Небо. Парашют. Юноша

ГЛАВА 4

Инструктор, с которым познакомил меня Калинин, доверия не внушал. Был он невысок и болезненно худ. Зато весьма улыбчив и оптимистичен. Одно меня пугало: неужели сей сутуловатый субъект и правда считает, что он сможет выдержать такую тушу, как я?! Ведь Кирилл же внятно объяснил, в чем состоит суть тандем-прыжка, – тебя пристегивают к профессиональному парашютисту, и дальше ты болтаешься на ремнях, как дурак, и таращишься по сторонам, а он уж делает всю «грязную» работу и отвечает за вашу общую безопасность.

– Я вешу шестьдесят три килограмма, – отбарабанила я. Но потом, оглядевшись, шепотом добавила: – Только никому не говорите.

– Девушка, мне совершенно необязательно знать ваш вес, – откликнулся он, – также меня не интересует цвет ваших глаз, размер обуви и объем груди. Вы хотите прыгнуть – вот это важно!

– Не то чтобы и правда хочу, – призналась я, – заставляют.

– Вот и чудненько! – улыбнулся он, хотя лично я ничего чудесного в сложившейся ситуации не видела. – Объясняю правила поведения. В самолете вы садитесь ко мне на колени…

– Эй, только без глупостей, – строго перебила я.

– … садитесь ко мне на колени, чтобы я мог пристегнуть все карабины, – меланхолично продолжил он, – первыми из самолета выходят опытные парашютисты, потом новички. Мы пойдем самыми последними. Как только я хлопну вас по плечу, встаем, подходим к выходу из самолета, останавливаемся…

– Быстренько молимся… – вставила я.

– И дальше вы должны подогнуть ноги. Как только мы выпрыгнем из самолета, я еще раз хлопну вас по плечу.

– Лучше по голове. Я ведь буду уже в обмороке.

– … и вы должны будете раскинуть руки и прогнуться назад. Это все. А теперь мы можем пройти в самолет.

– Постойте… – я схватила его за руку. – А вы уверены… Уверены, что сможете меня выдержать? Вы ведь… Эээээ…

– Ну да, не Аполлон, – с улыбкой закончил он. – Девушка, если бы вы видели, с какими слонопотамами мне приходилось прыгать. Вы, главное, не волнуйтесь. Все будет хорошо!

Вопрос номер один – идут ли мне кожаный парашютный шлем и огромные очки, похожие на профессиональное оборудование сварщика? Денис Калинин заявил, что идут, мое же карманное зеркальце вопило об обратном. Вопрос номер два: стоит ли плотно покушать перед первым парашютным прыжком? Иным словом – что лучше: чтобы от вызванной недоеданием слабости обморочно кружилась голова или чтобы от стресса свежесъеденный обед оказался на прыжковом комбинезоне? Вопрос номер три: выдают ли начинающим парашютистам памперсы?!

– Ну вы даете, – усмехнулся мой инструктор, – первый раз вижу, чтобы кто-то так нервничал.

Мы сидели в самолете на крошечных неудобных сиденьях, похожих на детские откидные стульчики. Самолет был переполнен почти до аварийного, на мой дилетантский взгляд, состояния. Парашютисты устроились не только на стульях, но и на полу. Зачем-то в самолет взгромоздился и Денис Калинин. Прыгать он не собирался, во всяком случае парашюта не было за его спиной. Зато на его мощной шее висел массивный фотоаппарат.

– Будут у тебя фотки на память, – широко улыбался он.

– Ну да, понимаю, надо же будет что-то наклеить на мой могильный памятник, – принужденно пошутила я.

– Типун тебе на язык.

Самолет тем временем набирал высоту. Я искоса посматривала на высотомер – прибор, определяющий высоту, – который мне надели на руку. Он был похож на огромные спортивные часы. Только стрелка была всего одна, и показывала она пятьсот… тысячу… тысячу пятьсот метров.

– Слушай, а почему Кирилл и Инга не прыгают в этом взлете?

– Да они вообще редко здесь прыгают, – махнул рукой Денис, – их больше бейс интересует. Но если бы ты их попросила…

– Ну да, они бы с радостью согласились меня поддержать. Особенно Инга, – криво усмехнулась я, – понять не могу, почему она меня невзлюбила?!

– А ты сама не догадываешься? – прищурился Денис.

Я честно ответила, что не догадываюсь.

– Она очень ревнива. А ты нравишься Кирюхе.

– Не смеши меня, – фыркнула я, – мне тридцать лет. И я могу отличить мужчину, которому я нравлюсь, от мужчины, который… который даже не удосужился запомнить мое имя.

– А я умею отличить своего брата, которому кто-то нравится, от просто своего брата, – парировал Денис, – можешь мне не верить, если хочешь. Но это так.

Наш занимательный разговор прервал засуетившийся инструктор, который сообщил, что самолет, похоже, набрал подходящую для прыжка высоту. Мельком взглянув на высотомер, я чуть не задохнулась: четыре тысячи пятьсот!

– Саша, садитесь ко мне на колени. Вы ничего не забыли, что я вам говорил? Хлопну по плечу – идем к выходу. Второй раз хлопну – раскидываете руки.

– А третий раз нас хлопнет о землю, – обреченно пробормотала я, – потому что я из невезучих!

Тем временем парашютисты, сидевшие ближе всех к выходу, потянули вверх прозрачную дверь самолета. В салон ворвался пахнущий свежестью ветер, и мне вдруг стало холодно. С ужасом смотрела я на то, как парашютист в ярко-красном комбинезоне, потоптавшись у выхода пару секунд, вдруг сорвался вниз, при этом на лице его сияла спокойная, благостная и совершенно расслабленная улыбка! Его примеру последовали остальные. Две девушки в одинаковых комбинезонах покинули самолет, держась за руки. Перед тем как их удаляющиеся фигурки проглотили облака, я успела увидеть, что они перевернулись в воздухе и летят к земле вниз головой! Каждый выпендривался как мог. Кто-то нырял в небо, как в бассейн, рыбкой. Кто-то сделал сальто назад. Я и опомниться не успела, как мы остались в салоне одни. Вот тогда-то и началось самое страшное – инструктор хлопнул меня по плечу.

Так, Кашеварова, надо сконцентрироваться. Что он там говорил? Подойти к входу? Подогнуть ноги? Раскинуть руки? Я не умею собирать волю в кулак в стрессовой ситуации. Я не из тех, кто с блеском выживает на необитаемом острове или спасается в страшной авиакатастрофе. Случись со мной что-то непредвиденное, я непременно пропаду!

Поскольку надо было что-то делать, я подогнула ноги и крепко зажмурилась. Не знаю, сколько времени прошло, может быть, пара секунд, а может быть, целый час, но очнулась я от ощутимого удара. Не успела я вскричать: «Мы разбились!», как кто-то интеллигентно и беззлобно постучал кулаком по моей голове.

Я открыла глаза и увидела, что по-прежнему нахожусь в салоне самолета. Мы с инструктором лежим на полу, а Денис увлеченно нас фотографирует.

– Дурища! – сказал инструктор. – Ноги надо подгибать, когда мы подойдем к выходу. Давай, пошли скорее…

Кое-как мы поднялись. Инструктор уверенно потащил меня к двери, а мне хотелось уцепиться за что-нибудь руками, – хоть за кресло, хоть за беспарашютного Дениса. За что угодно, лишь бы не покидать спасительный самолет!!

А за распахнутой дверью самолета хором завывали сквозняки и через рваные облака было видно расчерченную на неровные квадратики землю.

Еще один хлопок по плечу, и, жалобно вскрикнув, я обмякла в руках терпеливого инструктора. Последнее, что я помню довольно внятно, был сильный толчок в спину. Мы кубарем вывалились наружу.

А потом… Я на секунду открыла глаза, и вдруг увидела прямо перед собой наш самолет! И он стремительно удалялся, причем вопреки всем законам физики вверх! Ощущения падения почему-то не было. С удивлением я обнаружила, что воздух – довольно твердая и крайне негостеприимная субстанция: встречный поток ветра толкался, пинался, переворачивал нас с ног на голову. Кто-то отчаянно молотил меня ладонью по плечу.

В голове всплыло: «Когда я хлопну тебя по плечу, раскинь руки в стороны». Не могу сказать, что это простейшее физическое упражнение удалось мне сразу. Как только я вытягивала руку в сторону, воздушный поток пытался оторвать ее от моего тела, и в ужасе я прижимала ее обратно к груди. Но все же, к собственной гордости, я наконец справилась с поставленной задачей. И тут же кто-то словно дернул меня вверх, я увидела собственные ноги, мелькнувшие на уровне лица. А потом вокруг воцарилась тишина.

Я не сразу поняла, что мы уже не несемся вниз, а чинно спускаемся на землю под куполом парашюта.

– Ты нас чуть не угробила! – услышала я сквозь заложенные уши возмущенный голос инструктора. – Я же сказал, руки раскинь!

Я ничего не ответила. Хотя обычно я довольно живо реагирую на разного рода критику в свой адрес – то оправдываться начинаю, то, наоборот, возмущаться. Мои ноги и руки расслабленно обмякли, я была похожа на безвольную тряпичную куклу.

Когда инструктор строго сказал: «Ноги подогни, идем на приземление!», я испугалась, что не смогу выполнить этой простейшей команды.

Кое-как я подтянула ноги вверх и крепко прижала колени к груди. Вниз я старалась не смотреть, потому что земля была совсем рядом и она стремительно приближалась. Скорость спортивного парашюта – крыла – довольно высока, на нем не получится медленно спланировать на спасительную твердыню.

И только когда ноги мои коснулись наконец земли, я вздохнула облегченно.

Первое: я на земле и в полной безопасности. Я совершила парашютный прыжок и, как ни странно, выжила.

Второе: ко мне опять направляется Кирилл Калинин, он улыбается! Мне!

Третье: больше никогда, никогда, никогда в жизни я не буду прыгать с парашютом!!!

– Ты обязательно должна попробовать еще раз! – воскликнул Кирилл Калинин, заключая меня в пахнущие туалетной водой от «Хуго Босс» объятия.

– Да, конечно, надо будет как-нибудь собраться, – пробормотала я, утыкаясь носом в его свитер.

– Что значит как-нибудь? Это несерьезный подход. Давай прямо сегодня. Кстати, я записал тебя в восьмой взлет.

Я подняла на него полные ужаса и немой мольбы глаза.

– Да ладно, ладно, пошутил я, – расхохотался Калинин, – на сегодня с тебя стрессов хватит. Но ты увидишь, что к этому привыкают.

Интересно, что он имел в виду под расплывчатым определением «это» – толкающийся воздух, оглушительный свист в ушах или матерящегося инструктора?

– Хочешь чаю? – миролюбиво спросил Кирилл.

– Лучше коньячку, – хрипло возразила я.

– Как скажешь, красавица, – он приобнял меня за плечи и увлек в сторону аэродромного бара.

Ну а я недоверчиво на него поглядывала. Интересно бы узнать, что стало причиной такого расчудесного превращения? Из равнодушного свидетеля моего позора Калинин-младший вдруг превратился в галантного кавалера. И даже соблазнителя – иначе с чего это он так странно и внимательно посматривает на мое лицо? Неужели я вдруг стала казаться ему красивой? Фантастика!

– Саня, а очки ты не хочешь снять? – наконец вежливо поинтересовался он.

В панике я провела ладонью по своему лицу. Так и есть – на мне оставались огромные парашютные очки фасона «бешеная стрекоза»! Я постаралась элегантным жестом поднять их на лоб.

В баре он заказал для меня коньяк и шоколадку, а себе – зеленый чай. Я с изумлением смотрела, как удовлетворенно он размешивает в бледноватом пойле сахарок. Неужели он один из ярых поклонников здорового образа жизни? Если так, то в моей порочной компании ему делать попросту нечего.

Перехватив мой взгляд, Кирилл объяснил:

– Мне просто прыгать сегодня еще. Слушай, а чего здесь сидеть, пойдем на воздух!

Я радостно кивнула головой. Бушевавший в моей крови адреналин обострил все эмоции, в тот момент я готова была пойти за Кириллом Калининым хоть на край света.

Мы бок о бок уселись на зеленый газончик.

– За твой первый прыжок! – Калинин трогательно отсалютовал мне чашкой с невинным содержимым.

Я залпом опрокинула свой коньяк.

– За первый и последний.

– Так не говорят, это плохая примета, – он щелкнул меня по носу, – никогда не говори «последний» прыжок. Надо говорить «крайний».

– Слушай, а почему твое отношение ко мне вдруг так изменилось? – осмелев, поинтересовалась я.

Он притворился удивленным:

– Что ты имеешь в виду?

– Сам знаешь. То ты выгоняешь меня из квартиры прямо во время интервью. Обещаешь позвонить и не звонишь. Не запоминаешь моего имени. А то вдруг ведешь себя, как будто мы друзья.

– Мы и есть друзья, – усмехнулся он, – ты теперь ведь одна из нас. Ты парашютистка.

Я вдруг поймала себя на том, что уже несколько минут беззастенчиво пялюсь, как Калинин, трогательно вытянув губы трубочкой, сосредоточенно дует на свой чай. Только когда мой взгляд был неожиданно перехвачен, я смутилась и отвернулась.

– А ты симпатичная, – вдруг сказал он.

Я вспомнила самолетный разговор с Денисом, который утверждал, что якобы я нравлюсь Калинину-младшему. Но в это поверить невозможно! Если я ему с самого начала нравилась, то почему же он так странно себя вел? Или это его эксклюзивный запатентованный способ разбивания дамских сердец – сначала изобразить хладнокровный игнор, а потом обрушить на жертву весь бездонный запас своего душевного тепла и обаяния?

– Спасибо, – улыбнулась я, – ты тоже ничего. Сто раз замечала необъяснимый факт – перед самым поцелуем у приближающегося мужского лица словно мягчеют черты. Линии размываются, и даже немножко сглаживаются морщинки. Почему-то сначала я именно об этом подумала, и только потом до меня дошло – да он же собирается меня поцеловать!

Кирилл Калинин, который утром называл меня Олей, который подобострастно хохотал над плоскими шутками стрип-принцессы Инги, собирается меня поцеловать!

Что мне оставалось делать?

В таких ситуациях у девушки есть лишь два варианта. Либо с размаху съездить по этой самой блаженно зажмурившейся физиономии и с воплем – я, мол, девушка приличная – навсегда исчезнуть с его горизонта. А можно поступить подругому – пришторить глаза ресницами, немного податься вперед и…

… Тот поцелуй был электрическому току подобен. Может быть, я просто давно не целовалась? Нет, скажу по-другому: давным-давно, со времен светлого студенчества, не целовалась я с горячими юношами. Притом не могу сказать, что мои мужчины были аморфными, нет, страсти в них хватало. Но положа руку на сердце, разве можно сравнивать поцелуй степенного клерка с поцелуем юного парашютиста?!

Вот-вот, и я о том же.

Кирилл Калинин целовался так, словно хотел меня съесть, – жадно, страстно и влажно. То был не медленный поцелуй гурмана, смакующего деликатес, а поцелуй изголодавшегося обжоры, дорвавшегося наконец до праздничного стола. И вот он уже еле слышно нашептывает в мое ухо:

– Пойдем в гостиницу! – и нежно так подталкивает меня под локоток.

А я отвечаю: «Нет!», но глаза мои все еще закрыты, а руки слепо блуждают по его спине. Так что это «нет» носит скорее кокетливо-утвердительный характер.

– Пойдем, – повторяет он, помогая мне подняться с травы.

И мне так приятно быть ведомой, пассивной; упиваясь этой неожиданной слабостью, я бреду за Калининым, как крыса за волшебной дудкой. Мы заходим в ветхую гостиничку, поднимаемся по лестнице вверх, Кирилл долго роется в карманах, ища ключ. А я тем временем лихорадочно вспоминаю, какие на мне трусы. Кажется, спортивные белые, в крупный горох. Не позорные, конечно, но и эротичными их не назовешь. И когда я лениво прикидываю, как бы половчее снять джинсы с трусами одновременно, в другом конце коридора появляется Инга. На ней прыжковый комбинезон, ярко-красный, белые волосы собраны в густой пучок. Она выглядит хорошенькой и свежей.

– Кирилл, я записала тебя в двадцатый взлет, – говорит она, но тут замечает меня и осекается. Вопросительный взгляд, приподнятые выщипанные бровки.

– Потом, все потом, – бормочет Калинин, беспардонно вталкивая меня в гостиничный номер, – я не буду прыгать в двадцатом. Запиши меня в двадцать третий, о’кей, солнышко?

И захлопывает перед ее носом дверь.

Поразительно, как всего за несколько часов жизнь может повернуться на сто восемьдесят градусов. Я приехала на аэродром толстеющей унылой бездельницей, а возвращалась триумфаторшей, которой достался главный приз – молодой влюбленный парашютист.

Возвращались мы все вместе. За рулем был Денис, Инга сидела рядом с отсутствующим лицом. Надо сказать, в ней погибла великая актриса, уж очень хорошо удавалось ей выражение «я здесь ни при чем». И только покрасневшие от злости уши и пальцы, нервно перебирающие прядь белокурых волос, выдавали некоторую напряженность ее внутреннего состояния.

Но как и все, на чью голову свалилось неожиданное и незаслуженное счастье, я была эгоистичной.

Мы с Калининым прочно обосновались на заднем сиденье «фордика». Моя ладонь уютно покоилась на его обтянутой модными джинсами «дизель» коленке. А он время от времени прикасался губами, сухими и теплыми, к моей шее, от чего мне хотелось, как реактивной ракете, взлететь вверх, взорваться где-нибудь там, в стратосфере, и вернуться на землю пылающим фейерверком.

Проще говоря, влюбилась я.

Дорога в Москву пролетела незаметно. Когда «фордик» притормозил наконец возле моего подъезда, я даже почувствовала некоторое разочарование.

– Зайдешь? – спросила я Калинина.

Но он, нахмурившись, ответил:

– Сегодня не могу, малыш. Обещал с приятелем одним встретиться. Давай я тебе завтра вечером позвоню, и мы что-нибудь придумаем.

– Договорились. – Моя улыбка была немного натянутой.

– Эй, не куксись, – он ущипнул меня за складочку на талии (надо, надо, надо срочно похудеть!), – зато завтра нам никто не сможет помешать.

С переднего сиденья обернулась к нам Инга, лицо которой больше не казалось мне таким уж привлекательным. Уголок ее силиконовой губы нервно подергивался, голубые глаза побелели – казалось, на них вообще нет зрачков.

– Ребята, не могли бы вы побыстрее? – елейным тоном сказала она. – Между прочим, здесь и другие люди есть, и они торопятся.

– Да, сейчас, малыш, – пробормотал Кирилл, даже не глядя на взбешенную красотку.

И с одной стороны мне это польстило – приятно же, черт возьми, когда в твоем присутствии игнорируют признанных королев красоты. Но с другой стороны – неприятно покоробило то, что он и ее назвал безлично-ласковым словом «малыш». Хотя в моем возрасте обижаться на такое просто глупо. Но все равно надо будет попросить, чтобы он обращался ко мне по имени. Не хочу быть очередным звеном в бесконечной шеренге его «малышей».

– Мне тоже пора, – беззаботно улыбнулась я, – схожу с подружками в кино.

– Не напивайтесь там, – усмехнулся Калинин, – целую крепко, буду скучать.

И завороженная его довольно банальными, но все же комплиментами, я отправилась домой. Я чувствовала такой прилив сил, будто бы залпом опрокинула в себя содержимое целого кофейного автомата. В тот вечер я горы могла свернуть. В моем зеркале больше не жила неуверенная в себе и окружающих особь тридцати лет от роду. Нет уж, там поселилась самая красивая и желанная женщина на свете. И эта женщина требовала великих перемен.

Внимание! Впервые я встречаюсь с мужчиной, который моложе меня, да еще на целых шесть лет. Не знаю уж, говорит ли этот факт о критичности моего возраста. Если честно, на предрассудки мне наплевать. Все, чего хочется, – просто быть счастливой. Но на всякий случай необходимо принять меры предосторожности, хотя бы похудеть например. Стройная девушка всегда выглядит моложе толстой – это аксиома. И если уж я так быстро и беспричинно набрала вес, то и вернуться к первоначальному состоянию тоже не составит труда.

И кто сказал, что сидеть на диете трудно? Наверное, те, у кого нет реального синеглазого стимула для того, чтобы стать красивой.

Для начала я выгребла из холодильника все продукты, не вписывающиеся в понятие «здоровое питание». В огромный черный мешок для мусора отправилась коробочка с эклерами, и бомбочки глазированных сырков, и нераспечатанный баллон со взбитыми сливками. Больше никаких «лишних» продуктов. Буду есть только то, что мне действительно полезно, – например вареную морковь. На завтрак, на обед и на ужин. Хотя в идеале понятие «ужин» должно навсегда уйти за рамки моего словарного запаса.

После опустошения холодильника я разделась догола и отправилась в ванную полюбоваться на «продукт распада» в большое настенное зеркало. Да уж, есть над чем поработать. Хотя в целом не так уж все и запущено. У меня красивые плечи и худые руки, длинная тонкая шея, хрупкие ключицы, – правда, на этом список изящностей моего организма можно закончить. Дальше следуют неприятности – кругловатый живот, тяжелые бедра, немного заплывшая талия.

Что ж, главное – вооружиться оптимизмом. И обратиться к опыту подруг: почти все мои приятельницы относятся к многочисленному племени вечно худеющих дам. Хотя ни одной по-настоящему толстой особы среди них нет.

Одна моя близкая подруга, Жанка, расправляется с лишними калориями экстремальным способом – ешь, что хочешь, но не забудь после приема пищи отправить два пальца в рот. Лидка не ест после пяти вечера – ну, на такой подвиг у меня точно не хватит силы воли.

Я извлекла из гардеробных недр свое самое любимое платье цвета топленого молока. Я купила его три года назад в Германии. Оно слишком красиво, чтобы когда-нибудь выйти из моды. И я в нем похожа на настоящую светскую леди из журнала «Хэллоу». Не носила это чудо портновского искусства почти год, и вот как-то раз, решив для поднятия настроения примерить чудо-платье, с ужасом обнаружила, что молния не застегивается! Целую неделю у меня была депрессия, я ныла телефонным подружкам о толщине своей спины, главным образом для того, чтобы выслушать их горячие по этому поводу опровержения.

И вот сейчас я натянула платье на нарядные «плечики» из красного дерева и водрузила его на внешнюю дверцу шкафа. Если буду смотреть на него каждый день, то мне снова захочется стать тростинкой. И быть может, я избавлюсь от привычки тащить в рот что попало.

Закончив приготовления к новой диетической жизни, я села на диван и рассмеялась.

Какая же я все-таки дурочка! Да не нужны мне на самом деле никакие диеты. Я просто рада в кои-то веки почувствовать себя юной. Кто-то усмехнется – да тридцать лет, мол, в наше время вообще не возраст. С одной стороны, так оно и есть – в джинсах да ненакрашенная я и за студенточку легко сойду. С другой стороны, я и сама не заметила, как в последние годы радикально изменилась моя жизнь.

Сижу себе в пыльном редакторском кабинете, вяло читаю пресс-релизы, пишу никому не нужные статьи. По магазинам бегаю с прежним энтузиазмом, а вот в ночном клубе давно не была – не высыпаюсь катастрофически. И спортзал забросила, потому что бывают дни, когда мне лень лишний раз рукой пошевелить, а не то чтобы ворочать гантели и штанги. А ведь было время, когда я после работы резко неслась на шейпинг, а потом еще и напивалась с подружками в баре. И утром как ни в чем не бывало вставала, чтобы отправиться на работу! Сейчас подобный поступок казался мне почти геройством.

А вот рядом с Кириллом Калининым я снова почувствовала себя готовой к приключениям. И если бы он позвонил мне среди ночи с шальным предложением продегустировать ликеры в модном баре, я бы согласилась – честное слово, согласилась бы. Несмотря на то что завтрашний будильник строго заверещит, напоминая о рабочих буднях.

«Только бы он позвонил», – думала я, прикидывая перед зеркалом, пойдет ли мне собрать волосы в тугой хвост.

Лишь бы позвонил.

Он мне не позвонил.

Он обещал, обещал позвонить, но не позвонил. Я в свою очередь обещала (главным образом, самой себе), что, если он не позвонит, я умру. Но почему-то осталась в живых. Весь понедельник гипнотизировала телефон, вполголоса припевая мантры – позвони мне, позвони. Телефон молчал, а я пила красное вино из горлышка бутылки и слушала Патрисию Каас. Случись со мной такое лет десять назад, я бы и во вторник напилась перед телефоном, и в среду. Я бы утомила всех подружек бытописаниями: как именно он на меня смотрел, что сказал на прощание, насколько часто улыбался. Я бы выспрашивала: имеет ли все это некий тайный смысл, и, дабы утешить меня, подружки послушно придумали бы идиллическую сказку – да он в тебя влюблен на самом деле, Кашеварова, просто стесняется (или тяжело болен, или у него жена-инвалид, или просто держит паузу – ну, вы же и без меня знаете прекрасно, что обычно придумывают женщины для самоутешения и утешения подруг).

А так во вторник я проснулась совершенно спокойной, и лишь слабо ноющая струнка в районе солнечного сплетения напоминала о том, что мужчина, который мог бы стать любимым и единственным, подло слинял и возвращаться не собирается.

Я позавтракала безвкусной полуфабрикатной овсяной кашей. Упаковала свое тело (еще позавчера оно томно изгибалось в любимых объятиях, а сегодня вяло растекается по дивану) в бесформенный свитер и спортивные штаны. И отправилась на работу.

Я была спокойна, как Будда.

И даже начальник мой, Максим Леонидович Степашкин, не смог вывести меня из этого апатичного состояния. А ведь обычно, когда я его вижу, мне хочется сыграть в дартс, используя в качестве мишени его недовольную физиономию.

– Александра, как продвигаются ваши отношения с Кириллом Калининым? – строго сдвинув брови к переносице, спросил он.

«Замечательно, я с ним уже переспала», – хотела было ответить я, но вовремя одумалась.

– На следующей неделе еду смотреть на бейс-прыжок. Одна ненормальная девица хочет выпрыгнуть с парашютом из университетской аудитории, – послушно отрапортовала я.

– Правда? – немного недоверчиво переспросил начальник. – Если так, то материал должен получиться и правда интересным.

– Таким он и будет, – привычно пообещала я, протискиваясь мимо Степашкина в свой кабинет.

Вместо того чтобы разбирать пришедшие за выходные факсы и пресс-релизы, я, попивая остывший растворимый кофе, тупо пялилась в окно. Чашка с кофе осталась на моем столе с пятницы, вечно я ленюсь мыть чашки. А за новым идти было лень.

Позвонила Лерке, но подруги на работе не оказалось. Все понятно, опять она носится по городу с выпученными глазами, выискивая очередной идиотский свадебный атрибут. Интересно, что взбрело ей в голову на этот раз? Вчера она жаловалась, что не может найти кондитерскую, где по ее заказу выпекли бы глазированные фигурки жениха и невесты для свадебного торта.

Я посоветовала ей вылепить человечков из жвачки, но мой принужденный юмор показался подруге возмутительным.

Даже аппетит у меня пропал – налицо все опасные признаки надвигающейся депрессии. Я немного оживилась, лишь когда взгляд мой упал на календарь, висящий на стене. Сегодняшняя дата была жирно обведена красным маркером, а под ней я кривым мелким почерком подписала: «Свидание вслепую. Врач. 38 лет, брюнет».

Я задумчиво уставилась на календарь, как будто бы на нем были изображены не предсказуемо умилительные котята в корзинке, а этот самый врач.

Не могу сказать, что у нас с мамой совпадают вкусы на мужчин. Но… Черт его знает, может быть, рискнуть? Раз уж свидание все равно назначено.

И даже если он придется мне не по вкусу, даже если он будет сорить бородатыми анекдотами и рыгать после еды, даже если у него заячья губа и волосы в ушах – все равно это мероприятие может оказаться неплохим развлечением.

Так почему бы и нет?