Небо. Парашют. Юноша

ГЛАВА 10

Мместечко Арко находилось в получасеезды от Торболе. В такси Кирилл вел себя, как неугомонный малыш, которому пообещали визит в парк аттракционов. Горячо жестикулируя, он вдохновенно рассказывал какие-то сомнительные, на мой взгляд, забавности из своей парашютной жизни. Ну почему, спрашивается, я должна была рассмеяться в ответ на историю о том, как Калинин, совершая ночной прыжок с какой-то антенны в США, зацепился куполом за арматуру и провисел в таком марионеточном состоянии два с лишним часа? А Инга преданно смеялась… Наверное, у меня чувство юмора какое-то не такое, извращенное… Или у нее?

К моему удивлению и радости, мы не полезли на скалы, как только приехали в Арко. Нет, сначала мы повели себя, как нормальные граждане – отправились в бар. Весело похлопывая ладошками по бедрам, я не без удовольствия пыталась решить сложную внутреннюю дилемму: что заказать в баре – «Мохитос» или «Пинаколаду».

Но, как выяснилось, радовалась я рано.

Во-первых, питейное заведение оказалось не совсем обычным – это был барчик со спортивным уклоном. По стенам были развешаны фотографии парашютистов, которые когда-либо отметились в Арко. Во-вторых, стоило мне цапнуть меню с коктейлями, как Кирилл шлепнул меня по руке:

– Ты что, Кашеварова? Я не позволю тебе прыгать пьяной.

«На то и был расчет», – грустно подумала я, посматривая на стеклянную витрину с пирожными. Кексы выглядели непривлекательно обветренными.

Но самая главная неприятность поджидала меня, когда хозяин бара (запоздало выяснилось, что он хороший знакомый Кирилла) по имени Марио вышел нас поприветствовать.

– Амигос! Чао! – заверещал он, сжимая Кирилла в медвежьих объятиях.

– Беллиссима! – это относилось к скромно улыбающейся Инге. Порадовав нас ассортиментом итальянских горячих восклицаний, Марио перешел на английский: – Наконец-то ко мне вернулась самая красивая девочка России! Кирилл, как же я рад вас видеть!

Я сделала шаг вперед в тщетной надежде, что и меня представят радушному итальянцу. Но никто и не подумал этого сделать. Инга с самым что ни на есть довольным видом принимала заслуженные комплименты. Кирилл безостановочно хлопал старого приятеля по плечу и пошловато ему подмигивал.

Не выдержав, я откашлялась и с улыбкой сказала:

– Меня зовут Саша. Очень приятно с вами познакомиться, Марио! Я журналистка и тоже немного прыгаю.

Он наградил меня молниеносным незаинтересованным взглядом и пробормотал что-то вроде: «Очень приятно». Дениса же удостоили лишь едва заметным кивком.

– Что за ерунда? – прошипела я, обращаясь к Калинину-старшему.

Он приобнял меня за плечи.

– Не обращай внимания. Марио давно с ними знаком. Он сам бывший парашютист. Больше не может прыгать после травмы позвоночника. Но он открыл этот барчик специально для парашютистов, которые приезжают прыгать в Арко. Ну и для туристов, которым нравится на это пялиться.

– Но я тоже парашютистка, – возмутилась я, – я ему так и сказала. Какого хрена он на меня даже не посмотрел?! Это невежливо, вон он как с твоим братом распинается! Чуть ли не целоваться лезет. А ведь мы приехали все вместе!

– Сашенька, да что тебе сдался этот слащавый Марио? Давай лучше кофейку попьем.

Я позволила ему отвести себя за столик. Неприветливая официантка швырнула нам меню в кожаном переплете. Я открыла меню, прочитала страничку про сладости и вдруг поняла, что сейчас заплачу.

А Марио продолжал миловаться с моим Кириллом и Ингой-выскочкой. Кажется, он их с чем-то многословно поздравлял. Я не слышала, о чем идет речь. Зато видела довольное, сияющее лицо моего мужчины и мерзкую улыбающуюся рожу повисшей на нем брюнетки. Со стороны они выглядели как молодожены, принимающие благословение. Кстати, я вынуждена была отметить, что Калинин и Инга – красивая пара. И взгляд у обоих совершенно одинаковый – безумный.

– Слушай, а Марио этот, что, думает, что они вместе, что ли? – дошло наконец до меня.

Денис опустил глаза.

– Какая тебе разница, что думает Марио?

– Все понятно, – вздохнула я.

А итальянец тем временем притащил фотокамеру на металлической треноге. Стоит ли упоминать, что нас с Денисом даже не позвали в кадр?

Нам только и оставалось, что утешаться кофе и сладостями.

– Саша, ты не хочешь прыгать, – сказал Денис, отправляя в рот очередное мини-пирожное.

Не будь я такой тактичной, давно бы посоветовала ему не злоупотреблять сладким. И так бедняга весит больше ста килограммов. С другой стороны, сама я тоже хороша: еще месяц назад решила сесть на диету, а сама безостановочно ем лазанью и пиццу, уговаривая себя тем, что девушкам в постоянном стрессе толщина не грозит.

– Хочу, – мой голос дрожал.

– Меня-то можно не обманывать. Скушай лучше корзиночку, – он пододвинул тарелку ко мне.

Я послушно запихнула в рот бисквитную корзиночку с нежнейшими взбитыми сливками и джемом. На диете буду сидеть в Москве. Это же по меньшей мере глупо – приехать в Италию для того, чтобы уныло сидеть на минеральной воде и делать вид, что это тебе приятно.

– Не волнуйся, я ничего Кириллу не скажу. Но я же все понимаю. Это так видно со стороны! Если бы не Кирюша, ты бы и близко к парашютам не подошла.

– Я трусиха, – залпом допивая чай, призналась я, – но что же делать? Ведь я уже сюда приехала. Ничего нельзя обратно переиграть.

– Всегда можно, – улыбнулся Денис, – было бы желание.

– Кто бы знал, как мне страшно! – прошептала я, предварительно оглядевшись по сторонам – нет ли рядом Кирилла, не подслушивает ли Инга? К счастью, у них нашлось более интересное занятие, чем тайное рассматривание проблем закомплексованной трусихи. Они восторженно принимали лавры. Марио уже открывал бутылку шампанского. Причем нам с Денисом никто и не подумал предложить присоединиться к чествованиям сладкой парочки.

– Не насилуй себя, не прыгай, – посоветовал Денис, накрывая мою ладонь своей. Вопреки обыкновению, я не отдернула руку.

– Но как? – нервно спросила я. – Какую отговорку я могу придумать?! Все возможные я уже использовала в Москве!

– Какие же?

– Говорила, что болит голова. Что вывихнула ногу. При этом я все время забывала прихрамывать и чуть не попалась. Что у моей подружки день рождения, поэтому на аэродром я ехать не могу. Что у меня похмелье, в конце концов.

– Прямо как вредная жена, уклоняющаяся от исполнения супружеского долга, – хохотнул Калинин-старший.

– Тебе смешно, а мне не до шуточек. Ты прав, у кого-то супружеский долг – секс. Мой же долг – дурацкие парашюты. Как только я признаюсь, что боюсь высоты, Кирилл от меня сбежит… – Я искоса посмотрела на Калинина-младшего, который взахлеб на ломаном английском рассказывал Марио о ночном бейс-прыжке. – Или нет? Как ты думаешь, он меня любит?

– Думаю, да, – с не укрывшимся от меня сомнением ответил Денис, – но такой уж у моего братца характер. Если он узнает, что ты его все это время обманывала… – Его молчание было красноречивее любых выводов.

Щелчком пальцев я подозвала официантку и заказала вино с минералкой. Помирать так с музыкой.

– Вот видишь. Получается, что другого выхода у меня нет.

– Саша, а ты уверена, что сама-то любишь Киру? – вдруг спросил Денис.

– Конечно, уверена, а почему ты спрашиваешь? – удивилась я.

– Но любимым людям не врут. Если ты попала в такую ситуацию, значит, у вас все не по-настоящему. Мне кажется, тебе просто не хватало экзотики. А тут подвернулся мой ненормальный братец. Глаза горят, волосы растрепаны. При этом обаятельная улыбка и тело, как у качка. Конечно, ты на него «запала».

– Какой бред ты несешь! – Я воскликнула это так громко, что Калинин-младший обернулся и недовольно на меня посмотрел. Пришлось понизить голос до проникновенного страстного шепота: – Ничего подобного!

– Ну хорошо, вот тебе маленький тест. Вы уже не первый месяц вместе, ты, наверное, многое о нем знаешь.

– Я знаю о нем все! – отрезала я.

– Какое у него любимое блюдо?

Я нахмурилась. Если дело касается потребления пищи, Кирилл неприхотлив, точно произрастающий в пустыне кактус. Он, как и я, обожает заказанную на дом пиццу – ее приносят в таких огромных, промасленных и приятно теплых коробках. Как и все мужчины, неравнодушен к мясу и жареной картошке.

– Шашлык? – наугад предположила я.

– Мимо. Салат из редьки. – У Дениса был такой торжествующий вид, словно он только что стал нобелевским лауреатом.

– Салат из редьки? – удивилась я. – Но он никогда не говорил…

– Тем не менее это так. Идем дальше. Его любимая фирма. Какую одежду предпочитает наш Кирилл?

Я нахмурилась, лихорадочно вспоминая раскиданные по моей квартире вещи Калинина-младшенького. В куче разноцветных шмоток преобладала джинсовая одежда – это я могу сказать наверняка. Если бы он вешал свои свитера на плечики, а джинсы аккуратно складывал на полки в шкаф, тогда, возможно, я отнеслась бы к его гардеробу с несравнимо большим уважением… А так я воспринимала вещи Кирилла просто как кучу тряпок, заполонивших мою и без того небольшую квартиру.

– Не знаешь, – подытожил Денис, и я ничего не могла возразить в ответ. – «Дизель». Что еще? А, самое главное. Когда у него день рождения?

Тут уж я окончательно растерялась. И правда, как я могла не узнать у Кирилла о главном его празднике? Почему-то об этом никогда не заходила речь… Наверное, это я виновата. Я, профессиональный журналист, не догадалась задать такой примитивный, но важный вопрос.

– Все ясно, – Денис улыбался, – здесь я мог бы прервать допрос. Но вижу, ты еще сомневаешься. Поэтому продолжим. Его мечта.

– Белый «Кадиллак»? – вопросительно улыбнулась я.

– Прыгнуть со скульптуры Родины-матери. Его любимый цвет?

Я удрученно молчала. А Денис продолжал бомбардировать меня самыми неожиданными вопросами. Признаться, так стыдно мне не было со студенческих времен, когда я соврала преподавательнице, что прочитала «Илиаду» и «Одиссею», а сама ограничилась беглым просмотром детской книжки «Легенды Древней Греции». И вот она начала спрашивать меня о каких-то второстепенных персонажах, а я тупо смотрела на собственные руки и готова была провалиться под землю.

– Кто его идеал? Какая его любимая актриса? Кто его первая любовь? Снятся ли ему кошмары? Если да, то какие? Кем он мечтал стать, когда был маленьким? Какая его любимая сексуальная позиция? Что…

– Постой-постой, – торжествующе перебила я, – кажется, я могу ответить на последний вопрос, про позицию! Он любит… – и тут я осеклась, запоздало поняв, какую глупость сморозила.

– Что и требовалось доказать, – развел пухлыми руками Денис, – да, у вас прекрасный секс. Но это еще не значит, что ты и правда его любишь. Поэтому можешь смело отказываться от прыжка.

– И бесславно улететь в Москву? – потухла я.

– Ну почему же, – он улыбнулся одними уголками губ, – отсюда ходят автобусы до Римини. Ты же мечтала обновить гардероб, вот и займись.

– Но как я могу бросить… – Я взглянула в сторону Кирилла. Марио как раз его фотографировал. В одной руке Калинин-младший держал парашют, а на другой повисла радостная Инга. Она смеялась, неестественно широко разевая рот. Явно работала на камеру. Наверное, их свежие фотографии украсят стены этого гостеприимного заведения.

– Может быть, и не придется никого бросать, – пожал плечами Денис, – ты просто скажи ему – и все. Еще неизвестно, как отреагирует на такое заявление мой сумасшедший брат.

Вот и подошла моя романтическая история к своему логическому завершению. Как всегда, на последних метрах американских горок, коими являются мои отношения с мужчинами, меня поджидал глухой тупик. Хоть лбом о стенку колотись, все равно ничего не изменится.

И самое главное – меня не изменить. Мне тридцать лет, и характер мой можно считать целиком и полностью сформировавшимся. Да, я ленива, труслива, слишком громко хохочу (особенно если смех разбирает меня в общественных местах) и люблю калорийно поесть. И если на развенчание двух последних аксиом я еще готова потратить какое-то время, то с первыми пунктами уж точно ничего не поделаешь.

Не получится из меня отважной парашютистки.

Не получится никогда.

Собравшись с духом, я подошла к Кириллу Калинину. Самое время и ему узнать о важном решении, которое я только что приняла. Наверное, я пришла не вовремя – ведь он как раз укладывал парашют Инги. Краем глаза я отметила, что эта дура все же приобрела новый серебристый купол. Даже в небе, где все равны, ей мечталось поражать чье-то воображение своей красотой и отличным вкусом.

– Кирюша!

– Сань, не видишь, занят я, – даже не подняв головы, буркнул он.

Я решила быть терпеливой.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Прямо сейчас? А потерпеть полчасика не сможешь?

«Боюсь, через полчасика решимости у меня поубавится, – подумала я, – нет уж, или сейчас – или никогда».

– Это не займет много времени.

Он кинул беглый взгляд на часы.

– Между прочим, через три часа уже начнет темнеть. А мне еще два парашюта укладывать, Ингин и твой. Да еще в гору нам лезть. И там отдохнуть надо хоть полчасика. Времени в обрез, Кашеварова.

– Один парашют, – вздохнув, выпалила я.

– Что?

– Тебе надо уложить всего один парашют, – медленно, с расстановкой повторила я, – для Инги. Потому что я прыгать не собираюсь.

– Что? – как сломанный механизм, заладил Калинин.

– Что слышал. – Теперь, когда главное было позади, я уже так не нервничала. – Кирилл, я передумала прыгать. Мне не хочется. Не для меня все это.

Тут он наконец прекратил копошиться в куполе и недоверчиво посмотрел на меня. У него было выражение лица человека, которого разбудили в пять утра и под дулом пистолета заставили вспомнить таблицу умножения.

– Это шутка какая-то, что ли? – наконец спросил он.

– Никаких шуток, – спокойно сказала я, – финита ля комедия. Я не буду прыгать.

– Но разве ты приехала сюда не для того, чтобы прыгнуть со скалы? – раздраженно уточнил он. – Сань, я в последнее время тебя вообще не понимаю. То ты устраиваешь скандал в самолете, то в спортивном лагере наряжаешься, как исполнительница танца живота. А теперь вот это.

– Исполнительница эротических танцев в нашей компании не я! Но это не имеет отношения к делу.

– Вот-вот, – он еще раз взглянул на часы, а потом нервно воззрился на парашют, который в разобранном виде больше напоминал груду нестираных тряпок. – И твои отношения с Ингой. Она мне уже сто раз жаловалась, я просто тебе не говорил. Как тебе не стыдно ее травить?

– Я? – От возмущения мой голос стал тонким, как у оперного кастрата. – Я? Травлю?! Ингу?! Да эта пиранья сама кого хочешь отравит. Своей ядовитой слюной. А ты, Кирюша, дальше своего носа не видишь. Иначе бы заметил все это и сам.

– Ладно, оставим эти бабские разборки, – брезгливо поморщился он, – чего-то я не понял насчет твоего прыжка. Это тоже из-за Инги?

– Да при чем тут твоя драгоценная Инга! – я успела забыть о данном себе же самой обещании ни в коем случае не повышать на него голос. Он-то, в конце концов, ни в чем не виноват. – Это из-за меня! Ладно, Кирилл. Не будем ссориться. Я тебе все сказала, надеюсь, до тебя дошло.

– Так это правда, что ли? – наконец сообразил он.

Я почувствовала, как мои глаза наполняются едкими слезами. У меня с детства такая проблема – я не умею говорить людям «нет». Особенно если речь идет о любимых людях. В тот момент у Кирилла Калинина было такое лицо – обиженное, недоверчивое, расстроенное, – что я чуть было быстренько не переиграла обратно. Ну что мне в конце концов стоит помучиться пару десятков секунд, тем более что я столько раз с пронзительным визгом бросалась в пугающую пропасть. И все ради него, ради Калинина моего синеглазого.

Встряхнув головой, я решительно прогнала остатки сентиментальности. Нет уж. Я приняла решение, и раз Кирилл Калинин считает себя моим любимым мужчиной, то он должен это решение уважать. Я бы прыгнула со скалы, честное слово, прыгнула бы, если бы это было однократное действие. Но он же никогда не успокоится, никогда. Если я прямо сейчас не остановлю это безобразие, то все закончится тем, что у меня случится нервный срыв.

Ну какая из меня, скажите на милость, парашютистка?!

И я ответила:

– Да, это правда. Я больше не хочу прыгать с парашютом. И не буду. Никогда.

И вот спустя полчаса Инга и мой Калинин с парашютами за спиной попрощались с нами и полезли вверх по тропинке в гору. Ну а мы с Денисом остались дожидаться их на пыльной обочине. Бок о бок сидели мы на стареньком пластиковом чемодане, который гостеприимно выдал нам Марио. Почему он пожалел для нас стулья – лично для меня этот вопрос до сих пор остается загадкой. Все равно же в баре никого не было, вся мебель соответственно пустовала.

Наверное, хозяин таверны решил таким незамысловатым способом высказать свое к нам неуважение. Удобные посадочные места, мол, предназначены только для парашютистов, а трусливые рохли могут и на подручных средствах примоститься.

– Хорошо еще, что он не предложил нам напиться из собачьей миски!

– Саша, почему ты все так драматизируешь? – Денис успокаивающе хлопнул меня по коленке. Кстати, несмотря на излишнюю полноту моего вынужденного спутника, его руки вовсе не были толстыми. Но это так, ничего не значащее замечание.

– Нельзя быть такой нервной и ранимой. Он ведь и чемодан мог нам не дать.

– И все равно я не привыкла, чтобы со мной так обращались, – буркнула я. – Стоило брать отпуск, ехать за тридевять земель, чтобы наткнуться на типично московское хамство.

– Прекрати. Ты просто расстроилась из-за всей этой истории. И ничего поделать с этим нельзя.

– Спасибо, утешил, – всплеснула руками я, – хорошо, когда рядом есть настоящие друзья, которые в трудную минуту способны подобрать правильные слова.

Я изо всех сил старалась выглядеть спокойной, мне даже удавалось шутить. Но внутри все кипело! Я никак не могла забыть, в какую презрительную ухмылку сложились насквозь знакомые губы Кирилла, когда я объявила ему, что намерена завязывать с прыжками. Как холодно сказал он мне: «Ну и ладно», как повернулся ко мне спиной и хладнокровно сложил парашют, принадлежащий – черт бы ее побрал! – Инге. И как я смотрела на их бодро удаляющиеся спины в надежде, что сейчас, вот сейчас Калинин обернется, и на лице его будет знакомая полуулыбка, он махнет мне рукой и прокричит: «Не переживай, Кашеварова, прорвемся!» Но ничего подобного не произошло.

Он просто ушел.

Ушел и все тут.

А потом бесконечные полтора часа мне пришлось со скорбным лицом выслушивать псевдоутешения Дениса. Оба мы понимали, что правды в его с трудом подобранных словах ни на грош. Оптимистично улыбаясь, он говорил, что я слишком умна для такого человека, как Кирилл Калинин. И мне отчаянно хотелось поверить в этот невинный обман, я молча прикидывала: а что, если Калинин-старший прав? Кирилл и правда несколько инфантилен, а я – взрослая женщина… Может быть, и со стороны мы выглядим странно. Но когда Денис не моргнув глазом добавил, что я, мол, и слишком красива для Кирилла, я окончательно отчаялась.

В общем, когда со стороны скал показались две знакомые фигурки, я уже была готова была на стену (вернее, на гору) лезть от тоски.

Инга шла первой; ее щека была несильно расцарапана, и ей это, как ни странно, шло. Она была так эффектна, что даже мелкие неприятности, случающиеся с ней, выглядели нарочитыми. Как будто бы она специально аккуратно нарисовала на румяной щечке царапину.

Кирилл плелся сзади. А выражение лиц у них было совершенно одинаковое – торжествующее. Калинин больше не выглядел обиженным, во всяком случае, мне он улыбнулся довольно благосклонно (правда, при этом он держал Ингу за руку, но все равно, на мой взгляд, это был маленький шаг мне навстречу).

– Это было нечто! – Инга говорила громче обычного, как будто у нее уши заложило. – Площадка приземления такая крошечная! Я думала, что повисну на сосне, но в последний момент вытянула на камни.

– Я так волновался! – перебил ее Кирилл. Яркий румянец совсем ему не шел, он выглядел еще моложе своего возраста, и на его фоне я вдруг почувствовала себя каким-то ископаемым. – Инга первая прыгала, я свесился со скалы, пытался ее найти, но ничего не было видно… Но потом услышал хлопок парашюта, думаю, все в порядке вроде бы…

– Зато я тебя видела, – Инга толкнула его в бок, – трясся, как осиновый лист.

– Вот уж не думала, что тебе когда-нибудь бывает страшно, – улыбнулась я Кириллу.

Вообще-то я собиралась сделать ему комплимент, но отчего-то Калинин-младший отреагировал на мое невинное вмешательство в разговор неадекватно. Он холодно посмотрел на меня, помолчал пару секунд (при том он пялился на меня так внимательно, что я чувствовала себя лабораторной мышью, мне сквозь землю провалиться хотелось), а потом, усмехнувшись, сказал:

– Да, иногда бывает страшно. Но вам не понять.

И вот в тот момент что-то оборвалось внутри меня. Словно кто-то невидимый в спину меня толкнул.

Мне многие говорили, что я странная. У той же Лерки любимая присказка: «Кашеварова, да ты немного не в себе!» Сама я склонна верить, что к городским сумасшедшим меня отнести пока нельзя. Но все же иногда я и сама не могу понять, какие мотивы руководят моими спонтанными действиями.

Не думаю, что Кирилл Калинин хотел обидеть меня этим пренебрежительным «вам не понять». Но фраза эта прозвучала для меня, как выстрел стартового пистолета. В глазах потемнело – да как он смеет так со мной разговаривать?! Да у меня с детства боязнь высоты, и все-таки я целый месяц занималась никому не нужным самопреодолением на аэродроме, и все из-за него, из-за дурака этого! Я прыгала с антенны на Пироговке, и тоже из-за него. Чтобы понравиться этому бездушному остолопу, я столько раз бездумно рисковала жизнью! Столько нервных клеток было потрачено, и все для того, чтобы он, сузив синие свои глаза, сказал: «Вам не понять».

Не понять?!

А вот это мы еще посмотрим!

Хорошо, что он успел-таки сложить мой парашют перед тем, как я объявила о позорной капитуляции. Хорошо, что парашютная система стоит очень дорого, почти как неплохой автомобиль – поэтому я не рискнула оставить ее в кафе. Парашют был под рукой; я продела руки в лямки и, не говоря ни слова, устремилась туда, откуда только что возвратилась парочка парашютных снобов.

Карабкаясь вверх по так называемой тропинке, сплошь состоящей из поросших мхом валунов, я развила такую скорость, что Кирилл Калинин вскоре остался далеко позади. Злость придала мне сил. Я не обращала внимания ни на хлещущие по лицу ветки, ни на беспомощные калининские вопли: «Саня! Подожди, куда же ты?»

Мое лицо горело, мой маникюр был безнадежно испорчен, за моей спиной был парашют, и я была зла, зла, зла на весь окружающий мир за то, что мой беспутный любимый мужчина так безнадежно молод и непоправимо глуп, за то, что он с такой легкостью клюет на загорелые ляжки и проколотые пупки, за то, что мой собственный пупок стыдливо прячется в жировых отложениях, за то, что Калинину двадцать четыре, а мне тридцатник. Да мало ли за что еще! Главное, что я была взбешена!

Наконец мне удалось добраться до небольшой вытоптанной площадки, своеобразного каменного балкончика, спрятанного среди скал. Я рухнула на обломок какого-то бревна, чтобы перевести дух. Я вполне могла позволить себе отдых, но только весьма непродолжительный, ведь по моим следам карабкался Кирилл. Если он меня здесь застанет, не миновать скандала. Со свойственным пылким юношам вроде него максимализмом, он разорется – мол, и ненормальная я, и истеричка, и вообще таким непредсказуемым старым вешалкам экстремальный парашютизм противопоказан.

Ничего, мы еще посмотрим, кто кого. Я докажу, что умею расправлять крылышки не хуже пупковой серьгоносицы Инги.

Я старалась дышать как можно медленнее, чтобы поскорее утихомирить развоевавшееся сердце.

И вот наконец час икс наступил. Я медленно поднялась с бревна и подошла к самому краю обрывчика. Мельком взглянув вниз, сообразила, что делать этого во время прыжка не стоит, – если я, конечно, не хочу от страха вытошнить собственное сердце.

Мои действия были механически-машинальными. Я отлично знала, что надо делать. Потуже затянуть лямки парашюта. Взять в правую руку «медузку» – крошечный купол, который, надувшись в воздушном потоке, вытянет за собой основной. Хорошенько прогнуть спину. Напружинить ноги. И…

– Саня! – сзади послышался треск сломанных веток.

Я обернулась – ко мне стремительно приближался секс-символ отечественного парашютизма Калинин Кирилл. Правда, в тот момент он выглядел скорее как жертва марафонских гонок: волосы стоят дыбом, глаза выпучены.

– Саня! Не делай этого! Только не сама! – надрывался он.

Я могла, облегченно вздохнув, ответить: «Хорошо, не буду» – и с чистой совестью обмякнуть в его сочувственных объятиях. Но не для того я проделала такой путь, чтобы с легкостью покориться обстоятельствам, которые в иной момент моей парашютной «карьеры» показались бы мне спасительными.

Должно быть, более эффектного поступка я не совершала еще в жизни. Если, конечно, не брать в расчет тот случай, когда пару лет назад я на спор пыталась соблазнить своего начальника, Максима Леонидовича Степашкина, и заявилась в его кабинет в костюме секси-медсестрички. Шеф был трезв, и фокус не удался. В итоге я чуть не лишилась работы, а бедный Степашкин – аппетита.

К чему я все это?

Ах да… Но все равно я выглядела по меньшей мере круто, как ангел Чарли из одноименного кинофильма. Такая лихость мне отнюдь не свойственна, но меня довели, понимаете?

– Стой, где стоишь! – срывающимся от волнения голосом я выкрикнула эту коронную фразу киношных самоубийц. – Раз… Два… Три…

На счет «три» адепты парашютизма обычно со счастливым «аааааа!» срываются вниз, но я так и осталась тупо стоять на краю скалы. Мои ноги словно приросли к камням, и сдвинуть меня с места не могла никакая сила. Наверное, в этом и состоит животный инстинкт самосохранения – сама-то я готова была рискнуть, но мое тело отчаянно цеплялось за жизнь.

Сзади послышалось снисходительное фырканье – я стояла к Калинину спиной, но готова была поклясться, что его темные, четко очерченные, как у южной красавицы, губы искривились в презрительной ухмылочке.

– Ну что, попрыгунья, снимай парашют и идем ужинать, – сказал он.

– Ни фига, – мрачно отозвалась я, – я решила это сделать и сделаю.

– Сань, ну что за детский сад? Я пока гнался за тобой, как раз об этом думал. Ты права. Этот спорт не для всех. И если это не доставляет тебе удовольствия, то незачем и пытаться. Это не значит, что ты чем-то хуже меня или Инги. Просто каждому свое.

Я недоверчиво обернулась – с каких это пор Калинин-младший стал таким рассудительным?

Он сидел на том самом бревне, с которого я поднялась несколько минут назад в мрачной решимости покорить пугающую высоту.

– И Денис мне то же самое говорил… – продолжил он.

«Все понятно, – усмехнулась я, – он так сладкоголосо поет со слов старшего брата. А сам считает совсем по-другому. Это Денис, сжалившись надо мной, подговорил его выдать мне этот проникновенный монолог!»

– Саня, поверь мне, мое отношение к тебе не изменилось. Я по-прежнему считаю тебя… очаровательной и все такое…

– И все такое? – с грустной насмешкой переспросила я. Неужели он сам не понимает, насколько неубедительно прозвучали его слова?

Думаю, если бы Калинин промолчал, я бы так и не предприняла бы ничего. Но это «и все такое» сделало свое дело, и опять я стала жертвой собственной импульсивности. Честно говоря, я плохо соображала, что творю. С громогласным «ну и пожалуйста» я отвернулась от Калинина, еще на мгновение задержалась над пропастью и, зажав в правой руке вытяжной парашют, полетела вниз. Вот что интересно – впервые мне удалось не орать дурниной во время прыжка. Зато я явственно слышала удаляющийся крик Кирилла Калинина, содержание которого ничего хорошего не предвещало. Потому что кричал он:

– Дура-а-а-а-аааа!

Оставшиеся три итальянских дня я провела в хмельном угаре триумфатора. Кирилл и Инга, конечно, совершили еще по два прыжка, но от меня такой прыти никто не требовал, я и так была Маргаритой на этом балу.

Не могу сказать, что жест моего отчаяния был красивым. То есть само отделение от скалы удалось мне на славу (жаль, что на человеческой спине нет глаз, что бы я только не отдала за удовольствие видеть вытянувшуюся физиономию Кирилла), зато с приземлением были проблемы. Только когда я услышала спасительный хлопок раскрывшегося купола над моей головой, я вспомнила слова Инги о том, что площадка для приземления слишком мала и она едва не повисла на сосне. Но Инга-то – опытная парашютистка, она больше трехсот раз прыгала со скал. А для меня это был всего второй бейс-прыжок. Поэтому я только и могла тупо таращиться вниз, не понимая, где она вообще умудрилась найти площадку приземления, ведь подо мной были сплошные острые камни и деревья!

Хорошо, что мне вовремя вспомнилась лекция моего аэродромного инструктора дяди Гоши, который говорил, что в приземлении на дерево нет ничего страшного. Только если уж такое произошло, надо «целиться» в самый центр кроны, чтобы не пораниться об острые ветки. И закрыть руками лицо. Так я и поступила. Как ни странно, приземление мое было относительно мягким. И я уже готова была издать победный клич, когда вдруг поняла, что падение приостановлено, а ноги мои так и не коснулись земли.

Итак, я повисла на сосне в трех метрах от земли. Спуститься вниз не представлялось возможным. То есть были, наверное, какие-то способы, но рисковать я не стала – все равно же меня быстро найдут.

Оптимисткой я была первые полтора часа унылого висения на сосне. И только потом в голову мою начали закрадываться страшные подозрения: а вдруг Кирилл Калинин воспринял акт моей маленькой и такой по-человечески понятной мести как личное оскорбление? Вдруг искать меня никто и не собирается? И в тот момент, когда я уже пыталась нащупать ногой ближайшую ветку, чтобы мужественно попробовать спуститься вниз, откуда-то справа послышался легкий матерок – там как заправские грибники перекликались братья Калинины, которые уже потеряли надежду отыскать меня среди скал.

– Я здесь! – что есть мочи заголосила я.

Через полчаса я была уже на земле; Кирилл вертел меня в руках и прижимал к себе, как будто бы я была его любимым плюшевым медвежонком. Оказывается, они уже давно потеряли надежду увидеть меня живой. Кирилл не был уверен, что мой парашют открылся, и боялся наткнуться на мое окровавленное тело. Потом Денис по секрету признался, что во время мрачных поисков они светски обсуждали тему международной трупоперевозки.

А тут я весело повисла себе на дереве, как очаровательная елочная игрушка.

В тот вечер мы отмечали мой прыжок в прибрежном баре, и Калинин трогательно подкладывал на мою тарелку кусочки пиццы.

– Кушай, малыш, – нежно приговаривал он, – я же знаю, как ты пожрать любишь!

А я даже не пыталась придумать аргументы, чтобы отстоять собственную женственность, я наворачивала божественно вкусные промасленные кусочки пиццы, и на лице моем застыло выражение абсолютного блаженства. Я чувствовала себя победительницей! За весь вечер Кирилл даже не посмотрел в сторону Инги, зато мою руку он отпускал только в те минуты, когда мне необходимо было схватиться ею за очередной деликатес.

И я была уверена, уверена на все сто процентов, что поступила правильно.

Но счастье мое длилось не так уж и долго.

Потому что очередной тост Кирилла Калинина был таким:

– Выпьем за то, что наша Саша покорила две бейс-высоты. Она уже прыгнула с антенны и со скалы. Осталось прыгнуть с крыши и с моста, и тогда ты, мой малыш, можешь считаться настоящим бейсером!

Улыбка завяла на моем лице. Я-то ведь уже решила для себя, что этот прыжок точно будет последним. Наткнувшись на сочувственный взгляд Дениса, я опустила глаза. А Кирилл уже допивал шампанское, и глаза его светились гордостью за такую смелую Сашу Кашеварову.

Тьфу, противно даже.

Я никак не могла отделаться от мысли, что превратилась в ослика, послушно бегающего по кругу за морковкой. Я не могла просто быть рядом с любимым мужчиной, я должна была постоянно что-то ему доказывать. Как экзамены сдавала, причем ходила в вечных задолжниках и двоечниках. А Калинин, как стервозный профессор, отправлял меня на бесконечные переэкзаменовки. Такое случилось со мной впервые. Раньше я находилась рядом с мужчинами просто так, мне вовсе не обязательно было доказывать кому-то свою состоятельность.

В самолете Кирилл Калинин сидел рядом со мной. Он влюбленно смотрел на меня и даже с многозначительной улыбочкой попросил у стюардессы плед. И я вспомнила, как мне когда-то хотелось воплотить в жизнь извечную фантазию женских журналов да любовных романов – секс в самолете! Но в тот момент, когда все слагаемые были в сборе (любимый мужчина рядом, отсутствие любопытного соседа на ближайшем кресле, наличие огромного пледа), у меня почему-то пропало настроение экспериментировать. Я чувствовала себя усталой и разбитой. А Калинин еще и подливал масла в огонь – он безостановочно рассказывал про московские крыши, подходящие для моего будущего прыжка. В итоге мне пришлось пожаловаться на головную боль. Заткнув уши берушами, я весь полет изображала глубокий сон.

А дома ждала меня неприятная встреча с собственным зеркальным отражением. В итальянском кемпинге не было подходящих условий для ежедневного самоизучения. Только изредка мне удавалось, улучив минутку, припудрить нос перед карманным зеркальцем. И вот теперь я с ужасом констатировала, что выгляжу отвратительно. Похудела, осунулась, под глазами синяки. Парашютный спорт явно не шел мне на пользу.

«Завязывай с этим, Кашеварова, – назойливо требовал внутренний голос, – завязывай, пока не поздно!»

С этой мыслью я и отправилась спать.

Но по закону жанра меня разбудил телефонный звонок – что-то слишком часто в последнее время в мой сон грубо вмешиваются посторонние. Надо бы приучить себя отключать на ночь телефон. Но в таких случаях я забываю обратно включить его утром, и получается, что весь день я отрезана от окружающего мира. Расстраиваюсь, что целый день мне никто не звонит, покупаю бутылочку вина, чтобы с головой погрузиться в собственную ненужность, а потом вдруг замечаю провод, валяющийся на полу.

Но это так, лирическое отступление.