Не надо преувеличивать!

— И это все?

— Все, — мрачно ответил АБВ.

— Выше голову, старик! Возьмем мы и это препятствие.

Я подождал еще с минуту и вдруг взорвался:

— Как ты не понимаешь? Твоя жена взялась за детективы. Представляю себе последствия! Со времен Джеймса Бонда я не читал ничего увлекательнее! Нет, серьезно, позволь мне дать тебе один совет: заставь ее работать, не давай целый день сидеть над книгой… Слыхали? Чехов, Саган… черт знает, до чего она дочитается… Смотри, культура — как оспа, почти всегда оставляет следы.

— А сыч?..

— Яснее ясного: во всех детективах героиню крадут, похищают… берут заложницей. Ей всегда грозит опасность, но, к несчастью, она никогда не погибает…

— Джелу! Ты с ума сошел! А телеграмма?..

— Как, ты не понял всей тонкости ее произведения? И какая адская предусмотрительность: «Здесь произойдет преступление…» Если бы это было прошедшее время, мы простым телефонным звонком выяснили бы все недоразумения. Она это прекрасно понимает! Настоящее время тоже можно было бы легко проверить, потому что то, что для нее было настоящим, для нас оказалось бы прошедшим. Оставалось будущее — не поддающееся проверке и таящее необходимую дозу тревоги…

Он уставился на меня, ошеломленный этим жонглированием грамматическими категориями. Но тут же опомнился и, взглянув на меня искоса, начал:

— А если там все же что-то происходит? Чтобы не волноваться, по-моему, мне лучше всего сейчас же поехать туда. Это просто: поговорим с Джиби, объясним ему что к чему, и я уеду вместо тебя, а ты — через восемь дней, когда придет моя очередь.

Телефонный звонок предупредил суровый ответ, который я намеревался дать своему другу. Мариана, секретарь Джиби, передавала, чтобы я срочно явился к товарищу полковнику Банчу. Срочно? Что могло быть таким срочным? В прошлом году вот так же — тоже в августе месяце, тоже за два дня до отпуска — меня срочно вызвали к Джиби… В результате я ушел в отпуск в октябре!

— Здравия желаю, товарищ полковник! — сказал я, входя в кабинет с максимально возможным для меня в данный момент самообладанием.

— Привет, Джелу! Садись.

Джиби, казалось, был в прекрасном настроении. Об этом говорило многое: он пригласил меня сесть в кресло для важных посетителей, предложил сигарету «Пелл-Мелл» и медовым голосом заботливого дедушки, интересующегося поведением внука, спросил:

— Джелу, чем ты сейчас занимаешься?

Что я мог ему ответить? Что я с головой ушел в репетиции хора или ансамбля народных танцев?

— Ничем особенным, товарищ полковник. Собираюсь в отпуск, вы ведь знаете, через два дня я уезжаю.

Я надеялся, что он оценит тонкость моего ответа. Ласково взглянув на меня, Джиби продолжал тем же тоном заботливого деда:

— Конечно, Джелу. Кажется, к морю?

— Видите ли, я еще не решил, — поспешил я ответить, и моя надежда вновь ожила. — Немного моря, немного гор…

— Да, да, немного моря тебя бы не повредило, — рассеянно ответил он, листая какие-то бумаги.

— Надеюсь, это будет и весело и приятно, — продолжал я, слегка заинтригованный этой внезапной рассеянностью.

— Ты даже и не подозреваешь, как весело, — объявил мне Джиби. — У меня здесь сообщение из Уездного управления Констанцы. Этой ночью в Ваме убили местного жителя, некоего Петреску, Константина Петреску. Тебе говорит что-нибудь это имя?

На какое-то мгновение у меня потемнело в глазах. Мои мечты об отпуске рушились, как карточный домик.

— Нет… да… не может быть! Значит, телеграмма была не просто дурацкой шуткой?!

— Что ты там бормочешь? — заинтересовался Джиби.

Я рассказал ему все, что знал от Олимпии, сообщил о ее письмах и телеграмме.

— Может быть, это другое лицо… Сейчас проверим… Странное совпадение! Я не слишком верю в экстрасенсов, в предсказания убийства… А других ассоциаций у тебя имя Петреску не вызывает?

— Нет, имя довольно-таки обычное.

— Ты прав. Но несколько лет тому назад этот тип был замешан в деле, не раскрытом до сих пор. Просмотри-ка досье старого следствия, — продолжал он, протягивая мне папку, обложка которой явно хранила следы того, что поэты называют патиной времени. — Через час явишься и доложишь.

— Хорошо, товарищ полковник, — ответил я голосом, которым сообщают о смерти близкого родственника.

Вернувшись в кабинет с пожелтевшей папкой под мышкой и с грустной покорностью судьбе во взгляде, я попытался обратиться к АБВ за душевной поддержкой.

— Нет, дорогой, твои дела меня не интересуют, — коротко отрезал он, верно угадав положение дел и губя в зародыше мой порыв откровенности.

— Старик, «будущее» превратилось в «прошедшее»!

— Что?

— Петреску убит.

— Вот тебе и детектив! — взорвался он после минуты удивленного молчания. — Модернистка, символически воспроизводящая… и прочие глупости, которые ты выдумывал! Не принимал ее в серьез? А она, бедняжка, в гуще этих ужасных событий… Я сейчас же еду туда!

— Хватит изображать из себя заботливого мужа. Сначала выясним, что за человек был этот Константин Петреску, — продолжал я, показывая ему папку, — а потом поговорим об остальном.

196… Прекрасный день конца октября. Уже две недели не было дождя, стояла теплынь, и зима была, казалось, за горами. Расстояние между Тырговиште и Вылсаном примерно 18 километров, на машине их можно проехать за полчаса. Дорога мягко петляет между холмами, то ныряя в густой орешник, то победоносно взбегая на вершину холма. Хотя пейзаж очарователен, эти места не слишком многолюдны — может быть, потому, что шоссе сдано в эксплуатацию совсем недавно и должно обслуживать строительство в Вылсане. Единственными усердными посетителями этих мест являются ребятишки из сел Бортешть и Добра, расположенных в 7–8 километрах друг от друга, — да и то больше в сентябре, когда поспевают орехи.

В тот день, 23 октября, в 13,30 машина стройки — темно-зеленый газик с синим брезентовым верхом — покинула здание Национального банка в Тырговиште, направляясь к Вылсану. Она везла 3 500 000 лей, — зарплата и премии для работников стройки. В машине находились двое: шофер, Константин Петреску, и бухгалтер, Джика Думитру. В 14,30, обеспокоенный непредвиденным опозданием, директор стройки послал навстречу газику машину.

На двенадцатом километре от Тырговиште, у опушки леса, сидевшие в ней люди нашли разбившийся о дерево газик. Удар был очень силен, правая часть машины полностью расплющена. Кассира убило мощным ударом в голову, шофера сбросило с сидения, и он в беспамятстве лежал в двух метрах от машины. Хотя на теле у шофера оказалось множество ран, было похоже, что он находится в не слишком тяжелом состоянии. В машине обнаружили разбитую бутылку из-под коньяка «Милков», одежда шофера насквозь пропахла спиртным. Все указывало бы на печальную, но в общем-то самую обычную дорожную катастрофу — тем более что шофер вел машину в нетрезвом состоянии — если бы не исчезновение мешков с деньгами. Шофера срочно отвезли в больницу в Тырговиште, сообщили в милицию.

Следствие на месте преступления выяснило несколько важных деталей, подтверждающих несчастный случай. Машина остановилась в трехстах метрах от места происшествия. О том, что остановка была резкой, свидетельствовали оставленные колесами следы. Когда она тронулась снова, шофер, казалось, потерял контроль над рулем, машина пошла зигзагами, со все возраставшей скоростью и в конце концов налетела на дерево. В момент столкновения машина шла со скоростью, превышавшей 60 км в час: Вероятное время катастрофы — между 13,45 и 14 часами. От 13,30 до 14,30, когда навстречу газику была послана машина со стройки, ни одна другая машина не покидала двор строительства и не въезжала в него.

Единственной реальной возможностью для начала следствия был допрос Петреску. Константин Петреску получил права восемь лет тому назад. На стройке он работал полтора года. Это был человек нелюдимый, вспыльчивый, не имевший среди своих товарищей по работе ни одного приятеля. Хотя он не отказывался, когда его угощали, никто никогда не видел его за рулем пьяным. Жил он в общежитии для бессемейных в Тырговиште, в одной комнате с еще тремя холостяками. Дважды оштрафован милицией за участие в азартных играх, Но все это было уже несколько месяцев тому назад: в последнее время Петреску, казалось, стал серьезнее и сознательно относился к работе.

Допрос Петреску занимал немало страниц досье, но все сводилось к вариациям на ту же тему:

Следователь: 23 октября 196… в 13,30 вы отъехали от здания Национального банка в Тырговиште, направляясь в Вылсан. Останавливались ли вы где-либо в городе?

Петреску: Нет, хотя господин Джика просил заехать к нему домой, захватить еды, потому как был день выдачи зарплаты, и он знал, что задержится.

Следователь: Когда вы купили бутылку коньяка?

Петреску: Какую бутылку? Я не знаю ни о какой бутылке, клянусь жизнью!

Следователь: Результаты анализов ясно показывают, что вы вели машину в состоянии опьянения.

Петреску: Не губите меня! Спросите у кого угодно, я никогда не пью за рулем!

Следователь: Что вы сделали с деньгами?

Петреску: С какими деньгами? Господи, за что мне такое наказание?

Следователь: Хватит ныть. Надо было плакать раньше. Скажи все, чтобы облегчить свою судьбу.

Петреску: Скажу, скажу все, товарищ капитан, клянусь счастьем моих родителей. Но что мне говорить?

Следователь: Значит, в Тырговиште вы нигде не останавливались? Дальше!

Петреску: Господин Джика сказал, что надо торопиться. Поэтому, выбравшись из города, я припустил во все тяжкие. Только мы проехали поворот возле опушки у Дурного берега, как я увидел впереди тело, лежащее поперек шоссе.

Следователь: Как — тело?

Петреску: Так мне тогда показалось, правда, я не слишком следил за дорогой, потому что господин Джика меня о чем-то спросил… Но помню, что я затормозил и остановился в пяти метрах от него. Господин Джика сказал мне: «Давай, Тити, погляди, что с этим человеком. Может, он мертв, может, ему плохо!»

Следователь: Как он выглядел?

Петреску: Я не очень-то разглядел, он лежал на животе… Ну, повыше меня… в голубой блузе, коричневых парусиновых брюках. Шатен, курносый, с темными глазами.

Следователь: Ведь ты сказал, что не видел его в лицо?

Петреску: Так то было сначала. Я подошел и наклонился посмотреть, что с ним, но он вдруг повернулся и ударил меня в темя. Тут, когда он повернулся, я и увидел его лицо. И не забуду, сколько жить буду!

Следователь: Что случилось дальше?

Петреску: Больше я ничего не знаю. Помню только что очнулся в больнице, пропахший спиртным, и мне сказали, что из-за меня умер господин Джика. Клянусь всем самым святым, я не виновен!

Следователь: И ты хочешь, чтобы я поверил этой сказке о неизвестном налетчике? Когда ты купил коньяк? С кем сговорился, чтобы украсть деньги?

На всех допросах Петреску с ожесточенным упорством отстаивал вариант с неизвестным налетчиком. Следствие шло по двум разным линиям: кража денег могла быть результатом нападения, произведенного одним или несколькими лицами с участием Петреску или без, или же все сводилось к несчастному случаю на дороге и первый же человек, прошедший там, присвоил себе деньги. На второй вечер после начала Следствия вблизи от перекрестка, где сходились дорога, ведущая на стройку, и шоссе Тырговиште-Плоешть, под кучей сухих листьев были найдены, велосипед и пустые мешки из-под денег. Велосипед принадлежал некому Джику Стамате, заявившему о краже за пять дней до происшествия. Учитывая все имеющиеся в их распоряжении данные, следователи установили, что человек, укравший деньги, прибыл на данный перекресток между 14,15 и 14,30. Вполне вероятно, что там его ждала машина или же — что было для него более рискованным — он «проголосовал» и уехал на попутной. Милиция долго разыскивала и допрашивала людей, находившихся в соответствующий день и час поблизости от перекрестка. Но все усилия оказались напрасными: ни один человек из чуть ли не шестидесяти допрошенных не смог добавить сколько-нибудь важной детали.

Появление новых данных заставило следствие отказаться от варианта с несчастным случаем и подтвердило предположение о заранее подготовленном нападении. Люди, его подготовившие, прекрасно знали маршрут машины, перевозившей деньги, нашли идеальное место для нанесения удара и тщательно рассчитали — по минутам — время действия.

Круга подозреваемых в собственном смысле этого слова не было. Единственным лицом, роль которого оставалась неясной, был Петреску, но его участие в краже не могло быть доказано. Петреску был вызван на очную ставку с десятками лиц, особые приметы которых совпадали с теми, которые он заметил у неизвестного налетчика, ему показали огромное количество альбомов с фотографиями нарушителей, но все напрасно. С другой стороны, все попытки проследить за поступлением в обращение украденных денег оказались безрезультатными: банк выплатил деньги из недавно поступивших вкладов, не отметив серии и номера банкнот.

Через несколько месяцев следствие было прекращено. Петреску осудили на четыре года и шесть месяцев тюрьмы за убийство по халатности и ведение машины в нетрезвом состоянии. Деньги не нашли, преступника — или преступников — не схватили.

Увлекательное чтение! Нерешенное дело, ожидающее в сейфе — рядом с другими такими же — какой-нибудь новой детали, искры, которая позволит обнаружить новый след или осветит старый — и наконец разрешит все загадки…

Телефонный звонок прервал мои философствования.

— Это Мариана; Джиби ожидает нас обоих на рапорт, — сообщил мне АБВ.

— Ну, что скажешь? — спросил я его по пути к кабинету начальника.

— Может, в селе все же не один Петреску, — ответил он с тенью надежды в голосе. — Пьяница из писем Олимпии не слишком похож на типа, замешанного в это дело… Чего, по-твоему, ждет от нас Джиби?

— Не знаю. Скоро это выяснится.

Кажется, я исчерпал свою порцию начальнических ласк на предыдущей встрече, потому что в кабинете Джиби я больше не был усажен в самое удобное кресло и не получил «Пелл-Мелла».

— Ну, что скажете, ребятки?

Окончились приятные разговоры об отпуске. Началась работа.

— Интересная история, товарищ полковник, хотя и без финала. Получены ли какие-нибудь подробности в связи со смертью Петреску?

— Очень немного. Вы узнаете все в Констанце. Кстати, речь и в самом деле идет о твоей жене, Александру.

— Я все же еще надеюсь, что это всего лишь литературные опыты… Лишь бы ей не грозила опасность, потому что…

Я вмешался:

— Мы едем туда официально?

— Нет. Официальное следствие будут по-прежнему вести товарищи из Констанцы. Вы прибудете туда, как простые туристы. Твое присутствие, Джелу, будет оправдано дружбой с Александру. Идеально было бы, если бы ты смог поселиться у Петреску. В то время как Александру серьезно займется ролью отца семейства, у тебя будет свободное время для действия.

— А если я не смогу устроиться у Петреску?

— Тогда вся тяжесть наблюдения за жильцами двора падет на Александру.

— Практически, что мы должны будем делать? — спросил АБВ.

— Пляж, купание, разговоры, как можно больше разговоров — широко раскрытые глаза и ушки на макушке. Разумеется, постоянный контакт с работниками из Констанцы. Преступление может оказаться — и это всего вероятнее — разрешением какого-нибудь конфликта, имевшего место в деревне, но не исключено, что оно связано с тем старым делом. Вот это меня и интересует: обнаружить связь между этими двумя происшествиями — разумеется, если она существует… Джелу, будешь ежедневно информировать меня о положении дел.

— Ясно, товарищ полковник. Когда ехать?

— Как можно скорее… Сейчас десять часов… где-то к обеду вы можете быть в Констанце… Выше голову, Джелу, ведь ты едешь отдыхать. Приятного времяпрепровождения!

— Ну и талант у этого человека — представить любое задание как сочетание приятного с полезным или как оказанную тебе высокую честь… — с негодованием воскликнул я, входя в наш кабинет.

— Вот это-то меня и беспокоит.

Подготовка к отъезду заняла у меня примерно час; когда я добрался до АБВ уже минул полдень. Он ждал меня перед домом, окруженный чемоданами и баулами, всем своим видом проявляя беспокойство.

— Вот что я получил, — сказал он, вместо приветствия протягивая мне конверт.

— Новое письмо! — воскликнул я с отвращением.

— Да, — мрачно подтвердил он. — Но обрати внимание: конверт не заклеен и на письме нет марки. Что ты скажешь?

— Что мне, черт возьми, говорить? От детектива мы перешли к репортажу с места преступления, а теперь окунулись в полную тайну… Ну давай, читай, сказал я, устроив его вместе со всем барахлом в машине.

Приятный баритон АБВ начал воспроизводить приключения доморощенной писательницы; машина поглощала первые километры предстоявшего нам длинного пути…

«12 августа — утро.

Аби, милый!

Надеюсь, тебя не слишком встревожили мои письма и телеграмма. Это был своего рода тест. Я колебалась, не в силах решить, какой жанр выбрать: детектив или реалистическое описание деревни наших дней. Я отказалась от детектива (слишком много развелось писательниц — авторов такого рода романов) главным образом оттого, что, зная, какие вы с Джелу придиры, боялась, что вы исчеркаете мне весь текст. Телеграмма и финал второй главы (от сыча и до конца) были созданы в стиле детектива. Теперь в них нет никакой нужды. Мне было трудно, но я решилась! Тема оказалась щедрой: внедрение в крестьянский мир группы горожан, процесс роста их сознания, «достижение существенного и постоянного единства во временно-пространственном отношении, независимо от класса, эпохи, интеллектуального уровня и профессиональной подготовки». Не забудь привезти порошковое молоко «Рарэу». С любовью, Олимпия».

— Ну, что ты скажешь, Абишор, об этой твоей Джеймс Бондессе в ночной рубашке? Все еще боишься, что бедняжке угрожает опасность?

— Но, Джелу… — забормотал АБВ, явно смущенный… У нее несомненный талант, я в этом почти уверился.

— Во всяком случае, мы сделали шаг вперед — кажется, избавились от самой паршивой комбинации: психологический роман с интригой детектива. Теперь можно переменить заглавие: «Пятый шаг»… ведь оно все равно не должно иметь никакой связи с происходящим… Ну, читай дальше!

«12 августа (весь день), 13 августа (до полночи).

Новый день, розовый и блистательный, встал над Черноморским побережьем.

Группа в разной мере загорелых отдыхающих проснулась с твердым намерением воспользоваться каждой песчинкой, каждым лучиком солнца…

Немногие из «гостей» супругов Петреску прореагировали на детский крик, возвестивший о новом дне… Димок имел удовольствие принять душ в полной тишине, хотя, как он заявил позднее, все время чувствовал, будто кто-то следит за ним из кукурузы враждебным взглядом. Механизм двора вступал в действие со скрипом, все были хмурые, словно с похмелья, говорить никому не хотелось, хотя тем для этого было предостаточно. Дидина несколько оживила атмосферу, выйдя с явными следами славной битвы: синяком под глазом и разбитой губой. Она казалась необычно веселой и заявляла во всеуслышание, что «покажет этому несчастному… пьянице и скотине, — ведь она везет на себе весь дом… а он доигрался: овец пасет, да и то без толку…» Миф о бедняжке муже, добром хозяине с больными легкими, растаял, как дым… Как бы то ни было, Дидина казалась оживленной после ночных событий и своих героических подвигов. В бурном приступе энергии она взвалила себе на спину баллон и в 9,15 села на автобус, идущий в Мангалию.

Разговор не завязывался, люди пили — чай или кофе — и отправлялись на пляж, — ведь мы за этим приехали на море, не так ли?

Утро прошло тихо — кто купался, кто занимался йогой… Габриэлла, научив Алека позе «Лотос», вызвала Нае на состязание по плаванию, Мирча, как обычно, таинственно исчез, а Барбу взял свое подводное ружье и отправился за кефалью. Так как Димок отказал ей, довольно-таки грубо, Габриэлла одна исчезла в морской дали, к вящему беспокойству Милики, уверенной, что она непременно утонет. Когда пловчиха вернулась, было слишком поздно: супруги Цинтой, забывшись и неотрывно глядя на море, приобрели опасный цвет перезрелой вишни. Отправившись за своим чадом, которое бодро копошилось в зарослях чертополоха, я с удивлением обнаружила вдали силуэт Петреску, то исчезавший, то появлявшийся вновь и без толку крутившийся у самого берега.

Дидина превзошла самое себя, устроив нам царский пир: помидорный суп и салат из баклажан — ешь сколько влезет. Мы ею восхищались, и она раскраснелась от удовольствия. Алек, воспользовавшись ее хорошим настроением, решился задать вопрос:

— Мадам Дидина, а рыбки?..

— В кооперативе продают шикарные консервы: китайский карп в маринаде, португальские сардины, японский код…

— А местной рыбы, нашей, румынской?.. Ведь мы же на море!

— Идите в ресторан… или можно купить ставриду — только дорого, двенадцать лей связка… А настоящей рыбы я не ела с нынешней весны: Тити привез из Бухареста мороженого карпа.

— Вот наша судьба! — заключил фаталист-Мирча.

И лишь очень поздно, после обеда, когда распивали кофе, все заметили отсутствие человека, занимавшего мысли жильцов: где Тити Петреску?

— Может, его, черта лысого, вода унесла… — с ненавистью заметила Дидина. — Не знаю, куда он девался, а все утро здесь вертелся.

— Верно, я помню, что несколько раз видела его утром на пляже. Все крутился возле нас — то приближался, то отдалялся… — подтвердила я. — Но где же он теперь?

— Отсыпается в кустарнике, — предположил Алек. — Мой отец, полковник, каждый раз, как какой-нибудь солдат напивался — в карцер!

— Да, сегодня утром, когда я ходил… ну словом, по делам… он поймал меня у колодца и распек… мол, расходую столько воды… а она таких денег стоит… словом, очень неприятно, — сказал Мирча.

— Черт возьми… нужны срочные меры… — пробормотал Цинтой из-под толстого слоя крема от загара.

— Избавьтесь вы от него, мадам Дидина! — воинственно предложила Габриэлла.

— Ого, я уж с каких пор обдумываю такую рокировку, — с ученым видом произнесла Дидина, жадно поглядывая на пачку «БТ» на столе.

— Садись, Дидина, и закури, — предложила я, зная о ее пристрастиях.

— Ведь мадам Олимпия все знает… алкоголист проклятый! Когда я за него вышла, у него… извините! — даже трусов не было… Деньги я, слава богу, зарабатываю на гостях, а он все пьет и осложняет мне жизнь, — сказала она, жадно затягиваясь.

— Разведитесь! — предложила Габи.

— Чтобы ему достались плоды моих трудов…

— Алкоголь скоро разрушит его организм. У нас вот тоже был один, который выпивал…

— … Как же! Спиртное ему на пользу. Чистая дезинфекция… Здоров, как бык.

— Убейте его, — скучающим тоном ввернула Мона.

Я как раз готовила еду для Филиппа (два персика, два печенья, две ложечки меду плюс полпакета творогу); кончив растирать, я попробовала, сощурилась от удовольствия и произнесла:

— Вот что мне нравится в Ваме…

— Что может нравиться в этой грязной дыре? — пробормотала Мона, тщательно нанося себе на ногти лак цвета увядшей розы.

— Каждый год мы обсуждаем, как убить Петреску!

— Ядовитые грибы! — предложила Габи.

— Или какую-нибудь таблетку от Мирчи, — ввернул Димок.

— И как его машиной не задавит? — удивился Цинтой.

— Ничего не вредит его физическому состоянию, — грустно вздохнула Дидина.

Бурные звуки музыки «диско» вырвались из одного из окон.

— Вернулись наши сердитые голубки… — улыбнулся Барбу.

— Верно, я их не видел… La jeunesse, l’espoir du monde[8], — как говорит товарищ Цинтой. Куда они пропадали?

— Ага, Алек… Вот почему ты не мог спать… Тебя волновала судьба молодых людей… или лучше сказать, молодой девицы, — уколола его Мона.

— О, мадам Мона, как можно? Вы, такая тонкая женщина, огорчаете господина Алека? Он задал невинный вопрос… Они уходили…

— Развратничать в Нептун. Но им все мало, теперь разбивают наши барабанные перепонки этими декадентами… Эта нынешняя молодежь… вместо того, чтобы сделать что-нибудь полезное… Товарищ Габи, я как раз хотела вас спросить, нет ли у вас записи нашей музыки — такой, чтобы за душу хватала…

— Нет, народной музыки у меня нет.

— Тогда зачем вы таскаете за собой эту коробку?

— Я?.. Из научных соображений! Записываю голоса птиц для своей диссертации…

— Милика, включи радио. Да поставь погромче, чтоб и молодежь слышала. Может, чему-нибудь да научатся….

Жизнь шла своим чередом — с добром и со злом, с музыкой «диско» и музыкой народной… Спустился вечер, прошел еще один день… Боже мой, как я могу быть такой забывчивой? В 18,30 я должна была явиться на берег, получать инструкции и слушать сыча… Ничего, если уж я им так нужна, отыщут меня ночью…

Главным достоинством отпуска, проведенного в Ваме, является то, что постепенно здесь всё теряет своё значение. Приезжая сюда впервые, вы привозите с собой весь багаж своих привычек, предрассудков, пристрастий и капризов. Сколько вещей раздражает нас в повседневной жизни! Сколько времени теряем мы на какие-нибудь бурные споры — про себя — с нахалкой-продавщицей или злюкой-старухой, которой не сумели ответить во время? Как мы раздражаемся, когда нет воды, опаздывает трамвай, хлебный магазин на углу закрывается на учет, ветчина кончается прямо у нас перед носом… И еще миллион мелочей, которые мы раздуваем и которые поглощают добрую часть нашего времени — времени, которое можно было бы провести, читая классиков, занимаясь гимнастикой или сплетничая в кругу друзей; одним словом, доставляя себе физическое и духовное удовольствие…

Зато в Ваме… Какое значение имеет то, что хлеб вы покупаете в Мангалии, раз в неделю… что машина, которая должна приходить ежечасно, вдруг ломается и преспокойно уходит в гараж, а вы остаетесь, в одиннадцать часов вечера, в Нептуне, размышляя о том, за сколько времени можно пройти 22 километра… что в баллоне вдруг кончается газ и вы питаетесь концентратами, разведя их в нагретой на солнце воде… что вода в душе течет вместе с красной краской от бочки… что Петреску будит весь двор, колотя свою жену… что мухи, сшибаясь друг с другом на лету, приземляются прямо в вашу тарелку… что одним нравится джаз, другим Долэнеску — и, разумеется, все это одновременно… Через некоторое время все вещи обретают свои нормальные очертания и размеры. Вместе с кожей проветривается и голова, и все ка призы, претензии, все эти штучки начинают исчезать. По мере того как кожа всех отдыхающих приобретает одинаковый оттенок, они сближаются и в том, что касается образа мысли и поведения. Правда, всегда находится один, который, сколько бы ни сидел на солнце, все равно останется красным и, сколько бы ни жил в Ваме, будет вести себя, как дома. Но… ведь исключение лишь подтверждает правило, не так ли?

Возьмем хоть историю с Филиппом. Как они все вскакивали, словно ужаленные, когда бедный ребенок требовал свою утреннюю порцию еды — требование совершенно естественное, не правда ли? — в четыре часа утра. Ну и что же, что в четыре? Ультрафиолетовые лучи — самые полезные… Какой скандал они устроили в первый день! Потом все меньше, все спокойнее… а теперь никто уже и не пикнет… спят себе, как младенцы, будто ничего не происходит. Другое удовольствие жизни в Ваме — это равномерное течение времени… Медленно-медленно, без взрывов, без чрезвычайных событий. Вот, например, день, который только начинается… Твердо установленная программа, одни и те же разговоры… и лишь Петреску еще вносит нотку чего-то непредвиденного, но тоже не бог знает какую… погода стоит прекрасная… кстати о погоде: какая, интересно, сегодня температура?

Утро было просто великолепное… Тишина и воздух!.. Но… Нет, не может быть! Ведь здесь не Сен-Тропэ, не Ницца, даже не Мамая… В Ваме такое невозможно! Под навесом, взобравшись на край стола, сидело существо, которое может появиться лишь в мечтах… двухметровые ноги, крошечные цветастые шорты, серебристые волосы, развевающиеся над шоколадного цвета плечами… Я как раз собиралась ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не сплю и не грежу, когда из глубины двора появился Петреску. Одетый как обычно: черные брюки до колен, берет и часы «Победа» — хозяин дома вышел с похвальным намерением вымыться у насоса. Заметив фантастическое видение, он, казалось, окаменел… Потом заржал и, осклабившись, подошел к навесу.

— Доброе утро, товарищ Адина…

Услышав его хриплое шипение, грациозное создание вскрикнуло от неожиданности.

— Гора с горой… а человек с человеком… — снова заржал Петреску.

Глядите-ка, женское очарование побеждает даже грубияна Тити!.. Вероятно, ангелов-хранителей для красивых женщин выбирают из числа самых активных и бдительных…

Когда через некоторое время, самоотверженно посвященное мною хозяйственным заботам и тщательному изучению приколотого кнопками графика: молоко — горшочек — молоко… я снова взглянула в окно, группа из двух человек, пополненная Нае, вставшим необычайно для него рано — потрясающе, какой у этого человека нюх на женскую красоту! — оживленно болтала под навесом. Примерно через полчаса Петреску исчез, а его место заняли Мирча, Барбу и… не может быть, неужели он встал так рано?.. сам Алек Василиаде! Под навесом завязался оживленный разговор, время от времени прерываемый звонким, как колокольчик, смехом прекрасной незнакомки. Вероятно, блондинка была волшебницей, потому что часов в семь, когда мне удалось выйти, все мужчины исчезли, как по мановению волшебной палочки… а женский состав в недоумении блуждал по двору. То, что народные пословицы (например: «не было бы счастья, да несчастье помогло») глубоко правы, подтвердилось в этот момент в тысячный раз. Обычная канитель сократилась до максимума и, в полном согласии, весь слабый пол двора направился на пляж, охваченный — впервые! — успокоительным чувством женской солидарности. Совершенно неправдоподобно: все бросились ласкать и хвалить Филиппа, затем он был подхвачен, вместе со своими пляжными принадлежностями (лопаточки, матрасики, зонтик, термос с чаем, термос с водой) и вся группа поспешила к морю, к солнцу… туда, где…

Туда, где в волшебной обстановке пятеро мужчин нашего двора восседали вокруг белокурого чуда. Не было лишь «сердитого голубка» — вероятно, он вместе со своей молодой половиной спешил восстановить энергию, потраченную на танцы и бесконечные разговоры о бридже и генетике. У самого берега женский отряд на минуту остановился, оценивая положение, затем, найдя, что оно тяжелое, быстрым маршем двинулся дальше.

Незнакомка лежала, небрежно раскинувшись, на надувном матрасе семейства Василиаде… Мирча делился с ней воспоминаниями из Фокшань, Барбу, невероятно оживленный, описывал тайны морских глубин, Димок сыпал анекдотами, а Алек, демонстрируя свой удачный профиль, цитировал напропалую, на пяти языках. Но Панделе… чего не делал Панделе?! Панделе делал все — лишь бы товарищ… чувствовала себя хорошо.

— Кто эта кукла? — сквозь зубы процедила Мона, меча молнии из-под нахмуренных бровей.

— Какая бесстыдная… ничуть не смущается, выставляет себя напоказ, — в искреннем негодовании присоединилась к ней Габриэлла.

— Бедняга Лика, сидит на солнце без панамы… опять сгорит! — пожурила мужа Милика.

— Она была во дворе сегодня утром, — сообщила я, пыхтя и едва поспевая за остальными.

— Ничего, все выясним… пошли, малыш, побыстрее!..

Мона ринулась вперед, шелестя своим прозрачным воздушным нарядом и крепко сжимая ручонку Филиппа, который бойко строчил своими толстыми ножками, словно угадав, в каком воинственном мероприятии принимает участие.

— Доброе утро, — бросили мы им с угрожающей благожелательностью.

Реакция была далеко не однозначной: Барбу, помрачнев, пробормотал что-то нечленораздельное… Панделе остановился в растерянности… Алек уставился на песок, рассчитывая, как бы спрятать в него хотя бы голову… блондинка равнодушно смотрела куда-то в даль, за наши спины… и лишь Мирча обнаружил необходимый запас самообладания, чтобы разъяснеть недоразумение:

— Целую ручки… Прекрасные и изящные, как всегда… Барышня приехала…

— Михаэла Ионеску, — с загадочной улыбкой представилась очаровательная блондинка. — Я как раз рассказывала господам, в какое дурацкое положение я попала…

Она порылась в лежавшей рядом пляжной сумке, вынула портсигар, из него — сигарету, поднесла ее к губам… Глаза всех присутствующих следили за этими жестами, как за ритуалом… Очарование разрушил Алек, кинувшись к ней с зажигалкой.

— Она приехала к Петреску, где друзья забронировали ей комнату. Но… — начал все тот же Мирча.

— Знаешь, Мона, такое malentendue![9] Наши скоты-хозяева не сдержали слова, — сочувственно заключил Алек.

— И теперь товарищ Михаэла, бедняжка, осталась без крова, — в голосе Панделе дрожали слезы.

— Ничего, все образуется… я поищу в деревне, может, что-нибудь да подвернется… — оптимистически заявил Димок.

— Господи, как я испугалась… этот мужик налетел на меня… Не представляю себе, кто он такой… если бы не эти господа… — Михаэла вздрогнула от ужаса и, скрестив ноги, посмотрела на них долгим-долгим взглядом.

— Устроится, товарищ Михаэла, устроится… не спать же вам на берегу, — покровительственным тоном уверил ее Панделе. — Правда, Милика?

— М-да…

— Если не найду здесь, поеду в Дой май… там наверняка есть комнаты. Хорошо, что я оставила там багаж, у друзей, у которых вчера ночевала…

— Нет, зачем же вам уезжать… разве здесь нет людей? Устроится!

— Пойду искать комнату! — решительно встал Димок.

Постепенно все стало входить в привычную колею. Панделе покинул поле сражения первым, сопровождаемый заботливой Миликой, которая надела ему на голову шляпу, заставила вбить колышки для палатки, и, устроив его там, с очками на носу и с газетой «Труд», в руках, уселась рядом с видом заботливого садовника. Мона сообщила Алеку о своем непременном желании прогуляться к бывшей керхане[10], подчеркнув, что немного движения ему не повредит: у него уже начало отрастать брюшко. Габриэлла какое-то время героически боролась, но в конце концов решилась покинуть поле боя и отправилась плавать — с видом самоубийцы. Я пристроилась тут же, одним глазом следя за куличами Филиппа, а другим — за игрой в салочки, разворачивавшейся вокруг надувного матраса Василиаде… Впрочем, скоро я убедилась, что это совсем не интересно: Мирча начал повторяться, Барбу, рисуя на песке иероглифы, постепенно впадал в свою обычную немоту, а блондинка оказалась скучной и непроходимо пошлой…

— Правда? Здорово! Потрясающе! Как в кино… Интересно, нашел ли этот человек квартиру… Фантастика!.. Как симпатично…

Чистая скука… Я сгребла в охапку свое сокровище, сунула его в палатку, и мы оба мирно заснули… Когда мы проснулись, было уже далеко за полдень. Все собирались уходить. Я узнала, что Михаэла останется на пляже… «Не беспокойтесь, я обожаю одиночество… нет, мне ничего не нужно, я захватила с собой бутерброды и чай…» Димок объяснил всем присутствующим, что ему не повезло с поисками. Комната есть только у дяди Тэнасе… но и он ждет «гостей»; если они не приедут до четырех… Тогда «устроится, конечно, все устроится…»

И они оставили ее одну, глядящей в морскую даль огромными голубыми глазами, полными непонятной грусти…

Во дворе царила благословенная тишина. Казалось, все его обитатели решились исчезнуть. Даже Дидина, торопливо вымыв посуду, ушла, оставив мне поручение: если кто-нибудь спросит о ней, сказать, что она у бабы Калиопи — может, та даст для этого одержимого какое-нибудь лекарство, наставит его на путь истинный. Я вспомнила, что баба Калиопи была деревенской ворожеей. Бедняга Тити! В шесть часов студенты, возвещая о том, что они воскресли к новой жизни, включили кассетофон, и группа Бони М. принялась рассказывать о Белфасте.

А когда опустилась тьма и по двору разнесся нежный аромат душистого табака, начали появляться остальные… Цинтой и его супруга — с четырьмя полными кошелками… семейство Василиаде — с целым мешком новостей о том, кто с кем отдыхает в соседней деревне… Барбу — победоносно демонстрируя свое подводное ружье и три жалких ставриды… Габриэлла — неся кассетофон с птичьими голосами… и наконец Мирча. Он был в особенно блестящей форме — раскрасневшийся, с сияющими за стеклами очков глазами. Позднее всех явился Димок, сердито жалуясь на то, что во всем Нептуне не найти ни одной пачки сигарет «БТ».

— А как та барышня, нашла комнату?

— Кто? А, нет, к Тэнасе приехали «гости»… Не знаю, что она предприняла, я оставил ее с Мирчей.

— Все в порядке, все в порядке, — прочирикал Мирча. — Я проводил ее до автобуса, она отправилась в Дой май. Славная девушка… и такая беспомощная, как ребенок!

— Ничего себе ребенок! — фыркнула Мона, направляясь к дому. — Ей уже порядком за тридцать! Удивительные эти мужчины…

Вечер проходил спокойно: супруги Василиаде начали с Барбу и Владом партию в бридж, и время от времени от стола долетало: пики, трефы, черви — кто больше? Димок, Пырву и Цинтой играли по очереди в нарды, а женщины спокойно болтали.

— Нет, это невозможно! — вдруг возмутился Димок. — Тебе жутко везет, дядя Панделе. Вытянул у меня восемьдесят лей, да у Мирчи лей пятьдесят. Лучше бы я пошел в бар да пропил эти деньги. Ну ее к черту, эту игру!

— Что же делать, если везет человеку, — с покорностью судьбе возразил Мирча. Раз у нас нет других развлечений… Что вы читаете, мадам Мона? Не дадите ли и мне чего-нибудь?

— «Serie noire»[11], если это вас интересует. Только, пожалуйста, осторожнее…

— У меня есть потрясающая книга… Великим классиком написана. «Фауст»!.. Вот это книга — все детективы переплюнет! — вмешался Цинтой.

— Хорошая книга, я ее тоже прочла, — подтвердила Милика. — Что за женщина, эта Фауста!..[12] Надо бы и нашим писателям ее прочесть.

На лице Мирчи возникло удивление, потом он резко отвернулся, и его плечи конвульсивно затряслись. Цинтой с удивлением взглянул на него, потом сочувственно покачал головой:

— Да, товарищ, а то вот мне попала одна книга… Милике я даже не разрешил к ней притронуться… Говорят в ней, знаете, на таком бандитском языке… Разве нам такие книги нужны, — детективы, преступления, которые происходят в воровском мире?! Ничего воспитательного, ничего морального…

— Хватить культуры! Завтра будет попойка, — с воодушевлением заявил Димок.

— Почему именно завтра? — поинтересовался Мирча, протирая очки.

— Ну, не завтра, так послезавтра, лишь бы покончить с этой скукой. Выпьем стаканчик, потанцуем. Завтра поеду в Констанцу и загляну в керхану в Аджидже, если у них есть рыба — вечером устроим пир. Участвует весь двор, в обязательном порядке. Но с одним условием: дядя Панделе ставит выпивку.

— Одобряется. Для товарищеской вечеринки можно и пожертвовать…

— А мы? — вдруг заинтересовалась Габриэлла.

— До завтрашнего дня все свободны, — заявил Димок. — А завтра в обед, если я вернусь с рыбой — на приступ! Приготовите закуски, пироги, зажарите рыбу и все, что следует. «За дело!» — как говорит дядя Панделе.

Разговор стал всеобщим, каждый вносил какое-нибудь предложение или уточнение: как готовить рыбу, какое лучше взять вино, как печь пироги. Мысль о предстоящем пиршестве привела всех в прекрасное настроение. Даже Петреску выглядел небывало воодушевленным: он явился часов в десять, совершенно проспиртованный, и произнес целый монолог:

— Здравия желаю… хорошо, черт возьми… хорошо! Однова живем! И надо так жить… Потому, ежели кто дурак… Только я — не-е-ет! Петреску — парень ловкий… и щедрый!.. Выпивает, правда… но ведь никому не мешает… договориться мы договоримся… хе-хе!

Вот и не верьте ворожбе, — подумала я, удивляясь. — Надо и мне зайти к этой бабе Калиопи, кто его знает, а вдруг да…?

Но ворожба — ворожбой, только действует она, как видно, лишь на короткий срок… или Дидина поскупилась? Только в полночь — час привидений — Тити опомнился, взялся за Дидину, задал ей здоровенную трепку и коротко подытожил для одуревших от сна зрителей:

— Черт бы побрал весь ее род… Деньги, деньги ей подавай… Все мало!.. Ладно, дам я тебе денег, будешь сыта по горло… Потому, все, что есть во дворе — все это заведено на мои трудовые… А если я захочу, утоплю тебя в деньгах, чтоб замолчала, наконец, черт бы тебя побрал! А себе молодую возьму! А им… им я покажу… им он покажет, Петреску… потому, Тити Петреску… Замбо, внимание! Кусать всех! Кто враг — хватай его!..

И, гордый, как актер, понимающий важность последней — под занавес — реплики, независимо от того, сорвет ли она аплодисменты, он удалился. Представление окончилось; мы, зрители, вырванные на несколько минут из объятий сна, поспешили назад, в теплые постели…

PS. Аби, дорогой, посылаю письмо через Иляну. Я встретила ее сегодня утром в Мангалии (согласилась на предложение Цинтоев и поехала сделать кое-какие покупки). Смотри, веди себя с ней, как обаятельный хозяин, чтобы мне не пришлось потом услышать, что «этот милиционер, муж Олимпии, опять попал впросак…» Кстати, нет ли среди ваших «клиентов» кого-нибудь, кто устроил бы мне блат в издательстве? Может, я опубликую свой роман в следующем году!

Целую тебя нежно, нежно, нежно

— На твоем месте я вышел бы в отставку и сделался “public-relations“[13] своей жены, писательницы.

— Джелу, — слегка смущенно ответил АБВ, — я не понимаю, что тебе здесь не нравится… У нее явно есть талант, юмор…

— Вот это-то меня и интригует. Не знаю, ей ли он принадлежит или «гостям» супругов Петреску…