Глава 24

Габриэль

Так и происходит.

Она пытается избегать меня.

Пытается.

И не получается.

Каждый вечер мы ужинаем, она садится рядом со мной, мы разговариваем.

Теперь я все чаще замечаю, что она рисует, ее этюдник почти до отказа заполнен красивыми платьями и другими вещами. За последние две недели я много раз заглядывал в него, делая снимки понравившихся работ, чтобы сохранить их.

Как и обещал, я организовал ей занятия, чтобы она могла начать работать над достижением своей цели, но они начнутся в начале следующего семестра, здесь, в доме.

Хотя в городе еще не все было спокойно, и я терял все больше акций и людей в кровавых перестрелках и полуночных ограблениях, после нападения на дом стало потише. Я укрепил территорию, нанял больше людей, установил больше камер, заменил окна в доме на армированные стекла и усилил меры безопасности и блокировки. Амелия не была в опасности в моем доме, в нашем доме.

Моя жена была в безопасности здесь. Со мной.

Даже если она боролась с этим на каждом шагу.

Она не позволяла мне снова приблизиться, не позволяла поцеловать ее, утонуть в ее запахе, но она сломается. Я был терпелив. Я не хотел брать то, что она не готова была отдать.

Но я знал, что это не проблема влечения. Она хотела меня.

Я видел это в каждом украденном взгляде, в каждом едва заметном движении ее тела, начиная с того момента, когда она застала меня в домашнем спортзале, тренирующегося в одних трусах, и тайком любовалась мной, когда думала, что я не вижу. Ее бедра были прижаты друг к другу, и она наблюдала за этим практически до конца.

Она мучила себя.

И если кто и знал, что такое пытка, так это я. Она будет продолжать, она будет держаться за эту упрямую решимость и противостоять смятению внутри себя. Она будет отказывать себе в том, что хочет и в чем нуждается, потому что в ее голове, в этот момент, это было правильно.

Насколько я понял, девушка боролась всю свою жизнь. Она видела больше трудностей, чем многие другие, справлялась с болью, как с валютой, а я все еще разбирался в этом.

Как человек, у которого есть все, я хотел заслужить ее секреты и ее прошлое.

Я откинулся в кресле, поднося бокал с вином к губам.

— Теперь, когда у тебя было время освоиться, жена… — усмехнулся я, когда ее глаза метнулись ко мне при упоминании этого страшного слова. — Как тебе дом?

— Прекрасно, — сглатывает она, ее глаза прикованы к тому месту, где бокал соединяется с моим ртом.

— Есть ли какие-нибудь изменения, которые ты бы хотела внести?

— Нет… хотя подожди, — она качает головой. — Вообще-то да.

Я опускаю бокал и кладу руки под подбородок, соединяя пальцы, чтобы подпереть голову, пока я слушаю.

— Продолжай.

— Бассейн.

Я киваю, представляя себе пристройку у задней стенки кухни, ведущую к бассейну, — стеклянную конструкцию с раздвижным потолком, пропускающим солнце или звезды, и видом на океан. Это мое любимое место в доме.

Я давно не плавал, но мне нравилось делать это в детстве и сейчас, вода успокаивала мою душу не меньше, чем шум океана и то, как яростно она разбивается о скалы.

Дверь в столовую открывается, и Ашер врывается внутрь тяжелыми, требовательными шагами. Я поднимаю руку, приказывая ему остановиться и замолчать.

— Габриэль, — начинает он.

— Пока моя жена говорит, ты будешь молчать.

— Нет, — начинает Амелия. — Все в порядке, я просто…

— Это уважение, Амелия. Ты моя жена, и они будут обращаться с тобой также, как со мной.

Я смотрю на Ашера, который открывает рот, чтобы возразить, но быстро закрывает его, стискивая зубы и раздраженно раздувая ноздри.

— Говори, Амелия

Она бросает взгляд на Ашера, но все же продолжает: —У бассейна дверь не запирается.

— И что?

— Линкольн не умеет плавать.

— Мальчик не может дотянуться до ручки, — перебивает Ашер.

Я бросаю на него взгляд.

— Я разберусь с этим.

— Правда?

— Да, — Ашер насмехается. — Какие-то проблемы, брат?

— Нет проблем, брат, — он переводит взгляд с меня на девушку. — Но у меня есть дела, которые нужно решить.

— Какие?

— Говорить здесь?

— Ашер, я теряю терпение, — предупреждаю я. — В чем дело?

— Я пойду.

Я дергаюсь, хватаю Амелию за запястье, мягко уговаривая ее остаться.

— Нет, ты останешься, Амелия. Ты останешься. Я уйду, но потом вернусь.

— Габриэль, все в порядке, — пытается она. — Я просто пойду.

— Так будет лучше, — говорит Ашер.

Она пытается встать, но я рычу: —Сядь, Амелия.

— Габриэль…

— Я уйду и вернусь.

Я встаю, поворачивая шею из стороны в сторону, чтобы снять напряжение. Оказавшись за дверью, я не теряю ни секунды. Мои пальцы впиваются в воротник Ашера, натягивая его так сильно, что вырез рубашки давит ему на гортань, перекрывая доступ воздуха.

— Ты не уважаешь меня! — я рычу, тон низкий, чтобы Амелия не услышала. — Ты не уважаешь ее!

Он задыхается от давления, пытаясь что-то сказать.

Я резко отпускаю его, отступаю назад, и он, едва удержавшись, делает шаг назад, потирая рукой след на горле.

— Она не заслужила моего уважения.

— Она моя жена!

— Не по своей воле!

Я толкаю его к стене.

— Ты будешь уважать ее, брат, или, блядь, да поможет мне Бог…

Он качает головой.

— Ты все испортишь.

Я кулаком бью его по лицу, рассекая щеку. Они что, блядь, не знают? Они, блядь, не видят, что я отдал за этот чертов город? Ради этой чертовой семьи. Что я сделал!? Из-за меня они сидят в своих больших домах и ездят на своих блестящих машинах. Я — их банковские счета и их власть. Я, блядь, владею всем.

Всеми ими.

Ашер сплевывает кровь на плитку рядом с нашими ногам.

— На казино было совершено нападение, — рычит Ашер. — Двое убиты, пятеро ранены. Похоже на неудачную авантюру. Я подумал, что ты должен знать.

— Тогда, блядь, разберись с этим, Ашер, или позови Атласа.

Я тряхнул его за плечо, прежде чем отпустить. Это был не первый раз, когда в казино происходило что-то неладное. Это был рай для драки и преступлений. Мне не нужно было вмешиваться.

— Они были в масках, — огрызнулся Ашер. — У меня есть запись голоса, который сохранил швейцар, который, кстати, мертв. Вот.

Я замираю, слушая.

Раздается шорох одежды, затем пауза, после которой пространство заполняется помехами.

— Ты слушаешь, Габриэль? — говорит голос, приглушенный и статичный. — Я приду за твоим городом. За твоим троном. По кусочку за раз, — далее к звукам присоединяется крик, сопровождаемый разрыванием плоти. — Я заберу все. Твой город. Твою власть. Твою милую жену, — голос смеется. — Ты не заслуживаешь того места, на котором сидишь. Мы только начинаем. А что касается тебя, то скоро ты воссоединишься со своим любимым братом. До скорой встречи, Габриэль.

Кровь стынет в моих венах. Голос был низким, намеренно таким, но глубоким. Что-то в затылке сверкнуло от знакомости, но из-за помех и нарочитого понижения тона я не смог определить, что именно.

— Что-нибудь еще? — процедил я.

— Этого недостаточно? — Ашер спрашивает. — Твой город атакуют, а ты здесь играешь в чаепитие с женщиной, которой ты не нужен.

— Мне достаточно твоего неуважения на один вечер, Ашер, я смирился с этим, потому что мы с тобой одной крови, но еще один шаг за черту, и я буду обращаться с тобой также, как со всеми остальными.

Я чувствую его взгляд на своей спине, но я ухожу от этих слов и ненависти, которую я чувствую, излучая от него. Отношения между близнецами и мной, близнецами и всеми, кто имел с ними одну кровь, были шаткими.

Но они были семьей, они были моими братьями. Между нами часто случались неприятности, но Сэйнты ценили близких превыше всего.

Их учили этому та же, как и меня в детстве.

Когда я вернулся, Амелия стояла за своим стулом, зажав ноготь большого пальца между зубами.

— Я не хочу мешать, Габриэль, я уверена, что ты занят.

Я мог сказать, что часть ее была искренней в этом заявлении, что она не хотела отнимать мое время, но большая часть ее видела в этом оправдание, чтобы сбежать от меня.

Hai il mio tempo, leonessa, sempre (прим. пер. — У тебя всегда есть мое время, львица).

— Что?

— Сядь.

— Габриэль…

— Я. Сказал. Сидеть.

Она повинуется, тяжело опускаясь на стул.

— Ты не можешь просто так говорить мне, что делать.

— Твое послушание говорит об обратном.

— Я не чертова собака, и я не потерплю, чтобы со мной так обращались.

— Если бы ты перестала так сильно сопротивляться, возможно, я бы прекратил приказывать.

— Я не обязана терпеть твое дерьмо. Босс ты или нет, я тебе не принадлежу.

Когда она поднимается и поворачивается, чтобы уйти, я хватаю ее за запястье и сильно дергаю. Она оборачивается так, что ее руки оказываются на моей груди, пытаясь удержаться, но слишком поздно, так как ее тело уже падает, и она полностью прижимается ко мне. Я быстро двигаюсь, чтобы остановить ее бегство, прижимаю ее руками и спиной к столу.

Дыхание вырывается из ее груди, глаза расширяются, губы приоткрываются.

— Что ты делаешь!?

— Перестань бороться со мной.

Ее глаза мечутся между моими со смесью ужаса и желания, я вижу это по румянцу на ее щеках, по щелчку языка о нижнюю губу и по тому, как, пусть и неосознанно, она раздвинула бедра и прижалась своей сладкой киской прямо к моему твердеющему члену.

Я чувствую ее тепло через тонкие леггинсы, которые она носит, чувствую его, как клеймо на своей коже.

Я хотел ее. Этого нельзя было отрицать.

Я хотел зарыться в ее киску и почувствовать, как она сжимает меня, как ее ногти царапают мою кожу, а зубы кусают. Я хотел ее стонов и криков, ее вздохов и мольбы.

Я наклоняю голову и целую, рыча от удовольствия, когда ее губы раздвигаются, чтобы впустить меня дальше. Ее язык встречает мой, а ее пальцы впиваются в мою рубашку, прижимая меня ближе.

— Магия, — прошептал я ей в губы. — Чудеса.

— Габриэль, — вздохнула она, нежно прижимаясь своим ртом к моему.

— Вместе мы можем творить чудеса, Амелия.

Она хнычет.

— Я не могу.

— Ты въедливая, упрямая, красивая женщина, — шепчу я ей в рот, облизывая нижнюю губу. — Leonessa mia. Mondo mia (прим. пер. — Моя львица. Мой мир).

Она целует меня снова, слаще, мягче, прощально…

— Отдайся мне, Амелия, — шепчу я. — Позволь мне обладать тобой.

— Но я… — вздыхает она. — Я — это все, что у меня есть.

Я не останавливаю ее, когда она пытается уйти, и еще долго после того, как дверь захлопнулась, я стою там, шепот ее прикосновений, ее поцелуи на моей коже и гулкие слова Ашера заполняют мою голову.

Загрузка...