Джо БЕВЕРЛИ НЕЖЕЛАННЫЙ БРАК

Глава 1

Лондон 1815 год

— Что за дьявольщина!

Эти слова были произнесены еле слышным шепотом, но все же достаточно громко, чтобы побудить Джеральда Уэстолла, секретаря Уильяма де Во, герцога Белкрейвена, покоситься на своего хозяина. Герцог сидел за массивным, украшенным резьбой столом и разбирал ежедневную корреспонденцию. Его очки, к которым он прибегал только для чтения, плотно сидели на длинном прямом носу, когда он в который уже раз перечитывал официальное послание, вызвавшее столь неожиданное восклицание.

Мистер Уэстолл, молодой, высокий, сухощавый джентльмен, при взгляде на которого сразу вспоминаются удлиненные образы с картин Эль Греко, притворился, что вернулся к своим занятиям, однако не переставал думать о герцоге. Что послужило причиной такой несдержанности? Потрясение или злость? Нет, похоже, изумление. Секретарь с нетерпением ждал, когда хозяин обратится к нему за советом, и тогда он выяснит причину столь странного поведения.

Однако его ждало разочарование. Герцог отложил письмо, встал и подошел к окну, из которого открывался вид на Белкрейвен-Парк, фамильную усадьбу, выстроенную триста лет назад. Пятнадцать лет назад, на пороге нового столетия, сотни акров земли вокруг дома были искусно декорированы непревзойденным мастером своего дела Хамфри Регионом. Четыре года назад, по случаю грандиозных празднеств в честь совершеннолетия наследника Белкрейвена, маркиза Ардена, были увеличены размеры озера. И тогда же посреди озера поднялся искусственный остров, на котором воздвигли греческий храм, где с тех пор устраивали фейерверки. Все это, конечно, было очень красиво, но даже к такой красоте рано или поздно привыкаешь, и хозяин поместья мистер Белкрейвен смотрел на открывающийся перед ним ландшафт равнодушным взглядом.

Поза герцога тоже мало о чем говорила. Он стоял прямо, если не считать некоторой сутулости, простительной для его пятидесяти с лишним лет. Выражение его ничем не примечательного лица было непроницаемым. По мнению секретаря, герцог Белкрейвен очень напоминал снулую рыбу.

Задумчивое молчание герцога затягивалось, и мистера Уэстолла начало охватывать беспокойство. Если на дом де Во обрушилось несчастье, то не коснется ли оно служащих?

Да нет, смешно даже подумать об этом. Герцог — один из богатейших людей Англии, и Джеральд Уэстолл лучше прочих знал, что его хозяин не играет в азартные игры и не вкладывает деньги в рискованные предприятия. Равно как и его прекрасная жена, герцогиня. Тогда, может быть, сын?

Мистер Уэстолл не жаловал Люсьена Филиппа де Во, маркиза Ардена — Коринфского Самца, как его называли из-за неуемной тяги к женскому полу, про которого говорили, что он родился с серебряной ложкой во рту, поэтому никого и ничего не боится. Во время своих редких визитов в поместье маркиз полностью игнорировал Уэстолла и общался с отцом лишь потому, что этого требовали правила хорошего тона. Разумеется, герцог воспринимал это как прямое оскорбление. Секретарь давно заметил, что отцы и сыновья благородных фамилий редко ладят между собой. Достаточно взглянуть на короля и регента — конечно, до того момента, пока король не тронулся рассудком. Возможно, это происходит потому, что наследникам приходится ждать смерти родителей, чтобы начать собственную, самостоятельную жизнь, а отцы постоянно помнят об этом.

Мистер Уэстолл в очередной раз порадовался тому, что сам прокладывает себе дорогу в жизни и ни от кого не зависит.

И все же герцогу, наверное, трудно испытывать отцовские чувства к человеку, напрочь лишенному душевного тепла. Но зато маркиз обожал свою мать, отличавшуюся мягчайшим характером. Они были очень близки, хотя герцогиня и не одобряла бесконечных любовных авантюр единственного сына.

Наконец герцог обернулся.

— Мистер Уэстолл, будьте добры, передайте герцогине мою просьбу уделить мне несколько минут ее драгоценного времени.

Секретарь не обнаружил ни в лице, ни в голосе хозяина намека на то, что случилось. Направляясь к лакею, который стоял снаружи за дверью, чтобы передать ему просьбу герцога, мистер Уэстолл подумал, что на взгляд постороннего его хозяин кажется абсолютно спокойным и невозмутимым. И все же что-то случилось. Визит к герцогине в это время дня являлся неслыханным нарушением обычного распорядка. Наверняка загадочное письмо как-то связано с их сыном.

Легкомысленный маркиз, скорее всего, опять вляпался в очередную историю, а если так, то что теперь будет с ними со всеми? Ближайший родственник герцога — второй кузен. Титул и поместье де Во переходило по наследству от отца к сыну на протяжении двух столетий. Маркиза, конечно, не жалко, но о прерывании такой прекрасной традиции пожалеть стоило.

Когда лакей вернулся и доложил, что герцогиня готова принять мужа, и герцог направился к ней, чтобы сообщить печальную новость, мистер Уэстолл бросился к столу и начал рыться в кипе бумаг.

* * *

Камеристка проводила герцога в просторные апартаменты герцогини и, поклонившись, исчезла. Герцогиня с шитьем в руках сидела в кресле у открытого высокого окна, ведущего на балкон. Февральский воздух был слишком прохладен, чтобы держать окна открытыми настежь, но яркое солнце проникало внутрь, создавая весеннее настроение, а бледно-желтые нарциссы и гиацинты в горшках наполняли комнату сладкими ароматами.

Герцог с удовольствием отметил про себя тот факт, что его жена, в отличие от своих ровесниц, не избегает яркого дневного света и, надо отдать ей должное, вовсе в этом не нуждается. Она выглядела на свои пятьдесят два года, и на ее лице остались следы всех пережитых улыбок и слез, но это нисколько не отразилось на ее красоте. Серебряные нити уже вплелись в золотистые волосы герцогини, но глаза по-прежнему были ясными, а губы сохранили сочность и цвет. Он до сих пор помнит, как любовь пронзила его сердце, когда много лет назад впервые увидел ее в саду дома, принадлежащего ее родителям…

— Доброе утро, Белкрейвен, — приветствовала она его тихим голосом, из которого так и не улетучился акцент французского, ее родного языка. — Вы хотели поговорить со мной?

Он позволил себе немного помечтать о том, что, может быть, их отношения наконец наладятся, но тут же отбросил эти тоскливые мысли и, подойдя к ней, протянул письмо.

— Да, мадам. Будьте любезны, прочтите это.

Герцогиня поправила на носу золотое пенсне, которое вынуждена была надевать, когда занималась рукоделием, и погрузилась в чтение. Герцог пристально наблюдал за ее реакцией, но не заметил ни потрясения, ни боли, а лишь вполне естественное удивление. Она дочитала до конца и взглянула на него с улыбкой.

— Как глупо с ее стороны не обратиться к вам раньше, Белкрейвен. И что вы намерены делать? Я была бы счастлива, если бы девушка оказалась у нас в доме. Она ваша дочь, а я скучаю без дочерей с тех пор, как они поселились в домах своих мужей.

Герцог не выдержал прямого, спокойного взгляда жены и снова уставился в окно, делая вид, что рассматривает свое поместье. Как неразумно было ожидать, что жена придет в ярость, получив прямое доказательство его измены! Какой он дурак, что втайне надеялся на это! Как он хотел, чтобы произошло что-то такое, что разрушило бы ледяные оковы, сковавшие их брак еще двадцать пять лет назад.

— Я намерен привезти свою незаконнорожденную дочь сюда, мадам, — отреагировал он наконец, — и устроить ее брак с Арденом! — Он круто обернулся, чтобы успеть увидеть выражение ее лица, когда она услышит это заявление.

— С Арденом? — Герцогиня мгновенно побледнела и постарела прямо на глазах. — Но он никогда не пойдет на это, Белкрейвен! Только на прошлой неделе он писал, что почти решился сделать предложение дочери Суиннамера.

— Почему вы не сказали мне об этом? — Ноздри герцога раздулись от гнева. — Разве я не имею права знать о планах своего наследника, хотя он и не мой сын?

Герцогиня инстинктивно подняла руку, словно хотела защититься от обвинения, но тут же безвольно опустила ее.

— Для вас не имеет значения, что я говорю о Люсьене, хорошее или плохое. Вы во всем видите повод для ссоры. А я хочу сохранить между вами мир.

— Что ж, — резко отозвался он. — Вам остается только надеяться на то, что он еще не успел связаться с этой девчонкой, иначе ни о каком мире не может идти и речи.

Герцог вздохнул, и на его лице отразилась глубокая усталость. Он подошел к жене и сел на стул напротив нее.

— Как ты не понимаешь, Иоланта? Это единственный шанс исправить все прошлые ошибки и вернуть жизнь в нормальное русло. Если моя дочь выйдет замуж за твоего сына, моя фамильная ветвь не прервется.

— Но ведь это живые люди, Уильям! — Она сплела пальцы и прямо взглянула на него. — Люди! Люсьен уже отдал свое сердце этой девушке. Откуда ты знаешь, что твоя дочь, эта Элизабет Армитидж, не сделала того же? Откуда ты вообще знаешь, что она — твоя дочь? — воскликнула она в отчаянии.

— Я навел справки, и у меня нет оснований сомневаться в этом. — Он отвернулся от ее умоляющих глаз. — Мэри Армитидж была честной женщиной, хотя и довольно легкомысленной. Полагаю, именно это и привлекло меня в ней, когда мы случайно встретились. После…

Герцог снова повернулся к жене, но почувствовал, что она внутренне напряглась в ожидании неприятных воспоминаний, и тут же оборвал себя на полуслове, так и не высказав того, что собирался.

— Она была добродетельной и порядочной женщиной, — смущенно продолжил он после паузы, как и подобает мужчине, который обсуждает с женой факт прошлого адюльтера. — У нее было доброе сердце. Я был потрясен тем, что случилось, и она разделила со мной мою боль. Хотя это ранило ее душу. Она отказалась принять от меня даже самый незначительный подарок… — Он яростно потер виски. — Я надеялся, что она обратится ко мне за поддержкой, когда узнала, что должен родиться ребенок, но она не стала этого делать, и это вполне в ее духе. Возможно, она хотела избавить меня от затруднений, но, скорее всего, просто решила поставить точку в наших отношениях.

Герцог взял из рук жены письмо и вгляделся в неровный почерк женщины, которая когда-то давно и так недолго была его любовницей.

— Ее муж был морским офицером и находился в плавании, когда мы с ней встретились, и он никак не мог быть отцом ребенка. Ей, вероятно, пришлось скрыть беременность от родственников и друзей, поэтому она обратилась за помощью к своему другу, который и вырастил девочку.

— И на смертном одре она поняла, что ее вклад в воспитание дочери исчерпан и теперь ты должен взять на себя заботу о ней, — сделала вывод герцогиня. — Это неразумно. Если она твоя дочь, то, возможно, похожа на тебя. Что тогда, Уильям?

— Я не из тех людей, внешнее сходство с которыми проявляется слишком ярко, — сухо произнес герцог, и жена вынуждена была с ним согласиться. Его волосы, темно-каштановые и прямые, теперь поредели и поседели; в его лице и фигуре не было ничего примечательного; глаза обычные, серо-голубые. Даже если девушка и похожа на него, это не будет особенно заметно.

— Уильям, этот номер не пройдет, — проговорила она, все еще надеясь переубедить его. — Что скажут люди, если наш сын женится неизвестно на ком?

— Что касается вашего сына, мадам, то никто давно не удивляется тому, что он делает, — горько усмехнулся герцог.

— А если он откажется?

— Тогда я лишу его прав на все наследство, кроме майоратного. — Герцог выпрямился на стуле, и на лице его отразилась непоколебимая решимость.

— Нет, Уильям! Ты не сделаешь этого!

Большая часть фамильного состояния не входила в майоратное наследство, то есть не переходила к старшему сыну в обязательном порядке. Герцогиня понимала, что без этого Люсьен никогда не сможет содержать роскошные дома, множество слуг и приживалов, как подобает ему по праву рождения.

— Могу и сделаю. — Герцог поднялся со стула. — Я унаследовал безупречную родословную и сделаю все, чтобы продлить ее. Если Арден этого не понимает, значит, он недостоин своего титула и положения.

— Ты сам ему скажешь? — Герцогиня в тревоге встала с кресла.

— Разумеется. — Герцог упрямо выпятил подбородок. Слезы сверкнули в ее глазах. Впервые за долгие годы он увидел жену плачущей и с досадой отвернулся.

— У меня нет выбора, Иоланта, — вздохнув, заключил он.

— Но он возненавидит нас!

— Тебе следовало подумать об этом прежде, чем ты пустила к себе в постель Гая де Сент-Бриака, — холодно парировал герцог и покинул ее гостиную.

Герцогиня без сил опустилась в кресло. Если бы только она могла предвидеть последствия, то бежала бы от Сент-Бриака, как от чумы!

Гай де Сент-Бриак был ее первой любовью — и признанным сердцеедом. Когда герцог — тогда еще маркиз Арден — предложил ей руку и сердце, Иоланта де Ферран уступила настойчивым требованиям семьи и согласилась. Она не была влюблена в него, потому что он не отличался ни красотой, ни обходительностью, и единственным его достоинством было умение сдерживать эмоции. Но прошло какое-то время, и она полюбила его особой, спокойной любовью, родила ему четырех детей, в том числе двоих здоровых мальчиков — Уильяма и Джона. И за все эти годы она ни разу не вспомнила о Сент-Бриаке.

А затем, когда Франция стала распадаться на куски, судьба снова столкнула Иоланту с Сент-Бриаком. Он был крайне удручен тем, что случилось с их родиной, а у нее остались об этой стране лишь смутные детские воспоминания. Он очень нуждался в ней, в ее сочувствии, в ее поддержке. И как раз тогда Уильям отправился в Шотландию на охоту…

Они были близки всего раз, потому что Гай торопился начать новую жизнь в Америке. Всего раз. Эта встреча помогла ей понять, что ее любовь к мужу прочна и основательна. И она с нетерпением ждала его возвращения, чтобы излить на него свою страсть.

Если бы он тогда, на охоте, не сломал ногу, то, возможно, никогда бы не узнал правды. Но когда он, наконец, вернулся к ней, она искренне и честно призналась ему в своем грехе и попросила у него прощения.

Герцог был так добр, что простил ее, тронутый искренним раскаянием и ласками, которыми она его одарила. Он признал чужого ребенка — так поступил бы далеко не каждый мужчина на его месте. К счастью, ее сын не мог претендовать на роль его наследника…

А потом случилось то ужасное несчастье. Няня не заметила, как двое непослушных мальчишек забрались в лодку. Оба его сына, трех и пяти лет, утонули в мгновение ока. Слезы снова покатились по ее щекам, когда она вспомнила об этой трагедии, которая не только унесла жизни ее любимых детей, но и поставила крест на их счастливом браке.

Она была на седьмом месяце и молила Бога, чтобы он избавил ее от этого ребенка. Потом она молилась, чтобы родилась девочка. Но родился сын.

Она не знала, какие чувства будет испытывать к этому внебрачному ребенку, когда произведет его на свет, но оказалось, что он вызвал в ее сердце всепоглощающую любовь. Возможно, причиной тому была недавняя трагедия, а может быть, отчужденность, которая появилась в их отношениях с герцогом. Она знала, что тесная связь, возникшая между ней и ее последним и самым любимым младенцем, никак не связана с Сент-Бриаком, хотя герцог, вероятно, думал по-другому.

Она сама кормила его грудью, единственного из всех детей, и жалела о том, что не ощущала такой близости с остальными. Она решила тогда вскармливать грудью всех будущих детей, но больше рожать ей не было суждено. С того самого дня, как родился ребенок, герцог забыл дорогу в ее спальню.

Герцог признал отцовство, но не дал ребенку фамильных имен. Мальчика окрестили Люсьеном Филиппом Луи в честь ее отца, ее дяди и короля Франции. Это было воспринято в обществе как трогательный жест в поддержку смыкавшей ряды французской аристократии.

Они были тогда так молоды. Ей едва исполнилось двадцать семь, герцогу — тридцать один. Наверное, поэтому они не смогли сохранить свой брак.

Как только всеобщее волнение поутихло, он отправился в Хартуэлл, маленький милый домик в Суррее, где они жили до тех пор, пока он не унаследовал титул. Там он, наверное, и нашел утешение в объятиях этой «честной» женщины.

Герцогиня тяжело вздохнула. Теперь слишком поздно горевать об этой измене. Даже смешно. Вопрос в другом: кем станет для них эта Элизабет Армитидж — спасением или проклятием?

Уильям настаивал на своем решении, но какой ценой! Люсьен теперь узнает о ее прошлом. Это вобьет клин в его отношения с отцом. Два молодых человека будут связаны узами брака без любви.

Она должна хотя бы предупредить сына.

Герцогиня бросилась к бюро и поспешно написала записку, в которой подготавливала сына к неприятной новости, умоляла его согласиться с решением отца и просила у него прощения. Поставив свою подпись, она позвонила в серебряный колокольчик, вызывая лакея.

— Отправьте это письмо маркизу в Лондон, — приказала она и добавила, когда лакей повернулся, чтобы уйти:

— Вы не знаете, герцог тоже отправил письмо?

— Насколько мне известно, герцог в эту самую минуту отбывает в Лондон, ваша светлость.

Герцогиня подошла к окну. Листва с деревьев давно облетела, и в ярких лучах солнца она увидела экипаж с гербами на дверцах, запряженный шестеркой самых быстрых лошадей, который мчался прочь от дома по подъездной аллее. Она обреченно вздохнула.

— Пожалуй, нет необходимости отправлять это письмо, — сказала она лакею и бросила листок в пылающий камин.

Что будет, то будет. Последние двадцать пять лет, прожитых без супружеской любви и без малейшей надежды на ее возвращение, научили ее смирению.

Загрузка...