Небо стоит верности

Глава 15 Нехожеными параллелями

Кто не слыхал о Васюках, где великий комбинатор Остап Бендер озадачил доверчивых шахматистов знаменитым ходом е2–е4? Но речь пойдет о других Васюках — антарктических. Не спешите разворачивать карту — все равно их там не найдете. Только наш бортмеханик Михаил Иванович Чагин каким-то чутьем угадывает их с воздуха.

И вот наша «анюта», пофыркивая мотором и шлепая лыжами по снежным застругам, остановилась у края ледника. Теперь предстоит разыскать оставленное здесь ранее горючее, и Васюки станут нашей временной базой.

Лишь к исходу следующего дня, когда уже выбились из сил и потеряли всякую надежду найти это горючее, обнаруживаем его… под лыжами самолета, на трехметровой глубине! Вот тогда мы окончательно поверили Михаилу Ивановичу, что это и есть Васюки, место, где год назад разгрузился дизель-электроход «Лена». Название родилось в память о героях Ильфа и Петрова, понравилось и вошло в обиход теплое название ледяной пустыни.

На восток и север от Васюков — море. Днем — сине-черное, вечерами — лимонно-желтое. К югу, у конической горы Гаусса, начинается великий Антарктический материк[24]. И Васюки пристроились у подножия невысокого ледника, уходящего голубым куполом к западу. Лед и лед кругом. Под ударами топора он разлетается в мелкую крошку, мы собираем ее, растапливаем на газовой плитке, получая чудесную дистиллированную воду. Она идет у нас на приготовление черного кофе, реже — на чай, а иногда мы пьем ее и сырую. Михаил Иванович утверждает, что за тысячи лет существования ледников даже самые зловредные гриппозные микробы становятся съедобными. Ну как не поверить ему: в Антарктиде он второй раз и чувствует себя здесь не хуже, чем на даче под Москвой.

Мы летаем над шельфовым ледником[25], покрывая его сетью гравиметрических, магнитных и прочих точек, определяя астропункты для привязки к материковому берегу, каждый день откапываем горючее перед заправкой, кляня на чем свет стоит здешнюю природу, и выполняем тяжкую работу «кухонных мужиков».

И не раз скрашивала наши нелегкие трудовые будни веселая шутка, остроумная выдумка изобретательного Чагина — старейшего бортмеханика, участника первых высокоширотных экспедиций к Северному полюсу, участника первой антарктической экспедиции, аса полярного неба.

Однажды — это было в первую экспедицию, — перебирая на складе картошку, Михаил Иванович обнаружил в пустом ящике куколку бабочки-капустницы. Он поместил ее в спичечный коробок с ватой, а коробок — под свет настольной лампы, и все авиаторы стали изо дня в день следить за куколкой. И вот однажды появилась… бабочка! Появилась тогда, когда и следует появиться бабочке под Москвой, — в июне… в разгар стужи, сильнейших штормов и полярной ночи Мирного!

В тот же день Михаил Иванович, окруженный почетным эскортом летчиков, шествовал в столовую.

— Внимание, товарищи! Смотрите!

Бабочка взлетела, сделала круг возле лампочки и села на протянутую руку Чагина. Он бережно спрятал бабочку в коробок и молча удалился, сопровождаемый летчиками.

Что тут поднялось! Бабочка в Антарктиде! Сенсация! Открытие!

Больше всех, конечно, были взволнованы ученые. Они несколько раз осаждали домик летчиков, пытаясь узнать у них секрет появления бабочки. Но те загадочно молчали.

Наконец Чагина вызвал к себе Сомов[26], начальник экспедиции:

— Не мучь, Михаил Иванович, скажи, откуда бабочка? Биологи прямо-таки сон потеряли. Выкладывай!

Чагин «выкладывает». И долго потом хохочет Мирный.

Или вот еще случай. Незадолго до отхода «Оби» из Мирного ученые вдруг вспомнили, что не успели посетить выходы горных пород Бар-Смит.

Летим на высоте две тысячи метров. Внизу — громада ледника, изрезанного глубокими трещинами, по сторонам — скалы. Это и есть выходы горных пород.

С трудом отыскиваю подходящую площадку и сажаю самолет. Площадка, прямо сказать, незавидная: слева — отвесные скалы, с трех других сторон — пропасть. И наша «анюта» по наклону площадки стоит, заметно накренившись на правое крыло.

Договариваюсь с учеными: на все дела час, при необходимости — срочный сбор по красной ракете…

Проходит час — никто из них не возвращается. Погода начинает заметно ухудшаться. Подул сильный ветер. Под его порывами огромная снежная лавина устремляется в пропасть. У краев обрыва долго еще, как гейзер, курится снег. «Анюта» едва держится на стояночном тормозе. Чтобы не снесло самолет, запускаем двигатель. Вдобавок ко всему исчезла радиосвязь.

— Прошло два часа, — сообщает Кириллов. — Не пора ли вызывать «науку»? Шторм начинается.

— Давай ракету.

В томительном ожидании проходит еще час. Наконец возвращаются ученые, и мы взлетаем. Летим в сплошном месиве снега.

Появилась радиосвязь. Но утешительного мало. Из Мирного сообщили: ввиду плохой погоды прилет запрещен. То же и у «Оби». А куда деваться?

— Идем в Оазис[27], — предлагает Чагин. — Там полоса два километра, в любую погоду сядешь.

Погода и там не лучше. Кроме того, к поселку не подойти: путь преграждает ледник с непроходимыми трещинами. Выход один: сажать самолет на голое ледяное плато, что километрах в двенадцати от станции, и ждать улучшения погоды.

Ветер подбрасывает «анюту», и самолет то вскидывается вверх, как бы намереваясь взлететь, то тяжело плюхается на лыжи, гремя металлическим телом и по-собачьи повизгивая стальными тросами швартовки. Холодно, тоскливо, от постоянных ударов о железный пол болит тело. Лежим в спальных мешках, цепляясь за призрачное тепло, и ждем…

Наконец шторм немного утихает. Но настроение у всех нас по-прежнему препаршивое. Неизвестно, когда наладится погода, неизвестно, сколько еще нам здесь загорать…

И вот Чагин, заговорщицки подмигнув мне, открывает дверь фюзеляжа и торжественно произносит:

— Предлагается чудо! Самое настоящее! Без мошенничества! Желающих увидеть прошу из самолета!

Ну, думаю, сейчас что-то выкинет Михаил Иванович. Вслед за Чагиным прыгаю на снег. За мной выходят Кириллов и радист Толя Глыбин. Зашевелились и наши ученые. Они еще не решаются расстаться с мешками, но явно заинтересованы.

Ждем, где же обещанное чудо.

А Михаил Иванович вдруг начинает кружиться в каком-то странном танце. И чудо совершается: из снежной пелены неожиданно появляется громадный поморник. Он складывает крылья и, к нашему неописуемому изумлению, осторожно шагает к Чагину!

«Чудо» Михаил Иванович объясняет просто. В прошлую зимовку он с товарищами вырастил птенцов поморников, а затем выпустил их на волю.

Птицы охотно прилетали к людям, чтобы полакомиться остатками пищи.

А у нас забыто дурное настроение. И мы уже не чувствуем себя одинокими, заброшенными и обреченными на этом пустынном ледяном поле.

Вскоре и шторм утихает. Мы перелетаем к «Оби» и грузим свой Ан-2 на палубу корабля.

Далеко позади остался Мирный — скалистый кусочек земли среди льдов Антарктиды.

Индийский океан обдает «Обь» тяжелыми брызгами, и они оседают на ее бортах причудливыми сосульками. Снег серой пеленой скрыл горизонт. Корабль, лавируя между айсбергами, самым малым ходом продвигается к невидимому берегу, в район предполагаемой «Земли Дискавери». На разных картах она выглядит по-разному — где большим полуостровом, где островом.

Проходят часы напряженного плавания, и наконец показалась кромка ледяного припая у берега. «Обь» медленно идет вдоль нее: необходимо найти подходящую льдину для взлета и посадки наших самолетов.

Мы уже научены горьким опытом, когда близ Мирного в течение часа был взломан свирепым штормом полутораметровый лед припая протяженностью около двадцати километров. Грузы, спущенные на лед для отправки в Мирный, с величайшим трудом были подобраны на отдельных льдинах, а часть груза так и пропала. Не смогли мы спасти и один из наших Ан-2. Теперь из трех самолетов осталось только два, а объем исследований прежний. Правда, есть у нас еще «яшка», самолет Як-12, но серьезных надежд на него мы не возлагаем: он слишком хрупок для здешних широт, хотя в хорошую погоду и на небольшое удаление он все же у нас летает.

«Обь» останавливается у толстого припая. Он состоит не изо льда, как обычно, а из спрессованного снега. Лучше бы с такой площадки не летать, но продвигаться дальше вслепую нельзя. Нужно хотя бы сделать ледовую разведку для «Оби».

Стрелы выносят за борт нашу «анюту». Лыжи с трудом скользят по этой громадной и мягкой подушке. Проруливаю несколько раз вперед-назад по намеченной площадке, чтобы утрамбовать снег, и взлетаю. Уже с воздуха даю команду спускать за борт второй самолет.

Сделана ледовая разведка, отснята часть побережья. Возвращаемся на «Обь», и вскоре она идет полным ходом, кроша лед там, где на картах обозначена предполагаемая «Земля Дискавери».

На переходах от одной стоянки к другой не прекращаются исследования. Берутся пробы воды, воздуха, донных грунтов. Чего только не поднято глубоководными тралами на палубу! Биологи злы как черти: зрителей полно, добровольных помощников тоже, того и гляди, утащат самый ценный экспонат в качестве сувенира!

В одном из полетов близ мыса Хорн-Блафф мы обнаружили большой каменистый остров настолько необычной формы, что решили тут же вернуться на «Обь» и захватить комплексный отряд ученых.

Возвращаемся к острову. С нами на борту гляциолог Шумский, геолог Соколов, биолог Кирпичников и кинооператор Эдуард Эзов.

Пока ученые собирают образцы, я спешу сделать наброски этого необычного острова.

Но больше всех повезло Эзову: он обнаружил остатки окаменевших растений и костей животных!

А с «Оби» давно торопят нас: начался шторм и корабль едва держится на ледовых якорях у припая. Одна минута на подъем самолета, и «Обь» уже урчит двигателями.

И вдруг радист Корниенко улавливает SOS — тревожные сигналы бедствия, за ними следуют позывные французской зимовки Дюмон Д’Юрвиль: «Помогите!.. Пропал геликоптер. На нем два человека. Помогите!..»

«Обь» круто разворачивается к югу. Идем от одного айсберга к другому. На мостике не только вахтенные, тут же начальник экспедиции профессор Корт, штурман Валентин Иванов и гидролог Василий Шильников.

Из снежной мглы появляются громады айсбергов.

— Пойдем к этому? — спрашивает Ман.

— Нет, высок. Не выгрузить самолет, Иван Александрович, — прикидывает на глаз Шильников.

— Добро. Полный вперед!

Телефонный звонок из машины.

— Иван Александрович, во льдах идем!.. Такая мощность… Как бы чего не вышло! — тревожится старший механик корабля Афанасьев.

— Так держать! — коротко бросает в телефон капитан.

Шумят дизели. Скрежещут льдины о борта. Дрожит под ногами палуба.

— Так держать!

Впереди небольшое ледяное поле. «Обь» идет к нему. С мостика видно, что лед спаян из отдельных обкатанных штормами льдышек. Гидрологи такой лед называют «блинчатой сморозью». Он непрочен. В другое время к такой льдине не стоило бы и подходить, но тут… в опасности жизнь людей!..

На палубе уже командует старпом Свиридов:

— Штормтрапы за борт! Ледовые якоря с правого борта! Вахтенные, на лед пошел!

Гремят сапоги матросов по палубе. Постукивают о железный борт деревянные ступени штормтрапа. Вместе с Валентином Ивановым спускаюсь на лед, там уже Шильников с буром в руках. Я пробую прочность льда каблуком:

— Погоди, Василь, бурить!

— Так толщина льда!.. Пять минут — и узнаю!

— Не надо, Вася… — А сам прикидываю: лед «дышит» под ногами, «анюту» ему не выдержать… А жизнь людей? Складываю руки рупором: — Эй, на палубе! «Яшку» за борт!

— Есть «яшку» за борт! — отвечает Свиридов. И тут же гремят его команды, усиленные динамиком: — Вира помалу! Вира топинант! Стоп! Внимание на оттяжках! Оттяжки пошел! Майна!..

В другое время залюбуешься работой наших матросов и четкими, продуманными командами Николая Свиридова, но сейчас не до этого…

Трещит мотором «яшка» и вздрагивает во встречных порывах ветра. Идем курсом на станцию французов. Рядом со мной Валентин, позади Василий Шильников.

А в наушниках голос Корниенко:

— «Яшка», я — «Обь». Прием.

— Слушаю.

— Фомич, французы нашлись! Только что пришли сами на базу!

Я смотрю на Валентина. Он оглядывается на Шильникова:

— Как, Вася, пойдем назад, к кораблю?

— Зачем? Вперед! Сделаем разведку для «Оби», чтобы не тыкаться слепыми котятами в айсберги!..

Идем по основному курсу следования корабля. На карте Шильникова укладываются замысловатые значки льдов.

Через час «яшка» поднят на палубу, убраны ледовые якоря. На ходовой мостик поднимаются Иванов и Шильников. Они раскладывают свою карту, где ломаной красной линией означен маршрут нашего полета на разведку.

«Обь» следует проложенным нами курсом.

…Разные полюсы есть на земном шаре — географические, магнитные, полюс холода, полюс относительной недоступности… Земля Адели — полюс ветров. Сильные ветры здесь никогда не стихают, а лишь меняют свое направление в зависимости от времени суток.

Мы сидим на одном из самых дальних астропунктов и с тоской смотрим на астрономов Закопайло и Калинина: они приникли к своим приборам, нацеленным на солнце, и ничего другого не видят. А ветер все сильнее и сильнее, и «Обь» настаивает на нашем возвращении. Радист Саша Кириллов включает на полную мощность динамик.

— Шестьсот девятнадцатый, я — «Обь!» — раздается голос нашего руководителя полетов Севы Фурдецкого. — «Обь» едва держится на ледовых якорях! Спешите!

Но даже эти тревожные слова не производят впечатления на Калинина и Закопайло. О, астрономы! Если бы вам было дано читать наши мысли! Но наши астрономы «читают» солнце, а мы терпеливо ждем. Ждем, потому что знаем: без астропунктов не будет карты. И молчим. Но вот они заканчивают работу, ревет мотор «анюты», и вдруг…

— У нунутаков[28] остались люди, — переводит писк морзянки Саша. — «Обь» пока держится возле льдины, оторванной от припая, и вместе с нею медленно дрейфует на северо-восток в открытое море… Захватите людей!

— Почему люди остались на берегу? — не оборачиваясь, кричу радисту, но мне никто не отвечает.

Я прошу Валентина.

— Передай на «Обь»: «Подойдем к кораблю, оценим обстановку».

Иванов поднимается с сиденья и уходит в отсек радиста.

Выходим на «Обь». Корабль отдрейфовал уже километров на десять в открытое море. Кругом чистая вода, лишь местами пятна небольших льдин. А под левым бортом «Оби» — узкая полоска льда, едва выступающая за корму и нос. За нее-то и держится корабль ледовыми якорями. Стоит ему оторваться от этой льдинки, и мы уже не сможем попасть на судно…

— «Обь», я шестьсот девятнадцатый. Сколько можете продержаться у льдины?

— Я — «Обь», — отвечает капитан. — Спеши, Фомич. Лед постепенно отламывается.

Разворачиваюсь на берег, к нунутакам, и направляю нос на ледничок близ камней. Только теперь начинаю ощущать, насколько силен ветер, — самолет очень медленно приближается к земле…

Садимся без обычного после приземления пробега. «Анюта» когтями тормозов цепляется за лед и… ползет назад, к обрыву! Увеличиваю обороты двигателя, и самолет останавливается. Из-за камней появляются люди. Они придавлены рюкзаками с образцами, иссечены колючими снежинками. Скорей!.. А наш кинооператор Эдуард Эзов не торопится: зацепившись рукой за антенну радиовысотомера, ловит в объектив камеры ползущих на четвереньках людей…

Понятно, где еще найдешь такую натуру, такие уникальные кадры!

…С каждым днем накапливается все больше научных сведений об Антарктиде, увеличивается длина исследованного берега. Пройдет немного времени, и каждый снимок будет уложен в схему, пунктирные линии опорных астропунктов увяжут ее в строгие рамки географических координат, — все это основа будущей карты.

А пока продолжаются ежедневные полеты, по крупице собираются научные сведения о суровой и загадочной «планете» Антарктиде.

В полдень ошвартовались у припая. Наш экипаж вылетел к дальнему астропункту. С нами на борту астрономы Закопайло и Калинин, геофизики Коржев и Фролов.

Пока астрономы настраивают свой «Универсал», Валентин уже успел определиться бортовым секстантом: широта шестьдесят девять градусов три минуты. Мы это тут же фиксируем в своем журнале. Астрономы определят место с точностью до секунды, а нам и нашей точности достаточно!

Определили и высоту точки над уровнем моря — восемьсот пятьдесят метров. Сидим в седловине между двух гор. В честь наших первооткрывателей назвали одну гору — горой Валентина, вторую — горой Александра. Пешком пошли к горе Александра, сложили там небольшой гурий из камней, водрузили на нем красный флаг, а под камнями оставили записку в банке из-под кофе на двух языках — английском и русском:

«2 февраля 1958 г. на самолете Ан-2 «Н-619» здесь были советские исследователи антарктической экспедиции Академии наук СССР: Закопайло, Калинин, Коржев, Фролов и экипаж самолета — Глыбин, Иванов, Михаленко, Чагин. Координаты места: 69°03′ южной широты. Место названо: мыс Анюты, горы: северная — Валентина, южная — Александра».

Перед вылетом отсалютовали новым географическим открытиям двумя выстрелами из ракетницы.

На «Обь» вернулись ночью. В моем этюднике два новых наброска — «Гора Валентина» и «Гора Александра».

Но ученый совет экспедиции отверг наши названия, сочтя их недостаточно солидными. Так что, если позднейшие исследователи обнаружат нашу записку, просим считать ее недействительной…

И вот закончена работа. Позади тысячи километров исследованных нами пространств. Со старых карт Антарктиды стерты некоторые условные обозначения несуществующих земель, нанесены вновь открытые острова, горы, мысы, заливы. Потом пойдут по этому пути другие, пользуясь уже нашей картой. Им будет легче.

Значит, не напрасен был наш труд. И мы рады этому. Хотя на карте и не осталось наших имен, мы не жалеем об этом.

Через несколько дней «Обь» отдаст швартовы ледовых якорей и возьмет курс на север — домой!