Не пропавший без вести

ПРОВАЛ

Порой казалось, что поиски неизвестных страниц военной биографии Мусы Джалиля безнадежно заходят в тупик и следы его жизненного пути обрываются, словно неприметная тропинка в глухом лесу… Прошло больше десяти лет, как закончилась вторая мировая война, а мы еще не знали всех фамилий товарищей Джалиля, которые вместе с ним вели самоотверженную борьбу в фашистской Германии. Для нас оставалось тайной, как гестаповцам удалось раскрыть подпольную организацию Джалиля, почему произошел провал его группы, которая так успешно начинала свою работу.

Но вот, будто случайно, обнаружились новые вехи, новые следы, и вместе с ними вновь зарождалась надежда, что удастся завершить многолетние поиски. Это были неожиданные, однако совсем не случайные находки: с годами в поиск вступали все новые следопыты, которые приносили с собой крупицы недостающей мозаики. Счастливые находки были результатом коллективных усилий.

Однажды в Доме литераторов мы встретились с поэтом Григорием Санниковым. Когда-то он был знаком с Мусой Джалилем, давно знал о наших поисках, радовался успехам, огорчался нашим неудачам. На этот раз он сказал:

— Послушай-ка, может быть, вам пригодится то, что я недавно узнал.

Григорий Санников рассказал, что на днях он встретился с Рубеном Павловичем Катаняном, который припомнил, что вскоре после войны судили какого-то предателя, а на процессе свидетелем выступал человек, как будто бы входивший в группу Мусы Джалиля.

Рубен Павлович Катанян, старый большевик, юрист по образованию, много лет работал в прокуратуре Советского Союза (в 1966 году Р. П. Катанян скончался).

Конечно, через несколько дней я был у Рубена Павловича. Он повторил мне то, что говорил Санникову, но вспомнить фамилии предателя, тем более свидетеля он не мог. Точно знал одно: предателя судили в Туркестанском военном округе.

И вот начался новый круг поисков. В Главной военной прокуратуре горячо откликнулись на просьбу, но выполнить ее почти невозможно. Все сводилось к тому, чтобы решить, казалось, неразрешимую задачу с многими неизвестными — найти фамилии людей, которых никто не знал. Заместитель главного военного прокурора Борис Алексеевич Викторов сочувственно развел руками. «Попробуем вам помочь, — сказал он, — но вы сами понимаете…»

И все же через несколько месяцев кропотливых архивных исследований работникам прокуратуры удалось установить фамилию провокатора, который выдал гестаповцам группу Джалиля. Это был Махмут Ямалутдинов, много лет назад приговоренный к расстрелу по приговору военного трибунала. Стала известна и фамилия свидетеля, выступавшего по делу предателя, — Гали Курбанов. Но где он сейчас, жив ли — никто не знал.

Прошел еще без малого год, когда Гали Курбанович Курбанов, наконец, объявился. Мы встретились с ним в Москве, где он находился проездом, — Гали ехал из Средней Азии куда-то в Закавказье к своим родным.

Прежде всего меня интересовали лица, арестованные вместе с Джалилем. В нашем распоряжении был тогда тюремный блокнот Мусы, в котором наряду со стихами был список арестованных подпольщиков.

Вот эта запись, написанная рукой Джалиля:

Гариф Шабаев — бухгалтер

Муса Джалиль — поэт

Ахмет Симаев — журналист

Абдулла Батталов — Казань

Курмашев (Гайнан)

А. Алиш — писатель

Фуат Булатов — инженер

Сайфульмулюков —

Хисамутдинов — ветеринарный врач

Мичурин — юрист Амиров — певец Шарипов

Тринадцатым в списке стояла зачеркнутая фамилия предателя с пометкой: «Из Узбекистана». А под списком запись Мусы: «Это список обвиняемых татарских парней. Обвиняются в разложении татарского легиона, в распространении советских идей и в организации побегов».

Среди этих фамилий неизвестным оставался юрист Мичурин. Кроме фамилии, никаких сведений о нем не было. О нем прежде всего я и спросил у Гали Курбанова. Гали усмехнулся и ответил:

— Юрист Мичурин — это я — Курбанов… В плену меня называли Мичуриным.

Так стал известен последний из арестованных, перечисленных в блокноте Мусы Джалиля.

Гали Курбанов был прокурором 97-й пехотной дивизии, которая вступила в бой в первые часы войны. Попав в окружение, Курбанов пытался покончить самоубийством, но сделать этого ему не удалось: помешал штык, примкнутый к винтовке, из которой стрелял в себя Гали Курбанов. Он только раздробил себе челюсть и тяжело раненным попал в плен.

Курбанов отличался чудесной памятью. В беседе он называл фамилии подпольщиков, описывал их внешность, перечислял имена немецких сотрудников легиона, подробно рассказывал о событиях, неизвестных нам ранее.

С Гали Курбановым мы встретились еще раз месяца через полтора, когда он снова задержался в Москве на обратном пути из Закавказья. Это была наша последняя встреча: вскоре он умер после тяжелой болезни. Сказались лишения, перенесенные им в фашистской неволе.

Гали Курбанов поведал о том, чему был свидетелем. У него оказалась прекрасная память на имена и события. Он рассказал о зарождении подпольной организации, которая возникла еще в лагерях Кельце и Демблина, о специальном лагере Вустрау, недалеко от Берлина. Здесь окончательно сложилась подпольная группа. Джалиль продолжал выдавать себя за рядового Гумерова. Но в редакции газеты и в комитете «Идель Урал» кто-то узнал, что в Вустрау среди заключенных находится татарский поэт, написавший либретто известной оперы «Алтынчэч». Товарищам удалось вызволить Джалиля из лагеря. Муфтий и Шафи Алмас дали согласие привлечь его к работе в комитете «Идель Урал». Больше того, они сами ездили в Вустрау уговаривать Джалиля. Гитлеровский министр оккупированных территорий Востока Розенберг вызывал к себе Джалиля и тоже убеждал его принять участие в работе комитета. Для гитлеровцев было очень важно иметь на своей стороне известного татарского поэта. Главари легиона полагали, что авторитет поэта даст им возможность привлечь на свою сторону больше советских военнопленных нерусской национальности.

Были тяжелые раздумья и сомнения — как поступить? Решали коммунисты, нашедшие друг друга в лагере. Их было девять человек. Держали совет, опросили каждого. Семеро высказались за то, чтобы идти в легион, использовать эту возможность для борьбы. Двое решительно возражали.

Весной 1943 года по решению подпольной группы Муса дал согласие работать в комитете «Идель Урал». Он поставил только одно условие — сохранить за собой фамилию Гумеров.

Вот тогда, в бессонную ночь перед отъездом из Вустрау, Муса Джалиль прочитал друзьям свое стихотворение «Не верь!», адресованное жене Амине-ханум.

Муса сделал выбор — он пошел в легион, чтобы продолжать борьбу не на жизнь, а на смерть.

Гали Курбанов подробно рассказывал о работе подпольщиков в едлинском лагере. Центром подполья был так называемый культвзвод лагеря, в который входили члены организации. Под видом репетиций подпольщики проводили нелегальные совещания, обсуждали планы. Здесь получали задания, принимали донесения из батальонов и окрестных рабочих лагерей.

Подпольщики стремились захватить какие-то посты в легионе, вплоть до того, что даже старший мулла Саберджанов был назначен на эту должность с ведома подпольной организации. Пять раз в день мулла должен был призывать правоверных к молитве, а когда поблизости не было немцев, он рассказывал легионерам содержание сводок Совинформбюро.

Сводки с фронтов Отечественной войны записывали специально выделенные для этого люди. Москву слушали с помощью радиоприемника, который находился в роте пропаганды. Но это не всегда удавалось делать. Для получения радиоинформации пользовались и другими источниками. В двух километрах от лагеря в поселке при станции Едлино жила чешка по имени Елена. Она была женой чехословацкого политического деятеля. В Едлино жила на нелегальном положении, скрываясь от преследования гестапо. Вот с этой чешской патриоткой и установили связь члены подпольной организации. Елена познакомила Мусу с польской семьей Зеленских, которые, в свою очередь, свели подпольщиков с ксендзом из Радома. Вот через этого ксендза, который был членом польской организации Сопротивления, группа Джалиля и получала записи сводок Совинформбюро.

Летом сорок третьего года в лагере произошло несколько побегов, организованных по инициативе подпольщиков. Но главное, чем занималась в это время организация, была подготовка массового восстания по примеру того, что произошло в 825-м батальоне.

Подпольщики рассчитывали, что им удастся связаться с командованием Советской Армии. Для связи через линию фронта были посланы люди, но пока о судьбе их не было никаких известий. Было решено начать подготовку своими силами. Оружие рассчитывали добыть в Познани на военных заводах татарского купца Яушева, где среди рабочих существовала подпольная организация, связанная с группой Джалиля. С помощью гранат и автоматов, доставленных из Познани, рассчитывали обезоружить немцев.

В первых числах августа 1943 года в Едлино появился Муса, который приезжал сюда из Берлина довольно часто. Вместе с подпольщиком Курмашевым Муса написал текст листовки с призывом к восстанию. Листовка была подписана Комитетом освобождения. В ней говорилось о новых успехах советских войск после разгрома немцев под Сталинградом, о действиях союзных войск в Африке. Листовка призывала легионеров ускорить победу Советской Армии и начать вооруженную борьбу с гитлеровцами в их тылу.

Текст листовки в Берлин повез Гали Курбанов. Муса просил передать Шабаеву отпечатать листовку возможно быстрее большим тиражом. Гали уехал в Берлин, а Муса с группой артистов из культвзвода отправился в Познань на заводы Яушева, где поляки обещали ему добыть оружие.

Кроме Блока управление имперской безопасности направило в едлинский лагерь еще несколько других опытных контрразведчиков, в том числе капитана Гелле, возглавившего отдел «1-с» — лагерную контрразведку.

Прибывшие из Берлина гестаповцы прежде всего занялись вербовкой надежного осведомителя из среды легионеров. Выбор пал на Махмута Ямалутдинова. Гестаповцы довольно быстро обработали Махмута, он стал провокатором.

Дерзкий побег из лагеря группы легионеров во главе с чувашем Григорием Михайловым вызвал новую тревогу в лагерном гестапо. Контрразведчик Блок не находил себе места, каким-то собачьим нюхом он чуял, что в лагере что-то назревает.

Дело было в том, что в последнее время пропагандисты культвзвода вдруг активно начали восхвалять победы германских войск на Восточном фронте. Раньше этого никогда не было — пропагандисты всегда говорили о немецких успехах как-то сдержанно и неохотно. Теперь же о событиях под Курском они рассказывали очень подробно. Даже на вечерней молитве мулла читал недавний приказ Гитлера, в котором говорилось, что это наступление будет иметь решающее значение, станет поворотным пунктом войны на Востоке.

Доктора Блока что-то тревожило во всей этой истории. Во-первых, почему пропагандисты с таким опозданием заговорили о германском наступлении: ведь оно длилось уже больше двух недель. Если бы только знал доктор Блок, чем была вызвана внезапная активность пропагандистов культвзвода! Из сообщений Совинформбюро подпольщики уже знали о провале немецкого наступления под Курском. Было известно, что немцы оставили на поле боя свыше семидесяти тысяч солдат и офицеров. Гитлеровцы потеряли большое количество танков и самоходных орудий, тысячу четыреста самолетов, около тысячи орудий, пять тысяч автомобилей… В то же самое время гитлеровская пропаганда все еще продолжала трубить о победе. Этим и воспользовались подпольщики в едлинском лагере.

До нас дошли слова Мусы по этому поводу. Он сказал своим товарищам:

— Гитлер несомненно будет скрывать свое поражение под Курском. Фашисты продолжают хвастать своими победами. Давайте и мы раздувать гитлеровские «победы». Чем выше подкинуть лягушку, тем больнее ей падать… Одновременно в наших листовках надо рассказывать о настоящем положении дела под Курском.

Вскоре сотрудники лагерного гестапо перехватили несколько рукописных листовок, наспех написанных карандашом. В Берлине тоже появились схожие листовки, отпечатанные на пишущей машинке и размноженные с помощью стеклографа. Доктор Блок начал искать авторов встревоживших его листовок. Он действовал методом исключения. Чтобы писать листовки, нужна информация, основанная на сообщениях советского командования. Получить их можно, только слушая советские радиопередачи. В лагере есть только один приемник — в культвзводе. Блок распорядился изъять приемник, якобы для ремонта. Если подпольщики пользовались этим аппаратом, распространение листовок должно прекратиться.

Гестаповцы ждали несколько дней. Листовок не было. Блок торжествовал — его предположения подтверждаются. Теперь надо вернуть приемник на место и установить слежку. Но перед тем как радиоприемник водворили обратно в культвзвод, в лагере снова появились нелегальные листовки… Подпольщики, лишившись радиоприемника в культвзводе, наладили получение сводок Совинформбюро через радомского ксендза и семью Зеленских.

Следствие продолжалось. Вот тогда гестаповцы и ввели в игру предателя Махмута Ямалутдинова.

Вот что показал Махмут Ямалутдинов на предварительном следствии, а потом на заседании военного трибунала:

«Будучи на службе в легионе «Идель Урал», я находился там в должности командира отделения и имел чин унтер-офицера немецкой армии. В начале июля 1943 года в местечке Едлино (Польша) немецкий фельдфебель Блок завербовал меня в качестве агента германской разведки.

В начале месяца, не помню какого числа, часов в десять вечера меня вызвали в штаб батальона. В штабе со мной говорил наш командир, немец, фамилию которого я не помню. Он сказал через переводчика, что в моем отделении легионеры плохо учатся, нет дисциплины. Он предупредил, если так будет продолжаться, меня накажут.

Потом командир роты отвел меня на квартиру к фельдфебелю доктору Блоку, а сам ушел. Фельдфебель начал меня обвинять, что в Советской Армии я был политруком, а в легионе провожу антифашистскую работу. Я это отрицал: я и в самом деле не был политруком, а Блок настаивал и угрожал, что расстреляет, если не признаюсь. В подтверждение своих слов он повел меня в лес, будто на расстрел. Мы отошли от бараков метров на триста. Я просил фельдфебеля меня не расстреливать. Тогда Блок снова привел меня к себе на квартиру. Там уже поджидал нас лагерный переводчик Гаяс Исхаков.

Гаяс Исхаков поздоровался со мной, предложил сесть и заговорил по-татарски. Он начал расспрашивать, был ли я политруком в Советской Армии. Я отрицал это. Гаяс Исхаков переговорил о чем-то с Блоком по-немецки, после чего снова обратился ко мне. Он сказал, что верит мне, потому что я еще молод и политруком быть не мог. Но если фельдфебель настаивает, нужно признаться. Он разрешил мне уйти и предупредил, чтобы я никому не рассказывал, где я был и о чем со мной говорили.

На следующую ночь фельдфебель снова вызвал меня к себе на квартиру и снова потребовал признаться, что я был политруком в Советской Армии. Меня опять повели будто на расстрел, а когда я вернулся, в квартире Блока сидел Гаяс Исхаков».

И так продолжалось несколько ночей подряд. В последний раз немецкий фельдфебель, получив от Махмута все тот же отрицательный ответ, выхватил пистолет и выстрелил над его головой. В тот же момент в комнату вбежал Гаяс Исхаков. Делая вид, будто он защищает Махмута, Исхаков начал бранить фельдфебеля. Блок вышел, а Гаяс Исхаков соболезнующе сказал Махмуту, что если бы он, Исхаков, не подоспел вовремя, фельдфебель непременно убил бы Махмута вторым выстрелом.

Гаяс Исхаков всячески пытался расположить к себе Махмута. Он говорил ему: оба они татары и цели у них должны быть общие. Он уверял, что немцы скоро победят Советский Союз, и тогда в Поволжье возникнет государство «Идель Урал». Там найдется выгодное местечко и для Махмута Ямалутди-нова. Но для того чтобы это произошло быстрее, надо всячески помогать немцам.

Гаяс Исхаков сказал, что ему скоро придется уехать из лагеря и защищать Махмута он больше не сможет.

Махмут Ямалутдинов показал на следствии:

«Я скоро уеду, — сказал Гаяс, — защищать тебя будет некому. Если хочешь спасти свою жизнь, должен помогать мне выявлять среди легионеров антифашистски настроенных лиц. О них надо сообщать мне или лицу, которое я укажу.

Он предложил сотрудничать с германской разведкой, на что я согласился. После этого в комнату вошел фельдфебель Блок. Он принес водку, закуску. Похлопал по плечу и стал угощать сигаретами. Гаяс предупредил: если не буду выполнять обещанного, меня расстреляют».

Потом они втроем пили водку. Махмут дал подписку работать на гестапо.

После того как Махмута Ямалутдинова завербовали в тайные осведомители лагерного гестапо, он стал выполнять различные поручения фельдфебеля Блока. Прежде всего предателя направили в культ-взвод с заданием втереться в доверие к легионерам. Фельдфебель Блок давно предполагал, что именно в роте пропаганды надо искать руководителей подпольной организации.

В конце июля из едлинского лагеря в Берлин послали Батталова за фашистской пропагандистской литературой, которую он должен был привезти из комитета «Идель Урал». Вместе с ним Блок отправил и Ямалутдинова, поручив ему следить за Баталовым. Вот что рассказывал об этом Ямалутдинов:

«В конце июля 1943 года пропагандист Батта лов был направлен в Берлин в национальный комитет «Идель Урал» за фашистской пропагандистской литературой. Отделение гестапо направило меня вместе с Батталовым, поручив следить за ним и выявить его связи.

Батталов вместе с Курмашевым, который находился уже в Берлине, ночевали в национальном комитете, а я в казарме. Получив литературу, отправились обратно в Едлино.

Курмашев был руководителем культвзвода. Он сообщил, что привезли подпольную литературу. Листовки спрятали в матрацы солдат культвзвода. Шестьдесят листовок я взял к себе и спрятал в наволочку подушки. Обо всем донес фельдфебелю Блоку. Вскоре приехал Исхаков с немецким офицером. Он предупредил о предстоящих арестах легионеров и о том, что меня тоже арестуют, но позже освободят. Сделают это, чтобы не раскрывать меня».

В ту же ночь в культвзводе было арестовано около десяти легионеров, в том числе Батталов, Курмашев и Ямалутдинов. При аресте были обнаружены подпольные листовки, доставленные из Берлина.

В едлинском лагере всего арестовали около сорока человек. Одновременно произошли аресты и в Берлине. Там схватили еще человек тридцать. Подпольщиков из Едлина направили сначала в варшавскую тюрьму, оттуда — в Берлин, в тюрьму Моабит. Началось следствие, которое длилось долгие месяцы.

Махмута Ямалутдинова после ареста посадили в отдельную камеру. На другой день рано утром его увезли в легковой машине в Радом. Там на вокзале предателя встретил Гаяс Исхаков и возвратил ему немецкое снаряжение и погоны, отобранные при аресте. В тот же день он уехал в Австрию на экскурсию. Некоторое время Ямалутдинов жил в Инсбурге, затем возвратился в Едлино. Таким образом была создана видимость, будто его тоже арестовали вместе с другими легионерами, но за недоказанностью обвинения освободили.

Выдав подпольную организацию Джалиля, Махмут Ямалутдинов получил повышение по службе — он стал командовать взводом. Некоторое время работал полицаем в районе Кракова, а летом сорок четвертого года, не надеясь больше на победу Германии, организовал группу полицаев и перешел с ними к партизанам в отряд И. Ф. Золотаря. Махмут Ямалутдинов пытался скрыть следы своего преступления. Вернувшись в Советский Союз, он часто менял места своего жительства, но советские органы безопасности все же обнаружили следы предателя.

Военный трибунал Туркестанского военного округа, разбиравший дело предателя Махмута Ямалутдинова, приговорил его к высшей мере наказания — к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение.

Не о нем ли и ему подобных изменниках писал Муса в стихотворении «Четыре цветка», воспевая героическую смерть четырех солдат и проклиная предательство пятого:

А борьба, несмотря на тяжелый провал, все продолжалась. Уже после ареста Джалиля и других подпольщиков произошло восстание в другом, в 828-м батальоне легионеров. Он насчитывал в своем составе несколько тысяч человек. Батальон размещался под Варшавой, и Муса Джалиль бывал в нем не раз. Часть батальона германское командование направило на Западную Украину для борьбы с советскими и польскими партизанами. Легионеры прибыли на место, получили оружие и вскоре повернули его против фашистов. Перебив гитлеровских офицеров, большинство советских военнопленных перешли на сторону партизан.

Произошли беспорядки и еще в одном — в третьем по счету — батальоне. Выступление это было жестоко подавлено карательными войсками.

Все эти восстания и беспорядки среди легионеров явились результатом подпольной работы различных групп советских патриотов. Они заставили германское военное командование отказаться от мысли использовать на фронте советских военнопленных против Советского Союза.

Свое существование легион «Идель Урал» закончил в Южной Франции, в маленьком городке ЛеПюи, близ Лиона, куда гитлеровцы перевели остатки легиона. Немецкое командование решило использовать легионеров хотя бы для борьбы с французскими партизанами. Но и здесь нацистов ждало разочарование. Осенью сорок четвертого года, перебив немецких офицеров, легионеры перешли к французским партизанам. Они стали действовать вместе с отрядами маки, принимали участие в освобождении французских городков и селений от гитлеровских оккупантов.

Преступления Махмута Ямалутдинова были раскрыты через десяток лет после того, как он их совершил. Но есть события, которые раскрываются спустя более четверти века… Известно, что основным пунктом обвинения, предъявленного фашистским судом группе Джалиля, являлась антифашистская пропаганда, распространение нелегальных листовок и организация побегов из лагеря легиона «Идель Урал».

Уже в наши дни немецкому литератору Леону Небенцалю удалось получить новые сведения об этой работе подпольщиков. Он нашел еще одного свидетеля — некоего Фридриха Биддера, который в те годы служил переводчиком в легионе.

«Однажды, — рассказывает Биддер, — в лагере поднялась большая суматоха. В соломенных матрацах легионеров нашли листовки — огромное количество. Само собой, они призывали к побегу из легиона и к борьбе против фашизма. Я сам эти листовки не видел, но знаю, что они писались не на татарском, а на русском языке и печатались на машинке, имеющей какой-то небольшой дефект — одна буква стояла неправильно. По этому дефекту стали разыскивать пишущую машинку, которой пользовались подпольщики. И нашли ее… у Геббельса, в его министерстве пропаганды».

Сейчас это кажется почти невероятным фактом. Но дело в том, что министерство пропаганды Геббельса и министерство оккупированных территорий Розенберга имели один общий отдел, который назывался «Винета». Отдел «Винета» являлся центром пропагандистской работы на Востоке. Здесь работало много переводчиков на разные языки народов Советского Союза. Был среди них и соратник Мусы Джалиля — Ахмет Симаев.

В 1943 году германская столица часто подвергалась массированным и длительным бомбардировкам авиации союзников. В связи с этим во многих правительственных учреждениях были введены ночные дежурства для работы. А в отделе «Винета» к таким ночным дежурствам привлекались все переводчики. Фридрих Беддер утверждает: «Было установлено, что в одну из ночей некий дежуривший переводчик татарского происхождения использовал министерскую пишущую машинку с русским текстом для размножения листовок во многих экземплярах на русском языке».

Единственным подпольщиком из группы Мусы Джалиля, дежурившим по ночам в отделе «Винета», был Ахмет Симаев[6]. В объединенном ведомстве двух столпов гитлеровской Германии — Геббельса и Розенберга он печатал подпольные листовки.