Мой брат был настоящим красавцем.
Рост выше среднего, не очень широк в плечах, но с удивительно яркой внешностью. Черные волосы, намного гуще, чем достались мне, смуглая кожа и голубые, выразительные глаза.
Ими он сводил с ума не только своих ровесниц, но и женщин постарше. Вообще, Мишке, на удивление, прощали все, стоило ему только улыбнуться и взять за руку собеседницу — на противоположный пол это действовало безотказно.
Я своего брата тоже любила, втайне гордясь, что он такой. Не просто красивый, но умный, а еще добрый. Миша первый переехал жить к бабушке, потом туда перебралась и я, и в какой-то момент моя семья словно состояла только из этих двух людей, а большего мне и не хотелось. Мама оставалась где-то за рамками моего внимания.
Я не помню, когда впервые обратила внимание на его азартность. Он и в детстве всегда стремился победить — в спорте, в играх, в любых соревнованиях, и очень остро переживал поражение. А потом снова брал реванш и заново бросался с головой в игру. Казалось, в этот момент он расцветает: глаза становились ещё ярче, взгляд с безуминкой, горячие пламенные речи. За ним хотелось идти. И когда Миша выигрывал, то праздник накрывал всех — брат щедро делился не только и не столько материальными благами, сколько своими эмоциями, неподдельным счастьем, в котором хотелось греться. Я до сих пор помню ощущение эйфории, когда он заваливался домой, хватал меня, целуя в лоб, и кричал:
— Живём, Машка! Живём! Все по-настоящему!
А я глупо улыбалась и хлопала в ладоши, и не важно, сколько мне было лет на тот момент.
По Мише страдали девушки, и я, пока ещё не испытав первых серьезных чувств, любила разглагольствовать о временах и нравах, наблюдая, как очередная брошенка ревёт на лавке напротив нашего дома.
— Ты же сестра Миши? — один из самых распространенных вопросов, который задавали мне незнакомые девчонки. Они пытались подружиться, просили передать записки, организовать тайком свидание с Михаилом, а я только удивлялась: как они не понимают?
Братец на такое не купится!
Едва ему стукнуло восемнадцать, как Миша съехал от нас, и я сама рыдала три дня, а бабушка хваталась за сердце. С его уходом дом точно осиротел, и без этой ослепительной улыбки все казалось неживым.
Он навещал нас несколько раз в неделю, забирал меня из школы, звал в гости. Его съёмная квартира, в которой Миша жил вместе со своим другом, находилась в другом конце города. Добираться сюда бабушке было тяжело, да и мне не всегда удавалось выделить время , но мы стали отдаляться друг от друга.
А ещё я поняла, что у брата появились от меня тайны. Они и раньше были, не всем мы делились друг с другом — я, например, так и не смогла признаться ему, что курила с одноклассницами за гаражами. Но его секреты казались куда страшнее моих.
Мишка менялся.
Становился молчаливее, меньше улыбался, а в его компании завелись странные приятели. Иногда в квартире брата витал сладковатый запах дури, а под столом копились пустые бутылки от виски.
— Что происходит, Миш?
Я пыталась вывести его на разговор, но он улыбался мне, как раньше, брал за ладонь отработанным жестом и уверял:
— Все хорошо, Машка. Чего глаза на мокром месте?
А мне хотелось плакать, вот только объяснить причины даже самой себе было весьма проблематично.
Полгода я верила в его обещания. Наши встречи становились все реже, он объяснял это тем, что устроился на работу, и не успевает ничего. Несколько раз он появлялся у бабушки, но всегда выбирая так неудачно время, что меня не оказалось дома.
— Ба, Мишка опять не дождался? — едва переходя порог, я ощущала знакомый запах его духов, и с досадой швыряла рюкзак в сторону.
— Забегал, — не особо распространяясь, отвечала она. И не говорила, что приходил он занять в долг, а потом благополучно забывал его отдать.
Меня Мишка поначалу стеснялся, но продлилось это недолго. Игромания — сильная зависимость, и его увлечение пришлось на пору расцвета автоматов в нашем городе. Брат почти не выигрывал, точно не зная, как настраивалась компьютерная программа, но любая мелочь, заработанная в игровом салоне, заставляла его все сильнее рваться туда.
Мы встретились с ним случайно: я как раз возвращалась после учебы, переходила дорогу в сторону своей остановки, а он как раз выходил из салона. Яркая неоновая надпись с цифрами мигала у него над головой, неприлично яркая в серый октябрьский день.
Миша остановился возле дверей, распаковывая пачку сигарет, задрал голову к небу и закурил.
Я сначала хотела окликнуть его, собираясь перебежать дорогу на красный, но что-то меня остановило. Так и топталась по эту сторону, пытаясь вычислить, каким ветром его занесло в автоматы.
— Твою же мать, — вдруг проорал он, делая резкий выпад рукой, бросая под ноги так и недокуренную сигарету, — Шакур, я сегодня принесу бабки, давай ещё разок ? Отыграюсь!
Стоявший рядом с ним мужчина, с восточной внешностью, неторопливо выдыхал через нос дым:
— Миша, будут деньги, приходи.
Я скорее читала по губам его ответ, чем слышала, так и не шевельнувшись. Он играет? Мой брат?
В этот момент Миша повернулся в мою сторону, да так и замер, встретившись со мной взглядом.
Красивый, родной и такой чужой.
Тогда я не знала, что он способен стать предателем. Что всего через полгода его игромания чуть не доведет меня до самого страшного...
— Какого лешего ты сюда приехал?
Я даже не пыталась придать лицу нейтральное выражение, зло глядя на брата. За время с нашей последней встречи он оброс, но все ещё продолжал ухаживать за своей внешностью. Хотя, резиновые галоши, надетые на модные носки, смотрелись слегка нелепо вместе с его дорогими джинсами и фирменной футболкой.
А сзади топталась мама, в старом дурацком халате, прикрывая рот рукой, чтобы не было видно выпавшего зуба. Этот контраст убивал меня — Миша не изменился, я точно знала, что он всё ещё спускает свои деньги, чёртов игроман, и не только свои.
Вместо того, чтобы сделать ремонт у мамы, чтобы помочь ей, он присосался, точно паразит.
— Навестить маму, так же, как и ты. Что, даже не обнимемся?
Братец откровенно забавлялся, наблюдая за мной. Он знал, что я не расскажу маме, что стало причиной нашего последнего конфликта, когда я готова была разбить ему голову бутылкой, стоявшей на столе.
Знал и провоцировал, кружил, как лис, вокруг да около.
— Мам, он приехал занимать у тебя денег?
Она закрыла глаза, тяжело вздыхая. Уголки губ, как у Пьеро, и столько страдания на лице — каково ей осознавать, во что вырос собственный сын? Что дочь его ненавидит?
Я не хотела этого знать. Мало того, глядя на нашу чокнутую семью, мне куда спокойнее было одной. Без стремления выйти замуж, без желания завести детей.
Меня спасала работа, ставшая для меня всем.
— Нет, сестрёнка, я приехал помочь маме. Обещал починить крышу, навести порядок, подсобит в огороде. Не все же такие занятые, как ты.
Проигнорировав последнюю фразу, я процедила:
— От долгов прячешься?
И поняла, что попала в точку.
Лишь на мгновение что-то вспыхнуло в его взгляде, но мне хватило. Миша мастерски держал лицо, но скрывать эмоции от человека, который столько жил рядом, тяжело.
Вряд ли кто-то из нашей семьи так сильно любил брата, как я, боготворя его все собственное детство.
— Хватит тыкать меня в прошлые грехи. Я одумался и начал жизнь с чистого листа. Надеюсь, и у тебя хватит милосердия и ума простить мне то, что было, и начать все заново. Мне очень тебя не хватало, Маша.
Сказано все было с такой искренностью, что мама поверила, заморгала, пытаясь сдержать слезы. А я только кулаки сжимала от бессилия — его мне не переиграть.
— Ладно, раз ты в надёжных руках, я поеду домой.
— Даже чаю со мной не выпьешь? Роднее тебя у меня никого нет. Мы же с тобой из одного живота вылезли, да, мам?
Она кивнула — любимая мамина фраза, которой в детстве решались многие наши споры.
— Маша, прекращай ершиться. Идём на кухню, — решительным тоном заявила мать и повернулась спиной.
Мы остались одни в комнате с Мишей. Он больше не улыбался, смотрел из-под бровей, только желваки двигались туда-сюда, демонстрируя напряжение.
— Мне жаль, что тогда так вышло, — выдавил брат, убедившись, что кроме меня его никто не услышит.
Я вскинулась, ощущая , как больно ранят эти слова:
— Жаль? Тебе жаль? Да ты бесчувственная скотина, по твоей воле меня тогда чуть не изнасиловали!
Я кричала шепотом, боясь сорваться на полную громкость. Мама не должна этого знать, вообще никто не должен.
Когда долг брата достиг астрономических сумм, он пустился в бега, не заботясь предупредить свою семью. В тот момент, кажется, его зависимость достигла пика, и в голове не оставалось ни одной здравой мысли. Его искали, но Миша залёг на дно, поэтому вышли на нас. Я не помню, где в тот момент была бабушка, но когда я возвращалась домой с учебы, меня подкараулили два урода. Дождались, пока я открою дверной замок, и затолкали внутрь квартиры.
— Только пикни, башку снесу. Где Михон?
Чужая грубая ладонь закрывала мне рот, я таращилась, пытаясь не задохнуться от запаха немытых ладоней, перекрывающих кислород. Никогда раньше мне не было так страшно, как в тот момент. Второй парень схватил меня за волосы и встряхнул, заставляя вскрикнуть — казалось, из глаз от боли посыпались искры, но это их мало волновало:
— Твой брат торчит нам два ляма. Не сможет рассчитаться сам, пустим тебя по кругу, усекла?
Я не верила, что это может быть правдой, но заглядывая в равнодушные лица мужчин, стоявших рядом со мной, понимала, что их угрозы — совсем не пустой звук.
— Я не знаю, где он, — собственный голос казался похожим на писк, — пожалуйста, не трогайте!
Я не знала, что хуже: вырываться и орать или жалобно просить о свободе? Какой из двух вариантов поможет избежать обещанной участи?
Они и насиловали бы меня с тем же тупым выражением, застывшем, как маска. Я понимала, что скорее всего, мне не избежать расплаты за дела брата, и страх набатом разливался в голове, не давая соображать.
Один из них словно почуял мой страх, — руки спозли ниже, грубо исследуя мое тело, задержавшись на груди и больно сжимая ее через белье. Я подавила вскрик, дергаясь назад и молясь на чудо.
И оно меня действительно спасло: одному из них позвонили на телефон, и это отвлекло мужчину от мыслей об изнасиловании. Коротко ответив, он с сожалением оглядел меня сверху донизу:
— Мы ещё не прощаемся, малявка. Дони, идем.
Когда за ними закрылась дверь, я по стене скатилась вниз, не понимая, насколько мне повезло, а самое главное, как избежать их повторного визита. Кое-как вытащив сотовый из кармана, я набрала номер брата, но он был недоступен.
Кусок в горло не лез. Я сидела, сложив руки и глядя перед собой, а вот у брата аппетит был отменный.
— Мам, очень вкусно, спасибо! — не переставал он нахваливать сначала борщ, потом котлеты, одинаково быстро запихивая все в себя.
И в этот момент мама смотрела на него таким тёплым, довольным взглядом, словно Мишке пять, только по голове потрепать осталось за то, что оставил тарелку чистой.
— Маша, ты есть будешь или нет?
Ну вот, теперь и мне лет пять. Хочется сказать, что я сыта по горло, но маму жалко. Больно за нее.
— Только салат.
Тарелка опустилась передо мной чуть сильнее, чем стоило бы.
Зря я приехала сюда.
— Мам, если Миша был все это время с тобой, зачем ты мне звонила и просила приехать?
— Я… мне плохо стало, а никого рядом нет.
— Я уезжал, — мягко перебил маму брат. — До меня она дозвониться не смогла, поэтому пришлось дергать тебя.
Мама только кивнула. Сама она по-прежнему не ела, теперь уже суетясь перед сыном, который принимал ухаживания с искренней благодарностью. Наверное, это так и было, но только пока он снова не доберется до своих игр. Что там теперь? Онлайн-покер?
Мама вышла во двор, оставляя нас снова вдвоем, и теперь можно было не следить за своим лицом. Миша расслабленно откинулся назад, доставая сигарету и сыто жмурясь
— Ты мог хотя бы на улицу выйти?
— Она же не против, — пожал он плечами, выпуская дым в потолок.
Я поднялась, с грохотом отодвигая стул, нашла свою сумку и стала собирать вещи, не планируя задерживаться здесь больше ни на минуту.
— Я с тобой в город.
— Нет.
— Маша…
— Нет! — я повысила голос, почти срываясь на крик, — ты не сядешь в мою машину, понятно?
— Ты хочешь, чтобы я остался с мамой? — в голосе такая лёгкая угроза, что передёрнуло. Да как он смеет шантажировать меня нашей же мамой? — Давай быстрей, сестрёнка, пока она не зашла.
— Клянусь, однажды я удушу тебя, Миша, — прошипела я, поняв, что спорить бесполезно. Брат победоносно задрал подбородок:
— Не давай обещаний, которых не в в силах сдержать.
— Если через три минуты ты не будешь стоять возле автомобиля, я уеду без тебя. Это я сделаю, поверь.
Все внутри пылало от злости. Я вышла на улицу, завела двигатель, включила кондиционер и приоткрыла окна, выгоняя из салона горячий воздух.
— Маша? — мама подошла тихонько, со спины и остановилась рядом, — так быстро уезжаешь? Из-за него, да?
Я только кивнула, боясь, что если начну говорить, расплачусь или, того хуже, сдам Мишку со всеми потрохами.
— Вы уж помиритесь, дочка. У тебя же ближе него никого не останется. Какой бы он беспутный не был, Мишка же неплохой. Зла никому не желает, мухи даже не обидит. Игры его эти, — она вздохнула, едва сдерживая всхлип, — он бросить все обещал. Только помощь ему нужна.
Вот же брат! Присел маме на уши, денег занимает и при этом умудряется казаться жертвой обстоятельств.
— Мам, он здоровый, взрослый мужик. Пусть сам зарабатывает, сам справляется! Хватит возиться с ним, как с полоумным!
— Маша, вот будут у тебя дети, ты сама все поймёшь.
Вот поэтому я и не хочу детей. И семью.
Наш разговор прервал появившийся со спортивной сумкой брат:
— Ну что, я готов! Стартуем?
Но уехать сразу не получилось, мама собирала нам в дорогу сумки с продуктами. Я пыталась остановить ее, но поняла, что бестолку.
— Не ругайтесь только, — попросила она, помахав на прощание рукой.
Я включила погромче музыку, избегая тем самым любых разговоров, выехала на трассу и надавила на газ. Пять часов, всего пять часов, и я снова избавлюсь от брата на долгое время. Не все родственные связи требуют того, чтобы за них держались.
— Как представляю, что ехать с тобой ещё несколько часов, глядя на твою кислую физиономию, так самому тоскливо становится, — минут через тридцать Миша не выдержал и заговорил первым. — Ты заметила, как сдала мама?
— Да.
— И дома срач у нее тот ещё… Раньше гораздо чище было.
— Возможно, если бы ты не таскал деньги, которые я ей передаю, мама смогла бы заняться домом.
— Не об этом же речь, — поморщился брат, игнорируя мои слова, — может, ее врачу показать?
— Неужели тебя это беспокоит? — не скрывая сарказма, поинтересовалась я. — Хватит изображать хорошего сына, мы уже уехали с твоей театральной сцены.
— Иногда ты становишься такой невыносимой, — Миша по старой привычке, сохранившейся ещё со школьных лет, чуть дёрнул головой, откидывая длинную челку на бок. Такой хорошо знакомый жест — того Миши, который был ещё моим близким человеком.
— Я могу высадить тебя прямо сейчас, — не осталась я в долгу.
— Мне до конечной с тобой.
— Не поняла, — чувствуя подвох, переспросила я.
— Если ты не забыла, то половина твоей квартиры — моя. И я собираюсь вернуться на свои законные квадратные метры. Сюрприз.
Я ударила по тормозам, заставляя машину резко остановиться, благо на трассе рядом никого не было. Миша не пристёгивался,и я очень надеялась, что после этой выходки он разобьёт свою смазливую рожу об приборную панель.
Брат протяжно взвыл, закрывая лицо руками, только глаза возмущенно сверкали, глядя на меня:
— Нет, ты точно сдурела! — зарычал он, — кто тебе руль доверил, идиотка?
— Ты не будешь жить со мной, — заорала я в ответ, — ты не появлялся в этой квартире три года, не платил за нее квартплату, ты спустил мамины деньги, ты бабушку довел до могилы своими выходками! Я тебя ненавижу, ненавижу, урод ты!
Слова лились из меня потоком, я била Мишу в плечо кулаком, но мужчина даже не сопротивлялся.
Брат прекрасно понимал, что во всем этом виноват только он.