Не вернувшийся с холода

Часть 3-1

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Он не прав, но не спеши его судить по себе.

По земле гуляет ветер — каждый ловит свой кайф!

(с) Кошка Сашка

— Позицию держи, куда бежишь?

— Меня по балкону обошли! Три красных у меня, три красных!

— Ты там вообще один, что ли?

— Патроны где?

— Ящик у портала, чего кричать?

— Пусто, израсходовали ящик!

— Девятый. Отхожу на метку пять.

— Не понял? А пулемет?

— Иди в жопу, меня гранатами закидывают!

— Желтых к порталу, к порталу желтых…

— Ого, что это было?

— Они полдома подорвали! Эй, там же второй сквад был!

— Так что, миссия провалена?

— Да хер поймешь, это ж долбанная бета! Хирург! Хирург-бабай!

— Чего?

— Ты же говорил, прошлый раш состоял из дятлов с мечами и в доспехах, только рейд-босс крутой?

— Ну да. Рейд-босс типа лев такой здоровый, регенерация ураган вообще. Две пачки дроби в упор засадил, и ничего. Пока его в окно не выкинул, не отделался. Остальные просто экспа, из “светки” перестрелял, с двухсот метров, они так ничего и не поняли.

— Тогда что сейчас происходит? Что это вообще?

— Может, на той стороне тоже игроки появились?

— Кстати, логично. Меченый, ты же за ту сторону играл?

— Алебардистом. Крутым и резким, как понос. Но вооружение чисто холодное.

— Они, видно, реконов позвали с Исторической Лиги. Сейчас на меня по коридору тройка валит, как немцы в кино! Центровой с обеих рук сюрикены кидает, чисто пулемет, головы не поднять. Боковые… Опа! У них правда гранаты!

— Девятый! Девятый!

— Крездец девятому. Валим отсюда, нам тут щас Дюнкерк устроят!

— Где портал?

— Последнее большое зеркало возле балкона, на картах это метка “зеро”.

— Епт, это уже Хиросима! Они еще кусок дома подорвали!

— Валим, пока портал не сломали!

— Седьмой и пятый, прикрываете отход. Шестой?

— Шестой красный.

— А подзащитный?

— Да хер на него, это же игра!

— В самом деле, чего мы очкуем, игра же… Валите, мы прикроем.

— Все в портал, желтых не бросаем. Третий и Четвертый, прикрываете. Респект от гильдии, фишки с нас.

— Давайте уже, “снейку недосолиды”… - Сидорович и Меченый удобно расположились за поваленным поперек холла сейфом. Сидорович провожал отступающих в портал соратников беззлобным ворчанием:

— Вот в мое время игроки стояли до упора. Набить побольше противников, чтобы даже проигрыш выглядел не пять-ноль, а хотя бы пять-четыре. В оконцовке гранату под ноги: хрен вам, суки, а не фраг!

— Так ты еще не в капсуле играть начинал? — восхитился Меченый. — В натуре, олдовый!

— Не понял?

— В капсуле умирать реально страшно, — передернулся напарник. — Больно уж реалистично выглядит. Кто первый раз в капсуле умирал, второго раза сильно не хочет. Рефлекс вырабатывается. А кто играл в шлеме, или вообще с плоского экрана, тех почему-то игровая смерть не так пугает. В смысле, не на подсознательном уровне.

Сидорович пожал широкими плечами:

— Капсулы всего десять лет, как в массы пошли.

Меченый выглянул поверх баррикады. В конце коридора ничего не мелькало.

— Типа, ты однажды проснулся и уже динозавр?

Сидорович не ответил, прокручивая в памяти незадавшуюся миссию.

Узкий холл — скорее, широкий коридор — еще утром соединял жилое крыло с парадным. В парадном крыле стартовал сюжет — как всегда в этой странной игре, без предупреждения, без объяснений, без вступительных роликов или там текстовых заданий. Достаточно настроить игровую капсулу на определенную частоту — приключения налетают ураганом. В позапрошлый раз Меченый десантировался с летучего ската, прикрывал спасение кого-то из подземелий дома-дворца. В прошлый раз Хирург-бабай защищал от убийц местного главного плохиша, и едва отмахался от предводителя атаки: громадного разумного льва.

Сегодня на загадочный сигнал настроила капсулы целая гильдия “Аритака” — и всей дюжиной прибыла в парадное крыло дворца, где и поняла, что игра пойдет по варианту Хирурга, а не по варианту Меченого.

Едва игроки приготовили позиции, как из-под низких облаков начала зимы выпали сизо-серые летучие твари. С их широких спин горохом посыпались штурмовики, памятные Хирургу по прошлому разу, охватили здание кольцом и перебежками пошли в атаку.

Только всю прошлую миссию пафосные ассасины размахивали клинками разнообразных очертаний и величин, на что стража здания отвечала полной взаимностью. Подошедшие подкрепления прибавляли веселья, так что физкультурный праздник затянулся с восхода чуть ли не до завтрака.

Сегодня, опираясь на опыт Хирург-бабая, игроки разместились двойками по пулеметным гнездам, резервную пару посадили стеречь портал. Гранат взяли чуть-чуть, исключительно на себе унести: в замкнутых пространствах рикошет осколков такой бывает… Непредсказуемый. Зато запаслись патронными лентами, и принялись ожидать толпу “зулусов с копьями”. Меченый помнил, что скат поднимает человек десять. Так что и толпа ожидалась не слишком большая. Ну пускай десяток скатов, ну сотня клинков — и чего? “У нас есть пулемет Максим — у вас его нет!”

Игроки не сразу поняли, что нападающие укрываются от пуль осознанно, привычно. Как знакомые с особенностями огнестрельного оружия. Например, учитывая, что стрелку в окне или проеме двери сложнее повернуться вправо. Умело переползают, не топорща ни каблуки, ни ягодицы — а это совсем не так просто, как со стороны кажется…

Кого-то защитники особняка неизбежно выцеливали, но рано или поздно штурмовики все же приближались на бросок. Тогда в укрепление без церемоний залетали три-четыре примитивные пороховые бомбы. Здесь тоже угадывался человек сведущий: одну бомбу можно успеть и обратно выкинуть, да там еще и фитиль можно обрезать, водой залить, затоптать — не граната, запал снаружи. За четырьмя же погонишься — от всех четырех получишь… Видать, нападавшие долго учились метать гранаты согласованно, но и окупилось это сразу же. Игрокам приходилось быстрее собственного мата выпрыгивать из стрелковых гнезд, бросая тяжелые станковые пулеметы, запасы патронов к ним; порой даже личное оружие, разгильдяйски снятое и отложенное в сторону, чтобы не мешало стрелять из “Шварцлозе” или “Браунинга”.

Отдав подготовленные позиции, зазеркальщики остались с личным оружием, которое уже не прошибало стены, с довольно скромным запасом патронов на каждого, и с необходимостью наскоро перегораживать коридоры шкафами. Пока командир гильдии вырабатывал новый план, штурмовики бесстрашно лезли вперед и вперед. Наземным путем подошли сообщники, прикатив грузовые фургоны. Натиск усилился, чугунные шары с фитилями сыпались буквально градом! Наконец, штурмовики добрались до несущих стен здания, под которые груз фургонов и подложили. Закладывали там ведро новомодного семтекса, или десять пудов классического динамита, или тонну антикварного черного пороха — Меченый сказать не мог. Зато сотрясение от взрыва почувствовал печенкой: дом буквально раскроило на ломти, как породу в карьере, напрочь отбивая мысль о спасении подземными ходами. Да и сами ходы наверняка рухнули. Оставалось лишь надеяться, что самого подзащитного при этом не завалило где-нибудь в гардеробной или в тоннеле… Для очистки совести Меченый еще раз потыкал значок “шесть” — позывной присвоили телохранителю толстяка. Позывной не отвечал ни Меченому, ни связному компьютеру, который уже успел обвести значок алым. Глядя на бесплодные попытки дозвона, Сидорович только хмыкнул:

— Абзац ему, не старайся… Интересно, респавн тут есть?

Меченый пожал плечами:

— Тут все как-то… Без системы. Сохранение не работает, значит, и перепройти уровень не получится. Вообще, если это игровая миссия, то как, по замыслу разработчиков, проходить ее правильно? Не допускать до узловых точек, чтобы заряды не заложили? Накрыть фургоны на воротах? Так они сдетонируют, неуправляемый взрыв просто заровняет все поместье с нашим подзащитным вместе.

Сидорович высунул зеркальце над баррикадой, огляделся. Быстро привстал, одним слитным движением вжимая приклад в плечо, двинул стволом, нажал спуск — и снова спрятался.

— Кажись, попал… Представь, если это взаправду иной мир. Мы думаем, игра-виртуал. А это просто телепорт на какую-нибудь вполне реальную планету. Местные считают нас демонами, с которыми лишним словом обменяться себе дороже. Земные шишки не подмяли портал, потому что все думают, как и мы: за порталом игра с полным погружением, просто мир малоизвестный. Поэтому и брифингов перед миссиями нет, на паузу поставить нельзя. Оружие несбалансированное, нет сохранения.

— Поэтому местные буквально рвут противника на части. — Меченый поежился. — Как бы, логично. Но в таком разрезе нам тут задерживаться тоже… Неуютно.

— Накопились. Готовься!

В коридоре появлялись и тут же прятались фигурки штурмовиков. Пока Меченый выжидал, чтобы замеченный противник высунулся из стеновой ниши, двое других почти без помех пробежали шагов десять. Тут одного свалил напарник, второй сам испугался и нырнул в разломанную арку… Цель Меченого, наконец-то, выглянула из-за угла — и получила закономерную пулю в лоб.

Выскочили сразу двое — от неожиданности Меченый шарахнул длиной очередью. Штурмовики вытянулись на полу; к баррикаде запрыгали выроненные черные шары с умилительными хвостиками.

— Так вот вы какие — яйца Пикаттини… — напарник дернул за пояс:

— Голову!

Пороховые бомбы рванули, коридор затянуло сизой кислятиной. Из опыта сегодняшнего боя, Меченый понял, что под прикрытием дыма в коридор выбежали три-четыре штурмовика. Встали редкой цепью — чтобы не мешать друг другу широким замахом перебросить за баррикаду тяжелые гранаты… Сейчас, пожалуй, поджигают фитили, нужно подождать еще буквально…

— Полтора… Два! — отсчитал Меченый, вскочил, перечеркнул коридор длинной очередью, на весь остаток магазина, и нырнул за сейф. У входной арки неразборчиво заорали, долетел шум падения тел; потом снова резкое щелканье чугунных шаров по каменному полу, и опять разрывы: один, два, сразу пара; еще один. Визг осколков, звон стекол…

Тишина.

Меченый выставил зеркальце над обрезом сейфа:

— Дым в разбитые окна уходит, скоро видимость будет…

— Если они толпой ломанутся, не остановим. У нас-то гранаты почти закончились. — Сидорович озабоченно поглядел вслед ушедшим игрокам. — Как бы нам тут не зависнуть…

— Ты тоже стал думать, что все реальное?

— Лучше так не думать. Стал бы ты в реальности защищать жирного мудака… Как его? Премьер-министр Онест?

Меченый выкинул пустой магазин, защелкнул полный:

— Последний рожок. А никто правительство не любит: ни у нас, ни в зазеркалье… Что мы знаем о здешних раскладах? Вдруг Онест — умный государственник, типа Ришелье? Нам ли судить?

— Ну конечно, король наш велик и светел, а дон Рэба мудр и всегда начеку… Хорош болтать: идут!

Напарники повернулись к бойницам и несколько минут отстреливались; затем штурмовики отхлынули.

— Пятнадцать, — назвал остаток патронов Меченый. — Если его уже прибили, почему добивают нас?

— Девять, — Сидорович осторожно глянул вдоль коридора. — Может, не знают, что мы порталом уйдем?

— А хорошо, что гильдия потратилась на оружие с привязкой к владельцу. Хотя бы из наших же стволов нас не приласкают.

— Думаю, они мало что могут снять с убитых. Бомб не жалеют, осколки градом. Там наверняка все в труху смолочено… — отвечал Сидорович рассеянно, всматриваясь в серые космы гари. Меченый пощелкал коммуникатором:

— Наши уже ушли, у меня все значки погасли.

— А вне капсул связываться пробовал?

— Это скайпом, что ли? Да ты реально динозавр! Чего ты от мажоров хочешь, они, поди, кнопки только на унитазе видели. Еще аську вспомни! Скажи лучше, гранаты остались?

— Если успею, растяжку сделаю… Смотри-ка: вот он!

Сидорович сменил зеркальце на дорогой широкоугольный перископ, приладил прибор к баррикаде. Вгляделся:

— Вижу по походке, он в реальный лазертаг шпилил по-взрослому. А, может, и вообще хардбольщик, от свинцовых шариков из воздушки уворачивался. Нормально там ему рефлексы вбили… Ладно, сейчас я его заставлю пошевелить мозгами. Всегда мечтал это сказать!

Сидорович прокашлялся, облизал пересохшие губы, выпрямился и крикнул:

— Dumpkopf! Rotznase!

- “Дурак… Сопляк,” — удивленно прочитал Меченый автоперевод. — А чего это?

— Да ты еще моложе, чем я думал, — Сидорович полез чесать затылок; тактическая перчатка заскребла по шлему. — Долго рассказывать, загуглишь потом. А вот, он, похоже, понял: даже остановился. Так, пока они там задумались… Как там у Нестора в летописи: “Рожденный бегать — мзды не выхватит”, давай-ка шибче в зеркало!

Зеркало помутнело, пошло волнами. Виктор отступил на полшага. В туманной глубине проявился темный силуэт, набрал четкость, загустел черным; с легким звоном граница миров лопнула.

Из высокого зеркала прямо на желтые керамические плитки пола секретной лаборатории ступил начальник Александрова-старшего.

Огляделся:

— Приветствую.

С настенных экранов отозвались все сотрудники отдела высаживаемой робототехники:

— Чолом у хату! — пробасил громадный викинг в шлеме с маленькими золотистыми крылышками. Под шлемом кустилась нечесанная рыжая бородища, покрывшая все лицо кроме ярко-синих глаз; ни одежда, ни пейзаж уже не поместились в экран.

— И тебе шалом, Триглав, — согласился начальник. Викинг сверкнул глазами-сапфирами, а все прочие лица осветились улыбками.

— День добрый, — кивнул вежливый тихоня Осмол. Выпрямился, поправил на загорелой коже ритуальное ожерелье из ярких перьев птицы Рух. За его худощавым индейским телом грозно высилась пирамида-теокалли. Над блоками черного базальта дышало жаром яростное белое небо; ну а солнце, по счастью, не попало в кадр.

Начальник ответил таким же неглубоким кивком, и повернулся к третьему экрану.

— Сердечно рад всех вас видеть, — поклонился оттуда щеголь в мушкетерском плаще, с мушкетерской бородкой, левой рукой придерживая мушкетерскую шпагу, а правой рукой делая положенный взмах мушкетерской же широкополой шляпой. Не то, что начальник с Виктором — рыжебородый Триглав и то поклонился в ответ.

Начальник прошел к подготовленному креслу. Уселся, вытянул ноги. Поглядел на хозяина лаборатории — единственного в привычном свитере и джинсах.

Виктор подавил желание третий раз убедиться, что дверь заперта, и вздохнул:

— Начнем, пожалуй. Триглав, что по текущим задачам?

— Все в норме, — проворчал викинг. — Еженедельная проверка реактора прошла без замечаний. Самосбор пока не настроен, что-то глючит. Так что “термитов” пятой серии мы пока из песочницы не выпускаем.

— Вам особая благодарность от персонала базы, — гость даже привстал. — Вчера мы наконец-то загрузили последний борт на Оттаву.

— Консервация закончена, — вступил индеец. — А про сам ледник что-нибудь новое известно?

Виктор опередил начальника:

— Прошу всех лидеров групп эти сведения среди своих подчиненных не распространять.

Вестник согласился:

— Пожалуй, пока что и правда не стоит внушать напрасные надежды. Прогнозы неутешительные. Скандинавия практически застыла. В Европе зима на полгода. С Аляской человечество попрощалось. Построено девять или десять больших климатических моделей, которые дают понижение уровня Мирового Океана от пяти до пятисот метров…

— Точность, м-да… — мушкетер подтащил резное креслице, на котором разместился с удобством и не без изящества.

— …Про тысячи любительских прогнозов, про вой до небес во всех сегментах Сети я просто не говорю.

— А как там эльфы? — Триглав почесал бороду. Начальник махнул рукой:

— Частично. Из пятидесяти кораблей-ковчегов построена часть. Не узнавал, сколько именно, не до того было. Вроде бы собираются отправлять авангард. Наконец-то до человечества дошло, что складывать все ДНК в одну планету несколько…

— Неосмотрительно, — снова влез щеголь. — Но к нам ведь не обращались?

— Наша часть Проекта остается на Земле, — опустил взгляд визитер.

— Тогда нам следует обсуждать переход в новую цивилизацию, — вздохнул хозяин лаборатории. — Насколько я понимаю, синтез тел пока еще не отлажен?

— Процент успешных опытов уже больше восьмидесяти, — оживился индеец. — И мне известно, что “серафимы” не потеряли ни одного человека. При неудачном синтезе сознание просто возвращается в виртуал.

— Сделать кибер-аватары для сотни тысяч виртуальщиков наш завод может вообще без напряжения, — прогудел Триглав. — Если пока не удается синтезировать чисто человеческие тела, то платформы адаптировать под ледниковый период проблем не вижу.

Александров-старший фыркнул:

— Геты на Земле?

— Вариант… — начальник повертел пальцами. — Тип цивилизации: разумный может быть в состоянии вирта, и в состоянии аватара. Смерть аватара не меняет ничего. Только раньше мы сидели за компьютером, и аватар наш был в мире виртуальном. А сейчас ровно наоборот: физический аватар виртуального существа.

Викинг захохотал:

— Так это Асгард и Мидгард в чистом виде! Кто умел, храбр и умен, того мы возьмем рулить настоящим железным трактором или там космолетом! В жестокий внешний мир, где поломка необратима, где не работает магия текстовых команд, где истинные имена переменных и функций всего только слова. И кто даже в таких жестоких условиях проявит себя достойно, тех ждет Валгалла!

— Лет через тысячу никто даже не вспомнит, с чего все начиналось, — по-прежнему тихо согласился индеец. — Сформируется на самом деле новая цивилизация. В которой смерть — необязательна. Убили аватару, а она восстановилась, и так бесконечно. Пока к нам на гренландскую базу не доползет какой-нибудь Фродо, и Кольцом главный энергощит не закоротит.

— А если через тысячу лет ледник все же растает? — щеголь поднял бровь. — Физический носитель нашей памяти, наших личностей — ледяной массив Гренландского Щита. Да и без потепления, с развитием личности… Памяти под отображение и расчет сознания понадобится все больше и больше… Напомните вашу идею, шеф?

— Стирание памяти, — проворчал Виктор. — Удаление лишних воспоминаний.

— Чисто технически это несложно, — кивнул начальник. — Рассказ кого-то из классиков. “Туннель под миром”, кажется. А стирать придется, память ведь не бесконечная.

— Придется — будем, — припечатал Триглав. — Зато какие возможности! Ведь настоящий многомирный Универсум…

— Многомерный?

— Многомирный, брат, многомирный. Ведь на виртуале это все как два пальца об асфальт! Асгард и Мидгард, и для приключений Хель, Фаэрун, Арракис, Саракш, Киродиил, Страна Огня, Баатор, Руконгай, и что у них есть еще там!

Индеец пожал загорелыми плечами; звякнули грубокованные жреческие браслеты; сверкнул подвешенный на крученом кожаном шнурке обсидиановый нож. Жрец обернулся, несколько мгновений оглядывал теокалли. Так ничего и не сказав, развернулся обратно к беседе.

— Подбросил также необходимую пригоршню предателей и другую пригоршню героев, — процитировал тогда Виктор. — Щепотку вещунов и пророков, по одному мессии и поэту неслыханной силы духа… Рецепт закваски человечества по Станиславу Лему. Разве не так поступили со всеми теми Вселенными, в которых мы с вами находимся сейчас? И что выросло?

— Прежде, чем наш уважаемый коллега, — начальник кивнул в сторону мушкетера, — начнет спорить о применимости понятия “сейчас” к нашей ситуации…

Мушкетер красиво выпрямил руку:

— О, я всего лишь хотел бы напомнить, что в приведенном примере искуственное человечество вырвалось из инкубатора и урегулировало деспота “напрочь и навзничь”, как выражается мой приятель. Кстати, в Империи Четырех Сторон Света, где изволит пребывать наш уважаемый шеф, тоже произошла революция, не так ли? Но прошу простить, мой неуемный нрав снова позволил прервать вас…

— Так, так, — начальник нетерпеливо замахал кистями. — Помню. А мы сами, напротив, спрятались в ящик… Я бы обратил внимание вот на что. В земных сказках у лича обязательно есть филактерия, у этого вашего Кощея — игла в утке, утка в зайце…

— Заяц в шоке! — не выдержал Виктор. — Раз это все попало в земные легенды, значит, это все существовало! Так, что ли?

— Почему нет?

— Тонкий мир Кастанеды и Подводного — это мы, а плотный мир снаружи…

— И теперь мы можем это все сделать!

— Не только бессмертие, но и абсолютное здоровье!!! А это в натуральном мире вообще пока невозможно!

Гость откинулся на спинку кресла и подождал, пока собеседники выговорятся. Глянул на Виктора:

— Итог?

Александров-старший обвел экраны взглядом. Лидеры групп успокоились. Виктор ответил:

— Теперь мы представляем, как все эти райско-тонкомирные-потусторонние дела организовать на практике. Как легенды о холмах эльфов, где ночь проспишь, а проснешься сто лет вперед. Можно тут в виртуале, а можно на сверхсветовом корабле сгонять на Сириус или куда там еще. Ты себе в анабиозе, а на Земле века проходят… Или как антигравитацию моделируют электромагнитными полями. Физический принцип другой, но практическое применение летучих скейтов уже вполне можно изучать.

Аудитория благосклонно внимала, не требуя спешить с выводами. Но и хозяин лаборатории не стал затягивать беседу:

— Если это было на Земле, и там была магия, от которой сохранились разве что легенды, и был рай, и являлись аватары Шивы, Вишну, прочих разных…

— То есть, мы уже жили в таком сервере? Еще до того, как устроили свой виртуал?

Александров споткнулся на полуслове. Подумал. Сокрушенно повертел головой:

— Недоказуемо, краснокожий брат. Если это и так, мы никак не можем выглянуть за завесу. И обсуждать это бесполезно: нет доводов ни за, ни против.

Переглянувшись, собеседники кивнули согласно; Виктор продолжил:

— Я хотел сказать обратное. Что некто уже устроил такой виртуал на Земле. А контакты с ним у нас описаны, как связи с потусторонним. Ну там, призраки, явления ангелов, глас божий, медитации, откровения, вещие сны — это все информация из виртуала.

— Поискать сервер? — повертел пальцами щеголь. — Или там сеть? Понимаете?

— Поздно, — опечалился викинг. — Ибо конец уже настал. Да и на каком физическом носителе мог бы такой сервер базироваться?

— На Атлантиде?

— А еще жрец, хранитель тайного знания. Сколько можно несчастный континент во все дырки затычкой! Платон сочинил первую в истории фантастику, а его не поняли. До сих пор ищут обломки.

— Трою нашли.

— Вернемся, пожалуйста, к теме.

— Слушаюсь, шеф. Вот мы базируемся на льду, а что еще с подходящим строением цепочек молекул? На каком еще веществе мог бы основываться их блок памяти?

— На ископаемом угле. Как добыча превысила критическую массу, памяти перестало хватать.

— Не подходит. Угля на планете неимоверно много, а серьезно добывают его едва лет двести.

Виктор подвел черту:

— То есть, как это было на Земле, и было ли вообще — мы не понимаем. Зато имитировать можем легко!

Начальник согласился:

— Хорошо же получается: вначале Эдем. Бессмертные математические модели, без эмоций, без гормональных штормов, без истерик — и так далее. Потом изгнание из рая: сделали тушки, плодитесь и размножайтесь, белковые олени, раз вам в серваке удобно не жилось. А кто себя хорошо покажет, заберем обратно в виртуал, и будет вам вечное блаженство.

— Какое именно? — машинально придрался щеголь.

— Да пофиг, — буркнул викинг. — Чисто технически центр удовольствия простимулируют, сам навоображаешь чего угодно. Поэтому атеисты раю не имут: им никто не объясняет, что воображать нужно.

— И молитвы, медитации просто организовать: мозг же излучает на каких-то волнах, вот эту информацию и обрабатывать, и картинки по этому каналу показывать, — прибавил начальник. — Ведь как ваш приятель Быстров сюда попал? Сервер Проекта отловил излучение его мозга, сильно подогретое эмоциями. Например, ужас перед…

— Перед смертью, — глухо закончил за начальника Виктор. — Ну, так она во всех легендах плата за рай или нирвану… Эмоции дают амплитуду сигнала. Разум его модулирует. Вот сервер и создал такую модель-слепок с него. Сам пациент мог и не знать.

Собеседники тактично промолчали. Начальник предпочел свернуть общую часть:

— Что ж, на сегодня рассуждений достаточно. Идеи записаны, до следующего раза есть над чем подумать.

Понявшие намек коллеги принялись прощаться. Каждый попытался ободрить Виктора:

— Вспышку чувств дает не только смерть, оргазм еще.

— Или просто радость, чувство победы, успешного дела.

— Или сильное удивление. “Не страшно потерять уменье удивлять, страшнее потерять уменье удивляться”, помнишь?

— Помню, — кивнул Александров-старший. — Как раз Пашка такие песни любит. Да что вы голову повесили, он же тут, в виртуале.

Викинг распахнул синие глаза:

— И правда, чего это мы! Ну, будь!

Щеголь проделал пока еще не надоевший поклон:

— Примите нижайшие уверения в совершеннейшем к вам почтении…

— Солнце тебе по дорогам! — последним отключился жрец.

Гость и хозяин помолчали. Не так много успели озвучить в беседе, но последствия каждого пути занимали ум плотно и надолго. Виктор подумал, что кроме собственной его личности, сервер Проекта сейчас обрабатывает еще и воображаемые им самим Универсумы, и с каждым прожитым в виртуале годом объем оперативной памяти под впечатления, размышления, мысленные модели потребуется все больший.

— Под слепок памяти новичка хватит обычного кристалла; под слепок долгожителя как бы не пришлось в самом деле замораживать кусок океана… — пробормотал Виктор.

Начальник призадумался:

— А если так? Сохранить слепок сознания, пусть себе спит. Объем оперативки экономится, процессор опять же не грузится. И включить потом, когда уже все решится.

Александров испустил длинный вздох:

— Мечта моей жены. Чуть что не по ней, рвется сбежать в анабиоз. А старший сын вообще… Слов не нахожу! Дал стране угля. Хоть мелкого, но до… Много!

— Старший… Леопольд?

Леопольд тронул Виктора за рукав:

— Пап, сходи на кино со мной. Тим эту серию “Рейда” уже видел, я тоже хочу. А без старших меня пока не пускают.

— Только если вечером, я сейчас занят. Ремонт протеза, ты же помнишь.

Сын повертел головой:

— Не, вечером я уже спать буду. Мам, сходишь?

— К лешему! — вскипела жена. — Это как спать во сне: выдумка внутри выдумки! Не могу понять, не могу принять, не могу в голове уложить! Не пойду!

— Ну и ладно, — не расстроился Леопольд. — Я тогда Акаме приглашу.

— Ап… А… — Анна застыла. “Она же нарисованная!” — чуть не ляпнул Виктор, да спохватился: сам же агитировал что тут все настоящее. Подумал, и сказал, как в такой же ситуации на Земле:

— Она же старше тебя лет на семь! Если не на все десять!

— Блин! Папа, я же ее не тра… Не в постель зову. — Ляп залился красным до ушей. Виктор поднял брови:

— Сынок. Ты. Приглашаешь. Девушку. В кино!!! Как, по-твоему, она это поймет?

— Стойте! Погодите! — отмерла жена. — Вы офонарели?! Какое кино! Какое свидание? Она же нарисованная!!! Тут же все понарошку!!! Виктор, ты ж сам говорил про того китайца, который не мог определить, то ли он бабочка, которой снится, что она мудрец, то ли он — мудрец. Но мы-то знаем, с какой мы стороны. Мы осознанно заходили в Матрицу, мы строим ее своими руками.

— Тем более! Если уж Енот адаптировался…

— Да у него же выбора не было! Нет знания — нет и выбора! — Анна сцепила пальцы. — А мне куда сбежать? И в анабиоз не ляжешь… Ты ж останешься наедине с этой голожопой кобылой и прям абзац какой стильной стервой-президентом? Ну, классно придумано, че…

Старший и младший Александровы переглянулись и одинаковым жестом пожали плечами.

Анна топнула ногой:

— Нет уж, врастать так врастать. А то вам все подвиги да подвиги, а мне только чайник с чашками? Сейчас я вам покажу рашн фанфикшн сенслесс энд мерсилесс… По полной! С кумовством и протексьоном! Помнишь Куроме?

— Она-то здесь причем? — не понял Виктор.

— Она со мной не пойдет, у нее муж есть, — тоже удивился Ляп.

Анна отмахнулась:

— Мужская логика. Мне поровну, на какие ты там нажмешь рычаги. Чтоб завтра же сестру невестки своей вылечил от всего!

— Невестки? Мам, ты оф… Ты что? Еще ничего нет! А будешь наезжать, и не будет!

— А ты, значит, хочешь, чтобы все-таки было?

Тут уже взорвался и Ляп:

— Она же сама жаловалась, что ее все боятся! Я случайно услышал, когда вы тут чай пили!

Анна обошла хлопающего глазами мужа.

— В самом деле, — проворковала, — давай-ка я сама займусь лечением.

Выпрямилась:

— А ведь… Кроме шуток! Там, в реале, остались тысячи обездвиженных инвалидов, которым земная медицина пока что не поможет. Потому как синтез тела Проект до конца довести не успел, ты же сам говорил. И теперь, с учетом конца света, вряд ли доведут, не до того им… А вот сохранить людей в виртуале — даже лучше, чем в криозаморозке. Кто у вас в Проекте этим заведует? Ну-ка, сюда его!

— А, — заулыбался пришедший в себя Виктор, — место это занято, причем буквально сегодня.

— И кем же?

— Эту очаровательную умницу, — снова улыбнулся муж, — ты можешь видеть в любом зеркале.

В зеркале Надежда Ривер отражалась как положено, с ног до головы. Именно потому смотреть на отражение женщина не хотела. Мало приятного видеть потертую зеленую сталь протеза правой руки, да черную нашлепку повязки вместо ясного правого глаза.

Смотреть на комнату перед зеркалом оказалось несравненно приятнее.

Прямо по центру неровными рядами лежали захваченные артефакты побежденных зазеркальщиков. Первый ряд — угловатые, большие металлические коробки, раскинувшие тонкие паучьи ноги, высунувшие стальные хобота… Все части, выступающие за контур коробок, изрядно покоробило взрывами; некоторые опоры треножников скрутило штопором. Второй ряд — ручное оружие, наподобие Калландора, из которого стреляла Мейн. Коробки поменьше, трубки покороче, сталь потоньше: заметны вмятины, трещины.

— Можем ли мы что-то из этого использовать?

Енот, столь же внимательно вглядывающийся в трофеи, покачал головой:

— К сожалению, нет. Уже в мое время подобное оружие специальным способом привязывалось к владельцу. Соратник владельца, подобрав оружие раненого или убитого, мог пользоваться им только после опознания. Для этого требуется приспособление… Механизм… У меня его нет, и построить его я не сумею. То есть, даже если перед этим соберу из нескольких разбитых пулеметов один целый.

— Но ты же попал в наш мир не так давно? Два года прошло. Ну, чуть больше.

— Время там и здесь может двигаться с разной скоростью… — ответил Енот рассеянно, как говорят о вещах обыденных, много раз обсуждавшихся.

— В литературе твоего мира писали об этом тоже? — генерал Ривер понимающе склонила голову. — И как по-твоему, разница уже велика?

Землянин пожал плечами:

— Конкретно это железо мало чем отличается от обычных армейских образцов, более-менее мне знакомых. При штурме мы взяли пять хорошо подготовленных пулеметных гнезд… Пулеметы вот, их тоже пять. — Енот показал на первый ряд, на мертвых стальных пауков, перешел ко второму:

— Ручное оружие… Автоматы, штурмовые винтовки. Все разные. Не армия, бандиты? Пистолета не вижу ни одного. Гранату вижу одну. Вообще не профессионалы? Кто же тогда? Судя по тишине в здании, растяжек они не успели понаставить. Это непонятно и настораживает. Когда я служил в армии, нас до рефлекса дрессировали, что все брошенное должно быть заминировано, все двери и проемы на растяжках… Ну, это взрывчатые ловушки.

— Я помню. — Надежда пошевелила сапогом крайний автомат. — Ты на тренировках штурмовиков всем плешь проел.

— Зато никто не подорвался.

Женщина вздохнула:

— Потери большие и без того. Но прошлая попытка вообще закончилась тем, что спаслась одна Леона, причем без всякого результата. И теперь, мало нам правительственных войск, так еще и пришельцы из твоего зазеркалья! С императором хотя бы можно бороться привычными клинками.

Енот присел у крайнего правого пулемета. Приподнял и повернул “Шварцлозе”:

— Вот, значит, где у него затвор… Блин, заковыристо как… Если они могут выйти только через большое зеркало, так достаточно переколотить все стекла свыше некоего минимального размера.

Вбежал штурмовик, откозырял Надежде, перед сидящим Енотом упал на колено, склонил голову:

— Обнаружен склад их вещей. Два штабеля по пять зеленых ящиков. Мы там ничего не тронули, согласно приказу.

— Усиленный пост, никого не подпускайте. И сами не вздумайте взять что-либо на память. — Енот покачал на ладони синий пластмассовый цилиндрик:

— Вот это их граната. Дури в ней, как в десятке наших бомб. И таких опасных мелочей там наверняка полно. А где склад?

— В подвале, перед большим завалом. Мы не пошли дальше, боимся, что рухнут своды.

— Плохо, — землянин даже за голову взялся. — Я бы делал склад возле точки выхода, если пришел ненадолго.

Генерал Ривер соображала ничуть не хуже:

— Если склад в подвале, то главный портал был там же, неподалеку. А это зеркало всего лишь запасной лючок. Либо — портал все же здесь, но тогда в подвале закладывалась долговременная база. Плохо и то, и другое.

— Прочие подвалы осмотрели?

— Те, что не обрушились, да. Больше ничего подобного не нашли.

— Выполняйте.

Штурмовик еще раз кивнул Еноту, поднялся и козырнул Надежде, повернулся и загремел подковами сапог по мраморному полу.

— У них было время перетащить эти ящики. Устроить пулеметные гнезда из мешков с песком… — Енот потер виски. — Они здесь не первый раз и не первый день. Единственная надежда, что их контакт — сам Онест. Что жирный не передоверил связь с зазеркальем кому-нибудь еще, кого мы даже не знаем.

— Сыну он мог бы доверять, но Сюра погиб вместе с Лаббоком.

Землянин внимательно посмотрел на собеседницу. Ривер назвала погибшего любовника без малейших эмоций. Продолжила столь же ровным голосом:

— В городе и стране могут быть их агенты. Могут быть и другие такие зеркала. Их оружие… Я бы не хотела пускать его в обращение. Разве что западники доставят нам совсем уж неподъемные трудности. Но их оружие такое маленькое! Его так удобно скрывать под одеждой, а действует оно намного дальше мечей.

Енот не согласился:

— Будь у них приличная сеть, наших командиров давно бы уже отстреливали, как Мейн подловила генерала Будоу. Я склонен думать, что нам повезло… Надежда, смотри!

Енот выпрямился и обернулся к прозрачной стене. Зеркало помутнело, пошло волнами. В туманной глубине проявился темный силуэт, набрал четкость, загустел черным; с легким звоном граница миров лопнула.

Из высокого зеркала на шлифованный мрамор пола ступил рослый мужчина; непривычный Надежде костюм-тройка не скрывал широких плеч. Белая рубашка и красный галстук с золотой заколкой… Опустив глаза, землянин увидел собственное ошеломленное лицо в зеркально блестящих туфлях визитера.

— Я представитель организации, которая… Которая делает возможной подобную переброску.

Гость повернулся к зеркалу. Пощелкал пальцами в разных местах пиджака — не то сбивая невидимые пылинки, не то давая сигнал оставшимся за стеклом сообщникам. Поправил темные волосы. Развернулся опять, снял черные очки.

— Насколько я понимаю, вы жители этого… Скажем так, этого мира?

Енот коротко кивнул, не отрывая взгляда от обыкновенного лица гостя. Надежда кивнула, выпрямилась, поднятием руки остановила вбежавших штурмовиков. Те без приказа рассыпались по комнате, вытащив бомбы. Выделенный хранитель огня сунул в масляный фонарик сразу несколько хвостов длиннющего запального фитиля: штурмовики наматывали его через плечо, чтобы иметь огонь под рукой в любой миг боя; Енот подсмотрел это в кино про японских мушкетеров-асигару — там, на Земле, всего только три-четыре года назад; и в то же время неизмеримо далеко и неописуемо давно.

В прошлой жизни.

— К сожалению, с нашей стороны имел место прискорбный инцидент, — нашел пристойную формулировку гость. — Группа частных лиц получила доступ к оборудованию переноса. Больше такого не повторится. Вы можете быть спокойны, — гость попытался улыбнуться. — Мы планируем строить отношения с вашим… С вашей Вселенной, скажем так… На принципах взаимного уважения.

— Конкретнее. — Надежда машинально выдернула сигарету и принялась растирать ее стальными пальцами протеза.

— Мы не будем выскакивать из порталов где попало без вашего разрешения, — гость отбросил политес. — Так понятно?

Енот пожал плечами:

— Почему мы должны нам верить?

— Можете не верить, — отрезал гость. — Здесь у вас нет никого, кому я бы мог объяснить принцип действия наших механизмов. За нас говорят наши действия. Вот мы отследили незаконное проникновение группы лиц. Они понесут наказание. Мы готовы возместить ущерб, как принято среди людей.

— Среди воспитанных людей? — нахмурилась генерал.

— Среди людей, — оскалился гость, думая, что улыбается. — А не зверей… — тут он осекся, выкатив глаза на вход.

Через арку, по выбитым створкам двери, медленно, торжественно поднимая лапы, в помещение вошла громадная львица. В зубах зверя болтался косматый шар; при каждом шаге от шара летели жирные капли, звездочками разбрызгиваясь о мрамор пола, о металл трофейных автоматов, о рваные гобелены на стенах. Все так же торжественно львица приблизилась к Надежде, плавно склонилась, опустив шар к ногам генерала “Ночного Рейда”.

Затем с негромким хлопком звероформа слетела; Леона выпрямилась перед командиром:

— Маленькие подарки поддерживают дружбу, не являясь взятками.

Генерал Ривер забыла и про пришельцев и про зазеркалье. Повернулась к окну: синее небо, тучи разбежались; к ночи приморозит, первый месяц зимы…

— Премьер-министр Онест мертв. — Носком сапога Надежда пошевелила оторванную голову главного противника. Поглядела на Енота:

— Я отдала за это красоту, — тронула повязку на глазу протезом. — Здоровье. Лаббока, который меня любил. Я получила репутацию расчетливой сволочи, готовой лечь под кого угодно, лишь бы выгадать…

Надежда коротко, сухо засмеялась:

— Но победу действительно ничего не заменит!

Генерал “Ночного Рейда” быстрым движением подхватила голову за окровавленные волосы, подскочила к разбитому окну, поразившись, насколько холодный зимний ветер вкуснее запаха сырой штукатурки, железной гари от коробок зазеркальщиков и сизой кислятины Енотовых бомб. Еще тянуло сладковато-гнилостным от скользких волос мертвой головы; Надежда запустила волосатую комету вместе с прилипшей перчаткой по высокой дуге куда-то в парк. Заорала звонко, во весь голос:

— Рейд! Мы победили! Онест мертв!

Вернулась в комнату, ухмыльнулась, заставив и без того бледного визитера попятиться к зеркалу:

— Леона, оставь тут полсотни, с прочими на помощь Акаме.

Блондинка-оборотень выпустила Енота из объятий. Взмахом руки попрощалась с цепочкой штурмовиков, скользнула к двери. Пропела:

— Если вспомнишь, вспоминай меня с улыбкой, — качнула грудью. — Я весьма весомый повод улыбаться!

И практически беззвучно побежала по коридору, скрылась за размолоченными косяками. Проводив ее взглядом, Надежда приблизилась к зеркалу.

— Жаль, стульев нет.

Крайний штурмовик изобразил готовность принести. Гость сглотнул:

— Благодарю, я пешком постою.

— Если я скажу, что вы не дипломат, вы не оскорбитесь?

Визитер неожиданно заулыбался с явным облегчением:

— Я куда страшнее. Отдел техподдержки, если вам это о чем-нибудь говорит.

Енот с огромным трудом удержался от желания рвануть в зеркало. Домой!

Техподдержка — значит, портал не подмяли под себя военные или спецслужбы. Те бы прислали заинструктированного до потери пульса переговорщика. Техподдержка — значит, тоннель в небе пробила частная фирма. А с торговыми людьми всегда можно договориться, их жизнь и есть договоренность всех со всеми. Это не люди государевы, послушные только приказу, это не люди чернильницы, послушные только инструкции. Торговые люди — люди взаимной выгоды.

Вот именно — взаимной. А что Енот может им предложить? В смысле — кроме лишней почки? Только сведения о зазеркалье. И как будут применены эти сведения? Что планирует корпорация (вряд ли установку переноса осилила малая фирма) в отношении нового мира? И будет ли фирма честна с частным лицом Павлом Быстровым, он же в промышленных масштабах чуть меньше, чем никто?

Так что Енот “свернул ковер нетерпения и уложил его в сундук ожидания”. Генерал Ривер тем временем расспрашивала:

— Значит, вы уже не личная инициатива?

— Нет.

— И вы можете так выходить из любого зеркала?

— Есть некоторые ограничения, но практически — да, главное размер.

— И что вам нужно?

— Мы… Скажем так, мое руководство…

— Понятно, не повторяйте это каждый раз.

— … Желаем заключить сделку, соглашение, с правительством этой земли.

Надежда поморщилась:

— Мы пока еще не правительство. Я предлагаю провести переговоры хотя бы через месяц после взятия императорского дворца. Как я могу обещать что бы то ни было от имени государства, не имея полномочий и средств это выполнить?

— И я не имею полномочий заключать с вами соглашения… — неслужебная улыбка у гостя оказалась приятная, теплая. — Я и не думал, что прямо сейчас, без подготовки, уместно что-либо предлагать. А когда вы планируете… Скажем так, взять императорский дворец?

Генерал переглянулась с Енотом, хмыкнула:

— Думаю, день победы недалек. Без Онеста вся его сеть рассыплется, он же специально набирал несамостоятельных людей, боялся, что его превзойдут.

Гость показал на разложенное оружие:

— Мы могли бы помочь с этим.

— Фу, как неизящно. — Ривер помахала живой ладонью, словно бы разгоняя дым. — Не разрушайте хорошее впечатление. Я не буду одалживаться. Да еще и у тех, от кого неизвестно, чего ждать. Мы понесли заметные потери, но вполне в силах справиться с одним бойцом, даже сильнейшим в Империи.

Сильнейшая в империи стояла на брусчатке перед собственным домом. Эсдес не к кому было спешить. Прямых приказов не поступало — и больше не существовало в Столице ни одного человека, к которому стоило бы сейчас прорываться сквозь разгорающееся восстание. Непривычное ощущение держало синеволосую прикованной к месту, пока там и сям над крышами Столицы закладывали посадочные спирали летучие скаты, толстели и наливались тьмой столбы дыма, слышались крики штурмующих и вой поднятых на копья. Взбунтовалась вся Столица, даже у императорского дворца раскатывались подозрительно знакомые глухие удары пороховых зарядов.

Эсдес наблюдала, как бойцы “Рейда” без спешки оцепляют кусок улицы.

“Войско терпит поражение, когда воины начинают грабить, не добив противника.”

Ни один из них не полез шарить по богатым домам!

“Войско терпит поражение, когда полководцы больше хотят ущемить друг друга, чем врага.”

Все они слушаются командира чуть ли не раньше, чем та поведет рукой!

“Войско терпит поражение от зависти богов.”

Тут Эсдес задумалась. В Империи почти никто не верил богам. А тогда с какой стати богам даже смотреть в эту сторону?

Синеволосая расправила плечи, повертела кистями, слегка покачалась, поднялась на носки. Сегодня придется двигаться быстро; как там говаривал морячок? “Трудно прибить комара утюгом?” Эсдес не вмешивалась в расстановку оцепления: сами бойцы против ее тейгу смазка для клинка; но вот их командир…

Сотней здоровяков-ветеранов бестрепетно повелевали тонкие ручки красноглазой сволочи Акаме.

Закончив расстановку, Акаме вышла на брусчатку шагах в двадцати. Сказала — не повышая голос, но каждое слово донеслось четко и ясно:

— А ты не спешишь спасать Онеста. Это ведь его логово сейчас рвут на куски, слышишь?

Переждав особенно громкий взрыв, синеволосая ответила — тоже ровно, и тоже ясно:

— Он убил семью моего человека.

— Болс-огнеметчик, — понимающе опустила веки подходящая все ближе Акаме.

— Да.

Мечница пока не взялась за рукоять Первого Проклятого, сделала несколько шагов вправо, размышляя вслух:

— Болс прославился тем, что на северо-западе выжег половину губернии. Не разбирая ни старого, ни малого, ни женщин, ни детей.

Эсдес ощутила кожей холодный ветер начала зимы. В северных пустошах зимовей приходил куда раньше; красно-желтые листья под белым снегом там были обычным пейзажем. Лишь в каменных ущельях высоких домов Столицы Эсдес поняла, насколько дома было красиво… Почти против желания, Эсдес ответила:

— Там была чума.

Акаме выхватила клинок и прыгнула с места, ударив ножнами с левой руки, а лезвием с правой. Синеволосая отбила оба удара круговым движением: масса и прочность ее клинка позволяла и не такое; ну а силой с ней не равняться даже покойному генералу гвардии!

— Акаме! Руби ее! — закричали зеваки, осмелившиеся высунуть головы. Оцепление “Рейда” только напрягло плечи — Эсдес заметила, как бойцы самую малость сутулятся, наклоняясь в сторону цели.

Красноглазая легко ушла от контрвыпада, даже не пробуя блокировать летучий лом тонкой полоской Мурасаме. Усмехнулась нехорошо:

— Со слов губернатора. А на самом деле — неуплата налогов.

Прыгнула влево — Эсдес не купилась, не развернула корпус — крутанулась и напала сверху; несколько ударов — красноглазая с пугающей легкостью сложилась вдвое, полоснув острой смертью вдоль мощения. Пропуская удар, синеволосая отступила на шаг, свой клинок обрушила чуть влево и дальше, куда по расчету Акаме должна была отскочить.

И не попала совсем чуть-чуть! Только неимоверная реакция спасла красноглазую от располовинивания! Меняя направление, Акаме почти встала на задний мост; перекатилась вправо и выпрыгнула, опираясь на ножны в левой руке. Ножны тут же пришлось выронить, а обе руки занять жестким блоком от верхнего удара; сила удара вбила красноглазую чуть не в мостовую. Полусферы наколенников громко клацнули о булыжник. Из-за сложного изворота блок в итоге построился неправильный: почти горизонтальный, вместо классического “домика”, по которому меч нападающего соскальзывает. Но сталь Первого Проклятого выдержала — легенда есть легенда! — и тотчас Акаме резанула горизонтальным, проворачивая меч прямо из положения блока. Шпага упала ей на плечо, скользнула по наручу, выбивая первую кровь; развить успех Эсдес не успела, пришлось отпрыгнуть.

Для нее-то подобная царапина однозначно смертельна!

Акаме отошла на несколько шагов, подкинула ножны носком обычнейшей туфельки без каблука, в которых выступают профессиональные театральные танцовщицы, и которые любят служанки за устойчивость на любой поверхности. Выше туфелек Акаме надела просторные штаны с вшитой сеткой, с коваными добротными наколенниками; штаны затянула широким поясом с классическими тремя пластинами защиты живота и бедер.

А вот выше пояса ограничилась стеганым жилетом, стеганым же красным наручем — и то на одной левой руке, для пущей легкости движений. Пожалуй, собираясь драться на мягкой земле за городом, Акаме и наколенники бы не брала…

Сама не понимая, зачем, Эсдес продолжила разговор:

— Чумы не было только со слов ваших агентов. Если бы они на самом деле попали в больные селения, и потом вынесли заразу за оцепление, мы бы тут сейчас просто не разговаривали.

— Откуда сведения?

Акаме еще раз осмотрела противника: как учили, начиная с обуви. “Если сомневаешься в поверхности, на которой стоишь, лучше драться босиком”… Ну, на брусчатке города чем-то пальцы прикрывать надо; короткие шнурованные мокасины — неплохой выбор. Штаны тоже слегка топорщит от вшитой сетки, а вот наколенников нет. Логично: вряд ли Эсдес придется вертеться и перекатываться, в акробатике Акаме никто не соперник. Прорежет ли Мурасаме вшитую сетку?

— …Я держала карантин между северо-западом и севером. Мне хватило.

Напоясной брони нет. Зря. Или не зря? Сам пояс широкий, проклепанный. Даже заточка Первого Проклятого возьмет его не с первого удара. Вон, того зверя-гекатонхейра сквозь свалявшуюся шерсть пришлось раз десять полоснуть, пока до тела дошло.

Жилет из толстой кожи, рукава — просто рубашка. Самонадеяно, сильнейшая наша, ох самонадеяно! Тонкую ткань Мурасаме на завтрак ест.

Передышку закончили сразу обе: Эсдес привычным ударом сверху вниз, Акаме восходящим с прицелом на бедренную артерию. Клинки столкнулись, с визгом проехали друг по дружке; Акаме крутанулась на пятке, разгоняя Первый Проклятый — пока Эсдес вытащит свою оглоблю на удар.

А синеволосая попросту пихнула легкую противницу бедром — Акаме так и покатилась, едва успевая уворачиваться от ударов, каждый из которых мог бы вколотить в грунт небольшую сваю, не то что хрупкую мечницу “Рейда”.

Никто из наблюдавших за боем не проронил ни слова.

Над улицей прокатился гулкий грохот — особняк жирного премьера рвали на куски. Дальше по мостовой, в сторону императорского дворца, удалялся ревуще-хрипящий клубок драки. Повстанцы пытались затыкать вилами и повернутыми косами несколько соединенных частных армий. Уступая числом, те брали умением, снаряжением и опытом, так что имели неплохие шансы закрепиться во дворце… Отмахиваясь от серии верхних, Эсдес неожиданно спохватилась, что не видит ни розовой крольчихи, ни Тацуми, выбравшего мелкую полукровку.

Вообще, из всего “Рейда” здесь только Акаме. Это теперь ее настолько низко ценят?

Эсдес выдохнула, нанося коронный косой удар — если бы попала, развалила бы мелочь от сиськи до п… До пояса!

Красноглазая увернулась, откатилась еще немного. Несколькими ударами по низу выправила положение, заставив Эсдес отступить в сторону крыльца. Пока что Акаме не принимала удары на блок, да и рубила с одной правой руки, предпочитая скорость силе удара; а еще это позволяло ей пользоваться ножнами в левой. Получить дубинкой в глаз приятного мало; так что блокировать приходилось размашистыми веерными движениями — не пытаясь поймать клинок противника или угадать его цель, Эсдес просто сбивала все, что попадалось в секторе, пользуясь преимуществом личной силы, прочности и тяжести клинка.

Акаме поняла, что так она ничего не добьется. Снова разорвала дистанцию, спросила:

— А неуплата налогов? Скажешь, вы никогда не карали за такое?

Синеволосая поморщилась: Акаме даже не сбила дыхание! Вопрос прозвучал без малейшей паузы. Может быть, она и заговорила, давая понять, что до усталости еще далеко? Ну ладно, выносливость и у меня не хуже:

— Это везде было, есть и будет. Мы этим не занимались никогда, меня с “Падшими” министр посылал только против местных шишек, которые чем-то вызывали его неудовольствие.

— Но ты поддерживала Онеста.

— Ты бы не поддержала своего учителя?

Акаме вздрогнула!

Попадание!

Эсдес прыгнула вперед. Косой справа, восходящий, горизонтальный слева, с прокруткой справа — противница только пятилась. Акаме не даст отрешиться от окружающего, не позволит сосредоточиться, чтобы ударить потоком льда; но и с массой утюга комар не считаться не может!

И снова красноглазая подтвердила репутацию лучшего мечника “Рейда”, извернувшись невообразимым способом, оказавшись чуть ли не за спиной Эсдес — и тотчас перешла в атаку. Теперь пришлось крутиться на месте, отбивая вихрь легких ударов, опасных даже малой царапиной! Улучив момент, Эсдес пнула наглую мелочь ногой в живот — пластина доспеха уберегла от разрыва печени, но закувыркалась Акаме так далеко, что к подходу противника успела встать и собраться с мозгами.

Ледяной шторм заставил Акаме выпрыгивать выше потока и убегать вдоль присевшего за щиты оцепления; добрый десяток зевак мешками осел, где стоял. Кровь и обломки ледяных игл взлетели выше второго ряда окон.

Остановившись, Акаме оперлась на ножны.

— Мои учителя — имперская школа убийц, — с настоящей ненавистью прохрипела красноглазая. — Они превратили в людореза Куроме — кроме нее, у меня совсем никого нет! А меня они превратили в нечеловека. Я провоняла смертью, как братская могила! Этим! — Акаме обвела ножнами зрителей. — Все равно, чья кровь сегодня впитается в щели мостовой!

Перекатом влево мечница ушла от очередного заряда льда, снова при помощи ножен поднялась.

— Ты заставила меня вспомнить! Считай, заново пережить! Ночь новолуния! — Акаме сорвалась на визг. — И я стала, стала чудовищем, лучшим в Столице, в Империи, в мире! Я вырезала всю школу, от наставников до новичков! Там никто не мог противостоять Первому Проклятому Мечу, никто! Никто!

Акаме выпрямилась. Посмотрела на ножны в левой руке с явным удивлением: а что это у меня в руке? Что эта штука здесь делает?

Отбросила ножны, сунула руку за спину, за пояс.

Выдохнула с ненавистью:

— Но у меня есть, есть, есть! Чем тебя порадовать! — Акаме вытащила палку длиной чуть меньше локтя и швырнула между поединщиками.

По брусчатке запрыгала обломанная рукоять с огрызком клинка…

С огрызком Второго Проклятого Меча!

Теперь точно ни Вала, ни Куроме ждать не стоит. Эсдес прошило иглой тоскливого одиночества, даже глаза на краткий миг расширились. Ни один посторонний не успел бы заметить выражения огорченного ребенка на холодно-красивом лице. Но напротив двигалась лучшая фехтовальщица “Ночного Рейда”, полностью задавившая истерику; и уж она-то замечала все!

Акаме приближалась плавным шагом. Хихикнула — весело, радостно, довольно. Словно бы не она только что заплевала в яростном крике половину проезжей части!

Занесла клинок обеими руками, позабыв про ножны. Сказала тихонько, только для причастных, но Эсдес услышала ее вполне ясно:

— Да, подружка, с таким настроением ты слона не продашь…

— Продашь?

— Зверек породистый. Давай золотой.

— Эй! Ты его все равно топить нес! И сам говоришь, что нашел!

— Мой товар, моя цена. Торгуйся.

— Тридцать серебряных.

— Меньше трети? Не согласен.

— А у меня больше нету.

— Хорош врать! Вы же в доме Эсдес живете. Что, у твоего папки золотого не найдется?

— А причем тут мой папка? Я покупаю!

— Ишь ты, крутизна вареная… Тогда золотой!

— Тридцать, нету больше, зуб даю!

— Да ну нахрен. Я лучше посмотрю, как он булькнет.

— Ну ты и мудак.

— Кто? Я мудак? Да я тебя!

Противнику пришлось положить зверька на землю; пока он это делал, Тим без капли смущения врезал ему коленом в нос.

— Уй, сска…

Мальчишка выпрямился и ловко влепил Тиму под левый глаз. Тяп не заплакал: и папа не учил, и несколько недель в здешней школе быстро разъяснили, что почем. Поймать на прием не получилось, а вот стукнуть с правой в бок — удалось прямо как в кино. Только в кино враг от удара сразу свалился, а здесь, напротив, подскочил вплотную и вцепился в воротник.

— Ах ты кусаться!

Тим рванул было вражеское оплечье, но внезапно воины перестали чувствовать землю под пятками. Рослый старшеклассник без видимого усилия держал обоих за шкирки:

— Молодые люди, вашему общественному положению не приличествует подобное поведение. Обещаете вести себя прилично, если я верну вас на твердь земную?

— А обзываться неизвестными ругальствами прилично? — пробубнил из-под сползшего на нос кафтана противник. Тим тоже не смолчал:

— А ты вообще котенка топить несешь, живодер малолетний!

Старшеклассник поглядел на сидящего под камнем зверька, который и не подумал сделать ноги.

— Не видал я что-то подобных котят. Сейчас я вас поставлю, но вести себя прилично. А то получите уже от меня!

— Сам-то кто? — окрысился противник, расправляя одежду. Старшеклассник подал ему чистую тряпочку, на которую щедро плеснул резко пахнущего снадобья:

— Приложи к носу.

— Так ты кто?

— Баронет Носхорн, к вашим услугам, — без тени насмешки поклонился парень. — Если вы имеете какие-то претензии относительно моего поведения…

— Ладно-ладно! — замахал руками противник. — Проехали! Ишь ты, благородие. А ты, мелкий, часом не принц крови, отданный на воспитание семье говновозов?

Прежде, чем Тим успел возмутиться, Носхорн отвесил противнику мощную оплеуху:

— Глупо делать врагами сразу всю неизвестную вам семью. Это первое. Вы сами так и не представились. Это второе. Поведение вашего противника, вступившегося за беззащитное животное, представляется мне более достойным, чем ваше. Это третье.

— Да ну вас в жопу! — мальчишка отбежал шагов на пять. — Развели тут… Каравай-саран!

Баронет сделал движение — незадачливый продавец котят рванул вверх по откосу, только пятки засверкали.

— Нафиг с пляжа, — удовлетворенно потер ладони Носхорн. — А вас я, пожалуй, узнал. Ваш уважаемый отец проживает во втором этаже дома генерала Эсдес?

Тяп кивнул.

— К сожалению, и ваше поведение небезупречно. — Носхорн попытался взять предмет спора, но зверек ловко увернулся от его рук, хотя опять не попытался убежать совсем.

— Странно, — удивился баронет. — А ну-ка, попробуйте вы.

Тимофей присел, протянул руку — запястьем вверх, как папа учил знакомиться с собаками. Зверек подошел, принюхался… Во мгновение ока забежал по протянутой руке, и воротником улегся на шее.

— Надо же, — старшеклассник отряхнул камзол школьной формы, убрал за обшлаг маленькую фляжку снадобья. Только сейчас Тяп заметил витой эфес на левом боку.

— А там шпага? Настоящая?

Носхорн вздохнул:

— Воспитанные люди сначала представляются. Небезупречное поведение бросает тень как на репутацию вашей уважаемой семьи, так и на генерала Эсдес, ибо вы проживаете в ее доме. И если репутация вашей уважаемой семьи никоим образом не мое дело… — баронет поглядел вдоль реки, у которой все и происходило. — То за генерала Эсдес мой дядя кому хочешь глаз на жопу натянет.

Тяп даже засмеялся:

— Я Тимофей Александров. А как это вы ловко: сначала так все чинно, а потом опа! Глаз на жопу! Надо запомнить!

— Не надо, — без улыбки возразил баронет.

— Почему?

— Потому, что шпага настоящая. Пойдемте-ка, покажем вашу находку знающим людям.

— Знающим людям… — Леопольд протянул с отвращением. — А кто все эти люди? Почему это им виднее?

Ляп несколькими точными движениями открыл ворота “песочницы”, подвесил над расползающимися платформами летучие камеры:

— Так нормально?

— Дроны с камерами посади на лед и везде хорошо заякори. Стой! Выбирай места, чтобы после бурана платформа смогла подъехать и обколоть лед вокруг дрона. Или хотя бы забрать его в ремонт.

Леопольд запыхтел. На первый взгляд, привычные стратегии посложнее. Тут ведь ни орков щемить, ни ресурс добывать. Есть запас материалов, есть мирная задача: раскопать котлован. И потом переместить в него собранный радиомаяк. А закрепит его первый же буран, задув снег в такие места, какие сами разработчики маяка плохо себе представляют. Снег смерзнется, и вуаля: работа сделана.

Но… Ровной игровой поверхности нет. Ледник в трещинах, в застругах, в скользких “ведьминых плешах”, с которых колесную платформу может попросту сдуть налетевшим шквалом. Нужно учитывать, что долго стоявший без движения механизм тоже способен смерзнуться — особенно, если перед этим он перегрелся, и на нем при остывании где-либо осели водяные пары. Откуда водяные пары? В том-то и дело, что непонятно. Льда под колесами море, но какое испарение при минус двадцать? Папа сказал — ненулевое; значит — снова лезть в справочник, сражаться с точкой росы на каркасе платформы…

И запас ресурсов по-настоящему конечен. И — самое главное! — нет перезагрузки. Не сохраниться, миссию не пройти повторно. Из-за этого перед выпуском платформ на реальный лед приходится разные варианты операции прокручивать на виртуальной модели. Хорошо было Пилату, он всего лишь истину пытался определить! (Как настоящий взрослый, “Мастера и Маргариту” Леопольд первым делом прочитал) А тут заработаешься, не поймешь: на каком экране модель, а на каком — кадры истинного Гренландского Щита… И вся папина работа ничем совершенно не отличается от освоения того же Марса или там Цереры. Так же все на экранах, все через чужие металлические руки. И так же опасно совершить необратимую ошибку на реальном леднике: сохраненный вариант не подымешь.

Да, но в виртуале-то возможность такая есть. Расставив камеры так, чтобы видеть рой платформ, Леопольд повторил вопрос:

— Пап, ну я все равно не понимаю. Если технически есть возможность организовать сохранение и восстановление, надо так и сделать. А то получается, что Боженька создатель мог сделать хорошо, а сделал плохо — зачем же?

Виктор пожал плечами:

— Разве ты только что на собственной шкуре не почувствовал разницу между “старкрафтом” и настоящей работой? В игре обвел дюжину юнитов рамкой и кинул строить лесопилку; один клик мышкой, разве нет? А в реале… Пока трассу до лесопилки нормально провесишь, сам похудеешь на вес отработанной солярки.

Леопольд слушал молча, не забывая поглядывать на экраны. Виктор продолжил:

— Давай конкретно по твоей задаче. Вот убили тебя в виртуале. Как тебя восстановить?

— Бэкап, очевидно же.

— С какой частотой его писать, очевидно тоже? Полный бэкап личности — это экзабайты объема. Он читается дольше двухсот микросекунд.

— То есть, тактовая частота… И частота чтения памяти… А память у нас лед, на кремнии быстрее. Только в Гренландии ледяной щит, а не кремниевый…

— Вижу, начинаешь понимать, чем реальная инженерная задача отличается от чистой математики. Так вот, сын: как скоро восстанавливать? С какой частотой бэкапить?

— Ну, допустим, одна минута. И как во всех играх, респавн в храме.

— Допустим, с этим согласятся. Хотя, скорее всего, люди захотят откатить события к самому началу неудачной цепочки.

— Так пусть сохраняются перед входом в темную подворотню! Перед подземельями же сохраняются.

— А где брать память под все сохранения? Под воспоминания? Их же с каждым годом прибывает?

— А что, — точным движением бывалого геймера сын прочертил трассу в обход очередной разведанной трещины, — нельзя сделать общие воспоминания? Для экономии? Типа, был праздник, там присутствовали восемь человек. Пусть описание праздника одно, а ссылок на него восемь. И все помнят одинаково.

— Э… Это не очень шаблонно?

— Пап, а всем одинаковую таблицу Менделеева помнить, всей планете Земля — это не шаблонно?

Виктор забрал подбородок в горсть:

— Так это же технические сведения, а то личные впечатления!

— Ну вот, пусть личные помнит у себя, а общие про праздник на серваке лежат…

Тут отец даже полез чесать затылок:

— А как разобрать где чье? Вот погляди: у нас тут всего-то один переезд, а до сих пор сколько вокруг мешанины.

— Промаркировать память… Опа. Это, получается, мы должны разделить память. А тогда ее можно захватить… Пап, ты же говорил, что система безопасности виртуала стоит на том, что нет единого всемогущего администратора. Никто не может подмять под себя все.

— И каким боком это к памяти?

— Личная память. Личное пространство. Уязвимость.

— Не понимаю твоего креатива. Уязвимость в чем?

— Кусок памяти с личностью определенного человека можно будет уничтожить физически. Например, взорвать бомбу, растопив ледяной массив.

Виктор засмеялся самую чуточку натянуто:

— Посмотри “терраформинг Марса”, там расчет растопления марсианских ледяных шапок. Сколько льда может испарить “кузькина мать”, даже при взрыве в толще ледника, чтобы всю энергию в лед?

Леопольд открыл необходимые справки мгновенно:

— Меньше кубического километра… М-да… Невыгодно. Ладно, пап, Второй Удар пока отменяем… Но ведь админы могут переносить запись личности?

— С чего ты взял?

— Ну вот зеркало это, которое телепорт.

— Вообще-то могут. Но только при соблюдении условностей. Грубо говоря, чтобы перенести тебя из мира в мир, недостаточно кнопки нажать или словесную команду отдать. Тебя должны связать и просунуть в зеркало. И там обязательно будет проверка на добровольность перехода… Как бы объяснить. Ну вот автомат выдает кофе, пирожные или там конфеты. Чем зарядишь, то и выдаст, это все в твоей власти. Хочешь, вместо кофе заряжай лимонад или вместо пирожных сало. Но заставить автомат не выдавать пирожные рыжим, или там сыпать в кофе вместо сахара те же конфеты — физически невозможно, конструкция автомата не позволяет.

— Это как? Наш же автомат виртуальный! Все можно переписать, код подменить.

— При любом несовпадении контрольной суммы код просто заменят новым из хранилища.

— Пап, но я же видел в кино “Повелители Драконов”, как Джафар подменил планку памяти с паролем. И все прокатило!

Виктор с удовольствием повел рукой по экранам:

— Укажи мне, о мой старший сын и наследник, в какой точке всея Гренландии находится сегодня кусочек льда с паролями? Куда мы направим легионы верных колесных платформ, и как подменять ячейки памяти на глубине в километр, к примеру? И в какой точке ледника будет находиться пароль к тому светлому мигу, как наши легионы зла докопаются до его старого местонахождения?

— Ага… И сделать столько платформ тоже втихаря не выйдет, это ж сколько ресурса надо… Непременно кто-нибудь заподозрит. И в кино Джафар для ремонта все же отключал компьютер. И противник его был алгоритм. Разветвленный, сложный, но безупречно логичный. А тут все придется делать “на горячую”, под внимательным взглядом неизвестного числа подозрительных админов, у которых неслабо прокачано чутье на всякие такие фокусы, и которые одним кликом обесценят всю твою подготовку…

Леопольд вздохнул. Передал платформам сигнал “Буран”, и теперь наблюдал, как желтые точки прячутся кто куда или собираются в клубки весом более двухсот килограммов: такую массу ветер уже не сдвигал.

— Ну ладно, пап. Ты меня успокоил. А то проснешься — опа, незнакомый потолок!

— Незнакомый потолок!

Через пять лет после Мятежа, в гостиной Александровых, за чашкой медового чая, Эсдес попросила:

— Вот расскажите мне, что в этом потолке такого важного? Почему Енот настаивал, чтобы в фильме звучала именно эта фраза, слово в слово? На какую такую классику он ссылался?

Программист переглянулся с женой. Детей и в тот раз за столом не случилось, а то Тимофей, пожалуй, не смолчал бы.

— Не знаю. — Виктор потянулся наливать чай. — А кроме потолка?

Эсдес поморщилась:

— Я на самом деле очнулась в каземате. Только не прикованной к стене за горло, запястья и лодыжки. И одежда на мне была боевая… — генерал резко поставила чашку. — Вы же видели последний бой в кино?

Анна хихикнула:

— Еще бы. Некоторые прямо в зале слюной захлебнулись!

Виктор потупился.

— Да-да, дорогой, и ты тоже.

— Ладно там юбки, в конце концов, ног мне стесняться нечего. И даже Акаме в некоторых… Ракурсах, м-да… Но эти ублюдки сняли так, будто я весь фильм сражалась на каблуках! На каблуках!

— А! — сообразил и Виктор. — Так вот почему режиссер с первого показа сбежал?

— Я пообещала, что вся сценарная группа будет бегать в каблуках от храма предков до седьмой триумфальной арки. Этот плод незаконной связи хорька с бетономешалкой когда-нибудь все же попадется мне… — синеволосая прижмурилась, воображая. — Юбки на них надевать смысла нет, у мужиков ноги кривые и волосатые… А вот каблуки…

Эсдес замолчала и принялась медленно тянуть чай.

— Если не хотите…

— Не хочешь.

— Если не хочешь, — сказала Анна, — не говори.

Синеволосая отставила чашку, блюдце звякнуло:

— Вот честное слово, сейчас тут сидеть и вспоминать почему-то смешно. Да еще фильм этот. Ну не притаскивали мне Вала на цепях! И не валялся он в ногах, и прощения не просил.

— Прощения не прошу, — сказал Вал. — Для меня его нет.

— Могу понять, почему ты ушел. — Эсдес приподнялась и села на лежанке. Победители поступили с ней куда лучше, чем полгода назад она сама с Тацуми. Доски топчана сухие, тюфяк без плесени, одеяло чистое… Каземат, конечно — но в охране все сплошь ветераны северных кампаний, многих из которых Эсдес узнала. Они ее помнили тоже. Не пытались лапать или оскорблять. А теперь вот и гостя пустили.

Моряк стоял, переминаясь с ноги на ногу, опустив глаза в пол.

— Вал? — Эсдес потянулась потрогать: вдруг сон. Дотронулась до брусьев решетки, опустила руку.

— Прощения не прошу, — повторил Вал.

— Тогда почему пришел? Помню-помню. Премьер говно. Идеалы скисли в уксус, и лучше уйти, чем пачкаться. Но вернулся зачем?

— А я сам не знаю, — моряк попробовал улыбнуться. — Мы с Куроме просто дезертировали. Мы не перешли на службу в “Рейд”.

— Так и так оставили меня без поддержки. Все-таки, зачем пришел?

— Не знаю, — процедил Вал. — Стыдно. Жалко. Но я не хотел, чтобы сестры убивали друг друга. А ведь все к этому шло!

— Сестры… Я и подумала: вас поймали на Акаме… Она кинула мне рукоять сломанного Яцуфусы.

— Это я Второй Проклятый Меч сломал.

— К-как? — от удивления Эсдес даже забыла, что сидит в каземате. — Он же легендарный!

— Я тогда в доспехе был. Ну, об колено. Доспех оказался более легендарным, а вот Яцуфуса не выдержал.

Генерал представила себе сцену и даже засмеялась:

— А что Ривер сказала на это?

— Там были только сестры… И Тацуми.

Тацуми! При звуках этого имени сердце всегда пропускало удар, а то и два. Но сейчас Эсдес чувствовала одну обиду:

— Вот же я дура… Оказывается, и так можно было! Получается, это никакой не хитрый план. Акаме всего лишь хотела поговорить с сестрой… Знай мы это раньше!

Вал пожал плечами:

— Вы меня даже не выругаете? Не плюнете? Не полоснете льдом сквозь решетку?

— Я что, похожа на обсчитанную блядь? Если виновного не за что убить на месте — прости.

— Но я же вас предал!! Теперь даже это смерти не стоит?!

— Вал. Ты же не поржать надо мной пришел, так зачем? Тебе мое прощение нужно? Прощаю. Катись!

Моряк взялся за брусья, растерянно захлопал глазами.

— И я предала своего учителя, не прорывалась ему на помощь. И с тобой сколько раз обсуждала: стоило мне сбежать с Тацуми? И самого Тацуми я могла прошить ледяным шквалом, когда его грузили на летучего ската. И обязана была сделать это! У меня руки не поднялись убить любимого. А тебе хватило смелости вмешаться, выдернуть Куроме с дороги в ад…

Эсдес поправила волосы. Вал молча выдохнул.

— Так не мне тебя судить. У меня с Тацуми не получилось, у Ривер с Лаббоком не получилось. У тебя с Куроме могло получиться — нет же, вернулся. Тебе на тренировках верхние полушария отбило? Думай нижними, тебе привычно!

— У меня был выбор: дезертировать или смотреть, как ход вещей столкнет Куроме и Акаме. А потом жить с этим…

— Ты точно думал жопой. А попросить отставки?

— И меня бы отпустили? В таком-то раскладе? Пришлось бы отпускать и Куроме. А тогда от “Охотников” остались бы только вы.

— Так и так осталась только я. Но я бы хоть знала, что вы живы, что не в плену “Рейда”!

Вал скривился. Опустил плечи:

— Как бы то ни было, я выбрал. И согласен платить.

Спросил деловым тоном:

— Вы узнали охранников?

Эсдес насторожилась:

— Все они воевали со мной на Севере. Не то, что кандалов нет — у меня даже руки не связаны. Мне дают “золотой мост”? Твоя работа? Кстати, а как тебя сюда пустили? Ты в “Рейде”? Сам вступил, или выторговал у Ривер за свободу Куроме? Или, наоборот, откупился поломанным тейгу?

— Ничем я не откупался. Ривер хочет меня припахать, но вполне предсказуемо не доверяет. А я тоже не поверил, что вас не убили. Сказал: “Покажите живую Эсдес, тогда подумаю”.

— Ну вот, показали. Что дальше?

Пленница поглядела влево-вправо. Стражники с намеком качнули заряженные арбалеты. Вал махнул рукой — и весь десяток вдруг отступил за пределы видимости. Моряк сказал:

— Они знают вашу силу. Глупого геройства не будет. Если решите сбежать, то они скорее вам помогут, чем встанут насмерть. А лошадей я приготовил, на воротах договорился.

— Отлично. Ты еще и этих кинешь. Не запутаешься в долгах?

— Я предусмотрительно не присягал новой власти.

— Кстати, как они сами себя зовут?

— Республика.

— Республика… Но что потом? Годы очередной войны во имя старой Империи? От которой ты уже один раз дезертировал? И это если допустить, что Империя поддержит меня, а не Ривер. И так западники под стеной Столицы. В конце концов, победителю просто не останется, кем править… И опять же, новая война — новый риск для Тацуми.

— Для Мейн тоже.

Генерал зашипела:

— Что мне помешает в случае удачи подстеречь крольчиху и просто убить?

Не находя ответа, Вал спрятался за казенной донельзя фразой:

— Тацуми это не обрадует.

И тут же сменил тему:

— Кони есть. Есть деньги на первое время. Ривер точно так шипит из-за Лаббока, да и глаз с рукой вряд ли простила. Разумно ли упускать шанс?

— Если одноглазая сволочь не сыграла тебя втемную. Проще прибить меня при попытке к бегству, чем возиться со сбором доказательств.

— О таком коварстве я как-то не подумал… Но, насколько я узнавал, охрану подбирал Енот.

— Енот не приходил каждый день петь песни под решеткой, — возразила Эсдес через пять лет. — Понимаю, в кино все выглядит ах как романтично и трагично. Лунные блики на ключицах и груди, пожалуй, удались. Но это просто актриса симпатичная. А вот глаза исполнителя больше подходят срущей собачке, чем тоскующему любовнику. И не кричал Вал: “Ты не попытаешься ее отбить, увезти? Чего же стоит твоя любовь?”

— Жаль, — Анна вздохнула. — А ведь какая драма, какое напряжение! Эсдес?

— Да?

— Я постоянно слышу, что премьер-министр был вашим наставником. Но ни в фильме, ни в разговорах никто не упоминал, в чем это заключалось. Откуда такое уважение к откровенному… Да, так и скажу: за что такой почет мудаку?

Эсдес помолчала. Покрутила чашечку на блюдце, остановила щелчком пальцев.

— Я начну немного издалека. Триста девяносто два года назад…

— Немного? — Виктор едва не поперхнулся чаем. — О, простите, перебил.

— Триста девяносто два года назад род моего предка занимал высокое положение в отколовшихся от Империи северных провинциях, — синеволосая прикрыла веки. — Собственно, фон Партас и руководил мятежом, а потом его наследники почти сто лет правили Севером. От одной из женщин четвертого наследника родилась моя прапрабабка, а от нее мой прадед. Он был должным образом признан в качестве полноправного наследника Железной Короны. В качестве полноправного наследника шестнадцатой очереди…

Эсдес снова наполнила маленькую чашечку, и в полной тишине с удовольствием выпила:

— Как чудесно никуда не спешить! Лучшее изобретение цивилизации — отпуск! Так вот, прадед мой смирно лежал в пеленках, а Империя тем временем решила вернуть утраченное. Война длилась несколько поколений, прадед без малейших усилий передвинулся в очереди наследования на пятую позицию, а потом и на третью. Он тогда был уже глубоким стариком, скитался по замкам вассалов; один из вассалов — Уорвик, “Делатель Королей”, решил поставить на седое. То ли полагал, что до смерти старика успеет получше подготовить свою марионетку на трон, то ли просто решил досадить противной партии. Наскоро был составлен заговор, двое претендентов резво сломали шеи на охоте, и мой предок торжественно надел Железную Корону в единственном свободном замке Севера. Империя от подобной наглости даже прислала поздравление с восшествием на престол, я думаю — чисто механически, чернильные крысы в департаменте внешних сношений составили бумагу, а потом испугались признаваться, что рескрипт ушел по назначению.

Эсдес прервалась еще на чашку.

— А почему так важно, что Империя поздравила? — подняла брови Анна.

— Империя признала Север равноправной договаривающейся стороной, — пояснил Виктор. — Но про эту игру престолов можно пачку романов написать!

Синеволосая даже передернулась:

— Да что там романтичного? Скитания по тундре? Когда Император спохватился, что собственными руками узаконил самостоятельность Железной Короны, на Север наконец-то двинулась армия. Прадед так и не сбежал, а вот дед и отец скрывались в пустошах всю жизнь. Они тщательно хранили родовые грамоты, но жили уже полностью кочевыми обычаями, не забивая голову ни образованием, ни этикетом. И тут родилась я.

— Звучит пугающе.

— Детство было еще страшнее. Короче — когда погиб отец, я решила служить Империи. Именно премьер-министр вытащил меня из тундры, оплатил воспитание, образование и обучение, приличествующее дворянке. Он рассчитывал выгодно выдать меня замуж, так что не тронул сам, и никому не позволил… Помните в кино несколько сцен, как в Столицу прибывают на заработки, например, молодые парни либо там девушки?

Александровы переглянулись, нахмурились.

— Да судьбу Енота вспомните, как его товарища чуть не с порога в рабство продали! Если бы не опека Онеста, со мной могло быть так же.

— Но потом…

— Ну да. Потом! Я и не кинулась ему на помощь в последнем бою. Если честно, то Акаме не позволила. Меня до сих пор называют сильнейшей, но преимущество над Акаме или Тацуми у меня уже очень маленькое. В том последнем бою Акаме укатала меня до того, что кто-то ухитрился зайти мне за спину и вырубить латной рукавицей по макушке.

— А ваши родовые грамоты, не секрет, где?

Синеволосая безразлично пожала плечами:

— Хранились у Онеста. Наверное, там же и сгорели.

Допили чайник. Новый Анна ставить не пошла. Спросила:

— Суд в кино тоже отличался?

Генерал кивнула:

— В кино все было на площади, с флагами, в собрании народа. И голосовали только раз, после донельзя карамельной речи защитника. А так… Меня привели в небольшой зал. Раньше там сидел камергер и его подчиненные, чтобы всегда находиться под рукой.

— Постойте, — нахмурился уже Виктор. — Так дворец взорвали не при штурме?

— Нет, это уже много после. Потом расскажу, чтобы не отвлекаться. Ну вот, заводят меня в зал — а там Ривер, Енот, Акаме. И три-четыре десятка горожан в хорошей одежде. Старосты торговых гильдий, начальники цехов… Посмотрела им в глаза, поняла: дело плохо. Лица живые, выражение деловитое, взгляды острые, понимающие.

Взгляды острые, понимающие; лица умные, подвижные; если кто видел картину Рембрандта “Синдики цеха суконщиков” — один в один; разве только кафтаны да камзолы не глубоко черные, а гильдейских цветов. Мясники в багровом, уборщики в темно-синем, пекари в розовом, кузнецы в красно-рыжем, рыбники в зеленом почему-то, а в голубом, напротив, адвокаты, законоговорители; а в черном ювелиры, а кружевные белые воротники дарованы каменотесам сто лет назад за изящное мраморно-малахитовое строение городской набережной и пристаней на Великом Канале; а моряки…

Бесконечно можно разглядывать и перечислять до ужина. Главное, что плохо — взгляды острые, понимающие; лица подвижные. Умные.

— Итак… — Надежда обвела собравшихся единственным фиалковым глазом. Помедлила, вдыхая привычный для всех дворцовых помещений аромат духов, притираний, дорогих тканей, редких сортов дерева, навощенного паркета… Десять лет назад она впервые окунулась в запах роскоши; через пять лет дезертировала; и вот колесо завершило круг.

— Итак, Добрый Совет всех сословий выбрал тридцать присяжных судей, для того, чтобы определить меру и средство кары генералу Эсдес, без военной силы которой Имперская власть не могла бы обирать население… Эсдес! Имеете ли вы возражения по составу присяжных?

Обвиняемая безразлично прищурилась:

— Я их никогда не видела, а их мнение меня ни разу не интересовало.

— А зря… — прошелестела Акаме, но услышали тихий голосок все.

— Подавайте предложения! — Ривер откинулась на спинку кресла, положив пальцы живой руки поверх судейского колокольчика.

Присяжные некоторое время шушукались — видно было, что для приличия, что мнение они давно составили. Наконец, поднялся рослый плечистый мужчина в бело-зеленой шахматке почтовой гильдии:

— Смерть. Не будь Эсдес, Онест не продержался бы и полгода!

— Смерть! Они бы не посмели вводить новые налоги!

— Смерть! Императорская власть не…

— Смерть. Продажная полиция…

— Смерть! Распоясавшиеся бандиты…

— Смерть.

— Смерть!

— Смерть…

После двадцатого высказывания Акаме перестала считать голоса. Поднятием руки Ривер остановила присяжных:

— Может ли кто сказать причину, по которой приговор не может быть исполнен?

Поднялся Енот.

Присяжные зашумели по-настоящему:

— Мы читали твою записку!

— Мы знаем, что она заботилась о солдатах!

— Мы знаем, что в Империи она известна как победитель западных рыцарей!

— Ты пытаешься доказать, что она хороший человек!

— И что с того? Мы судим не ее качества, а ее поступки.

— Без ее силы правительство бы давно пало!

Енот простецки пожал плечами:

— Почтенное собрание. Я тоже сужу не по ее достоинствам…

И тут кто-то (вот всегда находится этот сучий “кто-то”!) выкрикнул из глубины: то ли с третьего, то ли с пятого ряда скамей:

— Че, правда не по величине сисек?

— К порядку! — Надежда грохнула в столешницу протезом, едва успев поймать покатившийся колокольчик.

Енот поглядел на обвиняемую, как будто впервые увидел. Зашел справа, слева. Пробежал взглядом снизу доверху. Обернулся к залу. Картинно сгреб левой рукой подбородок в горсть, изобразил напряженное думание.

Надежда переглянулась с Акаме, не понимая смысла клоунады.

Енот воздел указующий перст:

— Уважаемый! Не знаю твоего имени, но ты выдумал превосходную штуку!

— Портгар, гильдия медников! — поднялся со скамьи пунцовый от похвалы присяжный.

— Да-да, — закивал Енот. — Вы же все помните пьесу об убийстве капитана Огре? Года полтора тому она собирала полные залы по всей Столице. Зритель ведь любит продолжения, привычных героев, привычную обстановку? Да и реквизит экономится, что немаловажно… И вот как я вижу продолжение!

Землянин взмахнул правой рукой с простой катаной в потертых ножнах, заговорив торжественным тоном провинциального трагика:

— Мерзкий старикашка, проклятый черный маг, уничтоживший капитана Огре непростительным заклятием, и предерзостно исполнившись хитрожо… Хитрости, да. Ускользнул от карающей длани наследницы клана Юбикитас. Жаль, Сэрью погибла уже.

Акаме вздрогнула: пожалуй, слышать о смерти рыжей вражины столь издевательским голосом и в насмешливом ключе было неприятно.

— Но в пьесе должно быть про любовь! — Енот поднял катану на уровень глаз, горизонтально, и теперь глядел на скамьи с присяжными поверх черной полосы. — И в сердце нашего замшелого мракобеса все-таки нашелся светлый уголок… Чернокнижник, закореневший во злодействе, обратил внимание на несомненные достоинства генерала Эсдес, и влюбился в нее! Ну, седина в бороду, бес в ребро, вот это вот все, понимаете?

Надежда поняла первой; поняла также, что если прямо сейчас заорать: “к порядку”, то как бы Енот в самом деле не пошел рубить направо и налево.

— Но мерзкий старикашка работает на “Ночной Рейд”, а Эсдес на правительство. Долг против любви, это же вечная тема! Уважаемый, да театры Империи треснут от посетителей!

На этой фразе забеспокоилась и Акаме.

— Идет Мятеж, и герои, каждый на своей стороне, совершают разнообразные подвиги… Ну, тут всякие бои-сражения, молодежи это понравится… Для любителей мистики можно завернуть, что наш мерзкий старикашка на самом деле владелец Третьего Проклятого Меча. Никто из противников Третьего Проклятого Меча не доживает до следующего рассвета…

Енот поглядел на собственное свое оружие и пробормотал тихонько — но и его тоже услышали все:

— Кстати, вот к этой катане вполне подходит…

Присяжные дернулись разом; в зале словно гулко лопнула басовая струна! Знай тогда Енот последствия шутки, вздрогнул бы еще и не так. Правда, все равно не отказался бы от произнесенных слов.

Конвой при Эсдес недоумевающе закрутил головами. Обвиняемая осталась бестревожна.

Землянин оглядел суд грозными очами пророка, воздел руки горе, и провозгласил с зубодробительным пафосом:

— Побеждает революция! Добрый Совет, мучимый жалостью к молодой и красивой, но такой опасной Эсдес, постановляет все же казнить ее… Тут можно вставить какие-нибудь глубоко философские дебаты о государственной пользе. Тогда нас возьмут даже в Императорскую Оперу, а это, уважаемый, уже уровень!

Присяжные зашушукались, а Енот нанес добивающий удар, усилив его резким движением катаны вниз — словно сбросил невидимое покрывало между собой и залом:

— И наш чернокнижник обращается мыслью ко злу! Он выходит на тропу мести! Сверкают мечи, льется кровь! Трагедия! Никогда им не быть вместе! Тетеньки обрыдаются! Для убийцы капитана Огре не велика задача продумать оправдания, скрыть следы… Ну и открытый финал, это теперь модно. То есть: решение в ваших руках. — Договорил Енот совершенно серьезно и спокойно.

Ароматы дворца понемногу забились запахом пота, напряженного внимания, страха.

Землянин положил катану на столик поверх протоколов — Акаме пришлось подвинуть Первый Проклятый вправо, а чернильный прибор влево.

— Простите. Стихосложение совершенно испортило мой характер. — Енот оперся руками на стол председателя суда. — Оставим лирику. Вы тут все люди взрослые, понимающие. Весьма ловко сберегли свое состояние и своих близких, не примыкая ни к одной стороне. Уважая время столь разумных и достойных людей, буду краток. Акаме, сводки у тебя всегда в сумке… Сколько войск западных королей сейчас между Пыльными Воротами и Западной Стеной?

— Я помню и без сводок, — процедила Ривер. — Сорок четыре тысячи строевых, если с больными и обозными — почти шестьдесят.

— По договору, западным королям обещан только Пыльный и Долина. Никаких полномочий грабить земли от Алмазного Брода до стены Столицы западные короли не получали. Они растоптали договор и действуют с позиции силы. Выходит, что? Мы в своем доме буяна и грабителя не утихомирили, позвали соседа на помощь. А сосед хрусталь в шкафу побил, столовое серебро пропил, да еще и насрал прямо посреди ковра. И теперь уже надо выдворять самого помощничка…

Надежда переложила колокольчик в металлическую ладонь протеза. Акаме выдохнула. Эсдес безразлично глядела в потолок. Енот вернулся к своем сиденью, не глядя вытянул из сумки свиток, хлопком о голенище сбил завязку, пробежал глазами:

— Мы можем полагаться на четырнадцать-пятнадцать тысяч повстанцев, которые пришли в Столицу от самого Пыльного. Эти знакомы с нашим противником хотя бы вприглядку. Но, мало того, что их втрое меньше — а по правилам военной науки, их должно быть втрое больше, чтобы вернуть Громкий Камень и Алмазный Брод…

Тут опомнившиеся присяжные заорали в голос:

— Но это же “Рейд” уничтожил генерала гвардии, без которого потеряли Громкий Камень!

— Это “Рейд” позвал западников, которые уничтожили нашу армию!

— Конечно-конечно, — сладенько улыбнулся Енот. — Вы-то на улицы бунтовать не вышли, и зависимых от вас людей не вывели. Бунтовали только нищие, и только за кусок хлеба. Их легко раздавили. А если бы вы их поддержали, глядишь, и без мятежа бы обошлось. Тем более, и без помощничков… Но мы отвлекаемся, а мне сегодня вечером еще стихи писать к новой пьесе. Так вот. Четырнадцать тысяч. Копья, косы на древках. Примерно у трех тысяч трофейные мечи. На всех полторы тысячи комплектов доспеха — то есть, каждому десятому. Даже витающему в облаках стихотворцу наподобие меня очевидно, что против рыцарей это войско не годится. Как только мы предъявим западникам претензии, они нас раздавят.

— Мы соберем армию!

— Одна Столица выставит вчетверо больше!

— Мы победили в Мятеже, мы победим в войне!

— Они не пройдут! — твердо высказались несколько присяжных, но куда большая часть угрюмо промолчала. Видение любимых сыновей и племянников, шагающих на закованного до глаз опытного всадника — всего лишь с корявым копьем, прикрывшись одной льняной стеганкой! — прорисовалось над некоторыми головами почти зримо.

— А вот сейчас я скажу без шуток, — выпрямился Енот, отодвинув бумаги. — Вы, конечно, желали честной полиции, разумного расходования налогов, или хотя бы обоснования их. Вы бы желали, чтобы власть прислушивалась к вам… А не желали вы всего лишь умирать за это. Чтобы умирать, есть неудачники. И теперь вы примкнули к победителю. Ничего личного, чистая целесообразность.

Присяжные слушали молча и внимательно.

— Раз не помогли вы, помогли западники. Ничего личного, чистая целесообразность. Своим дальнейшим поведением они доказали, что с ними впредь нельзя заключать договора. Но выгнать их некем. Эсдес приговорена. У нас тут революционный порядок и дисциплина, а не какая-то прогнившая Империя. Ваши предложения судом услышаны, они не оставляют сомнений в исходе голосования. Что ж, будем пользоваться теми, кто есть.

Землянин препаскудно ухмыльнулся:

— Указы уже написаны, недостает лишь одобрения Совета. Но Совет одобрит. Он так и называется: Добрый. А то вдруг забыл кто. Мы призовем еще сколько-то тысяч. Мечи, наверное, найдутся, в последний год правительство вооружило многих. Найдутся копья да топоры; щиты склеим. А вот вместо доспеха простегаем лен в пять-семь слоев, шлемы кожаные… Ну, пусть кузнецы не спят и не отдыхают, защита родины не хвост собачий. Наклепают сколько-то кирас, наколенников, шлемов. Слабенько против стальных колонн, придется возмещать организованностью и выучкой. Для выучки нужны офицеры. Где их брать, я и до этого не знал. А после казни Эсдес доверие офицеров к новому правительству несколько… Хм.

— А еще ваших обормотов придется учить несколько месяцев, иначе вышколенные рыцари в первом же бою станут богаче на тысячи трофейных мечей и доспехов, — внезапно пробасил старшина пятерки охранников.

— Мы победили в мятеже, — договорил Енот. — Чтобы победить в войне, нам придется создать армию. Это не делается в один день. Рыцари расползутся еще дальше по стране, соединятся с северными варварами. Мы потеряем не один Западный Тракт и город Пыльный, мы потеряем почти весь запад и северо-запад Империи. Ваши цеха потеряют всю тамошнюю торговлю: у западных королей имеются свои гильдии, свои заемщики, требующие возместить расходы на войну.

— Енот… — прохрипела генерал Ривер. — Хватит! Заткнись уже!

— Мерзкий старикашка, — хихикнула красноглазая.

— А чего сразу Енот? — упомянутый поглядел в зал. — Вон тот уважаемый из медников сам подсказал мне второй выход!

Второй выход из бывшей камергерской держали нарочно для обвиняемой, так что сразу после объявления приговора Эсдес без толкучки и суеты отвели в каземат. Речь Енота перевернула настроение в зале. Присяжные вставали один за другим, хмуро бросали:

— Жизнь. Мясники.

— Жизнь. Гильдия зеленщиков.

— Живи, с-сука… Кузнецы.

— Ладно. Авось в бою сдохнешь, хоть с пользой. Каменотесы.

— Енота ответственным. Сам придумал, сам пусть и долб… возится с ней. Юристы.

— Жизнь. Хрен с тобой.

— Живи, чтоб тебя…

Акаме перестала считать голоса после двадцатого; пятью голосами раньше в стальной ладони генерала Ривер лопнул смятый судейский колокольчик. Надежда молча дождалась оформления протокола, подписала его тоже без единого слова. Проводила взглядом оправданную Эсдес, хмуро покивала уходящим в противоположную дверь присяжным.

В зале остались три победителя.

— Ладно, — нарушила тишину Ривер. — Их ты уболтал. Даже и не знаю, подействовала твоя угроза или все же включился разум. А как ты собираешься уговаривать меня?

Енот опустил плечи:

— Никак. Помнишь, я сказал, что за Онеста возьму награду не как за убийство.

— Так тебе действительно ее сиськи понравились? Хм. И что мне помешает отказать?

— Ничего. Только моя вера в твое слово.

Оба замолчали.

Через несколько минут Акаме тихонько спросила:

— Енот… Я тебе ничего не обещала. Давай, ты убедишь меня?

Землянин устало потянулся. Нарисовал пальцем на столешнице кривую. Вздохнул:

— Мне действительно нечем держать стальной потоп.

— Ты служил в армии. В той, большой армии твоего мира.

— Именно потому, что служил, я и понимаю, как все устроено. Армия в сорок тысяч — для нас пока пустые мечты. Хотя бы тысяч двадцать набрать к лету…

— К лету?! — не выдержала Ривер.

— Надежда, ты веришь, что эти хитрозачесанные так вот просто дадут нам деньги? Их даже имперская налоговая служба не сумела остричь! Или что в рекруты пойдут валом нормальные люди? То есть, сколько-то наберем. Но не двадцать тысяч точно.

— А что, одна-единственная Эсдес всех спасет? Или ты уже придумал план?

— Да, план у меня есть. Акаме, глянь там за дверью, что за шум?

Девушка поднялась, привычно подхватила Первый Проклятый Меч, скользнула к дальней двери, распахнула ее, выглянула. Закрыла, вернулась:

— Там Портгару гонорар за пьесу выдают. С занесением во все места.

— А что не остановила их?

Акаме пожала плечиками:

— После Пыльного как-то неохота. Народ мудр? Вот пусть сам и разбирается. К тому же, вдруг это дискуссия о сюжете. А что тупой меченосец может понимать в искусстве?

И прибавила:

— Лучше я пока второй выход проверю.

Сделала шаг ко второй двери, но та распахнулась от молодецкого пинка. Влетел посыльный с запечатанным большим конвертом:

— Плохие новости!

— Плохие новости с юга. — Начальник Виктора прошел к подготовленному креслу и прямо-таки рухнул в него:

— Выпить есть?

Программист вскинул брови:

— Здесь не держу. До сих помню, как обидно залил почти новый ноутбук чаем.

— Ха, ноутбук! — начальник потянулся. — Вот я как-то не поставил точку с запятой в конце оператора.

— Плюсы-ы? — Виктор понимающе наклонил голову.

— Они, родимые… Бьерн тогда еще жил, но икнулось ему, думаю, неслабо.

— А что случилось-то?

— Погрузчик с контейнером впилился в стойку склада. Девять тысяч квадратных метров сложились, как в кино.

— Сколько раз я слышал и читал про эту историю, — программист поправил воротник. — Но не верил.

Начальник хмыкнул:

— Шесть тысяч триста четырнадцать единиц хранения одного фарфора, не считая электроники с косметикой. Я проценты по штрафу до сих пор должен.

— Что, даже здесь? За Порталом?

— Вот кстати, тоже ведь интересно… Авторское право тут действительно? Если полностью всерьез, так не должно бы. Другой мир — значит, другой. Точка!

— Точка — это уже паскаль. Шеф, признайтесь, вы скрытый дельфин?

— Пасквилянт… Благодарю за попытку поднять мне настроение. Только новости на самом деле поганые.

— Тогда не ходите кругами. — Александров подобрался. Ломать едва наладившийся ритм жизни не хотелось до зубовного скрежета.

Начальник тоже сел прямее:

— Что вы знаете об Антарктической базе?

— Там такой же сервер Проекта, как у нас. Правда, больше: у них ледник обширней, объемней. И они еще увеличивают его, вы же сами рассказывали. Тема “санта-кей”, нанороботы превращают воду в ориентированный моноксид гидрогена, затем в мягкий лед, а затем в черенковский лед, а затем уже в структуру, пригодную для хранения наших матриц… Глубже не вникал.

— А помните, в одну из прошлых встреч вы говорили, что мы уже не человечество, и что у нас теперь есть конкуренция с хомо сапиенс сапиенс? За то самое вульгарное жизненное пространство?

— Так что, Южная База решила расширяться и вступила в конфликт с людьми? Но ледник еще далеко не дошел до экватора. На Земле полно людей, да и сам наш Проект все еще на три четверти там!

— Там, то есть где?

— В реальности… В реале.

Начальник покивал головой. Встал из кресла, прошелся по лаборатории, поглядел на экраны. Экраны послушно показывали обслуживание Гренландской Базы. Роботы счищали снег, промеряли радиационный фон, простукивали ультразвуком защитный купол…

— Так вот, можно не расширять объем памяти под большое количество личностей с уникальными воспоминаниями для каждой. Есть и другой путь…

— Комплементация! Как в “Евангелионе”! И тоже в Антарктиде! Там же в Антарктиде все началось! — подскочил из дальнего кресла не замеченный начальником Леопольд. Визитер укоризненно посмотрел на Виктора. Тот не смутился:

— Сын, это мой начальник, я про него много раз рассказывал. А это стажер. Мой старший сын Леопольд. Леопольд, как невоспитанно перебивать говорящего! Тем более, старшего. И обращаться к старшему начальнику через голову непосредственного начальника тоже не положено. Если ты хочешь и дальше работать здесь…

Леопольд катапультировался из кресла:

— Пожалуйста, прошу просить мою неуместную горячность! Извините, пожалуйста! Новость очень уж…

— Пугающая, — без насмешки согласился гость. — Продолжайте работать, стажер.

Дошел до кресла, уселся, вытянул ноги. Поглядел на вернувшегося к управлению парня благожелательно:

— Тем не менее, диагноз точен. Там формируется общая мегаличность.

— Вот поэтому половина программного кода Проекта нацелена на то, чтобы никто не мог подмять весь виртуал под себя. Все управление распределено. Все системные администраторы равноправны.

Леопольд припомнил одну из прошлых бесед с отцом и вежливо поднял руку. Дождавшись кивка, сказал:

— Отец, я тогда еще подумал на предмет исторических параллелей. Вот были боги. Перун там, Один, Фрейя, Мокошь… Каждый отвечал за свое. Кто за дружину, кто за любовь.

— Да-да, — гость опять блеснул знанием классики. — “Кто шил костюм? Я только пуговицы пришивал. К пуговицам претензии есть?” Так, стажер?

Подросток согласился:

— Рано или поздно всем надоело. Вот и появился единый всемогущий христианский бог. Менеджер проекта. Всех субподрядчиков построил, и теперь крайний.

— Ага, и дьявол у него техподдержка первой линии, всегда на кнопке. Зато, пока багрепорт доползет до разработчиков, пять тысяч лет может пройти легко. — Александров-старший тоже вернулся к экранам. Младший угрюмо прибавил:

— Зато ясно, кого материть за все. Раз ты всемогущий, куда ж ты смотришь, когда детей на копья ловят…

Виктор нахмурился:

— Где ты насмотрелся?

— В кино, в седьмой серии. Там штурм рыцарями города… Я от страха вцепился Акаме в руку… До сих пор стыдно.

Виктор подумал. Еще раз подумал. Решил не лезть не в свое дело и сменил тему:

— Так что в Антарктиде? Есть конкретика?

Начальник потер виски:

— Так что… Происходит слияние памяти. Программными средствами. В обход разумов людей, что спаслись в Антарктическую базу. Ну, как если бы сейчас сознание твое, твоих сыновей… — чуть качнул подбородком в сторону стажера. — Слилось в одно. Потом еще с нами, с отделом в одно. Потом с тем существом, в которое собрались наши жены… И такая комплементация по всему виртуалу. Лавинообразно, как кристаллизация насыщенного солевого раствора.

Виктор постучал пальцами по столешнице:

— Ну точно, Второй Удар. И, похоже, вся беда в анкетах. Там же, наверное, Евангелионщиков полно? Портал их всех собрал в кучу, а легенда у того мира допускает объединение сознаний. Не могло что-то срезонировать на частоте коллективного излучения мозга? В память дедушки Вернадского и его ноосферы?

— Трудно сказать…

Взрослые замолчали, но не замолчал стажер:

— Идея кажется бредом, только если не рассматривать применительно к виртуалу. Ведь и в самом деле может возникнуть общий мегаразум на физическом носителе — Антарктическом ледниковом щите. Синхронизация на частоте альфа-ритмов, взаимопереплетение, как следствие — общий банк памяти…

Гость фыркнул скептически:

— А еще они могли найти во льду космический корабль инопланетян. Ну, фильм “Нечто”, помните? И там инопланетянин тоже был организован, как коллективная сеть разумов, мыслящая совместно… Что же мы до сих пор ничего такого не нашли? Впрочем, не гадайте, бессмысленно. Мы едва успели обрубить каналы, чтобы оттуда ничего не пролезло.

— А они не накроют мозговым излучением половину планеты? Не погонят на нас? — спросил подросток. Начальник поморщился:

— Какие вы, русские, грубые нетолерантные варвары. Есть же мирные способы, демократия там, оранжевая революция…

— Среди монолитного сверхразума? — непочтительно фыркнул стажер.

Визитер поднялся:

— Шутка не удалась, да и пить на работе — плохой пример подрастающей смене. Пойду домой. Да, не надо на меня так смотреть! Я тоже привык считать домом нашу заснеженную равнину.

Заснеженная равнина гудела под копытами. На что повстанцы надеялись, ротмистр не понимал. Выкопают ловушки? Летом — запросто, да только снега выпало чуть, и теперь промерзшая земля не поддается ни лопатам рабов, ни киркам саперов. Когда роту подняли по тревоге, хорунжие даже не поверили: ну отбили местные партизаны связку рабов — а куда они сбежать собираются? По гладкой степи от конницы?

Может быть, хотят завести в заснеженные овраги? Но пересеченная местность начинается дальше к востоку, а здесь Тракт пересекает обширную долину. Летом ротмистр проезжал тут под видом купеческой охраны, чтобы лично изучить район боевых действий, и отлично помнил: никаких рвов, никаких ложбин, хоть боком катись!

Сотня катилась ровной рысью; все три хоругви с ротным бунчуком красиво вытянул южный ветер. “Не принесло бы оттепель, водить коней по гололеду та еще работка!” — подумал ротмистр, и тотчас позабыл о погоде.

Впереди — пока еще далеко впереди, но конница живо сократит разрыв — неровная черная цепочка беглых из последних сил переставляла обмороженные ноги куда-то в сторону леса. Группка отставших возилась у непонятной темной массы на снегу — похоже, пытались поднять на ноги совсем слабых. Лес еще даже не показался на горизонте; на что бунтовщики надеялись, ротмистр опять же не понял.

И потому решительно натянул поводья:

— Единица!

Подлетел вороной командира первой хоругви, сам командир подергал только пробивающиеся усики:

— Слушаю!

— Я не понимаю, на что надеются беглые. Нет ли какого подвоха. Оставьте здесь эстафету, самый свежий десяток. Если с нами что, пусть не медля несут весть в Пыльный.

Что свежими должны быть кони, а не люди, ротмистр не уточнял: хорунжий и сам не дурак.

— Прочим рассыпаться в две цепи. Первая хоругвь авангард, вторая и третья крыльями, бунчук и мой десяток — в сердце строя. Догоним их, то не кидаться хватать, держать строй, оружие наготове… Чую подвох, а какой — не пойму…

Посмотрев, как развернулась рота, командир немного успокоился. Привычное ощущение строя, невидимая плотная сеть боевого порядка.

— Рысью… М-а-а-арш!

Пошли, пошли, пошли! Взлетел тонкий слой снега, развернулись крылья по низу белые, искрящиеся в морозном полудне; по верху крылья трех мастей. Первая хоругвь — здоровенные лоснящиеся вороные, вторая хоругвь на гнедых, третья на белых; личный десяток ротмистр из чистого щегольства усадил на игреневых. Редкая масть, по всему корпусу год собирал; да зато вот в такой атаке сразу видно, кто где.

Вот хорунжие засвистали, поднимаясь на седлах; вот подхватили азарт кони — первая линия сорвалась в галоп; за ними полетели обе тридцатки крыльев. Командирский десяток чуть поотстал, чтобы ротмистр видел сразу всех.

Десяток наблюдателей завистливо матерился в усы. Обыкновенно их место — в голове клина, самой коротенькой цепочкой впереди сотни. Дрожат сейчас беглые, ой дрожат!

Беглые с визгом кинулись кто куда. Не побежали только те самые отставшие. Темные кучи, у которых эти храбрые глупцы топтались, оказались лошадьми. Коней заблаговременно уложили на кошмы, чтобы скрыть от преследователей, что в отряде имеются всадники. Да, кони хороши, отсюда видно. И у всадников поблескивает доспех. Но их же всего только десять!

Завидев явного противника, сотня разом выхватила мечи — засверкали белые блики низкого солнца, утонули в поднятой белой пыли. А не должна бы так пылить замерзшая почва! Летом сухая и то не всегда выше колен пылит — здесь же белая мгла выше седел!

Тут командир наблюдателей все понял. Рванув за рукава пару самых легких подчиненных, притянул к себе:

— Вы. Снять шлемы. Снять кирасы. Шапки только натяните поглубже, чтобы не померзнуть.

— Командир?

— Живей!

— Вьюки на землю. На землю!

Под недоуменным взглядом семерки остающихся, пара покидала прямо на снег доспех и тюки с палатками.

— Не жрать, не спать, не останавливаться. Остановка — смерть. Докладывайте кому попало, кого из наших встретите.

— Начальников не искать?

— Не искать. Общую тревогу поднимать. Видишь?

Над полем боя высоко взлетели осколки льда; донесся визг железа — а потом резкий и страшный звук лопающихся кирас, который командир десятки запомнил чересчур хорошо.

— Прощайте, парни, — десятник хлопнул гонцов по плечам. Повернулся к оставшейся семерке:

— Простите, коли обидел чем. К бою!

— Командир! Так что докладывать-то?

— Да, главное ж не сказал. Там Синяя Смерть.

— Чего?

— Молодые, легкие… Может, и выживете. Эсдес!

Эсдес устало опустилась на кресло во главе широкого стола. Стол поставили в самом светлом зале ее собственного дома. Зал превратился в комнату оперативных карт. А дом превратился не-пойми-во-что. Помнится, с месяц назад она жалела, что умение вышколенной прислуги да первосортные запасы пропадают зря? Бойся своих желаний, в самом деле ведь исполняются!

Нет, захватив Столицу, “Рейд” недрогнувшей рукой остановил грабежи, навел железный порядок. Вешали казнокрада в шелках и золоте; бандита, рискнувшего пограбить под шумок — но так же беспощадно вешали своего же повстанца, возомнившего себя высшим существом относительно мирных обывателей.

А в особняке Эсдес разместили Главный Штаб армии Республики. Причем третий этаж дома сразу — без унизительного выпрашивания, без намеков на будущие отработки — отдали ей же под жилье. Назначенный комендант штаба внушил буйному офицерству почтение к труду слуг. Пару самых наглых приволокли к временному командующему. Черный от злобы и усталости, Енот не стал ни ругаться, ни накладывать взыскания — выхватил катану и прямо в кабинете сделал из двух скандалистов четырех. Причем даже записные дуэлянты отметили скорость движений — и наконец-то перестали проверять новоназначенного командующего на вшивость. Авторитета в армии уличный убийца не имел совершенно никакого, и больше воевал за право приказывать, чем занимался делом; Эсдес вполне поняла, почему он так героически отстаивал ее на суде.

Но вот зачем он себе придумал работу, Эсдес не поняла. И сейчас воспользовалась возможностью вопрос этот выяснить. Бережно подняв за правое ухо храпящего прямо на картах Енота, следующим движением она впечатала спящего мордой в стол:

— Подъем!

Енот подскочил и первым делом схватился за рукоятку катаны, которую в шутку величал теперь “Третьим Проклятым”. Осмотрелся, сообразил:

— И это еще меня ехидным называют… Слушаю?

— Енот… Нам действительно необходим такой здоровенный штаб? Все эти отделы? Разведка — ладно. Контрразведка — тоже понять можно. Но вот оперативный? Отдел связи? Служба тыла? Раньше прекрасно справлялись, у меня бойцов никогда столько не было, сколько у тебя бумажки носит. — Эсдес кивнула на вошедшую со сводками девчонку-оператора. Та, нисколько не смущаясь, не обращая внимания на спорящих, раскладывала донесения по крышке секретера в порядке непонятном, но несомненном.

В проем заглянул дежурный офицер. На Енота покосился неприязненно, Эсдес поклонился с видимым уважением:

— Люди по “Факелу” прибыли.

Эсдес поглядела на Енота, тот кивнул.

— Приглашайте, — распорядилась синеволосая, и вернулась к разговору:

— Нет, я понимаю, удобно, когда все по полочкам разложено. Но тут же людей почти как в полиции было, под сотню!

— Сейчас, умоюсь. Подожди тут.

В зал вошли начальники отделов. Разместились на гнутых стульях, чувствуя себя немного неловко из-за непривычной работы. Не сказать, чтобы все они умели так уж великолепно рубиться, командовать, вести в бой — но понимали, что это необходимо для победы и не стали бы возражать против ежедневных фехтовальных тренировок или там выездки. А вот обдумывание длинных сводок, прослеживание сложных логических цепочек давалось господам офицерам со скрипом.

Вернувшись, Енот обвел глазами собрание, задержавшись на командующей. “Глазки почти как у Акаме”, - отметила Эсдес. — “Только у нее от природы красные. А этот просто задолбался.”

— Господа, несколько минут, я дам необходимые пояснения командующему… Эсдес, что ты знаешь о противнике?

— Ну… Обычно премьер давал мне сведения. Я посылала кого-то на разведку.

— Смотри. Год назад они нанесли удар через лес. Потом атаковали Пыльный. Везде их было не меньше пары тысяч. Теперь влегкую загнали к нам оккупационный корпус в полста тысяч дармоедов. Они как-то снабжают их всех.

— Грабят.

— Банды тоже грабят. Но в их армии свой кусок получает каждый, а не только самый наглый. То есть, организовано снабжение. Распределение жратвы. Распределение снаряжения. У каждого есть оружие. Единообразное! Кто-то сравнил образцы, выбрал наилучший, заставил всю феодальную вольницу принять именно его. Кони по мастям подобраны! Кто у них командует? Где штаб?

— По слухам, в Пыльных Воротах.

— Так Империю и прощелкали. По слухам!

Енот поднялся, слегка нетвердой походкой подошел к стене, оттянул занавеску. Открылась огромная карта, вся утыканная маленькими флажками с подписями.

— Здесь мы выявили основные силы. Тысяч двадцать. Здесь и здесь лагеря сбора пленных.

— Война закончена. Какие пленные?

— Рабы.

Эсдес кивнула:

— Так и думала. Но ты продолжай.

— Я пытаюсь построить систему, потому как против нас именно система. — Енот потер виски, зевнул и закрыл занавеску. — У меня мелькают мыслишки на предмет, кто и зачем постарался создать ее на той стороне. Эта система легко управляет массовыми армиями. Вооружает их, снабжает, перемещает. Держит в узде. Всегда держит в узде. Тогда как здесь — в Империи — войско полностью зависит от личности командира. Да, командиры тут личности! Тебя хотя бы взять.

— Мне неприятны твои попытки льстить.

— Льстить? — не обращая ни малейшего внимания на собравшихся, Енот в два шага оказался рядом, уперся глазами в глаза:

— Тебе понравится западная армия в Столице? Или голодная весна? Я продавил твое освобождение, снабжение, деньги. Я вытряс деньги из гильдий Столицы, это подвиг! Это имперская налоговка не смогла! Добился права вытаскивать офицеров хоть из-под виселицы, если ты сочтешь их достаточно грамотными для боя. У меня никакого авторитета в армии. Вот, господа офицеры подтвердят! Зато у тебя его хоть жопой жуй!

Енот обошел стол. Сел на свободный стул, подпер голову скрещенными ладонями:

— Даже Надежда утерлась мстить за руку-глаз. Мне как еще вывернуться, чтобы показать доверие и необходимость в тебе? В жопу тебя поцеловать? Да хоть сейчас при всех!

Офицеры дернулись, разом схватившись за золоченые эфесы. Носхорн, взятый в контрразведку из полиции, даже выдвинул клинок на ладонь. Енот поглядел на него понимающе-насмешливо. Скрипя зубами, барон загнал шпагу обратно.

Синеволосая продолжила ровным тоном:

— А месть? Мы были врагами.

— Планы составляются из будущих выгод, а не от прошлой мести. — Енот снова зевнул, правда, на этот раз изобразил вежливость, прикрывшись ладонью. — Так что давайте уже по планам. Барон, отряд готов?

Носхорн кивнул.

— Вот предполагаемый маршрут.

Офицеры склонились над картой на столе, где еще не остыл отпечаток Енотовой заспанной морды. Снова вошла девочка-оператор. Отодвинула занавеску большой настенной карты. Сверяясь со списком в правой руке, переставила несколько флажков. Карандашом поставила почти незаметную отметку; стерла комочком вишневой смолы несколько таких же тончайших линий. Задернула занавеску и вышла, ни на кого не глядя.

— Что ж, — первым высказался начальник тыла. — Вынужден признать, что маршрут довольно грамотный. Большей частью по нашей территории, севернее захваченных областей. Это позволит отряду не беспокоиться о ночлеге и легко фуражировать коней. Только в самом конце несколько дней по Долине, но других путей в Пыльные Ворота просто нет.

То же самое другими словами подтвердили и прочие офицеры. Им было за что не любить Енота; но придираться с пустыми возражениями мешали остатки гордости. Как ни крути, гражданскую войну выиграл “Рейд” — в том числе и вот этот непонятный уличный пес. Кроме того, профессионалы не могли не видеть, что западные рыцари наконец-то нашли противовес военной силе Империи. Захватчики выводили в поле десятки тысяч бойцов. Пока отряд сверхсильных воинов с артефактами отражал врага на безымянной высоте, слева и справа их без помех обходили. Причем обходили не полусотни легкой конницы, опасные разве что для собирающих малину девок, а густые колонны и клинья, способные осадить средних размеров городок.

И теперь за приказами Енота профессионалы увидели объяснение действиям чуждой военной машины; почуяли надежду ей противостоять. Потому-то и терпели, скрипя зубами.

Эсдес подумала еще некоторое время. Пощелкала пальцами.

— Ты вытащил меня из каземата, чтобы командовала я?

Офицеры зашумели: в полном объеме это дошло до них только сейчас. Поглядели на Носхорна. Барон, как самый важный по совокупности звания, должности, возраста и дворянского ранга, выразил общее мнение:

— Господин… Е… Енот. От лица офицеров приношу извинения. За один этот поступок вы заслуживаете нашего уважения.

— Мы и не думали, что уличный хитокири может что-то в этом понимать, — проворчал в нос начальник тыла.

— То-то вы меня всем аулом два года поймать не могли, — разулыбался польщенный Енот. — А ответ на твой вопрос — да. Чтобы командовала ты.

— Тогда отряд пойдет сюда! — Эсдес уверенно прочертила тонкую линию вдоль Западного Тракта, сквозь самую середину захваченной области. — Я тоже считаю необходимым кое-что тебе показать…

— Показать бы вашу находку еще одному небезынтересному доктору… — баронет Носхорн почесал затылок, поглядел на красный шар солнца, садящегося в конце широкой улицы.

Тимофей тоже почесал затылок. Но не себе, а найденному зверьку. Вроде бы это не кошка. Точно не собака. Для хорька чересчур округлый. Для фантастических зверей чересчур обыкновенный. И уж точно знакомый с людьми: на руки прыгнул охотно, сбежать не пытается. Пирожок есть не стал; ну так его и баронет выкинул в канаву, едва принюхавшись к начинке.

— Больше такой мусор не покупайте. Я вам покажу, где со свежей говядиной. Это была зайчатина, ее достаточно передержать полдня, и уже в рот не возьмешь… — баронет очевидно задумался, глядя на низкое зимнее солнце. Повернулся к мальчику:

— После заката похолодает. Но вы одеты неплохо. Времени до патрулей еще довольно, да и места здесь безопасные. А этому доктору неплохо бы показать и вас.

— Меня-то за что? — Тим переложил зверька в куртку. Тот повиновался безропотно, высунул голову из воротника, и чувствовал себя превосходно. Даже не чихнул ни разу.

— Шпага у меня на боку вас заинтересовала?

— Да.

— Хотите научиться? Надо же вам уметь отвечать на оскорбления, как подобает мужчине. Мой дядя говорит, что в этом деле главный секрет прост. Чем раньше начать учебу, тем лучше результат.

Холодными пальцами правой руки Тим потрогал фонарь под глазом и солидно сказал:

— Конечно, хочу. А как?

— Как Енот в кино, вы же смотрели “Ночной Рейд”. Мы даже начнем с того же доктора.

— Он живет примерно посередине между западной окраиной и Центром. Отсюда, наверное, день дилижансом.

— Так было до Мятежа, но ведь семь лет прошло. Доктор из первой серии переехал в центр. Мой дядя считает, что к доктору зайти обязательно. Чтобы знать, какие нагрузки допустимо давать в вашем возрасте.

— Так врач живет неподалеку?

— Вон по этой улице до третьего перекрестка, потом направо… Он мне руку складывал, когда я с коня упал.

Зверек тихонько заворчал. Тимофей поежился и так же тихонько спросил:

— Кстати, а сколько лет вам… Баронет?

Баронет повернулся и зашагал в нужную сторону. Тим последовал за ним, поглядывая на редкие деревья по сторонам улицы. Иней и низкие лучи закатного солнца превратили кроны в кубки красно-золотого стекла. Дошагав до первого перекрестка, Носхорн ответил:

— На год больше, чем вашему уважаемому брату.

— Но вы совсем как взрослый! И вы все время упоминаете дядю. Вы в ссоре с отцом?

Теперь баронет молчал долго. Дошли до упомянутого третьего поворота; солнце окончательно село; по каменным оградам побежал ветер, высекая слезы у обоих. Найденыш завозился, убрал мордочку под кафтан. Тим натянул поглубже шапку, вздрогнув от прикосновения к холодной медной кокарде школы. Носхорн остановился, поглядел вдоль открывшейся справа новой улицы — дома на этаж ниже, но и ширина чуть меньше. Тоже каменная река.

— Да, сюда. Вон тот дом, у калитки нефритовая собака с протянутой лапой.

И без перехода ответил на вопрос:

— Моих родителей убили в день мятежа. Дядя тогда служил в полиции, он опоздал всего на четверть часа. Я помню, как он плакал. Я так испугался, что стал его утешать. Такой вот зимний день. К вечеру пошел снег, хорошо помню белые комки. Окна и двери выломаны, родители мертвы. И мальчик утешает плачущего мужика в броне… Хорошо, что в кино это не показали.

Теперь уже замолчал Александров-младший. Зверек из-за пазухи перелез на шею. Улегся воротником, распушился и заворчал. Наконец, Тимофей проговорил:

— Может, и стоило показать. А то куча взрывов, красивые битвы на мечах… А потом такие, как я, думают, что война это круто.

— Тут у каждого второго похожая история, не считая каждого первого. Вам завидуют не потому, что вы живете в богатом доме, и не покровительству генерала Эсдес. У вас живы брат и родители. Закончим эту неприятную беседу. Вот мы у калитки врача, отказаться еще не поздно. Вы не раздумали браться за шпагу? Ваш уважаемый брат как-то сказал в школе, что ему интереснее продолжать отцовское дело. Это настолько уважительная причина, что никто не осмелился обвинить его в трусости.

— Узнаю брата Ляпа. Кажется, у него завелась девчонка, и он рвется повзрослеть, чтобы она обратила внимание. Но это не мое дело, — сказал Тим серьезным тоном. И подмигнул.

Носхорн улыбнулся:

— Так мы идем к доктору?

— Конечно! Как дядя Паша в кино. А потом к мастеру?

— Да.

— Баронет, а откуда вы знаете меня? С братом познакомились в школе, но вы же на пять классов старше. Вас что, просили присмотреть за мной?

— Я видел вас в доме генерала, дядя брал меня на завтраки.

— Это за большой стол? Со всеми этими вилочками-тарелочками-стаканчиками? Бр-р…

— Если вы желаете преуспеть среди людей шпаги, вам придется выучить и этикет, и танцы. Кстати! — тут подмигнул уже Носхорн. — В смысле девчонок танцы отличная штука. Может ведь рука соскользнуть чуть ниже талии?

— А если она обидится?

— Пожалуется кому-нибудь. Тут вам и дело для мечей. Видите, как разумно все устроено в жизни?

— Вот, значит, причина начинать обучение пораньше?

— Вы несомненно умны.

— Ума в нашем деле недостаточно… Как вышло, что вас не учили совсем ничему?

Носхорн и Тимофей стояли перед высоким каменным забором школы фехтования. Сегодня день выдался солнечный, морозный. Мастер меча обитал все там же, где и в фильме; калитку Тим узнал без подсказок. Правда, в кино мастер выглядел не настолько морщинистым — но зато в натуре двигался с непередаваемой грацией крупного хищника… Или тяжелого танка из любимой игры прошлой жизни. При виде наставника Тимофей понял, отчего в кино дядю Пашу называли Колобком — мастер прямо-таки катался не подпрыгивая, не раскачиваясь; Тяпу при этом слышался рокот дизеля и клацанье траков. Очевидно, и Енот выучился двигаться так же.

Зверек высунулся из-за пазухи, глянул на мастера. Фыркнул и спрятался. Мастер прищурился:

— Вот, значит, в чем дело… Что ж, это кое-что проясняет… Письмо!

Тимофей послушно протянул свиток, написанный доктором пять дней назад. Тот про найденыша не сказал ровным счетом ничего: “Я специализируюсь на людях, уж простите.” Зато про Тимофея бакалавр медицины с непостижимой скоростью написал диссертацию, не меньше. В процессе прощупав мальчика по всем суставам, простучав сухими пальцами по спине и ребрам, подергав за язык, посветив синим лучом в зрачки — Александров-самый-младший знакомился с похожими процедурами в клиниках Проекта. Разве что здешняя экзотика вместо экранов или белых плоскостей состояла в разнообразных бронзовых завитушках, огромных лупах, светящихся кристаллах… Тим навидался алхимических лабораторий в играх полного погружения, да и в учебных программах по химии, так что головой не крутил и глаза не таращил.

Итогом всего столоверчения с игловтыканием оказался этот самый свиток и хлопок по спине: “Не сутультесь, юноша. Впрочем, там, куда вы направляетесь, и не дадут вам сутулиться.” Тим поежился. Носхорн очередной раз поинтересовался, не хочет ли тот отказаться. Александров-самый-младший призадумался. Спрашивать опасно, но и не спросить неправильно:

— Баронет… А почему вы так со мной возитесь?

Носхорн замер на мгновение. Посмотрел на небо, на выметенную столичную мостовую, хватающую ледяными когтями даже сквозь тройную подошву степных сапог. Перевел глаза на мальчика. Тот вздохнул по-взрослому тяжело:

— Прошу извинить. Глупый вопрос…

И вот сегодня мастер меча дочитал послание доктора, скрутил обратно и повторил:

— Да, ваша находка объясняет кое-что. Но не все. Как вышло, что вас не учили совсем ничему?

— Там… Где я вырос, — ответил Тим, — это не нужно.

— Судя по вашим словам, там попросту рай… Здесь же бренная твердь с низменными материями. Вы можете отказаться в любой момент. Но после этого не приходите. Исключений нет. Достаточно ли вы взрослый, чтобы это понять?

Носхорн кашлянул:

— Я бы рискнул поручиться за молодого человека.

— Даже так? А платить будете тоже вы? Обучение стоит приличных денег.

Тут уже Тим ответил уверенно:

— На что-что, а на обучение отец всегда давал деньги без малейших возражений.

— Хм… Воистину, рай. Доктор написал, что не видит никаких препятствий против обычного курса для мальчиков. Что ж… — мастер ехидно улыбнулся, распахнул калитку в царство пота и боли:

— Добро пожаловать в ад!

Я шел через ад десять дней

И я

Я клянусь

Что в аду нет

Ни жаровен, ни чертей

Там только снег

Снег

И сгоревшие дома

Объелись волки

и отрыжка у ворон

Зима

Зима в лесу и зима в поле — две огромные разницы. В лесу есть дрова, но нет ветра. В поле ровно наоборот: хвороста в обрез до рассвета, зато ветра полная пазуха. Плащи тут годятся слабо, лучшая одежда — халат с большим запахом, глубоким капюшоном; широкие плотные штаны да сапоги с тройным слоем толстой кожи на подошвах.

По лесу дюжина всадников сперва ехала без помех. От стены Столичного региона до крепости Громкий Камень западные захватчики еще помнили про договор с “Рейдом” и препятствий не чинили. Рассматривали подорожные, помечали в своих бумагах — но пропускали через посты молча, равнодушно, даже не пытаясь заглядывать под надвинутые капюшоны, не пробуя сверить написанные имена с настоящими. Подготовленную и заученную легенду тоже никто не спросил — чему Носхорн, как автор легенды, только порадовался. Кроме постов, на Тракте иногда попадался гонец с донесением. Почтовых голубей уже не выпускали: холода настали настоящие зимние. Ночью даже вороны не раскрывали рот, сберегая тепло. А уж летучие скаты “Рейда” по такой погоде и подавно забивались поглубже в логова, укладывались друг на друга стопочкой, и тихонько сопели, видя сны о теплых летних облаках… Енот знал, что на высоте холодно даже летом; каково же скату зимой — боялся представить. Так что западники узнавали новости со скоростью лошади, а “Рейд” вместо дня полета уже третьи сутки ночевал в промерзлом лесу.

Но в лесу хотя бы дров хватало. Расчищали до земли широкий круг, в снег втыкали шесты. На шесты натягивали плотную ткань, посреди шатра разводили костер — получался самый настоящий вигвам, какие землянин видел в кино про индейцев. Дров не жалели, землю прогревали хорошо. Сдвигали огонь к выходу, где всю ночь его будут стеречь выделенные костровые. В отличие от часовых, им разрешалось сбивать ночное зрение, смотря на огонь. Пару часовых ставили снаружи, третий постоянно проходил от одного к другому, не позволяя спать, и подменяя самого замерзшего; после полуночи заступала следующая тройка, и еще одна перед рассветом. Прочие, кому выпадал отдых, стелили кошму, укладывались плотно в ряд, кутались как могли; довольно скоро усталость брала верх.

На первой же ночевке синеволосая ехидно поинтересовалась:

— Ну что, спина к спине, как на острове?

— Я тебя резать не собираюсь. — Енот больше думал, как бы согреться.

— Не боишься? — удивилась Эсдес.

Землянин душераздирающе зевнул:

— Если захочешь меня зарезать, сделай это на рассвете. Пока не высплюсь — могу и не заметить.

И подумал: “В этот мир я попал, умру здесь — попаду еще куда-нибудь. Мне умирать легко, потому как в перерождение верить не надо. На опыте знаю, что реинкарнация есть…”

Эсдес удивилась по-настоящему:

— Ты же никак не удержишь меня от мятежа. А эти солдаты верны мне!

Понял и Енот, что заснуть ему пока что не судьба. Встал, закутался плотнее в длиннополый стеганый халат, подошел к огню, из черного котелка зачерпнул горячей воды. Ответил:

— Ну, переметнешься. В следующий раз просто не будет суда, убьют, и все. “Рейд” победил тебя, находясь в подполье. Теперь Надежда располагает ресурсами всей страны. К тому же, нас действительно поддерживают в Империи.

Глотнул чуть остывший кипяток. Прибавил:

— Мы проехали всю западную окраину Столицы. Там, где мы проезжали, люди не противопоставляют Ривер и Эсдес. В народном сознании вы два равно знаменитых генерала. Просто ты воевала с внешними захватчиками, а Ривер с внутренней сволочью.

Допил кружку. То ли поежился от холода, то ли плечами пожал в недоумении:

— Надо ли воевать за все выгоды высокого положения, если тебе и так его на блюдечке дают? Или ты правда любишь войну больше даже Тацуми?

Эсдес вздрогнула:

— Вот об этом поговорим после. Давай-ка сперва вернемся домой с войны, с этого мерзкого холода.

— Золотые слова, — буркнул заворачивающийся в кошму Енот.

На другой день въехали в сожженную деревню — по меркам Тракта и Великого Леса, деревня считалась большой и богатой. Триста дворов, несколько смолокурен, в каждом сарае распялки для шкур, четыре лесопилки… Во дворах неубранные трупы хозяев; скипидарные печи без присмотра затекли, керамические перегонные кубы расколоты; в нескольких местах остались только крепления и трубки: наверное, от увезенного металлического куба. На распялках для волчьих шкур клочки; с лесопилок снято все железо, вплоть до кованых гвоздей. И повсюду объеденные тела: либо западники не боялись эпидемии, либо не хоронили убитых для пущего страха.

— Что-то ты спокоен, — сказала Эсдес. — Ты хоть понимаешь, что это ваш Рейд впустил козла в огород?

Енот прикрыл глаза. Ответил неестественно ровным голосом:

— Рыцарята нарушили договор. Это их выбор, не наш, — и прибавил:

— Ты, к примеру, так и не предала Онеста. Хотя он-то тебя списал, не постеснялся.

Промерзшую землю ковырять было нечем: везли только широкие деревянные лопатки разгребать снег под шатром. Но и бросать… Возились день, вырубая примерзшие трупы тремя боевыми топориками и одним хозяйственным; в селении не то, что топоров — подков на дверях не осталось. На триста дворов приходилось больше тысячи жителей. Но, видимо, здоровых и пригодных к работе западники угнали. Иначе “Рейд” не управился бы и за неделю. К вечеру тела стащили, наконец, в самую большую смолокурню: подальше от опушки, чтобы не вызвать лесной пожар. Долго возились, разжигая промороженное дерево: в разграбленном селении не нашлось ни скипидара, ни масла. Насквозь провоняли дымом.

Ночью никто не смог уснуть; холодное звонкое полнолуние коротали за разговорами. По молчаливому соглашению, говорили о чем угодно, только не о погибших. Открыли винный запас, кружку с парящим красным передавали по кругу, не считаясь ни званиями, ни родовитостью.

Эсдес оказалась от Енота направо; отхлебнув свою долю, передала кружку дальше и сказала:

— Ты тоже не сбежал. Хоть и мог. Впрочем, ты и выиграл только потому, что не сбежал. Не сменил путь.

Енот зевнул: горячее вино после дня беготни по холоду вгоняло в сон. А раздраженные дымом глаза не закрывались. Ответил:

— Надежда тоже удивлялась, все глубокий смысл искала…

— Нет, правда, — спросила синеволосая. — Почему?

— А что, — фыркнул землянин, — и так можно было?

Эсдес поперхнулась кипятком, вспомнив, как сама дважды думала точно так же: когда узнала о дезертирстве Надежды, и когда услышала, что Вал запросто сломал об колено Второй Проклятый Меч. Сменила тему:

— Отдыхать будем?

Енот запечалился:

— На каждой такой деревне день терять? Да что я голову ломаю, ты командуешь. План тебе известен, решай.

Эсдес подумала и приказала:

— Завтра станем на дневку. Днем спать не так холодно, и часовым будет легче всматриваться. Только надо отойти отсюда подальше. Мало ли кто притянется на дым погребального костра.

Дым погребального костра повстанцы заметили еще утром; но по зимнему лесу, где все коряги с ямками заботливо укутаны снегом, быстро не потопаешь. Так что шесть пятерок лесных братьев вышли к огромному черному пятну, к бывшей смолокурне посреди бывшей деревни на западном тракте бывшей Империи, только в полдень.

Жить захочешь — научишься читать и следы; благо, на снегу они глубже и отчетливей, чем на примятой траве. Через несколько часов тридцать вооруженных чем попало бойцов столпились в котловине, слушая вернувшихся разведчиков:

— Дюжина конных. Это, верно, они хоронили. На дневке стоят, отдыхают. Оно и понятно, небось, вчера от зари до зари тела таскали.

— Не боятся, значит. Открыто едут, — задумался атаман. — Флаг или знак имеется?

— Нет, но я узнал нескольких человек из “Рейда”.

Лесовики заворчали:

— Союзнички.

— Дружки жоподырчатые.

— Вместо чтобы защищать нас от уродов, только подчищают за ними.

— Перебьем их к сучьей бабушке! Самострелов хватает, и болты пока есть!

Разведчик поднял руку:

— А еще я узнал Эсдес.

Повстанцы закрутили головами. Главарь закусил губу:

— Что-то не понимаю. Она в плену?

— Нет, я слышал, как она приказывала.

— Еще непонятнее. Нет, братья. Никого мы рубить не станем, пока точно не узнаем, кто это и куда едет.

Атаман повернулся, отыскал глазами нужного человека. Тот и сам уже догадался, что следует делать. Выкрутил полушубок рваной и грязной стороной наружу; подобрал палку. Прошелся туда-сюда, опираясь на клюку, запел дребезжащим голосом:

— Как у Громового Камня сошлись два черна облака…

Как застило солнце светлое дождем зубов драконьих…

— Не пойдет, — оборвал старший. — Столичным “Рейдовцам” лучше не лги. Не хнычь, спину держи прямо. Понаглее с ними, гордых они уважают.

— Все так, — согласился разведчик. — Сталкивался с ними в Столице год назад.

Главарь оскалился:

— Вот и давай, переставляй ноги. Надо нам их обогнать, пока отдыхают. И потом якобы случайно встретить на перекрестке.

На перекрестке Тракта и лесовозной дороги, у развалин трактира, кавалькаду встретил нищий бродяга. Следы его рваных сапог тянулись от просеки; завидев конных, он двинулся было в лес, помогая клюкой. Но, пройдя всего несколько шагов, осел на снег, и ждал с равнодушием отчаявшегося.

— Не колотись, — попробовал успокоить его подъехавший первым Носхорн. — Мы свои.

— Свои, — бродяга ощерил довольно ровные и чистые зубы. — Не пустили бы западников сюда. Вы же с ними вась-вась. А нас плеткой х**сь… Так что мы тут заодно. — Он снова привстал, и снова тяжело уселся прямо на мерзлый пригорок. — Я дно, а ты говно!

Тут подъехали прочие. Отослав троих следить за округой, Эсдес подошла ближе; рядом с ней подошел и смутно знакомый лесному брату мужчина, который наклонился, приглядываясь.

— Что, Енот, — обратилась к нему синеволосая, — знакомого встретил?

Енот!!!

Вилли отбросил клюку и притворство:

— Теперь только дошло, как ты меня вытащил. Ты же “Рейд” натравил на бои со зверями, где нас держали…

Енот вытащил фляжку, кружку, налил вина:

— Промочи горло. И не дергайся так, не пугай нас больше. Мы после вчерашнего немножко… Беспокойные стали.

Вилли заглотал порцию в один прием, утер губы запястьем. Поднялся и сел на расколотое бревно:

— Вы бы такие беспокойные стали полгода назад! Что же вы пустили сюда этих скотов?

Енот сел на такое же бревно рядом, убрал флягу:

— Вилли. Вот освободили тебя, ты в “Рейд” пошел? Или обратно к мамке в село побежал?

— Я же того ублюдка сжег!

— А потом?

Вилли повесил голову:

— Ну…

— Гну, — вздохнул Енот. — Если даже ты, на своей шкуре попробовавший имперскую справедливость, побоялся воевать за правду… Нам что делать было? Оставить, как есть? У нас-то силенок не столько, чтобы всех перевоспитать. Да еще и без крови обойтись при том.

— Может, само бы рассосалось, — мотнул головой старый знакомец, возражая из чисто селянского упрямства.

— Конечно-конечно, — ласково улыбнулся Енот. — Так чего ты сейчас орешь? Империя большая, западники выжрали только Тракт, ну и сколько-то по сторонам от него. Уйди в нетронутые земли. Законы теперь не жестокие. Земли сколько унесешь, налог вообще только косвенный оставят. А тут, глядишь, само рассосется. Как?

Вилли сплюнул красным; поморщился, но вспомнил, что пил только что вино Енота.

Вытащил из-за пазухи прямой широкий нож лесоруба, запрещенный старыми законами. С вызовом вбил его в бревно:

— Так! Велика Империя, да уходить некуда. Лучше на своей земле погибну, чем на чужой до старости батрачить буду! Вы-то с рыцарятами, за нас никто не остался.

Енот посмотрел на Эсдес, та кивнула. Тогда Енот скомандовал:

— Эй, там, в лесу! Выходите, говорить будем!

Откинув плащи, положив руки на эфесы, дюжина “Рейда” подождала, пока два десятка лесных братьев с разных сторон сойдутся к разваленному срубу.

— Стрелков оставил, конечно. — Эсдес безошибочно угадала старшего. Тот криво улыбнулся: понимай, как знаешь.

— Это свои, — поспешил вмешаться Вилли.

— Свои в такую погоду дома сидят, — проворчал атаман. — И хрен друг у друга посасывают. Потому что жрать уже сейчас нечего. А к весне придется и прикусывать.

— Да не корчи уже крутого, — разведчик смутился. — Вот он меня спас. Это он “Рейд” натравил на тех козлов, что меня в клетке держали. Это тот самый Енот.

— Хрена ли там Енот? — старшина безразлично повел плечами. — Нам ваши столичные разборки до жопы.

— Мы едем в Пыльный. — Енот посмотрел на главаря прямо. — Говоря твоим языком, западенской братве предъяву кинем. Было сказано, им за помощь город Пыльный, еще Долина до Алмазного Брода. Опустошать весь Тракт от Алмазного Брода и до самой стены Столицы им никто не позволял.

— И че? — лапищи атамана охватили кованый эфес явно трофейного меча. — Вот прям так они устыдятся и откатят? Дым в трубу, дрова в поленницу? Разлепить пельмени, собрать корову обратно? Или мы тут чудо воскрешения мертвых лицезреть будем? Да не, вы бы тогда трупы не жгли.

— Чего бы им не устыдиться, — ласково улыбнулся Енот. — Когда их сама Эсдес попросит?

— Или ты и меня не знаешь? — прибавила упомянутая. — Так они знают. В одном Пыльном я их больше тысячи покрошила.

Главарь перестал паясничать, повернулся к генералу всем телом:

— Да я в этой шайке только вас и знаю. И только из-за вас мы самострелы в ход не пустили.

Енот хмыкнул:

— Ради одного этого стоило ее из каземата вытаскивать, не зря старался.

Атаман крутанулся к говорящему:

— Не брешешь? Не, по глазам вижу.

И неожиданно встал на колено:

— Прими мое уважение. Кроме Эсдес, железномордых никто не бил всерьез. Когда бы не она, все вот это, — главарь обвел рукой опустевший Тракт, махнул на оставленную вчера деревню. — Началось бы двумя годами раньше. У нас, кроме нее, и защитника никакого нет. Когда Онест отозвал ее в Столицу, тут-то нам и пришла жопа… Видишь, я ей даже не кланяюсь. Просто поверить не могу, что она рядом!

Повернулся к генералу и по старинному обычаю ударил себя кулаком в грудь:

— Приказывайте!

Эсдес задумалась. Поглядела на барона Носхорна, на Енота. На девятку отборных бойцов своей северной армии. Двинула рукой горизонтально:

— По бумагам наша поездка суть посольство. Но, раз тут все выжжено, западные короли… Ну, пусть объединивший их король, неважно. Важно, что явный враг, с союзниками так не поступают.

А коль враг, то дальше мы поедем напролом, с брызгами. Пусть отзывают войска отовсюду, по крайней мере, пусть боятся расширять свою территорию. Сколько бы войска они сюда ни стянули, зажать нас большая армия не успеет. Малую же мы отобьем. Здесь не город, жалеть нечего и некого; скоро зимний солнцеворот… Для моего ледяного тейгу просто не существует более удачного времени.

— Пригонят десять или двадцать тысяч, даже ты надорвешься, — возразил Енот. — Хотя… Насчет пригнать… Атаман, имя твое как?

— Хорус.

Енот икнул. Проморгался:

— Война никогда не меняется… Значит, Хорус. Вспоминай, это важно. Пока было тепло, и землю можно было копать. Занимался ли противник постройкой дорог? Починкой мостов? Постройкой новых? Подумай хорошенько, спроси своих.

— Ты хочешь сказать, по глубоком снегу они не успеют за нами, мы же пойдем по мощеному Тракту? — ухватила мысль Эсдес.

— У меня появилась надежда… — Енот задумчиво глянул на темнеющее к ночи небо. — Но точно мы узнаем, когда опросим кого-нибудь. Хорус, где тут ближайшее место сбора? Куда западники сгоняют рабов?

— Неблизко. По равнине чуть ли не день, а до равнины отсюда двое суток лесом.

За двое суток, что ехали лесом, выросший отряд справился с похоронами в двух деревнях, потом Эсдес все же приказала не задерживаться; дальше мертвые места отряд проезжал рысью. Лесные братья трусцой бежали рядом, держась за стремена. Миновав деревню, лошадей переводили на шаг, по пустому Тракту двигались уже без особой спешки. Снесли три поста, на каждом порубив десяток. Гонцов убивали на месте, Носхорн жадно ворошил сумки с донесениями, покрывал пометками сопоставительную таблицу. Скоро появились тревожные письма о пропаже гонцов; но других каналов связи захватчики просто не знали. Предполагали нападение разбойников, либо что вблизи Тракта объявился медведь-шатун. Через день встретилась тридцатка воинов, направленная на очистку пути. Эсдес накрыла их одним ударом холода; оружие забрали лесные братья, доспехи же пришлось оставить под выворотнем: холод уничтожил все кожаные ремни.

— Больше мы такой мелочи не встретим, — предупредила Эсдес. — Теперь пошлют сразу сотню. Справимся — пошлют полтысячи. А потом уже начнут беспокоиться всерьез.

Мороз никуда не делся, и ночевки не стали приятнее. Но людей теперь грела ясная цель и боевая злость. Большую часть дня отряд проводил в движении, либо в готовности к бою, и потому каждый вечер усталость быстро побеждала холод — все, кроме часовых и костровых, засыпали быстро и глубоко.

На третий день мстители вышли к опушке Великого Леса. Тракт спускался к реке, широкий мост через которую оседлала крепость Громкий Камень. Презрительно шевельнув бровью, Эсдес проморозила речку выше по течению на локоть вглубь; по наледи прошли все сорок два бойца. Предложила создать ледяную пробку до самого дна. Поразмыслив, сама отказалась: не стоило настораживать противника раньше срока.

Здесь, на широкой равнине, от Великого Леса до западных гор, между крепостями Громкий Камень и Алмазный Брод, каждый клочок земли с незапамятных времен распахивали, засеивали, засаживали. По старому закону, луговина на час пути с обеих сторон Тракта оставалась свободной от застройки; все же прочее давно разгородили на участки.

С началом правления Онеста поля и огороды понемногу сокращались: чем больше сеешь, тем больше платишь налогов; неудивительно, что расширяться довольно скоро перестали. Часть хозяйств разорилась, многие поля заросли бурьяном. Часть выкупили крупные землевладельцы, поставили там на работы должников, потом перестали стесняться и пополняли ряды рабов наловленными по улицам Столицы нищими; либо разорившимися мелкими землевладельцами.

И вот сейчас отряд ехал мимо леса закопченных печных труб. От плодовых деревьев остались обугленные стволы. Прыгать через рухнувшие обгорелые балки, вилять между вскрытыми при грабеже люками в подвалы, огибать выгребные ямы — хорошего мало. Приходилось выдвигаться на Тракт. Хорус и его лесные братья старательно прощупывали дорогу шестами; кони осторожно ступали по найденным ровным дорожкам, стараясь придерживаться бывшей улицы.

К чистой полосе у Тракта вышли только в сумерках. На белом снегу отряд наверняка заметили, но никого из Громкого Камня не прислали. Видать, разглядели флаг союзника — по бумагам-то “Рейд” числился вовсе не врагом — и решили, что посольство сошло с Тракта еще в лесу. Еще бы: гонцы пропадают, посты не докладывают; послали тридцать воинов разобраться — даже кони назад не прибежали. Вот послы обошли опасное место кругом, а теперь выбрались к твердому пути, где и заночевали после трудов праведных…

Чтобы окончательно уверить наблюдателей в этом впечатлении, отряд поставил шатер. Растопили снег, опять подогрели вино. Неожиданно для всех, быстро и страшно напился Хорус. Две кружки вина на вес здоровяка ничего не значили, но после второй лицо старшины покраснело. Нос оказался неотличим от пятачка, а по щекам горохом покатились взаправдашние слезы.

— Не смейтесь надо мной! Я не хотел корчить крутого! Я десятник сельской стражи, — атаман пытался утереть лицо рукавом, но на морозе получалось не очень. Шумно всхлипнув, Хорус положил руки на пояс:

— Мы гоняли… По лесу… Зверей. Пьяных вязали. Я не знаю, как себя вести на войне! Каменный лес… Один камень! Людей не осталось!

Носхорн влил в бедолагу полстаканчика крепкой водки, взятой для прижигания ран — атаман заснул мгновенно. Эсдес крепко взяла Енота за рукав:

— Я и хотела, чтобы ты увидел именно это. Как тебе цена победы, не дохрена?

Енот прикрыл веки. Двинул пальцами вдоль рукоятки Третьего Проклятого. Ветераны и Носхорн открыто взялись за эфесы, но людорез “Рейда” только плечами пожал:

— А я видел. Старые фотографии. У вас же тут знают, что такое фотография.

Носхорн медленно кивнул:

— У нас тут даже составной портрет знают, для розыска.

— Ну вот. — Енот повторил медленный кивок барона. — Я видел. На фотографиях. В кино. К счастью, живьем не застал. Это и есть война нашего мира. Промышленное уничтожение. Специально придуманными средствами. Специально обученными людьми. Которые лично к тебе не испытывают даже ненависти. Для которых ты значишь меньше неровно пришитой пуговицы. Последний довод, после которого даже победа со вкусом дерьма. Потому что все довоенные связи разрушаются. Все хорошие люди звереют, чтобы выжить. Это как смерть: страшна не сама собой, а тем, что ты теряешь всех близких; и что они теряют тебя. Посмотрите. В этом краю будут говорить: “До войны” и “После войны”…

Землянин встряхнулся:

— Я встречался с людьми моего мира. Они могут проходить сюда, но переход работает в одну сторону.

— Капитан Огре? — уточнила синеволосая.

— Не только. Сравнительно недавно, в день штурма Столицы. Онест приглашал таких, защищать свой особняк.

— Это не секретно? — барон покосился на греющих руки лесных братьев.

— Тайна давно раскрыта. Наверняка помимо меня были другие… Гости. У нас для них придумано слово, но я его не люблю. Ну вот. Если они говорили с Онестом, то могли сговориться и с западниками. Либо вообще, Онеста и западников мои земляки сыграли втемную. Самое точное доказательство — такое вот бессмысленное опустошение.

— Зачем? Им нужна тут земля без людей?

— Я не знаю, что им тут нужно. Я просто не хочу, чтобы здесь все стало, как там.

Эсдес и Носхорн переглянулись.

— Но ты же не сделал из “Рейда” такую живодерскую… Систему, как сам говоришь.

— Меня не сильно допускали в “Рейде” что-то там решать. И мне больше нравится такая война, как у вас. Когда герои сражаются с героями, а остальные читают об этом в газетах и восхищаются. С нашей точки зрения это пафосно, глупо и смешно. Зато при этом погибают одни только герои; ну, может, пару-тройку случайных зевак заденет… А здесь “расстреливают, словно лес вырубают”. Я прямо вижу за этим крупную корпорацию, или спецслужбу какой-нибудь сверхдержавы. Вот и пришлось громоздить противовес. Генеральный Штаб, где одних операторов с шифровальщиками больше, чем бойцов “Охотников” и “Ночного Рейда”, вместе взятых. А еще армию придется набирать.

Люди у костра переглянулись. Некоторое время никто не решался заговорить. Наконец, все согласно посмотрели на Эсдес, и та по праву командира спросила:

— Первоначальный план менять не будем?

— Думаю, не стоит. — Енот загибал пальцы:

— Во-первых, надо вручить официальное объявление войны.

Носхорн кивнул:

— Вы говорили, а мы все согласились: пренебрежение законностью рано или поздно икнется.

— Во-вторых, Пыльный — самый короткий путь получения подкреплений и снаряжения. Вот в Пыльных Воротах можно намораживать лед хоть до верхушек скал.

— Но и после этого в распоряжении противника останется сорок тысяч прилично снаряженных и обученных бойцов. Кроме того, есть пути севернее горной цепи.

— Все так. Однако путь удлинится почти на месяц, возникнет неразбериха. Но главное, я надеюсь отловить в Пыльном создателя армии “нового строя”. Или его представителя. Слишком важная точка, не может в городе никого не быть.

— Но система уже создана, система будет работать и без вашего… Земляка.

Енот привстал, вышел из шатра. Осмотрелся. Отряд Республики (“Сорок два джедая”, - хмыкнул про себя Енот) как ни в чем ни бывало, пил кипяток и глинтвейн посреди захваченной территории. Хорус, оправдывая имя, вообще залихватски храпел, полностью игнорируя опасность. Военная машина, восхваляемая Енотом, никак не реагировала на вторжение. Пока не реагировала.

Землянин вернулся к собеседникам:

— В том-то и дело, что система пока что не закончена. Вот мы тут сидим, костер жжем. Видно издалека. Кто мы и что мы, противник не знает. Мало ли, флаг. Проверить бы надо. Но — ни отряда на перехват, ни каких-нибудь удальцов нам на хвост, чтобы следили, доносили, куда мы идем, беспокоили. Ни навязать нам какое-нибудь почетное сопровождение. Делаю вывод: исполнители Устав прочитали, но делают, как привыкли. А зачем нововведения? И так все прекрасно работало. На тех небольших армиях, где все всех знали в лицо.

Енот протянул пальцы над огнем, продолжил:

— Но главную надежду мне подает рассказ Хоруса. Противник даже не пытается строить дороги, мосты, переходы.

— И что из этого следует?

— Либо там все же профессионал, просто пока ограниченный в средствах — тогда уже завтра нам придется жарко. Либо любитель, самоучка. Учил самое интересное и яркое в военном искусстве, и полностью забыл о ремесленной основе любого искусства. Военного тоже.

— Но дороги тут при чем? — спросили сразу несколько человек.

Енот хмыкнул:

— Принцип стратегии — концентрация. Допустим, он узнал, кто мы. Его армии встречались в бою с Эсдес, поэтому высылать маленький отряд себе дороже. Прямо сейчас ему нужно собрать несколько тысяч: гнать нас широкой облавой или давить массой. А старые дороги не расчищены, новые даже не пробовали прокладывать. На сбор сколько-нибудь крупного войска уйдут недели.

— А его подчиненные вообще не понимают важности деталей. И с его исчезновением попробуют повторять его приемы “как в книге”. Но без понимания приемы, скорее всего, не сработают. После чего от них откажутся, — сообразила Эсдес. Енот подтвердил:

— И мир будет спасен от новой технологии массового уничтожения. Спасен маленьким отрядом, спасен пафосно и героически, как тут у нас положено.

Носхорн проворчал:

— Хорошо бы они подольше не догадывались, кто мы. Флаг над нами союзнический, документы у нас посольские. Что с нами Эсдес, видно только в упор. Выслали бы проверить сотенку, потом еще… Мы бы так половину гарнизона перещелкали. Потом бы в трофейное переоделись и еще пару раз повторили трюк. Но вот чего не пойму. Енот!

— Слушаю?

— Зачем в эту вылазку вы потащили половину штаба? Почему было не послать того же Тацуми в паре с Мейн? Вашу хваленую Акаме? Генерала Будоу раскатали, Онеста раскатали, а его ведь охраняли ваши земляки. Так что задачка уже знакомая. Почему мы?

Землянин плотнее завернулся в кошму:

— При силе Эсдес опасность нам грозит исключительно от собственной дурости. А чтобы сработаться, нет лучше способа, чем совместное дело, да еще и против общего врага.

— Все равно непонятно. Почему вы решили сработаться именно со мной? Я полицейский, не воин.

— А я так и вовсе убийца. Вы, барон, самый авторитетный офицер штаба. Вам доверили высказывать общее мнение. Признаете вы, признают остальные.

— А если не признаю?

— Вам или мне придется уйти. В штабе останется один лидер. Это куда важнее, чем знание какого-то секретного приема или технологии.

— Ну, до возвращения из похода об этом толковать нечего. — Носхорн повертел кистями, разгоняя кровь. Заговорила Эсдес:

— Следующие несколько дней спать не придется. Я выросла на севере, снежные пустоши мне привычны, а для моего тейгу лучшего нельзя и придумать. Для прочих вот, — из сумки на поясе появился флакончик:

— Капля на кружку. Привыкания не будет, за что и ценю. Но последний. Даже не знаю, жива ли на севере та старушка…

— Раз такая ценность, прибережем. Енот, не расскажете нам, чего ждать от ваших земляков?

— Если они там есть. Мою уверенность к делу не пришьешь.

— Ничего. Завтра отловим конвой с рабами, тут уж им придется кого-то выслать за нами. Заодно узнаем, во что нас ценят. Думаю, пригонят сотню. А уж в сотне кого-нибудь да возьмем живым, и он все-все нам расскажет. Потом…

— План обсуждали сто раз, — перебила Эсдес. — Лучше пусть Енот расскажет нам, что такое: “кино”.

Кино — кроме того, что важнейшее из искусств победившей революции — еще и место, куда можно пригласить девушку. Девушка, разумеется, может не согласиться. Но этот момент Акаме, к стыду своему, тупо прозевала.

Акаме — бессменный и лучший начальник секретариата самого президента Новой Республики. Вот уже пять лет, начиная от холодной зимы победившей революции, и до такой же неласковой зимы сегодня, Акаме ничего не забывает; Акаме не ошибается, называя фамилию должностного лица; по приходу Акаме сверяют часы.

Да что там деловой этикет! Акаме так ни разу и не порезалась, полируя страшную сталь Первого Проклятого Меча.

И тут — мальчишка в кино зовет. Ее, Убийцу Акаме?

Пока девушка хлопала глазками, кавалер обрадовался: “Так и знал, что не откажешься! Билеты я взял на полдень.”

Акаме чисто механически вытащила записную книжку, куда заносила все-все деловые встречи и все-все фамилии, титулы, адреса; клички любимых собак, дни рождения супруг и детей всех важных персон, с которым секретариат Надежды Ривер вел переписку. Записную книжку подарил Енот: в его стране когда-то жил уважаемый Енотом правитель, которому привычка все записывать очень помогла…

Перелистнула.

Да, завтрашний полдень свободен.

И тоже кивнула, как овца последняя! Ну надо же, в кино пригласили. А что там делать?

Нет, Акаме знала несколько способов прикончить цель в театре, а это почти то же самое, что в кино. И знала куда большее число способов прикончить цель где угодно еще. И не проверила на практике разве что два-три способа из длинного списка. Но…

Разве это подойдет для первого свидания?

Акаме сидела за своим знаменитым столиком, в окружении сводок, писем, смет, доносов, рекламных проспектов; чувствовала привычное тепло рукояти Первого Проклятого. Начиненный информацией столик помогал решить множество проблем управления государством; а если с чем не справлялось перо, то прекрасно справлялся клинок.

И ни тот, ни другой не могли подсказать самого простого. Что, к примеру, надеть?

Акаме подошла к большому зеркалу. У тренированной мечницы “Рейда” фигура состояла, в основном, из ног. То есть, сиськи вроде как были. Но — даже сравнивая не с Леоной, а хотя бы с Надеждой — признать их большими не решился бы самый благожелательный суд присяжных. Ладно, с юбкой понятно, туфли тоже… А вот верх? Там и подчеркивать нечего!

Хотя… у сестрицы Куроме сиськи еще меньше. А парень у нее уже имеется. Посоветоваться с черноглазой? Уж точно не с Леоной: “С подругами дружи, а парня крепче держи.”

Жаль, Надежды в Столице нет. Она точно не стала бы смеяться. Но у президента причина уважительная. Ривер в лечебнице. Анна Александрова взялась за дело резко, и к зимнему солнцевороту обещала президенту новую руку. Так что и Анна сейчас занята, не спросишь.

Может, ее сын потому и осмелел? Пока мама не глядит, Акаме Убийцу в кино позвать: ну круто же, вся школа обзавидуется. Как-то не верится, что за этим нечто большее. Мал еще пацан. Узнает правду — десяток дверей прошьет навылет, удирая к маме.

От нее здоровые мужики, помнится, бегали с визгом.

Акаме вернулась к столу. Справа на особой подставке торчал колокольчик. Как главе секретариата, Акаме полагалось выглядеть безукоризненно везде и всегда. Команда из парикмахера, костюмера, гримера весь рабочий день ожидала в полной готовности. Для больших приемов или сложных визитов команда усиливалась швеей, стилистом, составителем букетов, мастером маникюра. Достаточно позвонить в колокольчик — из одного удивления, что у Акаме наконец-то появился парень, команда отполирует ее так, как она сама клинок не полировала!

Но Акаме даже не поглядела на колокольчик, и не потому, что боялась пересудов. Увидят ее в кино, все равно сплетни пойдут. Просто блеск и лоск, наведенный командой — часть работы.

Кроме работы, у Акаме была только сестра Куроме. Ну, еще очень уважаемые подруги — Леона и Надежда. Специфика работы могла выдернуть Акаме из-за праздничного стола или вот со свидания в любой миг — и не для того, чтобы напомнить президенту строку и параграф указа; чаще всего для того, чтобы Первый Проклятый снова увидел небо. И еще хорошо, если дневное.

Акаме работала только потому, что кроме подруг, у нее действительно не было ничего; а подруги просили помочь. Сколько у нее скопилось денег, Акаме давно не считала. После каждого тяжелого случая; или просто раз в месяц Акаме открывала последнюю страничку вошедшей в легенды записной книжки. Смотрела в потолок, и тихонько — как подобало воспитанной барышне — произносила особое слово. Слово записал все тот же Енот, когда Акаме пожаловалась, что не может коротко выразить отношение к работе.

На предстоящем свидании Акаме хотела оставить как можно большее расстояние между собой и работой. И в конце-то концов, разве порядочно пользоваться служебными стилистами в личных целях?