Нежный защитник

Глава 16

— Зеленоглазый легаш нашего Красавчика! — процедил Уорбрик и с отвращением сплюнул. — А с ним Сокровище Кэррисфорда.

— Что вы делаете на моей земле, лорд Уорбрик? — холодно осведомилась Имоджин, изо всех сил стараясь сбросить с себя цепкие лапы охватившего ее ужаса.

— Пытаюсь заполучить компенсацию. Для себя и для других. Вы такой лакомый кусочек, леди Имоджин! Вас это не радует? Да вы не стесняйтесь, милорд. Покажитесь.

Имоджин не могла понять, к чему он клонит, пока разбойники не выпихнули на дорогу упиравшегося графа Ланкастера. Он был в полном вооружении и латах, в роскошной шелковой накидке — ни дать ни взять могучий витязь, если не считать растерянного и даже затравленного взгляда.

А он-то что здесь делает?

Она в замешательстве переглянулась с Фицроджером. Он был невозмутим.

Она подумала, что все это весьма странно: Уорбрик был без лат, в одном грязном кожаном камзоле, расползавшемся на необъятном брюхе. Он мало походил на человека, отправившегося в военный поход.

Она обернулась к Ланкастеру.

— Милорд, а вы что здесь делаете?

Ланкастер отвел взгляд в сторону и ничего не ответил.

— А он тебя поджидает! — со зловещей ухмылкой сообщил Уорбрик. — После того как он ловко потравил твою охрану, вы стали очень легкой добычей.

— Но вы забыли про Фицроджера! — с презрением процедила она. — Десять против одного — и все же он жив и готов сражаться!

— А ты забыла, что его люди сидят в замке и не очень-то спешат вам на помощь!

— Мерзавец! — Имоджин обожгла Ланкастера убийственным взглядом. — Вот кто за все в ответе! Вы пытались убить Фицроджера! И, по-вашему, после этого я могла бы стать вашей женой?

Уорбрик расхохотался и засунул большие пальцы за свой толстый кожаный ремень.

— Ты, леди Имоджин, сделаешь все, что тебе прикажут! Вот послушай, что мы решили. Ты выходишь за графа, а я приберу к рукам твои денежки. С твоим богатством мы в два счета оставим Красавчика без королевства! — Его свиные глазки жадно шарили по ее фигуре, не пропустив ни единой прорехи в изодранном платье. — Но прежде чем я удалюсь с сокровищами Кэррисфорда, я позабавлюсь и с этим Сокровищем!

Имоджин отступила, едва не налетев на гранитную статую, в которую превратился Фицроджер. Но что мог сделать даже он против столь многочисленного отряда?

— Черта с два ты ее получишь! — возмутился граф. — Мы договорились с тобой, что она моя! Хватит того, что ею уже попользовался этот выскочка!

Имоджин прикинула про себя: не удастся ли ей сыграть на разногласиях между этими странными союзниками?

— Милорд Ланкастер, — звонко проговорила она, — вам следует знать, что Уорбрик собирался жениться на мне, когда захватил Кэррисфорд!

— Что?! — Ланкастер в ярости повернулся к верзиле.

— Жениться на тебе? — Уорбрик расхохотался так, что затрясся его жирный живот. — Ты столько времени провела с Бастардом — и все еще осталась наивной дурой? На кой черт мне на тебе жениться, когда Красавчик приставил мне нож к горлу? Но я не отрицаю, что хотел с тобой развлечься. Нет ничего забавнее писка перепуганной девственницы, когда ты ее щекочешь! А такой лакомый, нежный цветочек, как ты, верещал бы особенно громко… — Он прервал свои разглагольствования на полуслове, и его глазки сузились от ярости: — Но ты проскользнула у меня между пальцев, похотливая сучка! И ты за это заплатишь. Ты сбежала вместе с тайной своих сокровищ прямиком в Клив! Но больше этот номер у тебя не пройдет! — Он сделал два широких шага к Имоджин. — Красавчик сегодня обложил мой замок, и я едва унес оттуда ноги! Теперь мне потребуется все золото, до которого я смогу добраться!

Имоджин отшатнулась, налетев на Фицроджера. Его руки легли ей на плечи, вселяя уверенность.

— Ты получишь золото, — пообещала она. — Все мое золото. Если нас отпустишь.

— Нас? — переспросил Уорбрик с издевательским недоумением.

— Меня и моего супруга.

— Ты предпочла Бастарда Ланкастеру? — Он наградил графа сильным тычком в бок. — Это в твой огород камешек, милорд граф!

— Она не соображает, что говорит! — зарычал Ланкастер.

— Но ведь так оно и есть!

— Я поучу ее уму-разуму! Она давно нуждается в хорошей порке!

Наконец в их спор вмешался Фицроджер:

— Если вам угодно предъявить свои права на леди Имоджин, почему бы не добиться этого в поединке?

— Нет! — в один голос вскричали Имоджин и Ланкастер.

— Бастард, ну ты и шутник! — расхохотался Уорбрик. — Второго такого не сыщешь! Я согласен, но кто бы ни победил, я урву свой кусок от твоего Сокровища!

Имоджин в ужасе зажмурилась. Она понимала, что Уорбрик имеет в виду вовсе не золото.

Сумеет ли она пережить подобный позор? Она могла предположить, что если не погибнет в ходе самого акта, то, значит, выживет и, наверное, не сойдет с ума. Но она сомневалась, что ей удастся выжить. Впрочем, она знала и то, что Фицроджер наверняка не позволит такому случиться. Она чувствовала, какого напряжения стоила ему напускная невозмутимость.

«Нет ничего забавнее писка перепуганной девственницы, когда ты ее щекочешь!»

А она как раз и была той самой перепуганной девственницей.

Она не заметила, что прижалась к Фицроджеру, пока он не отодвинулся. Она открыла глаза и увидела, что он надел на руку щит.

Граф был в полном вооружении — наверняка собирался присоединиться к отряду короля, — но мало походил на человека, готового к бою. Имоджин даже слегка пожалела его — но лишь чуть-чуть. Она еще не разобралась в ситуации до конца, но он предал ее и пытался убить Фицроджера.

Было вполне логично предположить, что и ее отца тоже убил он.

Мог ли отец отвергнуть его притязания?

Если это так, внезапно подумала она, то скорее всего потому, что к тому времени лорд Бернард уже договорился о союзе с Фицроджером. Если эти двое мужчин встретились, они наверняка понравились друг другу.

А кто говорит, что они не встретились?

Впервые за все это время она вспомнила о внезапной смерти Джеральда из Хэнтвича. Слишком много внезапных, но очень своевременных смертей. Неужели Ланкастер и здесь приложил свою руку? И, судя по всему, только ради нее, а не ради денег — если вспомнить о его сговоре с Уорбриком.

Но Имоджин тут же пришла к горькому выводу: скорее всего Ланкастер с самого начала намеревался обвести Уорбрика вокруг пальца и завладеть всей добычей. Точно так же, как сам Уорбрик собирался обмануть графа.

Ланкастер попытался доказать нецелесообразность поединка. Она видела, что в окружившей их банде есть и его люди, но их оказалось слишком мало, и они были слишком напуганы, чтобы вмешаться.

Ланкастер погибнет, если будет драться, — в этом не сомневался никто. Но как это поможет Фицроджеру?

Уорбрику так не терпелось посмотреть на поединок, что он вытащил из ножен меч и ткнул им Ланкастера в спину.

— Дерись, милорд граф, пока я сам не насадил тебя на вертел!

— Только попробуй меня тронуть! — зарычал граф. — Тебе-то какая выгода от этого поединка?

— А какая мне выгода от того, если я сам его прикончу? Ты пригодился мне, Ланкастер тогда, когда твой ученый доктор сумел отравить часовых и открыть мне ворота Кэррисфорда после смерти лорда Бернарда. И это все, что ты смог мне предложить. Твои недоноски даже не сумели захватить наследницу! А ведь она должна была лежать в кроватке тепленькая и ждать меня!

Имоджин ахнула, узнав наконец о чудовищном заговоре, едва не погубившем ее.

— Я никогда не обещал тебе ничего подобного! — высокомерно заявил Ланкастер. — Ты сам позволил ей ускользнуть! Но ведь я и сегодня сделал все, что обещал! Не моя вина, что его люди не выпили это вино…

— Как бы там ни было, теперь она у меня в руках, и я заставлю ее показать, где зарыты денежки! — Уорбрик зловеще улыбнулся Имоджин. — Думаю, она сделает это с большой охотой, чтобы спасти Фицроджера, своего супруга! Правда, моя цыпочка?

— Да. — Она готова была на все ради своего мужа.

— И ты сама ляжешь со мной в постельку, чтобы сохранить ему жизнь?

— Да, — сдерживая рыдание, пообещала Имоджин.

Фицроджер посмотрел на нее. Его лицо оставалось, как всегда, бесстрастным, и все же между ними успела проскочить какая-то искра.

Он через голову Ланкастера взглянул на Уорбрика.

— Забирай деньги, Уорбрик, и убирайся из Англии. Я не буду тебя преследовать. Попробуй ее обидеть — и ты умрешь в страшных мучениях.

— Ишь, раскукарекался петушок! — злорадно ухмыльнулся Уорбрик. — Шпоры-то тебе обломали! — Он с силой ткнул Ланкастера мечом в спину. — Дерись!

Граф с отчаянным воплем выхватил меч из ножен. Глядя прямо перед собой широко распахнутыми от ужаса глазами, он сделал шаг вперед.

Это заняло больше времени, чем можно было ожидать, и Имоджин уже испугалась, что Фицроджер совсем ослабел от ран, но вскоре поняла, что он просто играет с графом, как кошка с мышью, чтобы подольше помучить его. Его гнев оказался гораздо сильнее, чем она думала, и даже сильнее того, что можно было ожидать.

Он на дух не выносил предателей, не говоря уж о тех, кто посягал на благополучие его людей.

И все равно было непонятно: как он надеется драться с Уорбриком — один против целого отряда?

Придет ли к ним помощь?

До Кэррисфорда отсюда рукой подать, и наверняка повсюду снуют его патрули.

Она стала молиться — не за исход поединка, но за исход того, что ей предстояло пережить. Она с легкостью рассталась бы со своими сокровищами — теми самыми, ради которых столько выстрадала, — чтобы спасти Фицроджера.

Но хватит ли ей сил отдаться Уорбрику и не умереть от позора?

Граф был уже сильно измотан и с трудом отбивал удары противника. Но надежда не покидала его. Он с упорством отчаяния караулил удобный момент, чтобы одним взмахом меча избежать собственной гибели.

Имоджин знала, что такой момент не наступит никогда.

Ей показалось, что Фицроджер бился целую вечность, прежде чем расправился со своим противником. Его меч со всей силы ударил Ланкастера по шее, разрубив ее до середины. Граф рухнул на землю, как сломанная кукла.

Фицроджер был очень спокоен, но Имоджин догадалась по едва уловимой неловкости движений его руки, что он измучен болью и наверняка теряет последние силы. А рана скорее всего опять кровоточит.

— Провалиться мне на месте! — восхитился Уорбрик. — Я слышал, что ты хорош на мечах, а теперь вижу, что слухи не врут. Хотел бы я попробовать тебя сам!

— Да хоть сейчас, — с вызовом ответил Фицроджер.

Имоджин видела, как заплывшие жиром глазки Уорбрика сверкнули от искушения. Он был известным драчуном и, безусловно, надеялся, что сумеет подавить Фицроджера грубой силой. Она взмолилась, чтобы негодяй принял вызов. С его смертью у них появлялся шанс на спасение.

Но он заявил:

— Сначала деньги! Пока ты жив, я могу не бояться, что наша маленькая наследница попытается меня надуть! А теперь отдай мне свой меч, Бастард!

Фицроджер даже не шелохнулся.

— И не пытайся меня провоцировать: я все равно не буду сейчас с тобой драться, — рявкнул Уорбрик. — Мои люди обезоружат тебя в считанные секунды. Даже если ты прикончишь кого-то из них, со всеми тебе не справиться, а они разозлятся и намнут тебе бока. Тогда твои шансы сведутся к нулю, если ты все же решишься выйти против меня, чтобы спасти свою шкуру. А может, и свою жену.

Это его заявление давало им пусть маленький, но все же шанс на спасение. Фицроджер молча швырнул меч на землю.

— Хорошо, — кивнул Уорбрик. — Между прочим, люди Ланкастера захватили одного из твоих людей. И ему кое-что известно о тайном проходе в замок. Но теперь, как я полагаю, он нам больше не нужен. Если бы леди Имоджин не показала тебе потайной ход — как ты мог бы проникнуть в Кэррисфорд? — Уорбрик оглянулся на свой отряд. — Нужно решить, что делать с людьми графа.

Имоджин увидела, как побелели шестеро солдат.

— Убейте их, — взмахнул рукой Уорбрик.

Имоджин закричала в бесполезном протесте. Когда началась резня, она спрятала лицо в ладонях и прижалась к Фицроджеру. Однако она слышала вопли, и булькающие стоны, и мольбы о пощаде, и кровожадный хохот. Сейчас смерть подступила к ней вплотную, она окружала ее, и от ее запаха трудно было дышать.

Она услышала, как Уорбрик невозмутимо пробурчал:

— Ну вот, а теперь будем ждать темноты. Фальк! Ты говорил, что где-то рядом есть пещера?

— Да, милорд. Примерно в часе езды.

— Тогда едем туда.

Несмотря на ее сопротивление, Фицроджер заставил Имоджин повернуться, и она поняла: ей опять предстоит выдержать разговор с Уорбриком. Ее рассудок словно затянуло туманом, а руки и ноги почти не слушались. Она подняла на негодяя затравленный взгляд.

— Все никак не привыкнешь к смерти, леди Имоджин? — проговорил он, окинув ее внимательным взором. — А пора бы, ведь все это из-за тебя. От красивых баб одни неприятности. Вот и твой муж наверняка это подтвердит. А ты могла бы улыбнуться мне, неблагодарная девка! Я только что избавил тебя от слишком приставучего жениха. — Все это время он так плотоядно смотрел на свою пленницу, как будто она уже была распята для его насилия.

Она отступила в надежде получить поддержку у Фицроджера, и он, обняв ее за талию, прижал к себе.

— Обожаю смотреть, как бабы трясутся от страха! — Ухмылка Уорбрика не предвещала ничего хорошего. — Погоди, то ли еще будет! — Жирная лапа протянулась к Имоджин, но вдруг повисла в воздухе. — Нет, сейчас не время. Вот видишь, — он с притворной нежностью погладил ее по щеке, — я умею терпеть, когда это нужно!

Свиные глазки злобно сверкнули, когда через ее голову Уорбрик посмотрел на Фицроджера.

— А как насчет тебя, милорд Бастард? Последний в роду, безземельный сын, ты станешь пустым местом без твоего Красавчика — а ему скоро придет конец! На трон взойдет Роберт Нормандский, и он уже обещал моему брату, что сделает его великим лордом на западе. Вся Англия станет нашей, и никто не посмеет встать у нас на пути! Но война — дорогая забава, и нам потребуется целая куча денег!

Он расхохотался, перекатываясь с носка на пятку.

— Я непременно попользуюсь всеми твоими сокровищами, Бастард, и посмотрю, как ты будешь корчиться от бессилия. Может, лучше прикончишь ее сразу? Ты ведь способен на это, верно? А вдруг вас все-таки освободят? Вот будет незадача: у тебя останется труп вместо жены! Или ты будешь тянуть до последнего и слушать, как она молит о смерти?

Имоджин почувствовала, как сжались у нее на талии руки Фицроджера. Она чуть не вскрикнула от боли, но он уже ослабил хватку.

Он действительно ее убьет?

А если не убьет — не пожелает ли она сама умереть?

Уорбрик протянул руку и поймал ее за тунику, рывком дернув к себе. Она почувствовала, как Фицроджер снова сжал руки, а потом отпустил ее. Она вскрикнула, оказавшись притиснутой к брюху Уорбрика. От застарелого запаха пота и грязи ее чуть не стошнило. Но он уже оттолкнул ее к одному из своих солдат.

— Лиг! Посади ее перед собой и держи кинжал у нее перед носом. Режь, как только она попытается выкинуть какой-нибудь фортель. Но не вздумай прикончить ее — иначе я поджарю тебя живьем!

Имоджин застыла в руках тощего мрачного солдата, не сомневаясь, что все угрозы Уорбрика будут выполнены мгновенно. Ее взгляд встретился со взглядом Фицроджера. Не может быть, чтобы они не нашли выхода!

Однако выхода не было.

Он спокойно ответил на ее взгляд. Его глаза не обещали спасения, и все же ей стало легче. Он всего лишь человек, как и она. Они сделают все, что в их силах, и если у него будет возможность, в самый последний момент он подарит ей избавление в виде мгновенной смерти.

Они поскакали к пещерам. Отряд выбрал другую дорогу, и Имоджин старательно запомнила ее, как будто это имело какое-то значение.

Лиг, приставленный к ней солдат, крепко держал ее за пояс одной рукой, а в другой сжимал острый кинжал, нацеленный на ее глаз. Но в остальном он относился к ней достаточно равнодушно. Тем не менее она понимала, что при малейшем признаке опасности он не задумываясь пустит свой кинжал в ход.

При виде знакомых холмов и пещер у нее потеплело на сердце, хотя она пока не знала, чем ей это может помочь. Во всяком случае, оставалась надежда, что Уорбрик не станет насиловать ее прямо здесь. Даже этот негодяй понимал, что в таком случае ничего от нее не добьется. Единственное, на чем он мог играть, — это оставленная им хотя бы призрачная надежда.

Впрочем, у него была масса других возможностей. К примеру, он мог пытать Фицроджера, но не убивать, чтобы было из-за чего торговаться.

Они выкупали и напоили лошадей в ручье, прежде чем подняться на холм к пещерам. У них был с собой овес, и лошади отдыхали под охраной в самой просторной пещере — одной из тех, что были частью огромного лабиринта.

Если бы их тоже отвели в эту пещеру, Имоджин могла бы ускользнуть от преследования в путанице коридоров и выйти на волю. Она отлично знала эти переходы.

Уорбрик сам осмотрел все закоулки и выбрал ту самую пещеру, где они прятались утром.

— Сюда, — приказал он. — Она не связана ни с одной из соседних. Заметь, как я добр! — зловеще процедил он. — Я оставляю вас вместе на несколько часов. Будете наслаждаться друг другом — или от страха тебе не до женщин, Бастард? Пользуйся, я не жадный! Меня не волнует, сколько раз до меня ты ее попробуешь — все равно она достанется мне!

Их впихнули в сумеречную прохладу пещеры.

— У входа стоят четверо часовых, — сообщил Уорбрик, — и каждый чертовски хорошо знает, что я спущу с него семь шкур, если он позволит тебе удрать. Вечером я приду за вами. А пока, — он ухмыльнулся, — желаю вам приятно провести время!

Они остались вдвоем. Имоджин кинулась Фицроджеру на грудь, и он крепко обнял ее.

— Прости, — повинился он, — я тебя не уберег.

— Один против целого отряда? — Она слегка отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. — И что бы ты мог сделать?

— Сотворить чудо, — предположил он с легкой улыбкой.

— Ну… — Имоджин постаралась ответить ему в тон, — если ты на такое способен…

— У меня есть лишь одно чудо — правда, не совсем волшебное, — прошептал он, прижавшись к ее щеке.

— Какое? — Она уже знала ответ.

— Превращение девственницы в мою жену.

— Здесь? — Ее глаза уже немного освоились в темноте, и она обвела взглядом голые камни и земляной пол. Она даже различила силуэт часового у входа в пещеру.

— Конечно, это не лучшее место, но… — Он сжал ее лицо в шершавых ладонях, и она почувствовала, как он напрягся, прежде чем проговорить: — Я не уверен, что у меня поднимется рука убить тебя, Имоджин. Я буду надеяться, что ты выживешь. Но я умру, защищая тебя…

— Я не хочу, чтобы ты умер!

— Разве я смогу выжить?

— А я?

Он спрятал ее лицо у себя на груди.

— Я бы хотел, чтобы ты жила. Уорбрик угадал — в этом я трус. Если уж мне суждено тебя убить, то лучше сделать это прямо сейчас, но я не могу. А к тому времени, как станет ясно, что надеяться не на что, будет слишком поздно.

— Не надо! — Она прижала пальцы к его губам. — Не надо говорить об этом! И ты прав. Если нам суждено умереть, я хочу умереть твоей женой! — Она не добавила еще одну фразу: что если ей суждено стать жертвой Уорбрика, то лучше быть женщиной, а не девушкой. Она все еще надеялась, что Уорбрик начнет торговаться, требуя от нее покорности в обмен на жизнь Фицроджера. И она готова была заплатить любую цену, хотя не представляла, как будет жить с этим грузом дальше.

Его лицо посветлело, как будто не было в помине Уорбрика с его угрозами.

— Тогда мне придется снять латы, хотя это может оказаться глупым поступком.

— Как по-твоему, сколько у нас времени? — нервно спросила она. Она хотела этого не меньше, чем Фицроджер, но все же эта идея казалась ей безумной.

— Вполне достаточно. До вечера еще несколько часов. — Он посмотрел на нее и улыбнулся: — Будем надеяться, что им не придет в голову нас покормить!

Поразительно, но эта простая шутка развеселила ее. От смеха ей стало гораздо легче.

— Мне раздеться? — Она уже начала расстегивать пояс.

— Нет. Не хватало еще оказаться перед ними голыми. — А потом добавил: — Разве что ты могла бы снять тунику.

Она скинула тунику и осталась в платье и нижней рубашке.

— Но…

— Мы справимся, Рыжик. Конечно, я желал бы тебе не этого, но ты можешь не сомневаться, что все получится. Я обещаю. — Он помолчал. — Может быть, однажды я все же смогу любить тебя так, как мне хочется.

Она знала, что он сам не верит в эти слова.

Она посмаковала слово «любить», но для него это было всего лишь слово, обозначающее акт соития, а не чувство. Возможно, в данной ситуации это даже и к лучшему.

Любовь сделала бы его слабым.

Она помогла ему снять латы и убедилась, что рана хотя и кровоточит, но совсем чуть-чуть. Остальные царапины уже подсохли. Он был так здоров и силен, что у нее не укладывалось в голове, как он вообще может погибнуть…

Она положила ладонь ему на грудь, черпая новые силы в его стойкости, чувствуя, как ровно и мощно бьется его сердце. Пока они оба живы, они будут наслаждаться тем, что отпущено им судьбой.

— Что я должна делать?

Он отвел ее к задней стене пещеры — примерно в двадцати футах от входа.

— Я давно понял, что тебе лучше всего быть сверху. — С этими словами он опустился на пол и уложил ее на себя.

— Что? Почему? — Она чувствовала себя ужасно неловко.

— А почему бы и нет? — ласково прошептал он, целуя ее.

И все исчезло: душная влага, сумерки, часовые у входа, смертельная опасность. Осталось лишь твердое тело Фицроджера, распростертое под ней, и его губы — мягкие и податливые под ее губами. Она жадно ответила на его поцелуй, а когда он поцеловал ее в шею, выгнулась всем телом и почувствовала, как его копье упирается ей в ногу.

— Уже? — прошептала она.

— Нет еще, моя ненасытная амазонка!

Под зачарованным взглядом Имоджин он опустил ворот ее платья так, чтобы обнажились розовые бутоны сосков.

— Они прекраснее любого сокровища, — прошептал Фицроджер, привлекая ее к себе. Он взял в рот один сосок, затем другой, и она вскрикнула от наслаждения и вцепилась в его плечи. — Тише, — со смехом прошептал он. — Ты очень горячая партнерша, но если мы будем слишком шуметь, им захочется прийти и посмотреть, чем мы занимаемся!

Она поняла, что это не шутка.

— Чего вы там возитесь? — крикнул один из часовых, заслоняя просвет у входа в пещеру.

— Мы просто беседуем, — ответил Фицроджер с едва заметной запинкой. — Это запрещено?

— Эй ты, баба! — окликнул солдат. — Ты цела?

— Да! — крикнула Имоджин, подавив нервный смешок.

— Тогда не молчи! Не хватало еще, чтобы он перегрыз тебе глотку, когда я на страже!

— Что? — опешила она, но часовой уже отошел в сторону.

— Ты же не глухая, — хмыкнул Фицроджер, и она могла поклясться, что его забавляет этот разговор. — Не молчи, а не то он вернется, чтобы проверить, жива ты или нет.

— Господи прости и помилуй! — вырвалось у нее. Она никак не могла собраться с мыслями: как говорить, о чем?

Все мысли поглотили его губы, его горячее тело. — Я не могу!

— Я верю в твои способности. Ты сможешь. — Он провел языком по ее соску, и она вздрогнула от возбуждения.

— Мне кажется, — в отчаянии заговорила она, — что стены в зале следует покрасить в разные цвета.

Фицроджер тихонько засмеялся.

— К примеру, розовый или желтый очень подойдет. Что-нибудь яркое… Ох, Боже милостивый… Цветы! И в Кливе тоже.

— Только через мой труп, — пробурчал он.

— Гобелены! — выкрикнула Имоджин. — У нас были… О Господи… Да будет тебе известно, у нас были шелковые гобелены из Флоренции!

В ответ она получила новую порцию ласки.

— Они были… Фицроджер! Они… Они были… — Наслаждение было столь велико, что ей стало не до разговоров.

— Шелковые, чудесные, — поддразнил ее Фицроджер. — Они такие красивые — совсем как ты!

— Очень красивые, — еле пролепетала она, всматриваясь в сумерках в его черты. — Совсем как ты!

Его глаза заискрились от смеха.

— Имоджин, если твои флорентийские гобелены были всего лишь такими красивыми, как я, то ты врешь! — Он слегка пошевелил бедрами и осторожно приподнял подол ее платья.

— Ты самый красивый…

Но тут его пальцы проникли во влажные чуткие складки кожи, и она погрузилась в блаженное молчание.

— Не молчи, Рыжик.

— Тебе это нравится! — прошептала она, обжигая его яростным взором.

— Да. А тебе?

— Ты рехнулся… — Имоджин содрогнулась всем телом. — Вино! — громко выкрикнула она. — Нам нужно запасти вино! Много вина!

— Целое море вина. И меда. А теперь приподнимись надо мной, моя милая пчелка.

Она подставила для поцелуев свою грудь, а руки его продолжали ласкать ее в самом интимном месте.

— Чего еще нам не хватает? — спросил он между поцелуями. — Травы, специи? Ты лучше любых специй! Фрукты? К примеру, дыни? И апельсины. Апельсины из Испании. Ты слаще самого спелого апельсина… — Он задыхался от страсти. — Ты стала совсем сочной, Рыжик. Как апельсин. Вот теперь пора.

— Слава Богу!

— И ты сама все сделаешь.

— Что?

— На тот случай, если все-таки тебя что-то испугает. — Он расстегнул лосины. — Пусти меня в себя.

Имоджин уставилась на него широко распахнутыми глазами. Его копье показалось ей гораздо больше, чем в первый раз. И наверняка больше того, что могло бы в ней поместиться.

Но сосущая пустота внутри требовала ее заполнить.

Она обхватила его пальцами, и ее удивило, какой он горячий.

Он дернулся в ответ, и она охнула от неожиданности.

Она заколебалась — у нее возникла очередная неразрешимая проблема.

Сгорая от стыда, она призналась:

— Я не знаю, куда его вставлять!

Он на мгновение прикрыл глаза.

— Ты не знакома с собственным телом? — Фицроджер взял ее руку и прижал у нее между ног. — Проведи там пальцами. Ты сама найдешь это место.

— Ох, — застонала она, погрузив пальцы во что-то влажное и податливое, как сливочный крем. — Теперь я знаю, где это место.

— Ты получишь большое удовольствие, вот увидишь. Ну же, Рыжик, смелей!

Она слышала, как дрожит от напряжения его голос и как напряглось его тело у нее между ног. Ее желание разгорелось с небывалой силой.

— Возьми меня и направь туда.

Имоджин взяла его в руку. Пальцы были скользкими от ее собственной влаги и нежно прошлись по напряженному мужскому естеству. Она посмотрела на него, и ее поразил его страстный ответ.

Она может сделать ему приятное, и это открытие окрылило ее и придало храбрости. Она осторожно провела рукой вверх-вниз, а потом быстро наклонилась и лизнула его языком.

Его тело потрясла такая судорога, что она чуть не свалилась на землю.

— Имоджин! — выдохнул он. — В другой раз, ладно?

— Но тебе это понравилось? — спросила она с игривой улыбкой.

— Да, понравилось! — Кажется, от напряжения он уже скрипел зубами. — Но впусти меня внутрь, Рыжик! Сделай меня своим мужем!

Она нервно засмеялась и приподнялась на коленях, чтобы впустить его туда, где все давно было готово. Но как только он двинулся вперед, она охнула от страха.

— Ты бы лучше сказала что-нибудь, — прошептал он.

— Я этого хочу, — звонко произнесла она, готовая объявить об этом на весь свет. — Ты понятия не имеешь, как я этого хочу!

— Имею, и еще какое! — возразил он, и Имоджин снова рассмеялась.

— Но все-таки ты очень большой, — заметила она, легко опускаясь вниз. — Разве все мужчины?.. Ох! — Она застыла.

— Ты сама должна это сделать, Имоджин.

Ей было больно. Действительно больно. Она чувствовала, как натянулся барьер, не пускавший его дальше.

Она немного нажала, но боль увеличилась, и она снова остановилась.

— Я не знаю… — растерянно пролепетала она. — Я надеялась, что все будет по-другому…

Он притянул ее к себе и ласково поцеловал.

— Хочешь, чтобы это сделал я?

— Нет. — Она решила, что пусть это будет еще одной проверкой на взрослость. — Я сделаю это сама, но ты зажми мне рот. Боюсь, я опять буду кричать.

— А ты укуси меня, — предложил он, положив пальцы ей в рот.

Имоджин легонько сжала зубами его пальцы и чуть-чуть приподнялась, чтобы вновь опуститься. Боль нарастала, но она не останавливалась. Боль стала острой, но она продолжала опускаться, хотя по щекам ее текли слезы. Она нажимала и нажимала, хотя в какой-то момент боль стала слишком сильной. Но вдруг после острой мучительной вспышки боль прошла, оставив после себя лишь легкое жжение.

Она почувствовала во рту кровь и поняла, что чуть не откусила ему пальцы. Она быстро отстранилась. Он пососал кровь и торжественно произнес:

— Вот, сейчас мне было так же больно, как и тебе. У тебя самое тугое лоно в мире. Ничего удивительного, что ты так боялась.

Имоджин сидела на нем верхом, чувствуя его в себе, но еще не оправившись от боли и страха. Но постепенно на смену этим чувствам пришли торжество и гордость. Она не остановилась на полпути, она справилась, и оказалось, что ей намного легче находиться сверху, чем внизу. Окажись она внизу — наверняка дело кончилось бы истерикой и упреками.

— Разве у всех остальных это не так?

— Не знаю. Тебе очень плохо? — Его голос звучал слишком ровно, и она поняла, как нелегко ему просто лежать под ней, не шевелясь. Прошлая ночь, когда Имоджин изведала наслаждение, избавленное от боли, научила ее многому.

— Я отлично себя чувствую, — отважно соврала она, пытаясь приподняться, чтобы хоть немного уменьшить жжение, оставшееся где-то внутри. — Что дальше?

Он приподнялся и сел, прислонившись спиной к стене пещеры, а ее ноги завел к себе за спину. Ей стало немного легче.

Он снова стал ласкать ей грудь, и целовать ее, и одновременно двигать бедрами. Она чувствовала, как тело его дрожит от напряжения, и готова была умолять его не сдерживаться, выпустить на свободу свою страсть, пока она не взорвала его изнутри.

И все же она боялась. Боялась новой боли.

По ее щекам опять потекли слезы.

— Что с тобой? — удивился Фицроджер, погладив ее по лицу. — Нам в любом случае лучше снова заговорить!

— У меня никогда не получится так, как надо, да?

— У тебя все получается просто чудесно, но нам еще предстоит довести дело до конца. Постарайся двигаться вместе со мной, сердце мое!

Она не понимала, о чем он просит, но Фицроджер показал ей, что нужно делать. Сначала она напряглась еще больше, но вскоре жжение прошло совсем, и она сообразила, что от нее требуется.

Она стала отвечать на его рывки, стараясь не обращать внимание на страх, потому что любила его и хотела воспользоваться последней возможностью принадлежать ему и душой, и телом. Кто знает, доживут ли они до утра?

Он зажмурился и откинул голову, но его рука снова оказалась у нее между ног, и Имоджин стиснула его что было сил.

— Христовы раны! — выдохнул он и вошел в нее еще глубже.

Он схватил ее за плечи и рванулся снова что было сил.

Его глаза широко распахнулись и поглотили ее, утянув в свои зеленые глубины. Она почувствовала, как где-то внутри излилась горячая струя его семени, и задохнулась, кусая пальцы, чтобы не закричать.

Затем он затих, и она опустила голову ему на плечо. Она знала, что он имел в виду прошлой ночью. Она не получила удовлетворения, но наслаждалась тем, что дарила наслаждение ему.

Он вышел из нее и уложил ее на землю. Его губы заглушили ее крики, а руки снова заставили испытать вспышку безумного экстаза. Она билась в судорогах — гораздо более сильных, чем в прошлый раз, — и теперь напоминала женщину, потерявшую над собой контроль. А потом она лежала в его объятиях, обессиленная, дрожащая, не верящая в свое счастье.

— Эй, вы там! Я же велел вам не молчать!

— Ох, да заткнись ты! — взорвалась Имоджин. — Я завизжу, если он попытается меня убить, доволен?

— Ну и нахальная баба! — проворчал часовой, но оставил их в покое.

Фицроджер скорчился возле нее в приступе беззвучного хохота. Она накинулась на него с кулаками:

— Что тут смешного?

— В данный момент — все. — Он обнял ее с такой нежностью, о какой она не смела и мечтать. — По крайней мере теперь я умру счастливым.

— Лучше нам этого не делать. — Она резко высвободилась из его объятий. — Что-то мне кажется, будто ты совсем расклеился, Фицроджер!

— Неужели? — спросил он, поджимая колени к груди. Он был грязный, потный — и очень счастливый. Она с трудом узнавала этого сурового человека.

— Это что, всегда так будет? — поинтересовалась Имоджин.

— Надеюсь, что нет. Я хотел бы заниматься с тобой любовью не спеша, нежно и ласково, в мире и покое. Если при этом мы слегка пожертвуем дикой страстью — я не огорчусь.

— Ты имеешь в виду это? — Имоджин выразительно посмотрела на свою драную юбку. Впервые она задумалась над тем, как ужасно выглядит, но это не казалось ей сейчас важным.

— По-твоему, я хотел бы любить тебя в сырой пещере, зная, что через пару часов мы умрем?

— Ты сказал «любить»? — Она подняла на него вопросительный взгляд.

Он посерьезнел.

— Ох, — выдохнул он. — Имоджин, я и сам не знаю. Если такое чувство существует на самом деле, для меня оно в новинку. Ты мне очень дорога. И я готов защищать тебя ценой жизни.

Имоджин посмотрела ему в глаза и спрятала лицо у него на груди.

— Мне страшно.

— Лучше тебе избавиться от страха. — Он обнял ее, стараясь утешить. — Страх не приносит пользы.

— Нам надо придумать какой-то план. — Она покачала головой, стараясь не показать ему, что плачет.

— У тебя есть идеи?

— Да. — Она отодвинулась, снова загораясь жаждой деятельности. — Мы заберемся в потайной ход… — Тут Имоджин вспомнила, что это означает для него, и смутилась. — Ох…

— Вот тебе и «ох», — ответил он. — Я изо всех сил стараюсь об этом не думать.

— Страх не приносит пользы! — повторила она его слова, отчаянно пытаясь вдохнуть в него уверенность.

— Пожалуй, я бы избавился от страха, если бы отвел душу, как следует тебя выпоров! — Но в его глазах светилось тепло, и он больше не пытался отрицать свою слабость…

— Тогда часовой решит, что ты меня убиваешь!

— Но как только он увидит, что я всего лишь полирую тебе задницу, он начнет давать мне советы. Ты же слышала его слова. Он не одобряет чересчур говорливых женщин.

— Ой, хватит тебе! — Она смеялась и ничего не могла с этим поделать. — Сейчас мне совсем не до смеха!

— А я специально тебя рассмешил. — И со вздохом добавил: — Ладно, продолжай. Каков твой план, моя амазонка?

— Уорбрик пока этого не знает, но ему ни за что не протиснуться в потайной ход!

— Верно. Решится ли он доверить это кому-то из своих людей? Да, потому что иного способа получить сокровища у него нет.

— Итак, у нас появляется хоть какой-то шанс!

— Он оставит меня у себя в качестве гарантии твоей покорности. — Фицроджер грустно покачал головой. — Ну что ж, и на том спасибо.

— Ты не это хотел сказать!

— Страх слишком силен, Имоджин. — Он посмотрел ей в глаза. — По сравнению с ним смерть может стать избавлением.

— Но ты же пошел в подземелье?

— Да, и наверное, это можно считать самым храбрым поступком в моей жизни. По правде говоря, я сделал лишь несколько шагов, а потом полз на четвереньках и кричал, пока они не пришли за мной.

Имоджин не могла в это поверить. Она никогда бы не подумала, что он захочет так открыться перед ней. Она не знала, что сказать, и просто накрыла ладонью его руку.

— Я ничего не соображал и хотел лишь одного — выползти обратно из этой норы, но они побоялись, что я свалюсь с обрыва. Скорее всего так бы и вышло. Реналд совершил милосердный поступок. Он ударил меня изо всех сил. Они не рискнули оставлять меня одного и тащили дальше на себе. У меня до сих пор осталась пара знатных синяков на память. Я очнулся незадолго до того, как коридор закончился, и едва не рехнулся. Мне пришлось зажмуриться и повторять про себя, что мы идем по просторному залу, полному воздуха и света. И как только я вышел из подземелья, меня вывернуло наизнанку.

— Знаю, — негромко подтвердила она. — Тебя видели слуги.

— Надо же! И после этого кто-то еще мне верит? — Как это ни удивительно, он густо покраснел.

— Они просто решили, что ты отравился.

— А ты? — спросил он. — Что подумала ты?

— Разве я должна была думать о тебе плохо?

— Мне очень повезло с женой! — Он привлек ее к себе и крепко поцеловал. — А теперь слушай, что я придумал.

— И что же?

— Хочешь не хочешь, Уорбрику придется разделить свой отряд. Тебе скорее всего прикажут провести ту группу, что отправится в потайной ход за сокровищами, и для этого он наверняка отберет самых опытных и доверенных людей. Если тебе удастся убедить их идти без света или если ты сумеешь погасить свет по пути, ты запросто сможешь ускользнуть от них в этих коридорах. Полагаю, тебе не составит труда сориентироваться там даже во тьме?

— Но… — Имоджин решила, что сейчас не время напоминать о крысах. Уж если он заставил себя войти в подземелье, зная наверняка, что с ним будет, она переживет свидание с крысами. — Да, я смогу. Но ты останешься в когтях у Уорбрика!

— Но по крайней мере один из нас спасется, и ты сумеешь предупредить Реналда.

— А что потом?

— А потом вы с Реналдом придумаете, как меня освободить, — заявил он с поразительной беспечностью. — Я питаю бесконечную веру в мою амазонку. Но могу кое-что предложить и от себя…