Прислонившись к стволу старого дуба, Ник сидел на холме неподалеку от трактира. Радом стоял кувшин с вином. Барон был зол на свое нелепое поведение. Вдали темнели толстые стены монастыря. В некоторых окнах теплился слабый свет. Звонили колокола, и каждый удар увеличивал тоскливое недовольство.
Ник поднял к губам кувшин, сделал большой глоток и вытер рукавом рот. Как он мог забыть, что тихая гавань, которую избрала для себя Ивлин, лежит как раз на пути его маленького отряда? Перед глазами возникли шелковистые пряди темных волос и зеленые колдовские глаза, но он прогнал образ Симоны. Сейчас, вновь оказавшись во власти Ивлин, он не мог думать о своей красавице невесте. Хотя, честно говоря, мысли об одной из женщин были не легче воспоминаний о другой.
Ивлин, похожая на ясный солнечный полдень, Ивлин, которую он знал всю жизнь, оставила его и скрылась за этими мрачными стенами.
Симона больше походила на звездную ночь. Симона, полная страха перед Арманом и горя о потерянных близких, окружила себя этим горем, как крепостью, и, как крепость, была неприступна.
Наверное, Ник сам виноват в ее отчужденности, он ведь понимал, что его ночная отлучка в Лондоне беспокоит ее. Когда он вернулся, Симона лежала без сна, но делала вид, что спит. Ник не успокоил ее страхи. Разве он мог показать свою слабость, объяснить желание остаться наедине с черными мыслями? Если бы он рассказал Симоне, что в ту ночь не искал общества других женщин, она стала бы допытываться о настоящих причинах его отсутствия, а Ник считал унизительным делиться с ней трудностями, в которых не мог разобраться сам.
Он снова хлебнул вина. Что может быть легче, чем тихонько вывести Великолепного из конюшни и под покровом ночи отправиться в монастырь? Титул откроет перед ним любые ворота. Ник отыщет Ивлин и получит ответы на свои вопросы. Но какой в этом смысл? Ничто не изменит того факта, что она, не сказав ни слова, оставила его, зачеркнула их прежнюю дружбу, а предложение о браке швырнула ему в лицо.
Дурацкие фантазии. Он не станет искать встреч с Ивлин, время сотрет память о ее предательстве.
С того злосчастного дня Ник ни разу не был в Обни, не навещал старого Хандаара. Сейчас он испытывал из-за этого острый стыд. Кстати, таким поведением Ник подтверждал слухи, ходившие среди лордов. Он поклялся, что навестит старого воина, как только вернется домой. Возможно, следует собрать всех лордов приграничья, чтобы усилить оборону, и дать им понять, что он по-прежнему хозяин положения.
Вино кончилось. Окна в монастыре погасли. Стояла умиротворяющая тишина, лишь чуть слышно шуршали осенние листья. Ник ощутил покой, ему не мешал даже холодный ветер, который обдувал пригорок и шевелил волосы на голове.
Краем глаза Ник заметил белое пятнышко. Повернув голову, он понял, что это перышко и что оно движется в его направлении.
— А, малыш Дидье! — с усмешкой произнес Ник. — Воплощенная наивность, что тут еще скажешь. А я-то думал, что ты, как верный страж, сидишь радом с сестрой, лишая меня даже того немногого утешения, на которое я мог бы рассчитывать в этом мире.
Перышко приблизилось к Нику и опустилось на сухую траву у его ноги.
— Ты предпочитаешь мучить меня? Ну и отлично. Все равно мне больше нечем заняться.
Ник потянулся к кувшину, но тот вдруг опрокинулся, как будто по нему поддали ногой. Последние капли утешительного зелья вытекли на землю.
— Ах ты, маленький зануда! — закричал Ник. — Теперь мне придется возвращаться в трактир за новым кувшином! — Он попытался встать, потянулся к ручке кувшина, но тот вдруг перевернулся, покатился с пригорка и пропал в темноте. Затем раздался негромкий всплеск.
— Да кто ты такой, чтобы указывать мне?! — возмутился Ник и почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Он сошел с ума! Только безумный станет спорить с призраком, который не может ответить словами. Вздохнув, Ник снова опустился на землю у дерева.
Перышко взлетело над землей, остановилось напротив его лица и защекотало ему нос. Ник отмахнулся и пробурчал:
— Хватит, Дидье. Я не в настроении.
Перышко продолжало настойчиво крутиться возле его лица.
— Да что тебе надо? В чем дело? — резко произнес он. — Почему бы тебе не вернуться в Лондон и не проучить своего отца, а я тем временем побуду наедине с женой?
На мгновение перышко застыло, потом его кончик стал покачиваться из стороны в сторону.
Ник молча следил за осторожными движениями яркого пятнышка.
— Ты не хочешь видеть Армана?
Перо покачнулось сверху вниз.
— Он неприятный человек? — Ник пытался справиться с опьянением. Либо у него галлюцинации, либо мальчик пытается поговорить с ним. Кашлянув, Ник огляделся по сторонам, вдруг кто-нибудь подслушивает, затем спросил: — Дидье, ты мальчик?
Перышко медленно закачалось вверх-вниз, вверх-вниз. У Ника глаза полезли на лоб.
— У тебя есть хвост?
Быстрое движение вперед-назад, вперед-назад.
— О Господи, — выдохнул Ник. — Здорово придумано. Ты молодец, малыш. — Нику пришло в голову, что будь мальчишка жив, он бы ему понравился — такой сообразительный, шустрый. Ник оперся на руку, еще раз прочистил горло и спросил: — Ты хочешь что-нибудь обсудить?
«Да».
— Отлично. Что? — Ник подождал, но перышко не двинулось с места. Он догадался, что его вопрос требует более развернутого ответа, чем может дать Дидье. — Прости. Это о Симоне?
«Да».
— И о тебе? Дело в том несчастном случае?
«Да, да, да».
Ник задумался, не зная, как продолжить расспросы. Все, что он знал о трагедии, исходило от Симоны. Ник не знал, что нужно спрашивать.
— Ты помнишь, что тогда случилось?
Казалось, перышко заколебалось, но потом последовал ответ: «нет».
Ник вздохнул и потер глаза.
— Ничего не понимаю. Как я могу помочь, если ты ничего не помнишь о пожаре?
«Нет, нет, нет».
И тут перышко двинулось вниз по склону и вскоре исчезло в темноте. Ник с рычанием посмотрел на чернеющую на фоне ночного неба стену монастыря.
— Я надеюсь, Ивлин, что ты довольна.
Что-то холодное и мокрое шлепнуло Ника по щеке. Он опустил взгляд и увидел, как с белого перышка на штаны стекают капли воды.
Ник огляделся.
— Вода?
Ника вдруг окутало ледяным холодом. От озноба у него застучали зубы. Мокрое пятнышко, где лежало перо, горело от непереносимого холода, как будто там лежал кусочек льда. Ник уже с трудом дышал, не в состоянии втянуть в себя достаточно воздуха. В панике его рука потянулась к горлу.
Внезапно все прекратилось, и перышко опять заплясало перед его лицом. Легкие Ника заполнились воздухом, он хрипло вздохнул, как будто вынырнул из воды.
— Дидье, — с трудом выговорил он. — Ты утонул?
Перо не двигалось.
Ник нахмурился.
— Симона рассказывала, что ты и ваша мать погибли на пожаре. Не смогли выбраться.
«Да».
— Есть только один способ узнать правду, — сердито продолжал Ник. — Арман оказался единственным, кто выжил. Я вызову его из Лондона и потребую объяснений. Он запугал Симону, но со мной у него ничего не выйдет. — Ник встал из-под дерева и зашагал в сторону Уитингтона. Но не успел он сделать и десятка шагов, как перед его лицом снова возникло перо и закачалось широкими полукружьями.
«Нет, нет, нет!»
Ник остановился:
— Ты не хочешь, чтобы я вызывал Армана?
«Нет!»
— Почему — нет?
«Нет».
Ник решил не обращать внимания на мальчика, но тут его ноздри наполнил нежный запах лаванды. Духи Симоны сразу заставили Ника подумать о жене, он вспомнил, что Дидье ответил положительно, когда Ник спросил его, касается ли дело Симоны.
— Симоне грозит опасность?
Пауза, затем «да».
Несколько мгновений Ник стоял, уперев взгляд в землю. Ясно одно: Дидье не хотел, чтобы Арман знал о сведениях, которыми обладает его сын. И если бы дошло до дела, в чем Ник мог бы обвинить своего тестя? Никаких доказательств его проступков не было.
Ник вздохнул и снова взглянул на перышко.
— Хорошо. Я должен все обдумать. Одно могу сказать: я обрадовался не меньше тебя, когда этот напыщенный скряга удалился.
«Да».
И перышко, крутясь в воздухе, поплыло в сторону хлева рядом с трактиром. Ник крикнул ему вслед:
— И держись подальше от лошадей!
Ник оглянулся и бросил последний взгляд на монастырь. Завтра утром, направляясь в Хартмур, он проедет мимо монастырских стен со своей молодой женой.
Повернув к трактиру, Ник вдруг подумал, что в их положении есть нечто забавное. И, проходя сквозь темный общий зал, поднимаясь по скрипучей лестнице, не переставал ухмыляться, а у дверей своей комнаты даже хохотнул: монашка, призрак и француженка остановились в трактире…
Наверху Ник приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. При виде открывшейся перед ним картины у него потеплело на сердце.
Свет догорающей свечи бросал тусклые блики на беленые стены и большой сундук посреди комнаты, из которого торчал клочок яркой ткани: Жена лежала на тощей постели среди разбросанных листов пергамента и разноцветных лент. На полу стоял поднос с почти нетронутым ужином.
Симона лежала лицом к двери. Во сне ее черты выглядели совсем по-детски. Губы приоткрылись. Длинные ресницы лежали черными тенями на румяных щеках. Несмотря на присутствие набитого платьями сундука, она была одета все в тот же пропитанный пылью дорожный наряд. Рука прижимала к груди пожелтевшую страницу.
Ник тихонько запер за собой дверь. Было уже за полночь, и ему не хотелось отвечать на вопросы о своей отлучке.
Не сводя глаз с жены, он отстегнул меч, поставил его у изголовья кровати и стянул с себя сапоги.
«Такая прекрасная и такая стойкая. Не каждый мужчина вынес бы испытания, доставшиеся на ее долю».
Его взгляд остановился на губах Симоны. Ник невольно припомнил, как легко разбудить в ней страсть. Горечь и сладкая мука наполняли его сердце. Перерастет ли их нарождающаяся дружба в нечто большее? Ник не мог ответить на этот вопрос, но он жаждал узнать Симону дю Рош Фицтодд, когда она не удручена семейной трагедией.
Веки Симоны затрепетали, сонным взглядом она посмотрела на мужа:
— Ник, я…
— Ш-ш-ш… — Он присел перед кроватью. — Я не хотел тебя будить, спи-спи.
— Non, я хочу тебе кое-что показать. — Она перекатилась на бок, села и протянула ему листок, который сжимала в руке. В ее глазах светилась надежда. — Посмотри.
«12 декабря 1069 года
Марсель, как всегда, был прекрасен. Целых две недели свободы от ужасного существования в стенах Сен-дю-Лака. Симона наслаждалась жизнью. Жан ее баловал. Маленький Дидье хорошо перенес первую в своей жизни поездку. Похоже, ему понравилось трястись верхом, он дремал почти всю дорогу. Нашим друзьям он очень понравился, нас все уговаривали остаться на Рождество, но ради детей я вернулась. Арман растратил все свои деньги и приехал раньше нас. Он сломал мне два пальца. Теперь до весны мне нельзя будет уехать. О, эта ужасная зима, как я хочу, чтобы ты скорее кончилась!»
Ник посмотрел на Симону:
— Твоя мать?
— Да, — улыбнулась Симона и стала собирать разбросанные бумаги. — Мне еще много читать. Там целые связки. — Симона одернула платье и сияющими глазами посмотрела на Ника: — Правда, чудесно? Как будто она здесь, со мной…
— Я рад за тебя. — Ник удивился тому, с каким спокойствием Симона восприняла рассказ о ранах матери. Он присел на кровать. — Но разве тебя не расстроило то, что Арман избивал ее?
— Конечно, я огорчилась, что он причинил ей боль, — отвечала Симона со странной гримасой. — Но это случалось не раз. Родители страшно ссорились. — Она передернула плечами. — У отца бешеный нрав, а если он рассердится, ему вообще нет удержу, а мама никогда не соглашалась подчиняться ему. Часто, когда они ссорились, я уезжала из дома и часами каталась верхом, иногда одна, иногда с Шарлем.
Ник помрачнел. Раньше он плохо представлял, в каком бедламе прошло детство Симоны, и теперь, получив отчет из первых рук, чувствовал почти дурноту. К тому же ему не нравилось слушать, каким утешением был для Симоны ее нареченный.
На хорошеньком личике жены появилось тревожное выражение. Она положила ладонь на плечо Ника.
— Ты не расстраивайся за Порцию, она умела отвечать на обиды. Недаром у отца не хватает нескольких зубов, а правое ухо не слышит.
Ник удивленно приподнял бровь и фыркнул, не сумев сдержать ироничной усмешки.
— Значит, вот как Арман нажил свои увечья — шрам, хромоту?
Симона сморщила носик, пытаясь вспомнить события своего детства.
— Возможно, но, думаю, дело не в этом. До моего рождения папа участвовал в большом сражении. Сколько я его помню, он всегда так выглядел.
Ник покачал головой и вздохнул.
— Удивительно, что один из них не убил другого. — Слова вылетели у него бездумно, Силона улыбнулась, но тут Ник осознал, какой смысл они могут иметь.
Возможно ли, что Арман дю Рош убил свою жену? И собственного сына? Тогда ясно, почему Дидье не хотел, чтобы Ник расспрашивал Армана о пожаре… И почему мальчик никогда не остается в одной комнате с Арманом… Но зачем человеку убивать своего единственного наследника? Чудесное, невинное дитя? По словам Симоны, Арман обожал его.
— Ник, что с тобой?
Ник оторвался от своих сумбурных мыслей. Не следует расстраивать Симону, ведь все его выводы основываются лишь на предположениях. К тому же если Ник прав и Арман дю Рош причастен к гибели жены и сына, то опасность может грозить и Симоне. Чем меньше она будет знать об этих подозрениях, тем лучше.
— Ничего особенного, — с вымученной улыбкой произнес Ник. — Расскажи мне про Марсель.
В глазах Симоны появилось мечтательное выражение.
— Мама называла его городом мечты, — задумчиво произнесла она. — Мы часто туда ездили, когда отец отправлялся на поиски приключений.
— Значит, он не сопровождал вас?
— О нет. Никогда. Отцу не нравился Марсель.
— Почему?
Симона повела плечом и лукаво улыбнулась — кто знает?
— Может быть, потому, что мама становилась там совсем другой — беззаботной, веселой. Там у нее было множество друзей. И лавки в Марселе богатые.
Голова Ника методично работала, стараясь сложить все обрывки сведений в единую картину, которая могла содержать ключ к разгадке смерти Порции.
— И ты думаешь, что именно там Порция растратила все состояние дю Рошей?
— Я в этом уверена. — Симона поднялась с кровати, прижимая к себе драгоценные листки пергамента, подошла к сундуку, открыла его и, отложив бумаги, начала приводить в порядок радужные наряды, которые прежде кое-как засунула в сундук.
— Когда мы ехали в Марсель — она, я, Дидье, а часто и Шарль, — мама брала с собой кофры, набитые золотыми монетами, а возвращались мы с сундуками новых нарядов и посуды. Вышивки, резная мебель, иногда одна-две лошади для Дидье. — Симона замолчала, любуясь великолепным платьем лазурного цвета.
Ник задумчиво кивнул. Создавалось впечатление, что Порция дю Рош задалась целью намеренно разорить семью, но никакие платья и лошади не способны оставить богатое имение без гроша.
— Кто такой Жан? — вслух спросил он, припомнив имя из дневника.
— Дядя Жан, — вздохнула Симона и улыбнулась. — На самом деле он мне не дядя. Он богатый купец из Марселя и большой друг моей матери. Мы всегда останавливались в его доме.
Чем больше Ник узнавал о жизни Симоны во Франции, тем сложнее казались ему события, приведшие к смерти Порции и Дидье. Частые поездки в Марсель, город, ненавистный Арману. Исчезновение денег. Богатый купец. Да еще Шарль Бовиль… Как он-то связан с этой историей? Ник решил на время отложить расследование. Вот приедут они в Хартмур, и он всерьез возьмется за поиски ключей к этой тайне. Теперь ответственность за Симону, такую прекрасную, чувственную, неотразимую, лежит только на нем, и он намерен с честью нести это бремя.
Он встал и подал руку Симоне, чтобы помочь ей подняться с пола. Потом притянул к себе и поцеловал. Губы Симоны с жаром ответили на поцелуй, и огонь, так долго сдерживаемый, вспыхнул с неодолимой силой.
Ночь выдалась трудная: долгая дорога из Лондона, пробудившиеся воспоминания об Ивлин, загадочные знаки Дидье, горькие находки Симоны… Сейчас Ник чувствовал страстное желание освободиться от всего тягостного. Возбуждение разгоралось все сильнее. Тело требовало получить то, в чем ему так долго отказывали.
Вдруг Симона оторвалась от его губ. Ник не выпустил ее из объятий. Сегодня она нужна ему, он не отступит. Но Симона сопротивлялась.
— В чем дело? — прохрипел он, и сам удивился силе желания, прозвучавшего в его голосе.
Симона глазами указала ему за плечо. Ник обернулся и сразу заметил маленькое белое перышко, которое покачивалось из стороны в сторону на крышке сундука.
— Мы видим тебя, Дидье, — вздохнул Ник и прижался лбом ко лбу Симоны. — Похоже, пора спать.
Симона вздохнула и крепко обняла Ника.
— Спасибо, Николас, что выслушал меня.
— К этому я всегда готов. — Он ответил на объятие, на минуту задержав руки у нее на талии.
В памяти всплыли события вечера: мокрое и холодное перышко Дидье, ледяной воздух, с шумом вырывающийся из его собственных легких…
А еще Ник чувствовал удовлетворение, что Арман дю Рош не в состоянии добраться до его жены.