Не судьба (СИ)

17

Руслан

Я идиот. Полный кретин! Как я мог думать, что одна ночь может утолить мой голод, а холодное, жестокое, мстительное равнодушие на утро может утихомирить тот хаос, что творится в душе.

Стало только хуже.

Раньше воспоминания о ней были блеклыми. А сейчас подушечки пальцев до сих пор покалывают от желания вновь ощутить нежность ее кожи, обонятельные рецепторы остро реагируют на любые запахи, напоминающие о ней. Словно заезженной пластинкой в голове крутятся звуки ее стонов, шепота моего имени. А перед глазами она. Чувственная, страстная, красивая до рези в глазах и боли в паху.

Я словно наркоман, который когда-то слез с иглы, а спустя годы снова ширанулся.

Все эти чувства вызывают лишь отвращение к себе.

А ведь с той ночи прошло почти три недели. Кажется моя ненависть к ней приобрела новые оттенки. Теперь она имеет цвет и запах, становится осязаемой.

— Руслан Тимурович, к вам посетитель. Он в фойе на первом этаже, — слышу голос секретаря через селектор, — Орловский Петр Михайлович.

Мне понадобилась целая минута, чтобы сообразить, кто это. Сердце непривычно подскочило. Что ему надо? А вдруг с Аней что-то случилось?

— Пусть его пропустят, встреть и проводи ко мне, — выдавливаю из себя.

Через несколько минут в дверь стучатся, не успеваю разрешить войти, как она открывается, Марина учтиво пропускает гостя. Перед уходом спрашивает нужно ли принести какие-нибудь напитки. Петр Михайлович вежливо отказывается.

— Добрый день! Все в порядке? Чем обязан? — мой голос звучит не очень дружелюбно, но это от волнения. Потому что выглядит отец Ани непривычно подавленным, растерянным. В прошлом мы не раз выпивали с ним во время семейных ужинов. И даже будучи изрядно пьяным всегда выглядел сурово, уверенно. Настоящий генерал.

— Да, ты извини, если потревожил. Но однажды я уже остался в стороне. Я же вижу, что-то произошло опять между вами. Она так мучается, но упрямо делает вид, что все хорошо. Жалеет мать, меня старика, непутевого отца. Я во многом виноват перед тобой, Анечкой. Не знаю, как она нашла в себе силы меня простить. Надеюсь и ты сможешь. Хотя пойму, если вместо прощения получу по морде.

— Петр Михайлович, ближе к сути, — поторапливаю его.

— Ты пойми, ей же всего 16 было. Маленькая совсем была. Для меня по крайней мере. Несколько месяцев реабилитации, депрессия. Мы тогда еще сына нерожденного потеряли, Маша так вообще позвоночник повредила. Был риск, что она не сможет ходить. Не до того было. Потом думал успею рассказать. Глазом моргнуть не успел, как Анечка вымахала. Девушкой стала взрослой. А потом у вас все так быстро закрутилось, завертелось. Хотел с тобой по-мужски поговорить, объяснить. Не успел. Анька сама все узнала и все решила. Запретила мне вмешиваться. А я из-за чувства вины смолчал.

— Так, стоп! — останавливаю этот сумбурный поток слов, значение которых не могу уловить. — Вы можете нормально объяснить, в чем дело?

Давно я не любовался ошеломляюще красивым видом, который открывается из панорамного окна моего кабинета. Внизу кипит жизнь, люди снуют туда сюда, машины медленно, но движутся. Даже солнце не стоит на месте, неспешно скрываясь за горизонтом, окрашивая небо в кроваво-красный цвет. Лишь я стою, вновь и вновь возвращаясь к прошлому. Уже столько лет. Но лишь сегодня картинки из прошлой жизни сложились в единый пазл, отвечая на мой единственный вопрос: “Почему?”

Откровение Петра Михайловича выбило почву из под ног.

Он думал, что знание истины поможет мне найти путь к пониманию и прощению. Впрочем, как и я. Но мы оба ошибались.

Разворачиваюсь, хватаю со стола ключи и иду на выход.

По дороге пытаюсь рассуждать здраво, но не получается. Пробки, идиоты на дороге лишь распаляют яростный огонь внутри. Прошу Марата через Таню пробить номер Ани. Он не подводит, справляется за пару минут.

Даже не помню, как добрался, пришел в себя, только, когда припарковался во дворе ее дома. Набираю Аню, и гудки отдаются звоном в ушах.

— Да, — ее голос звучит безжизненно.

— Я внизу, выходи.

— Рус, — выдыхает удивленно, — я не могу, я… — она мнется, пытается придумать отговорку.

— Не спустишься, поднимусь сам. У тебя три минуты. Время пошло, — сбрасываю звонок.

Ее дом хоть и в хорошем районе, плохо освещен. Потому свет, пробившийся из-за открытой двери подъезда сразу привлекает внимание. Ее и без того миниатюрная фигура кажется еще меньше. Вся сжавшись, закутавшись в кардиган в теплый летний вечер идет к моей машине.

Выглядит так, словно идет на заклание.

Я не выхожу ей на встречу, жду когда сама откроет дверь и сядет в машину. Я вообще не двигаюсь, боюсь стоит пошевелиться и меня взорвет. Наворочу дел.

Я должен услышать все от нее.

— Зачем ты приехал? — спрашивает тихо, устроившись на сиденье смотрит перед собой.

— Сегодня приезжал твой отец, — говорю тихо, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. Аня вздрагивает, широко распахивает глаза. В них плещется страх и ожидание.

— Что он сказал?

— А ты не догадываешься? — вкрадчиво отвечаю вопросом на вопрос.

— Он не должен был, — мотает головой, вызывая новый прилив гнева.

— Давай, Анютка, — рычу, из последних сил сохраняя самообладание, — говори, твою мать! Исповедуйся!

Аня зарывается руками в свои волосы, еще больше съеживается.

— У меня была задержка. Я думала, что забеременела, обрадовалась. Правда, я хотела этого. Моего врача, маминой подруги не было. Меня принял другой специалист, он и рассказал мне, как обстоят дела. С тех пор ничего не изменилось. Детей я по-прежнему иметь не могу. Я хотела тебе рассказать, но я знала, что ты из благородства не оставишь меня. Обречешь себя на будущее без детей, а меня на пожизненное чувство вины. Я этого не хотела. Ты так хотел своих детей. Вот я и… — замолкла, глотая слезы.

— Из благородства? Я бы остался с тобой из благородства, блять? — заорал я.

— Ты постоянно говорил о детях! — мгновенно подобралась она. — Твои родители тоже. Твоя мама все время мне звонила и намекала о внуках. Постоянно!

— Ты должна была сказать мне! Должна! Ты не имела право решать за меня!

— Возможно ты прав. Но я верила и верю, что поступила правильно. Я хотела, как лучше для тебя.

— Вот значит, как? Выходит, что благородство из нас обоих прям так и прет, да? Только свое благородство можешь засунуть себе в задницу! — рявкнул, встряхивая ее за плечи. — Хотя бы сейчас будь честна со мной до конца. Ты же просто струсила! Ты не обо мне думала. О себе. Думала, что я взбрыкну со временем и сам от тебя уйду? Так?

— Нет! Нет! — плачет, вырывается. — Не правда. Я хотела, чтобы ты был счастлив, — орет истошно. В какой-то момент ей удается освободиться из моих тисков и убегает. Как всегда. Подрываюсь за ней, ловлю ее.

— Я тебя любил, дрянь! — рычу в ее заплаканное лицо, впервые в жизни меня не трогают ее слезы. — А ты заставила меня мучиться, терзаться вопросами! Ты жалкая эгоистка. Ты и твои родители!

— Не надо. Они ни в чем не виноваты. — ее голос теряет силу, как и тело. Кажется, что она держится, только потому что я крепко стискиваю ее предплечья.

— Они все знали. Видели своими глазами, как я тут с ума сходил, подыхал без тебя. Они могли давно закончить мои мучения. Пока ты там строила новую жизнь.

— Ты тоже не отставал! — неожиданно встрепенулась, уверенно встала на ноги, стряхивая мои руки. — И года не прошло, как семьей обзавелся. Ты тоже тогда будь честен до конца. Сейчас, имея сына и дочь, которых я никогда не смогла бы тебе родить. Задай себе один вопрос. И честно ответь на него. Что было бы, если бы я призналась?

— Не смей, — процедил сквозь зубы, сжав ее шею, прижал спиной к моей машине, — говорить о моих детях. Даже не думай попрекать меня детьми! Не смей прикрываться ими, чтобы оправдать свою трусость и предательство.

— Аня, — слышу голос за спиной, отец Ани оттесняет меня от нее. Довольно сильно и резко толкнув плечом. Подхватывает ее, прижимая к себе. — Руслан, зря я к тебе пришел. Как ты смеешь так с ней?

— Папа все в порядке, — шепчет Аня. Я же игнорирую Петра Михайловича. Даже не смотрю на него.

— Ты никогда не узнаешь, что было бы если… А я знаю, — бросаю ей, перед тем, как обойти машину. На секунду в ее глазах промелькает понимание и болезненное отчаяние.

Но мне все равно. Мне действительно все равно.

Этот день принес мне не только ответы на вопросы, но и облегчение.

Теперь кажется наша история действительно закончена. Нет больше той боли, только злость. Переболел. Кажется наконец избавился от своего наваждения по имени Аня.