Не стану взрослой

4. Ночь воскресенье — понедельник

— Знаешь, как меня в школе дразнили? — спросила Элла.

— Откуда я могу это знать?

— Ну, догадайся…

— Ну, я могу попытаться… только не хочу тебя обижать.

— Ты меня не обидишь.

— Ну, тогда держись!

Максим потер указательным пальцем подбородок, пошарил в запасниках памяти, вспомнил слова, которые слышал утром от Кости, и предположил:

— Фрикаделька?

— Угадал. Элька-фрикаделька.

— Ничего себе! А ведь я просто так предположил.

— А мне всегда нравилось. Фрикаделька — как будто от слова «фрик».

— А я бы назвал Элька-карамелька.

— У меня была кошка Карамелька. Ты любишь кошек?

— Не-а. Ни кошек, ни собак.

— Животных вообще не любишь?

— Я к ним равнодушен… Хотя если честно — я обожаю панд.

— Да, они забавные.

— Я как-то раз даже специально ездил в столицу, в зоопарк, когда из Китая привозили двух панд, Бэнь-Бэнь и Вэнь-Вэнь. Честно: стоял перед клеткой, смотрел, как они хавают бамбуковые побеги, и не мог оторваться. Просто стоял и дико ржал. Они на людей чем-то похожи. Вот заработал бы я кучу денег — отгрохал бы себе особняк, трехэтажный, завел бы себе парочку панд. И даже отвел бы им один этаж.

Скамеечка была удачно скрыта от взглядов прохожих кустами. Здесь можно хоть развратом заниматься, но Максим пока что этого не планировал. Ему даже целоваться с Эллой не очень хотелось, хотя это было по-прежнему приятно.

Вкусно пахло липами.

— Максик…

— Да?

— А почему ты выбрал именно меня?

— Понравилась твоя фотка.

— Да это стремная фотка!

— Вот именно. У тебя там такое лицо, будто тебе на все покласть.

— Ну, так и есть, если че…

— Вот-вот. Ты мне понравилась, потому что ты настоящая, не такая, как большинство девчонок. А еще ты немного на панду похожа…

— Я? — она негромко фыркнула. — Вот здорово…

Пауза для поцелуя.

— Как там твои родители?

— Нормально, а что?

— Они тебя отпустили?

— Да, на всю ночь. Ругались, а потом отпустили.

Интересно, подумал Максим, а почему меня не покидает ощущение, будто ты нагло врешь? Точнее, недоговариваешь.

Нет, правда — почему? У Максима нет причин ей не доверять. В конце концов, она же здесь — значит, ее и правда отпустили. Или она сама ушла — неважно. Другой вариант — у нее есть кто-то еще, кроме Максима. Вот и славно! Когда он навсегда уйдет, Элла вернется к своему парню и будет счастлива с ним, а Максима скоро забудет.

От таких мыслей Максиму стало приятно, он крепко взял Эллу за затылок, запрокинул ей голову и опять всосался в губы долгим, жадным поцелуем.

М-да. Неплохо, но все равно уже не то. У Карины губки поприятнее.

— Нам еще долго? — спросил он.

— Они собираются в десять. Еще час.

— А что так поздно?

— Ночью база стоит дешевле.

— Тогда понятно. А они не против, что мы там появимся?

— Нет. Я туда могу приходить в любое время. А ты — со мной.

Девочка не так проста, как кажется, отметил Максим.

— Скажи, милая моя, а ты согласна с песней «Не стану взрослой»?

— В смысле?

— В смысле: тебе не страшно взрослеть?

— Не-а, — ответила Элла, подумав с несколько секунд. К вопросу она явно была не готова. — А надо?

— Ну, ведь ты же не будешь носить все это всю жизнь: пирсинг, драные джинсы. Придется когда-нибудь снять, когда повзрослеешь.

Она пожала плечами, очень красноречиво. Дескать, вот тогда и посмотрим.

— Ты уже думала, чем будешь заниматься?

— Сначала образование получу. А там уж не останусь без дела.

— Какой оптимизм. А представь себе ситуацию: ты закончила вуз и вдруг поняла, что ты абсолютно ничего не умеешь, что твой диплом — пустая бумажка, и никому ты особенно не нужна. А ведь надо работать, надо устраиваться в жизни…

— Я не думаю об этом, — призналась Элла.

— Знаешь, кому я завидую, Эля? Тем, кто с семнадцати лет где-то подрабатывает. Дело не в том, что он зарабатывает деньги, — а в том, что он точно знает, на что способен. Вот ты работала где-нибудь когда-нибудь?

— Не-а, — ответила Элла.

— И как-то не тянет, угу?

— Угу.

— Вот. И не факт, что потянет, как только ты закончишь свой факультет этих самых связей с общественностью.

— Пиарщики всегда нужны…

— Я не говорю о востребованности. Я говорю о том, что тебе самой, может быть, ничего этого не захочется.

— Может, и не захочется. Дожить надо.

Максим решился на лобовую атаку:

— Эль, а тебе никогда не хотелось покончить с собой? Знаешь: взять да и выпрыгнуть в окно. И все.

— Ну, хотелось… — сказала Элла. — Когда депра мучает.

— И часто она тебя мучает?

— Ну, бывает…

— И ты бы сделала это?

— Три года назад хотела.

— Почему?

— Одноклассники довели.

— А, понимаю. Бывает. А что остановило?

Элла помолчала, сложив руки на груди. Ей нелегко было об этом вспоминать.

— Если б я это сделала, все были бы только рады. Наша класснуха говорила, что я тупая и что меня даже семечками торговать не возьмут. В классе со мной никто не общался. А одна девка меня постоянно травила по-всякому. Мне вообще сказать ничего было нельзя, она тут же передразнивала. И все ржали. У меня была такая мысль: выйти к доске отвечать и на глазах у всех упасть на ножик.

— Но ты удержалась?

— Да, — мрачно сказала Элла. — Больно жирно для них.

Максим обнял ее:

— И с тех пор ты об этом больше не думаешь?

— Думаю, но редко. Я теперь живу, как мне нравится.

— И взрослеть не боишься.

— Не боюсь. В любом возрасте можно жить, как тебе нравится. Мне кажется, я и в семьдесят лет буду такой же, как сейчас, — она вяло улыбнулась. — Надеюсь.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Максим.

— Энергетика.

— Пойдем, купим.

Взявшись за руки, они вышли на тротуар.

— Макс, а можно я тоже спрошу… — несмело попросила она.

— Да?

— У тебя глаза очень грустные. Почему?

— От природы такие.

— Максик, мне кажется, тебе очень больно, — неожиданно сказала она. — Я знаю. У меня так много раз было.

Он не стал отпираться:

— Ну да, есть немножко.

— Ты кому-то сделал плохо?

— Да.

— Максик, прости себя. Ты никому ничего не должен.

Он мог бы поспорить, но не стал.

Элла стала заметно разговорчивее. Максим называл ее Эля или Элька, она его — Максик. Девчонка была одета как вчера, лишь вокруг шеи намотан легкий розовый шарфик.

Вдоль тротуара стояли красивые скамеечки с выгнутыми спинками, почти все были заняты парочками. Максим задержал взгляд на одном молодом человеке, чья бритая наголо голова блестела в свете фонаря, будто огромная лампочка. Он узнал сноба-интеллектуала, которого видел вчера в кинотеатре, Молодой человек что-то горячо доказывал сидевшей рядом девушке, потрясая зажатой в руке банкой дорогого пива. Максим прислушался и уловил только:

— …Понимаешь, а страсть — это всего лишь тоненькая прослойка…

А он, наверное, сильно хочет ей присунуть свою «тоненькую прослойку», подумал Максим и усмехнулся.

Вскоре он услышал музыку, которая доносилась из репродукторов над входом в круглосуточный супермаркет. Звучала красивая инструментальная композиция с лидирующей флейтой — Кенни Джи или что-то вроде того. Максим и Элла шли сквозь эту мелодию, как сквозь живой, журчащий водяной поток, смывая с себя накопленные за день грязь и усталость. По крайней мере, именно так показалось Максиму с его богатым воображением. Элла еле заметно улыбалась — ей тоже было хорошо.

Все-таки она не настоящая эмо-гел, не «тру», как принято говорить. Просто девочка, одетая в черное с розовым. И не грустная, а просто задумчивая, вся в себе. Так бывает: человек напяливает на себя какую-нибудь униформу и думает, что теперь он другой. А Элька — обычная девчонка, которой всего лишь не хватает внимания.

— Эй, посмотри! — воскликнул он.

— Что?

— Там! — Максим указал на другую сторону улицы.

— «Санитары города»… — удивилась Элла.

Парни в желтых комбинезонах и желтых кепках шагали колонной по двое, будто солдаты, — только что не в ногу. Их было десятка четыре.

— У меня от этих ребят мороз по коже. Фашня какая-то… — пробормотал Максим. — Что они тут делают вообще?

— У них тут поблизости Центр развития…

— Я не об этом. Что они тут делают ночью, в полном составе?

— Работа какая-нибудь…

— Какая-такая работа, которую дворник не может сделать днем?

— Но они не совсем дворники…

— Это точно.

Максим, остановившись, смотрел на парней в желтой униформе, пока последние двое не скрылись за поворотом.

Вадим Мельников вышел из своей комнаты, распахнув дверь ногой. Подозрительно понюхал воздух и быстрыми шагами отправился на кухню.

— Чёй-то ты делаешь? — мрачно спросил он.

— Вон там на столе пробная партия, — грустно отозвался Константин, не поворачиваясь к соседу. Он сидел на табуретке возле плиты и неотрывно смотрел в духовку, будто в экран телевизора.

Вадим с сомнением посмотрел на самодельное печенье, горкой лежавшее на тарелке. Печенюшки были разной формы и толщины. Вадим надкусил одну.

— А ничего, — буркнул он. — Чёй-то ты в пекари подался?

— Вот, нашел, — Константин показал книгу рецептов. — В кладовке, среди хозяйкиных вещей. Думаю, а возьму да состряпаю чего-нибудь.

— И на хрена? Ты ж вроде сладкое не любишь?

— Да не знаю… Чего-то торкнуло. Вот придут Макс со своей девчонкой — хоть пожуют немного.

— Он опять сюда свою толстуху притащит?

— Не знаю, возможно. Он позвонил, сказал — ушел гулять с Элей, будет очень поздно.

— И не в лом ему!

— А в чем-то он прав, знаешь, — судя по голосу, у Кости было плохое настроение. — Живет, как ему нравится, и не заморачивается.

— Лучше бы со мной по сетке порубился, чем с жирными бабами обжиматься, — пробормотал Мельников.

— Ну, он вообще-то не для этого приехал.

Вадим недовольно что-то пробурчал с набитым печенюшками ртом.

— Ты ж не собираешься провести за играми все лето?

— Собираюсь, — заявил Вадим. — Я собираюсь посвятить этому остаток жизни.

— Радикально. А на жизнь как будешь зарабатывать?

— Как Максим.

— Ты серьезно? А ничего, что Максим в наши годы уже супер-мега-чемпион?

— Ему девятнадцать.

— Да? Странно. Я б ему дал двадцать один. Ну тем более. Куда тебе!

— Мне кажется, в любом возрасте не поздно.

— Да лучше делом займись. Ай, да чего я… — Костя махнул рукой. — Тебе разве чего докажешь.

— Да, — угрюмо согласился Вадим. — Я дерьмо и дерьмом останусь.

— Пришел действовать мне на нервы своим нытьем?

— А что делать, если Инет отрубился.

— Ну, не знаю… В игрушки поиграй.

— Не могу, глаза болят. Фильмов тоже смотреть не хочу. Я никчемное создание.

— Да что ты такое говоришь, а?

— Я говорю, что моя жизнь ничтожна, как и я сам.

— Вадимка, я это от тебя слышу уже целый год. Ничего ж не изменилось! Тебе скоро двадцать один. Сделай что-нибудь над собой.

— Чего?

— На работу устройся.

— А смысл?

— Деньги появятся. Девчонки любить будут.

— Меня уже никогда не будут. И жизнь моя уже миллион раз просрана.

— Заткнись. Надоел уже.

Костя вынул из духовки противень, высыпал готовое печенье на тарелку.

— Осторожно, горячее, — предупредил он. — Все не жри, оставь Максу и Эльке.

— Че делать, а? — Вадим пощекотал пальцы щетиной.

Константин пожал плечами — он знал, что его сосед редко ложится спать раньше четырех утра. Да и самому спать не особенно хотелось.

— Предложение такое, — сказал он. — Сейчас мы одеваемся и идем куда-нибудь.

— Куда?

— А все равно куда. Может, с какими-нибудь двумя девчонками познакомимся.

— И че я буду делать?

— Ничего. Говорить буду я, а ты знай себе молчи с умным видом.

— Ну и будет у тебя две бабы, а у меня ни одной! — произнес Вадим заранее обиженным голосом.

— Во дурак-то, а… Ты идешь или нет?

— А че я буду делать… — повторил Вадим. — Не, не пойду.

— Точно?

— Точно. Не хочу никуда идти. Все.

— А с Максом бы пошел?

— С Максом? Пошел бы…

Костя озадаченно прищелкнул языком: имя Максима действовало на Мельникова как заклинание.

— А я тоже никуда не пойду. У меня завтра собеседование, лучше выспаться. А то примут за алкаша.

Вадим ушел. Константин задумался. Крепко задумался.

Пожалуй, впервые в жизни у него появилась убедительная версия: как объяснить странное поведение Мельникова. Почему Вадим так шарахается от девчонок, и в чем причина его необъяснимой тяги к Максиму.

С Максом нужно поговорить, решил Костя. Серьезно поговорить.

Вадим Мельников вернулся в свою комнату и едва успел затворить за собой дверь, как из кухни донесся громкий звон разбитого стекла. А затем — громкая ругань Кости.

Потрясая жирами, Вадим вбежал на кухню. Пол был усыпан осколками, Константин орал, высунув голову в разбитое окно:

— Ты, сука мелкая, иди сюда!

Мельников подобрал с пола кусок кирпича:

— Кто кинул?

— Не видел. Я выглянул — никого.

— Школота какая-нибудь…

— Вот только узнаю кто — мало не покажется…

— Пошли прямо сейчас выйдем и всех опиздюлим, — угрюмо предложил Мельников.

— Да они уж давно убежали… Такие вещи сгоряча не делаются. Придется расследование провести. У соседей надо будет спросить, у тети Вали, у Михал Евгеньича… — Костя махнул рукой, выругался, а потом вдруг рассмеялся: — Прикинь: сижу, думаю… Тут хренас! Стекло вылетело. Я чуть в штаны не наделал. Бывает же такое…

— Ни хрена смешного, — пробурчал Вадим. — Что с окном будем делать?

— Новое вставим. Фигня. Не, мне просто интересно: почему именно в наше окно?

— А потому что свет горит.

— И что? Я б в те окна кидал, где темно. Чтоб как в песне: «Я проснулся ночью от разбитого окна. Это значит — пора бежать на черный ход…» А у нас и черного хода-то нет, — он вернулся в прежнее расположение духа и, грустно вздохнув, стал собирать с пола осколки. — Чего встал, помогай давай.

«Симпотичный МЧ познакомиться с прикольной девченкой для совместного отдыха на ее территории))))))»

В анкете было еще много всего, но Карина не стала читать. Хватило и первой строчки. Мало того что неграмотный — так еще и озабоченный. Как и все парни на этом сайте знакомств. Даже те, кто в графе «цель знакомства» пишут не «секс» и не «флирт», а «переписка», уже на третий-четвертый день этой самой переписки предлагают встретиться. Встречи заканчиваются либо неумелыми домогательствами, либо ничем: после совместного похода в кафе или в кино парень исчезает.

Карина давно уже не строила иллюзий насчет парней из Интернета, да и в романтику не верила, — просто хотелось хоть немного понять, чего же на самом деле хотят парни, кроме того самого. По всему выходило, что ничего. Правда, и взамен им дать нечего, помимо собственной драгоценной персоны. Вот, пожалуйста: «для совместного отдыха на ее территории». Даже привести девушку некуда, а туда же — знакомиться.

Вот чуть больше недели назад появилась необычная анкета, всего из одной фразы: «Ищу девушку, которая поможет мне быстро потратить тысячу долларов». Грубо, зато четко и конкретно.

Глубокий вздох. Да, Карина не удержалась и написала автору той анкеты. Разумеется, она ни в коем случае не собиралась заводить никаких отношений, а тем более спать с ним. Просто интересно было посмотреть на этого человека. Если так разобраться, этот неизвестный откровенно предлагал продаться за тысячу долларов, но — все-таки! — ему нужна была не проститутка, иначе он полез бы совсем на другие сайты, а нормальная девушка. И другой вопрос — почему именно за тысячу? Что, он нашел их одной бумажкой и не знает, куда потратить? Нет-нет, скорее всего, он зарабатывает намного больше, а эта тысяча — так сказать, излишки.

Карина, чего греха таить, первым делом прикинула, как бы она распорядилась этими деньгами… точнее, помогла бы распорядиться этому благодетелю. Нет-нет, никаких ресторанов и боулингов, только хорошая пробежка по магазинам. И сама обновит гардероб, и мужику приятно, что его деньги потрачены не как-нибудь, а с пользой.

Он ей до сих пор не ответил. Вообще ничего, ни словечка. И свою анкету удалил — значит, нашел все, что искал. Мог бы хоть строчку черкнуть: извини, ты не в моем вкусе. Ну что, что мужикам еще надо?! Карина приложила к своей анкете целую кучу фотографий, и в купальнике, и в выпускном платье, и в мини-юбке, и в любимом коротеньком домашнем халатике… Пусть обкапается слюной! И ведь дошло бы дело до личной встречи, одной тысячей он бы не отделался! Но не дошло почему-то. Неужели она недостойна того, чтобы на нее потратили смешную, по сути дела, сумму?

Удалить анкету. Немедленно. В этом городе нет приличных мужчин, а те, что есть, просто не доросли до нее.

Именно это Карина и сделала. Ведь в любое время можно восстановить. Она уже раза три-четыре так делала.

Как все-таки здорово, что Сашка ушел на всю ночь. Можно побыть одной за компьютером. Именно поэтому она и соврала Максиму, что мама нагрузила ее домашней работой до самого вечера. А он и поверил. Или сделал вид, что поверил, — неважно. Он и без нее неплохо справится.

Карина недавно обнаружила, что может просидеть на городском сайте знакомств несколько часов подряд. А спроси ее, чем конкретно она там занимается, — ей просто нечего будет ответить. Ну, смотрит анкеты парней. Ну, отшивает разных маменькиных сынков, которые восхищаются ее фотографиями и предлагают встретиться «в реале». Ну, бывает, подолгу с кем-нибудь треплется — просто так, без каких-то конкретных целей. Но несколько часов! Это нужен талант, как у Сани.

Такими темпами она себе скоро и журнал заведет и будет туда выливать сопли, как какая-нибудь пятнадцатилетняя девчонка, вся такая одинокая и никем не понятая. Ей вдруг пришла в голову одна мысль: а как обстояли дела с личной жизнью у Алены? С кем-то рассталась, давно уже, и новых отношений не завела… Так всегда бывает: самые лучшие девчонки — самые одинокие. И Аленку можно понять, лучшие годы жизни проходят впустую, и дальше будет только хуже. Именно так и казалось Карине в тот момент, когда она вставала из-за компьютера с осознанием того, что еще два-три часа жизни потрачены совершенно впустую.

В квартире было тихо. Сашки, главного производителя шума, нет дома, мама спит… Карине не хотелось ни спать, ни за компьютером сидеть, ни телевизор смотреть. Но у нее имелось собственное средство от бессонницы — выйти на балкон, открыть окно и смотреть на проезжающие внизу машины. Или на звезды. Или включить свет на кухне, чтобы на балконе стало светло, и читать книжку, пока не сморит. Там, на балконе, стоит очень удобное кресло, которое при желании можно разложить и превратить в кровать, если лень будет возвращать в свою комнату.

Выходя, Карина взяла со стола книжку, перелистала. Кроме Джеймса Барри в этом томике было еще несколько других авторов, а сама сказка про Питера Пэна оказалась совсем небольшой. Вот и хорошо. Если Максим считает, что эту книжку срочно надо прочитать, — пусть будет так.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — Никита по-дружески приобнял Саню.

— Не знаю… Странно как-то. Вот это — объект?

— Да. Здесь будет профилакторий для сотрудников компании.

Длинный недостроенный дом из красного кирпича, заброшенный лет десять назад, во время кризиса, находился в овраге. Наружу выглядывал только второй этаж. Крыши не было, вместо окон — черные провалы.

— И как будет называться? «В яме»?

— Не ерничай, — эта фраза прозвучала почти как приказ. Никита был каким-то новым — резким, суровым. — Хорошее, спокойное место. Компания знает, что делает.

— Ага… Так я не понял, наша-то задача какая?

— Твои друзья уже участвовали в подобных операциях, они тебе все объяснят. Все — стоим, ждем.

— Чего ждем?

Вместо ответа десятник хлопнул его по спине и отошел.

«Санитары» разбрелись по пустырю. Молчали, не глядя друг на друга, смотрели в стороны или на звезды. Если разговаривали — то негромко, почти шепотом.

Саня, напряженный и сбитый с толку, бродил туда-сюда. Вопросительно смотрел в лица знакомых «санитаров», но никто не хотел ему ничего объяснять, а спрашивать он не решался.

Метрах в ста от заброшенного дома, на другом конце пустыря, остановился желтый фургон с эмблемой на борту: земной шар, лежащий в человеческой ладони.

«Санитары» гурьбой устремились к машине. Из кабины выпрыгнул один из координаторов, Сергей, энергичный сорокалетний мужчина с темным лицом, какое бывает у сильно пьющих людей. Саня уже несколько раз слышал про этого человека: раньше он был запойным алкоголиком, от которого ушла семья, год назад начал работать простым «санитаром», завязал с алкоголем и дослужился до координатора, и мало того — у Сергея есть все шансы стать следующим руководителем всей санитарной службы.

— Десятники — ко мне, — коротко приказал он по-армейски. — Постройте ребят.

— В очередь! Становимся в очередь! — командовали десятники.

У фургончика быстро вырос длинный человеческий хвост.

Саня тронул за плечо стоявшего перед ним Бориса, шепотом спросил:

— Инвентарь, да?

— Ага, — негромко ответил тот, переминаясь с ноги на ногу. Быстро так: дерг-дерг. Он сильно нервничал. — Инвентарь, ага. Специальный.

Фургон отворил задние двери. Саня поднимался на цыпочки, изо всех сил пытаясь разглядеть, что же там такое выдают, но не мог из-за темноты.

Подошла и его очередь. Саня получил нечто вроде скаутского шеста метровой длины, только не деревянного, а из какого-то синтетического материала. Палка как палка, ничего особенного. Не тяжелая, но увесистая.

— Двумя руками возьми, — вполголоса посоветовал Борис.

Саня послушался.

— Хорошая штука, да? — его товарищ как-то нехорошо осклабился. — По-моему, отличная. Главное — такой штукой не убьешь, даже не покалечишь. Но лупит — будь здоров и не кашляй!

— А это что? — Саня заметил, что кроме палки Борису выдали еще и странный металлический цилиндрик, похожий на баночку из-под энергетика.

— Бенгальский огонь, — зло пошутил «санитар».

— Итак! Третий десяток — ко мне! — скомандовал Никита и заговорил быстрым голосом: — Значит, так, друзья. Что мы делаем сейчас. Спускаемся и выстраиваемся вокруг дома. Пять человек встанут возле западного входа, остальные пусть выберут себе по окну и стоят напротив них. Окон много, хватит на всех. Что делать дальше — все знают. И — чтоб ни звука. Если спугнем — весь десяток будет оштрафован. И я в том числе. Все ясно?

— Никита, а я же в первый раз… — решился было напомнить Саня.

— Отлично, встанешь возле входа, — перебил десятник. — Все за мной.

Саня догнал его, тронул за рукав:

— А гимн петь не будем?

Никита посмотрел ему в лицо с неземной досадой во взгляде и ничего не сказал.

Десятки зашагали к «объекту».

— Ничего… — прошептал Борис, на ходу ткнув Саню кулаком в плечо. — Я в первый раз тоже дрожал. Ничего не бойся. И вот чего: когда все заорут — ты тоже ори.

— Чего орать?

— Чего? Да чего хочешь. Хоть «мама», — Борис засмеялся собственной шутке, которая ему так понравилась, что он решил ее продолжить: — Хоть «папа»!

В овраге было темно, сюда не проникал свет редких фонарей с пустыря. Горели лишь карманные фонарики в руках десятников. Никита жестами показывал своим подчиненным, куда встать, подталкивал ладонью в спину.

Борис, Саня и еще трое встали напротив входа: пустой дверной проем, под ним — невысокое, из двух ступеней, крыльцо.

— Все, никуда не денутся, — прошипел Борис. — Сейчас не теряйся. Как побегут — ебошь со всей дури. Чтобы они дорогу назад забыли. И руками их не трогай, упаси Боже, только палкой. Их потом дезинфицируют, наши палочки.

Саня не смог ничего ответить, не сделал товарищу замечание, что тот ругается вопреки всем правилам компании. Ему было физически плохо, даже немного начало подташнивать.

Он вздрогнул, когда справа от него заорал Никита, громко и весело, что-то вроде: «Ого-го-го-го!» Вопль подхватили остальные «санитары». Кто-то свистел, кто-то улюлюкал, кто-то просто истошно вопил: «А-а-а-а-а-а!» Саня тоже что-то орал, больше от страха, и не слышал сам себя.

Размахнувшись, Борис швырнул в дверной проем цилиндрик, который, упав, выбросил из торца целый сноп искр, осветивших внутренность заброшенного дома.

— Все, щас ломанутся! — гаркнул он в ухо Сане. Когда он кричал, его голос был особенно противным, будто школьный звонок.

Прямо на них из глубины помещения, кто-то уже бежал — невысокий, сутуловатый, с длинной бородой. Выскочил на крыльцо. В Санины ноздри ударил кислый мерзкий запах, от которого хотелось вывернуться наизнанку, — букет из мочи, дерьма и самогона.

«Санитар», стоявший рядом с Саней, Илья, подскочил к бородатому, повалил ударом палки по ногам и принялся обрабатывать — будто кресло выбивал. Еще двое — Борис в том числе — присоединились к нему. Палки взлетали в воздух и опускались на барахтавшегося бомжа, «санитары» продолжали кричать и улюлюкать.

Из здания выскочил еще кто-то, косматый, тощий и громко матерящийся, — судя по голосу, женщина.

— А ты куда?! — взвыл Борис, перекрыв голоса товарищей, и тотчас же ударил ее палкой в живот. Бездомная согнулась, рухнула лицом вниз и проворно поползла. Борис несколько раз ткнул ее палкой, пнул ногой в зад и заорал вдогонку:

— Чтоб я тебя больше тут не видел!

К двум «санитарам», избивавшим бородатого, подбежал Никита:

— Все, с него хватит. Теперь внутрь! Давайте, давайте! — он толкал подчиненных в спины.

Саня вбежал в здание вместе с остальными и оказался в просторной комнате, которая, видимо, задумывалась как фойе. Земляной пол. Обрывки газет. Битое стекло, жестяные банки. У стены — лежанки из тряпья, похожие на большие собачьи подстилки. Здесь же стоял стол, сымпровизированный из пустых деревянных ящиков, и ящики-стулья. На столе — газета вместо скатерти и пустые пузырьки из-под лечебной настойки.

— Хватит, напировались! — засмеялся один из «санитаров» и пинком развалил «стол».

— Вперед, вперед! — подгонял десятник.

От фойе через все здание шел коридор, озаренный мерцающим оранжевым огнем, — сюда кинули несколько световых шашек. «Санитары» продвигались вглубь, заглядывая в комнаты. Везде одно и то же: земляной пол, немного мусора и никого.

Еще одна группа шла навстречу.

— Эй, сколько у вас? — крикнул Никита.

— Трое! — отозвался другой десятник.

— И у нас двое, всего, значит, пятеро. Да, где-то так их и должно быть. Отбой! — скомандовал он.

— Как отбой? А второй этаж? — закричали «санитары».

— Нет никакого второго этажа. То есть этаж есть, но лестниц наверх не построили, — объяснил Никита.

Раздалось разочарованное мычание.

И это все? Саня пожалел, что не засек время. Вся операция заняла минуты три или чуть больше — так показалось ему. Теперь ему было не страшно и не противно… Чувство было странным, похожим на разочарование. Вот и вся операция: сорок человек с палками побили пятерых бомжей.

— Никит… Никита! — позвал Саня.

Десятник обернулся. Подождал, пока подчиненный догонит, приобнял его:

— Все хорошо?

— Это все, да?

— А тебе мало? Да, мы свое дело сделали. Хорошо проведенная операция — это час подготовки и пять минут работы. Завтра работаем здесь же. Убираем мусор.

— Никит, а обязательно было их вот так…

— Кого? Бомжей? В данном случае это была необходимая мера. Видишь ли, Александр, асоциальные элементы — это абсолютно неадекватные существа. Это животные. Животные не понимают слов, они понимают только ласку и грубость. А грубость они понимают гораздо лучше. Эти бомжи сюда больше не вернутся.

Они вышли из здания. Бородатого бродяги возле крыльца уже не было.

— Я заметил, что ты никого не ударил, хотя возможность была. Это твой выбор. У нас был случай, когда один маргинал кинулся на нас с ножом. Хорошо, что я был там и смог его лично обезвредить.

— А это вообще законно, что мы сделали?

— Да. Мы очищали здание, а эти бродяги на нас напали. Вполне законная самооборона. У нас сорок свидетелей.

— То есть если дойдет до милиции, то придется врать?

Никита крепко стиснул его плечо:

— Не врать, а излагать нашу версию. Это здание — собственность компании. Мы удалили с территории посторонних. Имели на это право. По своей воле они бы не ушли.

— А почему мы должны это делать, а не менты?

— Потому что у милиции есть более важные занятия. Александр, я надеюсь, ты понимаешь, что наша с тобой задача — не допустить утечки информации?

— Я никому не расскажу об этом, — мрачно пообещал Саня.

— Обещаешь?

— Обещаю. И не потому, что ты просишь… Не хочу, чтобы кто-то узнал, что я в этом участвовал…

«Санитары» возвращались к фургону, смеясь и шумно обсуждая охоту.

— Ты куда сейчас? — спросил Никита после того, как Саня сдал «инвентарь». — Домой?

— Нет, — значительно ответил Саня. Ему очень хотелось, чтобы десятник задал еще один вопрос, сам собой разумеющийся, но Никита коротко бросил:

— Понятно. Сегодня был особый день, так что завтра можешь даже немного опоздать. Но лучше не надо — заработаешь больше бонусов.

— Ага… — кивнул Саня. — А сам ты куда?

— У меня сегодня еще дела, — Никита бодро улыбнулся.

В этом городе было столько клубов, что и со счета сбиться недолго. «Ливерпуль» был, пожалуй, самым странным из них. И даже больше — самым странным из всех клубов, когда-либо виденных Максимом.

Он находился в старом полузаброшенном доме на окраине, среди гаражей и непонятных бараков, рядом с какой-то фабрикой, и состоял из одной большой комнаты, обитой изнутри войлоком. Ни сцены, ни сидений для зрителей. Пустое помещение, только в одном его конце стоят несколько колонок и на обычном деревянном столе — микшерный пульт. Больше похоже на репетиционную базу, но Элла рассказывала, что «Ливерпуль» — это именно что клуб, что здесь регулярно проводятся концерты. Поразительно!

На двери клуба висело несколько приклеенных скотчем газетных вырезок о смерти Майкла Джексона.

Внутри шла репетиция, но музыкантов было всего трое: девушка-вокалистка красиво пела в микрофон, субтильный гитарист в черной рубашке с коротким рукавом подыгрывал ей, сидя на табуретке, а барабанщик, невысокий юноша с непропорционально большой головой, изображал метроном, меланхолично отстукивая ритм одной палочкой по ободу барабана.

Увидев Эллу и Максима, они тотчас же прекратили играть. Вокалистка была одета в потрепанные джинсы и мешковатую футболку, вдобавок растрепана, — потому и выглядела не «звездой», как на вчерашнем концерте, а обычной девчонкой.

— Это Геля, — промолвила Элла, кивнув на вокалистку. — А это Мартин и Башка.

— Эллочка, привет! — Геля громко поцеловала ее в губы, коротко, но как-то совсем не по-дружески. То же самое сделал Мартин, встав с табурета и отложив гитару, а барабанщик Башка просто махнул палочкой — даже не стал из-за установки вылезать.

— Это Макс.

— Со вчерашнего дня фанат вашей группы, — добавил Максим. — А чего вас так мало?

— Остальные в запое, — женственным, немного манерным голосом сообщил гитарист, усевшись обратно на табурет. Геля устроилась на его коленях, а Мартин похотливо обнял ее за живот. Башка, воспользовавшись паузой, открыл банку пива.

— У Тяпы есть такая добрая традиция — после каждого концерта уходить в запой. На то он и Тяпа. А в этот раз он и Ромыча с собой прихватил. Так что сегодня репаем без них, — сказал Мартин.

— И какой смысл?

Если бы не девушка, сидящая на коленях у гитариста, Максим мог бы поклясться, что разговаривает с самым настоящим геем, таким слащавым голоском разговаривал Мартин.

— А почему нет, если за месяц вперед уплачено? — хмыкнул гитарист, откинув сползшую на глаза длинную черную челку, на фоне которой его тщательно выбритое лицо казалось особенно бледным. — А ему сегодня вообще ночевать негде, его пьяный папаша из дома выгнал, — он кивнул на ударника. Тот лениво поскреб затылок барабанной палочкой и кивнул.

— Лично я просто хочу выспаться, — сказала Геля. — Я вот с ним живу, — объяснила она для Максима, царапнув Мартина длинным черным ногтем по щеке, — и у нас дома постоянно тусует какой-то левый народ. А здесь хорошо, спокойно.

— Пива кто хочет — берите, — Башка мотнул головой куда-то вправо и вниз, Максим проследил за его взглядом и увидел на полу возле ударной установки картонную коробку.

— Дорогой Мартин Алексеевич! Вам не угодно? — с деланной вежливостью, совершенно не сочетавшейся с его грубоватым голосом, спросил ударник.

— Если можно, — улыбнулся гитарист, которому явно не хотелось лишний раз вставать со стула.

Башка вынул еще баночку и бросил Мартину. Другую взяла Элла. Максим тоже заглянул в коробку, надеясь найти там энергетик или хотя бы какую-нибудь колу. Нашлась только минералка без газа. Ну, хоть что-то.

Гости уселись прямо на пол. Максим достал КПК, включил диктофон. Сказал:

— Несколько вопросов можно?

Все, включая Эллу, посмотрели на него с удивлением.

— Я журналист, — объяснил Максим, мысленно добавив: «Есть люди, которые в это верят». — Хочу про вас написать для одного интернет-ресурса.

— О, про нас уже много где писали, — оживилась Геля.

— А толку… — бросил Мартин. — Че хоть за сайт?

— А куда первее возьмут, там и будет. Я пишу сразу на несколько сайтов, — соврал Максим. — Как только модератор одобрит, сразу скину ссылочку.

— Ну, давай попробуем, — одобрил гитарист.

Геля закурила длинную дамскую сигарету. Максим задал первый вопрос:

— Как давно вы играете?

— Я — с одиннадцатого класса. То есть уже лет шесть, — сообщил Мартин.

«То есть ему больше двадцати одного», — мысленно прокомментировал Максим.

— Гелька — она вообще поет с детства, — продолжал гитарист. — Но в настоящей группе впервые. Башка — барабанщик от Бога. А остальные — Тяпа и Ромыч — так, пионеры. Играть только-только научились. Собрались мы чуть больше года назад, да и то, можно сказать, первые несколько месяцев не играли в группе, а играли в группу. Потом немного сыгрались…

Это было не очень интересно Максиму, и он перебил:

— И много у вас появилось фанатов за год?

Геля с Мартином засмеялись.

— Да каких фанатов… На наши концерты ходят одни и те же люди, человек двадцать из нашей тусовки, но это не фанаты — просто друзья, — объяснила вокалистка.

— В чем вы черпаете вдохновение?

— Вот в чем, — Башка, смеясь, показал пивную банку.

— Да. Никаких особых стимуляторов мы не употребляем, если ты об этом, — жеманно проговорил Мартин и засмеялся. Максима не покидало ощущение, что гитарист сейчас назовет его «дорогушей» или как-то в этом духе.

— Нам нравятся… — Геля перечислила названия каких-то групп, которые мало о чем говорили Максиму. — А еще фанк! — спохватившись, добавила она. — Когда по телеку сказали, что Майкл умер, у меня истерика была.

— Она в детстве мечтала выйти за него замуж, — глумливо добавил Мартин.

— Да, а что такого?! — обиженно воскликнула вокалистка. — Он был такой… трогательный, такой искренний. Как ребенок.

— Как вы относитесь к религии?

Геля сделала преувеличенно большие глаза, став похожей на персонажа японского мультика.

— Эээ… — сказала она.

— Мы не сатанисты, если ты это имел в виду, — добродушно ответил Мартин. — Вот я крещеный, а остальные — кто как.

— Лично я верю в Бога, но не верю в религию, — заявила Геля. — Не верю, что эти смешные бородатые дяди могут мне рассказать о Боге что-то такое, чего я не знаю. Вот православные геи — они прикольные.

— А вы бы хотели основать собственную религию?

— Можно, — лучезарно улыбнулся Мартин и деланно вздохнул: — Только лень.

«Если они и впрямь были бы связаны с сектой, то уже начали бы меня агитировать», — подумал Максим. Эх, ведь так и знал, что эти ребята тут ни при чем. Хотя, может быть, они знают хоть что-нибудь?

— Мне очень понравилась ваша песня «Не стану взрослой». Слышал на концерте, а потом нашел у одного знакомого на компе…

— Ну да. Наш демо-альбом уже месяца три в сети болтается… — сказал Мартин.

— Кто автор песни?

— Мы с Гелькой. Музыка моя, слова — ее.

— Песня, надеюсь, не автобиографическая?

— Немножко, — призналась Геля. — Ну, ты же понимаешь, у каждого человека бывает такое состояние, когда хочется взять бритву и — как смычком по струнам.

— Как по струнам — это поперек, — отрезал Максим. — А вены режут вдоль. Все остальное — позерство.

Вокалистка покривила губами, изобразив недоумение, потом засмеялась:

— Будем знать! Только вряд ли нам это пригодится.

— У каждой рок-группы должна быть песня про наркотики, про алкоголь и про самоубийство, — сказал Мартин.

— А про секс? — захихикала Геля и ткнула его пальчиком в нос.

— А все остальные песни — про секс. Другие темы — по желанию.

— Про секс? А может, про любовь? — сказал Максим.

— Это одно и то же, — игриво произнесла Геля, ерзая на коленях у своего бойфренда. — Я тебе по секрету скажу, Макс: если кто-то пишет красивую песню про любовь, то он просто хочет трахаться. Все песни про любовь — они на самом деле про секс. Только иногда это очень хорошо замаскировано. А иногда — не очень. Вот мы в музыкалке разучивали одну песню про то, как баба мужику вечером минет делала. — Она откашлялась и запела красивым, чистым голосом: — Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоняя-а-а-а-ха-ха-ха… — Она расхохоталась, дрыгая ножками.

— Во-во, — мрачно сказал Максим. — Вы, музыканты, сочиняете песни про самоубийство, а люди верят. Слыхали? Два человека покончили с собой с интервалом в пару дней. Обоим в день самоубийства исполнился двадцать один год.

— Ну, слышали, конечно, — серьезно произнесла Геля. — Мне их жалко. Честно.

— Не, а вообще, тема интересная, — промолвил Мартин. — Я читал: оба покончили с собой в день своего рождения. Тут явно связь. Я вот понимаю, был случай, когда несколько школьников поубивали сами себя из-за того, что неправильно прошли игру «Файнал фэнтези 7». Но тут что-то другое. И возраст у них уже не тот, чтобы из-за игрушек кончать с собой…

— Одна из погибших перед смертью говорила, что не хочет взрослеть. Боится. Прямо как в вашей песне: не стану взрослой, и все тут.

— Если человек больной на голову, то музыка тут не виновата, — строго сказала вокалистка. — Он и без музыки себя запросто угробит.

— Говорят, тут секта замешана, — закинул Максим свою последнюю удочку.

— Может, и секта… — пожала плечами Геля. — Хотя Башка считает, что Вова Камушкин.

— Какой-какой Вова?

— Та-ак, — Геля вскочила с колен своего бойфренда. — Я отсюда сваливаю. Башке только дай волю, он тебе та-акой лапши на уши понавешает… У меня как раз сигареты кончились. Элка, добежишь со мной до магазина?

— Угу, — сказала Элла.

— Я провожу, — Мартин встал. — Тут до ближайшего магазина, который «24 часа», минут пятнадцать топать закоулками, — объяснил он непонятно кому. — Макс, ты с нами?

— Нет, я останусь.

— Ты точно не с нами? — уточнила Геля таким тоном, словно Максим только что упустил величайшее счастье в жизни.

— Да, да.

— Как знаешь.

— Купите мне энергетика, одну баночку!

— О‘кей!

Элла, Мартин и Геля вышли из клуба. Максим уселся на освободившийся табурет, разогнав рукой облачко сладковатого дыма.

Башка какое-то время рассеянно вертел в руках палочки. Сыграл небольшое соло, закончив его громким ударом по тарелкам. Спросил:

— Макс, ты читал «Жестяной барабан»?

— Гюнтера Грасса? Читал.

Башка закрыл глаза и принялся играть нечто, напоминающее тиканье часов. При этом он продолжал вести разговор с Максимом.

— Я купил как-то раз. Меня название заинтересовало, с профессиональной точки зрения. Помнишь, про что там?

— Ну, конечно. Мальчик не захотел расти и долбанулся башкой об пол. И остался карликом на всю жизнь.

— Во-во. Я сначала читал вообще без интереса. А как добрался до этого места — так и профигел. Это ж про Вову Камушкина!

Бум-бум-бум — это гулко и мрачно, будто шаги какого-то злого тролля, зазвучала бас-бочка.

— Вова Камушкин родился очень давно, еще во времена застоя, — Башка скрестил руки на груди, сунув палочки под мышки, его нога по-прежнему отбивала ритм бас-бочой. Голос барабанщика стал зловещим, каркающим. — И конкретно в нашем городе. Смышленый был мальчишка. С самого детства не мог понять, почему взрослые все время врут. Я не говорю сейчас про советскую идеологию. Хрен с ней, с идеологией. Взрослые врут в любой стране и при любой власти. Я даже примеров приводить не буду. — Он резко прекратил отбивать ритм бас-бочкой и сказал в наступившей тишине: — Ты сам это сделаешь. Тебе врали родители?

— Миллион раз.

— Ну?

— Ну, как-то раз первого января папа сказал: «Обещаю в этом году капли в рот не брать». И в тот же вечер напился в свинью и даже кое-что разбил.

— Стандартная ситуация. А посерьезнее?

— Посерьезнее… Вся папашина жизнь применительно ко мне была враньем. Он был либо пьяный и добрый, либо трезвый и злой. Когда трезвый — принимался меня воспитывать, очень жестко, придирался ко всему. Мог со мной несколько дней не разговаривать только потому, что я, допустим, забыл с утра с ним поздороваться, хотя он меня учил: по утрам нужно обязательно здороваться! — Максим чуть не зарычал, вспомнив об этом. — Постоянно орал: «Ты плюешь на мои слова!» И я ни разу не сказал: «Да, плюю, потому что мне они неинтересны». Я плакал. Потому что считал, что я такое дерьмо, что даже не могу ничего запомнить. Я просил: «Папочка, прости меня…», а он делал вид, что не замечает моих слез, и орал: «Разговор окончен!» Или, например, мы с ним идем на прогулку, а я забыл носовой платок. Так он потом целый день орет, что мне этот платок надо на шею привязать, как верблюду, — это он так говорил. Просто упивался моей беспомощностью. Приучал меня к своим дурацким правилам. Ну там, спать после обеда. Мне вот это было физиологически противно, а он почему-то считал, что я все делаю ему назло. И постоянно ставил себя в пример: дескать, он весь такой замечательный, а я идиотина, непонятно в кого. И ведь я верил ему. Только потом, совсем потом понял: педагогический дар у папаши просыпался, только когда он был злой, оттого что выпить хотелось. Представляешь, были времена, когда я его видел пьяным не чаще чем раз в неделю. Зато когда он напивался и валялся пьяный, я мог подойти к нему и пинища ввалить. Он утром все равно ничего не помнил. Вот так я и рос.

— А ты злопамятный, — одобрительно усмехнулся Башка.

— Да. Я как собака — зла не забываю никогда. И не прощаю никого, даже отца.

— Отца — понятно, а мать? Она тоже тебе врала?

— Да. Она постоянно говорила, что разведется с отцом. Так и не развелась. Она была слишком слаба для этого. И папаша мой — тоже слабак. Лет десять назад спился совсем. И мама в это дело втянулась… Я ненавижу этих людей, Башка.

— Во как, — прокомментировал барабанщик. — Вова Камушкин своих предков тоже не особенно любил. И как-то раз решил их обломать по полной программе.

Башка застучал дробь, убыстряясь с каждой секундой, — как барабанщики в исторических фильмах, когда мимо них на эшафот ведут осужденного на казнь.

— Он просто взял и выпрыгнул в окно! Парню было двенадцать! — прокричал он поверх своей дроби и так долбанул по тарелкам, что у Максима зазвенело в ушах.

— Было и осталось, — продолжил Башка. — Он не умер. Даже не сильно покалечился — так, пара переломов. Просто он перестал расти. Был подростком и остался навсегда. И понял, что это ему дар свыше. Про его дальнейшую судьбу разное рассказывают. Одни говорят, его семья куда-то переехала еще до развала Союза, — при слове «переехала» Башка стал имитировать на барабанах лошадиный галоп. — Другие — что они до сих пор обитают где-то здесь, только не известно, где. Говорят, что Вова нигде с тех пор не учился и не работал — закрылся в комнате и на улицу выходил только поздним вечером и гулял до утра. Самая интересная версия — что Вова Камушкин стал грозой педофилов. Вот представь, шел он как-то вечером по парку, ему уже было лет двадцать, но выглядел он на свои двенадцать. Подваливает какой-то толстый дядя: мальчик, ты чего один гуляешь, давай на машине подвезу. Вова, очень спокойно: ну давайте. Дядя отвез его домой, только к себе. Наобещал ему компьютерных игр, фильмов, еще чего-то. Запер дверь и начал обрабатывать: да я, я большой начальник, если ты сейчас мне не отдашься, и тебе будет плохо, и твоим родителям… Только он не знал, что имеет дело не с сопляком каким-нибудь, а с хищником. Вова сделал вид, что испугался, и полез дяде сосать. Дядя сел на диван, расстегнул штаны, зажмурился, а Вова достал шило и — раз! — воткнул ему в яйца. (В этом месте Башка от всей души врезал по барабанам.) А пока дядя на полу корячился, Вова поджег его квартиру и спокойно удалился. В общем, он и раньше взрослых не особенно любил — а после того случая просто возненавидел.

Длинное соло на ударных.

— Дядя сгорел заживо — посчитали за несчастный случай. И с тех пор Вова каждую ночь стал выходить на охоту. Ну, не каждую, а в теплое время года.

— И сколько маньяков он угробил?

— Тут вопрос не в том, скольких он угробил, а в том, скольких запугал. Угробил-то он, может, всего двух-трех уродов, а все остальное сделала народная молва. Факт есть факт, можешь проверить официальную статистику: за последние лет пятнадцать в нашем городе не было ни одного случая, чтобы какой-нибудь маньяк на детей нападал. По области — были, у нас — ни разу за пятнадцать лет. Во как.

— И к чему была эта история?

— А ты сам подумай: живет такой человек, очень злой и очень умный, который дико ненавидит взрослых. Рано или поздно он начнет собирать вокруг себя единомышленников и свою идеологию распространять: взрослая жизнь — это зло, умереть нужно маленьким.

— И что, все, кто погиб, были с ним знакомы?

— Не обязательно. Вова мог просто придумать свое учение, которое затем стало распространяться без его участия. Возьми Карла Маркса — он же тоже только книгу написал.

— Ага, понятно, — Максим потер виски. — Слишком много информации. И хватит уже долбить, а то башка трещит.

Башка повертел в руках палочки и отбросил их за спину.

— Ты всю эту легенду выдумал только что или когда читал «Жестяной барабан»?

— Легенды не выдумывают, — ответил барабанщик. — Они носятся в воздухе, как призраки.

— Ты правда думаешь, что Вова Камушкин тут замешан?

— Да ничего я не думаю. Да и нет никакого Вовы. Это легенда, Макс, ты же все правильно сказал.

— Но ведь он на самом деле существует?

— Может быть. А может, давно умер. Если честно, я и сам во все это не особенно верю, — признался Башка. — У тебя все записалось?

— Ах, да, — Максим выключил диктофон и спрятал КПК.

— Знаешь что, господин журналист. Если тебя интересует это дело с самоубийствами, то я мало чем могу помочь. Знаю ровно то же, что и ты.

— Плюс сказку о Вове Камушкине.

— Но это сказка, и ничего больше. Он якобы родился где-то здесь, но никто не знает, где именно. Так что забудь.

— Ладно.

Пауза затянулась. Барабанщик пил пиво. Максим сидел на стуле и вертел в руках собственную бейсболку.

— Слушай, Башка, а сколько времени прошло? Что-то наших долго нет. Можно начинать волноваться?

— А я уже. Неужели они правда в магазин потащились? Тут совсем рядом круглосуточный мини-маркет есть.

Стало как-то скучно. Башка какое-то время бродил по комнате, пиная валявшиеся кое-где смятые пачки из-под сигарет. Равнодушно спросил:

— С Элкой недавно встречаешься?

— Недавно, — сказал Максим. Врать не было смысла.

Барабанщик кивнул, будто другого и не ожидал услышать:

— И как она тебе? Только честно.

— У меня были и лучше. Но она миленькая.

— Ага, — согласился Башка. — Главное — не трындит без умолку, как остальные бабы.

— Точно.

Оба засмеялись.

— Да не, Элка — наш человек, — сказал Башка. — Уже знаешь этот прикол про тарелки?

— А?

— Ну, Элка, она очень любит разные компьютерные игрушки, особенно готичные — «Проклятые», «Алиса в Стране чудес» и т. д. Кушает она, как все нормальные люди, — за компом, в перерывах, когда уровни загружаются. Покушает — а тарелку спрячет в какое-нибудь неподходящее место. В ящик стола, например. Представляешь: ты лезешь в ящик за чем-нибудь и шмяк — вляпываешься в жирную тарелку.

Какая осведомленность, мысленно отметил Максим. Спросить ничего не успел — в дверь постучали.

Башка вздрогнул. Максим открыл рот, чтобы задать вопрос, но барабанщик вскинул указательный палец и прошипел:

— Тш-ш!

— Что такое? Это разве не наши? — шепотом спросил Максим.

— Нет… Наши не стали бы стучать. Вот дьявол, мне это не нравится… Ну, хрен с ним, — пробормотал он и крикнул: — Войдите!

В зале появился молодой человек в черных брюках и белой рубашке с короткими рукавами, открывавшими на всеобщее обозрение накачанные бицепсы. Блондин, стрижка короткая. Шея мускулистая, лицо широкое. И широкая улыбка, которую — Максим понял с первого взгляда — этот молодой человек не снимал даже дома.

— Привет оркестрантам, — сказал он, приподняв ладонь. — Наконец-то я вас застал, можем спокойно поговорить.

— О, Никитос, здорово-здорово, — смеясь, Башка пожал руку ночного гостя. — Как там поживает ваша секта?

При слове «секта» Максим посмотрел на незнакомца с особым интересом, а тот заметно посерьезнел:

— Михаил, ты вообще понимаешь значение этого слова? Почаще в словари заглядывай.

Он обернулся к Максиму, протянул руку:

— Никита Гуреев, компания «Третья планета».

— Максим Метелкин… просто Максим Метелкин.

— Тоже по музыкальной части подвизаешься?

— Нет, я так — фанат.

— О, понимаю, — усмехнлся Никита. — А мы раньше не встречались?

Максим нахально пробежался взглядом по Гурееву с головы до ног и обратно:

— Не, не думаю.

— А где остальные?

— Сейчас будут, — пообещал Башка. — Не торопишься?

— Вообще-то тороплюсь. Мне еще выспаться бы не помешало.

— Все равно жди. Я от лица всех переговоры вести не буду.

Никита понимающе кивнул. Бросил взгляд на Максима:

— Максим, а ты чем вообще занимаешься?

— Много чем.

— Работаешь?

— Работаю.

Сейчас главное не сказать, что безработный — иначе этот корпорат обрушит на него целый Ниагарский водопад пропаганды своей компании.

— Журналист он, — подсказал Башка.

— И много платят в наше время журналистам? — Никита продолжал улыбаться, однако было заметно, что он слегка напрягся — «внутренне собрался», как говорят. Не любишь нашего брата, с усмешкой подумал Максим, а потом усмехнулся еще раз — когда осознал, что ненароком причислил себя к пишущей братии.

— Интересно, а почему я не спрашиваю: много ли платят сотрудникам «Третьей планеты»? — парировал он. — Вот ты — ты много получаешь?

— Достаточно.

— Конкретнее, если можно: должность, сумма?

— Настоящий журналист! — засмеялся Никита и тут же ушел от темы: — Где можно почитать твои материалы? В сети есть?

— Дай ручку с бумажкой, напишу сайт.

Позолоченная ручка и фирменный блокнотик с эмблемой «Третьей планеты» нашлись у Никиты в переднем кармане рубашки.

— Отлично, — кивнул корпорат, мельком глянув на запись, и вернул канцпринадлежности обратно в карман. Максим ухмыльнулся: на месте Никиты он обязательно спросил бы: а что это за сайт такой — navsionas.ru?!

Вместо этого Никита стал рассказывать о корпоративной газете «Терра», которой катастрофически не хватает хороших журналистов. Максим делал вид, что слушает, и даже не задавал каверзных вопросов. Дискуссия с такими, как Никита, — дело бесполезное.

Вернулись Геля, Мартин и Элла. В помещении опять стало шумно. Вокалистка и гитарист о чем-то разговаривали, заглушая слова друг друга громким смехом. Геля была какой-то чересчур возбужденной, она тараторила так быстро, словно перед этим чего-то нехорошего вынюхала. И даже не словно, а наверняка. Максим, завсегдатай притоноподобных игровых салонов, столько раз за свою жизнь наблюдал эти симптомы, что не спутал бы их ни с чем.

Увидев Никиту, они прыснули:

— О-о, кого к нам занесло!

— Здравствуйте, господа музыканты, — корпорат солидно пожал руку Мартину и поцеловал ручку Геле.

Элла была, как обычно, молчалива. Максим взял ее за руку.

— Все нормально?

— Угу.

— Ты это… с чем пожаловал? — спросила Гелька у Никиты, давясь смехом.

— Все с тем же. Принес вам выгодное предложение.

— Выступать на ваших драных корпоративах?

— Во-первых, наши корпоративные вечера не драные, — вежливо поправил корпорат. — Во-вторых, вознаграждение предлагается более чем достойное.

— А что, больше желающих нету — за такое-то вознаграждение?

— Желающие есть, но желания мало. Важен уровень игры. В нашем городе, кроме вас, больше нет молодежных ансамблей такого уровня…

— Угу, угу… — перебила Геля со скучающим видом. — Короче. Условия те же самые?

— Да. Вам придется немного поменять репертуар. Вот, — Никита вынул из заднего кармана брюк сложенный лист бумаги. — Примерный список, составленный по результатам опроса наших сотрудников, — что они хотели бы услышать в живом концертном исполнении. Данные самые свежие — буквально сегодняшние.

— Ну-ка, ну-ка… — Геля и Мартин склонились над развернутым листком. Между ними втиснулся Башка.

— Как можете видеть, основных категорий три: российская эстрада, советская эстрада и международные хиты. В соотношении 40 % — 40 % — 20 %… — Объяснял Гуреев.

— Ой, тут даже «Песенка про пять минут» есть! — взвизгнула Геля.

— …Ваша задача — сыграть как можно ближе к оригиналу. Свои собственные песни тоже можете играть, одну-две, но только чтобы там не было разной чернухи — самоубийств и всего такого…

— Никитушка, «как можно ближе к оригиналу» — это неинтересно, — своим обычным комически-жеманным голосом проговорил Мартин. — Вот кавер в стиле грайндкор — это было бы круто. Давно мечтал играть грайнд.

— Он что-то повернул на пульте, схватил гитару и заиграл что-то больше похожее на рев мотора, чем на музыку. Башка тут же прыгнул за барабаны и принялся колотить изо всех сил, а Геля принялась рычать в микрофон что-то неразборчивое — с ее тоненьким голосом это получалось просто уморительно.

Это продолжалось около минуты. Никита терпеливо подождал, пока музыканты прекратят баловаться, и сказал:

— Изучайте список, думайте. Об остальном поговорим, когда у вас будет более рабочее настроение.

— Мы тоже пойдем, — добавил Максим. Он уже узнал все, что хотел.

— Да ладно, оставайтесь, — предложил гитарист. — Хотя чего… Полноценной репы все равно не будет…

— Кстати, а где мой энергетик? — поинтересовался Максим.

Этот невинный вопрос подействовал на парочку очень странно: сперва было недоуменное молчание, потом Геля громко захихикала, а Мартин пояснил:

— Это… ну… короче, там не было.

Максим усмехнулся. В «24 часа» не было энергетиков? Шутить изволите!

— Счастливо.

Башка махнул на прощание палочками. Мартин крепко пожал руку, а Геля неаккуратно поцеловала Максима, обслюнявив всю щеку.

— Будьте осторожны, тут какое-то бычье тусуется! — шепнула она.

«Хм… Все-таки бычье есть везде, даже тут», — отметил Максим мысленно.

Какое-то время шли молча. Интересно, подумал Максим, а Эля тоже принимала какую-нибудь гадость? Впрочем, ее дело.

«Бычье», о котором говорила Геля, стояло возле гаражей, под фонарем. Двое парней с туповатым добродушием на бордовых мордах и плюгавый мужик не то с длинной щетиной, не то с короткой бородой. Максим бегло осмотрел их, на ходу скосив глаза в сторону, чтобы не привлекать их внимание поворотом головы. Парни были одеты в потасканные спортивные костюмы и скорее напоминали простых сельских ребят, чем уличную городскую шпану. Поразительно похожи друг на друга — явно братья. Мужик в рваном свитере и мешковатых, не по размеру, брюках, похоже, имел за плечами срок-другой, но и его, пожалуй, можно было не опасаться.

Один из красномордых парней обернулся к Максиму и его спутникам. Спросил грубоватым голосом:

— Курить есть?

— Нету, — спокойно ответил Максим не замедляя шага.

Парень разочарованно отвернулся.

— Мы не курим! — весело воскликнул Никита, остановившись.

Это было неожиданно. Максим и Элла так и застыли.

Красномордый снова повернулся к ним:

— Ну молодцы, хуле. Спортсмены, — усмехнулся он и опять отвернулся.

— Да, я занимаюсь спортом, — продолжал Никита, уже шагая в его сторону. — Тренировки три раза в неделю. Плюс ежедневная зарядка.

Теперь на него смотрели все трое.

— Те че надо ваще? — спросил второй красномордый брат, державший в руке пивную бутылку.

Элла тянула Максима за футболку. Тот жестом приказал ей успокоиться: ему было очень интересно, чем все это закончится.

— Я просто хотел узнать: а как вы проводите свободное время? — он указал на того, кто спрашивал курить.

— А тебя это колебёт?

— Во-первых, я попросил бы не применять ко мне подобную лексику, — судя по голосу, Никита продолжал улыбаться, — во-вторых, отвечать вопросом на вопрос невежливо.

— Святые покемоны, неужели он это на полном серьезе… — прошептал Максим себе под нос.

К Никите подошел мужик в рваном свитере.

— Ты че до пацана докопался? — хмуро спросил он. У этого господина лицо вблизи оказалось даже не красным, а каким-то лиловым. — Ты че, в натуре, беспределом занимаешься? — он толкнул Никиту в грудь.

— Нельзя ли успокоиться… — попросил Гуреев.

— Что?!

— Вы какой-то нервный.

— Кто нервный? Ты нервный, епт! Ну! Вали! — мужик толкнул его сильнее, потом схватил за рубашку. Что-то треснуло — наверное, оторвался карман.

Раздался глухой звук удара. Мужик тут же рухнул, будто у него ноги подломились. Удар был таким быстрым и неуловимым, что Максим сперва даже не понял, что произошло.

Осознание пришло чуть позже, спустя пару секунд, когда в атаку кинулись оба красномордых брата. Один из них, с пивной бутылкой в руках, почему-то побежал на Максима.

Пинок в пах — парень согнулся, выронил бутылку. Максим тотчас же подхватил ее с асфальта и с силой опустил на массивную голову красномордого. Тот свалился на утрамбованную землю, обливаясь кровью и пивом.

Никита, успев расправиться со вторым братом, подскочил к Максиму и Элле:

— Пойдемте, пойдемте отсюда.

На бегу Максим выкинул горлышко бутылки в первый же попавшийся мусорный бак.

Выбравшись из трущоб на одну из центральных улиц, перешли на шаг.

— Грязно дерешься, — заметил Никита.

Максим невесело усмехнулся:

— Грязно дерусь? Хе-хе. Грязно дерусь… Грязно дерется тот, кто первым нападает. А для обороны все средства хороши. Каратист, что ли?

— Нет. Боксер.

— Боксер — это да. Это рул, — Максим прислонился к стене, от волнения его немного пошатывало. — Я вот… — он сделал глубокий громкий вдох. — Я вот когда-то пытался ходить в карате. Понял только одну вещь: все эти маваши-гери — это, конечно, здорово, да, угу. Только… только за всю историю человечество не придумало приемчика лучше, чем старый добрый пинок по яйцам.

— Нельзя бить людей ногой в пах. Нельзя бить человека бутылкой по голове.

— С какого хрена?

— Есть же мужской кодекс чести!

— А с какого хрена я должен соблюдать этот кодекс?

Никита внимательно посмотрел ему в лицо.

— А я тебя раньше встречал, — уверенно произнес он. — Ты со своей девушкой пил коктейли в парке, вчера вечером.

— Со мной, — напомнила Элла.

Максим несколько секунд изучал Никиту взглядом:

— Да, теперь и я тебя узнал… В белой рубашечке у тебя гораздо более осмысленный вид, дворник.

Тот даже не поморщился. У него был забавный вид: рубашка распахнута, полуоторванный карман висит. Никита проследил за взглядом Максима — застегнулся, оторвал карман.

— Кодекс чести… — вдруг сказала Элла ехидно. — А когда вы бомжей палками бьете — это тоже по кодексу чести?

Максим чуть не расхохотался, увидев, как тает несокрушимая улыбка Гуреева.

— Откуда у вас такая информация? — спросил он, изо всех сил стараясь сохранять прежний самоуверенный тон. Получалось не очень.

— Откуда-откуда! Это все знают!

Никита перевел взгляд на Максима и заговорил таким тоном, словно оправдывался перед ним:

— Да, нам часто приходится работать на разных заброшенных объектах… И приходится сталкиваться с асоциальными элементами. Случались нападения на «санитаров», двое даже был ранены. Теперь мы принимаем превентивные меры…

— Они знаешь как делают? Целой толпой окружают дом, кидают внутрь световые шашки и орут. Бомжи в панике выбегают — а они их палками, палками, — сообщила Элла.

— Если можешь предложить более эффективный способ — предлагай, — отрезал Никита. — Была идея выкуривать бомжей слезоточивым газом — не прижилось. Бывает, что газ подолгу не выветривается, особенно в подвальных помещениях, это затрудняет дальнейшую работу.

— А зачем газ? Сделал бы все сам, в одиночку, по кодексу чести, — предложил Максим. — Заходишь в подвал, к бомжам: одному — хук справа, второму — хук слева… Как вон тех ребят опрокинул, — Максим ткнул большим пальцем через плечо.

— Я ценю твое чувство юмора, — Никита опять улыбался как ни в чем не бывало.

— Слушай, ты, боксер! Какого хрена ты с этими уродами вступил в дискуссию? Что, руки зачесались?

— Если бы эти парни были адекватными, они бы не полезли в драку. Я просто хотел поговорить.

— А ты что, сам не видел, что они неадекватны? — заорал Максим. — Блин, мы бы спокойно прошли мимо, если бы не твой глупый выпендреж!

— Максим, тебе обязательно нужно посетить наши тренинги. Тогда бы ты узнал, что с любым человеком можно наладить вербальный контакт. Хоть с пьяным, хоть с каким.

— Ага, я видел, как ты налаживал контакт.

— Эти парни были совсем неадекватны.

— А ты на что вообще надеялся? Что они с тобой будут сюси-пуси разводить?

— Спокойной ночи, Максим. Обязательно посети наш тренинг. Центр развития, вторник, четверг, суббота, в 18.00. Первый раз — бесплатно. Все, до новых встреч, — Никита пожал Максиму руку, развернулся и ушел быстрым шагом.

— Я от него просто шизею… — пробормотала Элла. — Это не человек, это марсианин какой-то.

— И не говори. Я раньше таких встречал. Им за год-два так мозги пропаривают, что смотреть страшно…

— Максик, а мы куда?

— Домой.

— К тебе?

— Ты — к себе, я — к себе.

— Как так? — она остановилась как вкопанная.

Единственный фонарь. Старый огромный дом с аркой, ведущей во двор, — такое здание очень уместно смотрелось бы в Петербурге. Вокруг ни души.

— Ну, вот так…

— Максик, ты обиделся? На что?

— Нет.

— Ты расстроился из-за Никиты, из-за этой драки?

— Да нет же! Просто хочу сегодня спать один. Я имею на это право?

— Да, конечно… — растерянно произнесла Элла. Она придвинулась к Максиму, упершись в него своим большим бюстом. Поцеловала в губы — точнее, схватила их своими губами и попыталась всосать в себя. Вчера Максиму показалось, что Элла не умеет целоваться, а теперь он вдруг понял, что Элле просто нравится «целоваться» именно так. У каждого свой стиль, что ни говори.

Он обнял девушку, завел в арку, прижал к стене и стал целовать, но не в губы, а ниже: подбородок, шея. Элла зажмурилась и запрокинула голову. Ей было сладко настолько, что Максим это почувствовал и в одну секунду возбудился до предела, хотя еще минуту назад хотел только спать. Ему словно сделали укол адреналина пополам с виагрой. Бешено колотилось сердце, не успевшее успокоиться после недавней драки.

Правой рукой обминая грудь Эллы, левой он развязал розовый шарфик, чтобы не мешал целовать девушку в шею. Под шарфом обнаружилось здоровенное фиолетовое пятно, которого еще вчера не было, — при свете фонаря кровоподтек был отлично виден.

Максим остановился. Секунд через пять Элла перестала ерзать спиной о стену, открыла глаза и будто очнулась. Во взгляде ее была тревога.

— Что это? — очень строго спросил он.

Вариантов ответа было всего два.

Либо это синяк, след от удара, — тогда обидчику Эллы не поздоровится, Максим запросто мог это организовать.

Хуже, если это засос. Максим не собирался ревновать Эллу ни к кому, это было бы глупо, — но будет неприятно, если она развлекается с кем-то без предохранения. Не хватало подхватить какую-нибудь заразу и испортить себе последние беззаботные дни.

Элла сделала самое глупое, что могла: промолчала, вместо того чтоб хотя бы соврать. Максима это рассердило:

— Ты точно не хочешь мне ничего сказать?

Молчание.

— Пока, Эля. — Он развернулся, но девушка схватила его за руку.

— Максик, — сказала она, глядя под ноги.

— Элька? — передразнил он.

— Мне нужно… ну… я не знаю… — она готова была расплакаться.

— Да, детка?

— Можно я попрошу у тебя кое-что…

— Ну?

— Максик… можно я поживу у тебя немного… хотя бы пару дней. Мне некуда больше идти. Пожалуйста.

Кажется, она не шутила. Максим был окончательно сбит с толку. Обняв прильнувшую к нему Эллу и гладя ее по голове, он сказал:

— Ну, ладно…

Он мог бы поставить ей условие: либо ты расскажешь, откуда синяк, либо топай куда подальше. Но не стал. Прав был Костя: у него комплекс Че Гевары, или Дон Кихота, или Супермена — называй как хочешь. Максим не мог отказать человеку, который просил его о помощи. И не мог злиться на этого человека.

Да, он больше ничего не спрашивал у Эллы. Он опять привел ее домой, где все спали. Напоил горячим чаем с домашним печеньем (кто его испек, интересно? уж не Вадимка ли?). Уложил в кровать. Элла очень хотела его отблагодарить, но Максим предпочел отключиться. Если эта девчонка все равно теперь обитает здесь, то секс можно отложить на утро.

На этот раз ничего особо страшного ему не снилось. Просто-напросто его прошлое, те времена, когда игра «Квейк» была новинкой. Игровой салон «Мираж», знакомое до сблева душное полуподвальное помещение, с деревянным скрипучим полом и узенькими окнами под самым потолком. Стены оклеены постерами из журналов про компьютерные игры. От табачного дыма и едкого запаха пота не продохнуть. «Мираж» был легендарным местом, первым в городе игровым салоном, открывшимся чуть ли не в конце восьмидесятых, — тогда там стояли списанные из какого-то НИИ советские «Корветы», которые лишь году к 1994-му заменили на IBM. И хотя от посетителей всегда было не продохнуть, прибыль у салона была невысокой, — поэтому к тому времени, когда Максим стал завсегдатаем этого салона, «Мираж» перешел на круглосуточный режим.

Сюда ходила в основном мелюзга школьного возраста, целыми толпами — один играет, остальные стоят за его спиной и галдят. Появлялись и взрослые парни, лет 20 — 25-ти, с хулиганским прошлым и полубандитским настоящим. Максим более-менее общался только с одним из них, Рустамом, смуглым и вечно небритым амбалом. Рустам работал в автосервисе, каждый вечер после работы приходил в «Мираж», приносил с собой салаты в стеклянных банках, печенье, булки, паштеты, выпивку и оставался до утра, затем снова шел в свой автосервис. (Максим частенько ломал голову над вопросом: когда же этот железный человек спит? Впрочем, потом и в его жизни настал момент, когда он практически перестал спать.) Разговаривал без акцента. Играя по сети с малолетками, вел себя по-детски шумно. Громко ругался каждый раз, когда его убивали, вскакивал со стула, намереваясь расправиться с обидчиком — уже не виртуально, а «в реале», — но тут же садился обратно и заново вливался во всеобщую бойню.

Из всей этой компании Рустам был самым адекватным, его друзья — угрюмые жлобы, которые могли и в морду дать, если считали, что кто-то из остальных игроков жильдит (слова «читерство» не понимали). Могли выкинуть непонравившегося посетителя из салона, а потом доиграть оплаченное им время. Отжимали деньги у кого-нибудь из салаг. Пили самогон под молчаливое одобрение администратора (сонного металлюги-сатаниста, который и сам не прочь был рассосать на рабочем месте бутылочку пива или чего покрепче). В пьяном виде были способны на все. Максима, впрочем, не трогали — уважали в нем «отца», то есть талантливого игрока. Лишь иногда брали денег в долг, без отдачи, — да и то когда поблизости не было Рустама (он и Максим постоянно играли в паре, вдвоем против всех, — и неизменно побеждали).

Максима начинало в буквальном смысле трясти, когда кто-то из этих парней появлялся в салоне. Как-то раз они при нем обсуждали, как опустили одного пацана, который был должен им денег и не вернул. Максим слушал это и вдруг понял, какое он ничтожество в их глазах и как легко они смогли бы с ним расправиться, если б захотели. Да, он боялся этих людей, искренне боялся, но в салон ходить не переставал: ему негде было больше проводить время, свободное от школы, а дома было хуже, чем где бы то ни было.

Снилось Максиму, что он завис в «Мираже» на целую ночь и не может никуда уйти, потому что за дверью салона бегают в темноте какие-то странные существа, громко ухают и скрежещут. И никто не может объяснить Максиму, что это за чудовища там, снаружи. Админа нет, а все остальные только плечами пожимают, не отрываясь от компов. «Ничего, — говорит Рустам, — пусть только попробуют сюда влезть». Он добродушно смеется и хлопает себя по карману. Все знают, что там лежит пистолет ТТ, Рустам иногда его достает и по-детски хвастается. Когда Рустама нашли мертвым у него дома, рядом валялся этот самый пистолет. Итог следствия — неосторожное обращение с оружием. Никого даже не смутило, что единственная пуля, выскочившая из ствола ТТ в результате этого «несчастного случая», угодила парню точно в сердце.

Текст: «Уйду». Магнолия, 15 лет. Источник: young4ever.org