Хрустальные брызги обожгли кожу холодом. И не только на лице, но и на груди, и на шее. Капли масла ветивера вместе с порцией настойки на полевых травах последовали спустя несколько ударов сердца. От их запаха приятно защипало в носу. Не открывая влажных глаз, Мартан протянул руку в сторону, получил тонкое льняное полотенце и приложил к лицу. Серо-белая ткань, привычно пахнущая можжевельником, мигом впитала прохладную воду, а после была отшвырнута на пол за ненадобностью.
Подняв голову от заполненного до краёв умывальника, Мартан посмотрелся в зеркало. Волосы – каштановые, слегка вьющиеся, прядка к прядке – лежали ровно и красиво. Нос прямой с лёгкой горбинкой, губы тонкие, но влажные и распробовавшие уже достаточно женщин. И ни к одной из них он не возвращался второй раз, как бы та ни умоляла. И ни одна из них не сбегала от него. До вчерашнего дня...
Капли воды высохли на избалованной женскими ласками груди. Мартан развернулся, прошёл к плетёному стулу, взял с него белоснежную тунику и надел. Заправил в штаны и затянул сверху пояс. Затем плюхнулся в мягкое кресло у окна, закинул ноги на другое, такое же мягкое и всё в зелёном бархате, потянулся к стоявшей на чайном столике чашке с горячим травяным настоем и сделал глоток.
Находившийся всё это время возле умывальника Лансель поднял брошенное на пол полотенце, сложил его вчетверо, намочил остатками воды и поднёс к виску. Живительная прохлада коснулась кожи, пылающей огнём, подобным тому, который изрыгает сам дракон, и Ланс облегчённо выдохнул.
– Хорошо она тебя припечатала, – хмыкнул Мартан, жуя горячую лепёшку с гречишным медом.
– Я и думать не смел, что леди…
– Какая она к болотным мухам леди?! Обычная девка с грязной улицы, как и её отец. Сидят на мешках золота и думают, что могут встать в один ряд с нами, благородными семьями Озёрного края.
– Надо же, палкой-то как можно, – Лансель был на своей волне. – И ладно бы дерево хорошо обтёсано… Оно, глядишь, и не так бы задело. Но то, видимо, всё в сучках было.
Ланс на секунду отнял полотенце от пульсирующего виска. Кроме большого малинового пятна на коже можно было легко разглядеть и небольшие отметины – словно зубами приложились. Кровь в тех местах запеклась ещё ночью, но менее устрашающе от этого они не перестали выглядеть.
– Это она тебя ещё мягко огрела. – Мартан перевёл взгляд со слуги на голубую фарфоровую чашку с золотой каёмкой. – Вид у тебя и правда жалкий.
– Да уж, повезло, так повезло, – промычал Ланс, меняя сторону полотенца.
– Камзол и шпагу мне, – скомандовал Мартан, вытер измазанные в мёде губы льняной салфеткой, на которой были вышиты вензеля и озёрная кувшинка, и поднялся.
Сорваться с места, как ранее, Ланселю удалось с трудом. Стоило сделать резкий шаг, как голову будто разорвало на тысячу осколков и перед глазами всё закружилось. Пошатнувшись, Ланс выдохнул и мотнул головой. Осколки вернулись обратно, но мутная пелена с глаз спадала медленно. Когда же прошла полностью, то чуть не нахлынула второй волной, стоило Лансу сделать ещё один неосторожный рывок.
– Тише ты, – рявкнул Мартан, с трудом попадая в рукав поданного тёмно-синего камзола. Пошитый строго по фигуре, без излишеств, он сидел на принце изумительно и идеально подчеркивал высокий статус. Вот только длинный тоненький белокурый волос прилип прямо к спине и ярче солнца сиял на тёмной ткани. Лансель оторвал руку от головы и полотенцем смахнул волос с камзола принца на пол. Кажется, такого цвета волосы у новой горничной, хотя Ланс мог и перепутать.
– Значит, Смоляные горы, – многозначительно произнёс Мартан, крутясь перед зеркалом и разглядывая себя. Затем оправил камзол и проверил, надёжно ли прикреплена шпага. – Перстень с сапфиром подай.
– Да. – Ланс направился к небольшой, инкрустированной жемчугом шкатулке. – Я слышал весь разговор, прежде чем зайти. Леди де Врисс…
– Она не леди, – грубо оборвал слугу принц.
– Прощу прощения, ваше высочество. Ваша невеста умоляла старика провести её к замку высоко в горах.
– Зачем? – Мартан надел на указательный палец протянутый Лансом перстень и довольно цокнул языком.
– Арлина твердила про какой-то эликсир.
– Что за чушь, – пробормотал Мартан. – До Смоляных гор путь не близкий. Арлина – не всадник; старик – не ретивый конь. Не иначе, или заблудятся, или волки по дороге загрызут. Я делаю ставку на волков. А ты?
Лансель чуть не поперхнулся – было бы чем.
– Волки вернее. Послать бы гвардию, пока солнце ещё высоко. Чем быстрее отправим, тем быстрее найдём.
– А нам это нужно? – спросил Мартан и хитро прищурился.
– Не понял.
– Я говорил с отцом. После случившегося он категорически против свадьбы и любых дальнейших отношений с де Вриссами. Даже закупку молотого чеснока велел приостановить. Де Вриссу-то что от этого? У него очередь из покупателей на чеснок до самых Смоляных гор стоит, а наши блюда будут отдавать мочой.
Ланс шмыгнул носом. Все знали, сколь свежи и хороши специи у Алистера, и есть преснятину никому не хотелось, тем более и отвыкли от неё прилично.
– Так свадьбы не будет? – переспросил Ланс.
– Как не будет и денег де Врисса. А я уже успел получить вот это…
Не вдаваясь ни в какие объяснения, Мартан протянул Ланселю полоску тоненькой бумаги, сто раз измятую и воняющую дешёвым табаком. Кое-как, одной рукой придерживая полотенце на больной голове, другой – разворачивая бумажку, Ланс, наконец, справился и, скользнув взглядом по написанному, пробормотал:
– Ничего не понимаю. Какой ещё «день первый»?
– Что здесь понимать? – пожал плечами принц, вырвал бумажку из рук слуги, скомкал и сунул в карман камзола. – Сто дней на оплату долга, Ланс, и отсчёт уже пошёл. Этот мерзавец Флинн никак прослышал о побеге дочки де Врисса и решил надо мной поиздеваться. Не отдам долг – найдёшь меня в сточной канаве.
– Так отправьте на него солдат!
Мартан хмыкнул.
– И что я скажу отцу и брату? Дайте-ка мне отряд, чтобы свернуть башку раздавале в игорном доме? Ваш сынок, дескать, проигрался тут... примерно на треть королевства.
– Но этот наглец угрожает жизни принца!
– Где ты это вычитал? Во фразе «день первый»? Что-то не вижу в этих словах никакой угрозы, и Патрик не увидит, а отец и подавно.
– А это не розыгрыш?
– Кто ещё во дворце знает о ста днях? Я и ты. И кто из нас двоих решил меня разыграть?
– Тогда поспешите, ваша милость. Отдайте приказ гвардейцам, пусть все дороги и леса перероют, но вернут вам Арлину де Врисс.
– Тихо ты, не ори, – грубо оборвал слугу принц, застёгивая последнюю пуговицу на камзоле. – На что нам остроносая Арлина, если отец против свадьбы? Нет свадьбы – нет денег. Нет денег – нет моей головы.
– Что же вы намерены делать?
– Сколько там золота давал де Врисс за своей цаплей? Половину всего, что нажил? К чему мне половина, если можно взять всё? – Мартан кинул оценивающий взгляд на растерявшегося Ланселя, скривился от его обескураженного вида и бросил: – Убери полотенце и следуй за мной. И чтобы ни слова, пока не разрешу говорить. Хитрый лис уже у отца. Я слышал его гаркание у ворот.
По длинному мраморному коридору оба шли молча: Мартан уверенно, а Лансель скорее плёлся, чем торопился следовать за принцем. Голова раскалывалась на части, тело ныло, будто ночью не только по голове заехали, но и ногами пинали, ни капельки не жалея. Или это от того, что лежал он на груде сваленного в углу барахла, тыкающего под ребра и в шею всё то время, пока в фургончик не вернулась Лачтна? Гадалка долго причитала и даже рвалась помочь и обработать рану ядом вересковой жабы, но Ланс вовремя вскочил на ноги и рванул вон из душного фургончика. Чего-чего, а яда в добавление к ночному удару ему хотелось меньше всего.
Во дворце всё напоминало о несостоявшемся торжестве. Слуги торопились снять бумажных лебедей, убрать шёлковые ленты, вернуть стулья на их прежние места и прибрать комнаты гостей, в спешке и показном разочаровании покидающих стены дворца. Но стоило тем сесть в экипажи и скомандовать кучеру «Трогай!», как их было не остановить. Слова, сбиваясь, перепрыгивая друг через друга, едва успевали соскакивать с губ и складываться во фразу, которую можно было понять, не переспрашивая. Каждый норовил поделиться с соседом своим видением неслыханного ранее в Озёрном крае происшествия. Одни кивали на болезнь невесты, другие – на таинственную банду похитителей. Но самой большой популярностью пользовалась версия о таинственном любовнике Арлины де Врисс, к которому она сбежала и из любви к которому оставила принца с носом. Кем был тот несчастный, никто не знал, но сводилось всё к одному: такой же носатый, такой же богатый и вдобавок ко всему бабник. Последняя подробность заставляла знатных дам громко охать и во всеуслышание жалеть Арлину, в душе повторяя заветное «так ей и надо».
Была и другая причина, по которой часть гостей заторопилась по домам: навести в поместьях лоск, подготовить наряды подороже и незамедлительно отправить принцу Мартану приглашение посетить их владения, надеясь, что отныне самый желанный холостяк королевства заинтересуется хотя бы одной из их дочерей. Многие из них были в разы красивее Арлины и фигурой тоньше и стройнее, но ни одна не была столь же богата.
Двери королевской библиотеки широко распахнулись, чтобы пропустить Мартана и Ланселя внутрь, и быстро и с грохотом захлопнулись. В пропахшей древними манускриптами, чернилами и книжным клещом комнате было темно и тихо. Слуги приподняли несколько тяжёлых штор, но небо за окном начинало затягиваться низкими дождевыми тучами, готовыми вот-вот разверзнуться, и сидевший в кресле король приказал зажечь свечи. А когда было сделано, его величество грустно вздохнул, пошевелил губами и выдавил:
– Все это крайне, крайне неприятно.
Алистер де Врисс стоял напротив, бледный и на вид постаревший сразу лет на десять.
– Я не знаю, какие извинения мне подобрать, ваша милость, – пробормотал торговец. – Уж простите, этикету не обучен. Но всё произошедшее – для меня такая же загадка, как и для вас.
– Ты, Алистер, должен понимать, что твоя дочь не только оскорбила чувства моего сына. – При этих словах король развернулся в пол оборота и посмотрел на облокотившегося на спинку отцовского кресла Мартана, чей надменно холодный взгляд был устремлён на фамильные портреты на противоположной стене. – Твоя дочь посмела посмеяться над самой короной! Сорвала высочайшую церемонию, а затем сбежала неизвестно куда и неизвестно с кем. Люди на улицах судачат...
– Я слышал, что судачат люди, – перебил короля де Врисс, спеша загладить вину дочери, – и я не верю сплетням. Но я не буду разбираться, правда это или слухи. Я выпорю Арлину собственными руками, только помогите её найти!
– Ты также должен понимать, – бесстрастно продолжал король, будто и не слышал жарких клятв торговца, – что титула лорда Мшистой долины тебе теперь не видать, и о свадьбе наших детей ты можешь навсегда забыть.
– Не вам учить меня, что такое уговор, – огрызнулся Алистер. – Вину свою я не отрицаю и на Мшистую долину более не претендую. Помогите только найти дочь.
– Эту бесстыдницу, которая выставила всех нас посмешищем?
Алистер тяжело вздохнул.
– Какой бы она ни была и что бы ни творила, она дороже мне любого богатства. Но клянусь, как только она будет тут, выпорю!
Король кивнул.
– Мы поможем её отыскать. Мы не знаем, где она – беглянку никто не видел, но Мартан распорядится отправить по всем дорогам отряды с описанием внешности девицы и информацией о солидном вознаграждении. Разумеется, вознаграждение будет выплачено из твоего кармана.
Алистер не спорил.
– Гвардейцы прочешут все постоялые дворы, дороги, трактиры, забегаловки на севере, юге, востоке и западе. Мы найдём твою дочь, тем более что мы и сами в этом крайне заинтересованы.
Де Врисс насторожился. Подобно лису, почуявшему охотника, навострил уши, приподнял одну густую с проседью бровь и повёл ноздрями. Чутьё никогда не подводило его. И сейчас его нос явно унюхал подвох.
– Мартан, – король рукой позвал сына из-за своей спины, – объясни. А мне пора. Маркиз Штолль привёз новые охотничьи ружья. Хочу взглянуть.
Дождавшись, когда за отцом закроется дверь, выступивший вперёд принц скрестил руки на груди и, продолжая смотреть не на де Врисса, а на портрет прадеда в N-ном колене, у которого один ус торчал вверх, а другой – вниз, мягко начал:
– Видите ли, Алистер. – Де Врисс напрягся пуще прежнего: слишком сладкий заманчивый тон – за таким сразу следует капкан, который имеет привычку быстро захлопываться и прижимать лисе хвост. – Сбежав, ваша дочь прихватила с собой обручальное кольцо. Оправа ничто – обычное золото, но вот камень... Фамильный розовый бриллиант, цена которому четверть королевства. Это не просто камень, вы же меня понимаете. Это символ короны и королевской власти. И сейчас этот символ находится непонятно где, на пальце необученной манерам простолюдинки. Даже не леди.
Последние слова Мартан нарочито произнёс отчетливее, чем вызвал гневный блеск во взгляде де Врисса.
– Помогите найти дочь. – Алистер облизнул сухие губы. – И я верну вам бриллиант.
– Разумеется, – продолжал принц, – но пока бриллиант не вернулся в королевскую сокровищницу, нам нужны гарантии того, что мы получим камень обратно. Или же компенсация, если камень мы в итоге не получим. Вы хороший делец, Алистер, и как никто иной должны понимать, что такое гарантия и компенсация.
– Я знал, что это такое, ещё когда тебя на свете не было, мальчик, – медленно, чеканя каждое слово, словно нож затачивая, ответил де Врисс. – И знаешь ещё что? Я всегда говорил Арлине, что сынок торгаша Бена Седдона в разы лучше, чем избалованная лягушка во фраке. От того хоть и рыбой несет отменно, но баба от него никогда не сбежала бы.
– Так, может, ваша дочь именно с ним и сбежала? – Мартан перевёл взгляд с картин на стене на трясущегося от нарастающего гнева де Врисса. – Последовала советам отца?
Напрочь забыв о капканах и потеряв любое чувство предосторожности, Алистер в один прыжок оказался рядом с Мартаном и схватил его руками за горло.
– Чтобы какой-то щенок и вздумал... – но договорить ему не удалось. Холодное острие шпаги проткнуло плотный кафтан и замерло на расстоянии клопа от спины. Алистер аккуратно разжал тиски.
– Убери шпагу, Ланс, – прохрипел Мартан, потирая шею, на которой остались следы от пальцев торговца. – Де Врисс изволил пошутить.
– Как и его высочество, – ответил Алистер, не спуская глаз с принца.
Мартан отступил на несколько шагов назад. Лансель вместе с ним, держа шпагу наготове.
– Учтите, Алистер, – все ещё хрипя, заметил Мартан, – за этими дверями полно стражи. Одно моё слово – и от вас волоска не останется. Но я не буду делать из произошедшего драму. Пока не буду.
– Вот радости-то будет, – хмыкнул де Врисс, – смотреть, как лягушка во фраке изволит квакать.
– И смотреть на то, как у вас забирают всё, что у вас было. Мой отец ещё ранним утром отдал необходимые распоряжения. Ваш товар на всех складах и лавках королевства изымается. Ваше золото и все драгоценности, которые хранятся в Озёрном банке, перевозятся во дворец, в надёжное место, где будут находится под присмотром, покуда вы не вернёте мне бриллиант!
– Да ты даже не лягушка, – вдумчиво протянул Алистер, – а червяк. С тобой надо так!
С этими словами де Врисс смачно харкнул прямо на мраморный пол, наступил на плевок сапогом и растёр.
– Не будет бриллианта, роль червяка придётся играть вам, – мило улыбнулся Мартан, разводя руками. – А теперь ступайте, Алистер, и молитесь, чтобы наши гвардейцы нашли вашу изменницу дочь как можно быстрее. Иначе, боюсь, даже темницы для вас будет мало.
Никогда ещё дверью в королевскую библиотеку не хлопали так громко, как в этот день. От силы удара она, мощная, десять футов в высоту, даже заходила в петлях и застонала. Когда же всё стихло, Лансель схватил с вазы на столе холодное яблоко, приложил его к шишке на голове и произнёс:
– Про бриллиант это вы лишку хватили. В прошлый раз мы ювелиру в вино смутьян-траву накрошили – он и не признал подделку. Что если в этот раз всё будет по-другому? Найдем Арлину, и вскроется, что камень – фальшивка.
– Тебя один раз по голове шарахнули или несколько? – пренебрежительно бросил Мартан, поправляя на шее платок канареечного цвета. – Зачем нам дешёвая стекляшка и девка, у которой вместо носа клюв?
– Так вы не будете искать Арлину? Вы же обещали де Вриссу...
– Де Врисс мне тоже обещал невинную и скромную жёнушку. А в результате опозорил на весь свет.
– А как же распоряжения отправить отряды на поиски девушки? – не верил своим ушам Лансель. – Её же волки загрызут!
– А я выпью за их здоровье!
Канареечный платок никак не хотел ложиться так, как было изначально. Мартан не выдержал, рывком вытянул его и швырнул на пол.
***
Еле видимая глазу лесная тропинка, поросшая жухлой травой и заваленная поломанным сухостоем, петляла и виляла, словно пьяная девица, возвращающаяся домой. Убегала за деревья, скрывалась в оврагах и выныривала в топких болотах, среди фиалковых брызг, изумрудных трилистников и мшистых островков. Вода была повсюду: ручейки, родники, выскакивающие из-под камня, зацветшие прудики, без камыша и раскидистых ив, но с изломленными корягами, заваленные мёртвой листвой. Всё вокруг дышало водой. Вода была даже в воздухе и невысыхаемой росой оседала везде, до чего могла достать. Не обошла стороной даже старика и Арлину.
Продрогшая, в одежде, которую уже можно было выжимать, с влажными волосами и вечно падающими с носа маленькими капельками, девушка с трудом пробиралась вперёд. Старик не отставал и тоже шлёпал по чавкающим болотам, выискивая сухие островки, коих местами попадалось немного. А те, что попадались, были серыми и до однообразия скучными. Только на одном до сих пор цвел осенний пестроцвет, но и тот был безжалостно примят башмаком Арлины, в котором уже изрядно хлюпала всё та же вода.
– Шли бы по западному тракту, были бы сейчас в тепле и сытости, – ворчал старик, вытаскивая правую ногу из одной вязкой жижи, пока левая благополучно оседала в другой.
Опираясь на свою деревянную палку, которая – о, чудо! – в болотной грязи не тонула ни на дюйм, он схватился клешнями за тонкую руку Арлины и подался вперёд на сухое местечко.
– Весь тракт уже давно должен кишеть королевскими гвардейцами. Мартан с ног собьётся, но не прекратит поиски. А в лесу он меня искать не догадается – не поверит, что в дремучий лес могу сунуться. Воды тут... многовато.
– А чего ты хочешь от Озёрного края? Вот придём в Смоляные горы – кругом будут одни камни. Чёрные, холодные, неприветливые.
Арлина поёжилась, а старик продолжал нудеть.
– Будем продолжать по болотам ползти – до скончания века не доберёмся до замка. Надо выходить на тракт и уповать на попутную телегу или повозку. Уж всё равно чего. Хоть в навозе ехать, но быстрее будет, и ноги в кровь не собьём.
– Тоже мне план, – фыркнула Арлина. – Узнают меня на первом же постоялом дворе. И не видать мне эликсира.
– Измажем тебе лицо болотной грязью, волосы обрежем, грудь... – старик закряхтел, разгадывая, есть ли грудь у Арлины, – ...грудь перетянем – от мальчишки не отличить. Скажем, дед с внучком бредут. Побираться тебя научу. Авось, наскребём на ночлег под соломенной крышей да на миску яблок. Особо добрые сердцем и кость цыпленка подкинут. Тратить своё золотишко я пока не намерен.
– Де Вриссы никогда не протягивали руки! – Арлина гордо вскинула голову, но тут же потеряла равновесие и плюхнулась на поросший колючим мхом бугорок, весь в волчьей ягоде.
– Тогда ноги протянем, – хмыкнул старик и тоже присел на мшистую кочку. Нырнув рукой во внутренний карман плаща, достал несколько пережаренных сухарей, смешанных с табаком и крысиным помётом, и смачно ими захрустел. От вида наглого пиршества у Арлины заурчало в животе.
– Ты, конечно, догадалась ломануться среди ночи непонятно куда, но совсем не догадалась стащить из запасников отца свиной окорок или головку сыра, пусть и самого захудалого, – прошамкал старик, заглатывая последний сухарь. – Коль по болоту продолжать брести будем, то до ближайшего трактира доберёмся не скоро, а окочуришься ты раньше, чем солнце сядет за горизонт.
– А я и не хочу есть, – буркнула девушка и демонстративно отвернулась.
Старик удивленно хмыкнул, посмаковал последнюю крошку в редких гнилых зубах и, охая, поднялся на ноги.
– Ты куда? – в панике крикнула Арлина.
– Пойду поковыряю под перегнившей листвой. Глядишь, найду хоть заячьих шариков – я их, бывало, грыз, когда совсем невмоготу было.
У Арлины помутнело перед глазами, и девушку чуть не вырвало.
Старик скрылся в лесной чаще быстро. Вроде только что был здесь, ковырял еловой иголкой в зубах, а потом глядишь – и след простыл. Широкие лапы синей ели сомкнулись, немного покачались и застыли солдатами, как у дверей в королевскую сокровищницу.
Без уродливого старикашки было одиноко, тихо и уныло. Раздражал он Арлину прилично, но что делать, если в ближайшие неделю-две она полностью зависела от него. Её будущее зависело от него. Корона принцессы на её голове, семейное счастье с Мартаном, новый статус отца и безоблачное будущее – всё зависело от вонючего вшивого старика. А если так, то что такое неделя-другая лишений и неудобств по сравнению с тем, что будет потом? Правда то, что неудобства превратятся в голод, сырую одежду, непроходимую дорогу и начинающую отваливаться подошву на правом башмаке, Арлина и думать не могла.
Время шло, она топталась на месте, а старик так и не возвращался. Начал накрапывать противный колкий дождь – Арлина накинула на голову капюшон, но тот не помогал. Дрожа от холода и сырости, девушка долго переминалась с ноги на ногу, затем начала прыгать на месте, а после, хорошенько поразмыслив, нырнула в синие ели. Колючие лапы встретили Арлину таинственным мраком, но дождь, как и свет, через них просачивался с трудом, и Арлина облегчённо выдохнула.
Вокруг было настолько тихо, что, казалось, спустись паук по тоненькой едва заметной паутине, Арлина и то услышит. И запахи! Хрустальной свежести, влажной хвои, сырой земли и сочной, хрустящей на зубах ягоды... Арлина встрепенулась, вновь раздвинула еловые ветки и радостно заулыбалась. Прямо за колючей стеной начинались ягодные просторы.
Алые, бордовые и рубиновые, ягоды дразнили и манили. Спелые, сочные, влажные, дождевыми каплями, словно слезой, покрытые, они рассыпались по мшистому островку, подобно звёздам на небе, завлекая к себе. Арлина потянулась за одной, самой близкой, и сорвала. Кисло-сладкая, та оказалась безумно вкусной – вкуснее любого изысканного блюда, которым балуют только членов королевской семьи. Вторая ягода была чуток слаще. Третья, четвёртая, пятая, а там и целая пригоршня отправилась в рот, аппетитно хрустнула на зубах так сильно, что алый сок выступил на посиневших от голода и холода губах. А стоило завернуть за махровые кусты, как перед Арлиной открылись новые опушки. Ягодные настолько, что ноге негде ступить.
Радостно рванув в малахитово-пунцовые островки, девушка и не заметила, как с каждым новым шагом её нога всё сильнее увязала в болотной жиже, а предвкушающее долгожданную жертву болото чавкало жадно и громко. Шаг, другой, и ворох ягодных ароматов и вкусов заполонил сознание. Ничего не видно вокруг – лишь алые точки, которыми не наешься. Стоит попробовать одну – тянешься за десятью; распробуешь десять – и ста мало.
Тёмная вода покрыла щиколотки и начала подбираться к коленям. И только когда за новой порцией лакомства было ни ступить, ни проползти, Арлина пришла в себя.
Беспомощно хлопая по болотной грязи руками, девушка попыталась ухватиться хоть за что-нибудь, но рядом были только тонкий камыш и осока, что острым лезвием полоснула по ладони, окрашиваясь в такой же алый, как и ягоды, цвет. Трясина была без пяти минут Арлина по пояс. Кричать и звать на помощь! Кого? Кто будет столь же глуп, что окажется в непроходимой лесной чаще в такую погоду? Но кричать надо, и Арлина собралась с последними силами и выплеснула из себя всё, на что была способна. Вышел писк не громче комариного. Арлина закрыла глаза.
– Держись, – услышала она совсем рядом.
Глаза распахнулись сами, а руки поспешили ухватиться за тоненький шанс на выживание, которым оказалась всего лишь простая, вся в зазубринах и колючих неровностях, неказистая деревянная палка. Старик, стоявший на сухом островке, протягивал палку девушке и беззвучно шевелил губами.
– Она не выдержит, – всхипнула Арлина, но за палку держалась.
– Держись, я сказал, не то ко дну пойдешь со всеми моими золотыми.
Откуда в тщедушном старике оказалось столько силы, Арлина не думала. Не думала она и о том, что не хрустнула сухая палка, переломить которую, казалось, было проще простого, а потом и на розжиг костра пустить – гореть должна ярко, ведь вся жизнь из неё уже давно была высосана. Выкарабкавшись из оставшейся без долгожданного обеда трясины, Арлина думала только об одном: что делать дальше.
– Ну что? Не решилась вернуться на западный тракт? – огонёк ехидства горел во взгляде старика, бережно протиравшего плащом палку, которая не только не надломилась под весом Арлины, но даже не затрещала.
– А другого пути нет? – Арлина шмыгнула носом, чавкнула полным болотной жижи башмаком и плюхнулась на мягкий ковёр их мха.
– Есть, – поразмыслив, ответил старик.
– Вот по нему и пойдём, – не медлила с ответом Арлина, смахивая с мокрой одежды прилипшие к ней иголки, траву и мелкие листья. – А что за путь?
– Волчья тропа.