Небо стоит верности

Глава 4 Сколько до линии фронта?

Каждую ночь полк улетает на боевое задание — и каждый раз в новый район действия. Два дня назад летали под Вязьму, вчера под Спас-Деменск, сегодня бомбим укрепления противника в районе Ржева. Каждый понимает, что район боевых действий такой большой отнюдь не потому, что наш полк обладает какой-то исключительной боеспособностью.

Чтобы сократить время, необходимое для полета к цели и обратно, подбираем полевые площадки ближе к линии фронта, ближе к предполагаемой цели и перелетаем на них днем. Эти площадки получили у нас название аэродромов подскока. И хотя все здесь временно — площадка служит одну-две ночи, — готовим их солидно. Мы уже знаем возможности воздушного противника, и теперь маскировке аэродрома и самолетов придается особое значение. Вместе с нами к аэродрому подскока тянется команда ложного аэродрома, спешит автомашина с зенитным прожектором, зенитчики. Правда, их немного — два орудия. Но все же это защита и охрана нашего аэродрома.

На нашем старте всего два фонаря «летучая мышь». Но летчики уже привыкли к этому и уверенно находят свой аэродром. Порой сам удивляешься, каким чутьем, каким дополнительным зрением находишь в кромешной тьме эти едва мерцающие огоньки старта! Зато рядом, в десяти — двенадцати километрах, сияет «настоящий» старт с электрическим освещением! Его часто бомбят вражеские самолеты, но «аэродром» продолжает работать. И тоже приходится удивляться, когда команда ложного аэродрома успевает приводить его в порядок, — бомбят-то каждую ночь! А вся команда ложного аэродрома состоит из сержанта, двух солдат-ополченцев и шофера старенького «газика».

Этой ночью мы бомбили железнодорожную станцию южнее Ржева. Второй вылет назначен на окраину города, где, по данным разведки, группируется бронетанковая часть противника.

Вылет обычный. Выход на цель, освещение ее осветительной бомбой и атака. Все как обычно, но… сильный удар в мотор, и тут же появляется тряска, которая от мотора передается на весь самолет. Вибрирует перед глазами приборная доска, пляшут стрелки приборов. Долго ли выдержит эту нагрузку мотор? Не знаю…

— Сколько до линии фронта? — спрашиваю у штурмана. Сегодня со мной Коля Кисляков.

— Все те же восемнадцать. Хочешь меньше?

— Хочу.

— Сидел бы дома на печке.

— Коля, я серьезно. Неужели не чувствуешь, как трясет мотор?

— Чувствую. А язвлю для твоего успокоения. Линия фронта уже близко.

— Ну спасибо, утешил. Развалится мотор, где будем садиться?

— Ты летчик, тебе виднее.

— А ты штурман. Мог бы тоже шевельнуть мозгой.

— Шевелю. Проходим линию фронта. Легче?

— Совсем легко. Будем падать, то хоть к своим. Приготовь ракеты. Подсветишь.

— Все приготовил, не волнуйся. Интересно, куда нам снаряд угодил? Наверно, в винт?

— Узнаешь — легче станет?

Со стороны может показаться, что мы заняты пустой болтовней. Но я знаю, что Коля, так же как я, старается во тьме разглядеть какую-нибудь площадку, пригодную для посадки. А то, что она может потребоваться в любую секунду, не вызывает сомнения, — израненный мотор тянет из последних сил.

А внизу лес… Эх, увидеть бы какое-либо поле, лужайку! Но нет, внизу только лес, лес кругом…

Сколько мы так летим? Мне кажется, вечность… Долго выдержит мотор эту нагрузку? Никто не знает.

Но вот впереди видны огоньки старта.

— Ура! Дотянули! — кричит Коля.

И будто в насмешку над нами, слышен последний всхлип мотора и… тишина! Только свист ветра в расчалках крыльев, и самолет, уподобившись планеру, начинает непроизвольное снижение. Он управляем, но только в снижении, только вниз, к земле!.. И бесполезны теперь все ручки, все секторы управления двигателем. Ничто не заставит его заработать.

Я прикидываю расстояние до старта, понимаю, что по прямой мы дотянем, но развернуться, построить заход вдоль старта и зайти на посадку не хватит высоты. Направляю самолет прямо поперек старта.

— Коля! Ракету!

Слышен выстрел. В тусклом багровом свете ракеты мне уже видно поле аэродрома, самолеты на нем. Но гаснет ракета, и впереди только темнота да тот же свист ветра.

— Коля, ракету!

Теперь Николай стреляет как только может быстро. Мертвенный свет белых ракет освещает землю. Я вижу впереди дорогу, рядом с ней столбы и провода. Ныряю под них. А со старта нам навстречу взвивается красная ракета. Это в любом варианте запрещение посадки. И я понимаю того, кто дал нам эту ракету, — самолет заходит поперек старта, он создает угрозу для других машин, и я вижу их. Отворачиваю от одного, второго.

И все ближе земля…

Удар колес о землю. Короткая пробежка, Я вытираю взмокшее лицо ладонью.

— Ну, дружище!.. — восклицает Коля. — Такое бывает только в сказке, да еще с добрым концом!

— Во всяком случае — раз в жизни. Это уж точно!

Подбегает наш техник Ландин и не перестает удивляться, как нам еще удалось дотянуть до аэродрома. Угораздило в вал винта, прямым попаданием.

Лежим на влажной от росы траве под крылом самолета и, нарушая все противопожарные правила и приказы по светомаскировке, курим. Сегодня мы победители.

На светлячки наших цигарок собираются друзья — будто мы не виделись вечность.

Из темноты выплывают новые расплывчатые фигуры и молча располагаются рядом с нами.

— Эх, ребята, знаете, о чем я думаю? — спрашивает Коля Кисляков. — Собраться бы нам всем вместе вот так лет через двадцать!

— И читать стихи! — вставляет Иван Шамаев.

— Можно и стихи, — говорит Коля. — Не ты ли сочинил: «Мой По-2 в тумане бреет, выхлоп гаснет на лету»?

— Пустяки. Пародия! А вот хотите настоящие послушать?

— Давай!

— Пессимист! Упадническое настроение у сержанта Шамаева!

— Брось, Коля! — это голос Сергея Краснолобова. Он самый рассудительный из нас. Он наш комсомольский секретарь, и мы его очень уважаем. — Брось. Можно подумать, что солдату не нужна поэзия. Нужна и на войне… Но без уныния.

— Так я не про то, Серега. На войне и песня нужна, и радость. А вот у некоторых не только глаза, а даже мысли в черный цвет окрашены, это уж точно!

— А у тебя в какой цвет они окрашены? — неожиданно вскипает Борис Обещенко. — В розовенький? Стихи, песенки? К черту поэзию! Мы отступаем… Другой раз аж невмоготу. Добыл бы винтовку — и пешком, навстречу этим гадам!..

— Мушкетер! — обрывает Сергей. — Винтовку ему!.. Тебе дали оружие, вот и дерись им!

— Понимаешь, каждому надо винтовку! Каждому! Пацану, женщине, всем! Всему народу!

— Ты есть хочешь?

— Нет… А ты, Серега, зубы не заговаривай! Не уводи в сторону!

— А я не в сторону. Винтовку, говоришь, каждому? Да? А кто их тебе сделает? Кто тебе завтра жрать даст?

— Ну, знаешь!..

— Я-то знаю! А ты дурачком прикидываешься, Печорин! Эх, Борис! Тебе ли не знать, как достается хлеб, как достается каждая тонна железа! Тут достается каждому. И в тылу, и на фронте. Только надо верить в победу. Надо верить!

— Ну вас! Все вы какие-то правильные! Все вам понятно!

Мы смотрим, как скрывается в тумане огонек папиросы Бориса.

— Что с ним сегодня такое творится? — спрашивает Сергей.

— А ты не знаешь? Вчера утром немцы захватили Майкоп, — отвечает Иван Козюра. — У него же там родные…

Днем полк неожиданно собран на построение. Перед строем командир и комиссар.

— Всякая мысль, что отступать еще есть куда, что Россия велика и можно найти другой, более выгодный рубеж, сегодня равнозначна предательству. Партия обращается к коммунистам с призывом стоять насмерть, защищать каждый метр советской земли.

— Ни шагу назад! — клянется полк.

В этот день молодые летчики и штурманы подают заявление о приеме в партию.

Нас перебрасывают на Донской фронт. Где-то там, в степях между Доном и Волгой, начинается великая битва за Сталинград.