо известный своими циничными советами, шепнул было Джелу, что пришел момент броситься в гущу событий… но в тот же момент его ангел-хранитель подсказал, что все напрасно: «Разве ты не видишь, что там уже кто-то другой?» И в самом деле, Мирчулика, еще более красный и сияющий, чем обычно, появился, размахивая огромным флаконом, и, усевшись на полотенце блондинки, начал старательно намазывать золотистым кремом не менее золотистую кожу. С трудом подавив удивленный возглас, Джелу осмотрелся… в нескольких метрах от счастливой пары стоял, как ангел хранитель, один из молодых людей, которых он видел в кабинете Шербана. Загорелое тело не отличало его от других туристов, а журнал «Чинема», который он изучал с усердием завзятого любителя кино, не мешал ему следить за парой на полотенце. Уверившись в том, что блондинка и ее спутник находятся под надежной охраной, Джелу пересек пляж и вышел на шоссе. Кажется, сегодня ему везло, потому что, едва подойдя к остановке, он увидел автобус на Ваму и даже успел догнать его и усесться с облегченным вздохом…

12 часов дня. Во дворе — тишина… Дидина, сообщив, что господа на пляже, перешла к воспеванию достоинств усопшего супруга и к жалобам о том, что ее ждет — особенно теперь, когда из-за этой гадости, прилипшей к ее двору, ни один «гость» не захочет больше сюда приехать… Джелу выпил кружку воды, вылил остатки из ведра себе на голову и решил пойти проверить, как работает третий член их маленького коллектива…

Пляж, поросший сорной травой, заваленный горами водорослей, кучами камней и ракушек, тянулся, сколько видел глаз. Стадо овец спускалось к морю, поднимая клубы пыли. Канал, отводивший воду из ирригационных установок, смешивал свою мыльную струю с волнами моря. Метрах в ста завывал экскаватор, роя песок, а вокруг стояло не меньше восьми грузовиков, ожидая, когда их нагрузят. Среди овец и шоферов виднелось несколько кокетливых зонтиков и ярко раскрашенных палаток. Поодаль маячила голубая палатка, под которой, вероятно, Олимпия и ее чадо укрощали, со свойственной им мягкостью, довольно-таки грубую натуру циника Нае… «Счастливец» — вздохнул Джелу, подходя к палатке.

Олимпия, с блокнотом для рисования на коленях, сосредоточенно уставилась на карандаш, который держала в вытянутой руке.

— Олимпия! Что ты делаешь?

Олимпия опомнилась, выходя из творческого транса, взглянула на него затуманенными глазами и счастливо рассмеялась:

— Джелу, родненький… как я рада, что ты пришел!.. Я пробую измерить корабль, который виден вдали… Взгляни, не правда ли, он великолепен?

— А где остальные?

Олимпия испуганно вздрогнула, потом одним скачком поднялась и бросилась бежать:

— Ой, Филипп…

Через некоторое время она вернулась, таща за одно крыло белокурого ангелочка, перемазанного и орущего во всю глотку.

— Это ужасно… Он похож на Аби! Как только выпустишь из виду, сразу кидается в лужу, которая осталась от дождя!

— А где Нае?

— Ушел, — ответила она, отмывая своего сопротивлявшегося изо всех сил наследника.

Джелу схватил ее за плечи и начал трясти:

— Куда он ушел? Ведь мы договорились, что ты не выпустишь его из виду?

— Ох, Джелу, — ответила она, чуть не плача… — Как это вы, мужчины, можете быть такими непонятливыми? Я сделала все возможное, улыбалась ему, как могла нежнее, рассказала жизнь Сезанна, объяснила все про фовизм… Но Филипп приставал к нему, лез на спину, совал в рот песок… да что говорить! Он сказал, что у него кончились сигареты и придется пойти в Дой май. И ушел. Я предложила сопровождать его, вместе с Филиппом, но он только покачал головой и смылся. Что мне оставалось, бежать за ним с ребенком на руках? Я сказала, чтобы он купил мне килограмм рису и…

— Когда он ушел?

— Откуда я знаю?.. С час тому назад… Погоди, куда ты?

Джелу взобрался на высокий берег и бегом устремился в Дой май. Если… черт возьми, вот что значит надеяться на женщин!.. Минут через десять он замедлил шаг, решив перевести дух и подумать о том, куда мог направиться Димок.

— Привет от старых штиблет! Куда это вы так бежите, уважаемый? И чего вы смотрите на меня так, будто я — привидение?

— Господин Нае… Извините, я думал…

— Прекрасно, это очень хорошо — думать. Вот только — о ком?

— Я думал о том, открыто ли еще в Дой май.

— Как, вас тоже мобилизовала мадам Олимпия? Бросьте, уважаемый, поедем лучше под вечер, на машине… Она заказала мне купить рису. А я заболтался — встретил знакомую… Такая женщина… высший класс! Пошли назад, сейчас как раз закрыли.

— Нет, у меня была назначена встреча… Но, наверное, меня не стали ждать…

— Что вы скажете, уважаемый, о переплете, в который мы попали: милиция, преступления?

— Хм… что вам сказать? В самом деле, неприятно.

— Ладно, они там разберутся… Погодите, сейчас я вам покажу такую штучку… животики надорвете! Смотрите вниз, на пляж… вот Мирчулика…

Лежа на узкой полоске песка, между двумя скалами, Мирча в костюме и позе, в которых обычно фотографируют детей, не достигших годовалого возраста, сосредоточенно читал книгу.

— Давайте окликнем его, посмотрим, какую он мину скроит! Ужасно любит секреты!

— Оставьте, не надо его смущать.

— Ну, будь по-вашему. Что вы о нем скажете? Уходит один и целый день жарится, как рыба на сковородке. Они все такие, эти тихони, черт его знает, что кроется за их очками… Вот, мы уже дошли… Давайте прихватим мадам Олимпию, пора обедать.

Но Олимпия уже ушла. Они искупались и направились к дому.

Мысли Джелу то и дело возвращались к Мирче. Все одно к одному: его вечные исчезновения, встречи с Адиной Чаушу… слишком много совпадений!

— Ого, кажется, нас ждет шикарная жратва! — сообщил Димок, принюхиваясь к парам, поднимавшимся из кастрюли, которую несла Дидина.

— На помин души усопшего… Суп из зеленой фасоли и постные голубцы, — сквозь слезы сообщила хозяйка.

За столом уже сидели супруги Василиаде, Барбу и Олимпия с Филиппом.

— Господин Нае, как я рада, что вижу вас… — облегченно вздохнула Олимпия, но тут же замялась под грозным взглядом Джелу и проглотила остаток фразы. — Как ты думаешь, Джелу, миленький, можно дать Филиппу суп из зеленой фасоли?

— Кажется, у него был понос… — кислым тоном заметила Мона, с достоинством цедя суп.

— Да, но его крестный дал мне такой рецепт… просто потрясающий!

— Лучше воздержаться, — заключил Барбу.

— Мой отец, полковник, рассказывал, что во время кампании 42 года, когда была эта ужасная эпидемия дизентерии…

— Алек!

— Извини меня, Мона. Я только хотел сказать, что, как говорят французы, «à un mal, un mal et demi», то есть «клин клином»… А вот и господин Мирча! Идите скорее, вас дамы ждут.

— Целую ручки… Что это вы там едите? Я так голоден, просто ужас!

Пырву уселся, довольно потирая руки, и налил себе две полных поварешки. Барбу проглотил пару ложек и остановился с кислым видом:

— Довольно-таки она безвкусная, эта чорба. В Дой май готовят лучше.

— Вы были в Дой май, господин Барбу?

— М-да.

— Встретил кого-нибудь из вновь приехавших, mon cher?

Барбу пожал плечами и вновь взялся за ложку. Мирча повозился на стуле, потом опустил ложку и заявил:

— Я тоже был в Дой май…

— Неужели? Отказались от целомудренного одиночества? — съязвил Димок.

— Вот это событие!

Мирча хотел что-то сказать, но раздумал, потом начал снова:

— Знаете, кого я встретил? Ни за что не угадаете!

Все головы повернулись к нему. Мирча поспешил удовлетворить их любопытство:

— Михаэлу Ионеску…

Мона в недоумении подняла брови. Барбу продолжал есть. Джелу взглянул на него с любопытством.

— Ту, что была здесь… искала комнату…

Димок грубо расхохотался:

— Так бы и сказал! Вот шалун! — он погрозил Мирче пальцем. — Ну и как, поволочился за ней?

— Ох, господин Нае, как вы можете такое говорить? Я загорал, вдруг вижу, идет мой университетский товарищ, направляется в Дой май. Мы заговорились… Когда дошли, я смотрю… кто это? Барышня Михаэла! Мне было очень приятно. Мы поговорили, я предложил ей крем для загара, потому что у нее кончился, и…

— И? — заинтригованно вопросил Димок.

— И ушел, — грустно завершил Мирча.

— Ну ладно, не ной. Она сказала мне, что будет вечно носить тебя в своем сердце.

— Что вы такое говорите, господин Нае? — удивленно спросил Мирча.

— Я тоже встретил ее, на пляже в Дой май… немного поговорили… изумительные ноги, уважаемый, — мечтательно продолжал Димок.

— М-да… — прочистил голос Алек. — Выдающееся явление… жаль, что вы с ней не знакомы, господин инженер… совершенно необыкновенная…

Мона презрительно хмыкнула и громко закричала:

— Дидина! — и, когда та появилась: — Чего-нибудь другого, посъедобнее, у тебя нет?

— Сейчас принесу голубцы… постные: Тити, бедняжка, такие любил…

Обед продолжался в могильном молчании.

14 часов 15 минут. В душной тишине двора, погруженного в заслуженную им «сиесту», продолжительно заскрипела калитка и появился багрово-красный АБВ. Едва передвигая ноги, он направился прямо к душу, сбросил по дороге одежду и долго стоял под прохладной струей. Затем, застегивая на ходу пуговицы рубашки, пошел к дому.

Олимпия мирно спала рядом с Филиппом. АБВ нащупал баночку крема и начал старательно натирать свою воспаленную кожу, грустно и смиренно размышляя о жертвах, которых требует от него профессия. Несколько ударов в дверь нарушили ход его мыслей. Олимпия, проснувшись, вежливо предложила посетителю войти. Это был Джелу.

— Ну, как твои дела?

— Я сгорел, — мрачно ответил АБВ.

— А Барбу?

— Он сошел с автобуса в Дой май, отправился на пляж, встретился там с какой-то блондинкой, наверняка — с той, из Нептуна. Поговорил с ней минут десять, а все остальное время, до отъезда домой, провел с группой приятелей… Он вернулся на автобусе, я — пешком, — заключил он с упреком.

— Аби, дорогой, ведь это ночной крем, его не рекомендуется употреблять днем.

Джелу, казалось, с трудом переваривал известия, полученные от АБВ. Помолчав несколько минут, он вдруг взорвался:

— Нет, это потрясающе!.. Внешность обманчива!

— Не понимаю, — удивился АБВ.

— Что, о внешности?.. Вот тебе пример… По иерархии я — твой начальник, верно? Значит ли это, что я непременно умнее тебя?

— Нет, — твердо ответила Олимпия.

— Значит, — сказал, продолжая свою мысль, Джелу. — Но это не обязательно… Они все трое встретились в Дой май с блондинкой. Димок и Пырву упомянули об этом за столом, Барбу не проронил ни словечка. Почему?

— Он человек необщительный.

— Вот-вот, я и говорю, что внешность обманчива… Я иду в буфет, встречаться с Шербаном. Помнишь мое приказание? Не спускать с них глаз!

АБВ удовольствовался меланхолическим взглядом.

Удушливая жара господствовала над двором. Куры то и дело геройски атаковали плошку с водой, хватали на лету несколько капель и поспешно возвращались под навес. Замбо, растянувшись посередине двора, грустно пыхтел, не имея сил отогнать рой круживших над ним мошек. Из комнаты Барбу доносились аккорды «Болеро» Равеля, из комнаты Мирчи — мощный храп. Деревня, казалось, оцепенела. Белые дома, уличная пыль, ощущение пустынности — все как в боевиках, перед последним сражением — подумал Джелу… С минуты на минуту из-за угла ему навстречу может выйти Билли Кид, Бач Кэссиди или какая-нибудь другая знаменитость — высокий, стройный, с кошачьими движениями, в черном костюме, золотистом Стетсоне с черной лентой и с парой пистолетов с рукоятками из слоновой кости… Хорошо хоть, что они считают недостойным стрелять человеку в спину, облегченно вздохнул он, решительно открывая дверь пивной. Веселый шум встретил его у самого входа. Стопки, стаканы с вином, бутылки пива, стоявшие — в соответствии со вкусами посетителей — на разных столах, казалось, подтверждали, что люди ждут засухи…

— Здравия желаю, господин инженер! — почтительно приветствовал его Тасе. — Что будете пить?

Прошло уже несколько часов с тех пор, как он не взял в рот ни капли напитка, составляющего главный мотив любого детектива, но значительно реже упоминающегося в литературе для детей, — алкоголя.

— Коньяк.

— Сию минуту, господин инженер… Эй, подвиньтесь, пустите господина инженера, — продолжал Тасе. — Не видите, человек серьезный, пьет с утра!

Заявление Тасе было принято с должным уважением, и так как Джелу, похоже, считали чемпионом дня по выпивке, ему тут же освободили стул. Он обменялся со своими собутыльниками несколькими фразами, поинтересовался, как идет сбор подсолнечника, был приятно поражен, узнав, что план сельскохозяйственного кооператива по фуражу перевыполнен, и в тот самый момент, когда они уже подходили к сложному вопросу о сурепке, появился Шербан. Нагнувшись над полными стаканами, они зашептались:

— Я немного опоздал… извините!

— Ничего. Что нового?

— Адина Чаушу была в Дой май. Встретилась…

— Да, знаю, со всеми тремя. Опишите мне подробно, что произошло с момента ее появления до самого отъезда.

— Она вышла на пляж в десять часов утра. До 10,45, когда пришел Габровяну, была одна. Он пробыл с ней пятнадцать минут. После его ухода перешла метров на двести ближе к Ваме. Здесь с ней встретился Пырву, шедший из Вамы по пляжу, вместе с каким-то типом. Пырву пробыл с ней двадцать минут. В 11,45 появляется Димок, с которым она обменивается несколькими словами. Димок заходит в воду, а девица идет по пляжу к киоску с прохладительными напитками. В двадцати метрах от киоска находятся Ганс Зиллер, его секретарь и две молодых девицы. Увидев ее, Зиллер идет ей навстречу. Они говорят несколько минут, после чего она идет и покупает себе бутылку пепси. Возвращается к месту, где находились ее вещи, обменивается несколькими фразами с Нае, только что вышедшим из воды, потом, не обращая на него никакого внимания — хотя ему явно хочется поговорить — вынимает книгу и начинает читать. Димок, обиженный, удаляется. До 13,45 — когда она уезжает в Нептун — не происходит ничего примечательного… В самом деле, все трое! Надо же!.. Что вы на это скажете?

— Что мы ближе к разгадке, чем вы думаете. Из Бухареста ничего нового?

— Пока нет… Как это — ближе?..

— Объясню потом. Сначала — информация. Не забудьте, вечером, как только получите результаты из Бухареста, поспешите сообщить их мне. А что с кассетой?

— Отпечатки принадлежат продавщице из магазина «Спорт-музыка» в Мангалии, Диане Рентя. Вчера после обеда она продала пять кассет, из которых четыре купили мужчины. Завтра утром я приведу ее на очную ставку со всеми троими. Она заявила, что если покупатель окажется мужчиной интересным, она его наверняка узнает… Только бы это был не Пырву!

— Не бойтесь. Это почти наверное…

— Браво, господин инженер! Пьете втихаря с охранниками порядка!

Собеседники испуганно вздрогнули. Перед ними, улыбаясь, стояли Барбу, Мирча и Нае, а немного позади — АБВ.

— Так вы же все спали, а мне захотелось коньячку… — опомнился Джелу. — Вот я и наткнулся здесь на товарища…

— И вы, товарищ, тоже… пьете с одним из предполагаемых преступников!? — иронически вопросил Барбу.

— Старший лейтенант. Ваша штука не вполне уместна. Добрый день!

— Какие они обидчивые, эти милиционеры, — флегматично заметил АБВ.

— Наверное, он устал. Тоже ведь человек, — вступился за него Мирча.

— «Пять звездочек» всем, я угощаю. А у вас, господин инженер, сколько звездочек… в стакане?

— Тоже «пять», господин Нае.

— А я думал, раз вы пьете со старшим лейтенантом, у вас три. У них вроде бы столько… А пять — у кого же? У майора?

— Господин Нае — король остроумия, — польстил ему Мирча.

— Давайте, господа, сообщим и инженеру Верня: сегодня рано утром мы оказались рабами прекрасного пола.

— Женщины — что собаки: когда они показывают зубы, неизвестно, собираются ли они улыбнуться или укусить, — размышлял Барбу, отхлебывая одним глотком половину золотистого напитка из своего стакана.

Вскоре завязался горячий спор, каждый, в зависимости от своих пристрастий, пережитых разочарований или подавленных желаний, выбирал между Мессалиной и Пенелопой. Слегка захмелев от угощения, поставленного каждым по очереди, они купили еще две бутылки коньяку и отправились домой.

18 часов 30 минут. Солнце, оставляя кровавый след, неуклонно продолжало свой путь к закату. Все сидели под навесом, за столом, похрустывая испеченным Дидиной печеньем и попивая коньяк. Разговор, начатый в пивной, разгорелся с новой силой при появлении противной стороны, отчаянно защищавшейся. Семейство Цинтой, явившееся с визитом, в полном составе присоединилось к женской половине, так что составилось два лагеря, ведущие веселую перестрелку.

— Товарищи, счастье женщины в том, чтобы быть равной мужчине…

— Я не думаю, что хотя бы одна из присутствующих здесь дам была бы счастлива весить столько килограмм, сколько вешу я, — попытался разъяснить проблему равенства Барбу.

— Равной в правах, товарищ Барбу.

— Какие там права, дядя Панделе? Ежели девица легкомысленная — пожалуйста, тут же находит какого-нибудь растяпу с квартирой, машиной, деньгами, прибирает его к рукам и посиживает себе дома, чтобы не переутомляться. Тот вкалывает, как раб, а она… «сердце игривое, глазки смазливые».

— Господин Нае, вы имеете в виду совсем особую категорию молодежи. Разве хоть одна наша женщина согласится, чтобы ее содержали? — невинно спросила Олимпия.

— Все! — отозвался мужской хор, сопровождаемый смиренными вздохами.

— А когда она, бедняжка, после восьмичасового рабочего дня несется за покупками, потом прибегает домой, готовит, стирает, гладит, прибирает… — с пафосом вмешалась Мона.

— Это вы о себе, мадам Мона? — вежливо поинтересовался Мирча.

— Нет, боже упаси. У нас все это делает Алек. Я так, вообще…

8 часов вечера. Рассеянный белесый свет лампочек, освещающих двор, разгоняет сиреневые тени сумерек. Минуты летят все за тем же веселым разговором, лишь время от времени покушающимся на серьезные темы. Я с нетерпением жду Шербана, все с большим трудом отводя взгляд от светящегося циферблата ручных часов. Тот же интерес к точному времени я замечаю и у человека, на которого падают мои подозрения. Он держится напряженно, явно не интересуясь разговором, вмешиваясь в него все более случайно и отрывисто.

— Пойду куплю бутылку коньяку, — заявляет он наконец…

… И выходит во двор. Затем, быстро оглядевшись, огибает дом и направляется к пляжу. Быстро темнеет. На пляже уже никого нет, только чайки собираются на песке белыми пятнами. Высокая фигура осторожно пробирается между зарослями чертополоха. За ее спиной возникает какая-то тень; кажемся, что она приноравливает свои движения к идущему впереди, как в каком-то странном балете. Море устало замолкло. Скрип ракушки, раздавленной подошвой… Первый мужчина вздрогнул. Его плечи сгорбились, словно он почувствовал себя под прицелом опытного стрелка. Впереди вырастает прижавшийся к скале, изъеденный ветрами барак. Возле него, среди камней — остатки сетей и черные доски. Первый огибает его и останавливается за углом, прислушиваясь к тишине. Шаги, все более торопливые, приближаются к краю барака. Пораженный, человек замирает при виде сгорбленного силуэта…

— Ведь я же предупреждал тебя, легавый…

Короткая схватка. Один из мужчин падает на песок. Другой внимательно смотрит на него, пожимает плечами и поворачивается. Чаек на песке становится все больше и больше. Стоит глубокая ночь.