Нежная обманщица

Глава 21

Оказавшись в конюшнях, среди лошадей и воинов, готовящихся к походу, Ник отыскал полную бочку с дождевой водой, снял ремень и ножны, стянул с себя разодранный плащ и до пояса окунулся в холодную воду. Выпрямился, потер ладонями загоревшуюся кожу и еще дважды нырнул в бочку, чтобы до конца смыть кровь и грязь этих двух дней. Только тут он сообразил, что ему нечем обтереться. Сквозняк в конюшнях пробирал до костей. Ник выругался и замотал головой, чтобы стрясти воду с волос.

На плечи ему легло что-то теплое. Оглянувшись, Ник увидел Тристана с куском полотна и рубашкой в руке.

«Ну конечно, — мрачно подумал Ник, — разве Тристан может бросить своего маленького братика?» Но вслух лишь коротко поблагодарил брата.

— Монахи ушли, — сообщил Тристан.

Ник бросил намокшее полотенце на перегородку, взял рубашку, встряхнул ее: грубая, в старых пятнах, но чистая.

— Отлично, — пробормотал он, натянул на себя шерстяное одеяние и взялся за шнуровку. — Не хочу, чтобы они путались под ногами и канючили деньги. — Он подобрал ножны.

Тристан подошел ближе.

— Из Хартмура уезжает еще кое-кто.

Ник сорвал влажную ткань с перегородки и стал протирать лезвие меча.

— Вот как?

— Да. Кое-кто из гостей. — Тристан заговорил тише: — Сэр Бартоломью уверил их, что ты навлек на себя беду. Хартмур подвергнется набегу. Бартоломью намекал, что следует обратиться к Вильгельму.

— Бартоломью, эта жирная крыса, меня не волнует, — заявил Ник, начисто протирая меч. — Вильгельм не станет слушать его болтовню. Уоллесом Бартоломью движет зависть и жадность.

— Возможно, — задумчиво протянул Тристан. — Однако кое-кто из лордов к нему прислушивается. Многие уже отослали жен и слуг, а другие говорят, что надо убираться.

Ник замере ножнами в одной руке и с мечом — в другой.

— Они не могут сбежать. Если будет бой, их долг — сражаться. Отказ — это измена.

Тристан пожал плечами:

— Я сделал все, чтобы уговорить их остаться, но Бартоломью очень настойчив.

Ник со свистом вложил меч в ножны.

— Брат, мне не нужна твоя благотворительность.

— Благотворительность? — Тристан отстранился и хохотнул. — Мой Бог! Я вовсе не из благотворительности говорил с другими лордами. Просто не хочу, чтобы мы оказались плохо подготовлены к боевым действиям. Кто знает, что ждет на границе? Если мы лишимся поддержки значительного числа лордов, то перевес будет на стороне противника и мы погибнем, как все в Обни.

У Николаса похолодело в груди.

— Этого никогда не будет!

— Ты мог бы по крайней мере…

— Нет, — оборвал его Ник. — Я должен вернуться к Хандаару. Все будет хорошо, Тристан.

Тристан собрался спорить, но тут его внимание привлек человек у входа в конюшни. Ник заметил, как окаменело лицо брата, и обернулся.

Лорд Бартоломью, нарядный и самоуверенный, вместе с двумя другими лордами быстро шел по проходу.

— Бартоломью! — позвал Николас и вспыхнул от гнева, когда один из гостей бросил на него нервный взгляд, но не остановился. — Бартоломью, я с тобой говорю, остановись.

Тот остановился и с вызовом посмотрел на Ника. В конюшне стало тихо.

— Куда ты направляешься? — грозно произнес Ник. — Нам скоро сражаться, и твой отряд тоже понадобится.

— Думаю, нет, Фицтодд, — отвечал Бартоломью. — Я не собираюсь рисковать своими людьми только потому, что ты проявил легкомыслие. Я говорил Вильгельму в Лондоне, что так и будет.

— Значит, ты считаешь, что я виноват в том, что произошло в Обни? — с обманчивым спокойствием спросил Ник.

— Да, черт возьми! — фыркнул Бартоломью. — Теперь посмотрим, что подумает Вильгельм о своем любимчике. — Бартоломью сплюнул на пол конюшни. — Молодой придурок, женившийся на сумасшедшей и вынужденный держаться за братца чужих кровей, чтобы уберечь свои владения! Старый Ричард перевернется в гробу!

— Ах ты, сукин сын! — взревел Николас. — Говори Вильгельму что хочешь. Говори. А я приду посмотреть, как тебе за измену отрубят голову.

Бартоломью ухмыльнулся и пожал плечами:

— Посмотрим. В любом случае ты должен быть счастлив, что красотка Ивлин снова с тобой. Позор, что ее отцу пришлось для этого умереть.

Тристан рванулся к этому злобному фату, но Ник удержал его.

— Убирайся с моих глаз, червяк, — пробормотал он, дрожа от негодования и стыда. — Когда я увижу тебя в следующий раз, это будет последний день твоей жизни.

Бартоломью расхохотался и насмешливо поклонился. Тут подошли два его приятеля, ведя в поводу своих лошадей и жеребца Бартоломью. Вскочив в седло, насмешник церемонно произнес:

— Желаю успехов, Фицтодд. — И, пришпорив коня, он выехал во двор, откуда раздавался какой-то шум. Ник и Тристан тоже вышли из конюшни. Увиденное ошеломило барона. Не менее восьмидесяти воинов вывели своих боевых коней и двигались к воротам. В дверях большого зала, вынося сундуки, суетились слуги. Готовые к отъезду дамы садились на лошадей.

Тристан сквозь зубы выругался.

Ник рванулся к воинам, поднял руки.

— Остановитесь, — закричал он, хватаясь за стремена. — Вы и ваши лорды должны служить мне по ленному праву! Вы обязаны сражаться. Неужели вы допустите, чтобы валлийцы разоряли ваши земли? Жгли города, убивали людей? И никто им не отомстит?

Но всадники, высвободившись, уже отъезжали к воротам.

У Ника внутри все похолодело, он ощутил то, чего никогда не испытывал: панику.

Молодой рыцарь придержал коня и, наклонившись, сказал:

— Простите, милорд. Лорд Бартоломью напугал нас. Сказал, нас точно разобьют. Я не хочу умирать, милорд. Моя хозяйка ждет меня. Ей скоро рожать. — Он кивнул, как будто окончательно что-то решив: — Да не оставит вас милость Господня, милорд.

«Но это же смешно! — в бешенстве думал Ник. — У нас здесь почти пять сотен всадников, было пять сотен, — поправился он. — Ни в одном валлийском поселении нет столько воинов. Неужели они не понимают?»

Он медленно двинулся к дому. На ступенях Тристан разговаривал со старым лордом Сесилом Холбруком. От криков, цоканья копыт, стука повозок у Ника зашумело в голове. Ноги подгибались. Приблизившись к Тристану и Холбруку, Ник закричал:

— Только не вы, Сесил!

— Добрый вечер, милорд. Пусть это и в голову вам не приходит, мой мальчик, — прогудел Холбрук и пожал Нику руку. — У меня не много людей, но все они — ваши.

— Не все убежали, Ник, — с удовлетворением произнес Тристан. — Лорд Холбрук говорил со многими. Они нас поддержат.

Ник перевел взгляд на Сесила. Тот кивнул:

— Бартоломью — напыщенный осел и хвастун. Его не любят.

Ник задумался, потом спросил:

— Сколько у нас людей?

— Э-э-э… — протянул Холбрук. — Не так уж мало. — И он посмотрел на Тристана.

У того дернулся мускул на лице.

— Меньше двухсот.

Ник отвернулся и стал смотреть на арьергард убегающих сподвижников, чтобы Тристан не прочел в его глазах неуверенности.

На Хартмур опустились сумерки. В свинцовом небе громоздились багровые тучи, воздух быстро остывал, изо рта у людей шел пар.

«Такого не может быть», — отстраненно думал Николас. Два дня назад все было благополучно, а теперь положение стало критическим. Ник не знал, успеет ли Рэндалл к королю. Если нет, то битва, которую так легко было выиграть, теперь, когда у них осталось меньше половины воинов, превратится в кровавую бойню на чужой земле. Что может быть хуже?

Но тут из зала донесся отчаянный крик — Николаса звала мать.

Лабиринт коридоров в Хартмуре опустел. Симона решила, что большинство гостей укрылись в своих покоях за плотно закрытыми дверями, чтобы отгородиться от мрачной атмосферы, воцарившейся в замке после возвращения Ника из Обни. Она радовалась, что не встретит никого из брызжущих ядом придворных, однако хартмурские слуги тоже куда-то подевались, очевидно, толкались в зале рядом со своими господами, которые напряженно ждали перемен в состоянии лорда Хандаара.

Симона знала, что следует делать. Она заберет у старухи Дидье и, предупредив Женевьеву, попробует добраться до Лондона, чтобы просить милости у короля Вильгельма. Потом останется разве что вернуться во Францию. Тогда-то Симона и расскажет Дидье правду об их отце.

Но не сейчас. Господи, прости ей эгоизм, но она не может сейчас отпустить Дидье. Тогда у нее никого не останется.

— Леди Симона, вот вы где. — Симона, чьи нервы были напряжены до предела, подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела леди Хейт с Изабеллой на руках. — А я вас искала. Только что заглянула к вам в спальню. — Хейт пристально вглядывалась в лицо Симоны: — Как вы себя чувствуете?

Симона попыталась улыбнуться:

— Намного лучше. Я ведь тоже вас искала.

Изабелла пискнула.

— Да-да, дорогуша, идем баиньки, — промурлыкала Хейт дочери. — Она только что поела и хочет спать. Сладенькая моя!

Симона еще раз вымученно улыбнулась, но улыбка тут же угасла.

— Леди Хейт, где Дидье?

— Вот поэтому-то я вас и искала, — мягко проговорила Хейт. — Пошли. — Она двинулась к повороту.

Хейт знала Хартмур гораздо лучше, чем Симона, и молодой баронессе приходилось почти бежать, чтобы поспеть за своей рыжеволосой провожатой. Они остановились у двери в коридоре, примыкающем к той части дома, где располагались покои хозяина. Из-за двери раздался треск. Симона вздрогнула.

— О Боже, кто там?

— Минерва. И разумеется, Дидье. — Хейт взглянула на Изабеллу и погладила ее по головке. Девочка уже спала. — Соберитесь с духом, — посоветовала она Симоне.

Симона, робея, прошла за Хейт в комнату.

— Но почему… — Слова замерли на губах, когда Симона увидела, что там делается.

Старуха удобно устроилась на постели, прикрывшись меховой полостью. В комнате стояла такая лютая стужа, что у Симоны перехватило дыхание. Под потолком в бешеном танце кружились предметы: канделябр, щипцы, кожаная Домашняя туфля, горшок. Они двигались так быстро, что трудно было разглядеть каждую вещь в отдельности. Внезапно горшок сорвался со своей орбиты и грохнулся об пол. Симона испуганно вскрикнула.

— Леди Хейт! Что это? — Хейт в это время укладывала дочку в маленькую кроватку, которая странно светилась призрачным светом. Ответить Хейт не успела — прямо перед Симоной возник Дидье. Он очень изменился. Обычно он выглядел здоровым и вполне реальным, сейчас же от него осталась лишь бледная серая тень. Дидье обеими ручками держал свое белое перышко и полными отчаяния глазами смотрел на Симону.

— Сестра! Заставь ее уйти! — Его голос звучал слабым эхом. Симона заметила, что с брата как будто стекает вода, хотя лужи у ног…

…Нет, ног у него уже не было, тело заканчивалось туманным облачком в нескольких дюймах от пола. Симону охватил ужас.

— О Боже, Дидье! — Она набросилась на старуху: — Что вы с ним делаете?

— Успокойся, детка, — ответила Минерва. — Не надо бояться. Все в порядке. — Ведьма посмотрела на Дидье, и ее глаза потемнели. — Ладно, парень, давай дальше. И перестань пугать сестру.

Она взмахнула скрюченными пальцами. Дидье вдруг приподнялся над полом, с ужасным воплем попятился от Симоны и вместе с вереницей предметов закружился под потолком. У Симоны похолодело сердце.

— Немедленно прекратите! — в ужасе прошептала она, хватаясь за спинку кровати. — Вы же убиваете его!

Старуха приподняла бровь.

Симона застонала от отчаяния и повернулась к Хейт:

— Леди Хейт, пожалуйста!

— Симона, тут ничем нельзя помочь, — ответила Хейт и обернулась к Минерве: — Что, сопротивляется?

Старуха фыркнула.

Хейт мягко взяла Симону за локоть и отвела подальше от кровати. И вовремя. Тяжелый серебряный кубок с грохотом упал как раз на то место, где она стояла.

Дидье взвыл. Резное кресло у камина вдруг заплясало на тонких ножках, а потом поднялось в воздух.

— Ну нет, парень, — пробормотала Минерва, взмахнула рукой, и кресло вернулось на свое место.

Симона проглотила ком в горле.

— Я… я не понимаю, как эта пытка ему поможет?

Хейт грустно улыбнулась:

— Я знаю, на это неприятно смотреть, но чтобы дать мальчику возможность двигаться дальше, надо сначала узнать, почему он остается. А это значит, что он должен вернуться к моменту своей смерти.

Симона пришла в ярость.

— Вы не сказали мне, — закричала она старухе, — как это будет. Почему вы заставляете его страдать?! Ведь он однажды уже прошел через это!

— Если бы я тебе сказала, разве бы ты согласилась? — спросила Минерва. — Нет, не согласилась бы. То, что ты видишь, детка, это не боль. Это страх, просто страх. Мальчик напуган чем-то или кем-то, кто виноват в его смерти. Сейчас парень использует все свои силы, чтобы не увидеть того, что он уже пережил.

— Отпусти его, Минерва, — потребовала Симона.

Старуха посмотрела на нее так, словно Симона сказала нечто несуразное.

— Нет, детка. Остановиться сейчас — это лишь оттянуть неизбежное. — И Минерва улыбнулась. Почти с гордостью. — Он движется вперед.

— Он нужен мне сейчас, — умоляюще проговорила Симона. — Вы можете продолжить в другой раз.

— Нужен тебе? — с насмешкой спросила колдунья. — Зачем? Приносить тапочки?

Хейт с упреком воскликнула:

— Минерва!

— Не ругай меня, детка, — сказала старуха, села в кровати и откинулась на подушку. — Этого малыша надо освободить от пут, которые его удерживают. А наша молодая баронесса слишком много о себе воображает.

— Я хозяйка этого замка! — заявила Симона и сама удивилась, как искренне прозвучали ее слова. — И я требую, чтобы мой брат вернулся ко мне!

— Знаешь, милочка, я этого не потерплю, — сказала Минерва, поджала губы и отвернулась.

Симона знала, что не может покинуть Хартмур без Дидье. Не может, и все!

— Дидье! — обратилась Симона к призраку, кружащемуся под самыми балками. — Пойдем со мной!

Дидье замедлил движение и уставился на сестру блеклым, ледяным взглядом, в котором, однако, светилась немыслимая надежда. Симона побежала к двери.

— Пойдем, Дидье, все будет хорошо! — позвала она брата. — Уйдем отсюда вдвоем — только ты и я. — Голос Симоны звенел на высокой ноте. — Я… я буду тебе читать!

Призрак опустился вниз. В сердце Симоны вспыхнула надежда, но на полпути к двери Дидье вдруг остановился.

— No-o-on! — завыл он, дернулся и отлетел к потолку, словно привязанный к невидимой постромке.

— Отпусти его! — закричала Симона, не в силах совладать с горем. Она была готова броситься на Минерву и выцарапать ей глаза.

Хейт крепко взяла Симону за плечо:

— Остановись, Симона, остановись!

— Ты не понимаешь, он — все, что у меня есть, — рыдала Симона, вырываясь из крепких пальцев Хейт. — Где он? Дидье!

— Он поблек, — мягко объяснила Минерва. — Устал от борьбы, вот и все. Скоро он станет виднее.

Хейт осторожно положила руку на плечо Симоны:

— Почему бы тебе не вернуться в свою комнату, дорогая? День был тяжелым.

Откуда-то, все усиливаясь, долетал женский голос.

— О нет, — вздохнула Минерва, прикрыла глаза, подняла лицо к потолку и заговорила: — Иди с миром, Хандаар Годвин. Иди с миром, старый воин. Мы еще встретимся.

Крики в коридоре становились все громче, слышались чьи-то поспешные шаги. Застучали в дверь. У Симоны упало сердце, она тотчас поняла, что будет дальше.

— Баронесса! Баронесса! Леди Хейт! — закричали из коридора, а потом снова начали колотить в дверь.

Симона взглянула на Хейт, но та смотрела только на Минерву. Тогда Симона сама пошла к двери и распахнула ее. В коридоре стояла горничная Женевьевы Роза. Служанка горько плакала и ломала руки.

— Боже мой, баронесса! — сквозь слезы проговорила она. — Идите скорее! Лорд Хандаар… он очнулся и… Идите скорее!